Далекий мой, единственный... Алюшина Татьяна

ИЛЬЯ

Илье Андреевичу Адорину было в то лето двадцать пять лет.

Он увлекся и начал заниматься наукой еще в школе. Ему было до такой степени интересно, что он зачитывался толстенными научными книгами как художественной литературой. Влегкую поступив в институт, как нынче говорят подростки – не парясь, он учился с постоянным ощущением радости. И уже на втором курсе он занялся научной работой под руководством Игоря Дмитриевича, тогда еще кандидата наук. А дальше по обычным накатанным рельсам – на четвертом курсе Расков выбил ему ставку лаборанта, чтобы тот мог немного подработать, на пятом Илья сдал два экзамена на кандидатский минимум. Блестяще защитил диплом и на его основе написал кандидатскую, через год сдал профилирующий экзамен, а потом и защитился.

Нельзя сказать, что Илья любил дело, которым занимался, – такая постная формулировка не может передать всех тех чувств, ощущений, которые он испытывал, работая.

Он жил этим, дышал, состоял из этого, всегда держа в голове формулы, алгоритмы, а находя верное решение, испытывал такие невероятные по накалу чувства, которые не с чем даже сравнить.

Сто раз прав был Бернард Шоу, когда сказал: «Интеллект – это страсть, и Декарт получал больше удовлетворения и удовольствия, чем Казанова!»

Да, да! Именно так! Это страсть, предощущение победы, когда чувствуешь: вот сейчас, вот где-то близко, вот так правильно – и получаешь, делаешь! И все звенит внутри, ликует, и сил в тебе, как в десятерых, и хочется прыгать до потолка, и приходит невероятное, искрящееся состояние полного счастья!

И снова поиск, трудный, мучительный, интересный.

Это была его жизнь. И он так ее любил, что ни за какое сокровище в мире не согласился бы променять на что-то еще!

То лето, когда Илья первый раз приехал на дачу к Расковым, было особенно замечательным. Они с Игорем Дмитриевичем бились над одной ну никак не поддающейся проблемой и вдруг, всего за неделю, кардинально поменяв подход и описание, расщелкали ее! Это было так здорово и неожиданно!

Илья чувствовал себя победителем, героем, абсолютным чемпионом! И влюбленность в него бесшабашной, искренней, непосредственной Юльки словно явилась ознаменованием этой победы.

С женой Игоря Дмитриевича, Мариной, Илья был знаком давно, она преподавала в их институте английский и знала Адорина со второго курса, когда тот начал работать с ее мужем, а вот их дочь Юльку он увидел впервые, но слышал о ней и ее проделках от нежных родителей ой как много.

Разумеется, она оказалась необыкновенной девочкой. Ярко-рыжие волосы, закручивающиеся в кучеряшки, голубые восторженные глаза, худенькие ручки-ножки и белая, как алебастр, кожа, на удивление, без единой веснушки. Внешне вроде самая обыкновенная, необыкновенной ее делали цвет волос, глаза и именно этот оттенок кожи, а еще ум, чувство юмора, неиссякаемая энергия и явные задатки таланта художника.

Она так искренне, открыто и безапелляционно была в него влюблена, как только может быть влюблена маленькая девочка, что сначала Илья даже перепугался, но Марина с Игорем его успокоили:

– Да пройдет! Это у девочки подростковый возраст начинается, ей непременно надо в кого-то влюбиться, и обязательно во взрослого. Юлька у нас эмоциональная – сегодня любит, завтра нет.

Он старался вести себя как можно тактичнее, чтобы не обидеть ненароком, не задеть ее чувств. Но усмехался и качал головой, когда ловил себя на том, что скучает по этому Рыжику и торопится к Расковым, чтобы услышать встречающее его неизменно восторженное: «Илья приехал!» И подхватить с разбегу на руки, покружить, чмокнуть в рыжую макушку. Юлька любила его неподдельно и совершенно безусловно. Он впитывал в себя это, понимая, что вряд ли какая-либо женщина будет его так любить: чисто и по-детски честно.

