Уругумская сталь Малинин Евгений

Пролог

Ночь клонилась к рассвету, звезды линяли вместе со светлеющий небом и уходили в дневное небытие, только Волчья звезда, вернее, то оранжевое, распухающее незаметно для глаза облако, в которое она превратилась, еще бросало свой зловещий свет на темную землю.

Этот оранжевый свет скользил по чуть волнующейся степи, нырял в тихую, темную воду неширокой реки, призрачной волной пробегал по некошеной траве широкого прибрежного луга и упирался в прямые, уносящиеся вверх, стволы вековых сосен, в густой подлесок опушки нехоженого леса. Он словно бы накрывал опрокинутый в сон мир, погружал его в подернутое оранжевым флером безмолвие… бездвижие!..

Час Неясыти вошел в полную силу, когда сквозь казавшиеся непроходимыми кусты подлеска просунулась острая волчья морда, и два поблескивающих зеленью глаза спокойно и внимательно обшарили взглядом прибрежный луг, спокойную гладь реки и заречную полосу открытой всем ветрам степи. Мир спал, но волк не торопился выбираться на открытое место, его звериное чутье подсказывало ему, что где-то недалеко обосновались враги!.. Изверги!! Запах их пота, перемешанный с запахом кострового дымка, мало тревожил матерого хищника, а вот едва заметный, кисловатый запах светлых клинков был опасен! Очень опасен!!

Однако волку просто необходимо было до рассвета переправиться на другой берег реки и раствориться в высокой степной траве! Конечно, можно было перекинуться птицей, тем же вороном, и перелететь реку, но среди спящих извергов вполне мог оказаться бодрствующий лучник, а у лучника могли найтись стрелы с наконечниками из светлого металла. Изверги научились ловко пользоваться этим, совсем недавно попавшим им в руки оружием, и многогранному встречаться с ним было смертельно опасно!

Около десяти минут волк стоял неподвижно, принюхиваясь, присматриваясь к окружающему Миру – и Мир ответил ему тишиной и неподвижностью. Ни один изверг не мог столь длительное время оставаться неподвижным, безгласным, бесшумным, а это значило, что все, кто находился на берегу реки, немного правее того места, откуда выходил волк, спали! И зверь медленно выскользнул на луговую траву, под призрачный оранжевый свет своей звезды. Его лапы уверенно и бесшумно опускались в некошеную траву, а чуткий нос был повернут в сторону вражеского лагеря. Однако когда до берега реки оставалось не более двух десятков метров, зверь, словно что-то услышав, вдруг остановился и припал к земле, стараясь слиться с травой, превратиться в одну из неприметных кочек, разбросанных по лугу. И сделал он это вовремя – на обрезе берега, там, где заканчивался луг и начинался песок, появились две тени. Они выросли, словно из-под земли, встали сгустками темноты на фоне сереющего неба и замерли в неподвижности.

Пару минут над прибрежным лугом висела совершенная тишина, а затем раздался едва слышный, немного хрипловатый со сна голос одного из извергов:

– Говорю ж, почудилось тебе…

– Тогда уж не почудилось, а примнилось!.. – Ответил ему острый, чуть осипший шепот. – Да только вряд ли, – тут же добавил он, – я этих перевертышей нутром чую!

Послышался тонкий, змеиный шорох, и кисловатый запах светлого клинка ударил волку в ноздри, заставив подняться шерсть на его загривке.

– Вот чем надо их встречать… – сипло зашептал второй изверг.

– Кого – их?.. – Недовольно переспросил первый, чуть повышая голос. Хрипотца из него исчезла, он окреп, видимо, его владелец окончательно проснулся. – Видишь же, пусто вокруг!..

– Пусто?.. – Переспросил шепот. – Прячется тварь где-то рядом!..

Изверги помолчали, вновь оглядывая луг, а затем первый изверг уже спокойнее проговорил:

– Знаешь что, Семен, давай-ка я тебя подменю! Устал ты слишком, чтобы дозор править, отдохни, а я посторожу остаток ночи. А то утром ты не сможешь дальше идти!

– Смогу, не бойся!.. – Упрямо возразил шепот, но первый изверг не сдавался:

– И не спорь! Завтра тяжелый переход – до самого Края дотопать надо, да еще, может быть, и в бой сразу же идти, а ты не отдохнул совсем! Решено, я тебя меняю, мне и днем можно будет покемарить, а тебе отряд вести! Пошли к костру… Пошли…

Одна из теней медленно растворилась в ночи, а вторая еще немного помедлила, а затем последовала за первой.

Волк перевел дыхание, но даже не подумал пошевелиться. Несколько минут он продолжал неподвижно лежать, а затем медленно пополз в направлении реки, забирая левее. Вот, наконец, под его лапами тихо зашуршал песок, а в ноздри пахнуло близкой водой…

И в этот момент рядом с ним выросла высокая широкоплечая фигура, сжимавшая в правой руке светлый клинок!

Волк, словно подброшенный пружиной прыгнул назад и чуть влево. Изверг с хриплым рыком бросился за ним, но зверь тут же повторил свой прыжок, уже вправо. Изверг, поскользнувшись на траве, не успел развернуться достаточно быстро и снова зарычал, на этот раз от разочарования – казавшаяся такой близкой добыча уходила! Но волк и не думал бежать, его следующий прыжок был точно рассчитан, и когда изверг повернулся в сторону своего противника, тяжелое темно-серое тело рухнуло ему на грудь, вонзая клыки в незащищенное горло. Изверг захрипел и, уже умирая, успел взмахнуть клинком, но непослушная рука разжала пальцы, и оружие бессильно упало в траву, так и не коснувшись оборотня.

Однако предсмертный хрип разбудил лагерь, справа, от самого берега послышались заполошные крики и звон оружия. Волк бросился к обрезу воды, и в этот момент над его стелющимся в беге телом просвистела стрела, обдав беглеца кисловатым запахом смерти. В следующий момент зверь одним длинным прыжком достиг воды и… растворился в ней, словно брошенный песчаный ком. Только заполошная волна плеснула в берег нервной дрожью. А спустя пару секунд, к тому месту, где оборотень ушел под воду, подбежали двое извергов с луками в руках. На тетивах уже лежали длинные, тщательно оперенные стрелы, посверкивая серебряными наконечниками, но цель, для которой они предназначались, исчезла! Один из лучников плюнул в воду и выругался, а второй, посмотрев на своего товарища с насмешкой, проговорил:

– Ловкий перевертыш оказался!.. Автода загрыз и о нас ушел, да в самый омут ушел!!!

– А ты что, восхищаешься им?.. – Зло прохрипел первый лучник. – То-то я замечаю, стрелы твои частенько мимо цели летят!!

