Хозяйка Изумрудного города Леонтьев Антон

КРАТКАЯ СПРАВКА

Республика Коста-Бьянка (Republica de Costa Bianca) – государство на Южноамериканском материке… Площадь 578,17 тыс. квадратных километров… Население 28,8 миллиона человек (согласно последней переписи населения в 1994 году)… Столица – Эльпараисо (4,5 млн. жителей)… Официальный язык – испанский…

Государственный строй: суперпрезидентская республика. Согласно Конституции, принятой всенародным голосованием 11.03. 1969, главой государства является президент, избираемый всенародным голосованием на пять лет…

Население: потомки испанских завоевателей (ок. 56 %), коренное население – индейцы (ок. 10 %), негры (24 %), метисы (ок. 7 %) и др.

Официальная религия: католицизм (99,3 %). Примас католической церкви в Коста-Бьянке – архиепископ Эльпараисский.

Экономика: страна богата полезными ископаемыми (апатиты, изумруды, нефть). С сельскохозяйственной точки зрения важную роль играет экспорт кофе, какао, сахарного тростника, бананов… Страна относится к экономическим лидерам Южной Америки, хотя не лишена типичных для этого региона противоречий – экономическая (берущая свое начало от политической) нестабильность, отсутствие долгосрочных инвестиций, слабая банковская система, большая зависимость от крупных иностранных концернов, пропасть в социальном плане между богатыми (ок. 2 % населения) и малоимущими, отсутствие так называемого «среднего класса», резкий контраст между крупными мегаполисами и провинцией, исключительное влияние финансовой и индустриальной олигархии. Экономическим центром является Эльпараисо, один из красивейших городов Южной Америки…

История: открыта Христофором Колумбом во время его 4-го путешествия 28 июля 1502 года и провозглашена территорией испанской короны под названием Costa Blanca (исп. «белый берег») по причине белого цвета пляжа, где высадилась команда Х. Колумба. В период с 1569 по 1573 год прибрежные районы находились под властью итальянского корсара Бенедито Альзорно, который переименовал Costa Blanca в Costa Bianca («берег Бьянки») в честь своей возлюбленной по имени Bianca. После окончательного низвержения Б. Альзорно и его смерти во время осады крепости Санкто-Луаре в ноябре 1573 года снова под властью Испании, однако новое название Costa Bianca становится все более распространенным и с середины XVII века является официальным… Получила независимость от Испании в 1819 году… Политические и социальные реформы впервые предприняты президентом О. Канакасом (1848–1854)… С середины тридцатых годов XX века характеризуется политической нестабильностью, частыми переворотами, военной диктатурой и путчами…

(Выдержки из статей «Большой энциклопедии Коста-Бьянки», изданной в 1996 году в Лондоне оппозиционными силами.)

ПРОЛОГ

Эльпараисо, столица Республики Коста-Бьянка,

1 августа 2001 года

Полукруглый зал освещали факелы. В огромном камине полыхали тигровые языки пламени. Изабелла находилась на подземном уровне президентского дворца.

Ее окружали враги. Они собирались ее убить. Для этого и был затеян весь скорый и неправый суд, пародия на подлинный процесс. Они хотели одного – приговорить ее к смерти. И как можно быстрее привести приговор в исполнение.

Группа из нескольких военных, возглавляемых смуглым человеком в белоснежной маршальской форме с массой орденов и золотисто-зеленой лентой, президентской регалией, возвышалась над столом.

Изабелла чувствовала разлитый в подземном зале страх. Они боятся ее, они боятся самих себя. Заговорщики трусливо, по-крысиному, хотят убить ее, зная, что иначе им не справиться с ней.

Один из военных протянул маршалу кожаную папку. Тот раскрыл ее и стал торопливо читать приговор, сверстанный за пятнадцать минут.

Тихо стрекотали видеокамеры, которые запечатлевали происходящее. Они хотят доказать всем, что она на самом деле мертва, подумала Изабелла, поэтому и ведут съемку. Они боятся, что люди не поверят в ее смерть. Они боятся, что объявится новая Изабелла.

Они боятся…

И она тоже боится. Умереть в двадцать восемь лет – быть расстрелянной за преступления, которых не совершала?

– Постановлением военного суда вы, Изабелла Вероника Мария Баррейро ди Сан-Стефано, бывшая президент Республики Коста-Бьянка, за многочисленные преступления против законности и народа нашей страны приговариваетесь к смертной казни. Приговор будет приведен в исполнение немедленно!

Он с треском захлопнул папку и швырнул ее на стол.

– Вот и все, Изабелла, – сказал маршал. – Ваше шоу окончилось. Вы сами станете к стенке или я прикажу моим подчиненным заставить вас сделать это?

Изабелла поняла, что выхода нет. Ей осталось жить всего несколько минут. Все ее мечты сбылись. Настало время платить за их осуществление.

– Мне не требуется ваша помощь, чтобы умереть, – ответила Изабелла.

– Прошу вас, госпожа экс-президент, – маршал стал сама любезность. – Вы отказались от услуг падре. Поэтому нет причин откладывать казнь.

Маршал, новый самопровозглашенный президент страны, подписал смертный приговор, свои подписи поставили и другие судьи. Тем временем в зал вошло пятеро вооруженных солдат.

– К стенке, госпожа Изабелла Баррейро ди Сан-Стефано, – сказал маршал. – Достаточно разговоров.

Изабелла прошла к противоположной стенке, прижалась к бетону и замерла. Она отказалась от черной повязки на глаза. Руки, заведенные за спину, были скованы наручниками.

