Допустимая погрешность Абдуллаев Чингиз
Глава 1
Спустя много лет он часто вспоминал это расследование загадочного убийства и каждый раз невольно хмурился, отгоняя навязчивые мысли. Ему казалось, что он допустил роковую ошибку, что все можно было бы поправить, если бы он действовал иначе. Это были самые неприятные воспоминания Дронго…
В тот вечер все началось с дождя. Все началось, когда он вышел на балкон своей московской квартиры.
Он любил, когда небо было затянуто тучами и шел дождь. Может быть, потому, что он вырос в стране с жарким климатом, где дождь был нечастым гостем, а может, потому, что звук дождя пробуждал в нем приятные воспоминания о его первых командировках. О встречах с друзьями, многих из которых уже не было в живых.
Дронго взглянул на небо. Кажется, дождь усиливается. Он вернулся в комнату и закрыл за собой дверь. Привычно нажал кнопку, опуская жалюзи. Затем задвинул шторы и прошел в кабинет. В кресле уже сидел Эдгар Вейдеманис, его друг и постоянный партнер, помогавший ему во многих расследованиях.
– Ты думаешь, он приедет? – спросил Эдгар.
Вейдеманис не пил спиртного, предпочитая всем остальным напиткам обычную минеральную воду. После того как у него удалили часть легкого, он говорил прерывистым голосом, каким-то особенным свистящим шепотом.
– Уверен, – ответил Дронго, усаживаясь в другое кресло. – Он звонит уже три дня, просит о встрече. Я сначала отказывался, но он так настаивал, что мне пришлось согласиться. Кроме того, он умудрился найти одного из моих друзей, с которым я знаком уже много лет. Именно поэтому я и согласился. Думаю, что у него очень серьезное дело, если он бросил все и уже столько дней находится в Москве.
– Твой друг сообщил тебе какую-нибудь информацию об этом человеке? – поинтересовался Вейдеманис.
– Конечно, – нахмурился Дронго, – я кое-что знал о нем и именно поэтому отказывался от встречи. Я не люблю принимать в своем доме людей, в моральной чистоплотности которых сомневаюсь. Наш гость сколотил свое состояние в начале девяностых, когда, собственно, и закладывалось благосостояние нынешних миллионеров. Но даже на их фоне он выделяется своей беспринципностью и авантюризмом. Его махинации с поставками продуктов в страну стали широко известны в девяносто пятом, и против него было возбуждено уголовное дело. Но в девяносто шестом должны были состояться президентские выборы, а он был тогда одним из главных «спонсоров» победившей стороны. Говорили, что он дал наличными больше трех миллионов долларов. Если учесть, что он украл больше ста, то эта сумма не сильно сказалась на его финансовом благополучии. – Дронго махнул рукой. – Противно, – поморщился он, – этот тип делает все, чтобы попасть в мой дом, и наверняка будет просить о помощи. С одной стороны, мне неприятно разговаривать с таким человеком. А с другой, – это моя работа. Я ведь ничего другого делать не умею. Могу только заниматься этим ремеслом.
– И неплохо заниматься, – пошутил Эдгар.
– Может быть, – согласился Дронго, – хотя мне иногда кажется, что мне было бы лучше заняться чем-нибудь другим…
Он не успел договорить, когда в дверь позвонили.
– Явился, – пробормотал Дронго, поднимаясь. – Обрати внимание на время. Наш гость весьма пунктуален. Пришел минута в минуту. Если я что-нибудь понимаю в людях, то это совсем не потому, что он относится ко мне с уважением или придерживается подобного распорядка в жизни. Наверняка у него ко мне очень важное дело.
Подойдя к двери, Дронго включил внешний обзор. Он увидел, что его гость одет в светлый костюм и темно-синюю рубашку. Ее верхние пуговицы расстегнуты. Мужчина среднего роста, лысоват. У него был несколько вытянутый нос, темные глаза, мясистые щеки. На вид ему можно дать лет сорок пять – пятьдесят. Он в очках, и Дронго оценил очень дорогую оправу.
Открыв дверь, он впустил гостя в квартиру. Перед тем как войти, тот внимательно посмотрел на хозяина. Затем, переступив порог, сразу протянул руку.
– Борис Алексеевич Ратушинский, – представился он.
– Очень приятно, – Дронго пожал ему руку.
Ответное рукопожатие было сильным, волевым. Этот человек получал свои миллионы в нелегкой борьбе.
– Извините, – сказал Ратушинский, – как мне вас называть? Мне говорили, что вы…
– Да, – перебил его Дронго, – можете обращаться ко мне именно так. Я привык, когда меня называют Дронго.
Войдя в кабинет, Ратушинский увидел незнакомца и, резко повернувшись, взглянул на Дронго. В глазах мелькнула растерянность, которая, впрочем, быстро переросла в очевидный гнев.
– Разве вам не сказали, что у меня к вам конфиденциальное дело? – спросил он.