– Не тебе говорить! – С высокомерной насмешкой ответил второй. – Это ж ты только что в оборотня не попал! А ведь волчара-то совсем рядом был!.. Или ты это специально сделал?!

Первый лучник снова выругался, а затем, быстро развернувшись, направился в сторону шумевшего лагеря.

Второй лучник задумчиво посмотрел на темную, уже успокоившуюся воду и пробормотало себе под нос:

– Ловкий… зараза… Знать бы, куда это ты направляешься?!

Волк, оказавшись в глубине омута, неуклюже перекувырнулся через голову и… исчез. Вместо него в воде оказалось некое подобие рыбы, выглядевшее весьма несообразно – большая голова венчала коротенькое, резко суживающееся к хвосту тело, обтянутое странное, морщинистой кожей. Чешуя покрывала только хвостовую часть этого тела, на месте спинного плавника торчал какой-то корявый костяной гребень, а боковые плавники заменялись кожистыми складками, мало помогавшими в плавании. И, тем не менее, этот уродец, извиваясь всем своим толстым телом, смог выплыть из омута в коренное русло реки и двинулся по течению, быстро удаляясь от растревоженного лагеря извергов. Река несла его сама, так что он перестал шевелиться, и стал похож на какой-то отброс, ошметок порванной плоти.

Больше часа течение несло это странное существо, пока на крутом повороте его не оттащило к берегу, где оно застряло в прибрежной ряске. Оборотень отдыхал после бессонной ночи, справедливо полагая, что на дне реки, в таком виде он вряд ли привлечет чье-то враждебное внимание. Впереди ему предстояло долгое путешествие, на Восток, в места, куда уже никогда не доберутся многоликие, и где очень нескоро появятся изверги! Там, в пустых бескрайних просторах, которые в далеком будущем будут названы Сибирью, он спокойно проживет отпущенный ему век… Как бы долог он не был!

Глава 1

«…Явись

Медведем русским, страшным носорогом,

Гирканским тигром, чем-нибудь другим,

И я не дрогну».

В. Шекспир «Макбет»

За окнами Звездной башни повисло темное ночное небо, усыпанное звездами, особенно яркими в конце часа Волчьей звезды. Член Совета посвященных, трижды посвященный Миру волхв Ратмир, сидел в своем кабинете за рабочим столом и внимательно изучал результаты очередного эксперимента.

Больше трех лет прошло с тех пор, как он прошел третье посвящение, после того, как извержонок Вотша, сбежавший из стаи восточных волков, тот самый Вотша, которого волхв считал тем, кого многогранные называли Разрушителем, и чей приход был предсказан в Первом Пророчестве, исчез из этого Мира. Конечно, была большая вероятность того, что извержонок стал одной из жертв экспериментов полубезумного изгоя Извара, превращавшего извергов в жутких тварей, только по внешнему виду похожих на людей. В этом случае извержонок или уже был мертв, или изуродован до неузнаваемости и замурован им Ратмиром, в подземелье княжеского замка в Рожоне – столице западных вепрей. Но трижды посвященный не был до конца уверен в гибели извержонка. В конце концов, ни он сам, ни кто-то еще из тех, кто хорошо знал Вотшу, не видели извержонка мертвым! Нет, Ратмир не прекратил поисков Вотши, вожак стаи восточных волков, брат Ратмира Всеслав истратил немалые средства на эти поиски, не раз волки стаи срочно отправлялись в самые отдаленные уголки обитаемого Мира, где вдруг объявлялся изверг, похожий на сбежавшего извержонка. И каждый раз оказывалось, что обнаруженный изверг совсем не тот, кто был нужен Ратмиру. Трижды посвященный волхв уже почти смирился с гибелью Вотши, и все-таки крохотная надежда еще теплилась в его груди – извержонок обладал такими качествами, которые вполне позволяли ему не только выжить в самых тяжелых условиях, но и скрываться от самых тщательных поисков!

Однако не только тайными поисками возможного Разрушителя был занят трижды посвященный волхв, у него была и явная работа – очень серьезная работа. Более трех лет он пытался понять, какие изменения в организме человека вызывал обряд эрозиобазы, обряд, лишавший многогранного возможности менять обличья, обряд, превращавший многоликого в изверга! Давным-давно Совет посвященных наложил строжайшее запрещение на исследования такого рода, но Ратмиру удалось добиться разрешения Совета на возобновление этих исследований.

Однако когда он боролся за возможность изучения этой проблемы, он даже представить себе не мог, с какими сложностями столкнется. Ему нужно было наблюдать обряд эрозиобазы во время его проведения, исследовать жертву до обряда и сразу же после него, устанавливая с предельной точностью все те изменения, которые происходили в организме жертвы. Но вожаки стай всеми возможными способами противились этим наблюдениям! Они не желали отдавать обреченных лишению многоликости в руки трижды посвященного волхва, не хотели видеть его в своей стае при проведении обряда, скрывали причины, по которым приговаривали своих сородичей к лишению многогранности!

Только вот оказалось, что самый молодой из членов Совета посвященных умел добиваться своей цели. Он действовал уговорами, объяснениями целей, которые преследовались его исследованиями, он не гнушался применять угрозы и шантаж, он давил князей авторитетом Совета посвященных. Он шел на подкуп вожаков и волхвов стай, а иногда просто выкупал осужденных к лишению многоликости у стаи, имевшей финансовые трудности. Двадцать восемь обрядов эрозиобазы он провел лично, в своей собственной лаборатории! Он видел, как люди вставали под ритуальный нож в полубессознательном от ужаса состоянии и как они смеялись в ответ на провозглашаемый приговор и жутковатый речитатив заклинания, как изрыгали проклятия, перебивая, перекрикивая голос проводившего обряд волхва, и как молчали, игнорируя этот голос, погружаясь в самого себя, отгораживаясь ото всего мира!!

Сегодня утром из лаборатории Ратмира вынесли последнего из несчастных, которого он лишил многогранья, которого затем в течение четырех недель досконально изучал – резал и рвал кожу, жилы, мышцы, внутренние органы, пилил и ломал кости, брал для исследования кровь, лимфу, секреты желез… В конце концов, бедолага скончался, но его смерть еще дальше продвинула трижды посвященного волхва к разгадке тайны превращение человека в изверга!

И вот Ратмир уже в двадцать восьмой раз читал страшную историю уничтожения Человека! Историю, которую, как ему казалось, он знал досконально, и в которой все еще не понимал главного – причину изменений в организме человека, причину потери большей части человеческих способностей, превращавших его, в буквальном смысле слова, в калеку?! А понять надо было именно это! И снова трижды посвященный волхв вчитывался в четкие, лишенные эмоций строки:

«Многогранный Улав из стаи северных медведей девяносто шести лет…»

В голове волхва отстраненно промелькнуло: «Совсем еще молодой!.. Не намного старше меня!»

«…обвиняется в измене интересам стаи, присвоении чужого имущества, трусости…»

Ратмир пристукнул согнутыми пальцами правой реки по столешнице, раздраженно подумав:

«Все обвинения, против всех двадцать восьми человек как будто списаны с одного листа! Все двадцать восемь – трусы, воры, изменники!!»

«…приговорен судом стаи к лишению многогранья».

«Коротко и ясно! – Раздражение волхва еще выросло. – А весь суд – это вожак да волхв стаи!»

Усилием воли он задавил свое раздражение, в конце концов, не важно было, по какой причине вожак стаи северных медведей решил превратить своего сородича в изверга. Важно было то, что сталось с этим сородичем после того, как над ним произвели обряд эрозиобазы!

Глаза Ратмира снова опустились к листку пергамента и снова побежали по строчкам.

«До проведения обряда эрозиобазы тело северного медведя по имени Улав не имело видимых повреждений, все органы функционировали в пределах средних показателей для здорового тела возрастом от семидесяти до ста десяти лет. Виновным в предъявленных ему обвинениях он себя не признавал, приговор считал местью со стороны вожака и волхва стаи за то, что он обличал их неправые действия. Пощады не просил, в круг интроекции вошел сам, бальзам выпил сам, после совершения обряда сознание интроекцинируемого затуманилось, но потеряно не было. Проверка функционального состояния тела, спустя двенадцать полных часов после проведения обряда эрозиобазы (полное восстановление сознания и сил), показала следующее:

Зрение – падение восприятия сверху – двенадцать пунктов, снизу – шестнадцать пунктов.

Слух – падение восприятия сверху – двадцать два пункта, снизу – двадцать шесть пунктов.

Обоняние – падение восприятия сверху – восемнадцать пунктов, снизу – шестнадцать пунктов.

Осязание – падение восприятия сверху – двадцать пунктов, снизу – двадцать три пункта.

Вкус – падение восприятие сверху – семнадцать пунктов, снизу – девятнадцать пунктов.

Способность к многогранью – утрачена полностью.

Способность к мыслеречи – утрачена полностью.

Способность к регенерации внутренних органов – утрачена полностью.

Способность к регенерации конечностей – утрачена полностью.

Способность к регенерации кожи, мышц, костей – утрачена в степени, приближающейся к полной.

Способность к кроветворению – утрачена более чем наполовину.

Способность в лимфотворению – утрачена более чем наполовину.

Железы внутренней секреции…»

Ратмир положил лист в общую стопку и задумался.

«Результаты всех двадцати восьми опытов были похожи, более того – были, практически, тождественны. Те различия в результатах, которые можно было отыскать, легко объяснялись возрастными изменениями здорового организма, ведь возраст интроекцинируемых колебался от шестидесяти восьми до двухсот тридцати лет! А вот почему органы внутренней секреции, не претерпевая во время обряда эрозиобазы внешних изменений, после интроекции резко сокращали выработку соответствующих гормонов, а иногда начинали вырабатывать гормоны совершенно иного состава? Почему организм после обряда практически полностью терял способность к регенерации? Почему?..»

Он остановился, сообразив, что в сотый, в тысячный раз задает себе одни и те же вопросы. Вздохнув, он выбрал из стопки лист со сравнительной таблицей функционального состояния внутренних органов и пробежал по нему взглядом. Как и во всех предыдущих случаях никаких видимых отличий во внутренних органах подвергнутого обряду эрозиобазы от таких же органов многогранного не наблюдалось, а вот их функциональные показатели рознились весьма серьезно!

И тут его взгляд зацепился за одну из последних строк в таблице – «Мозг – внешних изменений не обнаружено».

«Стоп!.. – Сказал сам себе Ратмир. – Внешних изменений не обнаружено, а заключения о функциональных нарушениях… просто нет!»

Он осторожно отложил лист в сторону.

«И заключения такого нет просто потому, что провести соответствующее обследование мозга не представляется возможным! А что если функционирование всех внутренних органов человека зависит от функционирования его мозга?! Тогда изменения в работе мозга скажутся и на работе всего организма… Значит, получается, что при проведении обряд эрозиобазы, воздействие, возможно, оказывается только на мозг многогранного, это воздействие приводит к изменениям в работе мозга, что в свою очередь, вызывает изменения в работе всех внутренних органах его тела!..»

Ратмир поднялся из-за стола и принялся ходить по кабинету, чувствуя, как его охватывает возбуждение от возникающей догадки.

«И в самом деле, процедура обряда эрозиобазы не может нанести объекту интроекции какого-либо физического вреда – ни сам волхв, проводящий обряд, никакой из предметов, используемых при проведении обряда, даже не касаются интроекцируемого!.. Правда, он перед обрядом выпивает специальный бальзам, но его состав хорошо известен и не содержит отравы. Сам обряд включает в себя строго определенные движения всех его участников, строго определенную музыку, текст заклинания и правила его произнесения, даже клинок перед лицом интроекцируемого надо сломать в точно определенный момент!.. Но все это не оказывает никакого физического воздействия на организм жертвы, и, тем не менее, организм этот начинает работать совершенно по-другому!! Мы уже разобрались, как изменяются функции всех внутренних органов у человека, подвергшегося обряду, и только изменения, происходящие в мозгу нам неизвестны, так что методом исключения мы приходим к выводу, что интроекция воздействует на мозг жертвы, а тот, в свою очередь, изменяет функционирование всех внутренних органов организма!!»

Ратмир остановился около стола и посмотрел на лежащий отчет.

«Но каким образом можно определить изменения, происходящие в мозгу интроектируемого?! Обычное вскрытие умершего ничего не даст – известно, что мозг умирает через несколько минут после остановки сердца, времени на его исследование просто не будет. Вскрывать череп живого человека?.. Но… Ни один из многогранных не даст своего согласие на такой опыт, а без согласия… Да… Можно, конечно, попробовать провести такой опыт тайно и… насильно, но если это выплывет!..»

Ратмир снова уселся в кресло, лихорадочно пытаясь придумать способ добиться согласия кого-то из многогранных на смертельный опыт, но в голову ему ничего не приходило!.. И вдруг! Он даже замер на секунду от простоты мелькнувшей мысли.

«А зачем, собственно говоря, вскрывать чей-то череп?! Ведь ясно, что интроекция – это один из методов ментального воздействия, а, значит, можно попробовать простое и безопасное ментальное сканирование мозга до и после проведения обряда эрозиобазы!.. Более того, можно обряд эрозиобазы провести, удерживая мозг интроектируемого под постоянным ментальным контролем!!»

