Учительница с того света Некрасова Мария
– Ты много занимаешься, переутомилась. Отдохни. Вот сдашь зачет, все наладится. – И берет мои штаны, надевает каким-то чудом (она ж меня вдвое шире!) и идет, прикиньте, гулять в сквер! Типа – за меня. Жаль, я Димкиной физиономии не видела!
Потом, когда она вернулась, я стала ее допрашивать, типа: «Как ребята вас восприняли?» «Ничего, – говорит, – нормально. О музыке болтали...»
Музыке, кстати, тоже досталось. Леха в те дни как с ума сошел, звонил почти каждый день, звал на репетиции. А я разболелась тогда не на шутку, ну то есть это Надежда так говорила. Я просто чувствовала, что не могу ничего другого, кроме как зубрить и отвечать. Больше ничего не получалось. Страшно ужасно, но Надежда говорила: «Болеешь. Переутомилась, сдашь зачет, отдохнешь, все пройдет». И шла за меня на репетицию! Тоха мне рассказывал потом в «аське», как она там отожгла!.. А я опять не видела. Да чего там, я и в «аську»-то вылезала редко и с трудом. Пальцы как заколдованные легко печатали конспекты, а вот писать что-то в «аську» или на форумы соглашались через раз.
Я чувствовала, что происходит что-то не то, но Надежда говорила: «Сдашь зачет – и все кончится!» И заваливала меня в очередной раз со своим: «Ты можешь лучше». Я знала, что могу, и занималась как ошпаренная. Больше-то все равно ничего не выходило. Я из кожи вон лезла, чтобы сдать чертов зачет. Кажется, у меня ехала крыша: я складывала стихи из фамилий великих музыкантов, чтобы лучше запомнить, вскакивала по ночам в ужасе от того, что забыла какую-то дату...
Да! Ночей я боялась больше всего. То, что случилось с Надеждой в тот раз, когда мы поругались на вокзале, оказалось не так уж страшно. Днем она была тем же, чем стала через сутки после Питера: человек как человек, только немножко прозрачный. Обивку кресла сквозь нее видно, а текст на мониторе – уже не разобрать. А вот ночью – с полуночи до пяти – она обретала свою истинную плоть. Ту, что я увидела тогда, серую, полуразложившуюся, бр-р!
Я ложилась рано и боялась проснуться ночью. Самое главное, что в эти часы не только плоть менялась, менялась и сама Надежда. Днем безобидная, хоть и скандалистка, ночью она становилась настоящим деспотом. Специально она меня не будила, но если я отчего-то вставала сама, пощады мне не было. Димка угадал: духи ночью не спят, а шляются по квартире, ищут, к чему бы придраться. Однажды я вскочила, как иногда, оттого, что забыла во сне какую-то дату. Сижу в пижаме, листаю учебник, а сама даже не помню, в каком учебнике эта дата, у меня ж их целый шкаф!
И заходит Надежда, жуткая ночью, и как давай на меня орать:
– Почему ночью занимаешься, я же не велела тебе!
– Я просто...
– Почему ты никогда меня не слушаешь?! Надо делать то, что тебе говорят.
– С какой стати?
– С такой! Я твой учитель, в конце концов! Я желаю тебе только добра! Немедленно спать, не видать тебе зачета как своих ушей! – Такое она могла сказать только ночью. Знала, как для меня важен этот чертов зачет, и, не стесняясь, долбила по больному месту.
И еще Надежда ночная хотела контролировать все. То есть вообще все, что хоть как-то связано со мной. Она заставляла меня показывать ей свою почту, историю «аськи» и даже писать под ее диктовку ответы. Ее не устраивал цвет моей пижамы, она велела переодеваться по десять раз, пока я не найду ту, что ей понравится. Возразить я не могла, мне нужно было вернуть мать из санатория и сдать наконец зачет.
Я не знала, зачем ей все это нужно: контролировать меня во всем, а днем и вовсе полностью заменять. Помню, Иван Юрьич что-то такое говорил, что дух захочет занять чье-то место на земле. Я старалась об этом не думать и занималась изо всех сил. Надежда же фактически жила моей жизнью. То она притаскивала домой какие-то тексты и ноты и до ночи распевала, то пропадала в сквере с нашими, и, я так поняла, ей было о чем с ними поговорить. Тоха в «аське» мне почти ничего не рассказывал, так, иногда делился приколами, кто что ляпнул, кто где лажанул. Мне кажется, он все еще дулся за тот день, когда я оставила их у пруда.