– Как она великолепна, – вырвалось у одного из судей невольное восхищение Изабеллой.

Изабелла, в тонком белом платье, с высоко поднятой головой, гордым взглядом спокойно смотрела на солдат. Маршал произнес:

– Приготовиться!

Солдаты направили на нее оружие.

– Прощайте, Изабелла, – рассмеялся маршал-президент и добавил: – Огонь!

КНИГА ПЕРВАЯ

ЕВГЕНИЯ И НАДЕЖДА

ГОДЫ 1894—1972

– Я пришла, чтобы убить тебя, – произнесла Евгения. Она шагнула через порог и оказалась в темной, пропитанной сыростью комнате. —

Вот зачем я здесь. Ты разрушила мою жизнь и

мою любовь, Надежда, и ты это знаешь.

Женщина по имени Надежда, к которой она обратила эти слова, кривовато усмехнулась. Ну что же, Евгения в своем репертуаре. Евгения – ее сестра. Слава богу, что не родная, а только сводная по отцу.

Они всегда были соперницами. Хотя какая для нее Евгения соперница – полноватая в юности, она к концу третьего десятка превратилась в рыхлую, толстую бабу. Узкие глазки, плохая кожа. Никто не спорит, у нее есть ум, но ум – это то, что мужчины предпочитают не замечать у женщины.

Евгения, одетая наверняка у лучшего портного, в модном костюме, мехах и шляпке, выглядело убого.

Надежда, облаченная в старое замызганное платье, смотрелась великолепно. Евгения закусила губу. Она всегда и во всем проигрывала сестре. С самого начала…

Они когда-то обожали друг друга, но постепенно любовь перешла в откровенную вражду и ненависть. Она смогла бы простить Надежде многое – любовь отца, которая доставалась целиком ей, веселые праздники, которых сама Евгения была лишена, успех у мужчин. Она не простит ей смерть Сергея. Та украла у нее мужа, убила его. И вот она сама пришла к ней, чтобы лишить ее жизни.

– Ну что же, проходи, – сказала Надежда и скрылась в единственной жилой комнате крошечной меблированной квартирки, которая служила ей одновременно спальней, столовой и ванной.

Они находились в Гамбурге, на Рипербане, в районе «красных фонарей». Завершался сентябрь 1923 года…

Не ожидая подобной реакции, Евгения покорно проследовала за Надеждой. Даже сейчас, в такой ответственный момент, она не может решиться на серьезный шаг. Надежда не воспринимает ее всерьез.

Комната, в которой обитала Надежда, была обставлена более чем скромно: старая мебель, вместо кровати – заплатанный матрас, на кособоком деревянном столе – остатки скудного ужина. И тем не менее…

И тем не менее Надежда выглядела как королева в изгнании – прозрачная кожа (от недоедания) была тем недостижимым идеалом, к которому Евгения стремилась, посещая лучших косметологов и врачей. Тонкая фигура (от двухразового питания) поражала совершенными пропорциями, лучистые глаза… Она не только не растеряла красоту, но и приумножила ее.

– Извини, что не могу предложить тебе ничего перекусить, – сказала Надежда, в упор рассматривая сестру, которая, переминаясь с ноги на ногу, походила на карикатуру в сатирическом журнале – слишком большая, слишком нелепая, слишком некрасивая. – Мы питаемся максимум два раза в день, – продолжила Надежда. – Но в самом скором времени, я знаю, это изменится.

– О да, – произнесла Евгения, прижимая к груди сумочку из крокодиловой кожи. – Я обещаю тебе, дорогая сестра, что все изменится…

– Как я поняла, ты пришла вовсе не затем, чтобы предложить нам помощь, – словно не замечая сестры, говорила Надежда. – Ты собираешься убить меня? И ты, Женя, думаешь, что это поможет? Это воскресит Сергея, сделает тебя счастливой?

Евгения много раз на протяжении мучительно-долгих для нее лет, которые прошли после смерти Сергея, задавалась этим вопросом, и каждый раз ответ звучал одинаково – прошлого не вернуть. Но именно Надежда была виновна в его смерти, такой нелепой и такой страшной. Она отняла у нее Сергея дважды – первый раз, когда стала его любовницей, любовницей мужа собственной сестры, и второй раз, когда толкнула его в бездонную пропасть смерти.

– Ну что же, приступай, сестра. – Надежда чиркнула серной спичкой. Тонкий огонек, зашипев, взвился на дешевой папиросе. Надежда с наслаждением затянулась.

Евгения столько раз проигрывала в воображении этот момент – она наконец-то найдет Надежду и отомстит ей за все – за унижение, за растоптанную любовь, за погасшие чувства и убитого по ее вине мужа. Каждый раз она выходила победительницей из схватки с сестрой. Но это были всего лишь мечты. Мечты, которые никогда не сбываются.

И вот – она стоит напротив Надежды, которая сидит на стуле, купленном на блошином рынке. Но сколько очарования, сколько самоуверенности, как будто Надежда, облаченная в шикарное бальное платье, находится во дворце, на обитом малиновым бархатом позолоченном пуфе, а ее окружают многочисленные воздыхатели. Так было когда-то.

Совсем недавно… До переворота, который разрушил их устоявшуюся жизнь. Но ведь их жизнь была разрушена еще раньше, до того, как отрекся император, до того, как к управлению пришла новая власть.

Они сами разрушили свою жизнь. Они вместе – Евгения и Надежда.

А что на самом деле? Надежда живет в бедном квартале Гамбурга, около самого порта, рядом с притонами проституток и прочего человеческого отребья.