Ратмир усмехнулся: «Кажется, я уже набросал план следующего опыта!.. Вот только кого из приговоренных к интроекции взять для этого опыта? Выбор у меня не слишком велик, хотя… Гвард! Медведь из стаи восточных медведей! Он уже приговорен Советом посвященных, так что и вожак, и волхв его стаи будут только рады, если с ним будет покончено!»

Взгляд трижды посвященного волхва скользнул по распахнутому в ночное небо окну, и он понял, что ночь перевалила за половину. Надо было ложиться в постель – пренебрегать отдыхом не следовало.

Утром следующего дня, в конце часа Жаворонка, Ратмир, как обычно, вошел в свою лабораторию. Тороп, ученик Ратмира, готовящийся ко второму посвящению, сверяясь с оставленными наставником указаниями, подбирал лабораторную посуду и инструменты для проведения очередного эксперимента. Услышав шаги трижды посвященного, он повернулся и встретил своего учителя вопросительным взглядом.

– Да, Тороп, – кивнул ученику Ратмир, – сегодня мы не будем исследовать печень умершего изверга, мне кажется, мы не найдем в этом объекте ничего нового. Сегодня ночью мне пришла в голову интересная мысль, а потому нам надо подготовить одного из имеющихся у нас осужденных к интроекции – послезавтра мы проведем обряд эрозиобазы. Вернее, ты проведешь обряд эрозиобазы, а помогать тебе будет Хвост.

– Я, учитель?.. – Удивился молодой человек. – Но вы говорили, что мне рано брать на себя ответственность за судьбу другого человека, что я могу не выдержать этой ответственности.

– Я и сейчас могу это повторить, – мягко улыбнулся в ответ Ратмир. – Но обстоятельства складываются таким образом, что во время обряда эрозиобазы мне придется заняться другой работой, так что сам обряд придется проводить тебе, а нож возьмет в свои руки Хвост. Надеюсь, ты хорошо помнишь заклинание интроекции и последовательность действий… хотя, торопиться мы не будем, перед проведением обряда мы несколько раз пройдем все от начала до конца. А сейчас нам надо посмотреть, каким материалом мы располагаем.

Посвященный Тороп молча кивнул, быстро убрал на свои места инструменты, посуду и реактивы, а затем повернулся к наставнику:

– Я готов, трижды посвященный.

– Что ж, пойдем.

Ратмир направился к выходу из лаборатории, а Тороп двинулся следом за ним.

Из лабораторного помещения Ратмир вышел на лестничную площадку и по винтовой лестнице двинулся вниз, в подвал Звездной башни. Опускаться им пришлось недолго – лаборатория находилась на первом этаже башни, так что уже через пару минут они оказались перед дверью, ведущей в подземелье. Ратмир вынул из кармана своей белой хламиды приготовленный ключ и отпер массивную дубовую дверь, обитую тремя железными полосами. Замок едва слышно щелкнул, и дверь от легкого толчка, открылась. Ратмир перешагнул через высокий порог и оказался в узком сводчатом коридоре, стены и потолок которого были выложены темно-серым гранитом. Позади него раздался короткий треск, и вспыхнуло ярко-оранжевое пламя факела. Тороп поднял факел над головой, так что коридор впереди Ратмира осветился на добрые десять метров. И сразу стали видны три двери, врезанные в боковые и торцевую стены коридора.

Трижды посвященный волхв прошел к двери, расположенной в правой стене и, откинув ставенку, прикрывавшую оконце, врезанное в дверь, заглянул внутрь помещения. Едва заметно усмехнувшись, он вложил ключ в замок двери и повернул его. Чуть отстранившись, Ратмир пропустил вперед Торопа, а тот, переступив порог, сделал шаг в сторону и высоко поднял над собой факел, хотя в камере горела небольшая масляная лампа. С нар, поставленных вдоль противоположной от входа стены приподнялся высокий, худощавый мужчина. Его темная, курчавая голова заметно поседела на висках, щеки ввалились, отчего скулы казались ненормально широкими, а длинный нос с заметной горбинкой, стал напоминать птичий клюв. В глазах узника поблескивало лихорадочное возбуждение. Фигура его была закутана в одеяло, словно он мерз, хотя в камере было тепло, а рука, удерживавшая углы одеяла у горла, слегка подрагивала.

Ратмир переступил порог камеры следом за своим учеником и несколько секунд молча рассматривал узника, а затем спокойным тоном спросил:

– Ну что, Гвард из рода восточных медведей, ты продолжаешь отказываться от пищи?

– Ратмир из стаи восточных волков, Мать всего сущего спросит с тебя за мою невинно загубленную жизнь!! – С явно напускным спокойствием ответил узник. Губы его при этом слегка подергивались, а глаза сверкали едва сдерживаемой яростью.

– Гвард, ты что, забыл? – Усмехнулся в ответ Ратмир. – Тебя схватили в Звездной башне с оружием в руках, ты сопротивлялся и убил моего слугу. Ты сам рассказал о своем намерении лишить меня жизни, и ты собирался сделать это не из ненависти, не из, пусть и ложного, чувства справедливости, а за плату, в обмен на монеты. А теперь ты грозишь мне карой Матери всего сущего?! В чем твоя правда, Гвард?!!

Ратмир с минуту помолчал, словно давая своему пленнику возможность ответить, а на самом деле просто внимательно наблюдая за ним, перед тем, как сообщить ему убийственную новость. Но медведь тоже молчал, лишь острый внимательный взгляд выдавал его возбуждение.

– Совет посвященных рассмотрел представленные мной доказательства твоей вины и принял решение подвергнуть тебя обряду эрозиобазы. – Медленно и четко проговорил Ратмир. – Решение Совета будет сообщено тебе официально, обряд проведет уполномоченный на это волхв прямо здесь, в Звездной башне, на месте твоего преступления.

Гвард судорожно сглотнул, его глаза метнулись к темной молчаливой фигуре Торопа, словно ища у него поддержки, а затем мгновенно вернулись к Ратмиру.

– Про тебя, волк, говорили, что ты великодушен и умеешь прощать… – Севшим до хрипоты голосом проговорил медведь. – Но я вижу, что это не так! Я вижу…

– Прощать?.. – Перебил его Ратмир. – Ты считаешь, что ты заслуживаешь прощения?! Ты, убийца по найму, убийца, обменивающий кровь на монеты, считаешь, что тебя можно простить?! – Ратмир медленно покачал головой. – Нет! Я могу понять человека, который мстит обидчику, который идет на убийство в порыве негодования или, пытаясь предотвратить зло. Я могу понять того, кто идет на убийство ради других людей, защищая свою стаю или надеясь, что его сородичи будут после этого убийства лучше жить!! Но человек, идущий на убийство ради собственной выгоды, или, тем более, ради собственного удовольствия, ни сочувствия, ни прощения не заслуживает!