Илья с удовольствием, впрочем, как и все взрослые, принимал участие во всех ее задумках и проектах. Рисовал, делал костюмы, наносил «черновую» краску на декорации, оставляя основные штрихи творцу. С Юлькой и ее дачными друзьями ходил в лес, на речку, где плавал наперегонки, нырял вместе с ними со старой ивы в воду, играл в волейбол, гонялся за непослушной соседской козой, умудрявшейся непонятно каким образом выдернуть колышек, вбитый в землю, к которому была привязана.

А вечерами они часто сидели на ступеньках веранды, и Илья рассказывал им о Египте и Риме, о Дании и Норвегии, о фараонах и римских императорах, о викингах и Наполеоне.

И такое это было прекрасное лето!

Следующее лето начиналось так же замечательно и радостно, но оказалось омрачено его приездом с девушкой. После этого все стало как-то не так.

Игорь Дмитриевич в пятницу вечером, по обыкновению, пригласил его.

– Ну что, Илья, давай рванем к нам на все выходные. А в понедельник вместе поедем в институт. Хозяин обещал баньку к вечеру затопить, напаримся, а завтра шашлык организуем.

– Было бы здорово! Но, увы, я в выходные встречаюсь с девушкой.

– Так бери ее с собой! Еще лучше, отдохнете на природе, у нас теперь летняя пристройка есть, хозяева специально сделали для наших многочисленных гостей.

– А Юлька как же? – осторожно спросил Илья.

– А что Юлька? По-моему, ей самое время понять, что ты взрослый мужчина и в ухажеры ей не подходишь. Пора ей найти другой предмет для обожания. Может, она тебя уже разлюбила, вы за зиму всего три раза виделись.

Но Игорь Дмитриевич ошибался, опять недооценив характер дочери.

ЮЛЯ

Юлька ждала это лето особенно нетерпеливо, как никогда.

Ну еще бы!

Ведь летом обязательно, обязательно приедет Илья к ним на дачу! И повторится все, как в прошлом году: речка, спектакли, походы в лес, а вечерами они будут сидеть на веранде, и он будет рассказывать что-нибудь, а она будет держать его за руку! И счастье устроится в ее сердечке теплым котенком.

Он приехал, только не в первые выходные июня, а в следующие. С диким криком африканского туземца: «Илья приехал!» Юлька понеслась к калитке, в которую он входил.

Она уже часа полтора не уходила от дома, дожидаясь их с папой приезда. Юлька кинулась Илье на шею, обвила его, как обезьянка, руками и ногами, он рассмеялся, покружил ее, поцеловал в макушку.

– Привет, Рыжик! Как я рад тебя видеть! Ты стала еще красивей! – сказал он и поставил ее на землю.

– Идем, идем скорее! – торопила Юлька, ухватив Илью за руку. – Мама давно стол накрыла, а вас все нет!

– Подожди, Юль, я не один.

Он сделал шаг в сторону, пропуская вперед незнакомую девушку и Игоря Дмитриевича.

– Может, с отцом поздороваешься? – спросил папа.

– Привет, па! – быстро ответила Юлька и чмокнула отца в щеку.

– Познакомься, Юля, это Инга, – представил девушку Илья.

– Здравствуйте, – улыбнулась та.

Симпатичная, стройная блондинка лет двадцати, Юльке она категорически не понравилась. Совсем и сразу.

– Вы сестра Ильи? – ехидно спросила Юлька, тряхнув рыжими кудряшками, выбившимися из хвоста.

– Нет, – удивилась девушка.

– Давайте за стол! – позвала с веранды мама. – Вы и так опоздали.

Она наблюдала встречу дочери с Ильей и его спутницей и поспешила вмешаться, на всякий случай. Даже не на всякий, а на данный конкретный – уж зная-то свою дочь!

За столом папа с Ильей, наверное, первый раз не говорили о работе, стараясь сгладить напряженную атмосферу, которую создала Юлька.

Она молчала с того момента, как ей представили девушку, старательно и подчеркнуто изображая хорошие манеры: пользовалась вилкой и ножом, вытирала поджатые губки салфеткой, тщательно пережевывала еду, придерживаясь имиджа пай-девочки. Родители, наблюдая сей спектакль, тревожно переглядывались, понимая, что это не к добру.

– Юля, – предприняла попытку остановить бурю мама. – Тебя Вова звал в кино.

– Спасибо, мама, – ответила «очень хорошо воспитанная» девочка. – Этот фильм я уже видела, я не пойду.

– Какой спектакль ты наметила ставить? – спросил папа, выступая с мамой в тандеме в попытке предотвратить неизбежное «выступление» доченьки.

– Я пока не придумала названия, – чинно ответила она, глядя на Ингу, – это о злой ведьме, которая украла принца у его невесты и околдовала.

– Юля, к чему такие страсти? – спросила мама не только о спектакле, усмехнувшись.

– Не беспокойся, мамочка, там все заканчивается хорошо: ведьма сгорела, а влюбленные остались вместе! – обращаясь лишь к Инге, произнесла она.

– Тебя вон твоя команда у калитки ждет, – указала мама в сторону ворот.

– Да, я иду, – согласилась Юлька, поднимаясь из-за стола.

– Ну, слава богу! – не удержал папа вздох облегчения.

Не тут-то было! Это он сильно поспешил с выводами.

– Скажите, Инга, а вы на электричку не опоздаете? – спросило дитя.

– Скорее всего, нет, – спокойно ответила девушка. – Мы с Ильей уедем в воскресенье.

– Значит, вы останетесь у нас ночевать?

– Да, – кивнула Инга и вопросительно посмотрела на Илью.

– С Ильей? – уточнила девочка.

– Юля! – грозно призвал к порядку папа. – Не хами!

– Я просто спрашиваю, – не испугалась папиного гнева дочка и опять обратилась к Инге: – У вас любовь?

– Ну… – оторопела от прямого наезда девушка.

– Понятно! – кивнула Юлька. – Лучше было бы вам уехать, Инга, а то мало ли что! Ну, я пойду!

И Юлька, предупредив соперницу, неторопливо-горделивой походкой зашагала к калитке.

Уж кто-кто, а девушка Инга на всю жизнь запомнила ту поездку. Вот сто пудов!

На следующее утро Юлька не поздоровалась и вообще не разговаривала с Ильей и его девушкой. Не удосужила! Сразу после завтрака убежала одна, без верных друзей, на речку и больше часа сидела под ивой, что-то обдумывая.

И придумала. А кто бы сомневался!

Сначала на девушку Ингу «случайно» упала со второго этажа стоявшая на окне банка с «радикально черной» масляной краской, которая стояла на окне, «забытая» Юлькой. Все суетились, ахали, охали, отчищая одежду гостьи. Юлька, будучи ребенком прямолинейным, в этой суете участия не принимала. Затем у дамы, мирно отдыхавшей от неприятных волнений утра в гамаке, в волосах обнаружилось десятка два репейников. Девушка чуть не рыдала, доставая колючки из волос, а Илья, помогая Инге, старался успокоить ее.

Обнаружить Юльку для предания справедливому наказанию, ибо иных кандидатов на такую пакость не наблюдалось, родители не сумели. Немного успокоившись, взрослые занялись шашлыком. Приехали еще трое гостей, папины друзья, стало весело, шумно, и за разговорами, накрыванием стола, шутками об инциденте забыли. Девушка Инга кокетничала с двумя вальяжными учеными мужами, между делом демонстрируя и подчеркивая свои права на Илью. Она поглаживала его, прижималась к нему якобы невзначай, в разговоре брала за руку – короче говоря, показывала: это мой мужчина. В общем, Инга расслабилась.

А зря!

Правильно рассчитав время, Юлька заявилась, когда все уже сидели за столом и шашлык был на «подходе», поздоровалась с приехавшими гостями, ответила на многочисленные вопросы о грядущем спектакле, что-то перекусила на бегу.

– Мы с тобой потом поговорим! – строго пообещала мама.

Юлька вертелась возле стола, играла с Жулькой, но, как только услышала, что Илья уговаривает Ингу сходить на речку искупаться, быстро и незаметно для всех убежала.

– Пойдем, поплаваем! – предложил Илья своей девушке.

– Да ты что, вода еще холодная.

– Здесь речка мелкая, она быстро прогревается, холодно только в глубоких местах. Идем.

– Ну, хорошо, – согласилась девушка.

Когда парочка шла по улице к речке, мимо них, рассчитав момент, на большой скорости пронесся на велике Вовка, прямо по огромной луже, оставшейся после ночного дождя, обдав грязной мутной водой Ингу с головы до ног. Всю.

– Да что это такое?! – возроптала девушка на весь поселок. – Здесь живут не дети, а хулиганы какие-то!

– Теперь точно надо в воду! – рассмеялся Илья – И лучше в одежде!

Но в одежде Инга не стала входить в речку. Раздевшись на берегу, они зашли в реку, и Инга попыталась на мелководье вымыть грязь из волос.

– Надо пойти туда, к иве, там глубоко, и ты все сразу смоешь, – предложил Илья.

– Я плавать не умею! – недовольно ответила Инга.

– Я тебя подержу!

И тут на берег, как горох из стручка, высыпала вся Юлькина компания, ребята побросали велики, разделись и с радостными криками ринулись в речку.

– Мы с вами будем купаться! – «осчастливил» перспективой Вовка, он же мастер по скоростному разбрызгиванию луж.

– Нет уж! – забеспокоилась Инга. – Идите купаться в стороне от нас! Мы сами!

– Да ладно! Вместе веселее! – крикнула Ленка, Юлькина подружка, и плюхнулась в воду рядом с Ингой.

– Дети! Немедленно отойдите от нас! – приказала девушка.

Дети, игнорируя требования нервной дамочки, брызгались, толкались, смеялись и в один миг, как бы невзначай, вытолкали Ингу на глубокое место.

– Ой! – закричала она. – Здесь дна нет!

И в этот момент возле нее с ивы «бомбочкой» прыгнул в реку Серега.

Когда перепуганную, отплевывающуюся, наглотавшуюся речной воды Ингу Илья вынес на берег, Юлька была почти удовлетворена.

Почти.

Окончательная точка в разборках с соперницей была поставлена поздним вечером. Когда Илья с Ингой отправились в «летние апартаменты», чтобы возлечь на «ложе любви». Подпиленные Юлькой еще днем ножки тахты подломились, и конструкция с грохотом рухнула, как только парочка «возлегла» на нее.

– Ну, все! С меня хватит! Это не ребенок, а монстр какой-то! Куда ее родители смотрят?! – кричала возмущенная девушка, выбираясь из обломков «ложа».

– Инга, не кричи, ты всех разбудишь! – смеялся Илья.

– Пусть слышат! Это их дочь хулиганка, ее надо в колонию для несовершеннолетних отдать!

– Что ты несешь? – перестал смеяться Илья, поразившись. – Она ребенок, которого обидели, и защищается как может!

– Ребенок! – возмутилась Инга.

Она встала напротив него, уперла руки в бока в воинственной позе:

– Да эта девица влюблена в тебя, как кошка, и вытворяет черт-те что! А вы все здесь ей потакаете!

Илья шагнул к Инге, схватил за локти и, сильно тряхнув, сказал предупреждающе холодным, пугающим тоном:

– Прекрати немедленно!

Он хотел добавить еще что-то, но в дверь к ним постучал Игорь Дмитриевич, с перепугу выбежавший на шум из дома в одних пижамных штанах.

– Илья, что у вас случилось? Мы слышали грохот и крики!

– Ничего страшного, Игорь Дмитриевич, – ответил, глядя в глаза Инге, Илья. – Упала тахта.

Юльку наказали, сурово, как не наказывали никогда, запретив все на целую неделю: гуляние, купание, общение с друзьями и гостями. Разрешалось только читать нужную по школьной программе литературу и рисовать – это уж как дышать!

Приговор папа огласил утром, поставив Юльку перед потерпевшей.

– Ты поняла? – спросил он.

– Да, папа! – кивнула ничуть не расстроенная Юлька.

– Извинись перед Ингой!

Юлька набрала воздуха в грудь, посмотрела на папу, на маму, перевела взгляд на Илью и ответила:

– Нет! Я ее предупредила!

– Юля! – угрожающе взревел отец.

– Нет! – подскочили и опали рыжие кудряшки от отрицательного жеста головой. – Вы меня наказали, вот и прекрасно! Признаю себя виновной, но не извиняюсь!

Юлька развернулась и ушла, оставив взрослых разбираться дальше без нее.

Инга требовала немедленного отъезда с «гостеприимной» дачи. Расковы уговаривали девушку остаться, ученые мужи и дама, проспавшие вынесение «приговора» и бывшие не в курсе вчерашней эпопеи, предлагали ей махнуть на всякую ерунду рукой и лучше тяпнуть с утречка наливочки или чайку.

Барышня дала себя поуговаривать и уже расслабилась в приятной компании, но Илья лишил ее этого удовольствия. Он проводил Ингу до станции и посадил в электричку, а сам вернулся. Ему надо было поговорить с Юлькой.

Она сидела под деревом и читала внеклассную литературу, заданную на лето. Илья сел рядом.

– Давай поговорим, – предложил он.

– О чем?

– Мне не следовало ее привозить. Извини.

– Но у тебя же есть девушки, все равно, привозишь ты их к нам или нет?

– Есть.

– Просто я маленькая, а ты взрослый мужчина, мне мама объясняла еще в прошлом году, – печально сказала Юлька.

– Да, ты пока маленькая, но скоро вырастешь и станешь очень красивой девушкой, и у тебя будет свой взрослый мужчина.

– Но у меня есть ты! Я вырасту, а ты все еще будешь взрослым мужчиной! – не согласилась Юлька.

– Тогда я стану уже старым мужчиной. Тебе нужен будет кто-то помоложе! – усмехнулся Илья.

– Но я тебя люблю! Зачем мне помоложе? – удивилась Юлька.

– Я тоже тебя люблю, Рыжик, как дочку, как младшую сестренку. Понимаешь?

– Но это неправильно!

Он обнял Юльку за плечи, притянул ее голову к себе, поцеловал в макушку, успокаивая.

– Нет, Рыжик, только так и правильно, а все остальное неправильно, но ты, слава богу, пока этого не понимаешь.

Она не понимала, и ей очень хотелось плакать. Юльке казалось, что сейчас, в этот момент, уходит что-то важное из ее жизни, что-то, что уже никогда не вернется. И не будет уже такого яркого и звездного лета и таких радостных, бесшабашно-рискованных игр. Что-то большое и значительное исчезало, растворялось, оставляя незаполненную пустоту.

– Это уходило мое детство, – прошептала Юлька, глядя на падающие снежинки за окном.

Прошлое втянуло ее в себя как-то незаметно. И неотвратимо.

Прошлое, которое она помнила всегда до запахов, звуков, неуловимых движений, незначительных, но очень важных мелочей, обрывков песен и снов и своих внутренних ощущений.

Может, этот белый лист, на котором она неуклюже попыталась что-то написать, объяснить самой себе, подтолкнул ее к воспоминаниям, а может, пришло время просмотреть прошлое, как фильм, и отпустить…

– Да, уходило детство, – вздохнула Юлька. – Оно не сразу ушло в тот момент, еще парочку фортелей я выдала, но оно уже прощалось.

После этой Инги все стало уже не так.

Юлька не бросалась к Илье навстречу, когда он приезжал, не оглашала окрестности радостным ором, а степенно здоровалась, подставляя щечку для дружеского поцелуя. И все-таки и это лето было замечательным. По-своему, совсем по-другому, но замечательным.

Были в ее жизни речка с нырянием, ставшие традиционными спектакли, игры, волейбол, походы в лес, первые поцелуи с мальчиками и первые влюбленности в их дачной компании. Девочка взрослела, менялась, начиная ощущать в себе призывы женственности, забывая повадки «вождя краснокожих».

Зимой Юлька выдала одну из своих выходок, становившихся более редкими по мере взросления.

Усаживаясь за стол ужинать с родителями, она серьезно заявила:

– Когда мне исполнится шестнадцать лет, я выйду замуж за Илью!

– О как! – воскликнул папа.

– Почему именно в шестнадцать? – спросила мама.

– Можно было и в четырнадцать, конечно, – рассуждала серьезно Юлька. – Как Ромео и Джульетта, но время сейчас не то, и в четырнадцать не по закону.

– По закону и в шестнадцать нельзя, – сказала мама.

– Значит, штудируем «Вильяма нашего Шекспира». А тебе не рано? – поинтересовался папа.

– Ромео и Джульетта в четырнадцать лет уже любили друг друга и поженились! – возразила Юлька.

– Да. Но если ты внимательно читала, то помнишь, чем это закончилось, – заметила мама.

– А если Илья не захочет на тебе жениться? – спросил папа.

– Как это не захочет? – поразилась Юлька. – Я же его люблю!

– Ну а если он тебя не любит, а любит кого-то другого? Такой вариант ты не рассматривала? – улыбнулся папа.

– Нет, не рассматривала, да и глупости это! Кого же ему еще любить?

– Действительно, кого? – усмехнулась мама.

– Ладно, Марин, – успокоил жену папа, – до шестнадцати время есть, может, она тогда что другое придумает.

– И не надейтесь! – заявила весьма решительно дочурка. – Только Илья! И никаких других вариантов!

Юля улыбнулась, вспомнив тот разговор и свое решительное заявление. Она убрала лист и ручку в ящик стола, сходила на кухню, заварила себе крепкий чай с лимоном и вернулась в комнату. Убрала стул, поставив на его место кресло, забралась на него с ногами, обхватила кружку ладонями и посмотрела в окно. Она разрешила себе воспоминания, смирилась с их навязчивым вторжением и погрузилась в прошлое.

Еще пару лет родители снимали летом дачу, но Илья приезжал к ним все реже и реже, да и гостей почему-то поубавилось, и настал тот год, когда родители не смогли себе позволить весь летний сезон за городом и сняли дачу только на месяц. Тогда Илья был у Расковых всего один раз.

В стране творилось черт-те что, и в науке, естественно, тоже. Это угнетало взрослых и отражалось на детях. В том году уже не ставили Юлькины знаменитые спектакли, не разрисовывали костюмы и декорации и не предавались такому бесшабашному, развеселому летнему отдыху.

Взрослые все чаще вздыхали, беседуя за столом, и с тревогой спрашивали друг у друга: «Что же дальше будет?» Не сдавалась одна Юлька. Конечно, она не понимала, что происходит в стране, да и не задумывалась над этим в силу своего возраста, но девочка, как и родители, чувствовала тревогу, правда, по иному поводу: они совсем перестали видеться с Ильей, что, понятное дело, не устраивало энергичную, бескомпромиссную «невесту».

Перемены не обошли стороной и их семью. Страна стремительно нищала, и Игорь Дмитриевич, стараясь заработать хоть какие-то деньги, практически не бывал дома. Он преподавал, руководил лабораторией, набирал дополнительные часы лекций, писал статьи, брался даже за заказные разработки. Юлька его почти не видела – отец приходил, она уже спала, а уходил, она еще спала. Мама взяла несколько учеников для частных уроков помимо работы в институте, тоже загрузившись сверх меры. Так что Юлька жила самостоятельной жизнью, практически не видя родителей. Но и ее график учебы был не менее плотным – после общеобразовательной она бежала в художественную школу, в выходные преподаватели вывозили их на этюды в Подмосковье. А еще девочка увлеклась реставрацией и два раза в неделю ездила в студию при институте реставрации.

Но деятельную Юльку не устраивало, что из-за героических подвигов взрослых выжить в этих условиях хотя бы нормально, не обнищав и не сдавшись окончательно, она совсем не встречается с предметом своей любви.

Юлька стала выкраивать время и ездить к папе в институт. Первый раз, когда она там появилась, она всем мешала, путаясь под ногами и стараясь быть поближе к Илье, отвлекая его всякими вопросами и заглядывая в глаза, так она соскучилась. Отец быстренько выпроводил дочурку, но Юлька и не думала обижаться. В следующий раз она привезла с собой папку с листами и, устроившись в уголке, тихонько рисовала Илью, немного папу и других его сотрудников. Они были настолько погружены в свою работу, что часто забывали о ее присутствии, а обнаружив девочку сидящей в уголке, поражались, как это шумная и энергичная Юлька может так долго не привлекать к себе внимания.

Но и поездки в лабораторию становились все реже, а вскоре прекратились вообще. Состыковать Юлькины свободные часы (а чаще прогуливаемые из обеих школ для встречи с Ильей) с совершенно сумасшедшим графиком работы папы и Ильи стало невозможно.

Следующие три года они почти не виделись с Ильей.

И тем не менее, несмотря на все трудности, папа за это время получил звание профессора, а Илья защитил докторскую диссертацию, ну а Юлька нашла новый способ общения – девочка решила звонить по вечерам Илье по телефону.

Поначалу разговоры были непродолжительными: «Привет, как дела, а я сейчас рисую…», но постепенно Юлька стала рассказывать о своих делах, проблемах, больших и малых победах, и беседы затягивались на полчаса.

Поскольку все это происходило ближе к полуночи, потому что раньше Илья домой не возвращался, то Юлька, прячась от родителей, требовавших, чтобы в столь позднее время она уже спала, брала трубку телефона с собой в комнату, забиралась на кровать, устраивалась поудобней и названивала каждые десять минут, ожидая, когда «жених» придет домой. Но Илья выдвинул свои условия.

– Рыжик, я ужасно устаю, давай договоримся так: я прихожу домой, принимаю душ, ужинаю и, если в состоянии еще что-то говорить, звоню тебе сам. Договорились?

– Ну хорошо, – согласилась Юлька.

И он звонил, иногда только раз в неделю, но звонил же! Если трубку брал кто-то из родителей и Юлька слышала: «Илья, привет!», то неслась с громким криком: «Это мне!»

Папа с мамой переглядывались, улыбаясь и тихо радуясь, что у дочки детство еще не закончилось и она все так же по-девчоночьи влюблена в Илью. Но постепенно и эти телефонные разговоры становились все реже, а через год прекратились совсем.

Как-то незаметно основной кормилицей в семье стала мама. Она давала частные уроки, попутно вспомнила второй язык, немецкий, который изучала в институте, и начала давать еще и уроки немецкого. Мама очень не хотела бросать работу в институте, но вынуждена была сократить часы до минимума, уделяя большую часть времени частным урокам, несравнимо более денежным. Она возвращалась домой очень поздно и совершенно без сил. А в выходные ее ученики приезжали к ним домой.

Как ни старался и что только не придумывал папа, чтобы зарабатывать достойно, это было нереально в тех условиях, которые сложились в стране.

Ну не мог же он наизнанку вывернуться, ей-богу!

А науку бросить папа просто был не в силах.