– Сказали, – кивнул Дронго, – именно поэтому здесь присутствует господин Вейдеманис. Он мой помощник в расследовании наиболее сложных дел. Согласитесь, что мне необходимо иметь человека, которому я могу доверять.
– Но я его не знаю, – возразил Ратушинский, не глядя на Эдгара Вейдеманиса, словно речь шла о мебели, стоявшей в кабинете. – Мне нужно поговорить только с вами. У меня очень важное дело.
– Вы, видимо, не поняли, – усмехнулся Дронго. – Это не просто мой гость, заглянувший с улицы. Этот человек – мой друг, которому я вполне доверяю.
– Это вы не поняли, – повысил голос Ратушинский, – я собираюсь заплатить за нашу беседу и вашу помощь очень большой гонорар. Сумму вы назовете сами. Я готов выплатить любую сумму в разумных пределах.
– И вы считаете, что это дает вам право кричать? – улыбнулся Дронго. – Давайте сразу договоримся, Борис Алексеевич. Вы использовали все свои связи, чтобы попасть ко мне. Очевидно, у вас действительно очень важное дело. Вполне допускаю, что вы богатый человек и можете мне заплатить. Но я не проститутка, которую покупают за деньги. Я профессиональный эксперт, и не каждый гость может рассчитывать на мое согласие, даже если он собирается заплатить очень большую сумму. Здесь ничего не продается, господин Ратушинский. Вы не в магазине. И поэтому либо вы принимаете мои условия, либо сразу уходите. Выбирать вам.
Ратушинский побагровел. Очевидно, с ним давно никто так не разговаривал. Он повернулся к двери, намереваясь уйти. Затем громко выругался. И вдруг широко улыбнулся.
– Вы умеете быть убедительным, – сказал он, – ладно, черт с вами. Пусть будет и ваш помощник. Надеюсь, что о нашем разговоре никто не узнает.
– Это я могу вам гарантировать, – кивнул Дронго.
Они вернулись в кабинет. Ратушинский расположился в кресле, где раньше сидел Вейдеманис. Дронго уселся напротив него, а Эдгар устроился на диване.
– Итак, я вас слушаю, – сказал Дронго, глядя в глаза гостю.
Тот нахмурился, поправил очки. Было видно, что он волнуется.
– Вы слышали о скандале, который случился два месяца назад? – неожиданно спросил Ратушинский.
– Поставки сахара? – уточнил Дронго. – Вы продали его государству по цене гораздо выше той, которую предлагали ваши конкуренты?
Ратушинский вздрогнул. Недоверчиво посмотрел на Дронго. Потом наконец посмотрел на Вейдеманиса. И снова перевел взгляд на Дронго.
– Откуда вы знаете? – гораздо тише спросил Борис Алексеевич.
– Я знал, кто ко мне придет, поэтому навел некоторые справки. Про вас написали сразу несколько газет. Было совсем не трудно найти эти статьи. Между прочим, они есть и в Интернете.
– Конечно, – раздраженно произнес Ратушинский. – Эти журналисты набросились на меня, как псы на загнанного медведя. Они мусолят эту тему до сих пор. А все началось с «Новой газеты», когда журналист Лисичкин опубликовал первую статью.
Дронго молчал. Он видел, как спокойно слушает гостя Эдгар. Латыш Вейдеманис всегда отличался невозмутимостью, как большинство прибалтов.
– Он использовал документы, которые пропали у меня, – сквозь зубы проговорил Ратушинский.
Он сжал пальцы в кулак. Само воспоминание о журналисте, осмелившемся бросить ему вызов, привело его в ярость.
– Он использовал документы, которые пропали из моего кабинета, – повторил Ратушинский, тяжело дыша.
Он взглянул на Дронго:
– Я, собственно, и пришел к вам из-за этого.
– Неужели вы хотите, чтобы я нашел эти документы? – не поверил своим ушам Дронго. – Какая вам от них польза? Они же уже опубликованы.
– Конечно. Они мне не нужны. Все, что можно было, этот негодяй уже использовал. Он размазал меня по страницам своей газеты…
– Вы могли бы подать в суд, если это была клевета, – предложил Дронго.
– Какая клевета? – развел руками Ратушинский. – Все, что написал Лисичкин, – правда. От первого до последнего слова. Дело в том, что документы, которые он использовал, были украдены из моего кабинета. Они лежали в моем письменном столе. И пропали, чтобы оказаться у этого Лисичкина.
– Их украли из вашего кабинета? – переспросил Дронго.
– Да, – ответил Борис Алексеевич, – они пропали у меня из кабинета ровно два месяца назад. Самое интересное, что я даже знаю, в какой именно день. Утром я работал дома. Было воскресенье, но на дачу мы не поехали. Вечером друзья пригласили нас в театр. В этот день я встречался со своим секретарем: на следующее утро я собирался улететь в Лондон. В общем, утром документы лежали у меня в столе, а когда перед поездкой я снова проверил ящик стола, то не нашел их. Конечно, я устроил дома скандал. Выбросил из стола все содержимое, но ничего не нашел. Я отменил свою поездку в Лондон. А через два дня появилась статья Лисичкина.