Глава IX
Дурацкая надежда изменить прошлое
Это был особый день. Надежда все утро пропадала на кухне, запретив мне показываться даже на пороге. Я и не показывалась: запах выпечки и так выдавал, чем она там занята. Настроение у меня было отличное: я даже напевала, листая учебник. Ровно неделю назад Надежда пообещала мне, что поставит зачет через неделю. И мать наконец вернется, и я наконец подкину в школу журнал, и Надежда уедет в Питер сдаваться Иван Юрьичу. Нет, я, конечно, поеду с ней: виниться – так обеим вместе. Но, думаю, все будет хорошо.
Я в очередной раз повторяла фамилии, даты, факты, как-то уже спокойно, без этого предэкзаменационного мандража. Я просто знала: сегодня я зачет сдам, иначе и быть не может. Надежда гремела на кухне противнями, у нее, наверное, тоже праздник, наконец-то разделается с земными делами и уйдет на покой. Это были чудесные звуки, они внушали уверенность.
– Что сперва, зачет или чай?
– Спрашиваете! Зачет, конечно. – Может, это и странно звучит, но мы как будто подружились за эту неделю. Я в очередной раз оценила ее неравнодушие, а она – мои способности.
– Иди сюда, здесь и расскажешь!
Я вошла на кухню. Надежда, веселая, мыла под краном руки, непрозрачные от муки, и даже напевала. Вообще не сказать было, что это бесплотный дух, она прямо похорошела за эту неделю.
– Рассказывай скорее, да перейдем к неофициальной части, – она кивнула на огромное блюдо с пирожками и заварник на столе.
И я стала рассказывать. Эти дни не прошли даром, мне было что рассказать. Я шпарила весь курс от начала до конца, останавливаясь, когда позволяли, и переходя к следующей теме. Я отвечала на все ее подковыристые вопросы, один раз чуть не попалась, но поправилась вовремя. Рассказывала и удивлялась: сколько ж всего я знаю-то! Пироги черствели на глазах, меня это только подстегивало. Я вспоминала все новые и новые детали, которых нет в школьном учебнике, а я сумела накопать в дополнительных.
Закончила я, наверное, часа через три и привычно вжала голову в плечи. Сейчас как скажет свое обычное: «Ты можешь лучше, позанимайся еще!» – я ж с ума сойду! Надежда это заметила. Она всегда замечает, когда я волнуюсь, и специально медлит с ответом, чтобы помотать нервы. Мне кажется, она ловит от этого кайф.
– Сдала! – Она звякнула крышкой заварника, наверное, вместо хлопка пробки от шампанского, звук получился не менее торжественный. Мне надлежало визжать и прыгать, что я и сделала.
– Тащи журнал и давай пить чай. А потом пойдешь в школу.
– А мама?
– Уже едет. К вечеру жди.
Я раскопала классный журнал на книжной полке, здорово удивилась: до чего он пыльный. Притащила, приплясывая, еще не веря толком, что наконец-то все получилось! И – да! Журнал не вывалился из рук. Я смотрела, как она выводит в журнале свое «зачет» ломаным стариковским почерком и подпись. Мне, наверное, впервые за последний месяц стало легко.
Потом мы пили чай и болтали, но мне не терпелось сбежать в школу подкинуть журнал, и Надежда это заметила.
– Иди! Чего тебе со мной время терять, у тебя дела!
И я знала, что она не лукавит и правда не обидится, если я уйду.
Подкинуть журнал в учительскую и убедить директрису, что так и было, после зачета казалось плевым делом. Я ни минуты не боялась, что меня застукают или там не поверят. Летела в школу только с одной мыслью: еще несколько минут – и все наконец-то кончится. Ну и еще останется летние экзамены сдать в сентябре, но это ерунда после того, что учинила мне Надежда.
В школе было по-летнему пусто. У охранника опять новый журнал с кроссвордами (надо же, умнеет!). В зале на втором этаже орет гитара (точно наши репетируют! Надо потом зайти!). Я влетела на третий этаж, постучала в учительскую, не думая, что я скажу, если там кто-то будет. Но никто не ответил. Толкнула дверь (не заперта), вошла – никого. Быстро положила журнал на полку к остальным и вышла. Осталось убедить Марлидовну, что так и было.