– Но я не получал за твое убийство выгоды!!!

Гвард приподнялся на нарах, и одеяло соскользнуло с его плеч, обнажая его грудь, покрытую шрамами.

– А как же монеты, что были обещаны тебе за мою жизнь?! – Быстро переспросил Ратмир. – Ты сам признался в этом!..

Затем, вскинув голову и глядя на узника сверху вниз, Ратмир брезгливо проговорил:

– Ты – наемник, и ответишь за свое деяние, как наемник! И ты не можешь оспаривать мое право… – Волхв неожиданно усмехнулся. – …Воздать тебе должное!

Несколько секунд в камере висела тишина, а затем прошелестел едва слышный шепот узника, обращенный, казалось, к самому себе:

– Значит, если я скажу тебе, кто и почему обрек тебя смерти, ты сохранишь мне многогранье?..

И снова в камере воцарилась тишина, как будто прозвучавший вопрос повис в воздухе.

– Нет… – Проговорил, наконец, Ратмир. – Это ничего не значит. Да и поздно об этом рассуждать – вряд ли Совет отменит свое решение. И, кроме того, ты, видимо, забыл, что лежал на Столе Истины!.. Я знаю, Гвард, кто тебя послал ко мне, и могу задать интересующие вопросы этому человеку. Задать тогда, когда сам этого захочу, и… когда этот человек – волхв вашей, стаи будет меньше всего этого ожидать!

На этот раз молчание длилось всего пару секунд, а затем медведь прошептал:

– Значит – изверг!.. Значит – так!

Взгляд его стал тусклым, голова медленно опустилась, да и сам он как-то обессилено обмяк.

– Да – изверг! – Подтвердил Ратмир, и в его голосе неожиданно просквозил некий намек на сочувствие. Вот только узник никак на этот намек не отреагировал.

Ратмир взглянул на своего ученика, а тот, перехватив этот взгляд, понял – вот следующая жертва обряда эрозиобазы!

Трижды посвященный волхв, кивнул собственным мыслям и, резко повернувшись, вышел из камеры. Тороп последовал за своим наставником после мгновенной заминки. Казалось, он хотел что-то сказать замершему на нарах узнику, но сдержал свой порыв.

Уже в коридоре, заперев дверь камеры, Ратмир не глядя на ученика, проговорил:

– Послезавтра утром мы проведем обряд эрозиобазы над Гвардом из стаи восточных медведей… Волхв стаи восточных медведей повел себя слишком… нагло, пусть Болот не думает, что охота на меня безопасна для его людей!

– А других осужденных мы не будем смотреть, учитель? – Осторожно поинтересовался Тороп.

– Нет, – покачал головой Ратмир. – Надо кончать эту затянувшуюся историю. Гвард уже три месяца ожидает своей участи, и дальше держать его в неведении не стоит – я уверен, что он не знает, кто в действительности является организатором покушения, кто его проплатил… Да и само это покушение!..

Ратмир неожиданно оборвал свою фразу, а затем задумчиво добавил:

– У меня вообще такое ощущение, что медведя просто подставили, чтобы многогранья его лишили не в стае!

– Гвард не знает, кто организовал покушение?! – Удивленно переспросил Тороп. – А как же… Стол Истины?! Ведь перед поездкой в университет он разговаривал с волхвом стаи, и поручение убить тебя получил явно от него!

– Все это так, – согласился трижды посвященный. – Но у Болота не было причин ненавидеть меня настолько, чтобы желать моей смерти… Разве только…

Тут Ратмир замолчал и после недолгого раздумья добавил:

– Но об этом придется разговаривать с самим Болотом! В любом случае, Гвард знал, на что идет, а значит, должен был быть готов к лишению многогранья! Так почему бы нам не использовать этот обряд, для того чтобы разобраться с некоторыми научными проблемами?! Подготовьте нижний зал для проведения обряда.

– А что будет потом, учитель?.. – Неуверенно переспросил Болот.

– Потом?.. – Ратмир вопросительно приподнял бровь. – Когда – потом?..

– Я хотел спросить… – торопливо пояснил ученик, – … что будет с медведем потом, после того, как он станет извергом? Мы будем изучать его… тело?

– А, ты об этом!.. – Ратмир на секунду задумался. – Я думаю, что это будет излишне. Мы уже знаем какого рода изменения можно будет обнаружить в его внутренних органах после интроекции, так что… Хотя, если я не смогу разобраться с… одной проблемой, то после обряда эрозиобазы дам тебе знак задержать его.

– Значит, если наставник решит его не задерживать, я объявлю ему, что он должен вернуться в стаю? – Уточнил Тороп.

– Конечно! Как это всегда делается, если интроекция проводится по решению Совета посвященных. – Недовольно проговорил Ратмир. Его начали раздражать вопросы Торопа, которые он считал излишними.

Два дня спустя, в самом начале часа Вепря, Ратмир, вернувшись после разговора с Вершителем, переоделся в темное платье и спустился в подземелье башни. Отворив высокую, двустворчатую дверь нижнего зала, он с порога оглядел просторное помещение, освещенное единственной масляной лампой, прикрепленной к дальней стене, под самым потолком. Ступенчатый помост, необходимый для проведения обряда эрозиобазы был уже установлен и покрыт темным тяжелым, заглушающим шаги ковром. На стенах, в темных кованых держателях установлены факелы. В стороне, на маленьком столике темного дерева, покрытом прозрачной тканью, лежал длинный чуть поблескивающий нож без ножен, и стояла широкая, на низкой ножке чаша, наполненная темной, маслянисто поблескивающей жидкостью – в общем, все было готово для проведения обряда. Еще раз оглядев зал, Ратмир вдруг заметил в самом дальнем, затемненном углу простое, но удобное кресло – Тороп позаботился об удобстве для своего наставника, и это проявление заботы вызвало легкую улыбку у трижды посвященного волхва. Он прошел в угол и уселся в кресло, до начала обряда оставалось совсем немного времени, так что можно было еще раз спокойно обдумать предстоящее.

Ратмир не заметил, как пробежало время, из задумчивости его вывел короткий треск вспыхнувших факелов. Подняв голову, он огляделся.

Нижний зал преобразился! Ковер, прикрывающий помост и большую часть пола, стал кроваво-красным, и по нему побежали причудливые темные узоры. Переплетаясь, прорастая из самих себя новыми, прихотливо струящимися побегами, эти узоры приковывали взгляд, заставляли разум погружаться в свое хитросплетение, рождали в голове странные, ритмически организованные звуки. На стенах проступили странные темные лики. Освещенные колеблющимся красноватым светом, они казались живыми, меняющими выражение, подмигивающими, морщащимися, кривляющимися. И чем дольше человек вглядывался в эти изображения, тем яростнее они корчились, тем безобразнее становилась мимика этих уродливых, неуловимо перетекающих одно в другое лиц! А потолок зала, казалось, опустился, распластался над самым полом, прижимая всех входивших к земле, заставляя сгорбиться, согнуться от непонятной, наваливающейся на плечи, тяжести.

