Доспехи Дракулы Крючкова Ольга

Пролог

1741 год, поместье Шаховское, Ярославская губерния

Граф Василий Григорьевич Шаховской третий день подряд не покидал своей постели. Рана, полученная им от удара шпаги на дуэли с поручиком Константином Анохиным, по словам доктора, была не смертельной.

Острие клинка прошло между рёбер, задев правое лёгкое графа, и потому ему требовался полнейший покой и диета. В разговоре с графиней Марией Ильиничной доктор в очередной раз настоятельно произнёс:

– Повторяю, покой и только покой! Только так граф поправится! Никаких инсинуаций! Предупреждаю вас, дорогая Мария Ильинична. Иначе рана может открыться и тогда, увы, я буду бессилен. Впрочем, как и современная медицина. А она ещё ох как несовершенна! И не забудьте: курение табака графу впредь противопоказано. Примерно месяц жидкая пища: куриный бульон, каши и никакого алкоголя. Я буду приезжать каждый день и менять повязку. Не забудьте давать Его сиятельству эликсир из афралиса и белладонны[1], который я привёз вам ранее. Да, и вот что… – доктор извлёк из своего саквояжа ещё одну склянку, небольшую по размеру.

– Что это, сударь?.. – поинтересовалась графиня, смахнув со щеки слезинку батистовым платочком.

– Это весьма эффективное средство: эликсир из барвинка и болиголова[2]. Отличное ранозаживляющее и противовоспалительное средство! Но! Смею вас предупредить! Эликсир сей давать строго по предписанию: один раз в день, десять капель на стакан воды. Иначе он из лекарства превратится в яд. Несколько концентрированных капель этого эликсира могут убить человека, но правильное применение поможет графу быстро встать на ноги и исключить возможность воспаления раны.

– Ах, благодарю вас, доктор, – поворковала графиня.

– Да и ещё одно, сударыня… Мне неловко говорить об этом… Я боюсь, что сия история с дуэлью дойдёт до полицмейстера… – сказал доктор и потупил взор, с излишним усердием разглядывая свои ботинки.

– Но… П-простите, сударь: почему?.. – недоумевала графиня. – Слава богу, всё обошлось. Василий Григорьевич жив. Думаю, он бы не хотел огласки…

– Да, да, сударыня. Я понимаю, задета ваш честь… Но, увы! – посетовал доктор.

Мария Ильинична подхватила доктора под руку.

– Вы же сами сказали: никаких инсинуаций! А что будет, если слухи действительно дойдут до полицмейстера? И он пришлёт урядника?.. Тот начнёт расспрашивать… Ах, какой стыд! Эти оскорбительные подозрения мужа… – графиня снова пустила слезу.

Доктор окончательно сдался.

– Ну, хорошо, сударыня. Я никому ничего не скажу, – пообещал он. – Но…

– Не волнуйтесь! – тотчас подхватила очаровательная графиня, слёзы которой чудесным образом исчезли с её розовых соблазнительных щёчек. – Граф будет вам благодарен за хлопоты и… за молчание.

Она замолкла и взглянула на доктора, да так, что у того засосало под ложечкой.

«Из-за такой красавицы перережешь и перестреляешь всех соседей-помещиков…» – мелькнул мысль в голове у доктора. Но он тотчас взял себя в руки и сказал:

– До завтра, сударыня. Я буду ближе к полудню. Не утруждайтесь, не провожайте меня.

Доктор раскланялся с графиней и покинул усадьбу Шаховских.

Василий Григорьевич пребывал в отчаянии. Он ненавидел себя за то, что не смог как следует проучить этого прощелыгу-поручика. Увы, но годы уже не те… Силы уходят… Жена по-прежнему молода и желанна, ей всего-то двадцать пять лет исполнилось, а графу уж пятьдесят минуло. Годы брали своё…

Дверь спальни отворилась, вошла Мария Ильинична.

– Василий Григорьевич, душа моя, – произнесла она ласково, называя мужа по имени отчеству, ибо тот был намного старше. – Как ты себя чувствуешь? Может приказать принести бульона?

Графу не хотелось бульона, его снедала ревность. Он опасался, что жена и подлый поручик, племянник помещика Зворынского, тайно встречаются, а может быть, уже и явно.

Графиня приблизилась к кровати больного и заботливо поправила подушку.

– Машенька, родная, посиди со мной, – попросил граф.

Мария Ильинична присела на краешек кровати.