Кабинет директора у нас на отшибе в самом дальнем конце коридора. Я слушала собственные шаги, кажется, специально чеканила, как на параде, чтобы показать себе и миру: я ничего не боюсь, у меня все получится.
С лестницы выскочил Димка и бросился на меня, как будто сто лет не видел:
– Юлька! Здесь?! Где пропадала?! Чего не выходишь, мы тебя потеряли!
Надо же!
– Я думала, вы обиделись на меня тогда в парке...
– Когда? Нет, что ты, мы тебя потеряли! Ты так давно не выходишь...
– Занималась много... Слушай, мне к директрисе надо, а потом я зайду. Вы же в зале?
Димка кивнул, посмотрел на меня как-то странно:
– Ты не пропадешь опять? – Вот, наверное, так скучно человеку на каникулах, что даже моей компании так остро недостает.
– Не дождетесь! Все, пошла. – Я постучалась в директорскую дверь и вошла, не дожидаясь ответа.
Марлидовна стояла у открытого окна, заложив руки за спину. С улицы в кабинет летел тополиный пух, а мне казалось, он уже свое отлетал. Пол кабинета был устлан пушинками – необычно и как-то неофициально. Уже и кабинет директора не смотрится так строго, да и директор...
– Юля! Рада тебя видеть, садись! Рассказывай, как ты, что ты, мы тебя потеряли... – Да что ж меня все теряют-то! Стоило пропасть всего на неделю, как все начинают скучать. Этак я, пожалуй, зазнаюсь.
– Отдыхать ездила, к тетке в Питер, – пробубнила я, не рассказывать же про Надежду. Директриса как-то странно кивнула:
– Понимаю... Ой, а я думала, в санаторий, с мамой. – И молча уставилась, мол: «Чего тебе?» А Тоха говорил, она предлагала мне сама принять зачет... А вот я сижу, а она не предлагает. Хорошо, что я на нее не понадеялась.
– Марлидовна, у меня вопрос: я слышала... Мне сказали, что зачет-то Надежда Евгеньевна мне поставила! В смысле, в журнал. А мне самой не сказала, наверное, хотела, чтобы я выучила получше. Вы же знаете, она с меня много требовала. Помните, сколько я к ней ходила? – Я слышала, что мямлю, и это было нездорово. А Марлидовна смотрела очень странно: жалостливо и с любопытством. Я побоялась, что она мне не поверит, и от ужаса затараторила:
– Может быть, это ошибка, что меня не допустили до летних экзаменов? Может быть, вы перепроверите?
Марлидовна смотрела на меня все так же: странно-жалостливо. А потом с чего-то спросила:
– Юля, а где ты сейчас учишься?
– Как это где? Лето...
– Я понимаю, а в минувшем году ты где училась?
– В школе, общеобразовательной и здесь.
– Здесь ты уже не училась. Я думала, ты берешь частные уроки, потому и пропала... Бабушка записывала твои задания, мы тебя ждали и на пересдачу, и на зачет, на летний экзамен...
– Бабушка?! Погодите! – Похоже, на Марлидовну действует жара. – Как не училась, когда я половину минувшего года бегала на зачеты к Надежде Евгеньевне. И она мне поставила, я знаю! Посмотрите в журнал!
А Марлидовна смотрела на меня так, будто это на меня действует жара.
– Юля, скажи мне, что случилось? Я тебе звонила все прошлое лето и осень. Хотела сама принять этот зачет, да и экзамены ты бы сдала в лучшем виде, никто не сомневался. А твоя бабушка говорила, что тебя нет в Москве...
– Какая бабушка, в конце концов?!
Но Марлидовна не слышала:
– А теперь, год спустя, когда тебя давно отчислили, ты приходишь и говоришь, что зачет у тебя есть. Кстати, журнал тогда потеряли, так что, может, ты и права... Но где ты раньше была, Юля?! Я потому и подумала, что ты берешь частные уроки...
И вот тут мне стало дурно. Захотелось, как в кино, хлопнуться в обморок или наоборот: бегать по кабинету, орать и швыряться мелкими предметами.
– Год спустя?!