Он замолчал, выдыхая воздух. Было заметно, как он волнуется.
– Представляете мое состояние? – спросил он, глядя на Дронго. – Документы пропали из моего домашнего кабинета. Наш дом охраняется, и никто из посторонних не мог попасть в мою квартиру. К тому же в воскресенье дома не было ни домработницы, которая убирает в квартире, ни кухарки. Никого. Никого из тех, кого я должен подозревать. И тем не менее документы пропали, пропали… – Он снова кулаком ударил по колену.
Эдгар принес гостю стакан воды. Ратушинский взял стакан и, ни слова не говоря, жадно выпил. Вернув пустой стакан Вейдеманису, он благодарно кивнул.
– Кроме вас, дома был еще кто-то? – поинтересовался Дронго.
– Да, – вздохнул Борис Алексеевич, – несколько человек. Но ни один из них не мог взять документы. В этом я… почти уверен. Или был уверен, не знаю даже, что сейчас сказать. Все так запуталось… Не могу и подумать, кого можно подозревать.
– Вы не ответили на мой вопрос, – терпеливо напомнил Дронго.
– Да, конечно. Кроме моей супруги, в доме были еще две пары. Наши друзья, с которыми мы дружим уже много лет, и моя сестра с мужем. Вот, собственно, и все. И еще, как я уже сказал, была моя секретарша, которая работает у меня четыре года. Но она ушла гораздо раньше других. А мы поехали в театр.
– Итого семь человек, – посчитал Дронго.
– Почему семь? – удивился Ратушинский. – Шестеро. Две пары, моя жена и моя секретарша. Шесть человек.
– А вы себя не считаете? – спросил Дронго без тени усмешки.
– Нет, конечно, не считаю. Я же не идиот, чтобы отдать свои документы какому-то полоумному журналисту. Себя я исключаю. Я не лунатик и не страдаю провалами памяти. Или раздвоением личности. И детство у меня было вполне благополучное. – Гость был человеком весьма начитанным в области психоанализа. – Эти документы я не брал и тем более никому не отдавал, – решительно закончил он.
– Тогда их забрал кто-то из ваших близких.
– Конечно, – согласился Ратушинский. – Только не нужно думать, что я сразу решил обратиться к вам. Я деловой человек, и мне нужно найти змею, которая завелась в моем доме, чтобы потом не подставиться во второй раз. Знаете, что я сделал? Я позвонил Лисичкину и предложил ему десять тысяч долларов. Нет, не за документы. Мне нужно было знать имя человека, который отдал ему документы.
Дронго молча слушал своего собеседника. В такой момент говорящего нельзя перебивать, чтобы не потерять нить разговора.
Ратушинский чуть помолчал и затем сказал:
– Он отказался. Тогда я предложил ему двадцать тысяч долларов. И он опять отказался…
Борис Алексеевич похлопал себя по карманам. Потом чуть слышно выругался.
– У вас нет сигарет? – спросил он у Дронго. – Кажется, я оставил свои в машине. Я приехал к вам без водителя, чтобы никто не знал о нашей беседе.
– Я не курю, – развел руками Дронго, – и мой друг тоже не курит. Значит, журналист отказался сообщить вам, кто передал ему документы?
– Если бы отказался! – победно хмыкнул Ратушинский. – Я довел сумму до шестидесяти тысяч долларов, и тогда он сдался. Пообещал, что сообщит имя вора вечером в пятницу.
– Шестьдесят тысяч… – задумчиво проговорил Дронго. – В поисках истины вы зашли достаточно далеко. И он сообщил вам имя человека, который украл документы?
– Нет, – выдохнул Борис Алексеевич, – он не успел. В пятницу утром он разбился, находясь в своей машине. Только не думайте, что это я приложил руку к аварии. Он действительно разбился, а я, не зная этого, ждал его, как настоящий кретин. С деньгами и с надеждой разобраться наконец, кто меня подставил. Потом я мучился несколько недель. И решил: раз судьба бросает мне вызов, я должен ей ответить. За это время я пытался узнать, кто лучший детектив в нашем городе. Или в стране. Считайте, как вам будет удобно. Я искал вас еще несколько недель. И наконец мне дали ваши координаты. Вы слышали, какую сумму я назвал? Если вам она покажется недостаточной, я добавлю. Но мне необходимо знать, кто именно взял документы. Вы меня понимаете?
– А если это действительно судьба? – прищурился Дронго. – Вы не допускаете мысли, что «кирпич просто так на голову не падает». Возможно, там, наверху, кто-то решил, что вы не должны знать имя человека, взявшего эти документы. Может, так вам будет лучше…
– Нет, – перебил его Ратушинский, – так будет еще хуже. Я мучаюсь, подозреваю всех, кто был в тот день в доме. Просто схожу с ума от подозрительности! На прошлой неделе я положил куда-то отчет американского банка о моем текущем счете. Ничего особенного, но когда я его не нашел, то наорал на жену и на домработницу. Потом эти бумаги оказались в портфеле. И я понял, что начинаю терять рассудок. Мне необходимо найти человека, который украл документы!
– Ясно, – сказал Дронго, переглянувшись с Вейдеманисом. – Значит, вы твердо убеждены, что документы взял кто-то из людей, находившихся в вашей квартире? То, что это могли сделать посторонние, вы полностью исключаете?
– Абсолютно. У нас дом охраняется. И это не только сидящие внизу охранники. Есть еще электронная система защиты. Можно, конечно, договориться с охранниками и отключить ее. Но тогда зачем красть документы, которые в худшем случае могли принести мне лишь головную боль и неприятности с налоговой полицией? В моем столе хранились гораздо более ценные бумаги. Кроме того, там всегда лежит несколько пачек долларов. Получается, что вор – полный идиот, если взял не деньги, а эти материалы.
– Значит, деньги не пропали? – взглянул на собеседника Дронго.
– Нет. Ничего не пропало. Только эти документы. В этом и весь парадокс. Выходит, что кто-то из моих близких решил мне насолить, – Ратушинский усмехнулся. – Смешно получается: чтобы мне «насолить», украли документы о поставках сахара.
– Вы понимаете, что прошло уже много времени и мне будет трудно помочь вам… – начал Дронго.
– Мне нужна ваша помощь, – снова довольно невежливо перебил его гость. – Я готов заплатить вам хороший гонорар.
– Перестаньте говорить о деньгах, – остановил его Дронго. – Мы сделаем так. Сначала оговорим условия. Есть некая твердая сумма, которую вы мне платите, независимо от результатов расследования. Я не могу вам гарантировать конечный успех – в таком деле это достаточно сложно. Но я могу вам обещать, что сделаю все, чтобы найти человека, укравшего эти документы. Конечно, при условии вашего корректного поведения. Не нужно вести себя так, словно вы меня наняли. Мы с вами партнеры по расследованию. Надеюсь, мы больше не вернемся к этому разговору? В противном случае мы расстаемся с вами немедленно. Вы согласны?
– Да, – быстро кивнул Ратушинский. – Я согласен на все. На любые условия. Я должен узнать, кто украл документы.
– Тогда давайте сразу начнем, – предложил Дронго. – Расскажите мне подробно, кто был в вашей квартире в день, когда они исчезли. Расскажите о каждом поподробнее.
Гость кивнул. Потом, взглянув на Вейдеманиса, вдруг попросил:
– Вы не могли бы дать мне еще стакан воды?
Эдгар пошел на кухню. Ратушинский посмотрел ему вслед и шепотом обратился к Дронго:
– Вы в нем уверены? Сейчас плохое время. Если эта история попадет в газеты, я буду окончательно опозорен.
– Мы знаем друг друга уже не первый год, – пояснил Дронго. – Что касается лично вас, то мне иногда кажется, будто я живу в перевернутом мире. Когда вас уличили в том, что вы обманули государство на несколько десятков миллионов, вас это не испугало. Вас волновало не моральное осуждение окружающих, а поиски предателя из вашего окружения. Зато вы боитесь показаться смешным и поэтому не хотите, чтобы наше расследование стало достоянием гласности.
– Лучше пусть думают, что я жулик, чем полагают, что дурак, – парировал Ратушинский, – и не нужно говорить о моральных принципах. Мы примерно одного возраста, может, я старше вас на несколько лет. Мы с вами прошли одну школу. Нас принимали в пионеры под барабанную дробь, потом мы были комсомольцами. Кстати, вы, наверное, были и членом партии? – Не дожидаясь ответа, Борис Алексеевич махнул рукой: – Я тоже был. Только меня исключили. За махинации в восемьдесят четвертом. Тогда было строго. Как раз перед смертью Андропова. Нас учили, что спекуляция – это плохо, что нельзя заниматься частнопредпринимательской и коммерческой деятельностью, нельзя иметь валюту на руках, за это давали срок. А сейчас? Ценности изменились… Моральные ценности стали совсем другими. Девочки мечтают стать валютными проститутками, а мальчики продают жвачку друг другу в школе и становятся рэкетирами уже в старших классах, отбирая деньги у малышей. Все изменилось…
Вейдеманис принес стакан с водой, и Ратушинский, благодарно кивнув, выпил его залпом.
– Вам не говорили, что вы циник? – спросил Дронго. – Вы пытаетесь оправдать собственную нечистоплотность. За аферу с сахаром в любой другой стране вас привлекли бы к уголовной ответственности. Такие «шалости» не прощают в цивилизованных странах.
– Может быть, – кивнул Ратушинский, – но тогда нужно сажать и некоторых ответственных чиновников из правительства, которые знали о настоящей цене и тем не менее подписали наши договора. Или вы думаете, что они сделали это безвозмездно?
– Не думаю, – нахмурился Дронго.
Он посмотрел на Вейдеманиса. Им обоим этот человек был неприятен. «Может, выгнать его к чертовой матери? – подумал Дронго. – А с другой стороны, за него просил давний знакомый из Баку».
Вслух он спросил:
– Как вы вышли на моего знакомого?
– У меня есть адрес вашего филиала в Баку, – улыбнулся Ратушинский, – а там все знают, что офис Дронго находится на улице Хагани, двадцать пять. Я даже помню ваш почтовый индекс – тридцать семь и четыре нуля. Но вы там редко бываете. Хотя адрес запоминающийся, как Бейкер-стрит у Шерлока Холмса. Я попросил узнать о ваших знакомых, и мы вышли на вашего друга. Вы меня и за это осуждаете? Я ведь понимал, что мне нужно заручиться рекомендацией кого-то из тех, кто хорошо вас знает.
– Остается только позавидовать вашей предприимчивости, – пробормотал Дронго, – давайте перейдем к делу. Расскажите о каждом из шести человек, которые находились в доме.
Глава 2
Ратушинский заерзал на месте. Потом спросил:
– С кого начинать?
– С кого хотите. Вы сказали, что там были две семейные пары, ваша супруга и секретарь. Можно узнать, кого из них вы подозреваете?
– Н-никого, – не совсем уверенно произнес Борис Алексеевич. – Я никого не подозреваю.
– Так не бывает, – сказал Дронго, – вы ведь наверняка уже прокручивали эту ситуацию сто раз. И каждый раз пытались найти конкретного виновника. Итак, кого вы подозреваете в первую очередь? Учтите, вам нужно быть откровенным, иначе все наши усилия окажутся безрезультатными.
– Да, конечно, – кивнул Ратушинский, – среди этих шестерых больше всего сомнений у меня вызывал Виталий Молоков. Это муж моей сестры. Они женаты уже восемь лет, у них маленький ребенок. Он пытается заниматься бизнесом, но безуспешно. Ничего не получается. Все его проекты оказываются безуспешными. Есть люди, которым противопоказано заниматься бизнесом. К ним не идут деньги. Они обходят их стороной. Очевидно, Виталий из их числа. Но он все время пытается что-то сделать, как-то пробиться. Я, конечно, ему помогаю – из-за сестры, но, думаю, он безнадежен. В первую очередь я подозревал именно его. Даже пытался с ним поговорить. Он очень испугался и клялся, что не мог сделать ничего подобного. И знаете, я ему верю. С его куриными мозгами очень сложно продумать такую комбинацию. Он скорее взял бы деньги, чем документы. Но его я подозревал в первую очередь.
– Он знал, что вы держите в кабинете деньги и документы?
– Конечно, знал. И про деньги тоже. Он приходил ко мне, и я иногда давал ему небольшие суммы. Он клялся, что вернет, но я до сих пор не получил ни копейки.
– Он мог войти в ваш кабинет?
– Вообще-то, нет, но если он решился на то, чтобы забрать документы, то, наверное, мог. Дело в том, что у нас квартира на двух этажах. На первом находятся гостиная, столовая, мини-кинотеатр – сейчас это модно – и кухня. А на втором – спальни и мой кабинет. Поэтому трудно проследить, кто именно входил или выходил из кабинета. Любой из находившихся в квартире мог незаметно подняться ко мне в кабинет. Я никогда не закрываю дверь. В кабинете нет сейфа. Я считал, что не нужно привлекать внимание строителей такой красноречивой деталью. Обычно документы я храню у себя на работе, но из-за того, что я должен был лететь в Лондон, привез их домой.
– Значит, Виталий Молоков, – повторил Дронго.
В руках у Вейдеманиса появился блокнот. Эдгар каллиграфическим почерком вывел имя первого подозреваемого.
– Главный подозреваемый всегда бывает невиновен, – мрачно пошутил Ратушинский, – кажется, так случается во всех детективах.
– Но не в жизни, – возразил Дронго. – Здесь как раз все наоборот. И вообще преступления совершаются гораздо проще, чем об этом принято думать. На одного гениального преступника приходится сто дилетантов. Как на одного хорошего бизнесмена – тысяча неудачников.
– Намек понял, – кивнул Борис Алексеевич. – Кто еще вас интересует?
– Все остальные.
