Пляска смерти Стриндберг Август

– Можно мне подойти?

– Нет, – сказал Огги.

– Да, – ответила я.

Мы посмотрели друг на друга.

Ноэль рухнул на четвереньки. Не поклонился, а рухнул, прямо где стоял.

– Я не знаю, что мне делать, я не могу угодить обоим сразу.

– Какая тебя муха укусила, Огги? – спросила я.

– Он задал вопрос, я дал ответ, – сказал он.

– Ладно, ты ответил за себя, а не за меня.

Я шагнула прочь от Огги, к Ноэлю. Огги схватил меня за руку выше локтя.

Я напряглась, но вырываться не стала – соревнование в грубой силе было бы не в мою пользу. Я посмотрела на него, на его руку у меня на руке, снова на него.

– Так делать нельзя.

– И нельзя просто уходить от меня, чтобы подойти вот к такому низшему.

– Ты хочешь когда-нибудь еще испытать ardeur, Огги?

Он на миг задумался, но я знала, что это своего рода представление. Может, он и был озадачен, но очень старался изобразить озадаченное человеческое лицо.

– Ты знаешь, что да.

– Тогда убери руку, или больше ты до меня не дотронешься.

Мы еще посмотрели друг на друга, потом он меня отпустил.

– Мне говорили, что ты очень сильна, опасна и скора на руку убивать. Чего не просек ни один из моих шпионов – это что опаснее всего в тебе твоя сила воли. Господи, сколько решимости в этих глазах! – Он покачал головой. – Да, ты говоришь всерьез. Ты действительно отсекла бы меня из-за этого.

– Чертовски верно.

– Всего за то, что я схватил тебя за руку?

– Потому что ты ведешь себя так, будто мною владеешь. У меня хозяев нет.

Мика встал с двойного кресла и направился к нам. Это привлекло внимание Огги.

– Твой лев покалечил Тревиса и избил Ноэля. Я думаю, ты им должен это как-то компенсировать.

– Слышу леопарда, – ответил Огги. – Так прагматично, такая готовность договариваться.

Прозвучало это так, будто качества эти очень плохие.

– А ведь действительно каждый похож на своего подвластного зверя, – сказал Мика.

Огги кивнул.

– Для тех, кто не понял, нельзя ли объяснить подробнее? – спросила я.

Ответил Мика:

– Среди всех кошачьих львы – самое агрессивное общество. Быть львом – это значит всегда быть готовым защитить свое место в прайде. Если только ты не крайне доминантный, не выдающейся силы или не умеешь внушить всем такой страх, чтобы тебя оставили в покое. Ноэль и Тревис – подчиненные, а Огги обращается с ними так, будто он – доминантный лев. В большинстве прайдов со всеми самками спариваются только немногие доминантные львы.

– Прайд Джозефа живет не так, – сказала я. – Он по способу управления куда ближе к леопардам.

Мика кивнул:

– Прайд Джозефа – это исключение, Анита. Помнишь, я же несколько лет провел в смешанной группе. Иметь дело со львами – это может тянуться вечно, потому что каждая мелочь – повод для соперничества. Джозеф мыслит больше как леопард – весьма разумно, особенно для льва.

– Подкаблучник он, как мне говорили, – бросил Огги. – Его жена не потерпела бы, если бы пришлось делить его с другими.

– Знаешь, Огги, все, что у тебя изо рта вылетает, только углубляет яму.

– Что это значит?

– Ты у нее в дерьмовом списке, – пояснил Мика, – и закапываешь себя все глубже в эту кучу дерьма. – Он улыбнулся.

– Чего это ты скалишься?

– Я думал, ты можешь оказаться угрозой для организации нашей жизни, но ты не можешь вести себя прилично хоть сколько-нибудь долго, чтобы представлять собой угрозу для любого мужчины из ее жизни.

– Жан-Клод уже пригласил меня снова попробовать товар.

– Попробовать товар? – переспросила я. – А это что за такое я слышу? Я, значит, товар, который пробуют? Ой, хрена с два.

– Видишь? – спросил Мика. – Продолжай в том же духе, и ardeur больше никогда не попробуешь.