– Доктор велел: покой и только покой, – сказала графиня.

– На что мне этот покой?! – возмутился граф. – Я что, смертельно ранен?.. Подумаешь – царапина на груди…

– Душа моя! Рана может открыться и тогда… – Мария Ильинична пыталась вразумить мужа.

– Что тогда?.. Помру? Да? – взъерепенился тот.

Графиня закрыла своё прелестное лицо руками.

– Зачем ты так? Тебе нравится мучить меня? Я же вышла за тебя по любви… – Мария Ильинична расплакалась и выбежала из спальни.

На этот аргумент у Василия Григорьевича не нашлось возражений. Действительно, семь лет назад взял юную Машеньку, почти бесприданницу, из разорившейся ярославской дворянской семьи, как ему казалось, по обоюдной любви.

Она была хороша… Да и сейчас не потеряла красоты и статности, роды не испортили её фигуры, придав ей лишь соблазнительную округлость.

Перед глазами промелькнуло прошлое. Вот он, способный сын мещанина, «птенец Петров», учится в Германии, постигая сложную науку фортификацию. В чём достиг немалых успехов и вернулся в Россию. Затем бесконечные военные крепости… Какие-то он перестраивал, внося усовершенствования в связи с требованиями времени, многие проектировал и строил заново. Так, в постоянной работе, прошли долгие годы… За верную службу Василий Григорьевич получил титул графа и земли в Ярославской губернии.

После кончины великого Петра новоиспечённый граф удалился в своё имение и начал строительство усадьбы, которую сам спроектировал. Усадьба сия напоминала нечто среднее между домом и крепостью и производила впечатление европейского замка, по нелепой случайности оказавшегося среди ярославских полей и лесов.

…Василий Григорьевич тяжело вздохнул. Он весьма сожалел, что не сумел как следует проучить поручика. Тот оказался проворнее – клинок вошёл как раз между рёбер графа и задел лёгкое. Разумеется, Константин Анохин не хотел убивать графа, а просто преподать урок: нечего, мол, оскорблять нелепыми подозрениями порядочных людей!

От сознания своего бессилия ненависть к поручику разгоралась всё сильнее, она просто сжигала графа изнутри. Ещё мгновение – и он начнёт рычать, подобно раненому зверю… Да только кому это надо?.. Жене?.. Да, кстати, где она?

Василий Григорьевич левой рукой дёрнул за шнурок звонка, располагавшийся в изголовье кровати. За дверью послышались шаркающие шаги лакея Прохора. Дверь открылась…

– Чего изволите, ваше сиятельство? Чай проголодались? – поинтересовался тот, входя в спальню.

– Где барыня? – поинтересовался Василий Григорьевич.

– Э-э-э… – неопределённо протянул Прохор. – Кажись, в покоях своих…

– Вели послать за ней!

– Також… Барыня… Э-э-э… – снова промямлил Прохор.

– Её что, в доме нет? – догадался граф.

Лакей кивнул.

– Точно так-с, ваше сиятельство, нету барыни… Нету…

– И где же она?! – теряя терпение, закричал граф.

– Також… Прогуляться она отправилась. День выдался нонче хороший… – Наконец признался Прохор.

– Верхом?!

Прохор кивнул.

Красная пелена застелила глаза графа. Он лежит в постели, раненый… А она… Она снова поскакала к этому вертопраху Анохину! Ну, всё! Терпению графа настал конец!

Увидев, как граф покраснел, Прохор испугался.

– Ваше сиятельство, да не волнуйтеся вы також… Эвон покраснели, чего доброго рана откроется…

Действительно, граф почувствовал сильное жжение в области груди, дышать становилось всё тяжелее.

– Позови… Глашу! – отрывисто приказал граф. Прохор тотчас исполнил приказание.

В спальню вошла Глаша и, взглянув на барина, поняла, что ему надобно принять эликсир, прописанный доктором.

Глаша открыла склянку с эликсиром барвинка и болиголова, взяла десертную ложечку и, отсчитав ровно десять капель, опустила снадобье в стакан с водой и тщательно размешала.

Василий Григорьевич внимательно наблюдал за действиями горничной. Он прекрасно помнил, что сказал доктор:

– Не более десяти капель на стакан воды… Эликсир чрезвычайно концентрированный… Передозировка опасна для жизни…

«А что будет, если подлить, скажем, в вино, капель двадцать или тридцать?.. – невольно подумал граф. И сам ответил на свой вопрос: – Смерть…»

Неожиданно Василий Григорьевич пришёл в хорошее расположение духа, безропотно выпил лекарство и даже похвалил Глашу за какую-то мелочь. Горничная удивилась: видать, барин на поправку пошёл!