– Ну что же ты медлишь, Женя? – произнесла Надежда, медленно смакуя папиросу. Ей приходилось курить непомерную мерзость, но на большее не было денег.

Евгения, приободренная словами сестры, не замечая ее издевательского тона, распахнула сумочку. Руки предательски дрожали, она ужасно волновалась, слезы застилали глаза. Она ведь любит Надежду, несмотря ни на что, она ее любит. Она – ее единственная сестра. Больше у нее никого нет.

Петербург, шикарный особняк на Фонтанке, старая верная Ляша, их горничная, ставшая членом семьи – все это осталось в прошлом. В далеком прошлом, в которое нельзя вернуться.

Перед ними расстилалась неизвестность, помноженная на бесконечность. Евгения уронила сумочку, револьвер вылетел на грязный пол. Она приобрела его давно, обменяв мешок муки на оружие. В то время на юге России это значило очень много. Она купила его, чтобы убить Надежду. Эта мысль преследовала ее с того самого момента, как она узнала о гибели Сергея.

Схватив револьвер, Евгения выпрямилась. Надежда в вольготной позе сидела перед ней. Она ничего не боится, как будто не воспринимает угрозу всерьез. Евгения поразилась: она пришла, чтобы убить ее, а та даже не шелохнется, чтобы защититься.

– Ты хоть очки поправь, – произнесла Надежда.

Евгения вспыхнула, сестра всегда отпускала шутки насчет ее близорукости и очков с толстенными стеклами, которые она была вынуждена носить с самого детства.

– Вдруг промахнешься, когда будешь меня убивать.

– Ты думаешь, у меня не хватит смелости, – убеждая в первую очередь саму себя, произнесла внезапно севшим голосом Евгения. – Я умею стрелять, я…

– Охотно верю, – сказала Надежда и поправила прическу. – У меня будет последнее слово, Женя, или ты разнесешь мою голову вдребезги сию секунду?

С улицы доносились крики, ругань, треньканье трамвая, гудки пароходов. Огромный город жил своей жизнью, не замечая миллионов трагедий, которые ежесекундно происходили в душе почти каждого из его обитателей.

– Говори, – сказала Евгения, чувствуя, что ненависть, которую она питала к Надежде, испарилась. Она не сможет нажать на курок, как бы этого ни хотелось. Она слишком слабая, изнеженная, мягкотелая. И Надежда это знала. Ей самой не составляло труда убить человека, она это и сделала на глазах Евгении в далеком восемнадцатом.

– Спасибо, – ответила Надежда. – Опусти оружие, а то можешь с перепугу нажать на курок, и тогда точно случится непоправимое. Запомни, ты виновна в смерти Сергея ничуть не меньше, а может быть, и больше, чем я. И тебе это известно, Женя. Ты не имеешь права обвинять меня.

Евгения обмякла, едко-соленые слезы покатились по толстым щекам. Надежда права. Если бы… Если бы она тогда осталась в городе, если бы, как дура, не поссорилась с Сергеем, то он был бы сейчас жив.

– А теперь стреляй, – милостиво разрешила Надежда. – Только постарайся попасть в сердце, чтобы в гробу меня не пришлось накрывать муаром.

Как всегда, она над ней издевается. Евгения закрыла глаза. Нет, она не сможет.

Револьвер, глухо брякнув, упал из ее ослабевших рук на пол.

Надежда произнесла:

– И не обращайся так небрежно с оружием, Евгения, оно может и выстрелить. Где ты купила этот хлам? В следующий раз, если к тебе в голову забредет шальная мысль лишить кого-либо жизни, то приобретай револьвер в оружейном магазине, ты меня поняла?

Евгения покорно кивнула головой. Как всегда, сестра победила. Это происходило с неизбежной регулярностью. Надежда была младше ее на четыре с половиной года, но это не мешало ей превосходить Евгению практически во всем. Во всем, кроме ума. Надежда признавала, что господь обделил ее блестящими математическими способностями, которыми обладала Евгения, но, как она замечала, ей это и не требуется.

– Вот и хорошо, – кивнула Надежда. – Сними эту страшную шляпку, у кого ты только одеваешься? Я смотрю, у тебя есть деньги? Откуда, Женя?

– Разве ты забыла, что фамильные драгоценности остались у меня, – сказала Евгения, грузно опускаясь на стул.

– Вовсе нет, дорогая сестра, – произнесла Надежда. – И я намерена потребовать от тебя свою законную долю. Я прозябаю в нищете, как ты верно заметила, но я не собираюсь растрачивать на это свои лучшие годы.

– Это драгоценности моей матери, баронессы Корф, – с обидой сказала Евгения. – Вторая жена моего отца не имеет к ним ни малейшего отношения, а стало быть, и ты.

– Вторая жена моего отца, что за великолепная фраза! – рассмеялась Надежда, небрежно затушив сигарету в давно немытой чашке, стоявшей на столе. – Вторая жена твоего отца, если ты не запамятовала, была моей матерью.

Еще бы, Евгения прекрасно помнила – мезальянс Владимира Арбенина, его женитьба после смерти первой супруги, баронессы Елены Корф, на балерине Модестине Циламбелли наделал много шуму в газетах, все сочли это проявлением дурного вкуса и неуважения к морали светского общества. Впрочем, крупное состояние, которым располагал депутат Государственной думы, доставшееся в наследство от усопшей баронессы, помогло сохранить ему прежний статус и многочисленных друзей.

– Она была твоей матерью, не более того, запомни это, Надежда, – отчеканила Евгения. – Я происхожу из древнего рода, а кто такая ты? Модестина Циламбелли всего лишь сценический псевдоним Матрены Жужжелицы. Ты строишь из себя аристократку и полуитальянку, а на самом деле твоя мать – дочка купца из Новгородской губернии.

Надежда очаровательно улыбнулась. Впрочем, при помощи улыбки она всегда скрывала раздражение и досаду. Она охотно рассказывала об отце, депутате российского парламента, издателе, знакомце Блока и Северянина, и отделывалась несколькими фразами, когда речь заходила о матери.

– Оставим это, Женя. Ты оказалась здесь вовремя. Ты здесь для того, чтобы помочь мне. Ведь, как я поняла, ты более не собираешься меня убивать? Ты никогда не была склонна к патетике, моя дорогая сестра.

В этот момент в комнату с кухни, протирая глазенки кулачками, вошел очаровательный малыш лет трех. Увидев его, Евгения переменилась в лице.

– Это мой сын, – Надежда прижала мальчика к себе.

Ребенок произнес тоненьким голоском:

– Мамочка, мне страшно, в углу копошатся крысы…

– Видишь, где нам приходится жить с Сережей, – сказала, целуя в лоб мальчика, Надежда. – Трущобы, но с учетом того, что денег у нас в обрез, это было наилучшим вариантом.

Евгения, не отрываясь, смотрела на мальчика. Голова раскалывалась, в ушах звенело. Боже, как он похож на Сергея, и зовут его так же!

– Когда он появился на свет? – глухим голосом спросила она.

Надежда, поцеловав ребенка еще раз, сказала:

– Я не собираюсь ничего отрицать, Женя. Я родила его от Сергея. А зачала его в нашу последнюю с ним ночь. В ту самую ночь, когда его схватили большевики…

Евгения закрыла лицо массивными руками. Ей хотелось плакать, но слез уже не было. Ее единственный ребенок, сын Сергея, который как две капли воды походил на златокудрого ангелочка, прижавшегося к Надежде, умер полгода назад от дифтерии в лучшей берлинской клинике. Врачи не смогли его спасти. Евгения едва не покончила с собой, это было самое ужасное время в ее жизни, хуже было разве что, когда погиб муж.

И вот – у Надежды есть ребенок, ребенок от Сергея. Почему судьба так несправедлива к ней, почему именно у Надежды, а не у нее, есть единственное напоминание о любимом? О Сергее, которого они любили – каждая по-своему, но одинаково страстно.

– Мама, почему тетя плачет? – произнес маленький Сережа и подошел к Евгении. Он дотронулся до ее плеча, по телу Евгении словно прошел разряд электрического тока. Он так похож на ее Павлушу…

– Евгения, успокойся, – сказала Надежда. – У тебя же есть сын, почему у меня не может быть ребенка от Сергея? То, что он был твоим мужем, не предоставляет тебе исключительных прав на него.

– Павлуша умер семнадцатого марта, – сказала Евгения.

На лице сестры застыла улыбка.

– Извини, я же не знала, мы с тобой не виделись больше четырех лет. Ему было семь…

– Через две недели ему бы исполнилось восемь, – произнесла Евгения. – Он так на него похож…

– Конечно, у них же один отец, – заметила Надежда. – Я сейчас сделаю кофе. К сожалению, настоящего я не пила уже давно, есть только из цикория. Немцы – ужасно практичный народ, делают мерзостный напиток из лошадиной травы и величают его благородным словом «кофе». Но я привыкла к нищете, ты можешь себе это представить? Кто бы мог подумать, что Надежда Арбенина, у ног которой валялся весь блистательный Петербург, будет жить здесь, в Гамбурге, на Тальштрассе?

Прошло два часа. Евгения успела забыть, что явилась к сестре, чтобы убить ее. Она разыскивала Надежду с того самого момента, как они расстались. Разыскивала с единственной целью – лишить жизни. И вместо этого она мирно и так по-чеховски пьет с ней кофе, приготовленный из цикория и разлитый в треснувшие чашки.

Тем временем Надежда, опустив многочисленные детали, обрисовала свою жизнь после прибытия на пароходе из Крыма в Константинополь – скитания в эмиграции, беременность, рождение Сережи.

– Мне много раз предлагали деньги за одну ночь, – цинично рассуждала Надежда. – Но у всех этих жеребцов не было в наличии такого количества денег, которое мне требуется. Мне нужна наличность, Женя, потому что в Гамбурге я не смогу оставаться больше чем несколько дней. Меня преследует один господин, у которого я имела несчастье украсть пятнадцать тысяч, золотой перстень с рубином и кое-что по мелочовке…

– Как это произошло? – спросила Евгения.

Сережа устроился на мягких коленях тетки и давно спал. За окном сгущалась иссиня-черная темнота сентябрьской ночи.

Надежда отмахнулась:

– Это не так важно, Женя. Я через многое прошла и ни о чем не жалею. Это ведь не в моих правилах, ты знаешь. Этот господин оказался мелочным мерзавцем, кем-то из коза ностры, итальянского клана преступников. Он ищет меня, я об этом знаю. Его деньги закончились всего за два месяца, но это были великолепные месяцы! Я снова могла позволить себе все то, к чему привыкла. Лучшие модистки, драгоценности, номер-люкс в отеле «Континенталь»…

– И что теперь? – со страхом спросила Евгения. Всего день назад она была бы рада, узнай, что у Надежды неприятности, которые грозят ей смертельной опасностью, а теперь она переживала за сестру больше, чем за себя.

Но еще больше она переживала за племянника Сережу, сына собственного мужа, который спал сладким сном в ее теплых объятиях.

Мальчик повернулся во сне, и теплая рука Евгении легла на его золотистую головку. Боже, как ей не хватает такого малыша! Он бы стал смыслом ее жизни.

– Нам нужно как можно быстрее убраться из Гамбурга, но у меня для этого нет средств. – Надежда по-прежнему дымила, выкуривая папиросу за папиросой. – Ты ведь мне поможешь, Женя?

– Разумеется, – немедленно ответила Евгения. – Я живу в Берлине, у меня небольшой домик, денег на всех хватит, работаю в университете. Я продала всего несколько вещей из коллекции мамы – бриллиантовый фермуар, жемчужное колье и берилловую диадему. В Берлине полно эмигрантов из России, драгоценности резко упали в цене, ювелиры-жулики скупают их по дешевке. У меня еще осталось восемнадцать вещей, в Петербурге за них дали бы четверть миллиона золотыми червонцами, но здесь едва ли можно выручить десятую часть. Но мы не будем их продавать так быстро, они достанутся Сереже.

Евгения уже все решила, ее блестящий математический ум работал, как швейцарские часы. Ей уже двадцать девять, она не собирается снова замуж, и детей у нее больше не будет. Она возьмет к себе сестру и племянника, истратит на него все деньги, которые у нее есть. Он получит блестящее образование, станет юристом, например, или врачом. И когда режим кровавых большевиков, убивших ее Сергея, падет, а это случится рано или поздно, они с триумфом вернутся на родину.

– Вы поедете со мной в Берлин, я куплю вам лучшие места в поезде. Я не позволю, чтобы вы оставались в этой дыре.

– И что, ты мне все простишь? – с легким недоверием спросила Надежда. – То, что я соблазнила Сергея, то, что я родила от него сына?

Евгения поцеловала спящего мальчика и усталым жестом сняла очки.

– Я тебе благодарна за это, Надя, – произнесла она. – Если бы не твой адюльтер с моим мужем, то сейчас, скорее всего, я бы застрелила тебя, и все закончилось, как в дешевой мелодраме. А так я обрела семью. Ты – моя сестра. Сережа – мой племянник.

– Все закончилось именно как в дешевой мелодраме, – протянула Надежда. – Я всегда подозревала, что ты святая, моя дорогая сестра. Я не в той ситуации, чтобы манкировать твоим более чем великодушным предложением. И вовсе не откажусь от доли семейных драгоценностей, которые, как ты утверждаешь, принадлежали твоей матушке баронессе. Хотя, например, браслет с персидскими изумрудами и брошь в виде дельфина от Фаберже мой… наш отец купил именно для моей матери.

Евгения осторожно отнесла спящего мальчика в его кроватку, которая стояла в крошечной кухоньке около плиты. Надежда на мгновение задержалась, чтобы полюбоваться на идиллическую картину – Евгения, сияющая радостью, и ее собственный сын.

– Вот деньги, – из сумочки крокодиловой кожи Евгения извлекла пачку ассигнаций. – У меня больше с собой нет, остальное в сейфе отеля. Я отдаю тебе все, Надя. Сейчас я отправлюсь к себе, завтра утром вернусь, и вы покинете это страшное место.

Надежда поддела револьвер, который по-прежнему лежал на столе, полуприкрытый чашками и жестянкой с кофе.

– Это позволь мне сохранить как знак нашего примирения, Женя, – сказала она.

Сестры обнялись. Евгения затряслась в рыданиях, Надежда похлопала ее по спине:

– Не думай, дорогая, что я задержусь на твоей шее слишком долго. Я намерена выйти замуж, главное для женщины – это суметь сервировать себя соответствующим образом. Для этого я использую твои деньги.

– Но ты не заберешь у меня Сережу! – с диким испугом прошептала Евгения. – Ты не сделаешь этого, Надя! Он…

Надежда развернула Евгению лицом к двери:

– Женечка, не думай про меня как про бессердечную мегеру. Ты нужна малышу, я это прекрасно понимаю, и я ни за что не разлучу вас. А теперь отправляйся в отель, выспись, завтра утром мы ждем тебя, чтобы уехать в Берлин. И смотри, осторожней, бери такси и езжай в отель, Рипербан и прилегающие к нему улицы сейчас вовсе не безопасны.

Поцеловав сестру, Надежда закрыла за ней обшарпанную дверь. Надо же, как в жизни все непредсказуемо. Еще сегодня утром она ломала голову над тем, где бы достать деньги, чтобы бежать прочь из Гамбурга. Прошло несколько часов, и судьба, материализовавшаяся в виде полной и неуклюжей Евгении, дала ей редкостный шанс. Евгения спасет их от бедности и смерти.

Надежда в задумчивости взвесила в руке револьвер. Когда-то из подобной штучки она застрелила не в меру ретивого матроса-взломщика. Ну что же, ужас остался позади. Она прошла годы мучений и страданий, и это при том, что ей всего лишь двадцать пять. Или уже двадцать пять?

Евгения… Кто бы мог подумать, что она окажется ее ангелом-хранителем. С самого начала, в их первую встречу, они невзлюбили друг друга… Она, маленькая пигалица, расцарапала не по годам крупной Жене лицо.

В дверь настойчиво постучали. Надежда положила револьвер на стол. Это Евгения что-то забыла или решила еще раз поцеловать Сережу, за этим и вернулась. Ее можно понять, ее сын Павлуша умер, ей нужно человеческое тепло.

– Ну в чем дело, Евгения, ты давно должна быть в отеле, – недовольным тоном произнесла Надежда, открывая дверь.

Это не была Евгения. На нее уставился смуглолицый тип в дорогом пальто оливкого цвета, длиннополой мягкой шляпе. Воинственно торчащие усы а-ля кайзер Вильгельм придавали ему зловещий вид.

Увидев его, Надежда попыталась захлопнуть дверь, но рука, обтянутая перчаткой из свиной кожи, толкнула ее в плечо. Женщина отлетела от двери.

Незваный гость вихрем ворвался в квартирку и прошипел по-немецки с итальянским акцентом:

– Наконец-то я нашел тебя, воровка! Теперь тебе от меня не уйти! Ты поплатишься жизнью за то, что украла мои деньги, тварь!

Запыхавшись, Евгения поднялась на предпоследний этаж краснокирпичного дома, в котором прошлым вечером обнаружила Надежду и Сережу. Она расплатилась в отеле, уладила все дела, заказала билеты в первом классе до Берлина, с утра накупила массу подарков для новообретенного племянника. Сладости, матросский костюмчик, железную дорогу, лошадку, кубики – все для него.

На лестничной клетке толпились люди. Сердце у Евгении затрепетало. Дверь в квартиру, где жила Надя, была настежь распахнута, полицейские с мрачным выражением лиц что-то обсуждали, в коридоре виднелось чье-то тело, прикрытое мятой простыней.

– Милостивая госпожа, в чем дело? – преградил ей дорогу высокий полицейский. – Здесь совершено преступление, поднимайтесь к себе на этаж.

– Я… Моя сестра, – пролепетала Евгения. – Мой племянник!

Ее взгляд был прикован к телу. Надя! Неужели там лежит Надя – мертвая Надя! Нет, этого не может быть! Она когда-то хотела убить сестру, но это было диким, нелепым желанием, порождением зеленоглазого чудовища по прозванию ревность. Она не может потерять сестру, обретя ее вновь всего двенадцать часов назад.

– Сережа, мой племянник! – закричала Евгения. – Что с ним, я имею право знать!

На ее крик из квартиры показался невысокий, облаченный в черный в полоску костюм-тройку лысоватый господин. Пристально оглядев Евгению, он произнес:

– Вы утверждаете, что в данной квартире проживала ваша сестра и ваш племянник. Прошу вас, пройдите. Я – Андреас Кепке, департамент криминальной полиции вольного и ганзейского города Гамбурга. Мне нужно уточнить у вас кое-какие детали. Прошу вас, могу я взглянуть на ваши документы?

– Почему «проживала» моя сестра, что с ней? – со страхом пролепетала Евгения, чувствуя, что вот-вот рухнет в обмороке. Она вынула паспорт и протянула его чиновнику.

Ощущая, что ноги стали ватными, Евгения прошла в уже знакомую крошечную квартирку, наполненную чиновниками департамента криминальной полиции. Евгения с ужасом думала, что это – место преступления. Она уставилась на труп, закрытый простыней.

Андреас Кепке взял ее под локоть и проникновенным голосом произнес:

– Мадам Терпинина, вы не должны беспокоиться, ваша сестра жива. По крайней мере, мы так считаем. Вы знаете этого человека?

Резким движением он сдернул с тела простыню, и Евгения узрела смуглого усатого господина, облаченного в оливкового цвета кашемировое пальто. На лице мертвеца застыла злобная гримаса. На груди, рядом с сердцем, расплылось темное кровавое пятно.

– Прямое попадание, – с неким удовлетворением произнес Андреас Кепке. – Свидетели утверждают, что около одиннадцати вечера раздался выстрел. Мы можем думать, что именно ваша сестра убила данного господина, Джузеппе Тильбранти, судя по документам, которые мы обнаружили в его портмоне. Убитый является членом итальянской мафии. Вы знаете, что могло бы связывать его с вашей сестрой?

Евгения, опустившись на стул, попросила стакан воды. Нет, она не скажет о том, что Надежду преследовал итальянец, которого она обокрала. Что случилось с Надей и с Сережей? Очевидно, что после того, как… После того как Надежда убила этого мафиози, она бежала. У нее были деньги, которые Евгения оставила ей. Какая же она дура, она даже не сказала сестре, в каком отеле остановилась! Где же она теперь?

– Синьор Тильбранти, который известен нам как медвежатник и карточный шулер, был застрелен из этого оружия, – господин Кепке поддел револьвер.

Евгения побледнела. Это то самое оружие, из которого она намеревалась застрелить Надю. Револьвер все же выстрелил, пуля угодила итальянцу в сердце.

– Вашей сестре не следовало покидать место преступления, – произнес чиновник. – Мы объявим ее в розыск. Смерть этого итальянца – не большая потеря для общества, но никто не обладает правом безнаказанно убивать людей.

– Это была вынужденная самозащита, – пролепетала Евгения. Пальцы ее дрожали, она не чувствовала вкуса лимонада, который находился в заботливо протянутом ей бокале.

– Возможно, – протянул Андреас Кепке, – но так как ваша сестра исчезла, мы не можем реконструировать все события, имевшие место накануне. Я прошу вас, госпожа Терпинина, сообщить мне незамедлительно, если ваша сестра свяжется с вами. И еще… Коза ностра просто так не оставит смерть одного из своих членов, вашей сестре не поздоровится, если итальянцы схватят ее.

Оглушенная внезапным горем, Евгения покинула квартирку на Тальштрассе. Что произошло с Надей и ее сыном, куда они делись?

Она, погруженная в страшные мысли, села в первый попавшийся трамвай. Уставившись в окно, на прохожих, лица которых слились с пестрым пейзажем Гамбурга, Евгения вспоминала. Она хотела убить Надю, а затем обрела племянника… Она взяла бы их к себе, в Берлин, но все снова переменилось так внезапно и кардинально. Что предприняла ее сестра, куда она делась?

Евгения не знала ни единого ответа на многочисленные вопросы, терзавшие ее душу. Железная карета трамвая, позвякивая, громыхала по булыжной мостовой.

Как же быстро и безвозвратно пролетели годы, сколько воды утекло с тех пор, когда Евгения впервые узнала, что у нее будет сестра…

Когда это было? Она сама появилась на свет в рождественскую ночь 1894 года. В ту самую ночь, когда ее мать, урожденная баронесса Елена Петровна Корф, скончалась в родильной горячке…

Отец Евгении, Владимир Арбенин, не принадлежал к знатному дворянскому роду, не обладал крупным состоянием, которое сгладило бы его полумещанское происхождение. Юная Леночка Корф, познакомившаяся с ним на одном из балов, влюбилась немедленно и бесповоротно. Высокий, статный, с обворожительной улыбкой, Владимир Арбенин справедливо считался покорителем женских сердец.

Свадьба ни за что бы не состоялась – родители юной баронессы были против такого брака. Они не нуждались в зяте из захудалого дворянского рода, к тому же без денег, но с большими претензиями. Барон Петр Корф, который считался одним из наушников императора Александра Третьего, рассчитывал на куда более блестящую партию для своей единственной дочери.

Все упиралось в единственную проблему. Родовитый аристократический род Корфов не отличался, мягко говоря, красотой. Для мужчин, которые уже на протяжении почти двухсот лет занимали самые высокие государственные посты и давно вошли в учебники истории как наперсники Петра и Екатерины, красота вовсе не являлась определяющим фактором. Наоборот, самые обольстительные женщины, пораженные глубиной ума и блеском богатства, незамедлительно соглашались стать женами или метрессами тех, кто носил фамилию Корф.

Но женщины… Природа не пощадила их. Женщины были роком и проклятием рода Корф. Увы, несмотря на то что представители этого рода выбирали себе в супруги самых красивых женщин, их отпрыски наследовали блестящие способности и поразительную некрасивость. Толстый приплюснутый нос, низкий нависающий лоб, узкие, утопленные в блиноподобном лице глазки. Корфов скорее можно было принять за крестьян из многочисленных принадлежащих им угодий, чем за представителей связанной родственными узами с несколькими венценосными династиями Старого Света фамилии.

Леночка Корф не была исключением. Ее maman, урожденная княгиня Трубецкая, походила на фреску Леонардо – тонкие черты лица, поразительная улыбка, лучистые глаза. А вот ее единственная дочь стала подлинным ребенком семьи Корф. В девятнадцать лет Леночка весила никак не менее пяти пудов, имела плохой цвет лица, скверные, выдающиеся вперед зубы и склонность к грудной жабе.

Это вовсе не мешало ей увлекаться математикой, ставить физические опыты в специально оборудованной для этой цели лаборатории, писать статьи по астрономии, ввергающие в благоговейный трепет маститых ученых. Леночка чувствовала себя намного уверенней и спокойней в тиши библиотеки, чем на балу, где как мужчины, так и дамы глазели на нее с нескрываемой жалостью, перешептывались и тонко улыбались. На балу Леночка практически не танцевала, кавалеры отдавали предпочтение ее миловидным сверстницам.

Поэтому, когда седеющий красавец Владимир Арбенин увлек Леночку в вихре вальса, она не замедлила в него влюбиться. Леночка думала, что ей суждено остаться старой девой, такая судьба постигла многих представительниц древнего баронского рода, но Владимир, ее Владимир, изменил все в секунду!

Старый барон, посоветовавшись с супругой, долго раздумывал. Несмотря на большое приданое, претендентов на руку и сердце его дочери не находилось. Может быть, Владимир Арбенин не такая уж и плохая партия?

Петр Корф все же решил, что выскочка и плебей Арбенин не имеет права становиться его зятем. Кто он такой? Род Корфов известен уже три столетия, а про Арбениных никто и никогда не слышал.

– И все же, Пьер, – заметила баронесса, – Елене уже почти двадцать… Еще несколько лет, и она навсегда останется в девицах. Физические опыты не заменят нам наследника.

Барон прекрасно знал: если Елена не выйдет замуж и у нее не будет детей, то их род исчезнет. Самое страшное проклятие, какое может постичь старинную дворянскую фамилию.

– Он же обыкновенный охотник за приданым, – возразил барон. – Пусть лучше наш род будет предан забвению, чем в нашу семью войдет этот обманщик и сердцеед.

– Но Пьер, – попробовала возразить жена, – может быть, стоит подумать? Арбенины, в конце концов, дворяне, хотя и мелкопоместные. Это далеко не лучшая кандидатура, но ты уверен, мой дорогой, что другие, обладающие титулом и, возможно, деньгами, возьмут Элен замуж только из-за ее приданого?

– Ты, как всегда, права, – согласился с неохотой барон. – Но Владимир Арбенин мне не нравится. Вот будь у него пара миллионов, однако он беден, как церковная мышь. Нет! Я откажу ему от дома, а ты скажешь Елене, что между ней и Владимиром Арбениным не может быть ничего общего.

Баронесса готовилась сообщить дочери роковое известие, но в ход событий вмешались высшие обстоятельства.

Судьба, как она это умеет, в самый неожиданный момент преподнесла небывалый подарок. Дальний родственник Владимира Арбенина, то ли троюродный дядюшка, то ли давно забытый двоюродный брат, внезапно скончался и оставил ему миллионное состояние. Из прожигателя жизни, потрепанного светского льва и дамского угодника без особых перспектив Владимир Ипатьевич в одну ночь превратился в выгодного жениха и желанного гостя в салонах Петербурга и Москвы.

Он стал обладателем нескольких крупных поместий, солидного капитала, акций железнодорожных компаний и уральских заводов. Старый барон Корф, который намеревался уже без сантиментов отказать Арбенину от дома, призадумался. В конце концов, ловелас, который на досуге занимался рифмоплетством, не такой уже плохой малый, как он раньше представлял себе. Леночка от него без ума. Но это, возможно, и есть самое плохое. Любовь – разве она когда-нибудь приносила счастье?

Внимательно ознакомившись с состоянием финансовых дел свежеиспеченного миллионщика, барон скрепя сердце дал согласие. Арбенин стал человеком, которого нельзя оскорбить отказом.

Пышное венчание, на котором присутствовали сливки столичного общества, прошло в Казанском соборе. О свадебных подарках Арбенина молодой супруге ходили слухи: черная жемчужина, бриллиантовое колье, арабский рысак. Газеты ухватились за такой лакомый кусок, как свадьба вчерашнего вечного должника и богатой, но ужасно некрасивой наследницы громкой фамилии.

Барон даже поразился – если у Арбенина есть деньги, то зачем ему Елена? Значит, он любит его дочь?

В тяжелом свадебном платье, с массой сияющих драгоценностей, юная баронесса смотрелась ужасно. Елена не строила иллюзий касательно собственной внешности. Увы, проклятие рода не обошло ее стороной. Однако несколько ее статей по астрономии вызвали резонанс в научных кругах, все восхищались ее умом, но никто и никогда не делал комплимента как женщине.

И вот – она выходит замуж! Елена была уверена, что Владимир любит ее. Арбенин и сам не понимал, что именно тянуло его к Елене. У него была масса женщин, которые, подобно бабочкам, украшали его жизнь. С Еленой он впервые почувствовал, что его по-настоящему любят.

Молодая чета Арбениных после заключения брака совершила турне по Италии. Владимир, отдавая должное великолепному уму молодой супруги, искоса заглядывался на смазливых итальянок.

Так прошло четыре года. Наконец, настало время задуматься о продлении рода.

Елена была на седьмом небе от счастья, когда семейный доктор сообщил ей, что она ожидает ребенка. Роды планировались в начале января 1894 года.

Старый барон Корф был удовлетворен. До него доходили слухи, что его зять не чурается посещать увеселительные заведения для мужчин и спускает деньги на содержанок, однако он не мог упрекнуть его – он и сам в зрелые годы погуливал на сторону. Дочь Елена, якобы не знавшая об этом, была счастлива. Новость об ожидаемом наследнике окончательно разрушила ледяную стену отчуждения между Петром Корфом и Владимиром Арбениным. Барон уже строил планы – первенец, если это будет мальчик, получит царское имя Александр, не исключено, что и сам государь согласится стать его крестным.

Девочка… Барон предпочитал не думать об этом. Будет мальчик, продолжатель рода, наследник двух миллионных состояний.

Елена, прочитавшая никак не меньше пяти десятков книг по родильному делу, готовилась к тому, чтобы стать матерью, со всей серьезностью. Это будет ее первенец. Она планировала еще двух или даже трех малышей.

Беременность протекала без осложнений. Ощущая толчки изнутри живота, Елена Арбенина радовалась тому, что вскоре подарит человеческому существу жизнь. Она удивительно похорошела.

Владимир, в котором до поры до времени дремал заправский бизнесмен, путем рискованных операцией удвоил капитал, приобрел шикарный дом на Фонтанке, сошелся с интеллектуальной и творческой элитой Петербурга. Он был на короткой ноге с многими знаменитыми литераторами, отчасти интересовался подпольным движением, занялся изданием рафинированных поэтов, которые считались гениями поболее Пушкина. Денег это не приносило, однако Владимир Арбенин, превратившийся в статного седого господина с тонкими усиками и изящной бородкой, мог позволить себе тратить деньги на искусство.

Семейная жизнь четы Арбениных, несмотря на сплетни, распространяемые злопыхателями, протекала на редкость дружно. Елена стала для мужа скорее другом, чем женой. Они подолгу могли рассуждать о массе интересных вещей, Елена, отличавшаяся блестящими математическими способностями, дала Владимиру несколько ценных советов по вложению денег на бирже – это принесло им около ста тысяч рублей. Она знала, что он изменяет ей, однако по странной уверенности она понимала, что он никогда и ни за что не бросит ее. Владимир и не собирался этого делать. Елена устраивала его во всех отношениях. Он внезапно понял, что в университетских кругах как России, так и зарубежья Елена считалась талантливым ученым, и это только добавляло ему гордости за супругу.

Роды начались неожиданно. Елена, чувствовавшая себя ранним рождественским утром неважно, вдруг потеряла сознание, когда одевалась в спальне. Благо, что верная горничная Ляша, которая нянчила Леночку Корф, помогала своей хозяйке с утренним туалетом и оповестила дикими криками весь дом, что госпоже плохо.

Срочно прибывший доктор констатировал чрезвычайно серьезную ситуацию. Все визиты, намеченные на этот праздничный день, были мгновенно отменены. Владимир мерил шагами кабинет на первом этаже, выкуривая одну за другой крепкие сигареты. Он поручил жизнь супруги и ребенка заботам лучших петербургских врачей.