Заложник должен молчать Гончар Анатолий

Заурбек Умаров

Заурбек задумчиво пялился в темный потолок. Уже давно следовало проверить несение службы подчиненными, но выходить на холод не хотелось. Тепло помещения и даже некий, уже забываемый, почти домашний уют позволяли Умарову предаваться мечтаниям, хотя, возможно, дело было вовсе не в этом теплом уюте, а в исключительно удавшемся дне. Мало того, что под маской борьбы с отступниками он смог наконец-то ликвидировать своего личного врага, так еще и русский окончательно сдался. А ведь за эти исписанные листочки – Заурбек нежно прикоснулся к спрятанной в нагрудном кармане тетради – обещали хорошие, очень хорошие деньги. Если заказчик останется доволен, Заурбек получит оговоренную сумму, и о лесной жизни можно будет забыть навсегда. Он купит где-нибудь, да хоть в Турции, большой дом, женится, заведет детей…

Мечтания были прерваны звуком открывающейся двери. Свежий воздух ворвался вовнутрь, и под струи непрекращающегося дождя вышли два полностью экипированных боевика – очередная смена охранения. Дверь вернулась на свое место, а в помещении стало значительно свежее. Заурбек прислушался – шум дождя стал тише. Устыдившись собственной слабости, он вылез из-под спальника, обулся и туго зашнуровал шнурки берцев. Затем взял автомат, до хруста потянулся, сгоняя с себя сонное оцепенение, и шагнул к выходу. На улице по-прежнему шел дождь. Текли ручьи. Выбравшись из схрона, Заурбек накинул на голову капюшон и, прыжками перескакивая через многочисленные лужи, поспешил к дверям сарая. Оказавшись рядом, он на мгновение задержался взглядом на темном пятне, оставшемся на месте казни, – пятне, которое не смогли смыть даже потоки падающей с неба воды. Да и на траве кое-где еще виднелись тонюсенькие ободки, оставшиеся на месте смытых дождем кровавых капель. Впрочем, все это могло ему лишь показаться, и никаких ободков не было, как не было и кровавой лужи, на месте которой, возможно, лежала обыкновенная черная грязь. Но Заурбек еще окончательно не спятил, чтобы идти и проверять самого себя. Вместо этого он со злостью откинул щеколду и, распахнув дверь, вошел в сарай. В глубине царила вечерняя серость, еще не успевшие привыкнуть к полутьме помещения глаза практически ничего не видели, и не было ничего удивительного в том, что лежавшего в глубине сарая убитого Ибрагима Умаров принял за своего пленника.

– Эй, ты, – негромко позвал он, но ему никто не отозвался. – Чего молчишь? Спишь? – Главарь банды шагнул вперед, и в этот момент налетел очередной порыв ветра. Открытая дверь с грохотом встала на место. Помещение окончательно погрузилось в темень.

– Ай, шайтан! – выругался Заурбек, но останавливаться не стал. Пройдя к лежавшему на полу «заложнику», он опустился на одно колено и потянулся рукой к белеющему в темноте лицу.

Старший прапорщик Ефимов

Я зря опасался, что придется затратить много времени на поиски входа, вопреки моим ожиданиям, тропинки перед схроном оказались хорошо заметны. Правда, в этот момент я уже находился практически на открытом месте, и существовала возможность, что меня увидят и сумеют отличить мою фигуру от боевика, но все же на какое-то время я остановился, чтобы перевести дух и успокоить дыхание. Сердце стучало в ускоренном темпе, но настоящего волнения не было – если я не в состоянии изменить происходящее, к чему тогда нервничать? Автомат оставался за спиной. Слегка сгорбившись, чтобы никто не смог увидеть моего лица, я шагнул на небольшую лесную проплешину. Идя напрямую к замаскированной дерном двери схрона, я прижал пистолет к груди так, чтобы его было как можно труднее заметить стороннему наблюдателю. Пока мне везло, никто не обратил на меня внимания, никто не окликнул. Возможно, вражеские наблюдатели находились в глубине леса, и вблизи подземного убежища они попросту отсутствовали. Как бы то ни было, я подошел к двери схрона (теперь она виднелась вполне отчетливо) и, увидев торчащий из нее сучок, схватился за него рукой. Даже не удивившись тому, что сучок на самом деле оказался искусно покрашенной железной ручкой, я потянул дверь в сторону, и она легко, почти бесшумно открылась. Вновь почувствовав участившиеся удары сердца, я шагнул вовнутрь, шагнул, как в бездонную пропасть, шагнул, не поднимая головы, тут же захлопнул за собой дверь и часто-часто заморгал, пытаясь привыкнуть к скудному освещению.

«Чехи»

Совсем недавно наверх ушла очередная смена охранения, и как раз сейчас отстоявшие свое боевики должны были вернуться назад, именно поэтому на вошедшего никто не обратил внимания. Лишь араб Мохаммад лениво приоткрыл один глаз и, увидев знакомую шляпу Супьяна, хотел было продолжить спать дальше, когда какое-то несоответствие бросилось ему в глаза; он вздрогнул, и пальцы сами потянулись к оружию. В этот момент вошедший выбросил вперед руку с зажатым в ней пистолетом, и тот выплюнул пулю – нет, не выстрелил, а именно выплюнул, ибо ничего похожего на выстрел не было. Именно она, эта вылетевшая пуля, обожгла щеку Мохаммада и ударила его в плечо. Уже схватившие цевье пальцы разжались, с грохотом уронив оружие на пол. Спавшие в схроне боевики повскакивали на ноги. Не в силах ничего понять, они не успевали схватить оружие и падали от практически бесшумно вылетающих из пистолетного ствола пуль. На загрохотавшие где-то на хребте выстрелы никто не обратил внимания, их просто не услышали за собственными воплями. Если бы в магазине «ПСС» было побольше патронов, наверное, так никто бы ничего даже не понял. Но патроны кончились. Проснувшееся сознание оставшихся в живых боевиков моментально определило вектор угрозы. Сразу двое из них вскинули автоматы, наставив стволы в направлении двери.

Старший прапорщик Ефимов

«О, блин»! Я не мог не выругаться, как же долго мои глаза привыкали к царившей в «подземелье» полутьме. Если бы не звякнувший ремень автомата (всегда говорил – металлические детали ремня необходимо заматывать, чтобы не гремели друг о друга), я бы, наверное, так и не успел заметить появившейся угрозы. Я еще ничего не видел и стрелял исключительно на слух, поэтому слегка удивился, когда в той стороне, куда улетела моя пуля, послышался характерный шлепок, и вслед за этим раздался грохот упавшего на пол автомата. Надо отдать должное моим противникам – проснувшиеся «чехи» первым делом потянулись к оружию. Но теперь я их уже видел, а расстояние позволяло не расходовать патронов впустую. Жаль, что пуль оказалось слишком мало, к тому же пришлось добивать одного слишком живучего бандита, вновь потянувшегося к оружию. Я хоть и считал выстрелы, но боеприпасы кончились, как всегда, не вовремя. Пришлось юркнуть в сторону и прижаться к стене. Пустой магазин грохнулся на доски нар. В направлении двери прошла выпущенная кем-то из боевиков очередь. Хвататься за автомат было поздно. Остававшийся у меня пистолетный магазин с тремя патронами занял свое место. Я упал на пол, и тут же на меня посыпались щепки и земляная крошка, выбитая из стены добрым десятком выпущенных над моей головой пуль. «ПСС» дважды коротко дернулся; один из пытавшихся достать меня боевиков завалился на пол, второй, продолжая стрелять, шарахнулся в сторону. В тесном помещении автоматные выстрелы звучали как разрывы бомб. Я выстрелил в бандита сквозь разделяющую нас дымку и промахнулся. Бандит же, ударившись о стену, на мгновение потерял ориентацию, ствол его автомата ушел в сторону, он начал его поворачивать и вдруг замер, глядя на уставившийся прямо ему в лицо зрачок моего пистолета. Он, возможно, начал уже молиться в ожидании неминуемой смерти, но нового выстрела не последовало. Я-то знал почему, а вот бандиту знать это было ни к чему, но, похоже, он тоже не любил кино, где герои подолгу беседовали со своими жертвами, прежде чем нажать на спуск, и все понял. Сквозь сизую дымку я увидел, как блеснули в злой усмешке его зубы, а черный ствол автомата качнулся в мою сторону. Расстояние, разделяющее нас, было слишком велико, чтобы успеть преодолеть его до первого выстрела, к тому же я по-прежнему полулежал-полусидел на полу, и, чтобы подняться, мне требовалось дополнительное время…

Заурбек Умаров

Холод кожи лежавшего заставил Заурбека вздрогнуть и отдернуть руку. Он вскочил на ноги, и тут же со стороны хребта ударила первая очередь, затем еще и еще. Умаров замер, метнулся к двери, и в этот момент ее пересекла пунктирная линия светящихся точек. Одна из прилетевших из леса пуль просвистела совсем рядом с животом Заурбека. Почувствовав, как зашевелились на голове волосы, главарь банды упал и откатился в сторону. На мгновение наступила тишина, затем раздалась глухая пальба, донесшаяся из глубины схрона.

Страшное слово «спецы» огнем ворвалось в сознание Заурбека Умарова и холодной змеей растеклось по моментально покрывшемуся мурашками телу. Быстро загребая руками, Заурбек отполз в дальний угол и замер. Снова прозвучали выстрелы, теперь уже стреляли сразу с трех направлений. В этот момент ему, как командиру, следовало выскочить из сарая и руководить разгорающимся боем. Приготовившись так и поступить, Умаров сел, снял оружие с предохранителя, чтобы успокоиться, начал поправлять разгрузку и нечаянно ощутил пальцами лежавшую в кармане обыкновенную ученическую тетрадь.

«Обыкновенную?» Главарь банды вновь притронулся к исписанной от руки тетради. Нет, обыкновенными эти листки бумаги уже не были! Даже если бы их отлили из золота, и тогда они стоили бы гораздо меньше. Много меньше! При наличии таких денег, денег, обещанных заказчиком, хотелось жить, жить долго и счастливо. Заурбек задумался. Что с того, что там гибнут его люди? Что они ему? На все воля божья! Если Аллах решил, что кому-то следует умереть – тот умрет. И не его, Умарова, в том вина или беда, на все воля Аллаха! Если его людям суждено отбиться от русских – они отобьются, если нет, то и он ничем не сможет им помочь. Теперь, когда перед глазами Заурбека стояли деньги, он уже не хотел рисковать собственной шкурой и предпочел дождаться, когда все закончится.

За стеной грохотали выстрелы, пули били в каменные стены сарая и с визгом разлетались в разные стороны, а Заурбек, приняв решение, сидел в углу и, положив на колени автомат, молился лишь одному: чтобы Аллах помог его людям продержаться до темноты. Дожить до воцарения ночи, а там ничто не мешало ему выскользнуть за дверь, в три прыжка добежать до угла и четвертым прыжком влететь в находившуюся за сараем яму. Упасть, перекатиться, успокоить дыхание, уже спокойно отползти подальше в лес и раствориться среди деревьев. Ничто не мешало, ничто. Вот только душу давила неопределенность ожидания, дрожь пробегала по прислонившейся к холодным камням спине. Глаза, пристально всматривавшиеся в закрытый проем двери, болели от напряжения, руку, державшую автомат, сводило судорогой, а Заурбек не смел пошевелить даже пальцем, боясь, что этим спугнет пока еще благосклонную к нему фортуну. Он сидел, а за стеной продолжался бой. Но время шло, и постепенно сквозь последние капли дождя на землю опускались вечерние сумерки. Надежда Умарова на то, что ему удастся отсидеться, превращалась в уверенность. Внезапно налетевший порыв ветра ударил в стену сарая, побежал вдоль нее и, распахнув дверь настежь, полетел дальше. Заурбек поднял автомат и, каждую секунду ожидая появления противника, навел ствол на светлое пятно дверного проема.

Старший прапорщик Ефимов

Усмешка боевика стала шире. Кажется, эта сволочь уверилась в своей победе, а зря. Я без замаха бросил ему в лицо пистолет и одновременно вскочил на ноги. Мой противник инстинктивно отшатнулся, выпущенные из автомата пули прошли мимо. В следующий миг удар моей ноги выбил из его рук оружие, и оно, с грохотом ударившись о стену, свалилось за нары. Бандит что-то выкрикнул, отпрянул назад, поэтому мой следующий удар не достиг цели. Боевик отскочил к дальней стене, но я вовсе не собирался продолжать драку и сделал шаг в сторону. Бандит ошарашенно вперился в меня, потряс головой, завел руку за спину, и в следующее мгновение в его ладони блеснул широкий кривой нож. Руки его дрожали, но он уже снова злорадно ухмылялся. Я, в свою очередь, поразился его наивности и, в одно движение перетянув автомат на грудь, снял с предохранителя. Взвыв от бессилия, «чех» бросился в мою сторону. Какое там! Короткая очередь, и словно серебряная искра – падающий вниз клинок, застучавшие о стену гильзы, хрипящий стон, и следом – глухое падение тяжелого тела. Звон в ушах, и перед глазами сиреневая дымка от сгоревшего пороха.

Майор Гордеев

Расстрелять со спины двух часовых, спрятавшихся от дождя под камуфлированное пончо, труда не составило. Так что, спокойно перезарядив пистолет, майор Гордеев выбрал позицию поудобнее и принялся ждать Бочарова.

– Свои, – поднял он руку, приветствуя крадущегося за деревьями Евгения.

– Готовы? – Подойдя ближе, контрактник кивнул на стоявшее под деревом оружие, один – «АК-74», второй – старенький «АКМС»; окровавленные разгрузки лежали рядом.

– Угу, – отозвался ротный и, поднявшись на ноги, подхватил одну из «чеховских» разгрузок, а следом за ней и «АКМС». – Забирай, – кивнул он на оставшиеся трофеи и, не дожидаясь, когда команда будет выполнена, зашагал в сторону базы.

«Не помешает», – заверил сам себя Бочаров и, ухватив левой рукой вражеские шмотки, поспешил вслед за уходящим командиром. Впрочем, долго догонять его не пришлось, ротный замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, замерев в полной неподвижности. Евгений же сместился чуть в сторону и, в свою очередь, тоже замер. Как и каким образом сквозь буйство погоды углядел, услышал майор Гордеев звуки шагов поднимающихся наверх «чехов», контрактник так и не понял. Тем не менее, когда за деревьями мелькнула фигура впереди идущего, откровением для Гордеева это не стало – он уже стоял на правом колене, положив на левое сцепленные ладони, державшие рукоять «ПСС». На всякий случай, Бочаров начал отползать дальше. Найдя удобное во всех смыслах местечко, он лег, развернувшись лицом к подходящему противнику, и, нацелив автомат, принялся ждать.

Вадим начал целиться. Первый боевик подходил все ближе и ближе. Но что-то постоянно мешало: то сорвавшиеся потоком капли, то качнувшаяся от порыва ветра ветка, то все вместе. А то казалось, что следует подпустить поближе, чтобы уже и второго… тут же… наверняка. Вот уже между противниками восемь метров, вот семь, вот пять… палец плавно надавил спусковой крючок.

Громкий предостерегающий крик и плюханье выстрела. Боевик, шедший первым, рванул в сторону, вторая пуля догнала его уже в падении. Вадим повел пистолет вправо, но второй боевик шарахнулся за деревья. Ответная громогласная очередь, перекрывающая своим грохотом и шорох дождя, и шум ветвей, раскачиваемых ветром, и бормотание бегущих по склону ручьев. Выстрелов из пистолета совсем не слышно, а летящие из ствола пули казались совершенно никчемными, да так оно и есть, ствол дерева, закрывающий бандита, был непреодолимой преградой. Ответные автоматные пули пролетели совсем рядом с плечом Гордеева.

– Сучара! – в бессильной ярости прошипел ротный и упал в растекшуюся под ногами дождевую лужу. Брызги полетели во все стороны, пропитывая и без того мокрую разгрузку. Пистолет из руки он выпустил, а времени вернуть его в кобуру не было. Автомат!!! Вся надежда на безотказное оружие Калашникова. Вот только боевик уже высунулся из-за дерева, и уже палец выбрал свободный ход, сейчас лес огласится новым выстрелом… сейчас… И выстрел грянул. А вслед за ним другой, третий. Короткая, но прицельная очередь полоснула по целившемуся в Гордеева «чеху», одна из пуль пронзила ударно-спусковой механизм, и уже готовый сорваться в путь свинец так и остался в стволе. Бандит вскрикнул и отшатнулся, но вслед за ним шатнулся и ствол бочаровского автомата. Новая очередь – касательное в плечо, и та же пуля попала в шею, ломая позвонки, разрывая белую колбаску спинного мозга.

– Вперед к базе, живо! – заорал Гордеев, не сомневаясь, что и второй «чех» уже мертв. Сам наконец-то запихнул «ПСС» в кобуру и, подхватив вражескую разгрузку, устремился к базе. Тишина была нарушена, противник оказался предупрежден, теперь надо занять позиции, прежде чем «чехи» окончательно придут в себя.

Игорь Онищенко

Игорь только-только успел обустроить свою основную позицию, как на склоне противоположного хребта затарахтели автоматные очереди. Кто, как, по кому стреляет – ему видно не было, но, когда выстрелы прекратились, он почему-то сразу успокоился. В голове пронеслась отчетливая мысль: «Наши положили «чехов». Причину такой уверенности Игорь не знал, но, если бы у него спросили, он бы ответил: «Потому что иначе просто не может быть!» – после чего гордо прекратил бы со спрашивающим всяческое общение.

Степан Тулин

А сидевший правее и выше по хребту Степан Тулин рассуждать даже не пытался. Спокойно прильнув к окуляру, он прошелся взглядом по соседнему склону и, поведя стволом вниз, нацелился на основание хребта – где-то там должны были находиться двери, ведущие во вражеские подземные схроны. Он ошибся лишь чуть-чуть – дверь, ведущая под землю, оказалась на пару метров правее. Она резко откинулась, и из нее, один за другим, начали выскакивать вооруженные автоматами люди. Первого Степан прозевал, второй слишком быстро метнулся за укрытие, а вот третий, решивший спрятаться за дерево от пуль открывшего огонь Гордеева, оказался самой подходящей мишенью. Перевернутая галочка уперлась в бочину боевика, и Степан мягко потянул спусковой крючок. Тяжелый толчок в плечо, и ствол начал смещаться, взгляд снайпера выискивал новую подходящую для прицельного выстрела мишень. Все эмоции были отброшены, в голове мелькнула лишь короткая, как вспышка, мысль: «Один есть». И ни восторга, ни раскаяния, просто сухой счет.

Игорь Онищенко

Открыв огонь по выбегающим из схрона бандитам, Игорь чересчур увлекся и едва не поплатился за это собственной жизнью. Показавшиеся из леса справа боевики открыли такой ураганный огонь, а выпускаемые ими пули летели так близко, что, не рухни он всем телом (и сразу) в служившую ему окопчиком ямку, от головы остались бы только кровавые ошметки. Приподняться и ответить бандитам той же монетой он даже не пытался. Пока Игорь лежал, пытаясь сообразить, как действовать дальше, он пару раз явственно уловил буханье винтовки Тулина; затем наверху, раз за разом, прогремели гранатометные разрывы, и выстрелы «СВД» прекратились. Противник наседал, плотно и грамотно окучивая позиции немногочисленных спецназовцев. Высунуться означало верную гибель. Но и лежание в бездействии в конечном итоге привело бы к такому же исходу. Наконец Игорь собрался с духом и, выставив из ямы оружие, не глядя, дал длинную очередь по находящемуся внизу противнику. И тут же над головой свинец зашумел еще напористее, еще сильнее. Срезанные пулями, прямо на спину контрактника свалились ветки растущего со всех сторон орешника, с треском рухнула вниз и закрыла обзор до того висевшая над головой ветка бука. Бранные слова, адресованные большей частью самому себе, так и слетали с языка вжавшегося в землю разведчика. В происходящем Игорь винил только самого себя. Это была его ошибка. И как не материться, если он, такой весь из себя опытный и крутой вояка, как салага, увлекся пальбой по выбегающим из схрона «чехам»? Увлекся настолько, что перестал следить за полем боя и позволил подтянувшимся с южной стороны «чехам» застать себя врасплох. И мало того, что теперь сам вынужден тыкаться носом в стекшую на дно ямы грязь, так еще и не обеспечил прикрытие расположившегося на хребте снайпера. Разум искал и не находил выхода. А «чехи», пользуясь его беспомощностью, начали короткими перебежками подниматься к занимаемой им позиции…

Степан Тулин

На то, что автомат Онищенко замолчал, Степан обратил внимание сразу и даже сменил позицию, переползя еще правее и оттянувшись чуть дальше вверх по склону. И не зря – место оказалось хорошим, удобным во всех отношениях. Вот, может, только, прежде чем начать выбирать и уничтожать цели, стоило немного обождать, дождаться, когда Игорь снова начнет окучивать противника автоматными очередями? Но уж больно удачно подставлял свой лоб широкомордый бородач, высовывавшийся из-за лежавшего на краю поляны валуна. Степан выстрелил, попал и тут же понял, что это не осталось незамеченным – одна, а следом вторая очередь хлестанули над его позицией, а потом прямо над головой прогремел взрыв. Степана обдало тугой волной, сознание погрузилось во тьму, и второго, ударившего чуть в стороне, разрыва он уже не слышал.

«Чехи»

– Где амир? – Чей-то полный досады голос перекрыл треск выстрелов и грохот гранатометных разрывов. – Где Заурбек? – повторил все тот же голос, но ему никто не ответил.

– Аллах акбар! – раздался из глубины леса не слишком уверенный клич, но он все же подтолкнул к действию отсиживавшегося за сараем пулеметчика Ваху Вадалова – именно он, сидя в безопасном месте, пытался докричаться до своего командира.

Знал бы столь сильно беспокоящийся о судьбе главаря моджахед, где находится и что делает сейчас Умаров, может быть, и его собственная судьба сложилась бы иначе. Но он этого не знал и потому, воодушевленный чужими криками, выскочил из-за каменной стены здания и устремился вперед, в гущу разгорающегося боя. Через двадцать шагов Ваха почувствовал, как рядом, срезав ветку, пронеслась вражеская пуля, и, не задумываясь, плюхнулся в бегущий под ногами ручей.

– Вон видишь, вон видишь? – тыкая куда-то вверх по склону, брызгал слюной оказавшийся рядом и лежавший в большой луже Лечо – один из опытнейших моджахедов и любимец Умарова. – Видишь, вон за тем кустом? Видишь?

Сломленный настойчивостью Гакаева, пулеметчик кивнул, хотя ровным счетом, ничего не видел. Перед глазами была только пелена дождя, разбрасываемого порывами налетающего ветра, да мерещившиеся со всех сторон враги.

– Мочи туда, мочи! – стреляя, командовал любимец Умарова, и Вадалов не заставил себя ждать. Приложившись к пулемету, он дал длинную, оглушительно длинную очередь.

– Куда, куда? – рассерженно взревел Лечо. – Высоко берешь, высоко! Ниже, еще ниже!

Ваха опустил ствол и снова выстрелил. Очередь получилась до куцего короткой, но зато легла туда, куда надо.

– Вот так и бей! – похвалил его более опытный Гакаев и, уже больше не отвлекаясь на пулеметчика, пополз куда-то вперед.

Лечо, пожалуй, не меньше других был обеспокоен отсутствием Заурбека Умарова, но, будучи человеком верующим, оправдывал его отсутствие волей Аллаха. И неважно, что с ним сейчас случилось: был ли тот убит сразу или истекал кровью среди деревьев, – Аллах знал, что делать, и если им было определено так, то почему должно было быть иначе? И в данный момент Лечо больше волновала не судьба командира, а странное отсутствие братьев по вере, находившихся в первом, или, как его называл Заурбек, командирском, схроне. Собственно, сам Умаров тоже должен был находиться там, и это обстоятельство беспокоило Лечо больше всего. Поверить в то, что ни один из самых опытных, самых уважаемых моджахедов не осмелился выбраться наружу, было поистине невозможно. Разве что Умаров сам приказал им выждать. Вот только чего ждать, если база окружена, а к русским с минуту на минуту может подтянуться подкрепление? А как же иначе? Ведь поверить в то, что базу решилась атаковать горстка спецов, Гакаев не мог. Да и разведывательные группы русских обычно гораздо многочисленнее. А значит, на базу вышел и ввязался в бой спецовский разведдозор. Всего-то четыре-пять человек, следовательно, у отряда есть хороший шанс отбиться, и если не разгромить русских, то, во всяком случае, уйти от погони и раствориться в бескрайнем чеченском лесу. Шанс есть, пока есть, но к чему тогда медлить? Подумав так, Лечо повернул вправо и пополз в сторону схрона. Надо добраться до Заурбека и все ему объяснить. Вот только разве он сам не понимает всего этого? Тогда на что надеется?

Майор Гордеев

Вадим видел, что на правом фланге дела обстоят далеко не блестяще. Видел, как противник прижал расположившихся там бойцов к земле и начал подбираться к их позициям, но не в силах был предотвратить это продвижение – ни у него, ни у находившегося неподалеку Бочарова просто не было достаточной огневой мощи. Они сами с трудом сдерживали натиск опомнившихся от неожиданности моджахедов. Первый шок у боевиков прошел, и теперь, рассредоточившись, они начали переходить в наступление. Находившийся на хребте Онищенко практически прекратил сопротивление. Если с его стороны и производились выстрелы, то лишь изредка и совершенно не прицельно. Не было больше слышно и выстрелов снайперской винтовки. Но больше всего сейчас майора беспокоило отсутствие «на горизонте» старшего прапорщика Ефимова. А его отсутствие, скорее всего, означало гибель. Вадим понимал, что эта гибель могла напрямую зависеть от преждевременно начатой стрельбы, но казнить самого себя за это было поздно, да, собственно говоря, и не за что, тем более Ефимов прекрасно знал, на что шел. Шанс, что задуманное получится, с самого начала был более чем минимален. Так что теперь активно противостояли противнику только двое: Евгений Бочаров и он – командир роты майор Гордеев.

– Женя, прикрой! – прокричал майор и вскочил на ноги, чтобы в очередной раз поменять позицию. И тут же, поднимая вверх фонтанчики земли, прямо под его ногами обозначились попадания многочисленных пуль. – У-е!

Уже падая за соседнее дерево, Вадим почувствовал, как по его бедру растекается полоска щемящей боли. Но нога вроде бы работала, а отвлекаться на ерундовую царапину было себе дороже. Так что, откатившись чуть в сторону, Гордеев поднял автомат, вычислил залегшую внизу фигуру, прицелился и выстрелил, затем снова перекатился и вновь приник к оружию…

«Чехи»

Автоматные выстрелы, приглушенные слоем земли и донесшиеся из-за двери схрона, поставили все на свои места.

– О, дети шайтана! – Лечо едва не взвыл от охватившего его бессилия, когда до его сознания дошел смысл происходящего. Впрочем, надежда оставалась – еще неизвестно, кому предназначалась последняя выпущенная очередь. Может быть, проникшие в схрон русские уже мертвы?

– Доку, – взяв вход в подземное убежище на прицел, окликнул Гакаев находившегося поблизости Доку Абдуллаева, молодого рослого парня, совсем недавно пришедшего в умаровский отряд и еще ничем не успевшего себя проявить. – Приготовь гранаты!

– Сейчас я, сейчас! – засуетился новоявленный моджахед, но Лечо дернул его за руку.

– Сперва выслушай. В схроне русские. – И без того серое лицо Доку стало серым еще больше. – Может, наши справились с ними, может, нет, сейчас приготовишь гранаты. Кстати, они у тебя есть?

– Вот две, – радостно закивал Абдуллаев, показывая две разномастные гранаты, у одной из которых на месте кольца торчал ржавый гвоздик.

– Хорошо. Подползешь к схрону справа, – начал поучать Доку более опытный Лечо, – левой рукой распахнешь дверь, отпрянешь. Понял? – «Все же хорошо, когда есть более молодые, более отчаянные и более глупые, всегда проще рисковать их жизнями, чем своей собственной. Аллах, конечно, велик и с радостью примет своего воина, и ничто не пройдет мимо его воли, но к чему подталкивать Аллаха в его выборе нашего земного пути? Ни к чему», – подумал Гакаев и продолжил наставление: – Отпрянешь и только затем бросишь внутрь гранаты. И не подставляйся. Прижмись в земле, и только рука напротив дыры. Понял?

– Да, да, – почти радостно закивал ошеломленный подобным доверием Доку.

– Я прикрою. И вот еще что: бросаешь гранаты по моей команде. Когда я точно буду знать, что там только русские.

– Да, по команде, – словно китайский болванчик, закивал головой Доку и, повинуясь знаку Лечо, пополз вперед.

Игорь Онищенко

Игорь понимал, что долго это продолжаться не может – его либо накроют вражеские гранатометчики, либо расстреляет подкравшийся совсем близко автоматчик. Но ни отбиваться, ни отойти куда-либо на другую позицию он не мог. Нехорошим словом помянув противостоящего противника, Игорь вытащил из разгрузки гранаты и принялся неспешно готовить их для броска, разгибая усики. Когда с этим делом было покончено, он отложил в сторону «эфку» и самую легкую, единственную в комплекте «РГД-5», придвинув их так, чтобы было удобно взять рукой, а одну «Ф-1» сразу же взял в руку. Конечно, рассчитывать на то, что ему удастся добросить гранаты до позиции моджахедов, не приходилось никаким образом, но вот осколки долететь до противника просто обязаны. Разорвавшись на склоне, они должны были разлетаться в разные стороны: и вверх, и вправо, и влево, и вниз, туда, где как раз и находились окучивающие Игоря боевики. Все-таки двести метров, дальность убойного поражения, – это двести метров. И Игорь рассчитывал если не зацепить кого-нибудь осколком, то, во всяком случае, слегка напугать противника, заставить спрятаться и хоть на миг прекратить обстрел. Четвертую гранату Онищенко оставлял на всякий случай. Рассудив подобным образом, Игорь размахнулся и отправил вниз первую из гранат. Выдержав короткую паузу, он швырнул туда же следующую, а вслед за ней и третью, на этот раз «РГД-5». Бросив ее, Игорь подождал второго разрыва и, не дожидаясь третьего, рванул влево по склону. Увидев небольшую канаву, он начал падать – и тут же вслед ему понеслась запоздалая очередь. А Онищенко уже полз, при этом, как ни странно, возвращаясь немного назад, чтобы, осторожно высунувшись из-за небольшого куста, осмотреть местность и только потом пощипать перышки нарывающемуся на грубость неприятелю.

Старший прапорщик Ефимов

«Фу, все кончено, во всяком случае, у меня тут… пока». Я огляделся по сторонам – под ногами трупы, на полу, на нарах, на разбросанных спальниках – темные, блестящие потеки и пятна. Ноздри забивала омерзительная смесь запахов: пороха, крови, смерти и испражнений, настойчиво захотелось выйти на свежий воздух. На свежий воздух… Только в эту секунду я отчетливо осознал, что там, «на свежем воздухе», идет самый настоящий бой. «Там бой, а я все еще здесь!» – мелькнувшая мысль заставила поторопиться. Вытянув руку, я сорвал с крюка висевший под потолком светодиодный фонарик и, нагнувшись, посветил в лицо первому из убитых боевиков. Нет, не тот, затем к следующему – и так далее. Убитого последним разглядывать не имело смысла, его лицо я уже видел. Лучик фонарика заметался по схрону, переходя с нар на стоящие у стен небольшие тумбочки, с тумбочек на пол, и снова возвращался к тумбочкам. К сожалению, ни главаря, ни тетради, о которой говорил «Кулибин», в землянке не было. Опоздали! Судя по всему, получив заветные сведения, главарь тут же покинул базу. Что ж, я бы на его месте сделал то же самое или, в крайнем случае, отослал тетрадь с надежным человеком. Бой за пределами схрона продолжался, похоже, моджахеды уже успели подтянуть сюда все имевшиеся у них силы. А живых боевиков оставалось порядочно. Даже с учетом всех потерь, их было раза в три, а то и в четыре больше, чем нас. Сидеть в схроне дальше никакого смысла не было. Резко распахнув входную дверь, я тут же выстрелил по перебегавшему полянку боевику, но поспешил и, мало того, что, кажется, промахнулся, так еще следом едва не заполучил порцию свинца, направленную мне прямо в лобешник. «Чеховская» шляпа, до сих пор остававшаяся у меня на голове, полетела на пол. Отпрянув от входа, я довернул ствол в сторону стрелявшего, нажал спусковой крючок и повалился следом за упавшей шляпой, а в открытую дверь, одна за другой, влетели две ручных гранаты.

«Чехи»

Сунувшийся было поближе к схрону Лечо Гакаев, подумав, вернулся чуть-чуть назад – и выбрал позицию так, чтобы находиться не прямо напротив двери в подземное убежище, а немного наискосок. Затем, воспользовавшись тем, что огонь со стороны русских значительно ослаб, приподнялся с опостылевшей своей мокротой земли и сел на корточки. Сейчас все должно окончательно проясниться – Доку подполз к двери и уже готовился протянуть руку, чтобы взяться за дверную ручку. Ожидая этого момента, Лечо подобрался и, прижав автомат к плечу, прицелился точно в середину хорошо угадываемого дверного проема.

То, что произошло в следующую секунду, явилось неожиданностью для настроившегося на совершенно другой ход событий Лечо. Дверь схрона резко распахнулась, едва не ударив по рукам уже потянувшегося к ней Доку, а в проеме показалась фигура с автоматом, из которого тут же была выпущена очередь по перебегавшему с места на место Вадалову. Тот упал и больше уже не шевелился. Судя по тому, что пулеметчик лежал на совершенно открытом пространстве, секундное промедление и растерянность Лечо стоили тому жизни. Помянув шайтана, Гакаев выстрелил, но, видимо, поспешил, все пули пошли чуть выше, и в следующее мгновение раздалась ответная очередь. Любимец амира вскрикнул и, паля куда-то вверх, начал заваливаться на спину, прямо в грязную холодную воду лужи. Впрочем, он этого уже не почувствовал: боль в раздробленных коленных чашечках оказалась столь сильна, что Лечо практически сразу же потерял сознание.

В том, что в схроне враги, Доку Абдуллаев уже не сомневался и, без раздумий швырнув в темное отверстие блиндажа обе своих гранаты, бросился прочь. За спиной дважды приглушенно ухнуло. Раздался треск ломаемых перекрытий. Доку добежал до леса и, упав за первое же попавшееся на пути толстое дерево, развернулся лицом к противнику.

Старший прапорщик Ефимов

«О, мля!» Взревев, я метнулся в глубь схрона, споткнулся об один из трупов, поскользнулся на разлитой крови и со всего маху шлепнулся на пол, но не остановился, а, перекувырнувшись, откатился за угол и зажал пальцами уши. Гранаты грохнули почти одновременно. Если бы не закуток (похоже, схрон делали буквой Г именно на такой случай), меня бы нехило нашпиговало осколками, а так только дополнительный звон в ушах, легкая головная боль, пощипывание в носу, и… вроде все. Что ж, можно было предпринять вторую попытку выбраться. А действовать так: сперва – парочка гранат, так сказать, обмен приветами, и рывок вперед – вправо. Там я видел неплохую канавку, вполне подходящую для укрытия одного меня.

Рассуждая подобным образом, я поднялся, сделал шаг вперед, и в этот момент над головой что-то треснуло. Не успел я отшатнуться, как толстенное дерево, служившее балкой в этом убежище, надломилось (годы во влажном климате дали себя знать), и несколько тонн почвы, камней и глины рухнули вниз, разделив подземное убежище на две неравные половины: маленький закуток, где, собственно, я и оказался, и все остальное пространство схрона с остывающими на полу трупами.

Песок и пыль попали в глаза, нос. Пару раз чихнув, я осветил находившимся у меня в разгрузке фонариком замуровавшую меня стену и пришел к неутешительному выводу: чем бы ни закончился продолжающийся бой, принять в нем участие мне уже не светит. Не то чтобы я горел желанием лично поприсутствовать на этом «празднике жизни». Нет, вовсе нет! Вот только со мной вероятность благополучного для нас исхода была бы несколько выше. Но что я мог для этого сделать? То-то и оно. И потому, поплевав на руки, я без лишней суеты, приступил к разбору завалов. Автомат за спиной, руки действовали, как лапы крота, отбрасывая землю вниз, под ноги. Медленно, но дело двигалось вперед. Двигался и я, откидывая землю и каждую секунду опасаясь, что с потолка прилетит новая порция почвы и погребет меня окончательно. О том, что здесь, кроме всего прочего, не столь велик запас воздуха, я как-то старался не думать.

Евгений Бочаров

Выскакивающих из второго схрона боевиков встречал поток пуль, летящих из автомата Евгения. Не все из них находили цель, но ряды боевиков оказались значительно прорежены. И по-настоящему огрызнуться боевичье смогло только тогда, когда из глубины леса к ним подоспела помощь.

– У, сук-к-ки! – выругался Евгений и, придавив одного моджахеда, тут же сместил ствол в сторону другого. Вокруг засвистело, зашуршало, вниз на голову начали падать срезанные листья, ветки. Мелькнула мысль о необходимости сменить позицию. Бочаров уже начал подниматься на локтях, когда до него донеслось пронзительное:

– Прикрой!

Это орал ротный, и Евгений вновь приник к прикладу своего автомата. Подброшенная ответными пулями земля буквально разлетелась мелким крошевом, несколько песчинок попали в лицо и глаза. Евгений прижался к земле, глаза резало от запорошившей их грязи, но он и не подумал их прочищать. Не обращая внимания на эту боль и часто моргая, Евгений полз вправо. Присмотрев подходящее местечко, он высунулся, окинул взглядом поле боя и тут же подтянул к плечу ствол: в глубине леса, внаглую возвышаясь над местностью, стоял гранатометчик и метился прямо в его – Евгения – сторону.

Старший сержант Шадрин

Сказать, что Виталик нервничал, – значит не сказать ничего. Виталик просто не находил себе места. Выстрелы со стороны противника, вместо того чтобы постепенно стихать, сходя на нет, вдруг стали звучать чаще и настойчивей. Казалось, что у противника словно выросла численность, и потому Виталик не находил себе места. Он, конечно, уже давно определил «порог собственного героизма» и на войну не рвался. Но ведь не тогда, когда в сотне метров шел бой, пацаны бились, а он, едва ли не самый опытный из всех контрачей, сидел в промоине, гордо именуемой оврагом, и наблюдал, как под ногами бурлит мутный поток. Ах да, он же еще служил охраной этому недоразумению под названием «научный работник». Вот только стоил ли этот научный работник жизней ведущих бой парней – этого Виталик не знал.

– Вот что… – терпение старшего сержанта Шадрина лопнуло. – Автомат у тебя есть… – И, словно вспомнив, спросил: – Стрелять умеешь?

Ученый муж усердно закивал головой.

– Отлично. Сиди здесь и никого, кроме наших, к себе на подпускай. Остальных вали, понятно?

– Да, да, – снова закивал Егор. Возможно, от холода, а возможно, и от страха, его зубы стучали друг о дружку, слова давались с трудом, но он все же нашел в себе силы попросить: – С тобой можно?

– Нет, еще убьют, – усмехнулся Виталик. – Сиди и не высовывайся. Вылезешь – сам убью!

Красильников снова кивнул. Шадрин встал, выбрался из овражка и, пригибаясь, побежал в направлении выстрелов, а оставшийся в одиночестве Егор притянул к груди автомат и замер, прислушиваясь к звукам идущего где-то там, южнее, боя. Но, в конце концов, и ему осточертело это бесконечное сидение в неизвестности. Перехватив поудобнее автомат, Красильников выпрямился, выполз на край оврага и поспешил навстречу ружейному грохоту.

– Ах, вы… – окинув взглядом панораму боя, Виталик не смог удержаться, чтобы не построить многоэтажное словесное здание, полностью состоящее из нецензурных блоков, ПОЛНОСТЬЮ, без единого исключения, от фундамента до крыши. – Ну-ну! – проворчал уже более мягко, наметив себе первые цели и, так сказать, определив стратегию собственного поведения. – Сейчас, сейчас! – уже совсем по-доброму произнес он, выцеливая чересчур обнаглевшего боевичка, почти не скрываясь, приближавшегося к позициям Онищенко. А уже с какой ласковостью Виталик потянул спусковой крючок… Это надо было видеть! Короткая очередь согнула боевика пополам, и тот ткнулся лицом в моментально приблизившийся склон. А автомат Шадрина плюнул следующей очередью, и еще один моджахед, приволакивая простреленную ногу, пополз под укрытие лежавшего на земле дерева. Третий бандит только и успел, что повернуть голову, как маленькая пуля, на бешеной скорости вспоров черепную коробку, ввинтилась в его мозг. Четвертый боевик, вынужденный отвлечься на перестрелку с Шадриным, охнув, повалился в кусты, срезанный прицельным выстрелом Игоря Онищенко, сумевшего наконец-то выбраться из-под вражеского обстрела. Бандитская атака, начавшая развиваться с таким успехом, неожиданно захлебнулась. Боевики, не ожидавшие появления еще одного стрелка в центре позиций, попятились и перешли в глухую оборону.

Степан Тулин

Казалось, что оба уха забили землей, голова кружилась, во рту чувствовался вкус крови – лежавший под деревом и только что пришедший в себя Степан никак не мог заставить себя подняться. Сквозь ватную тишину доносились звуки непрекращающегося боя. Степан оторвал от земли голову, сплюнул противную вязкую слюну и, открыв глаза, первым делом поискал свою любимую «эсвэдэшку». Она лежала рядом, слегка присыпанная изодранными листьями и совершенно целая. Наличие оружия и необходимость его применения придали сил. Степан приподнялся на локтях, подтянул к себе оружие и, прильнув к прикладу, заглянул в окуляр прицела. В приближающую оптику и без того близкие фигурки врагов были как на ладони. Часть боевиков уже не шевелилась, превратившись в остывающие тела. Другие же, более умелые или более удачливые, то появляясь, то исчезая из поля зрения, вяло отстреливались и, судя по всему, не собирались предпринимать каких-либо активных действий до темноты. А вечерние сумерки были уже не за горами. Вот только напрасно некоторые бандиты считали, что их полностью не видно или что их может укрыть валявшийся на земле полусгнивший валежник. Зря они так считали, видит Бог, зря. Степан выискивал места, куда те ныкались, и с методической неспешностью разрушал все их иллюзии. Выстрелы со стороны противника становились все реже и реже.

Евгений Бочаров

Выстрелил Евгений вовремя. Целившийся гранатометчик дернулся, отшатнулся назад, затем вперед, но, уже окончательно уходя в мир иной, все же нашел в себе силы выстрелить. Смертоносный снаряд вылетел из раструба и, пролетев несколько десятков шагов, взорвался в полутора метрах от подножия склона на крыше одного из подземных схронов. Боевик упал, а черное облако разрыва, подхваченное ветром, быстро растаяло за кронами деревьев.

Старший сержант Шадрин

Виталик как раз поменял магазин и уже приготовился сменить заодно и свою обнаруженную боевиками позицию, когда за спиной раздалось шлепанье чьих-то ног. Резко развернувшись, старший сержант навел автомат на идущего и громко выругался. Не то чтобы он рассчитывал увидеть там кого-то другого, отнюдь, интуитивно он и предполагал, что за его спиной топает «боец научного фронта», но то, что он идет, выпрямившись в полный рост, – этого Виталику не могло бы присниться и в страшном сне.

– Придурок! – взревел Шадрин. – Ложись, идиот, ложись! – Видя, что тот никак не реагирует на его слова, Виталик буквально взвился в воздух, сбил ученого с ног и, уже сам заваливаясь на землю, ощутил, как сзади, чуть ниже левой почки, разгорелось пламя. Сверкнув, оно мгновенно достигло сердца и, испепелив его, пошло дальше, пронзая и уродуя вздрогнувшую от удара ключицу.

– Су…

Так и не обретшее звучание слово застыло на исковерканных судорогой губах мгновенно умершего разведчика. Бой продолжался, но старшему сержанту Шадрину не дано было узнать о его окончании. Его бою суждено длиться вечно.

Старший прапорщик Ефимов

Я уже прокопал небольшую дыру (свежий воздух улицы тут же ворвался в мою отгороженную от мира «келью»), и мне оставалось ее лишь малость расширить, чтобы попытаться протиснуться к выходу, когда прямо над моей головой что-то грохнуло. И в тот же миг, будто по мановению волшебной палочки, «хляби небесные» разверзлись вновь – почва, попадающиеся в ней камни, дерн посыпались вниз, на этот раз уже точно на мою шею. Я не видел начала движения пород и потому даже не попытался отпрыгнуть в сторону. Крыша схрона окончательно не выдержала, и все подземное помещение, с его нарами и валявшимися на полу трупами, оказалось погребено под толстым слоем земли. Я же, в этот момент находившийся на взгорке, появившемся в результате предыдущего обрушения, вынырнув из-под земли, как черт из табакерки, стоял на простреливаемой со всех сторон местности и ничего не мог с этим поделать – мои ноги едва ли не по бедро были засыпаны все той же почвой. Самое неприятное, что меня заметили, и, как я понимаю, заметили с обеих противостоящих сторон. Еще бы, на грохот разрыва и не менее впечатляющий треск падающего свода грех было не обратить внимания.

Евгений Бочаров

Замочив гранатометчика, Женька откатился в сторону и вновь выстрелил. На этот раз он целился в боевика, залегшего за стволом поваленного дерева. Боевик дернулся и скрылся за деревом. Ответные очереди прошли совсем рядом, и Евгению пришлось рухнуть за бугорок, а затем быстро переползти на другое место. Там же, где он только что был, разорвалось, один за другим, несколько «ВОГов».

– Вовремя! – обрадованно пробормотал Евгений, перезарядил оружие и, резко приподнявшись, почти не целясь, выпустил короткую очередь в замеченную за деревьями тень. Ему снова ответили, пули засвистели рядом, но несколько выше и правее.

– Вот сволочи! – недовольно хмыкнул Женька и, высунувшись, выстрелил вновь.

В ответ затарабанили сразу несколько стволов. Пришлось пятиться назад и выныривать уже в другом месте. Выбрав цель и в очередной раз начав стрелять, Евгений с удовлетворением осознал, что вражеских огневых точек стало меньше. А наши, наоборот, активизировали свои действия: метрах в двадцати, левее, почти безостановочно стрекотал автомат ротного, на противоположном склоне нет-нет да слышались буханья Степановой «эсвэдэшки» и короткие очереди Омельченко. В центре веером светящихся трассеров, непонятно с чего, разродился Шадрин. Бой продолжался, но на сердце у Евгения стало чуть-чуть легче.

Егор Красильников

Егор Красильников лежал на спине, придавленный неподвижным телом Шадрина. Где-то над головой свистели пули.

– Эй, эй! – позвал Егор, еще не понимая, что произошло. Но ему никто не ответил. – Эй, ты ранен? – Снова молчание.

Красильников сглотнул подступивший к горлу ком и, беспомощно загребая руками, попытался выползти из-под неподвижного тела старшего сержанта. Но ничего не вышло. Стуча зубами сильнее прежнего, Егор ухватил убитого за плечо и рывком столкнул его на сторону. После чего, упираясь руками и ногами, наконец-то выбрался и, тяжело дыша, некоторое время лежал в полной прострации. Стрельба продолжалась. Ее отзвуки разносились по всему лесу и улетали в быстро темнеющее небо. Красильников приподнялся на локтях, и его взгляд встретился с мертвыми глазами Виталика, казавшимися сейчас пронзительно-черными. Автомат валялся рядом. Мотнув головой, словно прогоняя от себя сонное оцепенение, Егор перевернулся, встал на корточки и дотянулся правой рукой до готового к бою оружия. Снова ощутив в руке тяжесть автомата, он почувствовал себя увереннее и, ухватив его обеими руками, встал в полный рост, вскинул приклад к плечу и, углядев в сгущающихся сумерках чью-то тень, открыл огонь. Оставляющие за собой огненный росчерк смертоносные жала понеслись к цели. Надо признать, Красильников слегка не рассчитал, и дело было даже не в попадании, а в том, что десяток выпущенных пуль толкнули кабинетного ученого так, что он едва не завалился на спину. В последний миг, все же устояв на ногах, Егор нашел новую цель и снова прицелился. На изредка пролетающие мимо чужие пули он в своей ожесточенности не обращал никакого внимания.

Доку Абдуллаев

Азарт, жажда чужой крови схлынули в нем, как только одна из пуль прямо на глазах Доку раскроила мозги прилепившемуся к своей винтовке снайперу. Точнее, жажды чужой крови было хоть отбавляй, вот только испить ее любой ценой уже не хотелось. Абдуллаев еще стрелял, огрызался частыми, длинными очередями, но уже не пытался привстать, поднять голову, чтобы прицелиться. Патроны быстро кончались. У лежавшего и громко стонущего Саида он вытащил из разгрузки несколько магазинов и тоже пустил их в дело. Тело тряслось, с губы стекала влага. Были это слезы, сопли, слюни или вода, падающая с веток, Доку не знал, даже не замечал ее. До смерти хотелось жить. Странное выражение. Но сейчас для него оно звучало именно так – «до смерти». Вот только до чьей? Патроны в автомате снова кончились, и, начав перезаряжать оружие, Доку сосчитал в разгрузке Саида оставшиеся магазины. Проклятие, они тоже подходили к концу. Доку стрелял и стрелял, и они кончились еще быстрей, чем все предыдущие. Больше патронов не осталось. Нужно было срочно что-то делать, но переползать с места на место, от трупа к трупу, в поисках боеприпасов было страшно. Рука сама собой потянулась к оружию Саида.

«Может, в его магазине еще осталось сколько-нибудь патронов?» – с надеждой подумал Доку и едва не вскрикнул от удивления: «АКС» Саида стоял на предохранителе. Понять подобное было невозможно. Как могло случиться, что едва ли не самый опытный боевик в отряде Умарова выбежал на простреливаемый участок? Как? Тем не менее подобное произошло. Так что, к пущей радости Доку Абдуллаева, магазин раненого оказался полон. Но воевать с одним магазином? Доку снова задумался о скорой смерти. Умирать не хотелось. Но нужно было что-то делать. Но что? Само собой, на ум пришло слово «отход».

– Отход! – хрипящим от страха голосом завопил он, после чего разрядил в противника последний из оставшихся у него магазинов и, подхватив на спину раненого Саида, метнулся в чащу леса. За спиной грохотали выстрелы, даже, кажется, рвались гранаты, над головой свистели пули и визжали осколки, но бегущий Абдуллаев этого не замечал. Остановился он только тогда, когда окончательно убедился, что за ним нет погони, остановился и стал ждать своих. О том, что его голоса сквозь шум боя остальные могли и не услышать, он как-то не думал. Но, как оказалось, его услышали, и постепенно к вершине идущего на юг правого ответвления хребта стали стягиваться уцелевшие и раненые.

Степан Тулин

Неожиданно в том месте, где находился вражеский схрон, что-то взорвалось. Черное облако, образовавшееся на месте взрыва, практически мгновенно рассеялось, и тут произошло непредсказуемое: почва на склоне прогнулась и ухнула вниз, образовав г-образный провал. А из-под разодранного при падении дерна поднялась фигура боевика, видимо, чудом уцелевшего при обрушении крыши.

– Живучий, гад! – радостно возопил Степан, резким движением смещая ствол винтовки в сторону столь опрометчиво обозначившегося противника. – Щас я тебя!

Палец потянул за спусковой крючок, и тут в глаза снайпера бросилась какая-то несуразность в одежде потенциального (без пяти секунд) клиента предприятия под названием «морг». «Кепка?!» На голове уцелевшего была обыкновенная солдатская кепка.

– Е-мое, Ефимов, мля! – ругнулся Тулин, спешно отдергивая ствол и чувствуя, как по спине побежали беспокойные мурашки.

Чтобы хоть как-то успокоить расшалившиеся вдруг нервы, он выстрелил, почти не целясь, выстрелил в поднявшегося для перебежки «чеха» и, к собственному удивлению, попал. Выстрелил, начал искать новую цель и вдруг понял, почему Ефимов до сих пор торчит посреди обвала.

– Игорь, прикрой прапора! – заорал Степан, окончательно разобравшись в причине ефимовского бездействия, а сам принялся поспешно выискивать оставшиеся внизу цели.

В этот момент от ручья длинно-длинно заработал автомат Калашникова, очередь оказавшихся трассирующими пуль красным росчерком прошлась по позициям противника. А следом еще одна, и еще…

Старший прапорщик Ефимов

Все-таки стрелявший трассерами выручил меня здорово; он хоть и не попал в целившегося в меня гада, но заставил того выстрелить и отпрыгнуть за дерево, где его снял наш снайпер. Так что я был временно жив и, воспользовавшись моментом, уперся обеими руками в грунт, попробовав вытянуть хотя бы одну ногу. Бесполезно. Плюнув на столь бесцельное занятие, я стащил с плеча автомат и, сжавшись в комок настолько, насколько это было возможно, открыл огонь по оставшимся в живых боевикам. То, чем они мне ответили, назвать сопротивлением было уже нельзя. Беспорядочная стрельба, агония… Мы еще какое-то время постреляли, и, возможно, если бы не быстро сгущающиеся сумерки, живым из боевиков не ушел бы никто. А так, стрельба закончилась сама собой. Еще хрустели подрубленные пулями ветки, еще обжигали стволы автоматов, а я уже в почти полной безмятежности откапывал собственные ноги. Вот только в какой-то момент мне показалось, что у дверей сарая промелькнула бесшумная тень, и даже потянулся к оружию, но потом засомневался, подумав, что это скользнула над землей охотившаяся на мышей сова, и отложил автомат в сторону. Бой закончился, теперь следовало собраться вместе и, дождавшись утра, найти среди убитых боевиков их рыжего командира. В конце концов, освободив после длительных мытарств свои ноги, я лег за образовавшуюся в процессе обвала насыпь и, вытащив из разгрузки ракету, свинтил защитную крышку – следовало хоть как-то обозначить собственное присутствие.

Лечо Гакаев

Лечо очнулся, когда почти стемнело. Ужасно хотелось пить, так, словно весь день его жгло на солнце. Горло ссохлось, а на язык, казалось, налип толстый слой ваты. Гакаев попробовал коснуться им губ, но едва-едва сдвинул его с места. Приложив усилие, он все же коснулся зубов, но ничего не почувствовал. Тогда Лечо поднял руку, дотронулся до губ тыльной стороной ладони и провел ею справа налево. По коже словно прошлись крупной наждачной бумагой. Гакаев попробовал повернуться на бок, но от внезапно ожившей в ногах боли его едва не вырвало. Тогда он потянулся рукой к нагрудному карману и нащупал давно припасенное обезболивающее – промедол. Ткнув иглой прямо через штанину, он отбросил в сторону уже бесполезный тюбик и с глухим стоном откинулся на спину. Пребывая в неподвижности, прислушался: со стороны хребтов еще звучали выстрелы. Но несложно было понять, что стрелявшие скорее пугали, чем действительно в темноте рассчитывали поразить какие-либо цели. Боль слегка отпустила, но жажда стала невыносимой. Тогда Лечо зачерпнул ладонью воду из лужи, в которой лежал, и поднес к лицу. Вода показалась обжигающе холодной и неимоверно вкусной. Пить захотелось еще больше, но теперь Лечо знал, где ее взять, – он черпал воду ладонью и, поднося к лицу, опрокидывал ее в рот. Вода растекалась по лицу, по подбородку, лишь малые крохи ее достигали цели, и черпать пришлось до бесконечности. Наконец Гакаев почувствовал, что жажда начала отступать, и вдруг понял, что оставаться в том же месте, где он сейчас лежит, нельзя. Из тишины, стоявшей здесь, внизу, не трудно было сделать вывод, что все остальные моджахеды либо убиты, либо ушли, посчитав его за мертвого и бросив на растерзание русским. От начавшей душить обиды на глазах боевика появились слезы, но он тут же взял себя в руки и зашарил рукой по сторонам в поисках оружия. Ему повезло – ствол обнаружился почти сразу. Положив автомат на грудь, Лечо попробовал пошевелить ногами, но, ощутив новую порцию боли, не заглушенную даже обезболивающим уколом, понял, что на ноги можно не рассчитывать.

Заурбек Умаров

Сколько седых волос прибавилось у Заурбека за то время, пока он ждал окончания боя, известно только Аллаху. Столько же, а может, еще больше появилось их в те минуты, когда бой закончился и все стихло. Заурбек ждал, что вот-вот послышатся шаги приближающихся спецов, и надеялся лишь на то, что заглядывать в сарай они не станут. «В крайнем случае, – рассуждал он, – можно притвориться убитым. В темноте не заметят, а там до утра времени довольно много». Но спецы не шли, а у Заурбека никак не хватало решительности встать и выйти в открытую настежь дверь.

«Вот еще немного… сейчас чуть-чуть стемнеет, и пойду. Вот еще пару минут, – сам себя уговаривал Заурбек, вслушиваясь в раздающиеся в лесу звуки и пытаясь определить, где сейчас могут находиться его противники. – Пора, пора, мне пора». Наконец он понял, что, если останется здесь еще на какое-то время, то просто сойдет с ума. Снял с ног обувь, связав шнурки, закинул ее на плечо и, встав, осторожно двинулся к двери. Уже у самого выхода из сарая Умаров остановился, насколько мог, успокоил дыхание и, пригнувшись, шмыгнул вдоль стены, затем, все так же мягко ступая, повернул за угол и, вопреки своим собственным планам, не останавливаясь, поспешил дальше. Туда, где сгущался лес. Умаров рассчитывал раствориться среди деревьев, скрыть собственные следы от возможных преследователей. А потом добраться до места встречи с покупателем, получить деньги и уехать туда, где его не смогли бы найти никакие русские разведчики. Заурбек осторожно крался вперед, а темнота за его спиной сгущалась все сильней, и это не могло не радовать.

Лечо Гакаев

Упираясь руками, извиваясь всем телом, скрежеща зубами от боли, Лечо медленно, но упорно полз в глубину леса. Только там, подальше от места боя, от базы, он мог рассчитывать, что ему удастся спрятаться, отлежаться и дождаться помощи. То, что помощь рано или поздно придет – в этом Гакаев не сомневался. У него, у Лечо, много родственников, и как только им станет известно о произошедшем, они сразу поспешат ему на выручку. Главное сейчас – отползти подальше и найти убежище, а там… Попавшийся на пути труп боевика Лечо не стал даже огибать, просто переполз, упираясь руками в неподвижное тело, отталкиваясь от него, как от все той же холодной почвы. Лицо убитого смотрело вверх, но Лечо не было никакого дела до личности убитого, разве что он предпочел, чтобы тот лежал где-нибудь в стороне и не отнимал и без того невеликие его силы. А силы и впрямь таяли. Наконец Гакаев понял, что их вообще не осталось и если он приложит еще несколько усилий, то и вовсе потеряет сознание. Его мутило. Он лег поудобнее и закрыл глаза. По его щекам снова потекли слезы. Лечо вдруг окончательно осознал, что остался совсем один, что все действительно ушли и бросили его умирать, нет, даже хуже того: его бросили на растерзание этим хищникам – спецам. Никто не подумал о нем и его семье, и все почему? Потому что был убит командир, его командир. Заурбек Умаров убит, и некому позаботиться о раненых. Некому возглавить войско, чтобы наголову разбить неверных. Некому. Лечо плакал, понимая, что не сможет в одиночку добраться до надежного убежища, надежды спастись не осталось. «Если бы Заурбек был жив, – думал он, – все было бы иначе. Заурбек бы никогда не бросил своего воина умирать. Он бы спас, вырвал бы его из рук ненавистных русских. Вытащил. Спас».

И в этот момент на хребте взлетели сигнальные ракеты, потом Лечо услышал далекие голоса, а когда они стихли, совсем рядом послышались чьи-то шаги. И без того дрожавший боевик ощутил подступающий к сердцу холод смертельного страха и, напрочь забыв все рассуждения о надеждах на спасение, полностью обратился в слух.

Старший прапорщик Ефимов

Обозначать свое присутствие мне не пришлось. Ротный меня опередил. Две пущенные им вверх ракеты, по общей договоренности, означали «место сбора». Приняв решение собрать всех вместе, Вадим, скорее всего, был прав. Возможно, проще и удобней было бы воспользоваться радиосвязью, но существовавшая невнятная команда хранить радиомолчание до конца задания ставила крест на всех наших благих намерениях. Но «скорее всего, прав» – это совсем не то, что «прав на сто процентов». Ведь, с одной стороны, решив собрать нас в единый кулак, ротный поступал разумно; с другой же, начав перемещение, не будучи уверенными в полном уничтожении противника, мы слегка рисковали. Ну да хрен с ним, с винтом. Как говорится, приказ есть приказ. Его не обсуждают. Вот только как его выполнить и при этом не перестрелять друг друга? Все на нервах. Впрочем, все будет нормально, соберемся. Кто и где находится, похоже, все уже видели, значит, на шорох стрелять не станут.

– Командир! – Игорь Онищенко не придумал ничего лучшего, как окликнуть меня голосом – а, собственно, почему бы нет? В конце концов, чьи в лесу шишки? Удачное, как мне видится, окончание боя, а может, слегка расслабившиеся нервы веселили не хуже хмельного напитка.

– Товарищ прапорщик!

– Здесь я, здесь! – Не стоило заставлять Игоря рвать глотку и надрываться на весь лес.

– Идите верхом.

– А вы? – донесся осипший голос нашего снайпера.

– Я пока здесь посижу, вас покараулю, поднимусь попозже. – Разговаривая, я лежал на спине, за земляным бруствером, и пялился в появляющиеся на небе звезды. Дождь кончился, туча ушла дальше, наступающая ночь обещала безветренную тишину и утренний ледяной холод.

– Мы пошли! – донеслось сверху. Я же, мысленно пожелав контрачам благополучно добраться до ротного, отполз вправо и занял позицию у бывшего входа в подземный схрон.

Заурбек Умаров

– Заурбек, брат! – Не узнать пусть и едва слышный, охрипший от слабости голос было невозможно.

– Лечо? – Умаров наткнулся на вытянутые ноги несчастного. Сумерки сгустились, превратившись в чернильную тьму. Как тот сумел разглядеть в идущем главаря банды, оставалось загадкой.

– Заурбек, помоги… Мои ноги… – со стоном выдохнул Лечо и, как показалось Умарову, закрыл при этом глаза.

– Хорошо, хорошо! – пообещал Заурбек. – Сейчас пришлю за тобой кого-нибудь из наших. Потерпи, я сейчас!

Естественно, Умаров не собирался никого искать, чтобы отправить за помощью, но поднимать шум, а уж тем более переть на себе раненого, было не в его интересах.

– Заурбек, они все ушли! Не бросай меня, Заурбек, брат, не бросай!

– Хорошо, хорошо! – вновь пообещал главарь банды, опускаясь на колени и прислушиваясь к окружающим звукам. Рука тут же нащупала пропитавшуюся кровью штанину Лечо и сквозь дыру в ткани осторожно коснулась плоти. От легкого прикосновения Лечо застонал так, что Умаров испугался, что этот стон услышат все окрестные горы.

– Потерпи, сейчас сделаю перевязку!

Заурбек снова прислушался. Нигде поблизости не раздалось ни звука. Тогда он вынул из болтавшихся на поясе ножен остро отточенный нож, якобы собираясь разрезать им окровавленную штанину, и, решившись, со всего маху ударил острием в горло раненого моджахеда. Кровь брызнула во все стороны, заливая рукоять, покрывая пальцы убийцы жаром своего тепла, а острие уходило все глубже и глубже. Попав в межпозвонковое пространство, оно начисто перерубило шейные позвонки и вышло со стороны затылка.

– О, шайтан! – вслух выругался Заурбек, выдернул из уже мертвого, но еще вздрагивающего тела нож и, отерев его об одежду убитого, бросил в ножны. И никакого сожаления, никакого раскаяния, лишь злость на покойного за потраченные на него минуты. Русские были рядом, и каждая секунда имела свою вполне измеримую цену.

Старший прапорщик Ефимов

Окончательно стемнело. На небе несколько едва угадываемых за облачной пеленой звезд, ни луны, ни ее отблеска – то ли затянули еще не успевшие уползти за горизонт облака, то ли не наступил еще час ее выхода на «подиум». Темно как… хоть глаз выколи. И это тут, на практически открытом месте, а в лесу так и вообще… иди хоть ощупью.

«Все, пора. Время вышло. Можно идти. Надо идти». Я встал, впрочем, полностью не разгибаясь, перешагнул сорванную с петель дверцу схрона и, оставаясь в полусогнутом состоянии, направился влево, вдоль подножия хребта, стремясь добраться до того места, где мне уже однажды пришлось побывать, освобождая пленника. Но темнота не позволяла определиться с местом со стопроцентной вероятностью, так что повернул я скорее по наитию. И только лишь когда начал пробираться по склону, понял, что иду правильно. «Где-то там мы втроем – я, ротный и Виталик – вели наблюдение, прежде чем я… Кстати, Виталик как раз сейчас где-то там сидеть и должен. Точнее, должен-то он быть в другом месте, но сидит там. Не выдержал, блин… И, надо сказать, вовремя, а то еще неизвестно, где бы я сейчас был».

Поскользнувшись на мокрой траве, я едва не шлепнулся, лишь в последний момент ухватившись за случайно попавшуюся под руку ветку. Но шума избежать не удалось.

– Кто? Кто там? – испуганно завопили наверху, и я узнал нашего «Кулибина». – Стреляю!

– Свои, свои! – поспешно отозвался я. – Свои! – и, переводя дух, подумал: а ведь мог бы и не спросить! Замечтался, блин.

– Свои – кто? – Похоже, общепринятый пароль «свои» ученого не успокоил.

– Виталик где? – Проще было доораться до Шадрина, чем вести разъяснительные беседы с этим «теоретиком».

– Тут он, – как-то совсем тихо сообщил «Кулибин», и у меня в груди внезапно все сжалось, – поднимайтесь.

Я услышал, как щелкнул возвратившийся в «исходное положение» предохранитель, и рванул вверх.

Впрочем, спешить было необязательно. Разглядев на земле очертания тела, я опустился на колени. Сомнений в том, что Виталик мертв, не возникло. Я коснулся его руки и, мгновенно ощутив идущий от нее мертвящий холод, отдернул. В груди появилась тяжесть, будто на сердце и легкие надавили чем-то тяжелым. Захотелось проклясть все и вся, но я просто несколько раз втянул носом воздух. Виталик был мертв, и данного факта не изменить. Но оставались мы, оставалась цель нашего задания, и нельзя, никак нельзя позволять себе раскиснуть. На это просто не было времени. Еще раз (скорее уже в мыслях) вздохнув, я окликнул по-прежнему безучастно сидящего на земле Егора.

– Рюкзаки где? – Находиться здесь смысла не было, следовало подниматься к ротному, тем более что все остальные должны уже давно собраться вместе.

– Здесь, под деревом, он, когда уходил, забрал их сюда с собой.

– Тогда бери рюкзаки в охапку – и за мной, – скомандовал я «Кулибину». Ну и что с того, что он какой-то там «ценный объект»? Не переработает. – Живее! – Поторопив, я не стал дожидаться, когда он зашевелится, закинул за спину свой «АК-74М», встал на колени, взвалил на плечо вдруг оказавшееся удивительно легким тело старшего сержанта, свободной рукой подхватил лежавший под ним автомат и, выпрямившись, зашагал в горку, в направлении предполагаемого местонахождения командира роты. Оборачиваться и дожидаться все еще копошившегося с рюкзаками «Кулибина» не было никакого желания. «Ценный объект» – тьфу! Погиб Виталик, и какое мне дело до всех ценных объектов мира? Да пошли они…

– Чи, – окликнули меня, кажется, это Бочаров.

– Свои, – ответил я, а про себя подумал: «Все, Виталик, дошли».

– Командир, – точно навстречу мне вышел Евгений. Я был в тени кустов, и он еще не видел мою ношу. – А где остальные? – Пауза. – Виталик с этим…

– Виталик здесь, со мной. – Язык не поворачивался сказать, что Шадрин мертв. – А этот, – действительно «этот», – где-то там, сзади.

– Виталя что, ранен? – Только сейчас разглядев на моем плече фигуру человека, не на шутку всполошился встретивший меня контрактник.

– Нет, – глухо ответил я, и только по одному этому слову Бочаров все понял.

– О, …ля, ну, суки, ну, сволочи…

– Где ротный? – В конце концов, надо было подниматься дальше.

– Там. – Судя по зашуршавшей плащ-палатке, которой Бочаров был укрыт, он указал направление рукой. Мне бы ее еще видеть! Хотя ошибиться здесь сложно. Ротный и остальные где-то там, за спиной часового.

– Как это он так, а? – Задав вопрос, Евгений, похоже, сам понял, что он не по адресу, во всяком случае, после того, как я промолчал, повторять его не стал.

«Чехи»

Кто первым догадался начать отход, уже и не вспомнить. Возможно, команду отходить дал раненный сразу тремя пулями Махамед, а может, такой же израненный Саид, слывший опытным воякой, но, как назло, выведенный из строя в первые секунды боя. Кто знает? Как бы то ни было, команда была дана, и последние из защитников базы, забрав своих раненых, начали отход. Им повезло дважды – с тем, что уже успели опуститься сумерки, и с тем, что русские не начали преследование. Впрочем, предположение, что спецы рискнули бы преследовать отходящих в ночи, не выдерживало никакой критики. Уходя, моджахеды рассчитывали до утра выйти на ведущую от хребта дорогу и уже с рассветом добраться до проезжего участка, где их должны были встретить родственники и находившиеся на легальном положении (под видом все тех же родственников) боевики. Но получилось не так, как думалось. Взявший на себя командование Махамед ошибся в расчетах. Состояние большинства раненых оказалось слишком тяжелым, они не могли перемещаться самостоятельно, и моджахедам, оставшимся невредимыми, приходилось нести их на себе практически бессменно. К тому же в ночи вся местность представлялась сплошь захламленной сухостоем и валежником, а сама ночь в тумане поднимающихся испарений была совершенной тьмой. Уставшие, измученные боем и переходом боевики сдались усталости через час.

– Добейте меня! – первым возопил моджахед, тащивший на себе потерявшего сознание Саида. – Мне нужен отдых.

Командовавший отступающими Махамед, не передвигавшийся самостоятельно и из-за тряски раздираемый неимоверной болью, мысленно проклял уходящий день и хриплым от бессилия голосом разрешил привал.

– Привал – три часа, – строго приказал он и, назначив очередность дежурств, притулился подле идущего наравне со всеми Рустама – мальчишки, отданного в отряд «для зарабатывания денег на калым», как шутил его отец – одноногий Руслан, моджахед, лишившийся левой ноги еще в январе девяносто пятого при обороне Грозного и теперь (после выправки соответствующих документов) получающий федеральную пенсию как инвалид-ветеран боевых действий. Мальчишка нравился Махамеду – шустрый, ласковый, веселый.

«Из него может выйти великий воин», – с теплотой подумал Махамед и, ощутив боком теплое плечо мальчишки, моментально уснул.

Проснулся Махамед от ощущения непоправимого и, открыв глаза, убедился, что это именно так: светало. Кто именно уснул в свое дежурство – выяснять было поздно. Исправить неисправимое невозможно, к чему тогда потрясать холодеющими руками пепел ускользающего прошлого?

– Вставайте, дети шакала, вставайте! – взревел Махамед, даже не пытаясь приглушить свой голос – он не опасался, что русские их услышат, они уже в любом случае сели им на хвост. Со стоном опираясь на автомат, Махамед встал и посмотрел на дорогу, ведущую к базе – еще одна из его надежд рухнула карточным домиком – на влажной от прошедшего дождя почве подошвы их ботинок образовали едва ли не колею.

– Живее, живее! Надо уходить! – поторопил он просыпающихся, но те уже сами поспешно вскакивали и приводили себя в порядок.

«Чтобы Саид сдох! – подумал Махамед. Подумал, но тут же попытался прогнать подобные мысли. Да где там! Вместе с пожеланием Саиду пришли подобные пожелания и к другому, практически бесчувственному от потери крови боевику.

– Доку, ты первый! – бледнея от подступающей тошноты, Махамед все же нашел в себе силы раздавать указания. – Рустам, поди сюда! – позвал он отбежавшего за толстое дерево мальчика.

Тот почти тотчас выглянул, убедился в том, что звали именно его, и, подтягивая штаны, поспешил к командиру.