Колодцы ада Мастертон Грэхэм

— Их не было, когда приехали Мейсон и Дэн, а это случилось больше часа назад.

Лоренс встал на колени на мокрый коврик рядом с телом Оливера и открыл свою сумку. Посветив в глаза мальчику специальным фонариком, он принялся проверять другие признаки жизни — сердце, дыхание, рефлексы. Все это было формальностью. Смерть Оливера не подлежала сомнению.

— Мне нужно померить его температуру, — сказал Лоренс. — Кто— нибудь, помогите мне перевернуть его.

Шериф наклонился, и они с Лоренсом перевернули мальчика на живот. При этом у мальчика полилась вода из носа и рта, и шериф быстро выпрямился, с несчастным видом взглянув на следователя.

— Если что-либо пугает людей больше, чем обнаружить, что кто— то, кто раньше жил, умер, так это случаи, когда обнаруживаешь, что кто— то, кто умер, оживает, — сказал Лоренс.

Он разорвал пижаму Оливера на спине и стал рыться в сумке в поисках термометра.

— Ларри? — произнес шериф.

— А? Чертов термометр где-то здесь?

— Ларри, — повторил шериф Уилкс. — Что со спиной ребенка? Она поранена, что ли?

Лоренс Дэн поправил очки и посмотрел на обнаженную спину и ягодицы Оливера. Прищурившись, он наклонился, чтобы рассмотреть поближе, а потом дотронулся до кожи мальчика, очень нежно, одними кончиками пальцев.

— Дайте фонарь, — сказал он.

Дэн и я подошли поближе, когда один из помощников дал Лоренсу свой фонарь.

— Не толпитесь, — сказал шериф, протискиваясь вперед и нагибаясь, чтобы посмотреть, что делает Лоренс.

Помощник прокурора поднял пижаму Оливера повыше, и от того, что нам открылось при ярком театральном свете фонаря, у меня свело желудок.

Один из помощников прошептал:

— Господи Иисусе, — что это, черт возьми?

Кожа вокруг поясницы, ягодиц и верхней части бедер Оливера покрылась твердым, похожим на скорлупу наростом: ягодицы вместо того, чтобы быть мягкими и круглыми, были похожи на зеленовато— серые роговые наросты, а вдоль позвоночника начали формироваться темные выступы. В том месте, где бедра переходили в ягодицы, теперь были хрящевые соединения, похожие на сочленения у моллюсков.

Лоренс трясущимися руками перевернул тело на спину, и мы увидели, что на месте гениталий у мальчика была покрытая шиповатыми наростами масса голубых и зеленых зароговевших волокон.

Мы молча стояли вокруг тела Оливера в круге света полицейских фонарей, которые выхватывали из темноты промокшего дома маленький кусочек пространства, и никто из нас не знал, что сказать. Наконец Лоренс поднялся, одергивая мокрую ткань на коленях и снимая очки.

Снаружи мрачно завывал ветер, а внутри ковры и половики впитывали воду, издавая легкое ритмичное чмоканье.

Шериф Уилкс прочистил горло.

— Я думаю, нам ясно, что здесь произошло, — сказал Дэн тихим, почти неслышным голосом.

Лоренс Дан взглянул на него, но Картер не мог оторвать взгляд от тускло поблескивающей чешуи на теле Оливера.

— Если тебе все ясно, давай выкладывай, — сказал Картер.

— Именно поэтому мы приехали сюда, — начал объяснять Дэн. — Бодины жаловались на изменение цвета воды, и Мейсон привез мне пробы на анализ. Я нашел в этой воде некие организмы, каких-то микробов, которые выделяли зеленовато-желтую жидкость.

— Ты идентифицировал их? — спросил Лоренс.

Дэн покачал головой.

— Не было времени. Случайно мышь выпила немного этой воды, когда нас с Мейсоном не было, и с ней случилось то же самое, что с бедняжкой Оливером.

— Поэтому ты думаешь, что он пил эту воду и из-за нее покрылся скорлупой? — спросил Картер.

— Явных доказательств нет — пока нет.

— Думаешь, то же самое могло случиться с водой из других колодцев? — поинтересовался Лоренс.

— Без малейшего понятия, — ответил Дэн. — Но чтобы не рисковать, я бы на вашем месте сделал предупреждение и велел бы людям пить пока воду из бутылок. Пока я не выясню, что это за организмы и почему они так влияют на людей, до тех пор, я полагаю, нам придется считать, что округ в опасности.

Картер посмотрел на ороговевшие бедра Оливера и медленно покачал головой.

— Черт меня побери, если я видел когда-нибудь такое раньше.

Один из помощников, Эраш, молодой человек с еще редкими усиками, поднялся наверх, чтобы передать сообщение от добровольцев, занятых поисками мальчика Дентонов. Войдя в комнату, он сказал:

— Боже, ну и запах!

— Запах? — удивился Картер.

— Запах тухлой рыбы. Вы разве не чувствуете?

3

Я временно жил в летнем домике для отдыхающих в пригороде Нью-Милфорда по дороге в Нью-Престон. Дом принадлежал моему юристу, тому самому, который устроил мне развод, но он редко здесь появлялся, особенно после того, как порвал со своей любовницей. Раньше я жил над магазином плетеных и керамических изделий, прямо напротив продовольственного магазина в центре Нью-Милфорда, но срок аренды истек, и хозяину понадобилось жилье для своей немолодой сестры.

Особенно не возражая, мы с Шелли упаковали вещи и съехали, забрав с собой все краны и отрезки труб.

Шелли пока нравилось здесь. Напротив нас располагалась небольшая ферма, где в густых осенних туманах паслись пегие коровы, а это означало, что здесь полно мышей, с которыми можно поиграть. А еще здесь было тихо. Так тихо, что, выйдя из задней двери ночью и вдохнув полной грудью студеный воздух, вы ничего, кроме шуршания листьев, не услышали бы.

До дома я добрался только к рассвету. Проехав по покатой дороге, я припарковался и устало выбрался из машины. Шелли, вытянувшись как резиновый, вылез вслед за мной. Я назвал его Шелли по имени поэта, который написал:

~О, как прекрасна Смерть!

Лишь Сон один, что брат ей Так прекрасен может быть!~

Не надо быть гением, чтобы пояснить это.

В коридоре было холодно, когда я открыл входную дверь.

Камин давно потух, и в очаге ничего, кроме серого пепла, не было.

Не снимая бейсболки и пальто, я сгреб золу и положил новые дрова на прутья в очаге. Сыскав старый номер «Нью-Милфорда», я поднес спичку. Шелли наблюдал за мной с дивана с видом высокомерного нетерпения.

Затем я сходил на кухню, выходившую окнами на покатый задний двор, и поставил чайник.

Мне было необходимо выпить кофе с вдовой «Джека Дэниела». Стоя у окна, я смотрел на серый недружелюбный рассвет и думал о бедном Оливере и его пропавших родителях.

Картер Уилкс забил тревогу по поводу пропавших Джимми и Элисон и распространил их описание среди добровольцев, занятых поисками Пола Дентона. Он также отдал своим сотрудникам распоряжение обойти и проинструктировать всех в округе насчет употребления колодезной воды. Готовилась информация для радио и ТВ, хотя в своем сообщении газетчикам Картер ограничился упоминанием о мифическом прорыве канализации. Что касается смерти Оливера и исчезновения Джимми и Элисон, тут он был полностью откровенен. Оливер умер «в результате несчастного случая у себя дома», а Джимми и Элисон разыскиваются, чтобы «прояснить некоторые моменты, непонятные полиции».

Картер никак не коснулся в разговоре с прессой коркообразных наростов на спине и бедрах Оливера и не сказал ни слова об исследованиях Дэна.

— Меньше всего я хочу, чтобы здесь, черт побери, началась паника и боязнь летающих тарелок, — заметил он.

В офисе следователя, где собирались провести полное вскрытие тела Оливера, тоже все держали рот на замке. Медицинский эксперт был спокойным, с сединой в волосах человеком по имени Джек Ньюсом, который всегда выражал неприязнь ко всякого рода шумихе и пиротехническим эффектам. Лоренс Дан думал так же, а значит, вопрос о смерти Оливера останется закрытым, пока шериф Уилкс не решит сделать всеобъясняющее полное заявление.

А заявление было бы сильным. Новость о том, что вода превращает людей в крабов, могла подорвать дух общественности Нью— Милфорда. Заявление такого рода было максимумом, на что был бы способен я, чтобы заставить самого себя поверить во все это. А ведь я стоял рядом с телом Оливера и все видел.

Чайник закипел, и я поставил кофейник. Когда кофе сварился, я достал бутылку «Джека Дэниела» и налил в чашку на два пальца. Залив его кофе, я перемешал все это и прошел в гостиную, чтобы посидеть рядом с Шелли и посмотреть, как догорает полено. Я замерз и устал и был уже готов последовать примеру Шелли и поспать, когда зазвонил телефон. Я зевнул и поднялся.

— Кто это? — спросил я и набрал полный рот кофе с виски.

— Это Дэн, — сказал Дэн. — Я вернулся в лабораторию и провел опыты с водой.

— А ты вообще спишь?

— Да ну этот сон. Это важнее.

Я опять зевнул.

— Хорошо, это важнее. Что ты там нашел?

Дэн сказал:

— Я поставил опыт на определение возраста воды и организмов. Тут Рета, она мне помогает, и мы уже сделали двадцать или тридцать анализов, чтобы быть уверенными.

— Ну? Что там такое?

— Анализы говорят о возрасте органики в воде, и это дает представление о глубине, с которой достали воду. Если, к примеру, органике семь-восемь тысяч лет, то вода из пласта с лиственным лесом, который можно найти на глубине шесть метров. Понимаешь?

— Конечно, — сказал я. — Чем старше, тем глубже источник. Так сколько лет существу в воде Бодинов?

Последовала пауза.

Наконец он сказал:

— Ты поверишь, если я скажу, что около двух миллионов лет?

— Два миллиона? То есть вещества в воде доисторические?

— Точно. Мы перепроверили много раз — ошибки быть не может. Вода идет из подземных источников на глубине более полутора миль.

Я допил кофе с виски и кашлянул.

— Это смешно. Их колодец глубиной не больше тридцати метров.

— Анализы убедительные.

— Хорошо, пусть убедительные. Но что они доказывают? Бодины пили какую-то старую воду. Что это нам дает?

— По-моему, до тебя не дошло, — терпеливо объяснил Дэн. — Существам в воде тоже два миллиона лет.

— Прошу прощения?

— Этим гадким существам два миллиона лет. Я проверил жидкость, которая из них выходит, и их собственную органическую основу. Результат тот же. Я послал пробу в лабораторию в Уайт Плейс на радиохимический анализ, чтобы быть вдвойне уверенным, но, по— моему, сомневаться нечего. Им два миллиона лет.

Я закрыл глаза. Это уж слишком.

— Слушай, Дэн, — сказал я устало, — как можно жить два миллиона лет и не умирать? У них даже бороды нет.

— Все равно, это так. Это живые ископаемые. Рета сейчас проверяет, можно ли их отнести к какому-нибудь известному доисторическому виду.

Я долго молчал. Разговаривая с Дэном, я вдруг почувствовал себя усталым, одиноким и замороченным всем тем, что произошло за последние двенадцать часов. Если как на духу, то я еще и испугался. Из головы не шли мысли о чешуе Оливера, бугристом панцире в ванне, о качающейся неповоротливой фигуре, которая сбежала от меня через изгородь Бодинов.

— По-моему, — сказал Дэн, — нам придется сделать еще несколько анализов и даже покопаться в самом колодце. Откуда-то же вода должна идти, и для того, чтобы защитить город, мне надо знать, откуда. Может быть, ты поедешь сегодня попозже днем вместе с нами, чтобы помочь? Я советовался с Картером, он обещал, что поможет, чем может.

— Во сколько мне надо там быть? — спросил я его.

— Поспи сначала. Я поеду, как только закончу здесь в лаборатории. Давай договоримся на полтретьего у дома.

— Хорошо, — сказал я и повесил трубку.

Я взглянул на Шелли — тот смежил веки, будто все эти дела его утомили.

— Не напускай на себя такой вид, — сказал я, отправляясь в спальню. — Целая банда ископаемых обосновалась в городской воде, и пока похоже, что от них у людей появляется рыбья чешуя. Ты, как кот, хочешь покончить с рыбьей чешуей или нет?

Я разделся, расправил скомканную, как я оставил ее утром, постель и залез под одеяло. Я был так утомлен, что через пять минут уснул.

Когда я спал, я видел престранный сон, а может, сны. Я стоял на берегу моря, ночью, и луна проливала свой свет на поверхность воды. Потом я плыл, качаясь на волнах, и вода подо мной была соленой и ужасно холодной. Луна пропадала и появлялась, как далекий чужой маяк.

Скоро я стал погружаться под воду. Мне не было страшно и почему-то не надо было дышать. Вода каким-то образом заменяла воздух, и я чувствовал холодный освежающий поток, проходящий через мои легкие. Вокруг ничего не было видно, вода была темной, и я чувствовал, как прохожу сквозь течение, сквозь холодные сверкающие косяки селедок и окуней. Но вот что придавало необычность сну, так это то, что я знал, куда направляюсь, знал совершенно определенно. Я знал, что если я поплыву налево, то наткнусь на подводную гряду камней. Достигнув ее, я буду в миле от конечной цели моего плавания.

Прямо перед собой я видел бледные лучи луны, играющие в воде. Затем я увидел возникающие из глубины скалы, и заторопился, и поплыл быстрее. По ночам плавать в океане было опасно, и я это знал. Там было полно стремительных хищников. Я уже почти достиг вершины скалы, когда почувствовал вибрацию воды. Я набрал в рот побольше воды и поплыл так быстро, как мог. Кто-то почувствовал мое присутствие и уже гнался за мной. Кто-то злобный вышел на охоту, чтобы уничтожить меня. Я попытался нырнуть поглубже, извиваясь в воде и пытаясь избежать его челюстей, но почувствовал, как что-то больно и с дикой силой схватило меня за ногу.

Я проснулся. Сначала я не мог понять, где я. Я не понимал, что я на суше и дышу воздухом, а не водой. Я сел на кровати, весь в холодном поту. За окном было холодное бледное утро, и коровы мирно паслись на холмистых склонах фермы. Я вышел из спальни и пошел в гостиную, где, потрескивая, горел камин. Стоя голым посреди комнаты, я проглотил еще одну порцию «Джека Дэниела».

Закашлявшись, я вернулся в спальню. Но кровать меня больше не привлекала. Я не отдохнул, но смятые простыни были слишком похожи на поверхность неприятного и вселяющего ужас ночного океана.

Я позвонил в лабораторию. Дэн ушел поспать, поэтому к телефону подошла Рета — она еще работала с пробами воды. Она удивилась, что я не сплю.

— Когда я один, я плохо сплю, — сказал я ей. — Если надумаешь, приходи — поможешь мне отдохнуть. Во имя безопасности общества, конечно.

Она мягко рассмеялась. Она могла бы быть независимей и холодней, чем Шелли, да и в три раза умней нас вместе взятых, но опускалась до ответов на такие вот не вполне приличные предложения. Мне это нравится в девушках. Особенно, когда они ловят меня на слове. Но Рета, конечно, этого не сделала. Она была занята спасением мира от племени доисторических омаров. Она сказала:

— Дэн очень беспокоится насчет того, что происходит. Он думает, что это заболевание, которое долгие годы было законсервировано. Как в Лондоне, когда там раскопали массовые захоронения умерших от черной смерти три столетия назад и двое рабочих заболели чумой.

— Он так думает? — спросил я ее.

— Он не уверен. Мы проведем еще несколько анализов с мышью, но уже ясно, что это больное животное.

Я потер глаза.

— Об этом заболевании кто-нибудь раньше слышал?

— Я проверяю, — сказала Рета, — но сложно прийти к какому-либо заключению. Однако кое-что я обнаружила.

— Например?

Она полистала блокнот.

— Ну, например, я звонила сегодня знакомому палеонтологу. Он сказал, что экспедиция Курье в 1954 году нашла в Центральной Африке семь или восемь окаменевших животных и что двое из них, хотя были раньше млекопитающими, родичами оленей, имели черепа и передние конечности, как у ракообразных. Было впечатление, что они превратились из млекопитающих в ракообразных или, возможно, наоборот.

— Доказано было что-нибудь?

— Ничегошеньки. Были какие-то незначительные споры в Уэндельском институте, но в конце концов африканскую находку определили как мистификацию или абсолютно случайную мутацию. На самом-то деле она просто не подводилась ни под одну из известных теорий развития млекопитающих, и проще было ее опорочить и забыть.

Я отпил немного виски и поинтересовался:

— Это все?

— Еще одно, — сказала Рета. — В Катеке, в Индии, в 1925 году была вспышка так называемой проказы, но английский доктор, который лечил большинство пациентов, написал отчет, в котором говорилось, что это была вовсе не проказа. Он писал, что это была форма окостенения, — ну, ты знаешь, что-то вроде костяных наростов. Он решил узнать, что вызывает это окостенение, и в конце концов решил, что источник болезни — местная питьевая вода. В том году были сильные муссоны, и реки вышли из берегов и залили колодцы и систему каналов.

