Не молчи, или Книга для тех, кто хочет получать ответы Максимов Андрей
Нередко мы стесняемся задавать уточняющие вопросы, потому что нам страшно прослыть «тормазнутыми».
Нелитературное слово...
Зато понятное. Мы боимся, что собеседник решит: мол, мы не догоняем. И этот страх почему-то оказывается для нас важнее опасности не получить необходимую информацию.
Повторю еще раз, потому что это важно.
И не просто так повторю, а напишу большими черными буквами:
Выспрашивайте информацию до той поры, пока вы станете столь же компетентны в данном вопросе, как ваш собеседник.
Понятно, что, если собеседник недоговаривает, ему можно помочь раскрыть информацию при помощи уточняющих вопросов. А вот если он врет? Что тогда делать?
Прежде чем ответить на этот вопрос, давайте разберемся, что такое ложь и почему человек, собственно говоря, врет?
Есть ложь и фантазия. Ребенок, например, очень часто врет, потому что ему просто неинтересно рассказывать про то, что есть на самом деле. Его фантазия невинна. Более того, я считаю, что, когда ребенок фантазирует, – это очень хорошо. Выдумки помогают расцветить жизнь.
Но вот когда у фантазии появляется корысть, она немедленно волшебным образом превращается в ложь. Когда человек обманывает не ради украшения жизни, а имея в виду конкретную цель, тогда и возникает ложь.
Вот что важно: человек никогда не врет просто так, он врет зачем-то.
И когда вы готовитесь к получению любой информации, вы вполне можете предположить, где вас могут начать обманывать. Где корысть вашего собеседника, там и ложь. А корысть просчитать нетрудно, согласитесь.
Элементарный пример все с той же самой сметаной. Если вы спрашиваете у продавца, свежая ли сметана, вы понимаете, как он может вас обмануть.
И что делать?
Добиваться правды с помощью уточняющих вопросов.
Вот эти самые уточняющие вопросы, о которых мы так долго говорили, очень помогают выявить правду. Собственно говоря, без них ее и не выявишь.
Например, мужчина клянется женщине в вечной любви. Но как только женщина начинает задавать уточняющие вопросы, например: «Когда мы пойдем в ЗАГС?» – быстро выясняется, что мужик-то врал: он хотел не вечной любви, а быстрой, конкретной, плотской.
А если человек врет бескорыстно, то есть попросту фантазирует, как это понять?
Умение красиво приврать – это особое искусство. Фантазируют – то есть украшают жизнь разными красивыми словами – очень мало людей. К тому же фантазия, как правило, неуемна. И когда человек начинает придумывать мир, его не остановить.
Врать, что ли, легче, чем фантазировать?
Фантазирование – это творчество. Вранье – ремесло. А ремеслом, как мы уже говорили, может овладеть каждый. Скажем, придумывать сказки для своих детей мало кто умеет, а обманывать собственное чадо умеют все. Можно ли воспитать ребенка, ни разу ему не соврав, даже из благих побуждений? Вряд ли.
Да, мы все по ходу жизни овладеваем ремеслом лжи. Но ложь все равно остается делом противоестественным. Поэтому подавляющее большинство людей, когда врет, волнуется.
Возьмите любую книгу по психологии общения и вы убедитесь, что психологи с удовольствием перечисляют признаки «человека лгущего». Здесь и «испарина на лбу», и «учащенное моргание», и «жест, связанный с потиранием века», и «попытка закрыть рот, глаза и уши руками».
А если человек обманывает виртуозно? Такой вот виртуоз вранья. Что поможет вывести его на чистую воду? Неужели те самые уточняющие вопросы?
Они, родимые. Если вы понимаете, что корысть может заставить человека говорить неправду; если вы чувствуете или даже видите, что человек начинает врать; если, наконец, те факты, которые кажутся собеседнику безусловными, у вас вызывают сомнение, – надо задавать уточняющие вопросы и внимательно следить за реакцией собеседника.
В этот момент главная информация для вас не в том, что вам говорят, а в том, как ведет себя ваш собеседник.
Сначала надо поймать человека на лжи, а потом уже начать добиваться правды.
Если женщина спрашивает мужчину: «В ЗАГС пойдем?» – для нее важно не что он ответит, а как.
Но – осторожно! Помните, что у всех у нас в голове сидят Думающий и Доказывающий. Если вы ждете от человека лжи – вы ее непременно дождетесь, даже если человек говорит правду.
Думающий скажет: «Небось он врет», а Доказывающий обрадуется: «Конечно!» И – будьте любезны – предъявит десяток доказательств.
Если у вас есть основания предполагать, что человек может соврать, вы занимаетесь не подтверждением своих подозрений, а анализом поведения человека.
Когда берешь интервью, никогда нельзя предполагать, что человек ответит или как он себя поведет.
О чем бы вы ни расспрашивали человека – о нем ли самом или о деле, которым он занимается – воспринимайте его как новость, которую вы не знаете.
Советую провести такой незамысловатый эксперимент с любым вашим знакомым. Напишите на бумажке вопросы, ответы на которые вам неизвестны. А рядом черканите предполагаемые ответы. Потом задайте вопросы и вы убедитесь, что многие ответы не совпали. Это речь идет о знакомом. Что ж говорить о том, когда вы беседуете с чужим человеком?
Не понимаю. Вы же говорили, что перед началом беседы надо предполагать, где человек может соврать?
И что? Предполагать и знать – это не просто не одно и то же, а вовсе разные вещи.
Предположение диктует осмотрительное поведение: вы знаете, где заложены мины, и идете так, чтобы их не задеть. Знание диктует необходимость его подтвердить: вы радостно шагаете по минам, зная, что они взорвутся.
Почувствовали разницу?
Соглашусь, что момент, конечно, тонкий. Однако очень важный. Не надо ждать от человека лжи, поскольку чего от человека ждешь, того, как правило, и дожидаешься.
Надо просто проявлять осторожность в тех моментах беседы, где собеседник, по вашему мнению, может сказать неправду.
Итак, смотрите, что получается.
У нас есть уточняющие вопросы – грозное оружие. У нас есть понимание того, где нам могут соврать. И мы знаем признаки, по которым можно понять, что человек врет.
То есть мы весьма и весьма серьезно вооружены, чтобы нас так просто было обмануть, и вместо информации подсунуть бог знает что.
Значит ли это, что мы всегда гарантированы от того, что нас не обманут?
Нет, разумеется. Гарантию, как известно, дает только страховой полис, а как доказывает пример нашей страны – даже не всякий.
Но если вы вооружены всем тем, о чем я написал, обмануть вас очень и очень трудно.
На этом оптимистическом выводе и закончим.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ,
в которой
автор утверждает, что специфики радио– и телеинтервью не существует, а затем начинает рассказывать про это специфику
Значит, решили все-таки под финал написать эдакую специфическую главу про радио– и телеинтервью? Похвально.
Как говорится, мерси за похвалу. Но глава, я бы сказал, не совсем специфическая. Поскольку нет такого человека в нашей стране (и даже за ее рубежами), который бы вовсе не имел никакого отношения к радио– и телеинтервью.
Ни фига себе! Это как?
А так. Ведь каждый либо брал интервью, либо давал его, либо слушал. Правильно?
Правильно. Вот поэтому эта глава имеет отношения ко всем.
Тем более что никакой специфики радио– и телеинтервью вовсе даже и не существует.
Что ж такое опять? Как это – нет?
Нет как нет. Интервью перед камерой или перед микрофоном надо брать ровно так, как вы разговариваете в жизни.
Знаете, что более всего ценит зритель в телеведущем? Естественность поведения.
Зритель легко простит любую оговорку, даже отсутствие каких-то знаний... Да что угодно простит, если ведущий «не зажат». (К слову замечу, что одной из форм «зажатости»ведущего является нарочитая раскрепощенность, этакая специальная отвязность). Когда мы видим двух нормально разговаривающих людей, мы ощущаем себя не зрителями, а участниками беседы.
Между тем стоит человеку сесть перед телекамерой или перед радиомикрофоном, ему начинает казаться, что теперь он должен вести себя как-то по-особенному. И уж, во всяком случае, по-особенному «покрасивше» задавать вопросы.