И только угол, в котором сидел Ратмир, продолжал оставаться в полумраке, как будто он находился в другом помещении. А невидимая стена, отгораживавшая это помещение от остального пространства нижнего зала, словно бы отсекала багрово-красные всполохи, лишала их силы, глушила их мощь!

С минуту взгляд трижды посвященного волхва скользил в пространстве преображенного зала, а затем медленно, торжественно разошлись обе створки высокой и странно узкой двери, и в зал вступила небольшая процессия, состоявшая из трех человек.

Впереди медленно, словно нащупывая при каждом шаге правильную дорогу, двигался Хвост, недавно принятый Ратмиром в ученичество. Молодой парень был одет в дорогой, расшитый золотом и цветным шелком кафтан, на его голове красовалась бархатная, опушенная коротким мехом шапочка. Ноги его, обутые в мягкие короткие сапожки переступали осторожным мелким шагом.

За ним таким же медленным шагом следовал Гвард из стаи восточных медведей. Он был обнажен, переставлял ноги неуверенно, а его взлохмаченная голова чуть подергивалась. Глаза медведя лихорадочно обшаривали зал, взгляд его то прилипал к узором брошенного под ноги ковра, то вскидывался к гримасничавшим на стенах ликам, и, словно испугавшись этих гримас, снова падал вниз, к хитроумным затягивающим взгляд узорам.

Последним шагал посвященный Тороп, одетый в темную, длинную хламиду, скрадывавшую очертания его тела. Взгляд его был сосредоточен и, словно бы, погружен внутрь, в самого себя, но Ратмир сразу же понял, что его ученик до предела сосредоточен и просто не замечает окружающего.

Хвост, между тем, поднялся на помост, миновал его верхнюю площадку, спустился на пару ступеней с противоположной стороны и, резко повернувшись, взметнул вверх обе руки. Гварл, оказавшийся в этот момент на верхней площадке, остановился, и его взгляд буквально впился в поднятые руки ученика Ратмира. Тело медведя наклонилось вперед, словно, только эти, тянущиеся к низкому потолку руки удерживали его от следующего шага – шага вниз, прочь от уготованной ему судьбы!

Ратмир, до этого момента пристально наблюдавший за происходящим, закрыл глаза. Несколько секунд под его закрытыми веками продолжали метаться багровые отсветы, но, он умело отсек этот остаточный свет и начал тщательно прощупывать накрывшую его тьму. Еще несколько секунд ничего не происходило, а затем из окружавшего трижды посвященного волхва мрака осторожно выступили три фигуры, стоявшие на помосте. Очертания двух из них – передней и задней, едва проглядывались, оттененные едва заметным темно-фиолетовым ореолом, зато третья, стоявшая посредине, едва появившись, стала набирать яркость и скоро засверкала, словно подсвеченная изнутри хрустальная статуя! Волхв сразу же сосредоточил все свое внимание на голове этой, наполненной яркими, переливающимися пятнами, фигуры.

В этот момент в зале, сразу во всем его объеме возник едва слышный, низкий, тягучий звук. Одна единственная нота, проклюнувшаяся, казалось, из плещущего по стенам, багрово-красного света и точно попавшая в его ритм, тянулась и тянулась, как будто некий невидимый, но мощный хор, состоящий из сотни мужчин, посылал этот звук, как прощание одному из своих товарищей. Взгляд Гварда, стоявшего на вершине помоста, вдруг прояснился, сам он выпрямился, даже вытянулся вверх, и замер, внимательно прислушиваясь к этому звуку.

Хвост медленно опустил руки, осторожно повернулся и, мягко ступая, прошел к стоящему в стороне столику. Там он взял в руки чашу с медленно качнувшейся в ее лоне жидкостью и, вернувшись на помост, протянул чашу медведю. В тот же момент тон заполнявшего зал звука чуть изменился, и из него, как нить с вращающегося веретена, потекла медленная музыкальная фраза, которая мгновенно приобрела смысл:

«Прими последний дар Матери всего сущего… Испей и вспомни все!..»

Гвард медленно протянул руки вперед и принял чашу. Тем же медленным, тягучим движением, не расплескав ни капли маслянисто поблескивающей жидкости, он поднес чашу и лицу, глубоко вдохнул темно-синий, накрывший чашу аромат и припал к ней губами. Ножка чаши, зажатая в ладони человека, медленно поползла вверх, и тяжелая жидкость начала неторопливо переливаться из мертвого металла в живое тепло гортани… пищевода… желудка!

И тут снова чуть изменилась тональность наполнявшего зал звука, и зазвучала другая мелодия. Эту мелодию уже нельзя было переложить в слова, ее звуки были несовместимы с человеческой речью, хотя исполнялась она явно человеческим горлом. Долгий, заунывный звук переползая с ноты на ноту по каким-то своим, нечеловеческим законам звучал все то время, в течение которого Гвард тянул жидкость из чаши. А когда та опустела, звук оборвался настолько резко, что показалось, будто бы именно наступившая тишина выбила чашу из руки обреченного. Темный опустевший, ставший ненужным предмет, вывалился из разжавшихся пальцев и устремился вниз, словно желая спрятаться в переплетениях темного узора ковра, но ему не позволили долететь до пола. Хвост подхватил чашу и осторожным, крадущимся шагом направился к стоявшему в стороне столику. Когда он вернулся на свое место, в его руке уже поблескивал тонкий длинный клинок.

И в этот момент снова сменилась мелодия. Поднявшись чуть выше, она вдруг стала похожа на колыбельную. Стоявший позади Гварда Тороп едва заметно качнулся из стороны в сторону, как мать, укачивающая на руках маленького ребенка, и медведь, чуть помедлив, повторил это движение. Его обнаженное тело также едва заметно качнулось в такт «колыбельной», потом еще раз, и еще раз, понемногу увеличивая амплитуду раскачивания…

Именно в этот момент Ратмир заметил, что сияние, наполнявшее тело интроектируемого, изменилось… Нет, световая палитра тела осталась практически прежней, а вот с головой явно что-то происходило. Яркость цветных пятен, заполнявших голову, чуть уменьшилось, затем они снова вспыхнули, но их цвет изменился, стал холоднее, перетек из оранжевого в желтый, из голубого в синий, а два небольших, насыщенно фиолетовых пятна стали… черными! И только гало, окружавшее все тело, стало медленно наливаться краснотой!

Трижды посвященный волхв даже чуть приподнялся в кресле, напряженно наблюдая за происходящими изменениями. Медведь продолжал покачиваться из стороны в сторону, в такт звучавшей мелодии, а в его голове, так же в такт колыбельному напеву, медленно тускнели расцвечивавшие ее разноцветные пятна. Ратмир видел, как, переходя от одного цвета к другому, эти яркие сияющие маячки постепенно, по очереди доходили до фиолетового свечения, а затем и совсем гасли, оставляя вместо себя черное, мертвое пятнышко. Постепенно эти черные пятна все больше заполняли объем головы, хотя порой уже умерший участок мозга снова начинал наливаться фиолетовым светом, словно показывая, что он не умер, что он еще может возродиться, но мелодия продолжала царить в зале и едва оживший участок мозга снова гас, темнел, чернел!..

Наконец, в окруженной темно-алым ореолом голове осталось лишь несколько крохотных цветных пятнышек, еще боровшихся с заливающей мозг чернотой, и возврат из нее становился все реже и реже… И именно в этот момент прозвучал резкий, диссонирующий с «колыбельной» щелчок!.. Только через секунду Ратмир понял, что это Хвост сломал клинок ножа перед глазами Гварда!

Алое гало, окружавшее голову медведя, мгновенно вспыхнуло, затем снова приглушило свое свечения, и Ратмиру стало ясно, что интроекция закончилась – мозг Гварда из стаи восточных медведей… нет, он не умер, он просто перестал функционировать в полную силу, он… заснул!

Гвард стал извергом!

Трижды посвященный волхв открыл глаза, и словно в ответ на это мелодия, убаюкивавшая искалеченного человека, смолкла. Гвард покачнулся и медленно опустился на помост. Его глаза закрылись, и из-под век выкатились две медленные слезинки.

– Гвард, изверг из стаи восточных медведей, приговор Совета посвященных приведен в исполнение – ты наказан, и наказание это соответствует твоей вине. Ты обязан вернуться в родную стаю и жить там, где тебе укажет вожак!

Голос посвященного Торопа, проведшего обряд эрозиобазы, звучал устало, но не дрогнул. Произнеся эту фразу, ученик Ратмира повернулся и, медленным шагом сойдя с помоста, вышел за дверь. Хвост некоторое время стоял неподвижно, глядя на лежащего Гварда, а затем поднялся на одну ступень и, наклонившись, тронул изверга за плечо:

– Вставай! Тебе нельзя оставаться более в Звездной башне, я помогу тебе выйти в город!

Гвард медленно, не открывая глаз, приподнялся и сел на помосте. Затем, после короткой паузы он открыл глаза и оглядел зал. Наткнувшись взглядом на стоящего напротив него Хвоста, он провел дрожащими пальцами по лбу и негромко, чуть запинаясь, произнес:

– Я плохо вижу… И слышу…

– Твои органы чувств работают совершенно нормально… для изверга. – Покачал головой Хвост. – Просто ты еще не привык к своему изменившемуся телу. Вставай, сюда должны прийти слуги, а видеть тебя они не должны!

Изверг пошарил ладонью по ковру, затем тяжело оперся на руку и медленно, неуклюже поднялся. Он еще раз оглядел зал, словно хотел запомнить это место, потом повернулся и, шаркая ногами, двинулся в сторону открытой двери. Хвост пошел следом за Гвардом, даже не пытаясь как-то помочь явно обессиленному извергу. Через несколько секунд они скрылись за дверью.

Ратмир встал со своего кресла и тут же почувствовал облегчение. Он вдруг понял, что последние минуты неподвижного сидения в кресле дались ему с колоссальным трудом – его тело, его разум требовали движения. Трижды посвященный волхв ступил на ковер, покрывавший пол подземного зала и принялся бесшумно шагать вдоль пустого помоста. Он наконец-то понял, в чем заключалась суть обряда эрозиобазы, но вместе с тем он понял и весь ужас того, что происходило с интроекцируемым человеком!

Любой, прошедший первое посвящение, знал порядок проведения этого обряда, знал, что после него человек теряет способность к перевоплощению, к регенерации конечностей и органов, теряет еще кое-какие способности, казавшиеся, в сравнении с названными, уже несущественными. Однако никто, даже трижды посвященные члены Совета посвященных, не представляли всей глубины происходивших с интроекцируемым изменений. Уже прием бальзама отсекал его от всех живущих в этом мире – только он, принявший этот бальзам, был способен в полной мере воспринять произносимый над ним заговор! Он слышал то, чего не мог услышать более никто!! О, Ратмир прекрасно знал, насколько прекрасен, насколько завораживающь может быть звук, как велика его власть над человеком, как звук, гармония может влиять на его состояние. Ему вдруг захотелось узнать, что именно слышал в заклинании интроецируемый, и содрогнулся от понимания того, какой должна быть плата за это знание!

Давно уже никто не помнил имени того волхва, того друида, который первым нашел рецепт бальзама и составил заклинание интроекции. Сам Ратмир никогда даже не задумывался об этом. Но сейчас он понял, насколько гениальным был этот человек, насколько широки были его знания об этом Мире!.. И насколько жесток был этот гений, насколько он ненавидел людской род, раз оказался не только способным придумать для него такую кару, но и соблазнить власть имущих ввести свое изобретение в постоянное употребление!.. Хотя… власть имущие во все времена жадно цеплялись за любую возможность уничтожить всех, кто угрожал их власти.

Тут его размышления были перебиты совсем другой, горьковатой мыслью:

«Я это прекрасно знаю по… самому себе! Я сам сейчас готов уничтожить любого, кто посягнет на мою власть!»

Но он тут же задавил непрошенную, ненужную мысль и вернулся к своим рассуждениям.

Конечно, вожаки и волхвы стай с восторгом приняли обряд эрозиобазы – ведь он не был уничтожением человека, он казался вполне гуманным – человек после интроекции оставался в живых, и никто из людей не понимал до конца, чего лишался изверг. А ведь фактически это было!..

Фактически, это было… изгнанием из Мира!!! Чаша бальзама и «колыбельная» выбрасывали человека из одного Мира и погружали в совершенно другой – более бедный цветом, запахами, ощущениями, возможностями! И как же должен был ненавидеть человек тех, кто лишал его привычного окружения, привычного тела, привычного сознания, тех, кто калечил его, превращал в…

Ратмир остановился и обхватил голову ладонями – на миг ему вдруг показалось, что это он сам только что прошел интроекцию, что это ему, трижды посвященному волхву, только что ампутировали зрение, слух, вкус, обоняние, осязание, что это его лишили возможности видеть Мир с высоты птичьего полета, ощущать его запахи звериным чутьем! Что если сейчас он выйдет во двор, и его встретит совершенно иной Мир – серый, без запахов и звуков… пустой, никчемный Мир! Он вскинул лицо к низкому потолку и… едва сдержал себя, чтобы не кинуть в него тоскливый волчий вой!

Резко выдохнув, долго сдерживаемый в груди воздух, Ратмир крепко потер ладонями щеки и вдруг подумал:

«Но, ведь, второе и все последующие поколения извергов не знают, чего они лишены! Они видят Мир ущербным с самого детства и этот Мир – их…»

Но тут же конец этой, вроде бы успокоительной мысли повторно резанул его сознание:

«Этот Мир – их!!!»

И снова его горькая ирония подсказала ему возражение:

«Нет, этот Мир не их, этот Мир наш! Мы не только произвели на свет извергов, мы и извергов… калечим! Вспомни, во что превращал этих уже покалеченных людей изгой Извар. Ты сам видел тот ходячий труп, лишенный чувств, лишенный мысли, движимый только волей многогранного, выполняющий только его приказы! Вспомни узников Извара, прячущихся от света и питающихся кровью!..»

Однако его прагматичный разум немедленно опроверг это возражение:

«Нельзя же всех извергов превратить в ходячие трупы, в… пещерных летучих мышей! Нам самим невозможно будет жить в таком соседстве!»

И эту мысль тут же догнала другая:

«А ведь для извергов невозможен возврат! Даже если бы я нашел состав зелья, цветовую гамму и гармонию, способные восстановить поврежденный мозг, разбудить его, вернуть ему утраченные функции, они, не имея достаточно острых органов чувств, просто не прочувствуют нужный вкус, не разглядят переплетение цветов, не услышат нужных звуков! Мы – истинные люди, не знаем, что слышат изверги, как они видят, мы в своих исследованиях опираемся на свое восприятие окружающего Мира и ничего не можем предложить извергам… Вернее, изверги не смогут воспользоваться нашими находками, нашими открытиями!!»

Он вдруг замер. В его голове прозвучал чужой, холодный голос:

«Да они к нам и не обратятся. Они прекрасно понимают, что помочь себе могут только сами! И если они не способны вернуться в прежний Мир, значит, они будут пытаться переделать этот Мир под себя!!»

И тут он почувствовал невыносимую усталость – знание, обрушившееся на него, смятение, вызванное этим знанием, и невыносимый спор с самим собой до предела вымотали его. Усилием воли Ратмир отогнал роящиеся в голове мысли, окинул подземный зал своей башни новым взглядом и медленно направился к выходу. Более спорить было не о чем, теперь надо было решать, что делать с этим, добытым такой высокой ценой знанием!

В тот день трижды посвященный волхв ничем больше не занимался. До обеда он пробыл в своей спальне, после обеда ушел гулять по городу и вернулся только в начале часа Волка и долго сидел в кабинете, перебирая какие-то старые записи. На следующее утро Ратмир спустился в лабораторию и нашел там Торопа. Ученик ходил вдоль длинного лабораторного стола, явно не зная, чем заняться. Увидев входящего наставника, Тороп быстро проговорил:

– Господин, я не нашел твоих указаний по сегодняшней работе, я не знал, что надо приготовить!

– Не надо ничего готовить, Тороп. – Покачал головой в ответ Ратмир. – Мы закончили первый этап наших исследований – изучение обряда эрозиобазы, и прежде чем начинать второй этап, мне необходимо посоветоваться с Вершителем. Скорее всего, он потребует вынести утверждение моей новой темы на обсуждение Совета посвященных. Так что с сегодняшнего дня нашей главной темой будет… твоя подготовка ко второму посвящению. Кстати, как ты себя чувствуешь после вчерашнего обряда.

– Нормально… – Тороп слегка пожал плечами. – Во всяком случае, гораздо лучше, чем Гвард из стаи восточных медведей.

Ратмир внимательно посмотрел на своего ученика, ему показалось, что тот иронизирует, но Тороп был серьезен и не отвел взгляда.

– Тебе кажется, что с Гвардом поступили несправедливо?..

Вопрос Ратмира прозвучал спокойно, доброжелательно, но чуть прищуренные глаза выдавали некоторое напряжение, которое, однако, Тороп не заметил.

– Я вспоминаю, наставник, что когда я только поступил к тебе в обучение, ты выступал против слишком частого применения эрозиобазы. Мне такая позиция казалась правильной.

– Казалась?.. – Чуть насмешливо переспросил Ратмир. На щеках Торопа проступил румянец смущения.

– Нет, я неправильно выразился. – Быстро поправился он. – Я считаю такую позицию правильной.

– Но, все-таки, есть преступления такого рода, которые должны наказываться именно интроекцией? – не то спросил, не то констатировал очевидный факт трижды посвященный.

– Есть, – кивнул, соглашаясь, ученик, – в первую очередь это преступления против стаи, против города или любой другой общности людей. Однако когда дело касается преступления против индивида, должно проявляться и милосердие… Особенно если преступник… ну… раскаялся, понял и принял свою вину!

– Милосердие… – Задумчиво протянул Ратмир. – Милосердие дорогого стоит.

Он внимательно посмотрел на своего ученика и неожиданно спросил:

– Ты помнишь изгоя Извара, того, который проводил запрещенные эксперименты над извергами в княжеском замке Рожона.

– Да, конечно, – утвердительно кивнул Тороп.

– Так вот, однажды я проявил милосердие. Было это лет двадцать назад, его осудил Совет посвященных за покушение на жизнь старшего по рангу… За покушение на меня. Покушение ему не удалось, я оказался, как и следовало ожидать, лучше подготовленным. Но и Извар не раскаялся в своем преступлении, потому что считал свои действия оправданными – он пошел на это преступление как он сам считал, ради благополучия своей стаи. Я тогда проявил милосердие, отказался от возмездия и интроекция была заменена Извару на изгнание… Ну, ты видел клеймо изгоя не его лбу! Однако ты видел и то, к чему он пришел в результате моего милосердия. Если бы я тогда не стал препятствовать приведению в исполнение приговора Совета, несколько десятков извергов остались бы в живых, и в Мире не появились бы живые мертвецы, которых ты видел в замке Рожона.

– Да, наставник, – снова согласился Тороп. – Но Извар был посвященным. Он вполне осознавал, что творит, и тогда, когда устраивал покушение на старшего по рангу, и тогда, когда создавал свой страшный эликсир для извергов. Может быть, как раз его-то и не следовало щадить. А Гвард – простой медведь, он не задумывал покушения на тебя, он сделал только то, что ему поручил волхв стаи! Вот поэтому я считаю, что он заслуживает милосердия. Если кому и отвечать за это покушение, так это Болоту, волхву стаи восточных медведей!

Румянец со щек Торопа уже сошел, и лицо его даже слегка побледнело, выдавая напряжение ученика, вынужденного отстаивать свою точку зрения, противоречить наставнику.