– Год. Да что с тобой, Юля?! Нет, если ты хочешь, я тебя восстановлю, досдашь летние экзамены – и пожалуйста. На год отстанешь, конечно, от своих, но... – Она тараторила, а я все еще пыталась осознать: какой год? Меня не было-то неделю! Или две? Или год?
Под ногами носился тополиный пух, когда мы с Надеждой уезжали из Питера, его уже не было. И это Димкино: «Ты где пропадала, мы тебя потеряли?» Новый журнал у охранника. Про журнал было думать уж совсем невыносимо. Значит, я убила год на эту свистопляску с зачетом, и за это время меня выгнали из школы. Убила, сама не заметила как... А мама?! Ее, получается, нет уже год?!
Я вылетела из кабинета прямо в хоровод мальчишек из группы: Тошка, Леха и Пашка с Димкой были уже здесь.
– Подслушивали? Моей мамы нет дома уже год...
– Да. Мы думали, ты знаешь. Тоха ее искал. Мы все искали. – Он замолчал, а я и спрашивать не стала: если бы нашли, сказали бы.
И тут я наконец-то вспомнила о Надежде: кто мне все это устроил. Я же ей доверяла, я думала, ей не все равно, а она...
– Мне нужно домой! – Я проскользнула между Димкой и Пашкой и рванула вниз по лестнице. Охранник со своим новым журналом только буркнул:
– Не бегать.
А я бежала. Бежала и думала, что если мамы нет дома уже год, что если мальчишки искали – не нашли, как бы не опоздать мне, припирая к стенке Надежду. Я ей верила... Я ничего ей не скажу. Ни про потерянный год, ни про что: пусть только маму вернет, если это еще возможно. Потом я думала, что это, наверное, глупо – ничего не говорить, она небось сама знает, что она мне устроила, и сейчас злорадно потирает руки. Господи, ей-то это зачем?! Ах да: дух обретет плоть и вытеснит того, кем был вызван. Она вон и в группе уже за меня петь пыталась... Так, а мать при чем? По логике, она должна была избавиться от меня, а не от нее. Наверное, она ей просто мешала. Попробуй при матери поселись у нас дома да потретируй меня за плохо выученный урок! Мать не позволит, это ее прерогатива. А я... Да от меня она уже избавилась! Я год просидела, зубря историю музыки, пока Надежда жила моей жизнью. Интересно, что она будет делать сейчас? И зачем она вообще поставила мне зачет и сама отправила в школу? Держала бы дальше дома над учебниками... Нет, что-то она задумала. Я уже говорила, что это было самое длинное и самое дурацкое лето в моей жизни?
Я позвонила в дверь, гадая, как-то она меня встретит. Хотя неважно, лишь бы не поздно было заставить ее вернуть мать.
– Кто там?
– Сами-то как думаете?
– Кто там хамит? Сейчас милицию вызову! – Иногда она такая смешная!
– Надежда Евгеньевна, это я. Я не собираюсь с вами скандалить, просто верните маму, ладно?
– Чью? Твою? Я тебя не знаю...
– Хватит придуриваться! Ну-ка откройте! – Надежда неожиданно послушалась и даже не встала на пороге, а сразу меня впустила. Ее было не узнать, с утра она переменилась еще больше. Она стала ярче, стройнее и куда-то пропали ее бородавки. Если бы Иван Юрьич не предупредил, я бы не догадалась, а так сразу поняла: Надежда становится мной.
Можете смеяться, но я побежала к зеркалу. Несколько секунд рассматривала себя, не дай бог что-нибудь такое заметить!.. Нет, вроде нет. Бородавки не выросли, все на месте... уф!
– Что ты еще от меня хочешь? – Она стояла у двери с таким траурным лицом, как будто это ее выгнали из школы из-за меня. – Ты получила, что хотела. Дай теперь мне получить то, что хочу я! Скоро мама приедет, а ты здесь...
Потрясающая простота, правда? Но у меня отлегло: мама едет, значит, все в порядке.
– А мне куда деваться прикажете?
Надежда только плечами пожала:
– Твои проблемы. Ты сама позволила занять твое место. Пока ты здесь пыталась изменить прошлое, я жила за тебя. Я ведь хочу тебе только добра...
Ой, как она меня достала этой фразой! Под нее она заставляла меня пересдавать зачет сорок раз, лишала прогулок и репетиций, под эту фразу мы с Марлидовной взорвали библиотеку, и меня чуть из школы не выгнали. И выгнали в итоге-то. Потому что кто-то целый год пропустил, выслушивая это: «Я ведь хочу тебе только добра!» Рекорд по прогулам, а?
Вообще она права: я сама виновата. Я целый год терпела рядом с собой деспота, мертвяка, духа, инфернала, как хотите называйте, но мразь я терпела редкую, теперь вижу. Все – ради глупого желания изменить прошлое. Поквитаться или что-то доказать тому, кому уже ничего не докажешь. И кто из нас двоих сумасшедший? Надежда, скачущая по сцене в моей короткой юбке, по сравнению со мной – вполне здравомыслящий человек. Что я получила в итоге? Я сделала хуже. Пытаясь исправить прошлое, я пропустила уйму времени в настоящем, которое могла потратить на ту же учебу. Сейчас бы училась спокойно, не пропустив год...
– Это жестоко!
– Это жизнь.
– Это моя жизнь, а вы... Да над вами все ребята смеются! Тоха мне писал, как вы на сцене отожгли! До сих пор вспоминает! А в сквере! От вас же там все бегали, не знали, куда деваться!
– Это неправда! Мы друзья.
– Да?! Вы же сами читаете мою «аську». Помните, что про вас Тоха писал?
– Это было давно, он с тех пор передумал.
– Когда? Когда вы уселись на его гитару? Или песенку спели про овцу?
– Ты неблагодарная!..
– А вы – глупая. Вот зачем вам моя жизнь?! Школа эта, сквер... Сами не научились?
– Затем, девочка, что у меня своей больше нет.
Черт, правда. Я и забыла. Уселась на тумбочку в коридоре: что тут возразишь?
– А там совсем плохо?
– Там нет вас. Школы, ребят. Я скучала.
– И поэтому теперь хотите занять мое место? Идиотизм. – Я перевела дух и сказала: – Знаете что? Хватит. Свою жизнь я вам не отдам. Нам пора в Питер.
И, представляете, она согласилась! Как миленькая переоделась и покивала: «Едем». Даже принесла мой рюкзак. Я не знала, как с ней говорить и о чем, поэтому молчала всю дорогу, боясь то ли обидеть, то ли спугнуть (вдруг передумает!). Я отчего-то чувствовала себя виноватой, но жить хотелось больше.
Глава X
Про то, какая Юлька молодец
Димка влетел в зал, крикнул: «Юлька в школе!» – и улетел обратно. Предполагалось, что мы побежим за ним смотреть на живую Юльку. Мы и побежали, не сразу, конечно: пока дошло... Димка стоял один у кабинета Марлидовны и, со значением вытаращив глаза, показывал нам на дверь.
– Там?
Димка кивнул:
– Сказала, что пришла восстанавливаться.
– А про Надежду?
– Ничего. – Он беззастенчиво прислонил ухо к двери, а палец к губам. Если бы он этого не сделал, это сделал бы я. Или даже Леха. В школе никого нет, нас никто не заметит.
Молча стоять и смотреть, как Димка подслушивает, было скучно. Я пытался гадать, что такого случилось, что Юлька пришла восстанавливаться. Неужели образумилась и отвезла свое привидение обратно, откуда взяла? Если честно, мне уже не верилось в это. Та Юлька, которую последний год я изредка видел в окне, просто не могла в одиночку противостоять никакому злу, даже Надежде. Мы пытались помочь, но она же и разговаривать не хотела! Значит, что остается?
Димка на секунду отлип от замочной скважины:
– Ха! Она, по ходу, не в курсе, что год прошел. Ей там с привидением казалось меньше.
– Как?
– Тихо, идет!
Она не вышла, она вылетела. Ошалевшая и какая-то... серая.
– Подслушивали? Моей матери нет дома уже год...
– Да. Мы думали, ты знаешь. Тоха ее искал. Мы все искали.
– Мне нужно домой! – Она рванула мимо нас вниз по лестнице. Пашка ей что-то кричал, хотел догонять, но Леха его удержал:
– Тихо ты! Если она бежит домой, значит, Надежда еще там. – Я не понял, почему он так решил, но про себя согласился. Куда ж она денется-то по доброй воле, Надежда?!
– Мы должны ехать в Питер. – Вот за это мы и ценим Леху. С ходу все решил. Хотя, наверное, это надо было сделать давно...
– Едем! У меня где-то есть визитка того клуба! Юлька давала еще той весной...
Билеты мы взяли на тот же вечер. Как отпрашивались дома – отдельный разговор. Что нам пришлось наплести, чтобы нас отпустили! Леха придумал какую-то экскурсию по Питеру, куда школьников пускают бесплатно. Нужно только приехать самим и в тот же вечер уехать. Звучало правдоподобно, если бы еще найти объявление или какую листовку... И Леха его нашел! У себя дома залез в Интернет, отыскал подходящую рекламку, распечатал. С ней мы родителей и уламывали, еле отпросились!
Почти все восемь часов мы молчали. Что учудила Юлька и что за фрукт этот дух Надежды, мы обсудили еще раньше. Возвращаться на второй круг не хотелось, а обсуждать что-то другое было глупо. Что еще можно обсуждать, когда тут такое творится?! Музыку? Кто куда поедет на каникулы? Это все казалось такой чепухой, что мы молчали.
Моя мать звонила только до ночи, чтобы убедиться, что я жив-здоров, послушать в трубку стук колес, переспросить, действительно ли мы едем в Питер или, может, передумали. А Димкина позвонила еще и утром, чтобы нас разбудить, хотя спал только Леха. Его одного отпустили быстро и без разговоров и в поезд не звонили, вот он и спал до звонка Димкиной матери. Бегущая строка над креслами сообщила, что времени шесть утра, и через каких-то полчаса мы наконец приедем. Вряд ли этот спиритический клуб открывается так рано.
Леха потянулся, глянул на неспавших нас, на табло и прочел мои мысли:
– Что полдня будем в Питере делать? Клуб небось рано не открывается?
– Сначала возьмем билеты обратно! – выпалил Пашка. Настоялся вчера в очереди, бедный.
И мы пошли за билетами... А потом на Невский, а потом – к реке, она же там повсюду, река. Даже прокатились на катере, чтобы хоть было что дома рассказать, и вообще. В какой-то момент я и забыл, зачем мы здесь, так было здорово. Мы весь день гуляли, бездельничали и смеялись над скульптурами. А потом как-то быстро наступил вечер, и Леха скомандовал: «Едем в клуб!»
Мы были еще взвинченные, после долгой прогулки, и, наверное, никто не думал, как-то нас встретят в клубе, что мы скажем, а главное – что скажут нам. Юлька мне успела рассказать про потерю контроля: вдруг это уже невозможно – избавиться от духа? Надо было сразу ехать сюда, не ждать, пока Юлька образумится...
А когда мы спустились к подвалу и встали у двери с плакатом, все как-то разом переменились в лице. Димка посмотрел на Пашку, Пашка – на меня, я – на Леху. Потянуть ручку двери никто не решался, даже Леха.
– Ну и где этот клуб? – Леха смотрел на дверь с плакатом – ту самую, которую нам описала Юлька, и делал вид, что не видит.
– Может, мы дом перепутали? – пожал плечами Димка.
– Или подъезд? Здесь даже дверь заложена. – Пашка провел пальцами по ручке двери, как по ровному месту. Они что, меня разыгрывают?
– Струсили, так и скажите! Мне одному идти?!
– Куда?
– В клуб.
– Ты его видишь?
– Ну да, вот он. – Говорил и не верил ни словам, ни глазам своим. Надеюсь, они меня все-таки разыгрывают. – Вот же плакат с кошкой, э!
Парни мотали головами, а я подумал, трусят, ну и ладно.
Я зажмурился, толкнул дверь и... Кубарем слетел вниз по ступенькам!
Ступенек было всего три-четыре, но ругался я так, будто вывалился из самолета, а парашюта не взял. Наверное, с перепугу. Войти не успел, а чертовщина уже начинается, как тут промолчать?!
– Кто здесь ругается? – В полутемном коридоре блеснула лысина.
– Иван Юрьич? – Я его узнал, Юлька мне описала этого Иван Юрьича. И хорошо, что с лысины начала. Кроме нее, в этом освещении было мало что видно.
– Я...
– Молодой человек, вы в спиритическом клубе! Здесь нельзя сквернословить, пить и курить. Найдите себе другое место!..
– Нет-нет, я по делу! Я к вам специально из Москвы приехал!
