Жареный козлёнок бокора Вальдеса Запольская Нина
Мистер Трелони посмотрел за борт и увидел в море нечто необычное: по волнам медленно дрейфовали огромные пузыри.
Только эти забавные пузыри были не круглые, как мыльные, а продолговатые, похожие на дольки огромного полупрозрачного апельсина. И были эти полупрозрачные плёночные дольки великолепно расцвечены – нижняя часть пузырей была синяя, а сверху у них находился роскошный складчатый пурпурный гребень, который к тому же весь переливался всеми цветами радуги… «Какая красота», – подумал он, быстро пошёл за багром, вернулся с ним к борту и, перегнувшись вниз, ловко поддел один из пузырей с волны.
Крайне довольный собой, сквайр стал подтягивать странный пузырь к себе. За пузырём, совсем небольшим, всего около фута длиной, неожиданно потянулись щупальца, и это почему-то неприятно поразило сквайра: щупальца были противного чернильного цвета и угрожающе болтались в воздухе. Мистер Трелони уже был готов сбросить страшноватый пузырь в воду, как тот вдруг осклизло сполз по багру, и одно из щупалец упало ему на руку.
Сквайра пробил озноб, и нестерпимая боль охватила его, словно к нему на руку попало кипящее масло. Вне себя от боли, от страха, он суматошно попытался стряхнуть страшное щупальце с себя другой рукой – и вновь словно тысячи мельчайших огненных игл вонзились ему под кожу, под ногти, в мышцы, и вторая кисть руки онемела, как и первая, а щемящая боль побежала в подмышки.
Сквайр закричал и глянул по сторонам: к нему уже ото всюду мчались матросы, и что-то кричал подбегающий доктор Легг, испуганное лицо которого сквайр ещё сумел выхватить краем тускнеющего сознания среди других таких же испуганных лиц, но его уже терзали сильные рези в желудке, удушье подступило к горлу, сжав глотку невыносимо тесным кольцом, он несколько раз дёрнулся телом в судороге, а потом в глазах всё померкло, и темнота опрокинулась на него.
– Трёхмачтовая каракка5, – выговорил он и замертво свалился на палубу.
…каждый ихтиолог знает, что физалия, называемая по-другому «португальским корабликом» – это вид колониальных гидроидных из отряда сифонофор, колония которого состоит из полиповидных и медузоподобных существ. Тело физалии представляет собой сложный гидростатический аппарат, позволяющий ей, изменяя свой вес, погружаться и всплывать в воде при изменении погодных условий. Крупный прозрачный пузырь на одном конце колонии физалии, называемый, как известно, пневматофор, заполнен газом и удерживает её на поверхности воды. Ловчие щупальца представителей этого вида содержат огромное количество стрекательных клеток, яд которых смертельно опасен для человека.
Каждый ихтиолог знает, что щупальца физалии могут быть разного размера – от 20 см и более у физалии атлантической. Тогда как у тихоокеанской физалии одно из щупалец, – так называемый арканчик, – длиннее, чем остальные и может достигать в длину более 13 м. Физалии собираются в группы и дрейфуют по поверхности океана. Питаются они, в основном, личинками рыб, а также мелкими рыбами и кальмарами: щупальца ловят, парализуют и подтаскивают добычу к центру колонии, к ротовому отверстию, где её обрабатывают другие полипы…
Очнулся сквайр на палубе. Рядом с ним на коленях стояли доктор и Платон, из-за их спин на него страшными глазами смотрел капитан, а ещё вокруг невыносимо воняло уксусом.
– Слава богу! – воскликнул доктор Легг. – Я же говорил, что при ожоге «португальским корабликом» трёхпроцентный уксус – это первейшее средство!.. Водой, морской или пресной, яд этой сифонофоры ни за что не смоешь, только хуже сделаешь.
Доктор наклонился к самому лицу сквайра и спросил у него:
– Джордж, как вы себя чувствуете?
– Странно, – ответил сквайр.
Не в силах поднять свои руки, он покосился на них – кожа на руках была синяя, она вздулась и сияла неприятным блеском. И тут глаза сквайра опять закатились, и он снова потерял сознание.
– Всё, несём его в каюту! – вскричал доктор. – Будет чудо, если он останется жив!
Платон взял мистера Трелони на руки и понёс. Капитан крикнул Платону в спину:
– Мы возвращаемся на Мадейру!
****
Бригантина «Король Эдуард» и шхуна «Архистар» возвращались на остров Мадейра.
Макаронезия – общее название для нескольких архипелагов, расположенных в Атлантическом океане недалеко от Европы и Африки. По-гречески «Макаронезия» означает «Блаженные острова» – так древние географы называли острова к западу от Гибралтарского пролива.
Остров Мадейра, дорогой читатель, расположен в Макаронезии к западу от побережья Марокко и к северу от Канарских островов. Это главный остров одноименного архипелага, находящегося в северной части Атлантического океана у северо-западного побережья Африки. По происхождению остров вулканический, относительно молодой и имеет трапециевидную форму, протяжённую с запада на восток. По сути, остров является верхней точкой подводного хребта, берега его довольно отвесны, хотя на нём существуют и пониженные участки.
Для большей части острова характерен мягкий океанический субтропический климат, особенностью которого является его изменение с севера на юг – от умеренного субтропического до тропического. Кроме того, на острове выделяют несколько микроклиматов. Средняя температура морской воды определяется тёплым течением Гольфстрим. Растительность острова Мадейры богата и представлена реликтовыми тропическими лесами.
Некоторые историки уверены, что Мадейра была известна ещё древним римлянам. Официально же датой открытия архипелага считается 1418 год, когда португальцы Жуан Гонсалвеш Зарку и Триштау Важ Тейшейра открыли сначала остров Порту-Санту, а затем, в следующем году, Мадейру. С тех пор Мадейра всегда оставалась португальской…
Остров Мадейра, к которому приближались шхуна и бригантина, выглядел из океана, как масса бурых холмов, разнообразных глыб земли и конгломератов скал, брошенных в кучу и лезущих друг через друга всё выше и выше. В трёх милях от острова всё на нём ещё казалось голо и прикрыто густым мхом, но по мере приближения становилось понятно, что это не мох, а лес. Когда же корабли вплотную подошли к южному берегу острова, прекрасная панорама из группы гор, тесно прижавшихся к одной, главной горе, открылась перед ними: над этими горами висели тонкие и прозрачные, как кисея, облака, которые где-то наверху сеяли мелкий дождь, а главная гора опоясывалась радугами.
По этой горе, по её скату, тянулись виноградники и сады, а на полдороге с горы стояла церковь, господствующая и над виноградниками, и над садами, и над самим городом Фуншал, что белел своими домишками на берегу. По всему берегу разносился колокольный звон и запах каких-то пряностей. На рейде бригантину и шхуну, как и в первый раз, окружили разнообразные лодки и шлюпки, предлагавшие апельсины и разные другие фрукты. Узнав, что на борту есть больной, а фрукты не нужны, португальские лодочники отчаливали.
Шлюпку с «Архистар», на которой неподвижного сквайра доставили на берег, с волной вынесло в кучу мелкой гальки. Матросы, засучив штаны, спрыгнули в прибой и на руках дотащили шлюпку до сухого места. Платон взял мистера Трелони на руки и понёс его к ближайшему ряду домов – улицы Фуншалы располагались амфитеатром и поднимались в гору прямо от берега.
За Платоном шёл капитан и доктор Легг, и доктор всё время боялся, что Платон может оступиться: идти по мостовой, вымощенной довольно неровным камнем, было неудобно. Скоро джентльмены смешались с местными жителями, которых на улицах в этот час было довольно много – высоких, бородатых и безусых португальцев и пестро одетых португалок, повязанных платками. Наконец, Платон благополучно донёс мистера Трелони до той гостиницы, где капитан решил остановиться.
«Король Эдуард» и «Архистар», чтобы встать на якорь, ушли к западной оконечности острова: гавани у Мадейры не было, и рейд возле Фуншалы из-за больших глубин был неудобен для якорной стоянки кораблей.
Хозяин гостиницы, высокий статный мужчина со следами оспы на лице, увидев больного, сначала помрачнел, потом узнав, что больной обжёгся португальским корабликом, засуетился. Его жена, невысокая смуглая молодая женщина, обеспокоенно забегала тоже, показывая гостям самые лучшие комнаты. Сквайра, наконец, положили на кровать. С ним остался доктор Легг. Капитан и Платон вышли на улицу, намереваясь отправиться на рынок.
Рынок Фуншалы, как и каждый рынок южного приморского города, был шумен и пёстр.
Мужчины, женщины и дети, полураздетые негры и наглухо закутанные монахи, расхристанные матросы и степенные рыбаки сновали, сидели и даже лежали здесь среди повозок и корзин с горами капусты, кучами зелёного гороха, грудами артишоков и пуками порея, сельдерея, салата и прочей зелени. Горячие лучи солнца высвечивали среди этого зелёного великолепия розовые тона сырого мяса и белые пятна свиных голов, чёрные круги кровяных колбас и багровые стопки варёных языков, которые подпирали, не давая им развалиться, горшочки с жареной свининой, широкие глиняные миски с кусками варёной говядины в желе и огромные блюда с кружевными лоскутьями бараньих сальников. В многочисленных корзинах, несколько в стороне, стоял сегодняшний океанский улов – разнообразная рыба широко разевала пасти, пучила глаза, втягивала белые животы, изредка била хвостами. От мокрых больших мешков с мидиями шёл свежий, волнующий запах морской травы, а дальше, дальше высились столы со сливочным маслом, яйцами и сыром: масло выпирало из мокрых полотняных тряпок подобно остроконечным или наполовину стёсанным бугристым утёсам, яйца сияли меловой белизной в небольших ивовых корзинках, а сыры – и большие, как тележные колеса, и круглые блестящие, как лысые головы, и плоские мелкие, как медали, лежали волнующими грудами.
Вот возле этих сыров капитан и увидел странного матроса.
Матрос был смугл, трезв, гладко выбрит, имел по обе стороны лица красивые и ухоженные бакенбарды, и он с потрясённым видом пронзительным чёрным глазом смотрел на капитана. Второй глаз матроса был закрыт повязкой. Заметив, что на него обратили внимание, матрос вроде как запнулся, опустил поля своей шляпы на лицо и скрылся в толпе, обступившей торговку палочками сахарного тростника.
– Ты видел его? – спросил капитан у Платона.
– Да, – как всегда коротко ответил Платон.
– Мы с ним раньше нигде не встречались? – спросил капитан.
– Нет, – ответил Платон. – Я его не помню.
Капитан нашёл на рынке уксус и, не торгуясь, купил его в большой, оплетённой ивовыми прутьями бутыли. Платон сразу же взвалил бутыль к себе на плечо. Возвращались в гостиницу они намеренно другой дорогой.
Они шли по улице, по обеим сторонам которой стояли дома в один, реже в два этажа, окружённые каменными заборами. В окнах этих очень простых на вид домов уже были опущены жалюзи, а кое-где из-за жары даже закрыты ставни. За заборами виднелись сады, и зелени везде было много – всё было обвито плющом, цвели и благоухали всевозможные растения, и даже сквозь мостовой камень, там, где он был, пробивалась мелкая пушистая травка. Улица резко спускалась вниз, к морю.
– Вот так здесь они и живут, на скалах, – сказал капитан. – И всё выращивают на террасах – и картофель, и цветы… Ниже по склону – виноградники, банановые плантации… На более высоких уступах пасут скот. Лёгкой эту жизнь я бы не назвал.
Подойдя к гостинице, капитан, сделав вид, что он вновь заговорил с Платоном, обернулся и незаметно посмотрел в конец улицы. Не увидев на ней ничего подозрительного, капитан коротко кивнул Платону, и они вошли в двери. И уже спустя какое-то время после их ухода в конце улицы появился странный одноглазый матрос, который принялся изучать фасад отеля от одного крайнего окна до другого.
Только капитан этого уже не видел, потому что он с Платоном вошёл в комнату, где возле лежащего без сознания мистера Трелони сидел доктор Легг.
Платон тут же подошёл к сквайру, лежащему на боку, перевернул его на спину, нашёл свой амулет, сбившийся у сквайра на груди на торону, и, поправив бечёвку, положил амулет сквайру на грудь ровно.
– Доктор, вы опять сбили амулет, – тихо сказал Платон.
– Но ты же знаешь, что лучшим положением для человека, потерявшего сознание, является так называемое стабилизированное, фиксированное положение на боку! – воскликнул доктор. – Когда голова, плечи и туловище не смещаются относительно друг друга.
– Да, доктор, это я знаю, – ответил Платон. – Но, если вы помните, колдун мандинка клал мой амулет именно на грудь… Амулет так работает.
– Да не знаем мы, как он работает! – вскричал доктор Легг с сердцем. – Может он вообще никак не работает!.. Или действует только на тебя!
Платон промолчал. В комнате ощутимо повисла напряжённая тишина.
– Как он, доктор? – спросил капитан, подходя к кровати сквайра.
– Так же, – ответил доктор Легг удручённо.
Капитан опустил глаза. Тут в комнату, постучав, вошла хозяйка и предложила господам отобедать. Только сейчас джентльмены рассмотрели, что она была хороша собой, хороша красотой южной, горячей – невысокого роста, смуглая, с ярким румянцем, ниспадающей на шею чёрной косой и большими нежными карими глазами, которые, не отрываясь, смотрели на капитана, словно хозяйка разговаривала только с ним одним и никого в этой комнате больше не видела. Капитан утвердительно, но рассеянно кивнул хозяйке, соглашаясь пообедать.
Когда хозяйка вышла, доктор Легг, не оставивший, конечно, без внимания красоту женщины, сказал только:
– А она хорошо говорит по-английски.
– Тут многие португальцы хорошо говорят по-английски, – всё так же рассеянно ответил капитан. – Наших соотечественников на Мадейре живёт много.
Конец дня прошёл в ожидании и ничего нового не принёс.
Ночью капитану приснился сон: он стоял на бетонных блоках и смотрел сверху вниз на женщин, которые полностью перекрыли уличное движение на проезжей части.
Лица у женщин были заплаканные, красные, они, отчаянно озираясь, смотрели кругом и друг на друга безумными, отрешёнными глазами. Часть из них угрюмо сидела на бетонных блоках, подложив под себя пальто и крепко сжав свои сумки, а те, кто стояли, всё время куда-то двигались, куда-то старались зайти, забраться, беспрестанно перемещаясь и цепляясь друг за друга и за плечи сидящих натруженными руками. При этом женщины всё время что-то говорили друг другу, что-то повторяли друг другу с просительной интонацией, что-то друг другу пытались объяснить, доказать, друг друга явно не понимая, и, прислушавшись, капитан всё же сумел разобрать, вычленить в этом общем гуле отдельные фразы, от которых у него защемило сердце, что-то подступило к горлу, какой-то удушающий густой комок, который не давал ему дышать, как он не старался сглотнуть, пересиливая себя и пропихивая этот проклятый комок поглубже, куда-то вниз, куда-то внутрь своего дрожащего от жалости тела, и уже просыпаясь, но ещё находясь во власти сна, капитан одним рывком сел на постели и уставился застывшим взглядом в темноту прямо перед собой…
Проснувшись окончательно, он вытер слёзы и пошёл в комнату к мистеру Трелони.
Там горела лампа, было почти светло, и в глазах у доктора Легга капитан вдруг увидел такое, что по телу его пошёл озноб, и ему стало нестерпимо холодно.
– Как он, доктор? – шёпотом спросил капитан.
– Так же, – тихо ответил доктор Легг, опуская глаза.
– Идите спать, я посижу сейчас с ним, – сказал капитан. – Вам надо отдохнуть.
– Вы же сидите с ним после четырёх утра, – напомнил доктор.
– Ничего, я сейчас тоже посижу… Мне всё равно не спится, – ответил капитан.
Наступившее утро ничего нового в состоянии сквайра не принесло, и только к вечеру, к огромному облегчению доктора Легга, капитана и Платона, сквайр открыл глаза. Но он был очень плох, руками почти не владел – пальцы его не сжимались, локтевые суставы и предплечья ломило.
Джентльмены прожили в гостинице на Мадейре ещё неделю, и только через неделю «Архистар» и «Король Эдуард» вышли в открытое море.
****
Сквайр стоял на палубе и оживлённо крутил головой, что-то рассматривая в море, и доктор Легг подошёл и встал рядом, счастливо улыбаясь.
– Как интересно поведение этих поверхностных косяков рыбы, – сказал сквайр доктору.
Доктор покосился за борт.
– Это сардинелла, – сказал он и опять стал смотреть на сквайра.
– Ну, пусть сардинелла, – согласился тот. – Так вот, эта сардинелла то исчезает, опускаясь на глубину, то двигается по поверхности с приятным шумом… Никак не пойму, что мне этот шум напоминает.
Доктор Легг продолжал с улыбкой смотреть на сквайра. Вокруг усталых глаз доктора сгустилась сеточка морщин, делая его простое лицо удивительно привлекательным. Сквайр, оторвавшись от созерцания водной поверхности, вопросительно посмотрел на доктора и тоже заулыбался.
– Напоминает что-то очень знакомое, но я никак не могу вспомнить, – повторил он.
– Косяки шарахаются от хищников, которые атакуют их со всех сторон…А шум напоминает вам, мистер Трелони, шум летнего дождя, – наконец, сказал доктор.
– Точно! – обрадованно воскликнул сквайр и опять посмотрел за борт, закрутив головой в поисках косяка рыбы. – Как совершенно точно вы выразились, доктор!.. Дождя!.. А я всё никак не мог понять! Дождя же, конечно! Пойду, запишу это в свою тетрадь, чтобы не забыть.
Сквайр, неловко качаясь, как мог быстро пошёл к себе в каюту. За ванты или за что-нибудь другое он по пути не держался, совсем как заправский моряк, и доктор Легг, вспомнив, почему он это делает, перестал улыбаться. Доктор нахмурился, рассеянно посмотрел в море и увидел невдалеке торчащий над водой треугольный акулий плавник. И тут же косяк рыбы опять обозначил своё присутствие и пошёл по поверхности воды. Акула стала медленно приближаться к косяку и, подойдя поближе, стремительно бросилась к нему. Сардинелла вновь ушла на глубину.
Доктор услышал истошный голос боцмана Ганта.
– Пошёл, пошёл, требуха свиная! – насмешливо орал боцман. – Что растопырился, как чёртова ёлка!
Доктор посмотрел туда, куда глядели все незанятые матросы вахты, столпившиеся на палубе – на бизань-мачту. На ней, отчаянно цепляясь за ванты, карабкался вверх новый юнга «Архистар». Наконец, он уселся на салинге6, и несколько напуганный доктор Легг перевёл дыхание – ветер сегодня был свежий, и качало изрядно.
Нового юнгу звали Уиллом. Это был невысокий худой мальчик со светлыми волосами и озорными голубыми глазами. Доктор Легг часто видел его на палубе то с большим котлом снеди, который он вместе с новым коком Шиле тащил в кубрик к матросам, то у себя в каюте, где юнга Уилл, приседая из-за качки с подносом в руках, старался не опрокинуть его обед. Теперь юнга под руководством боцмана Ганта пытался понять и прочувствовать, что такое парусный аврал.
Доктор подошёл к боцману и тоже с интересом посмотрел вверх. Потом, перебросившись с боцманом несколькими незначительными фразами, доктор прикрылся рукой, изящно зевнул и пробормотал:
– А не пойти ли мне к себе? Сегодня я что-то с утра не выспавшийся… Всю ночь волна била в корму. Я всё время просыпался в испуге.
И он задумчиво посмотрел на боцмана. Боцман Гант молчал, смутно улыбаясь доктору и посматривая время от времени наверх на юнгу. Доктор тоже молчал, он тоже посматривал то на боцмана, то на юнгу, задумчиво терзая свой рыжий бакенбард. Наконец, доктор решился.
– Пойду всё-таки, – сказал он. – Положу на глаза чёрные метки.
Перед вечерним чаем, который по старой традиции по-прежнему накрывали на ступенях квартердека, мистер Трелони и доктор Легг снова появились на палубе.
– Сегодня хороший вечер, чтобы пойти к капитану и узнать про наш теперешний курс, – сказал сквайр.
– А вы разве не знаете, дружище? – удивлённо спросил доктор и добавил: – Ведь Платон нам уже рассказывал.
– Не слушай песен пролетающих птиц, – ответил сквайр и со значением, хитро прищурился. – Я хочу узнать у капитана.
– Ах, у капитана? – подхватил доктор Легг, вдруг тоже улыбнувшись. – Да-да-да!.. Давайте спросим.
И они поднялись на квартердек.
– Наш теперешний курс – Западная Африка, устье реки Сенегал, – сказал капитан, совсем не удивившись вопросу. – Климат в тех местах… Там, где находится бывший французский форт Сен-Луи – переходный к тропическому, а южнее – субэкваториальный… Температура воздуха, как правило, жаркая, колеблется в зависимости от сезона, но незначительно. С ноября по апрель здесь властвует сухой северо-восточный ветер-харматтан из Сахары, а с мая по октябрь влажный юго-западный муссон приносит обильные дожди… И больше всего дождей выпадает на юге атлантического побережья… Там сезон дождей длится от трёх до пяти месяцев, а на севере всего один или два месяца, но эти ливни весьма кратковременные… И сильной жары на этом побережье не бывает благодаря регулярно дующим с моря бризам, а ночи, как правило, там прохладные.
Европейцы в тех местах появились в середине ХV века. Это была португальская экспедиция Диниша Диаша, которая достигла устья реки Сенегал. Позднее европейцы, а именно, голландцы, обосновались южнее, на полуострове Зелёный Мыс. Там есть деревня Н'Дакара, а в море остров Иль-де-Гори – по-туземному остров называется Ндьян. Вот этот остров и стал крупнейшим центром работорговли в этих местах. Затем остров переходил то к нам, то к французам. А к нашему времени Франция утвердила за собой господство над здешней торговлей, в которой всё большее значение приобрела работорговля… Мы в Н'Дакару не будем заходить, разумеется.
Кок Шиле накрыл чай на лестнице, и сквайр с доктором Леггом спустились с квартердека и встали возле ступеней. Но скоро сквайр опять поднялся на квартердек.
– Я там плохо слышу вас, капитан, – сказал он со смущённой улыбкой.
– Вы стали хуже слышать, мистер Трелони? – быстро спросил у него доктор Легг, и лицо его приняло озабоченное выражение.
Сквайр поспешил его успокоить.
– Нет-нет, доктор… Мне кажется, я слышу так же, – сказал он. – Только я хорошо слышу скрип такелажа и шум волн, но совершенно невнятно звуки речи… Даже, пожалуй, как мне кажется, все эти звуки, которые я слышу очень хорошо со всех сторон, накладываются на звуки речи и забивают их.
Всё это время капитан стоял и внимательно смотрел на сквайра. Потом он опять стал рассказывать, только громче:
– Схема работорговли была и остаётся и по сей день простая. Местные африканские царьки со своими дружинами, используя европейское огнестрельное оружие, совершают набеги на соседей для захвата пленников с последующей их продажей европейцам… К тому же со временем между ними усилилось соперничество за контроль над торговлей с европейцами. Это часто выливается в войны, приводит к ослаблению местных государств и облегчает колонизацию для нас, европейцев.
А из государств в тех местах существует государство народа фульбе, с которым мы с вами уже встречались… Ещё здесь проживает народ мандинка, который мы тоже с вами знаем. Ещё народности тукулёр, серер, сонинке и волоф. Вроде бы здесь есть и другие государства – Син, Баол, Кайор, Вало и Салум. Но как вы понимаете, чётких границ у этих государств нет, потому что жители кочуют за своим скотом, кроме тех, конечно, кто занимается земледелием – это, как правило, чернокожие африканцы. И большинство жителей – мусульмане-сунниты, хотя часть придерживается традиционных верований. Да вы сами скоро всё увидите, джентльмены! Сейчас, как вы знаете, форт Сен-Луи – наш, английский.
Капитан замолчал, но общий разговор всё как-то не завязывался – все молчали тоже. Было тихо, как только может быть тихо на парусном корабле в открытом море. Ветер дул неизменно. Солнце медленно садилось в воду, и закатный свет заливал полнеба. Мистер Трелони, стоя на квартердеке с чашкой вечернего чая, следил за солнцем, ожидая, когда оно сожмётся, сплющится и медленно утонет в море. Доктор Легг, стоя внизу на палубе, осторожно и задумчиво поставил свою чашку на поднос.
Неожиданно они услышали гитарные переборы: со стороны бака кто-то трогал струны, и они звенели нежно, как весенние пчелы. Потом из переборов сложилась музыка, явно испанская, пленительная.
– Кто это у нас теперь играет? – спросил капитан у Платона.
– Оказалось, что наш новый юнга Уилл играет на гитаре, – ответил Платон. – И неплохо играет.
– Да, неплохо, – согласился мистер Трелони и сказал капитану: – И, кажется, я узнаю этот романсеро. Вы его пели на Тортуге, капитан. Или что-то подобное пели, помните?
– Я?.. Пел? – удивился капитан. – Я не умею петь, мистер Трелони. Вы же знаете.
Капитан отвернулся к рулевому. Мистер Трелони потрясённо посмотрел на доктора Легга. У того на лице тоже было написано недоумение, потом доктор пожал плечами и пробормотал себе под нос:
– То, что перестаёт получаться, перестаёт и привлекать!
Мистер Трелони грустно улыбнулся.
****
Глава 3. Старый французский форт Сен-Луи
Наконец, однажды, вдали смутно показался плоский серый африканский берег, кое-где поросший высоким кустарником и низкими деревьями.
Но был уже вечер, к тому же штормило, и высадку капитан назначил на завтрашнее утро. С «Архистар» отсалютовали форту и бросили якорь. За вечерним чаем джентльмены разговорились опять об этих местах.
– Сен-Луи-де-Фор, или по-простому Сен-Луи, основали французские купцы в устье реки Сенегал на острове Н'Дар, как на местном наречии называется остров, – сказал капитан и переспросил у Платона: – Ты не помнишь, в каком году?
– В 1659, – ответил Платон.
– Да. При Людовике ХIV, – согласился капитан. – И не случайно французы назвали этот опорный пункт своей торговли с внутренними районами Африки в честь своего короля. Ведь при короле-Солнце Франция превратилась в самую могущественную державу Европы. И эти земли стали основным поставщиком в Европу камеди – этого незаменимого сырья для фармацевтики, кондитерского дела, а особенно для крашения тканей… Я уже не говорю о том, что отсюда вывозят ещё золото, воск, неотделанные кожи, слоновую кость, хлопок, кофе, какао, корицу, индиго, табак… И, главное, о чём всегда стыдливо умалчивается – чернокожих рабов.
– Но теперь эти земли наши, – напомнил мистер Трелони.
– Да, мистер Трелони, с мая месяца…Вот только надолго ли? – ответил капитан. – Взяли форт легко, потому что защищать было почти некому. Здешний климат здоровым не назовёшь: огромная влажность, песчаные и пыльные бури из Сахары.
– Жёлтая лихорадка, кишечные заболевания и малярия, – подсказал доктор Легг. – Остров Сен-Луи прозвали «могилой европейцев».
– Но форт на острове занимает стратегически важное положение между континентом и полуостровом Ланге-де-Бербери, – сказал капитан. – Этот полуостров, а скорее длинная коса, образованная наносами из реки Сенегал и океанскими приливами, ограждает форт от океана, но препятствует проходу кораблей в реку.
– Капитан, всё хотел у вас спросить, – сказал вдруг мистер Трелони, словно бы решившись. – Зачем мы сюда пришли?
– Мне надо передать письмо здешнему коменданту майору Карнетту, – ответил капитан и, предупреждая вопрос мистера Трелони, пояснил: – Он ирландец.
– Письмо? – переспросил доктор Легг со значением. – Опять ваши секретные секреты, капитан?
– Да, всего лишь письмо… Я передам письмо, мы запасёмся водой и провизией и поднимем якорь, – сказал капитан, словно не замечая вопроса доктора, потом добавил: – Пойдёмте спать, джентльмены. Завтра у нас насыщенный день.
Ночью капитану приснился сон: он пошёл в кино, чтобы убить время, и сел на задние ряды, – играть он сегодня не собирался, ему просто хотелось посмотреть на игру других зрителей. Фильм назывался «Спартак, первая часть», он рассказывал о том времени, когда Спартак был гладиатором.
Свет медленно погас, и в зале возник римский амфитеатр, арену которого обходили гладиаторы. Это нужно было для того, чтобы зрители в зале выбрали себе героя, за которого они будут сражаться на сегодняшнем сеансе.
Капитан смотрел, как по арене цирка шли бравые ретиарии и мирмиллоны, за ними следовали лаквеаторы, вооружённые трезубцами и сетями, в которые они должны будут ловить секуторов, вооружённых щитами и мечами. Далее двигались гордые гладиаторы-фракийцы с искривлёнными мечами и маленькими квадратными щитами, после них – рослые и крепкие гладиаторы-самниты, отличающиеся красотой и воинственной наружностью, а завершали шествие андабаты, одетые в одни туники и вооружённые короткими клинками, похожими на большие ножи.
Когда колонна бойцов поравнялась с консульской ложей, они воскликнули хором:
– Привет тебе, диктатор!
Диктатор Сулла поднял руку, и битва завязалась. Металлические звуки от ударов щитов и мечей резко зазвучали среди глубокой тишины кинотеатра, полетели перья со шлемов, брызнули во все стороны осколки поножей и куски разбитых щитов, замелькали трезубцы и сети. Арену обагрила кровь, гладиаторы тяжело дышали и яростно теснили друг друга, посылаемые зрителями. В общем, было, как всегда интересно и всё равно, кто победит. Всё было, как обычно бывает в кино, пока взгляд капитана не наткнулся на стоящую возле прохода клетку с чёрной пантерой.
Жёлтые глаза пантеры поразили его. Они смотрели потрясённо и по-детски просительно, в них были мольба и безмолвный укор, и страдание, и такая жажда свободы, что острая, невыносимая жалость пронзила его и холодком прошла по спине. Он застонал, как от боли, и послал ближайшего гладиатора, дерущегося в этот момент с кем-то, открыть дверь клетки.
Капитан вывел пантеру на арену, и первым ударом её лапы отбросил фракийца, загораживающего ей путь. В минуту всё смешалось. Бой прервался, пантера прыжками двигалась к выходу из цирка, нанося мощные удары, шипя и огрызаясь. Её чёрное тело двигалось гибко и стремительно – это капитан вёл пантеру на волю.
Растерянные зрители стали вскакивать со своих мест, оглядываясь и ругаясь. Они старались найти в зале того, кто испортил им бой, а капитан смотрел вслед дикой кошке, всё смотрел и смотрел, и проснулся только тогда, когда потерял её из вида…
С этой ночи капитан стал чувствовать опасность для себя, для себя самого, словно кто-то искал его из-за этой пантеры. Это была странная мысль, он гнал её от себя, но она всё равно приходила и оставалась с ним, а потом другие его странные мысли стали путаться в голове, переплетаясь и накладываясь на мысль о пантере, и этих мыслей было много, и они были разные, всё неотложные и первоочередные, и постепенно они стёрли, отодвинули мысль о пантере в сторону.
Но, как потом оказалось, не навсегда.
****
Утром ветра уже не было.
Зато неимоверно ярко светило солнце, и, выйдя на палубу, сквайр сразу почувствовал отупляющую влажность, стоящую над океаном. Скользнув по скучному, ничем не примечательному берегу глазами, он поглядел за борт и увидел, что вокруг шхуны далеко в море уходит полоса жёлто-бурой воды.
– Что это? – спросил мистер Трелони у капитана.
– Это воды реки Сенегал, впадающей в море, сэр, – ответил капитан. – Она такая у них тут прозрачная.
Из амбразуры небольшой, стоявшей на берегу, крепости взвился дым. Вслед за пушечным выстрелом над крепостью появился флаг. Мистер Трелони поднял к глазу подзорную трубу, посмотрел какое-то время на флаг, потом сказал:
– Ветра нет… Совершенно непонятно – чей это флаг.
– Даже не сомневайтесь, мистер Трелони… Флаг – британский, – сказал капитан и крикнул спускать шлюпки.
Сквайр продолжал рассматривать крепость. Наконец, от дуновения ветра флаг лениво развернулся на флагштоке, явив пристальному взору сквайра красный крест на синем фоне – символ Великобритании.
Джентльмены высадились на берег в том месте, где на удивительно толстых столбах стоял навес, крытый пальмовыми листьями, рядом с которым лежали ярко покрашенные лодки-долблёнки. Из-за того, что накануне сильно штормило, весь песок был усеян морской травой и рыбами-ежами.
– Укол колючками этой рыбы болезненный и представляет опасность для неосторожных пловцов, – веско сказал доктор Легг юнге и прищурил насмешливо добрые глаза.
Капитан разрешил юнге Уиллу сойти на берег после ходатайства мистера Трелони и доктора Легга, которые обещали присмотреть за мальчиком. Сейчас юнгу «штормило» с непривычки, и джентльмены, которых тоже «штормило» в разной степени, не торопились сразу уйти от шлюпки.
Мистер Трелони посмотрел на океан, и тот показался ему не огромным количеством воды, а огромным количеством света: океан, впитавший в себя, казалось, всё африканское солнце, нёс такую ослепительную, такую пронзительную бирюзовую ясность, что сквайр готов был поклясться – вот сейчас он залезет на самый дальний камень в воде, приставит руку козырьком к глазам, прищурится и легко различит прямо перед собой берег Америки.
Капитан присмотрелся к сквайру и спросил:
– Что, мистер Трелони? Хотите Америку увидеть?
Сквайр удивлённо вскинул глаза на капитана.
Тот скупо улыбнулся и добавил:
– Америку надо смотреть на мысе Альмади – самой западной точке полуострова Зелёный мыс и самой крайней точке Западной Африки… Там такая чистота воздуха, что так и кажется: приставишь зрительную трубу к глазу – и вот она, далёкая Америка, до которой, между прочим, ещё плыть и плыть.
К ним уже бежали чернокожие женщины, размахивая жёлтыми кудахтающими курами, и чернокожие женщины с корзинками, полными каких-то плодов. За женщинами тяжело шли чернокожие мужчины с носилками.
Сквайр пригляделся и спросил:
– Да что они такое к нам тащат?.. На носилках?
– Похоже, что это нильский окунь из реки Сенегал, – ответил капитан. – Самая крупная хищная рыба Африки.
Тут капитан посмотрел на юнгу Уилла и подморгнул ему, – при этом довольный юнга зарделся от такого внимания.
– И здешние средние окушки будут ростом побольше нашего юнги, – сказал капитан.
– Не может быть! – поразился сквайр.
– Может, мистер Трелони, – подтвердил доктор. – А крупные окушки будут ростом с меня… Да вот, сами смотрите!
На носилках у туземцев, в самом деле, лежали огромные рыбы в рост человека с серебристым телом, вытянутой большой головой и выпученными крупными глазами. Было даже непонятно, как туземцы умудряются нести вдвоём такую тушу. Капитан закричал коку Шиле, подплывающему на второй шлюпке, и замахал ему рукой, потом он взял за плечо одного туземца и показал ему рукой на кока, который замахал капитану в ответ. Туземец понимающе кивнул и стал ждать приближающуюся шлюпку. Вокруг него остановились притихшие женщины, которые уже не размахивали своими курами, а перетаптывались с ноги на ногу, с нетерпением поглядывая на шлюпку.
– Ну, пойдёмте, – сказал капитан.
И сквайр, доктор Легг, юнга Уилл, Платон, капитан и ещё два матроса пошли по пологому, низкому берегу в форт Сен-Луи, обходя кучи плавника и морской травы. Чайки, большие белые пеликаны и какие-то сине-чёрные птицы с длинным и тонким телом взмывали в небо при их приближении. Светлый мокрый песок был густо усеян кучками человеческих экскрементов, следами птичьих лап и ещё чьими-то извилисто-гладкими следами, увидев которые, мистер Трелони остановился в оторопи.
– Это что ещё такое? – подозрительно спросил он.
– Да, мистер Трелони, – сказал капитан, тоже останавливаясь. – Это следы крокодильего хвоста.
– Как?.. Здесь есть крокодилы? – быстро спросил сквайр.
– Огромное количество, мистер Трелони, – ответил капитан, он, не спуская глаз со сквайра и словно призывая его последовать за собой, опять двинулся по берегу. – Они живут в реке Сенегал. Ну и гуляют туда-сюда. По здешним пляжам.
– А сейчас они где? – спросил сквайр, он снова пошёл рядом с капитаном.
– Сейчас они попрятались и наблюдают нас откуда-нибудь со стороны, – небрежно ответил капитан.
– Я никому не советую появляться на пляже ночью, – сказал доктор и покосился на юнгу Уилла, который робко и тихо шёл рядом с ним.
– А ведь река Сенегал берет своё начало на плато Фута-Джаллон, – вдруг сказал Платон, обернувшись к остальным. – Нам рассказывал дон Родригу, помните?
– И Мавритания здесь недалеко, – добавил капитан. – И Сахара здесь начинается.
Капитану никто не ответил. Потом доктор Легг спросил:
– А как мы попадём на остров Н'Дар?
– Я надеюсь, что за нами пришлют шлюпкии из форта… Думаю, что нас уже ждут.
Они шли по плоскому, вылизанному приливами песчаному берегу, пока не увидели через реку с мутно-зелёной водой остров, какой же плоский и неприветливый. На острове мощные парапеты ограждали прямоугольную террасу, в центре которой стояло несколько приземистых угрюмых строений – это и был бывший французский форт. Его узкие бойницы были обращены на океан. Стены заросли плющом и лианами. Справа и слева от форта, словно ища у него спасения и безопасности, к террасе лепились ряды глинобитных хижин. В этом месте к берегу приткнулись разноцветные лодки, и среди этих лодок капитан различил европейские шлюпки с гребцами. Капитан помахал им рукой. Из одной шлюпки ответили, и скоро шлюпки подошли к берегу полуострова.
Капитан представился:
– Капитан Дэниэл Линч со шхуны «Архистар».
– Вас ждут, капитан Линч, – сказал старшина шлюпки и предложил всем садиться.
На острове Н'Дар капитан оставил сквайра, доктора Легга и матросов на берегу, а сам с Платоном пошёл в форт.
Джентльмены направились к домикам, стараясь преодолеть ощущение отчуждённости, которое исходило от глухих, без окон, жилищ, между которыми в редких пятачках травы паслись козы, бродили бесшёрстные овцы с длинными, уныло повисшими ушами, и копошились куры. Чернокожие хозяева коз, овец и кур сидели тут же в тени своих домиков – глинобитных хижин с четырёхскатными травяными кровлями. На проходивших белых они внимания, как будто бы, не обращали.
Возле одной хижины какой-то чернокожий старик, одетый в одну только набедренную повязку, выдалбливал лодку. Его топорик удивительно ритмично поднимался и опускался со звонким стуком, и щепки, нежно шурша, отлетали от него во все стороны. Из ствола дерева, над которым работал старик, уже совсем явственно проступали очертания бортов.
– А я думал, дятел стучит, – сказал доктор Легг, глядя на старика.
– Да что вы, доктор?.. Откуда здесь дятел? – спросил сквайр.
– Ну, я думал… Просто думал! – заупрямился доктор.
Старик остановился, опустил топорик и посмотрел на джентльменов удивительно пытливыми глазами. В них была хитрость и ещё что-то неуловимое, что сквайр определил, как насмешку очень умного и уверенного в себе человека. Сквайр смутился и потянул доктора за руку прочь.
– Вот так лодку-долблёнку можно выдолбить за несколько дней, если дождь не помешает, – сказал доктор Легг юнге с видом знатока.
А сквайр добавил:
– Вот так он и будет тюкать своим топориком бесконечно… Сразу видно, что местные жители здесь никуда не торопятся и никуда не спешат. На их лицах нет ни следа заботы, ни тени задумчивости о завтрашнем дне. Живут они тут, как в полудрёме. И все здешние чернокожие – люди уже в возрасте… Молодых – нет!
– Ну, вы же понимаете, почему молодых нет, дружище, – сказал доктор. – Всех молодых – уже вывезли. Остались старики и калеки, которые нужны здесь для услуг.
Сквайр остановился и огляделся кругом.
– А как здесь насчёт воровства? – вдруг спросил он.
– О, воровства здесь нет совсем, – успокоил его доктор Легг. – Воровство здесь заслуживает самого глубокого презрения и порицания.
– Похвально, – с удовлетворением ответил сквайр и двинулся дальше.
– Зато грабёж процветает, – неожиданно добавил доктор ему в спину. – И грабёж здесь считается привилегией представителей высшего класса – мавров.
Мистер Трелони округлил глаза, обернулся и потрясённо посмотрел на доктора.
Они прошли ещё немного, и скоро услышали знакомый рёв верблюдов. Заспешив, они вышли на базарную площадь – часть берега, утоптанную бесчисленными ногами, и сразу же жаркая толчея восточного торжища охватила их: тут и там среди домотканых полотнищ палаток, закопчённых медных тазов, котелков и чайников, среди чёрных от верблюжьего пота кожаных сёдел сновали какие-то замотанные до самых глаз люди, другие люди в необъятных шароварах, с открытыми темнокожими лицами и торсами, непринуждённо лежали на коврах, циновках и подушках, расстеленных прямо в проходах между домами под натянутыми парусиновыми тентами, тут же полуголые чернокожие рабы что-то делали на корточках возле жаровен, и здесь пахло горящими углями и мятой, а рядом, в глубине прохода, бил барабан, и играла заунывная флейта, и бренчали дребезжащие струны, а дальше, дальше лежали, стояли и бродили верблюды с запылёнными истёртыми боками, верблюды с сёдлами и без седел, верблюды с уздечками и ремнями и верблюды с колокольцами на шее и без них.
Маленький серый ослик с удивительно покорным, даже обречённым видом пересёк площадь и остановился невдалеке. Его потянул за верёвку смуглый мальчишка с палкой в руках, ослик повернулся и побрёл обратно. Мальчишка побежал впереди него, подбирая верёвку, к которой ослик был привязан.
Читать бесплатно другие книги:
