Пыль дорог Баштовая Ксения

— Нел сказал, ты знала, что я приеду? — поспешно перевел разговор на другую тему менестрель.

— А ты сомневаешься? — спросила женщина. — Твоего спутника я тоже видела. — Она перевела взгляд на стоящего рядом Каренса и улыбнулась: — Могу ему погадать.

— Не верю в предсказания, — фыркнул мошенник, но руку протянул.

Ташена медленно провела пальцами по линиям его ладони, смотря куда-то сквозь Каренса. Потом вздрогнула и улыбнулась:

— Ты будешь хорошим учителем.

Каренс ожидал чего угодно, но только не этого:

— Каким, к Великому духу, учителем, делать мне больше нечего.

— Будешь, — мягко повторила гадалка. — И ученика хорошо воспитаешь.

Шулер выдернул ладонь из цепкой хватки орчанки и поспешно отступил на шаг.

— Вот еще! — Он покосился на приятеля и бросил: — Раз мое будущее мы узнали, я пойду прогуляюсь. — Мошеннику очень не хотелось узнать о себе еще что-нибудь новое и интересное.

Проводив его взглядом, менестрель ухмыльнулся:

— Хорошо ты над ним пошутила. Из него учитель, как…

— Я сказала правду, — покачала головой орчанка. — Я видела его судьбу.

Менестрель только фыркнул удивленно: кого-кого, а уж Каренса в роли учителя он представлял меньше всего. Впрочем, предположить, что он сам назовется чьим-либо мастером, Найрид тоже не мог. А раз так, надо поговорить о другом:

— Ты видела еще что-нибудь, кроме того, что я приду в табор?

Таше печально покачала головой:

— Нет. Вот только, Най, прошу тебя, будь осторожнее: тебя ищут опасные люди.

Менестрель удивленно покосился на нее:

— Кому я нужен? Граф Арзиел не настолько любит свою жену, чтобы разыскивать меня по всему Гьерту, да он и лица-то моего не видел.

Орчанка, тихо застонав, спрятала лицо в ладонях:

— Най, я говорю не о твоих любовных похождениях. Чем у тебя мозги вообще заняты?

— А что я такого сказал? — возмутился музыкант.

— Ничего, — не выдержала Ташена. — Кроме того, ты забыл, кто ты и кто твой отец.

Менестрель поправил гитару, ремень которой сползал с плеча:

— Хочу тебе напомнить, что папа ушел из табора до моего рождения.

— Думаешь, его отказ лишает тебя дара? Или, по-твоему, младшая ветвь сможет перекрыть старшую? Ни у барона Старена, ни у Нела никогда не будет твоего дара, и ты это знаешь не хуже меня.

Если бы орчанка не говорила почти шепотом, можно было бы сказать, что она кричала.

Найрид только нервно дернул плечом:

— Знаю. Но следующим бароном будет Нел. А потом — его сын. А потом — сын его сына. Мне не нужна власть в таборе.

Таше вздохнула, отбрасывая с лица прядь волос:

— Когда-нибудь ты все равно вернешься, Най. Рано или поздно.

— Лучше поздно, чем рано, — отрубил менестрель. — И не надо решать за меня мою судьбу. Тебе же никто не искал жениха, когда ты объявила, что никогда не выйдешь замуж. И даже причины не выясняли.

Зеленая кожа орчанки посерела:

— Моя жизнь — это только моя жизнь. И от нее не зависит судьба всего племени. В отличие от твоей.

— Старен прекрасно справляется, — процедил Найрид.

— У него нет твоего дара! — Орчанка чуть не плакала.

— Кажется, мы возвращаемся к тому же, с чего начали.

Ближе к вечеру разгорелись костры. Острые узкие языки пламени тянулись вверх, желая попробовать небо на вкус. Несмелые гитарные переборы разорвали тишину летней ночи. Звяканье бубна вплело ритм в мелодию. Взметнулись цветастые юбки, звон монист откликается биением сердца. И кружатся вокруг костра танцующие, гитарный бой звучит в крови, блестят глаза.

Найрид некоторое время молча наблюдал за танцующими, а потом медленно отступил на шаг, скрываясь в полумраке.

Фрина стояла, склонив голову набок, и, задумчиво прищурившись, смотрела, как кружится в танце Роз. Девочка вздрогнула всем телом, когда на плечо ей легла рука.

— Фриви, не бойся, — поспешно заверил ее менестрель. — Я просто хочу сделать тебе маленький подарок.

Малышка перевела на него взгляд:

— А я не хочу за тебя замуж.

От таких заявлений, высказанных трехлетней девочкой, менестрель слегка оторопел.

— А я и не предлагал выходить за меня замуж, — улыбнулся он.

— Но ты ж назвал меня Фливи, а это — если хочешь жениться, — не успокаивалась малолетняя хулиганка.

Найрид поспешил внести ясность:

— Это, скорее, означает, что тот, кто так к тебе обращается, очень хорошо к тебе относится.

— Да? — заинтересовалась девочка. — А Лоза можно Лозви назвать?

Музыкант подавился смешком, на миг представив реакцию мальчишки на попытку переделать его имя на женский манер.

— Зови лучше просто Розом, — поспешно предложил он. Девочка важно закивала:

— А подалок?

Небольшую неразменную монету пришлось искать долго. Затерявшись в кошельке, она упрямо пряталась среди других сребреников. Наконец Найрид смог-таки извлечь ее и протянул на ладони девочке:

— Держи. Это тебе.

Та, потянувшаяся было вперед, поспешно спрятала ладошку за спину:

— А мне мама не лазлешает от незнакомцев подалки блать.

— Правильно мама говорит, — с трудом выдавил улыбку менестрель. — Но я ведь не незнакомец — ты меня уже видела.

Фриви на мгновение задумалась. Затем одним коротким жестом сгребла с ладони монету и умчалась:

— Лозви! Лозви! Глянь, что мне подалили!

Из табора путешественники ушли на рассвете. Каренс искренне надеялся, что ему удастся выспаться хотя бы среди родичей менестреля, но, увы, поутру его довольно грубо растолкали. Когда мошенник попытался возмутиться, менестрель пожал плечами:

— Я ухожу, а ты, значит, пойдешь один.

Повторять свою угрозу менестрелю не пришлось. Несмотря на то что до столицы оставалось всего ничего, шулеру казалось, разойдись они с менестрелем сейчас — и вряд ли когда свидятся вновь. А мошенник привык доверять интуиции — без чутья долго не проработаешь.

Ветер ласково перебирал травинки. Небесная синева отражалась в тонком ручейке, а упавший в воду кузнечик отчаянно пытался доплыть до берега. Мошенник подхватил на ладонь тонущее насекомое, выплеснул через плечо и ускорил шаг: менестрель уже ушел вперед.

От табора они отошли быстро. Казалось, прошло всего несколько минут, а цветастые кибитки уже едва видны на горизонте. Менестрель молчал, задумавшись о чем-то своем. Джокер никак не мог оправиться после предсказания о грозящем ему воспитания молодежи, а потому к разговору особо расположен не был. Так что из размышлений его вывел неожиданный вопрос менестреля:

— Рен, слушай, а что бы ты сделал, если бы вдруг узнал, что у тебя есть дочь или сын?

— Ты все еще после разговора с трактирщицей отойти не можешь? Забудь! — отмахнулся шулер.

— Да при чем здесь она? — вспыхнул Найрид, совершенно не ожидавший подобного поворота. — Я вообще говорю, в общегьертском масштабе.

Мошенник остановился, бросил на музыканта заинтересованный взгляд:

— И сколько у тебя таких… В общегьертском масштабе?

— Да иди ты, я серьезно, а он ерничает, — обиделся Найрид и до самого города не разговаривал.

Корель раскинулась на берегу полноводного Кнаса. Некогда река протекала по Тангерским джунглям, но сейчас половину лесов вырубили.

Гьерт славится многорасовостью. Такой дикой смеси всех народностей не найдешь ни в Дикой степи, ни в Островной империи. В Корели же большинство жителей были либо гоблинами, либо полукровками. Поговаривали, что в венах местного герцога текла толика крови коренного обитателя джунглей.

В любом случае обсуждать в Гьерте вопрос предков крайне неразумно: даже самый чистокровный эльф может на поверку оказаться фавном. Так что ни мошенник, ни все еще не позабывший обиду менестрель задавать подобные вопросы не собирались.

Мрачный Найрид ткнул пальцем в сторону вывески «Дочь саламандры» и обронил:

— Остановимся там. Иди снимай комнаты, а я пройдусь по городу, может, заработаю.

— Так есть же деньги, — растерянно протянул джокер. Менестрель только отмахнулся. Настроение у него было хуже некуда. Казалось бы, короткий разговор с приятелем. И вспоминать-то нечего. Но, увы, музыкант был очень расстроен. Он присел на бортик общественного фонтана и провел ладонью по деке гитары.

— Господин Лингур? — Мягкий голос вывел его из задумчивости. Палец соскользнул со струны, вызвав фальшивую ноту.

Менестрель вскинул голову: перед ним стоял, перекатываясь с носка на пятку и обратно, юноша лет двадцати. Чуть раскосые глаза выдавали в нем потомка коблинаев, а тонкие музыкальные пальцы — творческую натуру.

За спиной парня застыли огр и горгулья.

— Чем могу помочь? — вежливо поинтересовался менестрель, приглушив ладонью недовольное ворчание басовой струны.

— Я не ошибся? — на всякий случай уточнил нежданный собеседник.

Музыкант пожал плечами:

— Нет, но, боюсь, я не знаю, чем вызван такой интерес к моей скромной персоне.

Юноша улыбнулся:

— Господин Лингур, я вам все расскажу, но прежде пройдемте со мной.

— А если я откажусь?

Новая улыбка:

— Боюсь, моим сопровождающим это не понравится.

— А если я позову городскую стражу? — Беседа проходила в столь спокойных тонах, что несведущий мог решить, что это двое приятелей обсуждают свою недавнюю встречу. И лишь побелевшие костяшки пальцев, сомкнувшихся на тонком гитарном грифе, выдавали напряжение.

— Боюсь, господин Лингур, городская стража с радостью выполнит приказ эмиссара герцога Корелийского и доставит вас по назначению. Может, вы пойдете со мной по собственной воле?

Вести то ли пленника, то ли гостя в особняк герцога Артаир (а это был, разумеется, именно он) не стал. Менестрель не жилец — это ясно даже идиоту, а потому заводить знаменитого музыканта на глазах у всего честного народа в герцогский дом было бы равносильно самоубийству.

Для обстоятельного разговора самым подходящим местом оказался крохотный домик на окраине Корели: стены заплетены плющом, окна занавешены, входные двери укреплены полусотней заклинаний. Никто не знал, кому принадлежит это полузаброшенное жилище. Даже подчиняющиеся Артаиру огр и горгулья не могли показать тех, на кого они работают: общаясь с наемниками, юноша всегда предусмотрительно пользовался недавно появившимся заклятием личины.

Руки менестрелю связали, едва странная компания переступила порог дома. Правда, присесть на стул все-таки позволили. Сам пленитель разместился на небольшой софе напротив:

— Господин Лингур, прошу прощения за столь суровые меры, но вы же понимаете…

— Ничего я не понимаю, — отрезал менестрель, косо поглядывая на небрежно брошенную в углу комнаты гитару — не дай Скхрон, тот же огр наступит.

Артаир печально вздохнул:

— Господин Лингур, вам не следует считать меня за идиота. Я знаю, что вы старший сын оркского барона. Я знаю, что по этой линии передается определенный дар. В вашем случае этот дар — способность убивать без оружия либо магии. Поверьте, пришлось искать очень долго, но у нас получилось. А потому, будьте так любезны, — из голоса исчез всякий намек на доброту, — расскажите, как это делается.

Менестрель небрежно закинул ногу на ногу и, зацепив о колено связанные руки, рассмеялся:

— Боюсь, вы что-то путаете. Ничего подобного я не умею. Я музыкант, не более того.

В глазах Артаира промелькнул гнев.

— Господин Лингур, не стоит пытаться меня обмануть. Я знаю, что вы — это именно вы…

— Господин — не знаю, как вас по имени, — грубо оборвал его Найрид, — смею заверить, что вас обманываю не я, а те, кто рассказал вам подобный бред. Я — музыкант. Я отродясь не держал в руках оружия

— Я и не говорю про оружие.

— Я никогда не убивал и не умею этого делать, — резко сказал менестрель. — И если вам кто-то наплел подобную чушь, то идите и выясняйте, какого черта меня решили оболгать.

— Но вы ведь сын барона Лингура?

— Сын.

— И?..

— У орков нет и никогда не было никаких особых даров, — отрубил менестрель.

— Вы уверены?

— Мне поклясться?

Юноша вздохнул, встал и медленно и четко начал:

— Господин Лингур, я хотел бы сказать вам следующее. Я неоднократно слышал ваши произведения. Я всегда почитал ваш талант. Я благоговею перед вашей музыкой. Я считаю, что с вашей смертью Гьерт потеряет очень многое.

— Благодарю за комплимент, — усмехнулся менестрель. Артаир на мгновение склонил голову в поклоне — и вышел из комнаты.

Плотно закрыв за собой дверь, он бросил замершим у входа огру и горгулье:

— Он слишком много знает. Убить. — И растаял в зеленоватом облаке портала.

Наемники переглянулись, горгулья взвесила в руке тяжелый кинжал…

До выбранного заговорщиками дня оставалось не более двух суток. Артаир принес неутешительные вести: дар оркского барона — всего лишь миф. От идеи пришлось отказаться.

Да черт с нею, с этой идеей, решил герцог Корелийский. Среди быдла уже давно посеяны ростки гнева. Ненависть к троллям колосится буйными травами. Кинь лучину — и на сухом хворосте разгорится костер. А пока стоило заглянуть в Пиковую гильдию: герцог еще вчера оставил заказ — следовало выяснить, будет ли он принят.

С фавном, работающим связующим звеном между заказчиками и пиковым тузом, герцог должен был встретиться у входа в Императорскую библиотеку. Господин Доран (герцог, как ни старался, не смог выяснить, какую ступень в криминальной иерархии он занимает) стоял, опершись рукой о гриву каменного льва, лежащего на широких перилах близ входа.

— День добрый, — поприветствовал он герцога.

Герцог выдавил улыбку:

— И вам того же, господин Доран. Заказ принят?

Фавн вздохнул и, переступив с копыта на копыто, покачал головой:

— Увы, в течение ближайшей недели заказы не принимаются. Таково решение пикового туза. — Перед лапами каменного льва, словно по волшебству, появился небольшой кошелек — возвращаемый убийцами аванс.

Такой подножки герцог Корелийский попросту не ожидал. Черт с ним, с баронским даром, но отказ Пиковой гильдии — это уже чересчур. И ведь надо-то всего ничего: ровно через два дня, ночью, перерезать глотку главе гильдии купцов. Задаток был внесен хороший — и пики отказываются от работы?

Герцог сам не заметил, как озвучил вопрос. Фавн только вздохнул:

— Таково решение пикового туза. Кстати, обращаться к гастролерам не советую.

Герцог сплюнул под ноги, чувствуя, как стягивается на шее удавка. Хотя остается ведь еще один вариант. Но фавн словно прочел мысли заказчика:

— Трефы тоже не возьмутся. У них тот же мораторий. Кровь Та-Лиэрна! Что делать?

Герцог окинул фавна задумчивым взглядом. И медленно пододвинул к его ладони, лежащей на каменных перилах, тяжелую золотую монету: крупную, идущую из расчета даже не десять сребреников, а сто.

— Пиковый туз запретил, — заискивающе начал он, — но мы же с вами разумные существа. Вы ведь могли принять этот заказ и до запрета, не так ли?

Доран скользнул пальцами по блестящей поверхности злотого и вкрадчиво поинтересовался:

— Вы сообщали кому-нибудь о нашей встрече?

Что-то жуткое было в голосе неприметного фавна, отчего герцог поежился и поспешно соврал:

— Конечно.

— Только поэтому вы не умрете сейчас. Это произойдет… Когда должен быть выполнен заказ? Правильно, через два дня, — мягко сообщил ему фавн. — Смерть в результате несчастного случая. В нашей гильдии не принято решать вопросы через голову пикового туза.

Герцог Корелийский почувствовал, как сердце сжала невидимая рука: в карих глазах фавна не было ни малейшего намека на смех.

— Вы мне угрожаете? — прокаркал герцог, чувствуя, как у него пересохло в горле.

— Что вы, — рассмеялся Доран. — И в мыслях не было. Как я могу угрожать столь уважаемому человеку — я ведь не имею никакого отношения к Пиковой гильдии. Считайте это просто предсказанием.

Менестрель появился ближе к полуночи, когда мошенник уже отчаялся. Музыкант, пьяный, как последний брауни, толкнул дверь, при этом ударив трактирщика, решившего запереть на ночь свое заведение. Покачиваясь, как в дикий шторм, Найрид покосился на трактирщика, прижимающего ладонь к кровоточащему носу, и плюхнулся на лавку, чудом не промахнувшись.

— Трактирщик! Вина! — рявкнул он, окидывая пьяным взором комнату.

Хозяин таверны, молодой крепкий тролль, мгновенно забыв о боли, метнулся к стойке, и через мгновение перед загулявшим музыкантом стояли несколько кувшинов и кружка.

Найрид плеснул вино в чашку и отхлебнул. Каренс мгновенно оказался рядом с ним:

— Что происходит?! Какого черта?!

— А, это ты, — поднял на него пьяный взгляд музыкант.

— Я. И я не пойму, какого черта ты так пьян.

Музыкант только ухмыльнулся:

— Завидуешь? Садись, выпьешь со мною.

Ничего не понимающий мошенник плюхнулся на скамейку напротив и, не особо заморачиваясь поисками кружки, отхлебнул прямо из кувшина:

— Ну?

…Трактирщик, замкнув дверь, давно ушел спать, решив, что ничего ужасного эта парочка не сотворит. Отблески свечи метались по потемневшим от времени стенам, ветер шумел в каминной трубе, под столом валялись пустые бутылки, обмотанные шпагатом, а менестрель все продолжал свой рассказ.

— А потом я их убил, — обыденным голосом закончил он, исподлобья глядя на ошарашенного мошенника.

— Как? У тебя же руки были связаны!

Найрид пьяно ухмыльнулся:

— Ручками. Дар передается от отца к старшему сыну рода Лингур. Дотрагиваешься до существа и говоришь про себя: «Хочу, чтобы у него остановилось сердце». Хороший дар, не правда ли? — Нетрезвый смешок. — Теперь я убийца. Прелестно, да? Менестрель — и вдруг душегуб. Профессиональный. Одним прикосновением — любого. А ведь ты меня боишься, — вдруг поменял он тему разговора. — Боишься. Хочешь, я прикоснусь к твоей ладони и скажу: «Хочу, чтобы у тебя остановилось…»

Мощная оплеуха опрокинула менестреля на пол:

— Ты пьян, — брезгливо обронил Каренс— Иди проспись.

Новая хмельная ухмылка. А когда музыкант скрылся в своей комнате, мошенник одним глотком осушил стоявшую на столе кружку вина, стараясь на обращать внимания на то, как дрожат руки.

Поутру, когда солнце несмело пробежало по крышам домов и заглянуло в окна, менестрель медленно спустился со второго этажа в общий зал. Голова болела так, словно вчера он выпил не меньше бушеля вина.

К удивлению музыканта, привыкшего, что джокера раньше полудня не поднимешь, тот уже сидел за столиком и, уставившись куда-то вдаль, неспешно цедил из кружки.

— Будешь? — мрачно поинтересовался Каренс, подталкивая к заспанному певцу початую бутылку.

Найриду стало дурно от одного запаха:

— Нет!

— Как хочешь, — пожал плечами мошенник.

Музыкант опустился на соседнюю лавку, провел ладонью по встрепанным после сна волосам, а потом, вопреки недавнему заявлению, отобрал у мошенника кружку и отхлебнул:

— Что я тебе вчера понарассказывал?

— Много чего, — хмыкнул Каренс и, не дожидаясь, пока помрачневший менестрель просчитает все возможные варианты вчерашнего диалога, сообщил: — Хотя в принципе, ничего нового я почти не узнал. В столицу идем или ты решил здесь задержаться?

— Идем, конечно. А где же моя гитара? — расстроенным голосом спросил Найрид.

— В твоей комнате. Я туда отнес.

Менестрель столь поспешно рванулся в свой номер, что чудом не опрокинул стол.

Новое неприятное открытие ждало музыканта, когда он расплачивался с трактирщиком. Отобрав у мошенника деньги, он так и не удосужился вернуть их обратно, а во вчерашнем загуле как-то незаметно все спустил. Осталась лишь пара монет, чтобы заплатить за ночлег да купить еды в дорогу. Мошенник готов был его придушить.

В паре кварталов от городских ворот, у крошечного неприметного дома, собралась целая толпа. Сновали любопытные зеваки, застыли гордыми статуями стражники.

— Что происходит? — протолкался вперед мошенник.

Заинтересованно подпрыгивающий гоблин, пытающийся разглядеть хоть что-то через головы собравшихся, бросил короткий взгляд на пропыленного мужчину и обронил:

— Два трупа нашли.

— Криминальные?

— Да нет, похоже. Ни ранений, ни магии.

Больше задавать вопросов джокер не стал.

Из города путешественники вышли ближе к полудню: пока налоги уплатили (в Корели явно не понимали, что проще собирать с входящих, чем с выходящих), пока через ворота прошли.

До столицы оставалось всего ничего. Мошенник думал, что ближе к рассвету они сделают привал и, отдохнув, двинутся со свежими силами. Но злобный и коварный мастер заявил, что лучше дойти до Алронда сейчас — остановиться ночью в пригороде, а с рассветом пройти через ворота. Тем более что в столице заработать денег с утра будет намного проще.

При упоминании имеющейся экономической проблемы у мошенника возникло подозрение, что менестрель над ним издевается.

На рассвете, стоя перед воротами столицы, музыкант пожал руку приятелю:

— До встречи.

— Ты не пойдешь в город?

— Пока прогуляюсь по пригороду, — поморщился менестрель. — Здесь слушатели не настолько избалованные. А тебе удачи с поисками ученика.

— Отстань ты со своим учеником, — фыркнул мошенник. — У меня его нет и никогда не будет. Делать мне больше нечего, только сопли вытирать.

— Ну-ну, — улыбнулся Найрид. — Таше редко ошибается.

Они расстались утром. А уже ночью… Ночные события вошли в историю Гьерта как самое страшное восстание — Ночь Алого Платка. Ночь, когда погибли очень и очень многие…

Колокольный звон разорвал тишину. Факельные огни ядовитой змейкой бежали по улицам. Женский крик полоснул по ушам острым клинком.

Фавн проверил навесной замок на дверях библиотеки и медленно пошел по темным коридорам. Окна защищены мощными заклинаниями, двери не вышибет даже огр.

Можно спокойно пройти в свою небольшую комнатку, плотно прикрыть дверь и достать из потайного шкафа тяжелый кинжал с черненым клинком. Обещания надо выполнять, не так ли? Особенно если они даются столь важным людям.

Одно-единственное нарушение собственного запрета не страшно. Тем более кто докажет в такой сутолоке, что это был заказ?

Кстати, именно по этой причине трефы и пики отказались от работы. То, что император подавит бунт, несомненно. По улицам прольются реки крови, а раз так, то каждого убийцу ждет кара. А как докажешь, что ты не был среди бунтовщиков?

Хорошо бубнам. Они найдут способ вывернуться из этой передряги.

Червам — еще лучше.

Донна Эштас нарисовала последнюю стрелку на веке, взглянула на свое отражение в небольшом ручном зеркальце и поинтересовалась у сидящего на кровати обнаженного до пояса тролля лет двадцати:

— Как я выгляжу?

— Ты, как всегда, прекрасна, — вздохнул он, встал и, подойдя к ней, приобнял за плечи: — А я так и не могу понять, что ты во мне нашла.

Она прижалась щекой к его ладони:

— Ты — это ты, а это — самое главное.