Улыбка сатаны Галихин Сергей

— К чему прислушиваться, если ваши взгляды ошибочны? — спросил Янош. — Во-первых, это негуманно. Во-вторых, это вредно для организма.

— Понимаешь, Янош, пока мясоедство не запрещено законом — это мое личное дело. Точно так же, как и любовь к животным. Я не люблю собак. Что в этом плохого?

— А что в этом хорошего?

— А почему в этом должно быть что-то хорошее? Я не люблю собак, но люблю кошек. Кто-то разводит кроликов и совсем не для жаркого, кто-то хомячков. Другие лошадей. Но твой отец прав. Главный твой аргумент — презрение ко всем, кто не разделяет твоих взглядов. Презрение и снисхождение. Порой это выглядит смешно. А порой и глупо. Мне приходилось присутствовать на ученых советах, когда одному из участников казалось, что он сделал открытие и перевернул науку. Но доказать, аргументировано обосновать свою точку зрения он так и не мог. И последний аргумент, к которому он прибегал, это снисхождение к оппонентам. Мол, вы ни черта не понимаете, потому что вы глупы. Бывало такое, что кто-то из маститых ученых мужей тоже увлекался его теорией и пытался доказать ее за автора. Им казалось, что он прав, просто не может правильно объяснить свою позицию. А получалось, что перепробовав все способы, они приходили к тому же выводу: эта теория ошибочна. А молодой ученый снова говорил, что они костные дубины и им просто не дано понять то, что через сто лет станет очевидным. Но и это еще не самое страшное. Бывало так, что кто-то использовал псевдооткрытия для своей карьеры. Поднимали на щит шарлатана и кричали что он — гений. А тот, ослепленный и оглушенный дифирамбами, верил в то, что он прав и считал, что это дает ему право идти к цели любой ценой. Мол, история рассудит, человечество простит. А те все поддакивали ему. Это я к тому говорю, что свои убеждения нужно отстаивать в полемике, в делах, а не унижением и презрением тех, кто с тобой не согласен. И совсем не кулаками. Лозунг “я делаю это на благо человечества” очень часто используют подлецы.

Мы все родственники, так или иначе прожили рядом друг с другом десятилетия. У каждого из нас свои взгляды. Если ты не считаешь возможным сидеть за одним столом с теми кто есть мясо, ты мог вежливо сказать об этом, извиниться и уйти. Тем более, что нас все-таки оказалось большинство.

— Это за столом вас было большинство. В мире все совсем наоборот. Мясо не ест восемьдесят процентов жителей Европы.

— Ты видел мир? — улыбнулся Андрей. — Европа это еще не весь мир. К тому же я думаю, ты немного преувеличил проценты.

— А что плохого в том, что люди перестанут убивать друг друга, мучить животных? Что плохого в том, что богатые поделятся с бедными?

— А что хорошего в том, что кто-то жжет чужие машины, бьет стекла банков, дорогих магазинов? Ты считаешь, что прав? Отлично! Выскажи публично свои взгляды. И оставь человеку право их опровергнуть. А то получается, что не разобравшись с чистотой своего дома, кто-то пытается навести чистоту во всем мире.

— Но как бороться с политиками?

— Политиками же! Политиков, как и президента, выбираем мы. Если его взгляды по ряду вопросов тебя не устраивают — не выбирай его! Я помню, во времена моей юности, фермеры сваливали овощи на центральной площади, требуя дотаций от правительства, заявляя, что им иначе нечем будет кормить своих детей, водители грузовиков перегораживали автотрассы. Диспетчеры отказывались обслуживать самолеты.

— Это их право. Право на забастовку.

— У полицейского есть право на выстрел. Но у него есть и ответственность за выстрел. Забастовщиков мало интересует, что пострадают окружающие. Тем людям, кто громит “Макдональдсы”, абсолютно плевать на тех, кто там работает. На их семьи. На то, что после пожара им придется искать новою работу, а владельцу, честно платившему налоги, тратится на ремонт.

— Им все оплатит страховая компания, — то ли оправдывался, то ли нападал Янош. — Но они используют генетически измененные продукты. Мы это делаем на благо человечества.

Андрей улыбнулся.

— Вольтер сказал: “Нужно возделывать свой садик”. А очень давно люди заметили, что благими намерениями выслана дорога в ад.

— Ваши командиры не правы и не справедливы, — сказал дядя Яша. — У “Макдональдса” есть очень важная и неоспоримо полезная деталь.

— Быстрое питание… — с сарказмом начал было Янош.

— Это бесплатный и чистый туалет, — повысив голос перебил его дядя Яша. — А есть их котлеты или нет — пусть каждый решает сам. А те, кто громит витрины и жжет автомобили… или глупцы, или хулиганы.

— Или провокаторы, — добавил Виктор.

— Что скорее всего, — согласился дядя Яша. — Ты попробуй, организуй свое дело. Не нравится их кормежка? Открой свое кафе. Конкурируй. А громить и жечь… много ума не надо. Получается, что ты сделал выбор за все человечество.

— Кстати, о выборах, — сказал Виктор. — Вы слышали новую идею либералов? Они предлагают, чтобы на каждом агитационном собрании кандидата в парламент, в президенты или еще куда, обязательно присутствовал представитель оппонента. Чтобы он мог опровергнуть любые выпады в его сторону. Ну и вопросы задавать другому кандидату. Чтоб, значит, отвечал без подготовки.

Из кухни вернулись Эльза и Динака. Они хорошо слышали, о чем разговаривали в комнате мужчины.

— Ну что, соскучился по политике? — улыбнулась Динака.

— Да тут не политика, — сказал Андрей. — Тут скорее воспитание. А вообще было интересно послушать, о чем думает молодое поколение.

— И о чем же оно думает, поколение? — спросила Динака.

— О том же, о чем и мы двадцать лет назад, — сказал Виктор. — Долой транснациональные корпорации, глобализацию, генетически измененную пищу. Да здравствует свобода, равенство и братство. Только мы машины не жгли.

— Зато дрались с полицией, забрасывали политиков тортами и яйцами, блокировали автострады, — вставил дядя Яша и потянулся. — Кто в юности не был радикалом, тот подлец. Кто в старости не стал консерватором, тот дурак.

Андрею и Виктору нечего было сказать в свое оправдание и они лишь развели руками.

Стрелки часов перевалили за полночь. Андрей и Динака вышли проводить дядю Яшу до калитки. Ночь была тихая и звездная. Белый свет фонарей освещал пустынную улицу.

— Ну вот ты и вернулся в родной город, — сказал дядя Яша. — Он, как и ты, стал совсем другим. Первое время почаще сам себе напоминай об этом.

— Все действительно стало другим, — ответил Андрей.

— Я постарел. И Виктор тоже… Мы все постарели на пятнадцать лет.

— Я не о годах, — сказал Андрей. — Еще в аэропорту я почувствовал, что-то не так. Я думал, это тоска по острову, к которому я привык.

— Так оно и есть, — сказал дядя Яша. — Пятнадцать лет не шутка.

— Нет, это тоска не по острову, — Андрей качнул головой. — Двадцать лет назад Виктор, заговори с ним сын в таком тоне, надавал бы ему подзатыльников и отправил бы в свою комнату.

— Двадцать лет назад у Виктора не была детей. Да и Янош уже совсем не мальчик. Девятнадцать лет… Возраст, когда посылают умирать за родину.

— Это правда, что Янош сказал о вегетарианцах?

— Правда. Все просто помешаны на здоровом образе жизни. Теперь мало кто есть мясо По крайней мере, в открытую…

— Что? — улыбнулся Андрей. — Я не ослышался?

— Недавно мне рассказали анекдот, — выйдя за калитку, сказал дядя Яша. — Один забулдыга француз раз в месяц получал посылки из Израиля. Как-то почтальон спросил его: “Кто шлет вам эти посылки?” “Во время оккупации, — ответил забулдыга, — я прятал в подвале двух евреев. Сейчас они живут в Израиле. Она дантист, он ювелир. У них все в порядке”. “Нельзя жить только прошлым, нужно же думать и о будущем”, — сказал почтальон. “Конечно, — согласился забулдыга. — Сейчас я прячу двух китайцев”.

— Этому анекдоту лет сто, — улыбнулся Андрей.

— Это очень грустный анекдот, — вздохнул дядя Яша. — Пойду. Вам нужно отдыхать. Надумаете зайти в гости — буду рад.

— Мы завтра обязательно к вам зайдем, — сказала Динака и, обхватив руку Андрея выше локтя, прижалась к ней щекой.

Попрощавшись, дядя Яша пошел домой. Андрей и Динака смотрели ему вслед.

— Хороший старик, — сказала Динака. — Мне кажется, он очень добрый.

— Как же он постарел, — вздохнув сказал Андрей. — Когда погибли наши родители, брат учился на втором курсе университета. Родных поблизости у нас не было. Я рос оболтусом. Виктор вечерами подрабатывал. На мой и на день рождения брата дядя Яша дарил нам бруки, — нарочно коверкая слова, сказал Андрей, — а тетя Ребекка дарила башмаки… Вроде бы просто соседи…

Утром Андрей съездил в представительство комитета ООН по изучению флоры и фауны островов Индийского океана, завёз предварительный отчет в комиссию ЮНЕСКО? в Институт тропической биологии. Академик Питер Фоули десять минут тряс ему руку, восхищаясь работой, которую за пятнадцать лет проделала его лаборатория. Андрей улыбался, отшучивался, говорил, что ничего особенного они не сделали, просто пятнадцать лет день за днем делали наблюдения и кропотливо записывали результаты. Фоули не унимался. Он поинтересовался, собирается ли Андрей отправить заявку на участие во всех ближайших симпозиумах. Настоятельно порекомендовал не затягивать с этим.

Около двух часов, как и было условлено, Андрей встретился с Динакой на центральной площади, у фонтана.

— Как съездил? — подставив мужу щечку, спросила Динака.

— Прекрасно. Они нами довольны. Питер Фоули присосался ко мне, как пиявка, и столько наговорил приятных вещей, что я чуть не зазнался.

— А зачем он тебе все это сказал? — с хитрым прищуром спросила Динака.

— Кто-то нашептал ему, что моя книга почти готова, и в ближайшее время мне понадобится консультант. Есть два кандидата. Фоули и Бржельский. Фоули уже напел про меня и про мою будущую книгу дифирамбов в “Нешенел географик”, в “Вестник ООН”, в “Островную биологию” и так далее. Мол он видел материалы книги, и это потрясающе. Такого не было со времен Чарльза Дарвина. Так что если он будет консультантом, мне гарантирована всяческая поддержка, и книга будет такая, как я задумал. Если же консультантом будет Бржельский, это значит, что возникнет масса вопросов по моим исследованиям, и старик будет настаивать на каждом, пока я с ним не соглашусь или не приведу в свою зашиту убийственный довод. Он обязательно заставит подробнее остановиться на вещах, которые мне кажутся малоинтересными.

— Ну и кого ты выбираешь?

— Бржельского.

— Прочему? Я слышала, что он сволочной мужик.

— Сплетни. Он бывает резковат, даже груб, но справедлив. А уж если рожица крива, то нечего на зеркальце пенять.

— Господи, — вздохнула Динака, — ты не можешь сам не создавать себе препятствий. Зачем тебе это надо? Ты прекрасный ученый, у тебя собран колоссальный объем научной информации. Твоя книга, если ты конечно ее напишешь, произведет фурор.

— А потом на меня набросится свора собак из ученой братии и всю оставшуюся жизнь мне придется огрызаться.

— А с Бржельским, ты думаешь, на тебя не набросятся?

— Обязательно набросятся. Только это будет свора мосек вокруг слона. Они могут сколько угодно тявкать. Старик еще до издания меня носом сунет во все слабые места и заставит переделать. Может, я где-то и махнул бы рукой, мол, нормально, два—три узких места — это не смертельно, но Бржельский… с ним такие фокусы не проходят.

— Но Фоули, когда узнает, что ты им пренебрег, посчитает себя оскорбленным. Начнет вставлять палки в колеса.

— Ну и что. Одной моськой будет больше, — улыбнулся Андрей. — Вокруг слона. Как у тебя дела?

— Все в порядке. Виделась с двоюродной сестрой, нас приглашали в гости. Встретилась с Лаурой. Тебе привет.

— Как она?

— Хорошо. Снова вышла замуж. Ты помнишь парк возле ипподрома?

— Конечно помню. А что?

— Пойдем, я тебе что-то покажу.

— Что покажешь?

— Пойдем, — интриговала Динака. — Тебе понравится. Обещаю.

— Что понравится? — не понимал Андрей.

— Пойдем, здесь недалеко, — настаивала Динака.

Она взяла Андрея за руку и буквально поволокла за собой.

До парка было не более десяти минут ходьбы размеренным шагом. По пути Андрей несколько раз повторил свой вопрос. Он заходил с разных сторон, но ответ всегда был один: увидишь.

И он увидел.

Как и пятнадцать лет назад, парк был обнесен высоким, кованным забором. Возле тяжелых чугунных ворот стоял полицейский. На левой воротине висела красивая табличка: “Вход без собак запрещен”. Андрей прочитал надпись еще раз, посмотрел на Динаку, словно ждал от нее подтверждения — действительно ли он правильно понял надпись на табличке, или ему показалось, — снова прочел ее и тихо произнес:

— Собакам и солдатам вход воспрещен.

— Причем тут солдаты? — спросила Динака.

— Такие таблички весели на воротах парков царской России, — ответил Андрей.

— Когда я предложила Лауре прогуляться по нашему любимому парку, она сказала, что туда теперь пускают только с собаками. Я не поверила, и она показала мне вот это.

Андрей подошел к полицейскому.

— Простите, я давно не был в этом городе. Очень давно. Почему нельзя войти в парк, если у тебя нет собаки?

— Люди, у которых нет собак, очень часто к ним предвзято относятся, — охотно начал объяснять полицейский. — Часто они ведут себя агрессивно. Было решено выделить в городе один парк для тех, у кого есть собаки.

— Но это самый лучший парк в городе, — заметил Андрей.

— Мы так любили в нем гулять, — добавила подошедшая Динака.

— А почему владельцы собак должны гулять в “худшем парке”? — искренне удивившись спросил полицейский.

— А почему в лучшем? Держать собаку или нет — это личное дело каждого. Я с рождения гулял в этом парке, он мне дорог как память. Но я не смогу больше прийти в свой любимый парк, только потому, что у меня нет собаки?

— Таково решение городского собрания, — спокойно продолжал объяснять полицейский. — Горожане сочли несправедливым, что права животных тысячелетиями не принимались в расчет. За последние пятьдесят лет было принято много ограничений и обязательств для опекунов домашних животных. Для выгула собак отводились специальные площадки, им насильно надевали намордники, водили на коротком поводке. А вместе с ними незаслуженно страдали и их опекуны. Город осознал свою вину и решил ее искупить. Лучший парк был отдан четвероногим друзьям человека.

— Странно, в чем же тут ущемление прав? — удивился Андрей. — Никто никого не заставляет заводить себе собаку или кошку. Только будь любезен соблюдать все, что оговаривают правила владения животным.

— Не владения, а опекунства, — вежливо поправил полицейский. — Теперь все иначе. Похоже, вы действительно очень давно не были не только в городе, но и в Европе. Я бы на вашем месте заглянул в библиотеку и почитал законы. Они сильно изменились за последние пять лет.

— Мда, — задумчиво сказал Андрей. — Придется это сделать сегодня же.

Полицейский отдал честь и неторопливо зашагал вдоль забора. Динака взяла мужа под руку. Андрей посмотрел на жену и выпятил нижнюю губу.

— Во, блин… до чего прогресс дошел. Раньше бы и в страшном сне такое не приснилось.

И они не спеша пошли прочь от парка.

— У меня такое ощущение, — сказала Динака, когда они пересекли площадь, — что нам еще не раз предстоит удивляться.

— Хм. Только что я подумал о том же, — сказал Андрей.

Он повернул голову направо, и его взгляд задержался на табачном киоске.

— Подожди минутку, — сказал Андрей, освобождаясь от руки Динаки. — Я куплю сигареты.

У окошка табачного киоска стояли два человека. Низенький старичок, в клетчатом пиджаке, долго не мог решить, какой табак для трубки ему купить, молодой высокий парень, в желтой футболке и серых шортах, в нетерпении барабанил пальцами по стеклу витрины киоска. Андрей встал за молодым человеком, и его воображение принялось рисовать живые картины новых правил, которые могло принять общество за время его отсутствия в Европе.

Старичок, наконец, выбрал табак и, опираясь на палку, поковылял прочь от табачного киоска.

“…ЛСД-лайтс, пожалуйста”, — откуда-то из далека донесся до Андрея чей-то нетерпеливый голос.

Все еще не отрываясь от размышлений, Андрей скользнул глазами по широкой спине, обтянутой желтым хлопком, застрявшей в окошке киоска. Взгляд его упал на деньги, выложенные парнем на прилавок… На прилавке появилась небольшая, тонкая, прямоугольная коробочка белого цвета на которой черными буквами стояло клеймо: “ЛСД-лайтс. Очищенный”. И мелким шрифтом в низу коробочки было написано: “Департамент здравоохранения Европы предупреждает: Употребление наркотиков ведет к привыканию и зависимости от них, в следствии чего неизбежно разрушение центральной нервной системы”.

Нижняя челюсть Андрея медленно поползла вниз. Парень протянул руку, взял с прилавка белую тонкую коробочку и, положив в карман шорт, быстро пошел прочь. Андрей проводил парня взглядом, потом медленно повернулся к продавцу и посмотрел на него.

— Что желаете? — услужливо поинтересовался продавец. Словно только что продал не один из самых тяжелых наркотиков, а коробку спичек.

Не закрывая рта и не произнеся ни звука, Андрей продолжал смотреть на продавца. Он хотел спросить про ЛСД, но никак не мог это сделать, словно утратил дар речи. Продавец терпеливо ждал, что скажет покупатель. Оставив попытку выдавить из себя хоть слово, Андрей, сжимая купюру, показал пальцем на голубую пачку сигарет. Продавец решил что покупатель глухонемой и, кивнув ему — мол понял, — с добродушной улыбкой положил на прилавок сигареты. Все еще молча Андрей протянул продавцу деньги и, не дожидаясь сдачи отошел от киоска. Продавец что-то сказал ему вслед, но Андрей не слышал этого.

Увидев ошарашенный взгляд медленно подходившего мужа, Динака не на шутку испугалась. Глядя куда-то за спину жене, Андрей медленно разорвал прозрачную упаковку, извлек сигарету и поднес ее к губам.

— Что случилось? — настороженно спросила Динака.

Андрей прижал сигарету губами, убрал пачку в карман брюк, достал зажигалку, крутанул колесико и прикурил.

— ЛСД-лайтс, — медленно проговорил Андрей и посмотрел на Динаку. — Ты представляешь, парень, который стоял передо мной, купил упаковку ЛСД. Я сейчас сойду с ума.

Динака уже знала, что закон в отношении наркотиков был сильно смягчен.

— Андрюша, они просто легализовали продажу наркотиков, — неуверенно сказала Динака. — Об этом уже не первый десяток лет говорят. Наверное, это правильно. Запретный плод всегда сладок. Теперь можно будет…

— Ты не поняла, — тихо и сдавленно сказал Андрей. — Это был ЛСД.

— Но… все-таки лайтс… — опять же неуверенно возразила Динака.

— Какой к черту лайтс?! Это Л! С! Д!

Динака не знала, что ответить. Муж был прав. ЛСД — это не марихуана. Она пожала плечами и, вздохнув, сказала:

— Мне нечего сказать. Конечно же ты прав.

Андрей глубоко затянулся, задержал дыхание и, выпуская мощную струю дыма, выдохнул все без остатка.

— Как вы можете курить на улице?! — послышался сзади негодующий женский голос.

Андрей и Динака обернулись и увидели высокую крепкую женщину, лет сорока, державшую за руку пухленького темноволосого мальчика. Мальчику было не более десяти лет.

— Здесь же ходят дети! — возмущалась женщина.

— Здесь ЛСД продают, в десяти метрах! — взорвался Андрей и показал рукой с сигаретой между пальцев на табачный киоск.

— Наркотик, который продается в табачном киоске, не запрещен законом, и его не продадут детям. Употребление наркотика на улице запрещено законом. Курение на улице запрещено законом. Немедленно потушите сигарету, или я зову полицейского!

— Простите, — сориентировалась Динака и забрала у мужа сигарету. — Мы очень давно не были в стране, жили на острове в океане.

Динака обернулась в поисках урны, и та тут же отыскалась.

— Простите, — приняв игру жены, с сожалением сказал Андрей. — Мы действительно только вчера приехали. Еще не все новые правила знаем. Спасибо, что напомнили нам.

Он понял, что спорить бесполезно. Потому что он не прав. Нет, не в моральном аспекте. В Европе принято много странных законов, которых он просто не знает.

Услышав такой ответ на свое замечание, женщина как будто бы сменила гнев на милость, еще раз смерила неприятных ей людей презрительным взглядом и с гордым видом пошла прочь, потянув за руку ребенка.

Андрей и Динака проводили ее взглядом и посмотрели друг другу в глаза. Каждый из них прочел подтверждение своих мыслей. Мир не просто изменился. Похоже, мир встал с ног на голову. Через несколько секунд они не выдержали, рассмеялись. Андрей притянул к себе жену и обнял ее, Динака уткнулась лбом в широкую грудь мужа. Могли ли они себе представить, что однажды, когда им будет под сорок, стоя посреди, пусть не самого большого, но все же европейского города, почувствуют себя неразумными детьми? Не будут знать, что им делать, как поступить, как реагировать…

— Давай возьмем такси, — почти успокоившись, предложила Динака, утирая платком слезы из уголков глаз. — Я боюсь идти пешком.

— Чего ты боишься? — наморщив лоб спросил Андрей.

— Может оказаться, что людям нашего возраста запрещено ходить по левой стороне тротуара в четные дни.

— Вот уж черта с два! — весело, но твердо сказал Андрей. — Деньги мы еще не получили. Даже процедуру оформления не начали. Того, что у нас осталось от суточных, на Штрафы хватит. Пойдем, погуляем по городу.

— Слушай, а может не надо? — настороженно улыбаясь, бросила Динака.

— Пошли! Будет весело! — уверенно заявил Андрей и обнял Динаку за плечи. — Ты только представь, как здорово побродить внутри театра абсурда…

— Я думаю, — перебила Динака, — у них предусмотрены не только штрафные санкции.

— Не боись, не посодют. Мы же не собираемся делать революцию. Вон, смотри, ресторанчик. Я есть хочу.

Ресторанчик был неприметным, обычным недорогим ресторанчиком, каких в Европе тысячи. На улице, под зелеными восьмиугольными зонтиками, около огромной зеркальной витрины, стояли два десятка столиков, огороженных невысоким пластиковым заборчиком, имитировавшим деревенскую ограду. Посетителей было немного. Андрей и Динака сразу же облюбовали угловой столик и направились к нему. Не успели они присесть и оглядеться, как тут же появился официант — высокий молодой человек в черных брюках, белоснежной рубашке и черной бабочке, — поздоровался и предложил меню. Динака принялась его внимательно изучать, Андрей лишь быстро пробежал глазами по ровным колонкам серых строчек на розовой, ламинированной бумаге и, не отыскав любимого, блюда обратился к официанту.

— Будьте любезны, — негромко сказал Андрей, — принесите нам сыр, бутылочку “Барон де ля Рондо”… Я наверное не заметил… мне порцию баранины на ребрышках… — Андрей посмотрел на жену. — Ты уже определилась?

— Простите, но мясо и вино подают только в зале, — сказал официант.

“А-га! — обрадовался Андрей. — Мясо все-таки можно съесть!”

Он ждал чего-то подобного, чувствовал неуловимые контуры, до конца не понимая, чего именно ждал.

Динака отвела глаза от меню и с интересом посмотрела на официанта.

— Мясо у вас все-таки подают, — сказал Андрей.

— Подают, — вежливо подтвердил официант. — Но только в зале.

— Почему нельзя принести сюда? — опережая мужа, спросила Динака. “Не дай бог, наговорит чего-нибудь…”

— В открытых кафе и просто на улице запрещено продавать мясные продукты. Тем более употреблять их в пищу. То же самое касается и вина.

— Ерунда, — безапелляционно, но добродушно сказал Андрей. — Здесь свежо, прекрасный вид… У нас нет желания сидеть в душном зале, у нас есть желание отобедать на свежем воздухе. Если это не в вашей компетенции, позовите сюда старшего. Я думаю, он сможет нам помочь.

— Если вы настаиваете, я его позову, — спокойно ответил официант, — но ответ будет таким же.

— Что за чушь? — удивился Андрей. — Если есть можно, то почему только втихаря?

— Не втихаря, а только в оговоренных местах, — у официанта была немыслимая выдержка, он даже бровью не повел. — Такие теперь правила, профессор. Если хотите, могу порекомендовать вам креветки в кляре, пиво. У нас прекрасно готовят лосося.

Андрей внимательно посмотрел на официанта.

— А то, что я профессор у меня на лбу написано?

— Нет, — улыбнулся официант. — Это написано под вашим портретом в университете. Я учусь на третьем курсе. А здесь подрабатываю. Я читал ваши работы, профессор. Вам, наверное, это часто говорят, но вы действительно талантливый ученый.

— Мда, — растерявшись, сказал Андрей, посмотрел на жену, а затем снова на официанта. — Конечно, приятно, что тебя узнают на улице, потому что ты смог что-то написать о Богом забытом тропическом острове… Но… вот если бы за это, скажем, вместо портрета в университете, мне сюда принесли баранину на ребрышках…

— Пойдемте в зал, — улыбнулся официант. — У нас повар серб, мой друг. Он с мясом чудеса творит. Я его попрошу. Он для вас…

— Спасибо, но мы лучше останемся на воздухе, — поспешила вставить Динака.

— Да, — согласился Андрей. — Лучше мы здесь останемся.

— А вот то, что вы нам предлагали, — продолжила Динака. — Креветки, рыба…еще пару овощных салатов…

— Все будет в лучшем виде, — улыбнулся официант и, забрав меню, исчез в дверях ресторана.

Андрей и Динака проводили его взглядом и с минуту сидели молча. Ленивый летний день неспешно катился привычным маршрутом.

— С ума сойти, — хмыкнув, сказал Андрей. — Пятнадцать лет жить на морепродуктах, после этого приехать в центр Европы, зайти в ресторан, заказать на обед жаркое, а получить креветки.

— Сделай юноше приятное, — сказала Динака. — Он просто счастлив, что такой известный ученый, как ты, зашел в ресторанчик, в котором он работает, и сел за его столик. Именно за его.

— Ты думаешь? — с сомнением спросил Андрей.

— Поверь мне. Для него разговор с тобой, как для католика — встреча с папой Римским.

— Хм-хм, — вздрогнул Андрей и расплылся в широкой улыбке. — А я то дурак подумал, что он меня клеит. Смотрю — глазки засветились…

Динака не выдержала и расхохоталась. Она смеялась так искренне и заразительно, что Андрей рассмеялся вместе с ней.

После сытного обеда Андрей и Динака так же, как и прежде, неспешно прогуливались по городу. Андрей с заметным налетом ностальгии рассказывал Динаке, в каком доме кто жил, на какой улице происходили какие события местного, а порой и европейского значения. Оказалось, что этот тихий городишко чем-то приглянулся писателям. Они любили приезжать сюда и подолгу оставаться в глуши узких улочек, гулять в тени парков. Может быть, именно тишиной город и притягивал их.

— Ты только посмотри, сколько представительств всевозможных учений и верований, — сказала Динака. — Астрологи, прорицатели, всевозможные боги и пророки. Здесь, наверное, были сильны идеи хиппи.

— Любовь и цветы? Не скажу, чтобы очень много, но было. Для хиппи этот город слишком провинциален. Здесь ничего никогда не происходило.

— Ничего себе ничего! — удивилась Динака. — Ты мне только за час такого рассказал, на толстенную книгу наберется.

— То, что я тебе рассказал, либо наша местная история, либо мировая. Наша история интересна только нам. Мировая — интересна через века. А вот религий действительно стало как-то многовато. Раньше было два-три пророка, не больше. Да и те, сидели себе тихонечко на задворках и принимали редких паломников. А сейчас… Что не улица — так свой посланник божий. Причем, я не заметил ни одного “единственно истинного”. Раньше такого не было. Каждый пророк утверждал, что он один пришел от Бога, и только он несет истину, а все остальные ложь. Сейчас получается, что пророки смирились с конкурентами?

— Они просто стали терпимее.

Когда Андрей и Динака вышли на площадь Святого Александра, они остановились перед величественной громадой храма.

Над церковью возвышались пять куполов. С восточной стороны полукуполами апсида, по бокам, в один ярус, перекрытые сводами нефы. Оконные проемы были увенчаны арками и каменными плитами с крупными отверстиями. Огромные, сделанные из бронзы, двери украшены накладными рельефами, орнаментальными розетками и бордюрами. От одного взгляда на храм возникало впечатление мощи и силы.

— Храм Александра неотступившего, — сказал Андрей.

— Никогда не слышала, — разглядывая купола сказала Динака.

— В 1470 году жил в нашем городе великий ученый Теодор. Народ дал ему прозвище — простодушный. Теодор был очень умный, образованный человек. Философ, механик, химик, богослов. По утрам в церковной школе учил детишек которые постарше. Вечерами, в своей лаборатории, придумывал разные снадобья, механизмы. Помнишь у реки остатки каменного фундамента?

— Помню. Разрушенная башня.

— Это была не башня, а мельница. Теодор сконструировал ее по просьбе мэрии. Река у нас, сама видела, не шибко быстрая. Но Теодор добился того, что и муки она молола больше, чем другие мельницы, и помол у нее был мельче. С этой мельницы и начались злоключения Теодора.

Жил в наших краях один князек. Все у него было, кроме славы. А славы ему о-очень хотелось. Вроде бы неглупый был князь, торговые дела у него хорошо шли, и как государственный деятель неплохо себя проявил — король любил его с посольством посылать. Но славы ему хотелось не как политику, а как механику. Вот и пришел он к Теодору, когда тот мельницу строил. Мэрия на строительство денег выделила немного, наш город в то время был не самым богатым. Пришел князь к механику и говорит: “Давай мельницу вместе строить. Я, конечно, в механике не так одарен, как ты, но зато связи имею великие. Поговорю с влиятельными людьми, они и увеличат расходы на мельницу. А нет — я и к королю могу постучаться. Мы же для себя ничего не попросим, да и лишнего не возьмем ни гроша”. “Зачем же тебе это нужно?” — спрашивает Теодор, хотя уже догадался обо всем. — “Король узнает, что мы не стяжатели, — ответил князь. — Скоро городские стены перестраивать будут. А кому, как не нам с тобой, это дело доверить. Уж я все в лучшем виде организую. Ни поставщики, ни каменщики лишнего не попросят. И городу хорошо, и нам с тобой почет”. “Ты так и не ответил, — сказал Теодор. — Зачем тебе это нужно? Выгоды никакой. Забот у тебя и своих хватает. Почет и слава тоже есть”. “Что деньги, что почет, — вздохнул князь. — Мы умрем, вместе с нами и слава, и почет уйдут. А городские стены на века останутся. Вместе с ними и имена наши. Вот где почет. Та слава хороша, что в камне запечатлена. Ты подумай, — говорит князь. — А я тебе помогу и с папским престолом дела уладить. В который раз уж следователь приезжает. Что ты за снадобья готовишь, да и уж не Сатана ли тебе нашептывает, когда ты механизмы придумываешь. Такие вопросы костром могут кончиться”.

Теодор ничего не ответил. А князь решил, что дело уже в кармане, и поехал договариваться с королем о городских стенах, мечтая в дороге, как потомки в веках прославлять его будут. Вскорости, военный советник короля отправился объезжать королевство с инспекцией. И, конечно же, заехал в наш город, чтобы на месте посмотреть, как обстоят дела с городскими укреплениями и что предстоит перестраивать. Про таланты Теодора вся страна знала. Вот и пришел к нему советник обсудить, где тот думает стены выше поднять, а где толще сделать. Тут-то он и узнал, что Теодор даже и не помышлял строить городские стены. “Как же так? — спрашивает советник. — Князь уже всему королевству рассказал, что он вместе с тобой строит мельницу для города. А после нее вы возьметесь за городские стены”. “Не строит он со мной мельницу, — ответил Теодор. — Да и не к чему мне это, я и сам справлюсь”. “Значит, и стены ты один будешь строить?” — спрашивает советник. “Я не обучен возводить военные укрепления, — ответил Теодор. — Будет нужен мой совет — помогу, если смогу, а чтобы все на себя брать — не по уму мне это дело”. “Да как же так? — спросил советник. — Король доволен, что ты будешь строить укрепления одного из важных городов. Разгневается оч, узнав что это обман”. “Сожалею, — сказал Теодор, — что так все получилось, но я ничего никому не обещал и меня во лжи уличить нельзя”.

Скоро все королевство узнало, что князь солгал. А тот всеми святыми клялся, что договорился с Теодором, они уже не раз выезжали стены осматривать. И он не может понять, почему Теордор отказывается. Появились и именитые свидетели, которые подтвердили, что знали о договоренности между Теодором и князем. А сам князь уже не первый год добивается перестройки городских стен. О безопасности города беспокоится.

— Вот подлец какой, — не выдержала Динака.

— Да нет, говорят, он человек неплохой был, — сказал Андрей. — Просто искушение славой… жажда славы однажды верх взяла.

— А причем тут “Александр неотступивший”?

— Через полгода после того случая по старым делам Теодора от инквизиции новый следователь приехал. Доказать связь ученого с Сатаной снова не получилось, а вот жизнь Теодору испортили окончательно. Лекари перестали ему заказы на снадобья давать, ремесленники его дом стороной обходили, в школе появляться ему запретили. Деньги за строительство мельницы ему заплатили, но суды и штрафы их быстро сожрали. А новых доходов нет. Да и соседи Теодору прохода не давали. Дети сначала дразнили его, а потом камнями кидаться начали.

Напротив Теодора жил Александр, лавочник. Он увидел, что дела у механика совсем плохи и начал косить ему продукты. Тот сначала ни в какую брать не хотел, и вообще советовал Александру не ходить в его дом. Чтобы на свою семью беды не накликать. Александр сказал, что это в долг. Черные времена пройдут, пойдут у ученого дела в гору, тогда и рассчитается. Но они оба знали, что дела у Теодора лучше уже не будут. А к зиме тот еще и болеть начал. Соседи недовольны были, что Александр к Теодору ходит, помогает ему. Торговля в лавке оскудела. Жена мужа пилит, что так они сами по миру пойдут вместе с этим сумасшедшим. Муж сказал “цыц”. В средние века спор между мужчиной и женщиной проще решался, — улыбнулся Андрей. — И вот как-то в очередной раз пришел лавочник к механику, принес корзинку с хлебом, колбасой и овощами. Тут Теодор и говорит ему, что скоро умрет. И завещает Александру великую тайну. В подвале у него есть дверь, через которую можно пройти в другой мир. Лучший мир. Этот разговор подслушал соседский мальчишка и разнес его по улице. Тут и лавочника, и семью его, все на смех подняли. Через три дня Теодор умер. Когда Александр хоронил его, на кладбище пришел лишь угольщик, жившей на их улице. А на следующий день сгорел дом механика. Со смертью Теодора торговля у Александра лучше не стала и через месяц, в поисках лучшей доли, ему пришлось уехать из города. Через год, во время осады города испанцами, мельницу взорвали порохом.

Когда война закончилась, в наш город приехал герцог Брауншвейгский. Несколько лет назад местный кузнец сделал ему доспехи, которые в последней войне спасли рыцаря от копья неприятеля. Удар был страшный, ни одни доспехи не выдерживали такой удар. Но Теодор сам приготовил сплав и доспехи выдержали. Узнал герцог о том, как горожане обошлись с Теодором и вызвал любого, кто осмелится, на поединок, в котором заступится за честь ученого. Вызов никто не принял. Герцог назвал наш город городом трусов и уехал к королю, добиваться справедливости. Король сказал, что заслуги Теодора перед страной велики, но не в его власти вероотступников прощать, а в папской. Герцог добился аудиенции у папы, но тот наотрез отказался прощать Теодора. Даже когда герцог пообещал построить новый храм на свои деньги. А вот лавочника Александра за гонения от сограждан и за доброту к изгою объявили святым. Он ведь остался верен христианскому долгу и не отвернулся даже от падшего человека. Тем более, что Александр к тому времени помер от чумы. Герцог слово сдержал и построил храм, который нарекли храмом Александра не-отступившего.

— Странно все-таки, — сказала Динака. — Теодор был богословом, жизнь ему сломали, а святым лавочника назвали.

— Теодор… Теодор от Бога талант получил. А талант всегда вместе с гонениями дается. Александр же жил в сытости и спокойствии. Свои беды он сам выбрал, когда Теодору помогать начал.

Из дверей храма вышел худощавый священник и, остановившись на ступенях, посмотрел на семейную пару.

— Смотри-ка, Мартин, — не веря глазам своим, сказал Андрей.

Священник узнал Андрея и пошел навстречу.

— Вы знакомы? — спросила Динака.

— Да. Мы росли на одной улице…

Еще издали священник развел руки для объятий и приветливо улыбнулся.

— Сколько же лет прошло, как мы виделись последний раз?

— Не меньше двадцати, — сказал Андрей. — Рад тебя видеть, Мартин.

— Я тоже рад, Андрей. Только теперь меня зовут Фома.

— Фома… Фома — так Фома. Познакомься, это моя жена Динака.