– Ты, Глаша, ступай в библиотеку. Там в шкафу, что у окна, на средней полке стоит книга в красном переплёте…

Покуда Глаша ходила за книгой в библиотеку, графа одолевали бесовские мысли: «Отравить… Отравить… Жену отравить… Поручика отравить… Нет её жалко… Люблю изменницу! Люблю!!! Помру я без неё… А его, мерзавца, не жаль нисколько…»

В спальню вошла Глаша.

– Вот, барин, глядите. Эта книга-то? – она потянула достаточно увесистый фолиант.

– Да, нет, Глаша! Всё ты перепутала! Это не то… – Василий Григорьевич открыл книгу, на её первой странице по-французски значилось: Анри де Ла Круа Верден «Трактат о вампирах». – Хотя, ладно… Оставь, и эта сойдёт, почитаю.

Чтение французского фолианта захватило графа.

…Неожиданно дверь в спальню приоткрылась, и показалась белобрысая голова шестилетнего Коленьки.

– Папочка! – позвал мальчик. Но тот, увлечённый чтением никак не отреагировал. – Папочка! Папочка! Что ты читаешь?

Граф очнулся. Воображаемые вампиры исчезли…

– Коленька, сынок! Заходи, родной! – обрадовался граф, увидев своё обожаемое чадо.

– Карл Иванович разрешил мне отдохнуть от занятий. Мы с ним рисовали… – доложил мальчик о том, чем он занимался под бдительным оком немца-воспитателя. – Мама сказала, что ты захворал…

– Да, немного… – подтвердил Василий Григорьевич срывающимся голосом, готовый разрыдаться. Он и сам удивился своей слабости, ибо раньше не был столь чувствительным. – Мне уже лучше…

Коленька забрался на кровать к отцу и заглянул в книгу. Оттуда на него смотрело нечто, напоминающее уродливую птицу.

– Папа, что это за птичка?.. Она странная.

– Это летучая мышь. В неё превратился один князь… Словом, он не умер, а превратился в эту мышку и летает теперь по своему замку.

Коленька округлил глаза.

– И долго он летает?..

– Да, лет двести, а может и больше…

Мальчика заинтересовала средневековая история.

– Расскажи мне ещё что-нибудь про этого князя, – попросил он.

– Нет, Коленька, не стоит. Его история слишком страшная.

– Тогда не надо. А то мне ночью приснится плохой сон, – согласился мальчик.

Вечером перед сном Василий Григорьевич пожелал видеть свою супругу. Мария Ильинична вошла в спальню мужа, как обычно, словно ничего не произошло, и ещё два часа назад она не скакала верхом по окрестным лесам в сопровождении поручика Анохина.

Василий Григорьевич заметил, что щёки жены покрывал лёгкий румянец, что явственно указывало: графиня прекрасно провела время в обществе своего фаворита.

– Как ты себя чувствуешь, душа моя? – вежливо поинтересовалась графиня.

– Благодарю, лучше… – ответил граф, подавляя крайне раздражение. Но тут же спохватившись, почти елейным голосом сказал: – Думаю, Машенька, я был не прав по поводу Константина Анохина. Он вовсе не такой уж и … Словом, я хочу с ним примириться.

Глаза Марии Ильиничны заблестели.

«Ага! Вот ты себя и выдала! – мысленно злорадствовал граф. – Ну, ничего, всё ещё впереди…»

– Василий Григорьевич, я так рада, что ты одумался. Право же, что в том дурного, что я люблю конные прогулки?.. – графиня невинно смотрела на мужа и тот, растаяв под её взглядом, был уже готов поверить в её абсолютную невиновность. Но он вовремя спохватился…

– Ничего дурного в том нет. Согласен. Оттого и хочу выпить с поручиком на мировую.

– Ах, Василий Григорьевич, но доктор категорически запретил тебе пить.

– М-да… Ну, ничего, я поговорю с Анохиным, а ты затем отобедаешь в его компании. Да пусть не торопится обратно в усадьбу дядюшки своего. Неужто мы гостя на ночь не разместим? Да хоть бы во флигеле, где раньше была моя мастерская. Прикажи, Машенька, прибрать там… Чертежи, что на столе, убрать в шкаф. Может, пригодятся ещё?..

– Я непременно обо всём распоряжусь! И немедля отпишу поручику приглашение на ужин, – пощебетала Мария Ильинична и, счастливая выпорхнула из спальни.

Прибыв в усадьбу Шаховского, Константин Анохин первым делом навестил хозяина. То встретил гостя радушно.

– Ах, это вы, поручик. Я ждал вас. Присаживайтесь, – граф указал на кресло, стоявшее подле кровати. – Извините, что принимаю вас лёжа. Врач, знаете ли, не велит вставать ещё пару недель. Говорит, рана может открыться.

Константин заметно нервничал.

– Граф… Пользуясь случаем, хочу принести вам свои искренние извинения. Я очень сожалею о случившемся.

– Пустое, сударь… Я сам виноват, наговорил вам всяких гадостей… Уж и не помню, каких именно. И вы не держите на меня зла…

В знак примирения граф протянул поручику правую руку. Тот с удовольствием пожал её.

– Я приказал приготовить ужин в рыцарской зале. Я, видите ли, поклонник западного искусства и образа жизни. При Петре Великом я обучался в Германии. Оттуда и привёз коллекцию доспехов и оружия. Можете полюбопытствовать, сии редкие экземпляры в зале. Оттого она, собственно, и зовётся рыцарской. Я же, увы, не смогу вас сопровождать. Мария Ильинична составит вам компанию…

Во время ужина Константин не переставал любоваться графиней, но в то же время от его внимания не ускользнуло убранство зала: доспехи, стоявшие около каминов, которых в зале было два; оружие, висевшее на стенах. Все увиденное его, как человека военного, впечатляло.

Когда ужин благополучно завершился, поручик смог приблизиться к графине на почтительное расстояние, чтобы та поведала ему о происхождении сих редчайших экземпляров, в изобилии украшавших рыцарскую залу.

Часы пробили почти одиннадцать вечера, когда за окном сгустились сентябрьские сумерки, и поручик покинул прелестную графиню, для уединения в отведенном ему по сему поводу флигеле.

Дворецкий, по обыкновению, около полуночи обходил дом графа, чтобы убедиться, что всё в порядке, а затем отправлялся в свою комнатку на первом этаже и засыпал крепким сном.

И в этот раз, вооружившись подсвечником с тремя зажжёнными свечами, дворецкий Фёдор прошёлся по первому этажу, где размещались комнаты для прислуги, кухня, лакейская, кладовые и две комнаты управляющего имением с отдельным входом.

Управляющий имел привычку рано ложиться спать, примерно около десяти часов вечера. Поместье графа Шаховского было обширным, и уследить за всем хозяйством было задачей непростой, потому управляющий изрядно уставал к вечеру и рано ложился спать, едва темнело.

Фёдор прошёлся по кухне – всё чисто и прибрано. Он довольно крякнул и отправился на второй этаж в рыцарскую залу.

К своему удивлению, он застал там графа.

– Господи, батюшка вы наш! Чего поднялися-то с постели? Разве доктор позволял?

Василий Григорьевич сидел в кресле около камина, в котором едва теплился огонь, ибо ночи становились прохладными.

– Это ты, Федор?.. – устало поинтересовался граф.

– Я-с, батюшка… Кому ж ещё быть? Совершаю вечерний осмотр дома… Для порядку…

Граф попытался подняться с кресла…

– Помоги мне, Федор…

Управляющий тотчас подхватил графа под мышки и поставил на ноги.

– Батюшка, бледны вы больно… Чай, рана опять беспокоит? – участливо поинтересовался дворецкий.

– Да, немного… – признался граф. – Не говори барыне, что я вставал с постели, а то она волноваться станет… Кстати, где она?..

Дворецкий удивился:

– Так где ж ей быть, барин, как не в покоях своих?! Уж почивать Мария Ильинична изволит. Так долго на фотепианах играли, всё гостя развлекали, чай умаялись вконец.

Граф кивнул.

– И я почивать пойду.

– Проводить вас, барин?

– Не стоит… Сам до спальни дойду.

На следующее утро Мария Ильинична пробудилась в дивном расположении духа. Она умылась, привела себя в порядок, облачилась в домашнее цвета тёмной вишни платье и спросила у горничной:

– А что, Василий Григорьевич изволил пробудиться?

– Право, не знаю, барыня… – призналась горничная.

– Так иди же! Да и узнай, уехал ли наш гость? Или отзавтракать пожелает? – с томлением в голосе распорядилась барыня.

Глаша хмыкнула, понимая состояние госпожи, и отправилась в спальню к графу. Когда горничная открыла дверь, чтобы пожелать хозяину «доброго утречка» и справиться о самочувствии, перед её взором предстала разобранная постель. Самого же графа в комнате не было.

– Василий Григорьевич! – позвала Глаша на всякий случай. – Вы где?

Горничная внимательно осмотрела комнату: ни домашних туфель, ни хозяйского халата она не увидела. Она прошлась по комнате, заглянула за портьеры… Мало ли что, может, барин почудить захотел да спрятался…

Но и за портьерами никого не оказалось.

Затем взор Глаши упал на круглый столик, что стоял подле кровати графа. На нём лежал тот самый французский фолиант, открытый на картинке с летучей мышью, рядом с ним – десертная ложечка, пустой стакан и флакон с афралисом-белладонной. Склянки же с эликсиром барвинка-болиголова на столе не оказалось…

Горничная мотнула головой.

– Господи… Барин, чего это вы удумали? А? – испугалась она, решив, что граф решил отравить гостя, потому как знала, что пропавшее снадобье не безобидно. Да и причина дуэли ни для кого в поместье не была секретом.

Она со всех ног бросилась в комнату барыни.

– Ты что, Глаша? Черти за тобою гнались? – с явным недовольством спросила Мария Ильинична.

Горничная пыталась объяснить:

– Барин взял маленькую склянку … ну ту, с ядовитым лекарством…

Глаза графини округлились.

– Что? Он отравился? – дрожащим голосом предположила она.

– Не-е… Барина в комнате нету… Может, он к поручику направился… – отдышавшись, выпалила горничная.

– Господи! – воскликнула испуганная графиня. – Зови дворецкого и управляющего, если тот ещё в доме! – приказала она, схватила цветастую шаль и накинула на плечи. – Бежим во флигель! Может быть, не всё потеряно!

Федор дёрнул дверь флигеля.

– Заперта, барыня, изнутри…

Графиня не на шутку испугалась: как она могла согласиться на примирение?! Как она могла подумать, что граф действительно простил поручика?!

– Василий Григорьевич, ты здесь? – робко позвала графиня, думая, что муж вошёл во флигель, запер дверь и отравил поручика. – Открой мне… Прошу тебя! Открой! – срывающимся голосом умоляла она и, наконец, потеряв всякую надежду, приказала: – Федор, ломай!

Управляющий приказал принести топор. Несколькими мощными ударами топора Фёдор вырубил дыру в двери и, просунув руку, открыл засов.

Графиня буквально влетела во флигель, но графа там не было. Однако ее взору открылась другая картина, словно сошедшая с полотен Иеронима Босха[3].

Поручик лежал поперёк кровати, широко раскинув руки, голова его безжизненно висела. В глазах застыл животный ужас… Не хватало только смерти с косой и композиция была бы завершена.

Графиня издала душераздирающий крик. Дворецкий и управляющий перекрестились.

– Матерь Божья… Это как же бедного так угораздило?.. – удивился управляющий.

Графиня стояла, не шелохнувшись, смутно понимая, что происходит.

Управляющий закрыл дверь флигеля, ибо стала проявлять излишнее любопытство охочая до сплетен прислуга. Затем он подошёл к телу поручика и констатировал:

– Я, конечно, не врач… Но следов насилия не вижу… Разве что…

Дворецкий приблизился к кровати.

– Что? Неужто барин его наш порешил из ревности?

– Да, замолкни ты, Фёдор. Барин наш – благородный человек, а не убийца и отравитель. Думай, что говоришь, да ещё при Марии Ильиничне! – возмутился управляющий.

Дворецкий почесал за ухом.

– Да уж… – потянул он и посмотрел на бледную, застывшую, словно изваяние барыню. – Надобно доктора позвать…

Неожиданно графиня очнулась.

– Доктор скоро будет… Надо сменить перевязку Василию Григорьевичу…

Покуда графиня приходила в себя, управляющий не терял времени даром. Он ещё раз внимательно осмотрел труп поручика.

– А на шее у него две кровавые ранки запеклись, словно от укуса… Ничего подобного я не видел. Пусть доктор посмотрит. Может, животное какое-то или насекомое ядовитое, – сказал он и накрыл Анохина одеялом. – Идёмте, Мария Ильинична, идёмте. Доктор прибудет и во всём разберётся. Коли умер поручик, похороним. Что поделать… Такова жизнь… Надо бы сообщить помещику Зворынскому о смерти племянника…

Управляющий подхватил под руку готовую потерять сознание, обмякшую графиню, и вывел из флигеля.

На свежем воздухе она окончательно пришла в себя.

– Но где же граф? Куда он пропал? – волновалась Мария Ильинична.

– Найдём хозяина, не волнуйтесь, – заверил управляющий. – Куда ему деться? Да ещё и хворому. Здесь он где-нибудь, в усадьбе…

Вскоре вся домашняя челядь была занята поисками графа. Но увы… Он как сквозь землю провалился.

Мария Ильинична дважды теряла сознание, благо, что доктор вскорости приехал. И узнав, что случилось, доктор пришёл в неподдельный ужас: Константин Анохин мёртв, граф как сквозь землю провалился, и в придачу ко всему – эликсир, изготовленный им по старинному немецкому рецепту, тоже пропал.

Он велел дать барыне нюхательной соли, сам же отправился осматривать труп. Про себя он решил, что граф всё же не сдержался – убил поручика и, испугавшись содеянного, где-то спрятался. Теперь рана у него непременно откроется, и чем всё закончится – одному Богу ведомо.

Тщательно осмотрев труп, доктор констатировал управляющему:

– Раны на шее похожи на укусы… Более ничего сказать не могу. Вряд ли эти укусы могли повлечь за собой смерть – они не глубокие. Вероятно, у поручика не выдержало сердце… Хотя явных признаков аппокалепсии я тоже не наблюдаю. Странная смерть, батенька, весьма странная. Даже если предположить, что к этому имеет отношение граф… То возникает вопрос: каким образом он убил поручика? Загрыз его, что ли?

Управляющий фыркнул, ему явно не понравились последние слова доктора.

– Надобно искать графа. Покойнику, увы, не помочь…

Доктор с ним полностью согласился. Графа искали почти до вечера, но, увы, безуспешно. Мария Ильинична пребывала в крайне расстроенном состоянии, готовая в любую минуту снова потерять сознание. Наконец, решили отправить нарочного к полицмейстеру.

Карл Иванович застал своего воспитанника в покоях графа. Мальчик сидел на кровати и внимательно изучал книгу.

– Чем ты занят, Николенька? – спросил воспитатель.

– Эту книгу читал папа… Я знаю, что с ним случилось…

Карл Иванович округлил глаза.

– И что же, мой друг?

Коленька совершенно серьёзно посмотрел на пожилого немца.

– Я скажу об этом только маме…

– Хорошо, идём к Марии Ильиничне, – согласился Карл Иванович и попытался взять у мальчика книгу.

– Нет, – решительно заявил тот, – я сам её донесу.

Войдя в покои маменьки, Коленька увидел, что она сидит в кресле.

– Я знаю: где мой папа…

Графиня удивлённо вскинула брови.

– И где же? Говори, не бойся!

– Вот… – мальчик положил книгу на колени матери.

– Что это?.. – удивилась Мария Ильинична и посмотрела на картинку, изображавшую летучую мышь, а затем, прочитав название трактата, пришла в неподдельное волнение.

– Ох уж эти средневековые фолианты! – возмутилась она. – Так, где же папа? Ты мне скажешь? – как можно мягче спросила она у сына, думая, что мальчик знает о тайном убежище мужа.

– Да. Он превратился в летучую мышку, и теперь будет летать по дому. И никогда не умрёт…

Графиня побледнела. Фолиант соскользнул с её коленей на пол, и она в очередной раз потеряла сознание.

Глава 1

Весна 1828 года, Москва

До чего же прекрасное время весна, особенно май месяц. Вся растительность распускается, набирая силу. Садовое кольцо, утопавшее в цветущих яблоневых садах, было особенно живописно. Яблоневый аромат и вид свежей изумрудной листвы будоражил и душу и тело…

Дмитрий Берсеньев, мещанин по происхождению, жил на Садово-Каретной улице в просторном добротном доме, вызывавшем зависть у соседей. Аграфена Ивановна Берсеньева, матушка Дмитрия, женщина тучная и весьма почтенная, рано овдовев, сдавала родительский дом в наём, сама же с сыном обосновалась в доме мужа.