К нам подошел Жан-Клод.

– Ты крайне неосторожен со словами, Огюстин. Очень на тебя не похоже – такая неполитичность.

– Он боится, – сказал Натэниел. Он подошел ко мне, обхватил меня руками за талию, прижался своей наготой к моей спине. Мне не надо было оглядываться, чтобы узнать выражение у него на лице – оно появилось у него только недавно в моем присутствии. Обладаю, говорило это лицо, моя, говорило оно. Я готов делиться, но это мое. Обычно оно бывало у него, лишь когда кто-то себя не так вел или кто-то ему не нравился. Кажется, в оценке Огги мы все были согласны. Исключительно неприятный тип.

– Чего это я боюсь, кисонька?

– Боишься того, что так сильно хочешь Аниту.

От этого ответа я напряглась, но Натэниел прижался еще теснее, и меня отпустило. Он положил подбородок мне на плечо, коснулся щекой щеки – получилось, наверное, как на фотографии помолвки. В одном Огги был прав: Натэниел отлично умел играть в игры, когда хотел. Играл он все меньше и меньше, и ему все больше нравилась его жизнь, и он сам, но играть он не разучился.

– Тебе не нравится, что ты кого-то вообще так сильно хочешь. Ты в этом видишь слабость, – сказал Натэниел. – И ты все лучше понимаешь, как трудно может быть с Анитой.

Я повернулась к нему, заставила его повернуть голову, чтобы смотреть в глаза.

– Так ты считаешь, что со мной трудно?

Он усмехнулся в тридцать два зуба:

– Я люблю, когда меня подавляют.

Я стала было объяснять, как усердно трудилась, чтобы он не был никем подавляем, и тут сообразила, что значит эта усмешка. Он меня дразнил. Я попыталась посмотреть на него сурово, но мне не хватило серьезности.

– Не допусти, чтобы твое смущение было виной твоего отстранения, Огюстин, – сказал Жан-Клод.

– Что это значит?

– Это значит, что если ты будешь и дальше так себя вести и так разговаривать с ma petite, я окажусь не в силах предложить тебе ardeur от нее.

На миг у Огги что-то в глазах мелькнуло – мне показалось, похожее на страх.

– Может быть, я глуп и не понимаю, но я приехал к ней в поисках Джулианны, а нашел Белль.

Лицо Жан-Клода стало совершенно неподвижным:

– Что заставляет тебя так говорить?

– Я почти за шестьсот лет видел только двух женщин, которых ты любил, Жан-Клод. Не по своей воле ты любил Белль Морт, она решила за тебя. Но любить Джулианну – это был твой выбор. Я думал, что если ты наконец снова полюбил, то это кто-то, на нее похожий. Я думал, что суровый разговор и опасность – это только маска. Думал, что если поскрести поглубже, Анита будет очень похожа на ту единственную другую женщину, которую ты любил. – Огги покачал головой. – Да, физический тип тот же, миниатюрная брюнетка, но все остальное… – Он снова покачал головой. – Боже мой, Жан-Клод, Господи Боже мой, неужели ничего нет постоянного в личности женщины, что тебе нравится каждый раз?

– Ты приехал с мыслью, что если на ma petite как следует нажать, она треснет и будет мягка и женственна, как Джулианна?

– Ведь не только ты, Жан-Клод, но еще и Ашер. Он ведь никогда не западал на физический тип, только на личность, и любил он ласковых, веселых, уютных женщин. Белль его обвиняла в пристрастии к крестьянкам.

– И ты решил, что если одна и та же женщина составила счастье нас обоих, то она должна подходить под критерии нас обоих.

Огги кивнул.

– Логично, – сказал Жан-Клод. – Неверно, но логично. Это твое свойство я забыл.

– Забыл что?

– Что ты пытаешься сделать из любви и чувств нечто логичное, нечто доступное пониманию.

Огги нахмурился:

– Ты надо мной насмехаешься?

Жан-Клод покачал головой:

– Нет, но я бы тебе напомнил, что Ашер нашел Джулианну сам. Я любил ее всем сердцем и всей душой, но выбирал ее не я. Я полюбил ее в конце концов, но начал не я.

– Значит, у меня были ложные данные.

– Можно и так сказать, – согласился Жан-Клод.

Огги посмотрел на меня, на охватившего меня Натэниела.

– Мика прав. Я мыслю, как лев. В Натэниеле я не вижу проблемы, потому что он покорный. И я испытываю необходимость утвердить себя как самого доминантного из доминантов в твоей постели. Но их, черт побери, целая куча.

Я пожала плечами, держа руки Натэниела как держат шаль, чтобы не соскользнула.

– И потому ты пытался схватить Мику, и потому таращился на него, как на уличную шлюху?

Огги пожал плечами:

– Может быть.

– Так вот, я этой мачистской хрени не понимаю и понимать не хочу. Свою доминантность упражняй, когда меня не будет.

Огги ткнул пальцем за спину, привлекая наши взгляды к Ноэлю. Тот все еще стоял на четвереньках, ожидая, чтобы на него обратили внимание.

– Ты говоришь, ваш местный Рекс управляет своим прайдом не так, как все.

– Да, – ответил Мика.

– А его лев реагирует так, будто знает правила.

– Прайд Джозефа знает, что значит быть львом. Они просто не устраивают драку за ранг на равнинах Серенгети над каждой добычей.

– А это и значит быть львом, – заметил Огги.

– На самом деле, – сказала я, – львы из лесистых регионов так себя не ведут. Текучесть среди доминантов и сложная социальная система эндемична региону африканских саванн.

Огги глянул на меня с интересом. Я ощутила, что краснею, и постаралась это подавить. Натэниел обнял меня.

– Как сексуальны умные девушки! – шепнул он.

Я сумела сказать:

– У меня диплом по биологии, и я занималась исследованиями по различным животным формам, когда у нас появилась коалиция.

Огги коротко рассмеялся:

– Я имею дело со львами тысячи лет, и никогда книжки по ним в руки не брал.

Я уставилась на него:

– И тебе не хотелось узнать о них побольше?

– Я живу среди львов, и читать про них мне не нужно.

– Я живу среди вампиров и чуть ли не каждую ночь поднимаю зомби, но все равно читаю профессиональную литературу, чтобы не отстать от науки о нежити.

Я даже головой помотала от такого выраженного им самодовольства. Хуже всего, что он даже не счел бы это самодовольством.

Нет, хватит с меня общества Огги. Меня все еще тянула к себе его сила, но это ведь всего лишь любовь. С любовью я как-нибудь справлюсь. Ричард и Жан-Клод меня хорошо натренировали.

Я потрепала Натэниела по руке. Он поцеловал меня в щеку и отпустил, я подошла туда, где на полу ждал Ноэль.

– Ноэль, вставай.

Он встал, кося мне за спину, на Огги. Я тоже оглянулась, но вампир стоял, и ничего не делал такого, только смотрел на Ноэля. Я тронула юношу за плечо, повернула к себе, прочь от Огги.

– В чем дело, Ноэль?

– Нам с Тревисом надо с тобой поговорить.

Он снова хотел оглянуться на Огги, но я тронула его за руку, отвлекая.

– Ладно, поговорим.

Я направилась к дивану, уводя с собой Ноэля. Мика и Натэниел пристроились сзади. Я не знала, то ли они хотят тоже послушать, то ли прикрывали нам спину – на случай, если Огги вновь вздумается сойти с рельсов.

Рядом с Тревисом сидел Реквием. Лицо у Тревиса посерело.

– Боже мой, Тревис, да перекинься ты и вылечись!

Он едва заметно, но напряженно покачал головой. Голос у него был сдавленный, с придыханием:

– Дай мне своего зверя, заставь перекинуться.

– Моему зверю и так хорошо, Тревис.

– Тебе нужно напитать ardeur на одном из нас или дать нам своего зверя. Пожалуйста, Анита.

Я посмотрела в искаженное болью лицо.

– Ты действительно хочешь метафизического секса, когда у тебя рука сломана?

Он покачал головой, скривился, весь сгорбившись над сломанной рукой, и заговорил, не разгибаясь:

– Нет, честно говоря. Но еще меньше мне хочется, чтобы этого урода с голубыми перьями вместо волос ты сделала нашим Рексом.

– Я не…

Он посмотрел на меня в упор; на его лице выступала испарина. Его трясло, мучила боль, он должен был выглядеть слабым, но не выглядел. Силы в его взгляде хватало.

– Анита, если ты сделаешь его своим подвластным зверем, или Рексом для твоей львицы, то он разделит твою силу. И ни за что доминантный лев, обладающий подобной силой, не оставит в покое местный прайд. Львы отличаются от прочих больших кошек. У нас нет того, чтобы жить и жить давать другим. У нас всегда идут разборки, кто тут главный кот в коллективе. Джозеф свою Регину выбрал из любви, не ради силы или власти. Она хорошая, но она его жена, а не сила, с которой надо считаться. Если ты дашь тому типу свою силу, он просто не сможет нас не трогать. Живущий в нем лев будет вынужден найти нас и завоевать.

Я глянула через комнату, на Огги.

– Ты согласен с такой оценкой ситуации?

Огги кивнул.

– Да, но я не так уверен, как эти коты, что Хэвен – твой Рекс. Я тебя привязал своей силой, Анита. И сила твоей реакции на моих львов вполне может объясняться именно этим. Не твой зверь, а моя сила увеличивает для тебя их притягательность.

Давно он ничего столь разумного не говорил. Интересно, кто же настоящий Огги: этот, который соображает, или тот мужской шовинистический идиот?

Я кивнула:

– О’кей, но как нам проверить эту маленькую теорию?

– Анита реагировала на твоих львов до того, как ты ее подчинил.

– Блин, – сказала я, – Мика прав. Я ж с самого начала от них протащилась, еще до нашего поединка сил.

Огги кивнул:

– Тогда, наверное, твоя львица ищет доминанта. Как бы то ни было, а твоя реакция на Пирса, совсем не такая, как на этих двоих, о чем-то говорит нам. Либо моя сила поработала, либо твоя сила ищет добычу покрепче. Жан-Клод считает, что твой ardeur ищет добычу посильнее, отчего же с твоим зверем должно быть иначе?

Я глянула на Жан-Клода:

– Что-то ты сегодня многословен.

– Я ищу ответы, ma petite. Огюстину не во всем можно доверять, но когда он дает слово, он его держит.

– Так что ты спросил его мнения, взяв с него слово чести, что он не поделится ни с кем нашими тайнами.

Жан-Клод кивнул.

Мне это все не нравилось, но приходилось верить, что Жан-Клод знает, что делает. Кроме того, нам нужна была помощь, чтобы во всем этом разобраться. Список мастеров городов, которым хоть как-то можно доверять, был чертовски короток. И после этого визита он стал бы еще короче, если бы меня спросили.

– Анита, прошу тебя, – сказал Тревис, – пожалуйста, отдай мне своего зверя. Напитайся на ком-нибудь из нас. Не отдавай власти над нами этому психу.

– У меня нет нужды отдавать своего зверя, и я не собираюсь вызывать его намеренно. Я не знаю, как его потом остановить.

– Вызови и отдай мне.

– Тревис, перекинься – и все.

Он упрямо покачал головой.

– Тогда покорми ardeur от меня, – предложил Ноэль.

Я посмотрела ему в лицо, в глаза за очками в металлической оправе. Такой искренний и такой молодой.

– Ты не знаешь, чего просишь, Ноэль.

– Оставь им отметки на шеях, – посоветовал Натэниел.

Я посмотрела на него. Вообще-то ему нравилось быть единственным, кому я оставляла отметины. Он делился с Микой, но ему не нравилось, если я оставляла отметины кому-то, кто всего лишь пища.

– Обычно ты по этому поводу ноешь, – сказала я.

– Такой всплеск силы, как с Пирсом, может быть с любым противоестественным. А вот как было с Хэвеном, когда ты коснулась его шеи, – это другое. Попробуй коснуться их шей, как в приветствии вампиров, и посмотрим, будет ли та же реакция.

– Красота плюс мозги, – заметил Огги. – Повезло тебе.

Я не очень поняла, кому именно повезло – мне, Жан-Клоду или Натэниелу. Все сделали вид, что слов Огги не слышали.

– Ладно, Натэниел, ладно. Я попробую, но если ничего не выйдет, Тревису придется перекинуться и вылечить себе руку.

С этими словами я посмотрела на Тревиса. Он кивнул:

– Если ты испытаешь нас обоих, и ничего не произойдет – тогда о’кей.

Реквием туже запахнулся в свой черный плащ, и это движение привлекло мое внимание.

– Ты здесь мастер, Жан-Клод, но перед тем, как она снова пробудит ardeur, не следует ли нам поговорить?

Я оглянулась на Жан-Клода. Он кивнул:

– Да, но, вероятно, нашим молодым львам можно бы на время вернуться к доктору Лилиан.

Тревис посмотрел на него так, что было ясно: он с места не двинется.

– Ты шутишь, да?

– Ты отказываешься выполнить прямой приказ мастера города? – спросил Огги.

Я подняла руку:

– Огги, не начинай опять. Не твой город, не тебе порядок наводить.

– Не думаю, что Тревис способен сейчас дойти до доктора Лилиан, – сказал Ноэль. – Что если мы дадим слово никому не рассказывать?

– Вы молоды, и живете в такие времена, когда не понимают по-настоящему, что значит дать слово, – ответил Жан-Клод.

– Кроме того, – добавил Мика, – если Джозеф прикажет рассказать, у вас не будет выбора.

Тревис испустил судорожный, прерывистый выдох, прижимая к телу сломанную руку.

– Ноэль, помоги мне встать.

– Что такого секретного, что надо заставлять его двигаться? – спросила я.

– Мы можем перейти сами, – заметил Натэниел.

– Да, – согласилась я. – Всех, кто может двигаться, кроме Ноэля, прошу за мной.

– Ты действительно ей позволишь перетащить нас всех, чтобы этот лев мог остаться на месте? – спросил Огги.

Я остановилась, сделав несколько шагов, потому что за мной пошли только Мика и Натэниел. Клодия переводила взгляд с Жан-Клода на меня и обратно, а остальные охранники смотрели на нее. Вовсю шел поединок воль, и Клодия пыталась понять, что тут будет на пользу, а что во вред.

Я ткнула пальцем в сторону Огги.

– Знаешь, ты меня начинаешь доставать. – И перевела палец на Жан-Клода: – Прошу тебя, скажи мне, что не собираешься бить на эффект, чтобы спасти лицо перед Огги. Нам ничего не стоит перейти в коридор.

– Он побежден в драке, – сказал Огги. – Теперь он должен терпеть боль.

Я махнула рукой, будто отметая его прочь:

– Я не с тобой говорю, а с моим мастером, так что спасибо, но помолчи. Жан-Клод?

Не то чтобы я видела, как он это обдумывает, потому что лицо его было идеально красивым и совершенно бесстрастным. Но у меня уже был многолетний опыт чтения по этому пустому лицу, и я почти ощущала, как он думает.

Он слегка кивнул:

– Отлично.

Он подошел ко мне, и я протянула руку – награда за проявление здравого смысла.

– Я вижу, не только местный Рекс здесь подкаблучник, – бросил Огги.

Я было разозлилась, но Жан-Клод потянул меня за руку, говоря взглядом, что разберется сам, и повернул взгляд темно-синих глаз в сторону Огги:

– А если бы ты знал, что она покроет тебя ardeur'ом, будет любить твое тело, ты бы остался здесь или пошел туда, куда она хочет?

Огги уставился на него, потом замотал головой, снова и снова. Подошел к нам, не остановился, пошел дальше, вышел в дальний коридор и не остановился, пока не скрылся с глаз.

– При следующей встрече с нами у него будут его люди за спиной, ma petite. Вряд ли он рискнет оказаться еще раз с нами наедине.

Я сжала руку Жан-Клода, и он посмотрел на меня.

– Кажется, он не боится оказаться под каблуком или другой частью женского туалета, – сказала я.

Жан-Клод сумел напустить на себя скромный вид:

– Наверное, ты права.