— Как он описал это окостенение? — спросил я. — В какой форме это проявлялось?

— Он сделал больше, — ответила Рета. — Он приложил чудесное описание с рисунками.

— Он сделал рисунки?

— Конечно, — сказала она. — И что самое ужасное, его отчет потеряли лет двадцать назад. Взяли из библиотеки Гарвардского университета и не вернули.

Я потянулся за сигарой и закурил.

— Какая жалость, черт возьми! Я бы хотел посмотреть эти рисунки, даже если это не то, что было у Оливера Бодина.

— Знаешь, я тоже посмотрела бы, — сказала Рета. — Но мне все-таки удалось достать кое-что. Я позвонила своему преподавателю, он на пенсии и живет в Майами. Он видел этот отчет, когда был студентом. Он думал, что этот врач, Остин, сошел с ума, и не уделил отчету особого внимания. Но он помнит один необычный отрывок.

— Какой? — спросил я.

— Из описания пациента, к которому Остин ездил на реку Маханади в 1925 году. Остину пришлось проехать пятьдесят миль сквозь стену дождя и грязи, прежде чем он нашел эту деревню, и он сильно устал, когда все-таки добрался туда. Так что его впечатления могут быть искажены из-за усталости. Какая-то старуха отвела его в отдельно стоящую хижину на краю деревни. Хижина была погружена в полумрак, окна занавешены, а на двери висел полог. На кровати кто-то лежал, но Остину сложно было что-нибудь разглядеть, а старуха настаивала, чтобы он не приближался к больному и не осматривал его. Остин писал, что различил в темноте тяжелую закостеневшую голову и руку, которая в сечении была скорее овальной и имела тускло отсвечивающую кожу. Также он писал, что голос пациента был хриплым и его сложно было понять.

— Продолжай, — сказал я ей. Описание ракообразного пациента вызывало у меня беспокойство. Прикрывая глаза, я видел перед собой закостеневшие бедра и ягодицы Оливера Бодина и панцирь в ванной.

— А больше ничего и нет, — сказала Рета, — за исключением того, что Остина затошнило от «вони гниющей рыбы, которая была так сильна, что я думал, что задохнусь».

— Точно, — тихо сказал я. — Точно то же самое сказала Элисон о воде, которую я взял из их колодца, и то же почувствовал помощник Картера в доме Бодинов. А затем и я это почувствовал. Сильный, забивающий все запах рыбы.

Рета сказала:

— Я не знаю. Я думаю, здесь есть какая-то связь. Но мы не должны приходить к незрелым заключениям. Только потому, что Остин почувствовал запах рыбы в 1925 году и Элисон Бодин учуяла рыбу вчера, мы не должны думать, будто установили научную связь, которая не подлежит сомнению. Множество вещей пахнет рыбой, в том числе и сама рыба. Ты знаешь, как пахнет перегревшаяся штепсельная вилка?

— Я знаю, что в доме Бодинов не было перегревшихся вилок, — сказал я ей. — И не думаю, что у пациента Остина на берегах реки Маханади была перегревшаяся вилка, если только, конечно, на голове у него не было электрических пробок.

Рета не засмеялась. Вместо этого она сказала:

— Я знаю, что есть соблазн сделать из этого вывод, однако следует воздержаться. Ситуация слишком серьезная, чтобы можно было ошибаться. Надо сделать еще не один десяток анализов, прежде чем что— нибудь прояснится.

— А что рисунки Остина? — спросил я. — Твой преподаватель помнит, что на них было?

— Так, местами. Это были просто наброски рук и суставов. Детали вырисованные и аккуратные, но не очень запоминающиеся.

— Какая жалость, что отчет потеряли, — повторил я.

— Я понимаю, — сказала Рета. — Я даже звонила в библиотеку и заставила их поискать, кто их взял. Но архив не простирается до 1925 года. Они списали отчет Остина как украденный.

Я допил виски.

— Я думаю, сейчас это все, что есть. Пока, конечно, не получили отчета о вскрытии и не слазили в колодец. Как насчет пообедать?

— А ты не пойдешь спать?

— Не-а. У меня плохие сны. И не люблю спать один, я уже говорил. Как насчет «Айрон Кети» в час?

— Хорошо, — согласилась Рета. — Только не давай мне слишком много вина.

— Конечно, не буду, — заверил я ее. — Мне нет нужды опаивать девушку, чтобы произвести на нее впечатление.

— А я об этом и не думала, — парировала Рета. — Просто мне сложно работать под парами алкоголя.

— Доверься мне, ученый ты человек, — сказал я. — Увидимся позже.

«Айрон Кети» — это ресторан в колониальном стиле, расположенный в элегантном белом здании в нескольких милях к северу от Нью-Милфорда. Это такое место, где часами можно обедать в окружении престарелых матрон из Коннектикута, которые носят эластичные чулки и белые волосы которых уже редеют. В это время туда— сюда носят тарелки с аккуратно разложенными и хорошо приготовленными салатами, авокадо, и вообще царит спокойная аристократическая атмосфера.

Рета и я сидели за столиком у окна, потягивая белое вино, и смотрели на багряные склоны осеннего сада.

Рета была привлекательна как никогда. В сером свете осеннего неба ее карие глаза стали полупрозрачными, а почти белые волосы сияли мягко и притягательно.

Я сказал:

— Не могу себе представить, как ты встречаешься с Поросенком Пэкером.

— Ты ревнуешь?

— А что, нельзя?

— Ну, — сказала она, мягко улыбнувшись, — ревность — это самое разрушительное чувство. Оно разрушает и того, кто ревнует, и того, кого ревнуют.

— Я не сгораю от ревности, — сказал я, глядя на нее сквозь край бокала, — просто немножко ревную. И удивлен. Я не понимаю, чего не в состоянии дать я, что может дать этот болван. Не говоря, конечно, о пятидесяти фунтах выпирающих отовсюду мышц.

Она опять улыбнулась и отвела глаза.

— Может, меня привлекают выпирающие мышцы, — сказала она. — В конце концов, привлекает же многих мужчин выпирающая ткань на груди.

— А что такого есть в выпирающей на груди ткани? — поинтересовался я и, наверное, несколько громче, чем следовало. Старая леди в фиолетовой шляпе повернулась и уставилась на меня сквозь пенсне. Я одарил ее успокаивающей улыбкой и прошипел:

— Пэкер — жуткий болван и в придачу совершенно необразованный. Он говорит фразами из мыльных опер: восклицательный знак после каждого предложения.

Рета пожала плечами.

— По крайней мере, он неопасный.

— Неопасный? Что это означает?

Подошла официантка с порцией бифштекса для меня и запеченной рыбой для Реты. Я бы в такой момент не смог есть рыбу, но, похоже, ученые менее щепетильны, чем обычные люди. Посыпав рис перцем, я откусил кусочек бифштекса с помидором, все еще ожидая ответа Реты.

— Понимаешь, — сказала Рета, протягивая руку за куском хлеба, — безопасность есть противоположность опасности.

— А я опасен, так?

Она кивнула.

— Для меня, наверное, да.

— А что во мне такого опасного? Я самый мирный человек во вселенной.

Она выдавила лимон на рыбу и начала есть.

— Я думаю, ты привлекателен, — сказала она, не поднимая головы. — Но еще мне кажется, что ты зациклен исключительно на своей жизни. Ты занят собой и легко мог бы ранить кого-нибудь вроде меня, ранить сильно, даже не осознав, что ты сделал это.

Я не отвечал долгое время, пережевывая бифштекс. Затем я отпил еще немного вина и тихо сказал:

— Тебя я бы не обидел ни за что на свете.

— Ты можешь не хотеть этого, но все равно выйдет так. Я знаю твой тип мужчины. Ты как будто не воспринимаешь ничего серьезно. Сначала все хорошо — каждая девушка любит посмеяться. Но приходит время, когда ей хочется быть уверенной, что, относясь к жизни несерьезно, ты хотя бы ее воспринимаешь всерьез. Чувствуешь, куда я клоню?

Я перегнулся через край стола и положил свою руку на ее.

— Я могу серьезно к тебе относиться, — сказал я просто. — Какие доказательства тебе нужны?

— Не знаю. А какие у тебя есть?

Старая леди в фиолетовой шляпе явно подслушивала наш разговор с растущим интересом. Я выпрямился на стуле и холодно уставился на нее. Она наклонилась над тарелкой и принялась с преувеличенным энтузиазмом ковыряться в ней вилкой.

— Заканчивай обед, — сказал я Рете. — И поехали домой. У меня горит огонь, и в морозилке лежит бутылка «Шабли». Единственно, чего я не сделал, — не убрал постель.

Она долго смотрела на меня. Серые тучи немного рассеялись, и в помещении стало светлее; солнце пробивалось через сухие листья на березах. От нее пахло духами «Гуччи», и она выглядела так тепло и восхитительно, что мне захотелось перегнуться через стол и поцеловать ее прямо здесь.

— У тебя встреча с Дэном в половине третьего, — сказала она.

— Ну, и?.. Я успеваю. Это вверх по дороге, тут близко.

Она облизала губы кончиком языка.

— Мне нужно вернуться в лабораторию и закончить анализы. Дэн с меня шкуру спустит, если я не сделаю этого.

— Я улажу это с Дэном, — сказал я. — Это важнее, чем анализы воды.

Она положила вилку.

— Ты разве не устал? — поинтересовалась она.

— Ты пытаешься отговорить себя от этого?

— Нет, — сказала она. — Я так не думаю.

— Тогда, — сказал я ей, — заканчивай обед и поехали.

Мы почти не разговаривали, доедая рыбу и бифштекс и допивая вино. Мы смотрели друг другу в глаза, все взвешивая, подсчитывая, проверяя. Потом, закончив обед, мы пошли к выходу, и я заплатил, забрал спички и сунул в рот конфету-холодок. Выйдя из ресторана, мы пошли к машине, как два любовника во французском фильме, проверяя силу ветра и свои чувства.

Рета приехала на своем «Фольксвагене», бежевом и весьма помятом.

Я сказал:

— Поехали на моей машине. Я привезу тебя сюда позже, и ты поедешь прямо в город.

— Хорошо, — кивнула она. По-моему, ей не хотелось портить эти мгновения, так же как и мне. Мы оба знали, что ей нужно будет вернуться в лабораторию, а после — встретиться с Поросенком Пэкером; но сейчас мы жили в своем волшебном мгновении, где нет правил и все дозволено.

Шелли неохотно подвинулся, Рета села, а я завел мотор и выехал с парковочной площадки «Айрон Кети». Я включил радио, чтобы заполнить тишину. Иногда мы бросали взгляды друг на друга и улыбались, но, по-моему, не догадывались, какой хрупкой была атмосфера и как мало надо было, чтобы закончить все, не начав. По радио передавали «Медленный танец» Нильса Лофгрена.

Время, пока мы ехали в Нью-Престон, мелькнуло, как на просмотре слайдов: норвильская пожарная станция, деревья, камни, белые летние домики. Круто спускающаяся вниз боковая дорога, видная сквозь дождь осыпающихся листьев. Моя подъездная дорога. Моя парадная дверь. Моя гостиная.

Мы стояли около камина. Я расстегнул ее пальто. Я поцеловал ее лоб, кончик носа, губы. Она поколебалась и тоже поцеловала меня. Ее пальто упало на пол.

Я посмотрел на нее и сказал тихо:

— Это тот момент, которого я ждал.

Она тоже взглянула на меня. Огонь, потрескивая, ярко пылал в очаге, и комната была наполнена теплом нашей неожиданно зацветшей буйным цветом привязанности.

Я освободил от петельки первую пуговицу ее блузки и заметил кусочек бюстгальтера телесного цвета.

— Мистер Перкинс? — раздался голос.

Моя голова от неожиданности дернулась. Рета отскочила от меня и застегнула пуговицу на блузке. В дверях кухни, в рваной рубашке, джинсах, с поцарапанным лицом и всклокоченными волосами, стоял Пол Дентон, пропавший девятилетний паренек, которого со вчерашнего дня искал Картер с целой армией помощников. Он трясся и был бледен, и похоже было, что он ничего не ел и не пил с тех пор, как пропал. Он моргнул, покачнулся и грохнулся прямо на столик с бутылками, которые каскадом посыпались на ковер.

Я встал на колени рядом с ним и поднял ему голову. Он был в сознании, хотя дышал с трудом. Его веки дергались, как при сотрясении мозга.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

«На первый взгляд компьютер напоминал текст-процессор «Ванг»: по крайней мере клавиатура и корпус бы...
«Чарлзу стало совсем невтерпеж....
Кто бы Ване Жомову, а впрочем, всей ментовской троице сказал, что будут они страдать не с похмелья, ...
Рано радовались менты, вернувшиеся в свою реальность после скандинавской эпопеи. Спасательная экспед...
«Мама Джорджа подошла к двери, помедлила секунду, потом вернулась и взъерошила сыну волосы....