– Моя жена – Майя Арчвадзе. По отцу она грузинка, по матери – еврейка. Это моя вторая жена. Мы женаты шесть лет. У Майи есть дочь от первого брака, которая учится в Париже. Должен сказать, что жену я подозреваю меньше всего. Ей это просто не нужно. И замуж она выходила за меня, а не за мои миллионы. Дело в том, что ее первый супруг умер восемь лет назад, в девяносто третьем. К тому времени он успел сколотить состояние в несколько миллионов долларов, и Майя ни в чем не нуждалась. Кстати, она дважды отказывала мне, и только с третьего раза мне удалось убедить ее выйти за меня замуж. Я думаю, когда вы ее увидите, то все поймете. Она – потомок известного княжеского рода. Эта женщина абсолютно не способна на мелкую пакость. Она никогда не стала бы красть документы, чтобы причинить мне неприятности. Это не в ее стиле.
– У вас нет детей?
– У меня есть сын от первого брака. Ему уже четырнадцать, он живет с матерью, моей первой женой.
– Ваш сын навещает вас?
– Конечно. Но если вы думаете, что он мог выкрасть эти документы, то ошибаетесь. Он с матерью уехал за город, их не было в Москве несколько дней, включая и тот день, когда пропали документы.
– Нет, я спросил не поэтому. Я хотел узнать, какие отношения у вашей второй жены с вашим сыном?
– Самые хорошие. Она принимает его так, как будто он ее родной сын. Ни одного лишнего слова или жеста. Я же говорю, вам нужно с ней познакомиться. Она настоящая аристократка, и именно это привлекает в ней более всего.
– Она где-нибудь работает?
– Да. Как ни странно – работает. Я много раз предлагал ей бросить работу, тем более что получает она гроши. Но она не соглашается. Сейчас она – руководитель отдела в Институте мировой литературы. Готовит докторскую диссертацию. Ей кажется важным добиться успехов самой. Наверное, она так решила после смерти первого супруга.
– От чего он умер?
– Онкология. Проклятая болезнь. У них в семье многие от нее умирали. Был цветущий, красивый мужчина – и вдруг за полтора года превратился в старика. Она так много вынесла, уму непостижимо! Возила его в Америку, в Германию, в Израиль. Ничего не помогло. В последние дни он угасал на ее глазах. Она так измучилась.
– Вы были с ним знакомы?
– Да. И с ним, и с ней. Она мне всегда очень нравилась. Но я не позволял себе глупостей. А она тем более не одобрила бы моих вольностей. Это не та женщина. Пока мы официально не зарегистрировались, у нас не было никаких отношений. Поверьте мне, это так, хотя мы оба были уже достаточно взрослыми людьми. Когда мы поженились, мне было около сорока, а ей тридцать восемь. Ее дочери тогда было шестнадцать, а сейчас уже двадцать два года, и Майя говорит, что у девочки есть постоянный друг. Наверное, мы скоро станем дедушкой и бабушкой, – усмехнулся Ратушинский.
– Продолжайте, – попросил Дронго.
– Моя сестра Евгения Ратушинская, супруга Виталия. Она не стала менять нашу фамилию. Моя младшая сестра. По образованию – врач. Работает в научно-исследовательском институте. У них с Виталием растет дочь. Не представляю, как Женя терпит своего никчемного мужа. При ее амбициях рядом с ней должен был бы находиться какой-нибудь известный режиссер или политик, а не этот слюнтяй. Но так получилось, и теперь Евгения мучается с ним, пытаясь сделать из него человека. Женя на шесть лет моложе меня.
– Они часто бывают в вашем доме?
– Нет, нечасто. Но в тот день мы собирались вместе пойти в театр. Женя приехала к нам, чтобы мы отправились туда вместе.
– Почему? – поинтересовался Дронго. – Они не могли встретиться с вами у театра? Зачем нужно было приезжать к вам, чтобы затем поехать в театр?
– У Жени свои амбиции, – улыбнулся Ратушинский. – Дело в том, что я вызвал оба свои «Мерседеса», чтобы нас отвезли в театр, и Женя об этом знала. Ей хотелось продемонстрировать свое положение. Хотя у ее мужа тоже неплохая машина, но это не представительский «Мерседес». Вообще-то с нами должны были ехать соседи по дому, но у них оказались срочные дела, и я пригласил Женю.
– Они приехали непосредственно перед выездом?
– Нет, гораздо раньше. Часа за три. И где-то через полчаса приехала другая пара. Мы пили чай – скоро надо было ехать в театр, когда приехала моя секретарша.
– Не спешите, – попросил Дронго. – Значит, вы были дома с супругой, когда приехала ваша сестра с мужем. Верно?
– Да.
Эдгар Вейдеманис делал отметки в своем блокноте.
– Вы сказали, что потом приехала другая пара. Кто эта пара?
– Миша Денисенко и его супруга. Вы, вероятно, иногда встречаете его фамилию среди режиссеров популярных телевизионных передач. Он работает на телевидении.
– Он журналист? – уточнил Вейдеманис, впервые подав голос.
Ратушинский нахмурился, услышав его хриплый шепот.
– Почему вы так разговариваете? – спросил он. – Что с вашим голосом?
– У господина Вейдеманиса удалена часть легкого, – пояснил Дронго. – Значит, ваш гость был режиссером?
– Почему был? Он и сейчас режиссер, – возразил Ратушинский. – Мы дружим семьями уже много лет. Наши жены – подруги, работают в одном институте и дружат уже лет десять.
От внимания Дронго не ускользнуло, что, рассказывая об этой паре, Ратушинский вел себя несколько скованно.
– Мне кажется, вы должны были понять мотивы нашего повышенного интереса к господину Денисенко, – пояснил Дронго. – Насколько я понял, он был единственным среди находившихся в доме людей, кто имеет отношение к средствам массовой информации, к той же журналистике, например.
– Да, конечно, – неожиданно улыбнулся Ратушинский. – Но нужно знать Мишу, чтобы отмести от него любые подозрения. Это абсолютно порядочный человек, добрый и мягкий. Никогда в жизни он не пойдет ни на какую подлость. Скорее я сам мог бы отдать кому-нибудь документы, чем Миша позволил бы себе их взять. Это типичный интеллигент-шестидесятник. Хотя в то время он был совсем мальчиком – ему сейчас около пятидесяти. Но он словно пришел из того времени. Любит песни бардов, многие знает наизусть. Высоцкий, Окуджава, Визбор – его любимые авторы. Он и сам хорошо играет на гитаре, поет. Нет, нет. Это не он.
– А его супруга? – предположил Дронго. – Чтобы помочь мужу в его карьерных устремлениях? Такое возможно?
– Только теоретически, – ответил Борис Алексеевич. – Мы дружим семьями несколько лет. В прошлом году даже вместе отдыхали в Испании. Нет, она тоже не могла взять документы.
– Вы так доверяете людям? – удивился Дронго.
– Нет. Это не доверие. Скорее умение разбираться в людях. Супруги Денисенко – последние из тех, кого я начал бы подозревать. Мне кажется, что, познакомившись с ними, вы со мной согласитесь.
– Посмотрим, – уклонился от конкретного ответа Дронго, – и тем не менее остался еще шестой человек, о котором вы пока не сказали. Или ваша секретарша пришла позже других?
– Нет. Она появилась после того, как пришли моя сестра с мужем. И до того, как появились супруги Денисенко. Я сам ее вызвал, чтобы просмотреть некоторые документы.
– Вы часто так делаете? Вызываете секретаря к себе домой?
– Нет, не часто. Но случается. Я же вам говорил, что мне нужно было лететь в Лондон, поэтому я и вызвал ее к себе. Точнее, послал за ней машину. Мы немного поработали в моем кабинете.
– Значит, она была у вас в кабинете?
– Да, была.
– И вы не выходили из кабинета?
– Выходил. Но мне кажется, что глупо подозревать собственного секретаря. У меня на работе остается гораздо больше важных документов, которые проходят через ее руки. Кроме того, она бы не выручила за эти документы больше пяти-шести тысяч долларов. Зачем ей рисковать своей работой? Она получает у меня полторы тысячи долларов.
– Какие большие зарплаты у секретарей, – усмехнулся Дронго. – Неужели она получает такую зарплату по ведомости?
– Нет, конечно, – нахмурился Ратушинский. – По ведомости она получает только двести долларов. Остальное в конверте. Я надеюсь, что вы не работаете заодно и в налоговой инспекции?
– К сожалению, нет, – ответил Дронго, – хотя иногда очень тянет на сотрудничество с этой почтенной организацией. У меня вообще такое ощущение, что зарплата в Москве выдается только в «конвертах», минуя налоговые органы.
– Девяносто процентов компаний так и делают, – усмехнулся Борис Алексеевич. – Сейчас никто не доверяет государству. И уж тем более никто не платит налогов. Хотя говорят, что платить налоги в России стало выгодно. Всего тринадцать процентов. Это гораздо лучше, чем сорок или пятьдесят в других странах. Но гораздо хуже, чем вообще их не платить.
– Учебник новой политэкономии, – указал на гостя Дронго, обращаясь к Вейдеманису. – Учись, Эдгар. Это называется «новые рыночные отношения». Итак, что вы можете рассказать о своем секретаре?
– Юлия Геллер. Ей двадцать восемь лет. Не замужем. Образование высшее. Свободно владеет английским. Работает у меня более двух лет, точнее, около двух с половиной. Исполнительная, дисциплинированная, очень пунктуальная. Весьма целеустремленная. Собирается защищать кандидатскую диссертацию. В общем, идеальный секретарь.
– Вы взяли ее по чьей-то рекомендации?
– Да, конечно. В нашей компании существует жесткий отбор. Мы не берем людей с улицы, тем более секретарей. Она работала в телефонной компании. У нее были отличные рекомендации. Но на прежней работе она получала около четырехсот долларов. А ей хотелось роста. Когда у нас появилась вакансия секретаря для моего заместителя, она принесла свои документы.
– Откуда она узнала о вакансии?
– Наша служба безопасности все проверила. Ее двоюродная сестра работала в нашей компании. Сейчас не работает. Вышла замуж за дипломата и уехала с ним в Непал. А Юлия подошла нашему вице-президенту. Проработала она у него около пяти месяцев. Я обратил внимание на деловые качества этой молодой женщины. И мы решили, что будет лучше, если она будет работать у меня. И я должен сказать, что не ошибся. Она действительно хорошо справляется со своими обязанностями.
– Красивая? – неожиданно спросил Дронго.
– Что? – не понял Ратушинский.
– Мне кажется нормальным, если на эту работу вы взяли красивую женщину, – предположил Дронго.
– Да, – сдержанно согласился Борис Алексеевич, – она симпатичная. Нравится мужчинам, если вы имеете в виду именно это обстоятельство.
– И вы обратили на нее внимание только потому, что она хорошо работала или в силу других причин?
– В силу комплекса причин, – ответил, немного подумав, Ратушинский. – Конечно, я обратил внимание на эффектную молодую женщину, потом узнал, как она работает, потом проверил ее в деле. Да, она мне подошла, и я ее взял.
– Ваша супруга не ревнует вас к Юлии?
– Нет. Моя жена достаточно разумный человек. Она никогда не устраивает мне сцен. Во всяком случае, не стоит за дверью и не подслушивает, о чем мы говорим.
– Ясно, – кивнул Дронго. – Итак, получается шесть человек. И кроме мужа вашей сестры, к которому вы испытываете естественное недоверие из-за его частых провалов в бизнесе, все остальные вне подозрений?
– Да, я думаю, что так. Именно поэтому я и пришел к вам.
– Вы убеждены, что документы, которые опубликовал Лисичкин, попали к нему из вашего кабинета?
– Абсолютно. Там были некоторые детали, которые присутствовали только в моих документах. О них не знали даже в банке, который занимался переводом денег. Нет, нет, здесь нет никаких сомнений. Документы, которые опубликовал Лисичкин, попали к нему из моего кабинета. В этом нет никаких сомнений.
Дронго посмотрел на Эдгара Вейдеманиса. Тот пожал плечами: в любом случае все решал Дронго.
– Когда вы можете собрать всех шестерых, о которых мы сегодня говорили? – спросил Дронго.
– Когда угодно, – удивился Ратушинский. – Хотя бы сегодня вечером. Они все в Москве, никуда не уезжали. Хотя летом мы обычно живем за городом. Я могу пригласить всех в свой загородный дом, и это не вызовет никаких подозрений.
– Лучше завтра, – предложил Дронго. – Завтра вечером вам нужно собрать всех шестерых на ужин. И пригласить нас с господином Вейдеманисом. Нужно придумать повод, чтобы мы у вас появились. Разумеется, никому не нужно сообщать о том, чем мы занимаемся и почему собираемся у вас ужинать. Возможно, в результате встречи мы придем к какому-то конкретному результату.
– Значит, вы согласны! – обрадовался Ратушинский. – Я пришлю за вами машину.
– Во всяком случае, у меня есть время подумать до завтра, – уклонился от прямого ответа Дронго. – И если я соглашусь, нужно будет сделать так, чтобы я попал в ваш загородный дом раньше остальных.
– Договорились, – кивнул гость. – Я позвоню утром. Надеюсь, что, подумав, вы не откажетесь.
Борис Алексеевич поднялся. Настроение у него явно поднялось. Он поочередно пожал руки Дронго и Вейдеманису и, попрощавшись, ушел.
Когда дверь за ним закрылась, Эдгар вернулся в кабинет и молча забрал стакан, чтобы вымыть его на кухне. Дронго посмотрел на друга. Тот был чем-то явно недоволен.
– Тебе он не нравится? – усмехнулся Дронго.
– Да, – сказал, не оборачиваясь, Вейдеманис. – Он мне не нравится. Ты сам говорил, что с такими людьми дел лучше не иметь. Иногда я тебя не понимаю. Зачем тебе нужен Ратушинский?
– Ты помнишь рассказ Артура Конан Дойла «Пестрая лента»? Там ведь тоже хозяин дома, куда собирался Шерлок Холмс, не очень нравился ни великому сыщику, ни его напарнику. И тем не менее они поехали, чтобы помочь установить истину.
– Доктор Гримсби Ройлотт из Сток-Морона, – улыбнулся Вейдеманис.
Отлично владевший английским языком, он был помешан на английской литературе и особенно любил Конан Дойла. Он понял, почему Дронго привел именно этот пример.
– Но ты забываешь, что Шерлок Холмс поехал туда по приглашению племянницы доктора Ройлотта, – напомнил Вейдеманис, – и все кончилось тем, что виновником убийства ее сестры оказался сам хозяин квартиры. Ты думаешь, что и здесь похожий случай?
Читать бесплатно другие книги:
