Улыбка сатаны Галихин Сергей

— Бросьте манерничать, — махнул рукой Бржельский и сделал глоток кофе. — Работать и дурак сможет. Главное — Руководство. Когда я был лаборантом у Селиванова, мне и в голову не приходило, что я соавтор открытия голубых черепах. Я был всего лишь обслуживающим персоналом. Делал тяжелую и грязную работу за умнейших людей, чтобы они не отвлекались на пустяки, а разгадывали тайны природы. И я горд этим. Я прошел хорошую школу. Кстати, когда я смогу ознакомиться с вашим последним отчетом? Меня интересуют выводы.

— Я думаю недели через две.

— Вы собираетесь делать доклад на симпозиуме в Калькутте?

— От этого никуда не денешься, — сказал Андрей. — Лучше ответить на все вопросы сразу, чем вступать в нудную переписку с сотней ученых и повторять одно и тоже.

— Это неизбежно, — согласился Бржельский. — У вас ко мне какое-то дело?

— Да, профессор. Вы, наверное, уже слышали, что я написал книгу?

— Фоули все уши прожужжал.

— Так вот, книги еще нет. Есть только желание ее написать и огромное количество интереснейшего материала. Не согласитесь быть моим консультантом?

Бржельский задумался, отодвинув кофе в сторону, откинулся на спинку кресла.

— Я уже немолод, — наконец сказал профессор. — Книга потребует много сил и времени. А почему вы не хотите взять в консультанты Фоули?

От такого вопроса Андрей просто растерялся.

— Потому что вы, как консультант, меня более устраиваете.

— А что же Фоули?

— Прекрасный ученый, — ответил Андрей. — Но все же не тот уровень, что у вас.

— Так-то оно так… Но работа с вами пойдет ему на пользу.

— Но я не думаю, что работа с Фоули пойдет на пользу книге, — сказал Андрей.

— Нехорошо так отзываться о коллеге, — покачал голо вой Бржельский. — Неэтично. Он столько сделал для продвижения вашей книги. Тем более, вы говорите, что она еще не написана.

— Господи, да я ни о чем его не просил.

— Что же из того? — спросил Бржельский. — Ученый совет одобрил его кандидатуру. Все равно кто-то должен будет сделать эту работу. Почему не предложить ее тому, кто сам вызвался?

Они разговаривали еще минут пятнадцать. Бржельский так и не согласился консультировать Андрея. Да он его уже и не пытался уговорить. Он был просто ошеломлен заявлением, что для книги будет лучше, если участие в ней примет Фоули. Ошарашен не столько тем. что для книги лучше, как тем, что ученый совет уже одобрил кандидатуру консультанта.

Из института Андрей вышел через северный подъезд. Перспектива попасть в руки ликующих студентов, наверняка карауливших его у главного входа, не радовала. Не любил он все эти торжественные встречи по случаю и по поводу.

Важных дел на сегодня больше не планировалось, и Андрей, надеясь прийти в себя от абсурдного разговора в кабинете Бржельского, решил прогуляться. Он неспешно бродил по узким улочкам старого города и наслаждался окружающими видами. Сколько раз, будучи на острове, он с тоской вспоминал о своем родном городе. Небольшие лавочки, булочные, в которых хозяин сам печет хлеб, маленькие кафе на десяток столиков.

В одном из таких кафе, на площади Кузнецов, Андрей пил пиво и ел речных раков. Неподалеку от его столика веселый клоун раздавал детворе разноцветные воздушные шары. Чуть левее “белочка” ловко жонглировала мячиками, чем приводила в восторг собравшихся вокруг нее малышей. Помощники, заложив руки за спину, скучая слонялись по площади. Справа от кафе молодая пара поднялась со скамейки, стоявшей в тени каштанов, и побрела куда-то, оставив после себя пару пустых пакетов из-под чипсов и пустую лимонадную бутылку. К скамейке быстро подошел человек в униформе дворника с пластиковым ведром, индус, как показалось Андрею, Он собрал мусор в ведро, протер скамейку.

Андрей заказал еще пива и раков. Как же он по ним соскучился.

Отдав очередной воздушный шарик, клоун дал карапузу лет пяти высокий разноцветный стаканчик. Малыш протянул воздушный шарик маме, отбежал на несколько шагов, снял со стакана прозрачную крышку и высыпал из него маленькие поролоновые шарики. Тут же появился уборщик, низкий, худощавый афроевропеец. Малыш весело взвизгнул, бросил стакан на булыжник площади и побежал к маме. Взяв нитку воздушного шарика, он радостно посмотрел на уборщика. Уборщик уныло собрал шарики в ведро, неспешно поднял стакан и крышку.

— Странная трансформация понятия о помощи ближнему.

Андрей повернул голову. За столиком напротив в шортах и гавайке сидел мужчина лет сорока. Перед ним стояла полупустая бутылка кальвадоса и широкий стакан. Андрей почему-то сразу подумал, что он турист.

— Что вы имеете в виду? — спросил Андрей.

— Когда я был ребенком, мы с отцом часто ходили на набережную кормить чаек, — невесело философствовал турист. — Или на Соборную площадь. Там сотни людей крошили голубям хлеб. Теперь крошат поролоновые шарики. И в том, и в другом случае цель одинакова. Уберечь живое существо от голодной смерти.

Турист взял стакан, сделав глоток поставил его на стол. Не сразу Андрей начал понимать, о чем разговор.

— С одной стороны, это вполне объяснимо, — продолжил турист, подливая себе в стакан. — Человеку нужна помощь. Почему не оказать ее, если она в твоих силах? Тем более, когда это не требует особенных усилий. С другой стороны, мы обрекаем человека на бессмысленную трату жизни.

— Уж лучше пусть они вдесятером подметают один тротуар, чем будут думать, где украсть кусок хлеба, чтобы их дети смогли что-то съесть на ужин, — сказал официант, ставя перед Андреем полную кружку пива и забирая пустую.

— Это действительно равносильно подаянию, — Андреи показал на статную даму, что, неспешно вышагивая, разбрасывала на площади содержимое уже четвертого стаканчика. Индус уборщик неторопливо шел за дамой на почтительном удалении и подбирал поролоновые шарики.

— Подаяние унижает, а работа возвышает, — сказал турист. — Когда ты не стоишь с протянутой рукой, а сам можешь заработать на хлеб и кров, перестаешь чувствовать себя изгоем общества. Ты его часть.

— Но вы лее знаете, что…

— Он не просит милостыню. Он выполняет работу, за которую ему платят деньги. Из наших с вами налогов. Чем больше собрано мусора, тем больше премия. И эта дама, и тот ребенок кому-то дают работу. Да и глупо спорить, что лучше: такая вот работа или ограбление в ночном переулке. В результате все довольны. И те, кто получил возможность заработать на жизнь, и те, кто таким образом обезопасил себя. Все уверены, что делают полезное дело. Кто же захочет признать, что ворует чужую жизнь…

— Любая работа ворует у человека жизнь, — сказал Андрей и сделал несколько глотков пива. Ему вдруг стало интересно, куда сможет завести этот разговор.

— Не упрощайте, — турист снова взялся за стакан. — Работа, как и любая вещь, бывает полезныя и бесполезныя. Какая польза от их прогулок?

— Чистые улицы, занятые люди. Турист отпил и махнул рукой.

— Мы с вами уже дважды возвращались к этому ответу. Мы создали замкнутую систему социальной защиты. Правда для этого нам пришлось немного поступиться прогрессом. В больницах два санитара на три палаты. Один врач на десять больных. По каждому пустяку обращение в суд. Адвокаты снизили цены и расплодились как тараканы. На каждом перекрестке стоит дорожный полицейский. Почту давно сортируют вручную. Ведь ежедневно в Европу прибывают тысячи эмигрантов. Им всем нужна работа.

— Может уменьшить число эмигрантов? — предположил Андрей.

— Это не спасет ситуацию. Повышенная социальная защита привела к трансформации сознания большого количества людей. Зачем лезть из кожи вон, если можно зарабатывать на жизнь, собирая мусор.

— Те, кто лезут из кожи, зарабатывают больше. Значит, живут лучше.

— Разница невелика, — покачал головой турист и снова сделал глоток. — Самое страшное, что такое положение вещей устраивает абсолютно всех. Человек рождается, получает образование. Высшее или стандартное. Дальше он ходит на работу, заводит семью, рожает детей. Чтобы улучшить условия его жизни, банки дают кредит. Низкий процент, длительный срок. Люди сами себя убеждают, какая жизнь может быть благодаря этим кредитам. Мы оказываем безвозмездную помощь, привозим одежду, крупу, хлеб менее развитым странам, совершенно не заботясь, чтобы поднималась их собственная экономика. Иначе они начнут экспортировать свои товары, а наши перестанут покупать. Пусть уж лучше получают гуманитарную помощь, чем будут отбирать работу у граждан Европы. Мы воруем чужую жизнь.

— Нельзя разом осчастливить всю планету, — вздохнул Андрей.

— А вы представьте себе на минуту, что будет если…

Турист замолчал и, глядя куда-то Андрею за спину, погрустнел еще больше. Андрей обернулся, увидел двух полицейских в голубоватой форме. Мелькнувшую в голове мысль он отмел начисто.

Андрей посмотрел на туриста.

— Вы думаете, они отвезут меня домой потому, что я немного перебрал? — спросил тот. — Ничего подобного Плевать они хотели, дойду я домой или попаду под машин) Они отвезут меня, потому что своим пьяным состоянием я порчу эстетику окружающего мира.

Полицейские бригады сопровождения остановились в паре метров от кафе. Турист тяжело поднялся со стул1 большим глотком допил кальвадос, что оставался в стакан расплатился карточкой с тут же возникшим официантом пошатываясь, вышел из кафе, прихватив бутылку. Полицейские предложили пройти к машине, стоявшей у переулка.

Турист кивнул, сделал несколько шагов и выпустил из рук почти пустую бутылку. Та, звякнув, разбилась вдребезги.

— Не тревожьтесь, я уберу, — сказал подошедший уборщик.

Турист хотел было ему что-то сказать, но потом передумал и, махнув рукой, пошел к полицейской машине.

Не допив пиво, Андрей ушел из кафе.

Странные ощущения. Он совсем не знал этого человека, не знал о чем он думает, что пережил за свою жизнь, но вместе с этим была между ними какая-то общность. Что-то их связывало. Что-то, что давало одинаковые ощущения от окружающего мира.

В конце аллеи стояли две пожарные машины. Что здесь может гореть? Подойдя ближе, Андрей услышал монотонный гомон, слова которого разобрать было все еще невозможно. Один голос все же гремел сильнее остальных. Еще несколько шагов, и Андрей начал разбирать обрывки слов, точнее проклятий. Когда он понял, в чей адрес они обращены, го элементарно растерялся. Странное сочетание пожарных машин, толпы и проклятий навеяло предположение о съемках кинофильма. Но причем тут Золушка?

Андрей подошел ближе и…

Он думал, что после всего, что увидел, услышал и узнал за последние три дня, его сложно чем-то удивить, и ошибался.

На большой поляне собралось человек двести обывателей. Старые и малые, мужчины и женщины. Они были переполнены негодованием и с одобрением воспринимали слова священника, взобравшегося на наспех сколоченную трибуну и щедро одаривавшего проклятиями Шарля Перро и созданное им исчадие ада Золушку. Слева от трибуны полыхал костер. Андрей плюнул бы и прошел мимо, если бы не ручеек из детей, что тек мимо костра, и из которого в огонь летели книги. Большие и маленькие, толстые и тонюсенькие. Несложно было догадаться, что это книги Перро.

Пяти минут Андрею было достаточно, чтобы узнать, что Золушка — олицетворение разврата, лжи, вероломства, авантюризма, богохульства, лени, желания получить то, что по праву не принадлежит.

Вернувшись домой, Андрей, прихватив с собой из холодильника дюжину банок пива, ушел в сад и до наступления сумерек лежал в гамаке, думал, как ему жить дальше. Теперь он четко понимал то едва уловимое ощущение, что терзало его со вчерашнего дня. Ему здесь не нравилось. Последние несколько лет на острове, он лелеял мечту о возвращении домой. Пусть в небольшой, но все же индустриальный город. Где есть такси, кинотеатры, кафе и библиотеки. Он получал удовольствие от одной мечты, что скоро сможет сеть в свое авто и съездить в Париж, если ему вдруг захочется побродить по Лувру. Что сможет ходить в кино или на футбол, читать биржевые сводки, потихонечку вкладывать деньги в недвижимость или акции. Он был счастлив от мысли, что вернувшись в Европу, они с Динакой нарожают детишек и по выходным будут ходить с ними на прогулку в парк. Теперь он расхотел водить туда детей. То, что он увидел в парке, ему не понравилось. И дети ему не понравились. И пиво сейчас казалось каким-то странным. Андрей посмотрел на бутылку. Нет, это вроде ничего. И раки… раки-то наверняка были с генетически измененной формулой. Какой же он был дурак, что не спросил об этом, прежде чем съесть их.

Когда вернулась Динака, они сели ужинать. Но прежде Андрей вывалил на пол мусорное ведро и проверил всю упаковку от продуктов, из которых супруга приготовила ужин. Динака снисходительно смотрела на мужа. Она понимала его. Очень хорошо понимала. В супермаркете ей пришлось приложить немало усилий, чтобы купить генетически неизмененные продукты. В той или иной степени искусственной перестройке подвергалось практически все.

За ужином Андрей рассказал о своем разговоре с Бржельским.

— И что теперь? — спросила Динака.

— Может, мне не стоит писать книгу?

— Но ты так мечтал о ней…

— Ерунда. Приступы тщеславия.

— Я думаю, дело не в одном тщеславии, — сказала Динака. — Ты собрал действительно интересный материал.

— Напишу доклад, — Андрей положил нож с вилкой в тарелку и отодвинул ее. — Без эмоций и приключений. Книга… А что книга? Гонорар, да и только. Деньги у нас как будто пока есть.

— Может, ты зря так настроен против Фоули? Послушай его консультацию и сделай по-своему.

— Да я сегодня только и делаю, что слушаю консультации.

— Ты что-то недоговариваешь, — сказала Динака. — Что-то еще случилось?

— А что еще?

— Кроме того, что ты больше не хочешь писать книгу, произошло что-то еще?

Андрей налил себе пива.

— Что-то мне здесь не нравится.

— Это с непривычки, — улыбнулась Динака и дотронулась до руки супруга. — Ты просто отвык от цивилизации.

— Может и отвык.

Динака встала, начала убирать со стола. Было очевидно, что ей эта переоценка ценностей кажется несерьезной.

— Сегодня в парке я видел детей, сжигающих книги, — невесело сказал Андрей. Динака обернулась, перестала загружать посуду в моечную машину. — Представляешь, три десятка маленьких человечков выстроились в очередь и бросали в костер книжки Шарля Перро. А взрослые стояли рядом и аплодировали церковнику, с трибуны призывавшего к сожжению сказок о Золушке, потому что она исчадие ада.

После ужина они сидели на веранде и рассказывали о прошедшем дне, каждый о своём. Динаке предложили место в Комитете по вопросам образования малых народов. В общем-то, она была как будто рада. Через час пришел дядя Яша, и они ушли в беседку пить чай.

— Что-то ты не весел, — сказал Андрею дядя Яша. — Тяжело проходишь акклиматизацию?

— Трех дней цивилизации мне хватило по самые уши, — ответил Андрей. — Я такого насмотрелся…

— Европа свободная страна. У каждого гражданина есть право выбора, как жить.

— А я ни на что не претендую, делайте что хотите. Живите как хотите, ешьте что хотите, утром копайте яму, а вечером ее закапывайте… А чтоб ни у кого не было претензий об ущемлении детей по половому признаку, можете поставить памятник какающей девочке. Стройте свое общество счастья и процветания, стенайте, что поделать ничего нельзя… А я хочу назад, на свой любимый остров. К дикарям.

— Ты это серьезно? — спросил дядя Яша.

— Вполне.

Яков Моисеич на минуту задумался, а потом спросил:

— У вас на острове есть какая-нибудь должность, не требующая серьезного образования? Скажем, завхоз.

Андрей посмотрел на дядю Яшу. Странно, но его глаза больше не смеялись.