Логика такая: когда ты задаешь вопрос, скажем, продавщице или начальнику ДЭЗа, или даже если берешь интервью как газетный журналист, тебя ж не видит и не слышит никто посторонний. Ну сморозишь глупость. Ну плохо сформулируешь вопрос. Подумаешь! Тебя ж не оценивает никто. А тут кажется, что тебя видят и слышат все, все жаждут оценить именно твое умение, и ты уж для всех – для страны!!! – должен расстараться.
Эта логика ошибочная?
Это логика ошибочная. Как только вы начнете ей следовать, вы неминуемо начнете прикидываться, играть, врать... Выбирайте любой глагол.
Нет уж, спасибо.
Действительно, не стоит ни прикидываться, ни играть, ни врать... В телевизионном или радиоинтервью нужно двигаться в сторону естественности, а не игры.
Играть не надо не только потому, что вы будете раздражать зрителя. Но и в немалой степени потому, что вы будете бесить вашего собеседника. С ведущим, который думает не о том, как получить информацию, не о том, как двигаться по Дороге беседы, но только и сугубо о том, как он выглядит – разговаривать практически невозможно.
Телеинтервью принципиально отличается от ток-шоу. Ток-шоу – это «экшн», это некое действо. А раз есть действо, спектакль, то ведущий вполне может быть актером. Скажем, Леонид Якубович даже носит звание народного артиста России, и, немного зная этого человека, должен сказать, что в жизни он лишь внешне похож на ведущего программы «Поле чудес». И Саша Гордон – совсем не такой, как в «Гордон Кихоте».
Другое дело: телеинтервью. Для меня это, в первую очередь, разговор, беседа. Потому что, мне кажется, в телеинтервью самое интересное – это человек, которого можно узнать за короткое время беседы. Даже если гостя позвали для того, чтобы он предоставил конкретную информацию, все равно за время беседы он раскроется. И это раскрытие – открытие – человека для зрителя всегда интересно.
На мой взгляд, самое страшное на эфире-беседе – врать, а самое выгодное – быть естественным.
Повторю: не просто самое лучшее или, скажем, самое профессиональное, а вот именно – самое выгодное.
Однажды на эфир «Ночного полета» должен был прийти тогдашний Генеральный прокурор России Юрий Скуратов. Я почему-то ужасно боялся с ним разговаривать, буквально ощущал панику. И тогда я пошел к Анатолию Григорьевичу Малкину который в ту пору был моим продюсером и учителем, и спросил: «Чего делать? Боюсь...» Он улыбнулся: «А ты так и начни беседу: мол, очень я вас боюсь. Как вам кажется, почему так происходит? Разве это правильно, что Генерального прокурора все боятся?» Я так и начал. И разговор пошел естественно и нормально.
Телекамера – с одной стороны, безусловно, достижение прогресса. Но с другой, убежден – штука мистическая. Она удивительным образом обнажает суть человека. И это относится не только к гостям эфира, но и к самим ведущим. Если обстоятельства съемки не вынуждают тебя играть, а ты играешь все равно – это видно. И очень раздражает.
Это все, конечно, красиво. Но ведь и в радио-, а особенно в телебеседе можно попасть впросак, можно так опростоволоситься, как не опростоволосишься ни перед каким начальником ДЭЗа. Что делать в таких ситуациях?
Ничего. Оставаться собой. Извиняться.
Скажем, на одном из эфиров я спросил писательницу Александру Маринину:
– А как отнеслась ваша дочка к тому, что вы поменяли профессию следователя на профессию писателя?
– У меня нет дочери, – улыбнувшись, ответила Маринина.
Я извинился, сославшись на волнение, еще поругал своих редакторов. Ощущение, надо сказать, было отвратительное. И я, кстати, его не скрывал. Мне было стыдно, и думаю, зритель это заметил.
Повторю еще раз: все те законы «брания» интервью, о которых мы говорили в этой книжке, действуют и на радио, и на телевидении. И главный из них: хорошее интервью – это диалог, постепенно превращающийся в монолог.
Во время одной из церемоний ТЭФИ Владимир Владимирович Познер организовал прямой телеэфир со знаменитым Ларри Кингом, о котором мы уже не раз говорили в этой книге.
– Что главное для интервьюера? – спросил Познер.
– Оставить себя задверью, – ответил Кинг. – Понять, что главный человек в телеинтервью – не ты, а твой собеседник!