Иван Юрьич махнул рукой куда-то вправо:
– Тогда проходите, я сейчас.
В маленькой комнатке было столько народу, что Иван Юрьич-то вошел, а я остался топтаться в коридоре. Там хотя бы место было. Стоял и во все глаза рассматривал тех, кто в комнате. Вроде люди как люди, одеты нормально, без шаманских бубнов и колец в носу, что их сюда понесло духов вызывать? Если бы я встретил на улице любого из них, я б не поверил, что они проводят вечера в спиритическом клубе. И еще мне вот что непонятно: как эту лавочку до сих пор не прикрыла налоговая? Юлька говорила, что этот Иван Юрьич денег не берет. Странно: люди вытаскивают духов на землю, чтобы те закончили земные дела – документы там подписали, завещания всякие... А этот денег не берет, и налоговая его не трогает. Странно.
– Или давайте здесь поговорим, там шумно. – Этот, который не берет денег, вышел ко мне в коридор. Он смотрел нетерпеливо, я решил не рассусоливать:
– Я от Юли. Она не может приехать, у нее это... Потеря контроля! Ведь можно что-нибудь сделать? – Я слышал собственный голос как чужой, казалось, что я оправдываюсь. Хотя мне-то чего оправдываться? А все равно неловко. Я, кажется, даже покраснел. А этот, который денег не берет, в лице не переменился. Я почему-то думал, что он будет орать или хоть расстроится. Нет. Он спокойно припоминал:
– Юля, Юля... Учительница, насколько я помню? Зачет?
– Она!
– Надо же... Целый год. Что ж, пусть подъезжает, что-нибудь придумаем.
– Но я же говорю: не может она подъехать! Ее училка не пускает! Дома заперла! Мать ее куда-то сплавила, дозвониться не можем!..
Иван Юрьич пожал плечами:
– Я говорил: потеря контроля – неприятная штука. Но она должна справиться сама. Сама прийти, привести духа...
– Она в Москве живет!
– Значит, привезти духа. На расстоянии я ничего не сделаю...
– Тогда едем с нами! Вы же помогли Надежду вызвать, вам и отвечать!
Я думал, этот спиритик лысенький разорется, а он ничего, спокойно так:
– Я что ей велел? Вернуть духа через сутки. О потере контроля предупреждал, так что моей вины тут нет... Пойми, я правда не смогу без нее ничего сделать! Даже если все брошу сейчас и поеду с тобой. Юля должна сама справиться. Хотя бы привезти духа сюда. Он будет сопротивляться, это нормально. Битва духа и духа – это и есть спиритизм, как его понимают в нашем клубе.
– А если Юлька проиграет?
– Дух учительницы поглотит ее. Не буквально, конечно. Просто вытеснит из жизни, займет ее место. Юля будет жить, но ты ее даже замечать перестанешь. Будет целыми днями сидеть в углу, смотреть в одну точку, ничего не делать. Или наоборот: возьмет отвергнутые черты вызванного духа. Уроки будет у вас проверять, ругаться или какая она там, ваша учительница?
Я представил, как Юлька стучит указкой по столу: «Вы ничего не знаете!» – и подумал, что лучше бы уж ей победить Надежду. Или хоть обманом привезти сюда. Вообще не понравился мне этот Иван Юрьич, о своих взглядах на спиритизм предупреждать надо.
– Точно ничего не можете сделать?
– Только если Юля сама привезет ко мне духа... – Из комнаты кто-то позвал, и Юрьич начал быстро сворачивать разговор: – Все, мне некогда. Понял? Она должна приехать сама. Погоди, а ты чего здесь? Зачем?
Я не понял, о чем это он: вроде уже обсудили.
– Затем и приехал. Там еще ребята, но они боятся.
– Не боятся, а не видят. Если ты вошел в клуб, это нужно тебе самому, не Юле.
– Ну да, мне тоже...
– Нет, ты не понял: ТЫ здесь зачем? У тебя кто умер, оставив незаконченное дело на земле?
Я бы долго чесал в затылке, но мне не дали. За спиной хлопнула дверь, и в подвал спустились Юлька с Надеждой.
– Все-таки приехали!
Надежда улыбнулась, как будто я обрадовался именно ей, и нехорошо подмигнула:
– Тоха, ты помнишь, что я обещала тебе новую гитару?
Читать бесплатно другие книги:
