Царский сплетник Шелонин Олег

— Он самый, вражина! Не извольте сумлеваться! Лично ему рученьки-ноженьки вязал.

— Вот этот вот задохленький десяток моих лучших стрельцов… — Царь еще раз окинул взглядом юношу. По сравнению с мощными, массивными стрельцами Виталий и впрямь выглядел не очень представительно. — Да я вас всех… — Сбитая скипетром шапка стрельца полетела на пол, — Тоже мне сотник! Разжалую! Державу подержи, мешается.

Федот покорно принял из царских рук большой шар с крестом и бережно держал в руках, пока царь-батюшка скипетром охаживал его самого, как говорится, в хвост и в гриву.

— Царь-батюшка, — взмолился писарь, — вы бы скипетр пожалели. Он ить золотой. А вдруг погнется?

— Твое дело маленькое, — пропыхтел царь, — писарское. Садись и пиши. Сейчас допрос снимать будем. Ишь, учить меня вздумал.

Спустив пары, царь отнял у сотника свою державу, отвесил ему напоследок хорошего пинка и повернулся к Виталию. Писарь тем временем поспешил сесть за столик, разложил перед собой бумаги, поставил чернильницу-непроливайку, макнул в нее гусиное перо и застыл в ожидании начала допроса.

— Ну сам все расскажешь али сразу на дыбу? — грозно спросил царь.

Не успел юноша открыть рот, как палач за него тут же ответил:

— Ничё не скажет, царь-батюшка. Я тут с ним уже потолковал. Ни в какую! Пусть меня режут, говорит, пусть бьют, пусть на дыбе подвешивают, ничё не скажу! А вот ежели испанские сапоги на меня примерить…

— Да задолбал ты меня своими сапогами, Малюта! Я тебя спрашивал? — возмутился царь.

— Так я ж в интересах дела, — стушевался палач, — чтоб, значится, время ваше драгоценное зазря не тратить.

— Правду мой палач говорит? — уставился на Виталий царь.

— Врет, — лаконично ответил юноша. — Наоборот, это он меня уговаривал молчать, пока меня пытать будут. Вы бы его проверили. Может, засланный какой?

— Что? — ахнул палач, — Это я засланный? Да я верой — правдой… Царь-батюшка, — рухнул на колени Малюта, — не верь супостату! Я свой! Исконно русский! Вот истинный крест…

Царь внезапно рассмеялся.

— А ты ловок, шельма, — погрозил он пальцем Виталию. — В первый раз вижу, чтоб палач перед узником на коленях стоял.

— Я не перед ним, я перед тобой, царь-батюшка, на коленях стою, а этого изверга я сейчас лично на дыбу аль куда прикажете…

— Помолчи, Малюта, — отмахнулся царь, — с тобой все ясно. Все с иноземными новинками носишься. И чего ты к этим сапогам привязался?

— Так вещь-то какая! Да ты на себе испробуй!

— Чего сказал?! — изумился царь.

— Ну тогда на нем, — ткнул пальцем в немца палач.

— Найн!

— Вот видишь, — повернулся к Виталию Малюта, — только ты остался, больше не на ком испытывать.

— Ваше величество, — устало вздохнул юноша, — наденьте на него намордник, и давайте наконец с этим кончать. Спрашивайте, чего хотели, а то мне уже надоело тут висеть.

— Ишь какой нетерпеливый… — Царь почесал скипетром затылок, заставив корону съехать на лоб, — Ладно. Попробуем. Но отвечай как на духу. Кто таков? Чьих будешь?

— Так, давайте сразу определимся, — строго сказал юноша, привычно беря инициативу в свои руки, — что буду я ничьих. Я сам по себе. Свободный человек. Никому не принадлежу и никому не подчиняюсь. Это во-первых. Во-вторых, зовут меня Войко Виталий Алексеевич. Теперь ваша очередь.

— Какая еще очередь? — опешил царь.

— Культурные люди, — пояснил юноша, — прежде чем приступить к светской беседе, обычно сначала представляются друг другу. Я представился. Теперь ваша очередь.

— Я так и знат! — возликовал глава купеческой гильдии. — Он ест културный человек! Руссиш найн! Иностранный поттанный!

— Да помолчи ты, зубная боль! — сморщился царь. — Ладно. Так и быть, представлюсь: царь Гордон… стоп, а ты что, обо мне ни разу не слыхал?

— Не-а, — мотнул головой Виталий, — я не местный.

— Ну да… мои подданные так не одеваются, — Гордон окинул довольно необычный для этих мест наряд юноши, — Ну давай, иноземный гость не местный, рассказывай: кто ты такой, откуда, как сюда попал, зачем стрельцов моих побил?

— Вообще-то я не иноземный, — вздохнул Виталий, — Не местный, но и не иноземный. Русский я.

— Чем докажешь? — бодро спросил царь.

— Тебе что, паспорт, что ли, показать? — разозлившись, перешел на «ты» Виталий.

— А что это такое?

— Ну… удостоверение личности. Свидетельство о том, что я живу в России. Прописан в Рамодановске.

— Прописан? — заинтересовался Гордон. — Ты что, ЦПШ прошел?

— Если речь идет о церковно-приходской школе, то нет. Я академию заканчивал.

— О! Ви ест ученый? — оживился Вилли Шварцкопф, — Кельн? Оксфорд?

— Рамодановский филиал Московской академии. Журфак.

— О! Эр ист френч, француз! Все! Ваше величество, он не ест ваша юристикция.

— Любой иностранный шпион есть моя юрисдикция, — жестко сказал царь, и, почувствовав в его голосе металлические нотки, глава купеческой гильдии поспешил заткнуться. — Он только что сказал, что русский. Тогда при чем здесь франция?

— Я и есть русский, — подтвердил Виталий, — А журфак — это факультет журналистики. Обычная аббревиатура.

— Гм… говоришь вроде по-русски, — удивился царь, — а слова иноземные. Даже я таких не знаю. Шпрехен зи дойч? — внезапно рявкнул он.

— Найн! — чисто автоматически ответил юноша.

— Вот он и попался, шпиён иноземный!!! — радостно завопил палач, — Ну царь-батюшка, ты — голова! Можно теперь на него сапожки примерить?

— Что на это скажешь? — весело спросил Виталий царь.

— А то и скажу: найн! По-немецки я совсем ни бум-бум. Немножко читаю со словарем, и все. Вот если б ты спросил: ду ю спик инглиш? — был бы другой расклад. Английскому нас учили серьезно. Я же журналист. Без английского нам никак нельзя. Правда, его я тоже не знаю. Вернее, знаю на уровне: три пишем, два в уме. Чуть из академии из-за него не выгнали, — честно признался юноша, — Так что можно считать, читаю со словарем.

— Это как? — не понял царь.

— Это так. Берешь английский текст и за каждым словом ныряешь в англо-русский словарь. Языки мне никогда не давались. Но ничего, я ж на русском пишу. Читатели пока не жаловались.

— Хочешь сказать, что ты писарь?

— Ну да.

— Царь-батюшка! — заволновался писарь, — Не верю я ему! Ну какой он писарь? Ты на рожу его срамную синюшную посмотри! Да разве писарь одними ручками да ножками твою царскую охрану так бы раскидал? Как он стрельцов гонял! Человек двадцать с ним справиться не могли, пока он случайно Ваньку Левшу не зацепил да его штоф водки не разбил. Да если б Ванька нашим исконно русским оружием — дрыном — его по затылку не благословил, ни за что б не взяли. Так бы до сих пор городскую стражу и гонял.

— Да-а-а… — почесал затылок царь, — согласен. Подозрительный писарь. Ну-ка тащите сюда его суму.

Приказание было выполнено молниеносно. Царь Гордон сел на корточки и лично начал копаться в вещах Виталия. Видеокамеры и цифровой фотоаппарат поставили его в тупик.

— Это еще что такое? — Повертев фотоаппарат в руках, он случайно нажал кнопку съемки, — Ай! — Яркая вспышка осветила пыточную.

— Нападение на царя!!! — завопил сотник.

— Не ори, живой я, — осадил его Гордон, — Ух ты! — ахнул он, увидев на дисплее фотоаппарата свою изумленную физиономию. — Да ты еще и колдун, шпион. С тобой надо держать ухо востро.

— Дарю, — тут же среагировал Виталий.

— Благодарствую. А тут у нас что?

Царь извлек из сумки элегантный флакончик, откупорил крышку, и по пыточной разлился тончайший аромат французских духов.

— Я же говорил! — не удержался Вилли, — Он ест заморский купец!

— А вдруг тать? — усмехнулся Гордон, — Вдруг ограбил кого?

— Да никого я не грабил! — Виталию все это уже порядком надоело, — Это обычный рекламный коллаж. А духи и впрямь заморские. Я его читателям рекламирую, чтобы объем продаж увеличить. Работа у меня такая. Вообще-то нет. Работа у меня другая, а это не работа, а приработок. У меня другая специализация — криминальная хроника. Веду отдельную рубрику в еженедельнике «Рамодановский Вестник».

— Ну вот, опять словами непонятными говорить начал, — вздохнул царь. — Давай-ка по порядку. Откель ты все-таки будешь?

— Из Рамодановска, — сердито буркнул Виталий.

— Что такое Рамодановск?

— Город.

— Где он находится?

— В России.

— Я такого города в своем государстве не знаю, — покачал головой Гордон.

— Ну Русь-то, она большая, — удрученно вздохнул Виталий. — А у тебя, кстати, Русь большая?

— За десять ден верхом не обскачешь, — гордо сказал царь Гордон.

— Ну тогда можно сказать, что Рамодановск за рубежом.

— То ест иностранный поттанный, — опять не удержался от реплики Шварцкопф.

— Федот, гони его в шею, — не выдержал наконец Гордон.

Протестующего немца выволокли из пыточной.

— Я ест протестоват! Я буту жаловатса!

Как только его крики затихли вдали, царь продолжил допрос:

— Итак, ты из города Рамодановска, который находится за рубежом, но почему-то на Руси, то есть в моем государстве. И как же получилось, что я такого города не знаю, не объяснишь?

— Я ж говорю, Русь большая. Может, ты какой городишко и проглядел.

— Деревеньку мелкую еще могу проглядеть, но город… И много в этом городе жителей?

— Согласно последней переписи населения полтора миллиона.

— Издеваешься? — разозлился Гордон, — Да во всем моем государстве столько народу не наберется. Малюта, тебе сегодня повезло. Готовь испанские сапоги.

— Слушай, царь, — поморщился Виталий, — не помогут тут ни сапоги, ни дыба, ни каленое железо. Ничего не поможет.

— Это еще почему?

— Потому что, как бы складно я ни врал, ты все равно не поверишь, а если правду расскажу, и подавно. Я и сейчас вишу тут на цепях и не могу понять, во сне я или наяву? Такого со мной еще никогда не было. Рассказать кому — бред! Никто не поверит. Не, все равно ничего не получится.

Гордон взял видеокамеру, задумчиво повертел ее в руках.

— А ты попробуй, — предложил он, — может, и получится. Эй, табуретку сюда!

Палач тут же поставил перед державным табуретку с дыркой посередине. Царь заглянул в отверстие, увидел торчащий оттуда кол и кротко дал палачу в ухо.

— Идиот! Табуретку для меня, а не для узника!

Стрельцы поспешили подсунуть под седалище царю-батюшке кресло, он примостился на нем напротив Виталия и приготовился слушать.

Терять юноше все равно было нечего, и он начал рассказывать. Все без утайки. Все, что произошло с ним за эти сумасшедшие дни. И что интересно, Виталий видел по глазам державного, что он ему верит. А как только юноша дошел в своем рассказе до Вани Лешего, Гордон тут же приказал всем стрельцам, кроме сотника, покинуть камеру. Писарь едва успевал строчить, конспектируя исповедь корреспондента. Из-под гусиного пера во все стороны летели чернильные брызги.

— Да, забавную историю ты мне рассказал, Лексеич. Не все, правда, понял. Как, например, понять терем в русском стиле? Ну я про тот терем, где ты с чертями встретился? Что, есть еще какой-то стиль?

— Конечно. Ренессанс, готический, ампир…

— Да, вампиры нас достали. Много в последнее время здесь развелось нечисти поганой, иноземной. Жалобы на них уже не раз поступали. Ну с чертями все ясно. На чертову мельницу тебя занесло. Редко кому оттуда живым уйти удавалось. Знатный ты витязь, раз сумел отбиться.

— Так я до академии воином был. В армии служил. Спецназ. Много чему научили.

— Парашка твоя тоже девица странная. Непростая девка, ой непростая. Околдовала тебя, видать, потому и в драку с моей стражей ты с дуру ума полез. Все равно многое непонятно мне. Ясно только, что какая-то неправильная у тебя Русь… ну та, в которой Рамодановск. Как ты сказал? «Доведет тебя дорожка дальняя до места заветного»?

— Ага. Так эта мадам и сказала.

— И с этим понятно. А вот из того, что ты мне тут про Рамодановск рассказывал, многое не понял, — честно признался царь.

— А ты спрашивай, объясню, — предложил Виталий.

— Что такое редакция, в которой ты служил?

— Ну средство массовой информации. Газету мы там выпускаем.

— Что такое газета?

— Буковки на листке. Все последние новости туда заносятся, люди читают и узнают, что в мире вокруг интересного происходит.

— Так ты все-таки писарь, выходит?

— Ну типа того. Я ж говорю, криминальную хронику в нашем еженедельнике веду. Вот, — скосил Виталий глаза на наручные часы, вместе с рукой прикованные к стенке, — наградили недавно за разоблачение группы опасных преступников.

— Так, опять не понял. Тогда ты, выходит, из стражников, а не из писарей.

— С чего вы взяли?

— У нас преступников стражники из Разбойного приказа ловят, ну и стрельцы им порой помогают.

— А у нас милиция. Ты неправильно понял, царь. Я их не ловлю. Я их изобличаю. Журналистское расследование провожу. А когда преступник изобличен, остальное уже дело техники. Стражникам их тогда только взять за жабры остается. Мне главное — все это потом красиво в печати подать, чтобы народу интересно было.

— Это ж какое расточительство, — не выдержал писарь, — бумагу на сплетни всякие переводить. На ней только слово Божие да указы царские писать надобно. А они сплетни, — сокрушенно покачал головой писарь, — тут донос порой настрочить не на чем…

— Тебе слова не давали, помолчи, — рыкнул на него Гордон и задумался, — А что, Лексеич, у меня, в моем царстве-государстве, такое дело наладить сможешь?

— Не простое это дело, — честно признался Виталий, — Одному трудно поднять, но попробовать можно.

— Зачем одному. Я тебе в помощь летописцев дам. Штук пять.

Юноша усмехнулся. Царь намек понял.

— Мало? Ладно, десять. Ты говорить будешь, они писать. Потом перепишут, размножат.

— И какой получится тираж? — нейтральным тоном спросил юноша.

— Не понял.

— Сколько копий после переписи получится?

— Ты что, и впрямь больной? — насторожился царь, — Копья у нас кузнецы да столяры мастерят.

— Прошу прощения, неправильно выразился. Сколько этих газет получится? В штуках сколько? Меня количество интересует, — уточнил Виталий.

— Сейчас узнаем. Слышь, Прошка, сколько можешь за день листов переписать?

— Так это смотря чего. Ежели слово Божие, Библию каллиграфическим почерком переписывать, то страницы три, а то и четыре за день осилю.

— А если не каллиграфическим почерком?

— Корявым? Так непонятно ж будет.

— Неважно. Отвечай.

— Корявым листов десять, а то и больше смогу.

— Угу. Значит, десять писцов за день… ого! Сто листов настрочить могут! — обрадовался царь, — Чем тебе не газета? Хороший тираж? — с удовольствием просмаковал новое слово Гордон.

— Ну как вам сказать… — дипломатично хмыкнул юноша.

— А у вашей газеты какой был тираж? — насторожился царь.

— Сто тысяч, — коротко ответил Виталий.

— Сколько? — дружно ахнули царь и писарь.

— Сто тысяч. Причем газета была из сорока листов формата… вот почти такого размера, как у меня руки сейчас раскинуты, — юноша опять покосился на свои прикованные к стене руки, — и на каждой странице цветные картинки.

— С ума сойти… Так, а где ж я тебе столько писцов найду? — оторопел царь, затем посмотрел на измученное лицо Виталий и коротко приказал: — Расковать его быстро!

На палача было больно смотреть, пока он снимал цепи со своей жертвы. Как только последняя цепь была сбита, Виталий обессиленно сполз по стене на каменный пол. Рубашка на теле юноши при этом задралась, обнажив синюшное от кровоподтеков тело.

— Эк тебя… — сочувственно сморщился царь, — Сто тысяч… и что, все это читают?

— Конечно, — кивнул журналист, — Раскупают и читают. И редакция неплохие денежки на этом имеет. Это дело прибыльное, если за него возьмется хороший профессионал.

— А ты хороший профессионал?

Виталий уже понял, к чему клонит царь.

— Хороший. Но предупреждаю сразу, такой тираж, как в «Рамодановском Вестнике», я обеспечить не смогу.

— А мне такой и не нужен, — успокоил его царь, — У меня во всем государстве столько грамотеев не наберется. Тысяч пять в неделю осилишь?

— Сразу нет. Такое дело враз не одолеешь. На раскачку время нужно. Но через полгода и десять тысяч в неделю выдавать буду.

— Заметано. Что тебе для этого потребуется?

— Деньги. На первые закупки инструмента и материала.

— Сколько?

— Местных цен не знаю. Потом скажу. Далее, помещение под типографию найти надо…

— Типографию?

— Мастерскую, где газету делать буду, — пояснил Виталий, — Ну и еще денежки лично мне. Я, понимаете ли, имею странную привычку ежедневно кушать, причем делаю это не менее трех раз в день. Опять же мне еще на постой определяться, а даром меня вряд ли кто пустит.

— С золотишком нет проблем. Отсыплю. С постоем тоже разберемся. Жить у меня будешь.

— Это как? — нахмурился Виталий.

— В палатах царских.

— Ну не-э-эт… — замотал головой юноша, — так не пойдет.

— Это почему?

— Да если я у тебя под боком жить буду, мне сразу все в три пояса кланяться начнут. Ни из кого слова лишнего не вытянешь. А наш брат корреспондент нос по ветру держать должен. Нет, не так… против ветра. По ветру много не учуешь. Кто что слышал, кто что знает. Все сплетни нужно собрать, выудить оттуда рациональное зерно и красиво это подать на страницах газеты или журнала. Скажем, боярин Хрюшкин или боярин Брюшкин ляпнул что-то не то про царя-батюшку али родное государство охаял, а мы его тут и пропечатаем в газете, заклеймим позором! Пусть попробует потом отвертеться!

— То, что надо! — восхитился царь. — Ах, какая замечательная вещь эта твоя газета!

— Но теперь-то ты видишь, царь, что мне просто необходимо жить отдельно? Иначе, считай, полная дисквалификация, а на это я пойти не могу.

— По рукам. Назначаю тебя царским сплетником! Но смотри, Лексеич, ежели через полгода ты мне пять тысяч тиражу не дашь…

— Да ты дай мне сначала из тюряги выйти, а потом уже спрашивай, — возмутился Виталий.

Царь отрывисто рассмеялся:

— А а ты, Лексеич, боевой. Думаю, мы с тобой поладим.

Юноша криво улыбнулся в ответ разбитыми губами, попытался оторваться от стены и подняться, но вместо этого со стоном завалился на бок. Избитое тело отказалось слушаться.

— Неплохо над тобой стрельцы поработали, — озаботился Гордом.

— Может, лекаря иноземного позвать? — виновато вздохнул Федот.

— Еще чего! Лексеич у нас теперь ценный человек. Этим коновалам его жизнь доверять нельзя. Я нашим ведуньям больше верю. К травнице его на постой определим. Негоже бабе одной в пустом доме без защиты жить, а Лексеич — витязь знатный. И ей будет на кого, в случае чего, опереться, и подлечит, и за постой много не возьмет, — удовлетворенно хмыкнул рачительный Гордон, — Мужик в доме дорогого стоит.

— Э! Вы что, меня к старой карге подселить решили? — заволновался Виталий.

— А я тебя что, в ее постель пинками загоняю? — удивился царь. — И вообще, нечего привередничать. Стерпится-слюбится. Но ежели ты мне Янку Вдовицу обидеть посмеешь…

Перед лицом Виталий нарисовался державный кулак.

— Понял. Серьезные отношения с бабулькой только после свадьбы, — клятвенно заверил Виталий царя.

Очередной приступ слабости волной прокатился по его измученному телу, а потому он не заметил, как по лицу царя Гордона скользнула мимолетная улыбка. Юноша опять начал терять сознание. Рука царя легла на его лоб.

— Э, да у тебя, парень, жар. Так, быстро к лекарке его! — рявкнул Гордон. — И все отсюда вон. А ты куда? Нет, Прошка, ты останься. Дело одно есть. Придется тебе, писарь, малость пострадать за отечество…

Глава 3

Виталий мучили кошмары. В горячечном бреду он воевал с лешими, дрался с чертями. Черти почему-то были одеты в натовскую форму сил быстрого реагирования, словно сошли в его бред из американских боевиков. Только на головах у них почему-то сидели немецкие каски с рогами, на которые сверху еще нахлобучены тюбетейки. Он с ними бился не на жизнь, а на смерть. Иногда враги временно отступали, и Виталий начинал слышать около себя нежный девичий голосок, напевно шепчущий непонятные слова. В этот напев порой вторгались еще два голоса по грубее, и Виталий очень хотелось попросить эти голоса заткнуться, так как от девичьего напева ему становилось легче, но из пересохшего горла слышалось лишь тихое нечленораздельное сипение, и неизвестные продолжали назойливо бубнить, доводя обессиленного юношу до белого каления. Однако всему приходит конец.

Окончательно он очнулся оттого, что чьи-то тонкие пальчики нежно поглаживали его грудь в районе сердца. Вот пальцы скользнули выше, зачем-то отодвинули в сторону цепочку, на которой висел крестик, затем опять опустились вниз. Виталий осторожно приоткрыл глаза. На этот раз он лежал в просторной горнице под одеялом на пышной пуховой перине и на резной деревянной кровати. Рядом с ним на стуле сидела девушка в голубом сарафане, отделанном спереди яркой золотой тесьмой. Сарафан плотно облегал ее стройную талию, расширяясь затем в просторную юбку, и так выгодно подчеркивал грудь юной красавицы, что у новоиспеченного царского сплетника тут же заиграли гормоны. Что интересно, девушка, ласкавшая его тело, на предмет своих ласк почему-то не смотрела. Задумчивый взор ее устремлялся куда-то вдаль, и было ощущение, что она то ли к чему-то прислушивается, то ли что-то усиленно пытается понять, но это «что-то» постоянно от нее ускользает.

Пальцы девушки ненароком коснулись соска на его груди, и Виталию стало настолько невмоготу, что ноги начали мерзнуть. Царский сплетник поспешил взбрыкнуть ногами, поправляя одеяло, запустил под него руку и понял, что на нем ничего нет. Даже трусов. Он лежал абсолютно голый!

— О-у-у-у…

Девушка очнулась от своих дум.

— Пришел в себя, касатик, — удовлетворенно сказала она, — давно пора. А что это ты такой красный? Неужто опять жар? — Ее прохладная рука легла на лоб юноши, — Голова не кружится?

— Еще как, — томно простонал Виталий, — В присутствии такой красавицы у любого нормального мужика голова закружится.

Девушка звонко рассмеялась:

— О-о-о… вижу, на поправку пошел. Я за тебя рада.

— А я-то как рад, что у Янки Вдовицы такая симпатичная внучка, — Виталий положил руку на колено девушки и, увидев, как округлились ее глаза, поправился: — Кажется, не угадал, не внучки, а дочки.

Девушка деликатно стряхнула с себя руку ловеласа.

— А что, царь-батюшка тебя не предупреждал?

— Насчет чего?

— Насчет того, чтобы ты кое-кого не обидел?

— Уговор только Янки Вдовицы касался. А насчет ее дочки уговора не было. И потом, чтобы я обидел девушку?!! Да ни в жисть! Я к девушкам завсегда со всей душой. Они всегда мной довольны были.

Виталий повернулся на бок, попытался сграбастать красавицу в охапку и тут же довольно чувствительно получил по рукам. Не ограничившись этим, девица добавила ему до кучи еще и по лбу.

— Э! Жестокое обращение с больными — это уже уголовная статья? — возмутился Виталий, откинувшись обратно на подушки, — Больного лелеять, холить надо, всячески ублажать, все его прихоти выполнять. Я ведь тебе не хухры-мухры. Я теперь человек государственный. Царский сплетник! Вот царю-батюшке пожалуюсь…

— И он тебе еще скипетром добавит. А скипетр у него тяжё-о-олый.

— Понял. Не с того боку начал.

— Думаешь, если я к тебе другим боком повернусь, что-то изменится? — Глаза девушки смеялись.

— А ты попробуй… Хотя нет. Думаю, результат тот же будет. А-а-а… вспомнил. Как же это я… Прежде чем тащить девушку в постель, надо было сначала представиться. Давай знакомиться. Виталий Алексеевич Войко.

— Янка Вдовица. В народе еще кличут Янка Лекарка.

— Вот это облом! — расстроился Виталий. — А я думал, насчет бабульки обещание даю. Надул меня Гордон. Стоп! Он меня надул, и я его надую.

— Слушай, — вздохнула Янка, — вот смотрю я на тебя и не пойму: ты маньяк или тебе просто делать нечего?

Виталий понял, что перегнул палку, и тут же пошел на попятный:

— Делать нечего!

— Я так и думала. Вася!

Страницы: «« « 12345678 » ... »»