На самом деле, это очень тяжелая задача. Тут ведь какое дело? Вот перед тобой камера или микрофон. И тебе кажется, что вся страна на тебя смотрит или тебя слушает, и вот оно мгновение, когда можно сказать что-то самое важное, самое главное... А если еще и эфир – прямой... Вот – камера (или микрофон), вот – страна, вот – ты, и никто не мешает тебе сказать что-нибудь такое, чтобы все вздрогнули...
Трудно сдержаться.
Но необходимо.
Если вы – интервьюер, то садитесь перед камерой или микрофоном только для того, чтобы показать позицию своего собеседника, а вовсе не для того, чтобы выказать свою.
Конечно, в конце беседы, как это делает Владимир Владимирович Познер, можно высказать свою точку зрения. Да и внутри разговора – тоже. Часто позиция ведущего становится ясна через короткий комментарий или даже через формулировку вопроса.
Главное помнить: вы интервьюер, вы должны раскрываться через умение показать своего собеседника, а не через собственные монологи в камеру или в микрофон.
Хорошо. А вопросы, скажем, в телеэфире надо задавать те же и так же, как в повседневной жизни?
Те же. И так же.
А как же – интересы аудитории?
Моя личная точка зрения, которую я, не приведи господи, никому не навязываю: спрашивать собеседника в радио– ли эфире, телевизионном ли надо о том, что интересно лично вам.
Если ситуация складывается так, что вы понимаете: то, что интересно вам, более не интересно никому, тогда, может быть, вам имеет смысл стать ученым. Возможно, вы откроете что-то такое, другим неведомое? Но если вы будете спрашивать о том, что вас самого абсолютно не интересует, ваша незаинтересованность будет видна.
Мне кажется, что большая ошибка журналистов заключается в том, что, имея свободу выбора в задавании вопросов, они начинают ориентироваться не на свое мнение, а на общественное. Мало того что «общественное мнение», «общественный интерес» – это довольно размытые понятия, и, желая их угадать, вы запросто можете промахнуться.
Но самое печальное, что, выполняя некое абстрактное задание общества (которое вы сами же себе и дали) вы вряд ли сможете быть столь активным и столь дотошным, как если расспрашиваете о том, что вас лично очень интересует.
Я, например, убежден, что, скажем, беседовать с артистом о его роли гораздо менее интересно, нежели о его отношении к этой роли, о его жизни в театре и жизни вообще.
Спрашивай о том, что тебе интересно... И что, больше никаких тайн в задавании вопросов в теле– или радиоинтервью – нет?
Никаких специфических тайн больше нет. А про неспецифические мы говорили в книге.
Понятно. Неясно другое: как можно сесть перед камерой или микрофоном и не волноваться?
Можно было бы, конечно, сказать нечто вроде: трудитесь, друзья, и в конце концов вы будете чувствовать себе перед микрофоном или перед камерой так же легко, свободно и раскованно, как птица в небе, рыба в воде, медведь в лесу, таракан на кухне.
Но так сказать нельзя?
Отчего же?
Оттого, что мне кажется: умение свободно держаться перед камерой или микрофоном – это дар, который дается или не дается.
А опыт?
«Сын ошибок трудных?» Важен, конечно. Но я знаю телеведущих, которые работают в кадре больше двадцати лет и невероятно дергаются. А есть те, кто буквально со второго-третьего эфира ведут себя спокойно.
Одно время в программе «Ночной полет» вместе со мной эфир вели соведущие, которые в соседней студии принимали звонки телезрителей. Среди тех, кто «соединял меня с народом» были нынешние суперзвезды Фекла Толстая и Тина Канделаки. Ладно у Тины хотя бы имелся опыт работы на грузинском телевидении, а Фекла училась на театрального режиссера, и опыт работы в кадре у нее отсутствовал напрочь. Однако обе ощущали себя в кадре так, словно всю жизнь только и занимались тем, что вели прямые эфиры.
И была еще одна девушка: умная, красивая, в жизни – очень раскованная. Но стоило ей сесть в кадр, и она зажималась так, что голос ее начинал дрожать, а руки все время нервно теребили ручку. Один эфир... Второй... Пятый... Ничего невозможно было с этим поделать.
И что, нет никаких секретов: как не волноваться в кадре или перед микрофоном?
Опять же мне кажется, мы достаточно поговорили о том, как позитивно настраиваться и как «утишать» волнение. Все эти советы абсолютно годятся для радио– и телеинтервью.
Но кроме этого, когда вы садитесь перед микрофоном и особенно перед телекамерой, ни в коем случае нельзя думать о том, что за черным глазом микрофона (на радио сейчас – большие черные плоские микрофоны) или за таким же черным глазком камеры притаился целый мир, который смотрит на тебя, оценивает и ждет, пока ты сделаешь ошибку.
Когда-то один из главных моих учителей в телевизионной профессии Лев Новоженов поведал мне:
– Кто такой телеведущий? Это человек, который чихнул, а вся страна сказала: «Будьте здоровы!»
Вот как только в эфире подумаешь об этом, как только закрадется мысль, что на тебя смотрят миллионы – все: кранты, шандец, кошмарный ужас и ужасный кошмар.
Но повторяю, этот совет относится только к тем людям, которым Бог дал умение держать себя в кадре естественно. Мой вывод, наверное, покажется пессимистическим, но я убежден: если Бог не дал тебе умения держаться свободно перед камерой или микрофоном, увы, тебе ничто не поможет.
Да уж, как-то не больно оптимистично...
Ну почему же? Нас ведь не удивляет, что Господь кому-то дает умение писать стихи, а кому-то не дает; перед кем-то раскрывает тайну, как решать сложные математические задачи, а иной сколько ни бьется, ничего решить не может.
Значит, интервью в жизни может взять любой человек, а в кадре – не любой?
Нет, и в кадре – любой. Только кто-то будет выглядеть свободным и раскрепощенным, а кто-то – зажатым и несчастным. И таких, к слову, на телевидении немало.
А почему вы все время говорите про интервью в кадре и у микрофона как про одно. Неужто нет разницы?
Ларри Кинг в своей книге пишет, что разница, в сущности, только в том, что в телеинтервью важна внешность, а в радиоэфире – нет. И это правда.
В телебеседах есть еще одно... скажем так... неприятное своеобразие. Уже упомянутый Лев Юрьевич Новоженов сказал мне:
– Имейте в виду, кроме вас, никто больше не заинтересован в том, чтобы передача получилась хорошей.
Если Лев Юрьевич и преувеличивал, то ненамного.
Проблема тут в чем состоит? Если передача идет хорошо, то все знают ведущего. А больше никого не знают: ни режиссера, ни гримера, ни операторов, ни редакторов. Никого. То есть, по сути, огромное количество людей работают, чтобы ТВОЯ передача получилась.
Некоторые относятся к этому спокойно, понимая: такова специфика телевидения, тут уж ничего не поделаешь. Но есть и те, кто сильно «дергается» по этому поводу и в своем неистребимом желании доказать, кто тут на самом деле главный, способен на серьезные гадости.
У моих передач были замечательные режиссеры – Виталий Минорский («Ночной полет» и «Дежурный по стране»), Виктория Оверчук («Ночной полет), Михаил Кандалов («Дежурный по стране»), Анна Пармас («Личные вещи»). Несколько выпусков программы «Мужчина и женщина» мы сделали со знаменитым ныне Кириллом Серебренниковым. Это все люди, которые искренне старались сделать так, чтобы передача получилась хорошей. И я благодарен им за то, что свой талант они использовали для того, чтобы моя программа была лучше.
Но у «Ночного полета» был режиссер, который с пеной у рта доказывал мне, что телебеседу можно показывать только с трех планов: общий, один собеседник, второй собеседник. И все! Нет других планов, хоть умри! А потом пришли Виталий Минорский, Виктория Оверчук, и оказалось, что двух собеседников в студии можно очень даже по-разному и очень даже интересно показывать.
Есть гример, который будет меня гримировать старательно. А есть тот, кому совершенно на меня наплевать, и это может не отразиться на моем лице, а может – и отразиться. Есть оператор, который скажет тебе, что у тебя задрался воротник рубашки, а есть тот, который не будет этого говорить, потому что в круг его обязанностей не входит задача следить за внешним видом ведущего. Оператор-постановщик «Ночного полета» Дима Козырев может бегать по всей студии, чтобы найти подушку, на которой моему гостю будет удобно сидеть, потому что Дима переживает за передачу.
Довольно давно я попал в театральный мир, и мне всегда казалось, что в этом мире – жесткие законы. Когда я пришел на телевидение, я понял: театр в сравнении с телевидением – просто детский сад. Это все равно как сравнивать борьбу нанайских мальчиков и чемпионат мира по боям без правил.
Телеведущий получает то, за чем гоняется все человечество: славу и деньги. Только какой-то уж совсем наивный человек может надеяться на то, что это так просто ему проститься и все окружающие возрадуются за того, кто еще вчера был никем, а сегодня стал узнаваем.
За свою передачу должен отвечать только тот, кто в кадре. Это – закон. Зрители ассоциируют передачу только с ведущим. За свою популярность ведущий платит стопроцентной ответственностью за то, что происходит в передаче.
Поэтому советы других людей – даже если они начальники – нужно слушать очень выборочно.
Стать телеведущим мечтает огромное количество людей. На одной из встреч со зрителями мне был задан чудесный в своей наивности вопрос:
– Скажите, пожалуйста, а почему одних людей показывают по телевизору, а других – нет?
Не вопрос, а крик души.
Признаюсь честно: я всегда мечтал о телевизионной карьере. Я очень хотел прославиться и не вижу смысла скрывать этого. Но, как и большинство людей, я не очень думал о том, что можно не только прославиться, но и опозориться на всю страну, особенно если ты ведешь передачу в прямом эфире.
На один из моих первых эфиров, еще в программе «Времечко», позвонила женщина и рассказала жуткий случай про мальчика, который пытался покончить с собой. И я растерялся. Я не смог нормально, по-человечески на это отреагировать, начал лопотать какую-то ерунду. Мало того что мне самому было невероятно стыдно, мало того что не было человека в телекомпании, который бы ни сказал бы мне что-нибудь ироничное по этому поводу, так еще потом много месяцев совершенно незнакомые, посторонние люди вспоминали мне этот случай.
Передачу делает множество людей. Славу обретает ведущий. Но он же обретает и позор. Поэтому никто... Повторяю: никто... Даже так повторяю: НИКТО не может принимать решений за вас. Отвечать все равно придется вам.
Понятно. А что, у радиоэфира никакой такой специфики нет?
Такой, мне кажется, нет. А другая есть.
Радиоэфир требует невероятной энергии, невероятного драйва, если угодно.
Отсутствие картинки, которая часто привлекает, отвлекает и так далее, диктует ведущему необходимость заинтересовать слушателя своей энергетикой.
У великого писателя Генриха Белля есть рассказ, главный герой которого – радийный звукорежиссер – коллекционировал... мгновения тишины. Из всех радиопередач он вырезал те доли секунды, когда в эфире звучала... тишина. Такая вот странная и удивительная коллекция.
Представляете, какое активное существование должно быть у ведущего, чтобы эта коллекция не пополнялась? Собеседники бывают разные. Но вы должны существовать так, чтобы слушатель чувствовал ваш азарт, ваш интерес. Самые умные мысли, самые невероятные выводы увязнут в неэнергичной беседе.
Другими словами, надо быстро говорить?
Нет. Энергично – вовсе не значит быстро. Оттого, что ведущий будет говорить скороговоркой или беспрестанно смеяться и шутить, энергии в радиобеседе не прибавится.
Говорить энергично – значит говорить предельно заинтересованно.
Слушатель должен слышать (уж простите мне тавтологию), что беседа вам чрезвычайно интересна. Только в этом случае она будет интересна ему.
Как правило, ведущие с радио приходят на телевидение. Я совершил обратный путь: уже став телеведущим, я пришел на радио. И эта работа, признаюсь, мне очень нравится именно этим: необходимостью собственного, очень энергичного состояния.
Несколько лет на радиостанции «Маяк» я делал программу «Слова и музыка». Ко мне в гости приходили люди, имеющие отношение к созданию песен – композиторы, поэты, певцы. Тему они выбирали прямо, что называется, «на ушах» у слушателей. Я предлагал на выбор пять тем, а герой программы выбирал одну. То есть не только мой гость не знал, о чем мы будем беседовать, но и сам я об этом понятия не имел.
Я придумал такую форму, чтобы максимально мобилизовать самого себя. Беседу приходилось выстраивать на ходу. Трудно? Да. Но очень интересно.
А там, где есть интерес – неизменно появляется энергия. Вяло и квело делать интересное дело пока не удавалось никому.
Ты можешь заинтересовать слушателя только энергией своего голоса. Трудно? Да. Но...
Очень интересно. Понятно. Непонятно другое: почему вы все время говорите о себе? А собеседник, что ли, вовсе не важен?
Собеседник, как мы уже говорили, это главный человек, что в радио-, что в телеэфире. Но рассчитывать ты можешь только и единственно на самого себя. Собеседник не только может тебя подвести, но и имеет полное на это право. В конце концов, он пришел в гости и ведет себя ровно так, как считает нужным.
Качество же передачи всегда должно быть высоким. И отвечаешь за это только ты – телевизионный или радиоведущий.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ,
в которой
автор не делает выводов
Дорогой автор! Мы никак добрались до финала?
Ода.
Ну раз глава последняя, значит, будут выводы. Начинайте!
Выводов не будет.
Как???
А потому что выводы необходимо делать не мне, а вам, уважаемый и дорогой читатель.
Однажды я спросил у своего друга, известного художника Максима Светланова, что он хотел сказать одной из своих замечательных картин. Ответ Максима я запомнил навсегда:
– Знаешь, законченная картина – это такая станция, с которой художник уже уехал. А ты на нее приехал как раз. Все вопросы, как и все ответы, – твои. Я свое дело сделал – теперь очередь за тобой.
Все вопросы, как и ответы – ваши. Я, собственно, пошел.
У одного из моих самых любимых писателей – Роберта Луиса Стивенсона – есть такая чудесная фраза: «Дело сделано», – сказал слепой». Не знаю уж чем именно, но она мне ужасно нравится.
Мое дело сделано.
Единственное, что я хотел бы даже не сказать, выкрикнуть в конце:
– Не молчи! Общение – единственный способ узнать других людей и показать самого себя.
Чем больше интервью берете вы каждый день, тем интересней и насыщенней будет ваша жизнь.
Это сентенция?
Нет, это правда.
До новых встреч! И до новых интервью – на телеэкране, в радиоэфире, на улице, дома, в театре, в...
Везде!
СПИСОК КНИГ,
которые могут вам пригодиться
Скажите, автор, ведь недаром есть такая формулировка «список использованной литературы». А вы чего пишите? Неужели попросту нельзя?
Во-первых – да простят меня эстеты – в словосочетании «список использованной литературы» видится мне что-то туалетное.
А во-вторых, я действительно считаю, что, если вас заинтересовала моя книга или даже какие-то отдельные ее главы и выводы, этот список литературы может вам пригодиться для того, чтобы расширить свои знания и удовлетворить свое любопытство.
Итак, что ж это за книги?
1. Антология педагогической мысли Древней Руси и Русского государства XIV – XVII вв. Сборник. М., 1985
2. Баркер Л., Ватсон К. Искусство слушать. М., 2001
3. Беркли-Ален Забытое искусство слушать. СПб., 1997
4. Берн Р. Тайна. М. – СПб., 2008
6. Бороздина Г. Психология делового общения. М., 2006
7. Бэрон Р., Бирн Д., Джонсон Б. Социальная психология. Ключевые идеи. 4-е издание. М., СПб., Нижний Новгород и др. 2003
8. Вердербер Р. и К. Общение. Интенсивный курс. М., 2005
9. Гарднер Г. Искусство и наука влияния на взгляды людей. Киев, 2008
10. Михаил Дронов, протоиерей. Талант общения. М.,1998
11. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1978-1981
12. Доннелан Д. Актер и мишень. М., 2001
13. Ефимова Н. Психология общения. Практикум по психологии. М., 2006
14. Екатерина II. Бабушкина азбука. М., 2004
15. Ермолаев О. Исцеляющее дыхание. Легче, чем вы думаете. М., 2008
16. Карнеги Д. Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей. Минск, 2008
17. Карнеги Д. Как наслаждаться жизнью и получать удовольствие от работы. Минск, 2008
Читать бесплатно другие книги:
