Осыпь меня золотом Серова Марина

– Э-э-э-э… Это вы насчет телохранителя? – уточнил Ильичев.

– Именно, – кивнул Куропаткин, мельком скользнув по мне взглядом.

– А вы считаете, что Владимир Николаевич не нуждается в телохранителе в принципе? Или против женщин этой профессии? – полюбопытствовала я.

– И то и другое, – невозмутимо сказал Куропаткин, продолжая курить.

– Откровенно, – улыбнулась я.

Куропаткин чуть повел бровью.

– Ну, второе ваше убеждение я даже не собираюсь обсуждать и пытаться оспаривать. А вот насчет первого, если не возражаете, давайте поговорим, – сказала я.

Куропаткин пожал плечами, выражая свое согласие.

– Значит, вы считаете, что Владимиру Николаевичу ничего не угрожает? А откуда такая уверенность?

– Елена кипеш поднимает на ровном месте! – махнул рукой Куропаткин. – Она вообще чувствительная мадам. Чуть что – в крик, в слезы, охи-ахи. А потом оказывается, что все это буря в стакане воды.

– Но ее тормозная система была испорчена, – заметила я.

– Это кто сказал? Бабурин? – в свою очередь, уточнил Куропаткин.

– Так мне сообщил Владимир Николаевич, – произнесла я и повернулась к Ильичеву, от которого получила первичную информацию.

– Да, – подтвердил тот. – Так сказал Бабурин.

– Сам он тормозная система, – усмехнулся Куропаткин. – Тоже мне, знаток автомобильной техники! Елена водит плохо, это всем известно. Сколько раз за год у нее права отнимали? Сама жаловалась, что отстегнула ментам столько, что новую тачку могла купить!

Ильичев смущенно отвел глаза, словно это у него постоянно отбирали права гаишники за бездарную езду.

– Но я же говорил вам о беседе с «Атлантом»! – напомнил он. – Вас тогда не было в городе, поэтому вы не присутствовали, а нам с Бабуриным они прямо заявили, что концерн будет их, и точка!

– Попробовали бы они мне это сказать! – процедил Куропаткин в сторону, и в глазах его вспыхнул злобный огонек. – Сявки позорные!

Меня покоробило его неожиданное высказывание – не потому, что я являюсь утонченной натурой, падающей в обморок от нецензурных слов, коих мне приходится слушать по роду профессии часто и в большом количестве, просто подобная лексика не вязалась с респектабельным обликом Куропаткина. Трусливый интеллигент Ильичев, разговаривавший с Куропаткиным очень почтительно, чуть поморщился и продолжил:

– Но что же делать, Николай Иванович? Мы же именно это хотели обсудить!

– Ничего, – спокойно развел руками Куропаткин, затушив сигарету. – Ты же уже принял меры по собственной безопасности? Ну вот и спи спокойно!

– Но ведь это же не все! – поежился Ильичев. – Я же не могу теперь до конца жизни находиться под присмотром телохранителя! – повторил он мои слова.

– Почему? – весело спросил Николай Иванович. – Телохранитель у тебя, я погляжу, симпатичный. В такой компании можно и до конца жизни время проводить!

– Боюсь, это не входит в мои планы, – холодно остановила его я.

– И как же вы собираетесь действовать? – с неким любопытством взглянул он на меня.

– Пока что своими обычными методами. Охранять Владимира Николаевича. А дальше – по ситуации. Если выяснится, что Владимиру Николаевичу ничто не угрожает, я с чистой совестью сочту работу законченной. Если же последуют действия, буду их пресекать.

– Интересно посмотреть, как это у вас получится, – в сторону пробормотал Куропаткин, явно не воспринимавший меня всерьез.

– Николай Иванович, я все же думаю, что и вам не мешало принять меры по собственной защите, – в тревогой в голосе произнес Ильичев. – Напрасно вы иронизируете. Не стоит недооценивать противника!

– О чем ты, Вова? – спокойно обратился к нему Куропаткин. – Разумеется, я позабочусь о мерах предосторожности. Ты собачек моих видел? Так вот, они любого телохранителя за пояс заткнут, мне даже из дома выходить не надо.

– В том-то и дело, что это дома! А на улице? – Ильичев по-прежнему пребывал в беспокойстве.

– На улице я как-нибудь сам справлюсь. Если же на концерн наезды пойдут – ребят подключу. Своих, – подчеркнул он. – Слава богу, связи кое-какие имеются, ребятишки подсобят, если что.

– Ну, смотрите, – со вздохом покачал головой Ильичев. – Не нравится мне все это.

– Ты травки успокоительные попринимай, – посоветовал Куропаткин. – Мне как раз по старой дружбе прислали. Могу поделиться. Свежие, без всякой химии. Из сказочной тайги.

– Спасибо, не стоит, – отказался Ильичев, покосившись на стакан с недопитым чаем, который он так и не смог одолеть. – Я в аптеке куплю.

– Как знаешь, – не стал настаивать Куропаткин.

Я подумала, что беседу нашу можно считать исчерпанной. Куропаткин явно показал свое отношение к происходящему. В серьезность угроз со стороны конкурентов он не верит, себя чувствует вполне защищенным, никаких дополнительных действий применять не собирается, надеясь на свои связи, а меня и вовсе воспринимает как красивую забаву для Ильичева в отсутствие жены. Разубеждать его я посчитала бессмысленным и выразительно посмотрела на Ильичева, собираясь сказать ему, что пора бы и честь знать.

В это время со двора послышался металлический лязг ворот, затем собачий лай, а следом пронзительный, тонкий женский крик:

– Фу, уйди, уйди! Николай Иванович! Да уберите вы своих псов, черт их дери!

Куропаткин поморщился и встал с кресла, подойдя к окну. За воротами виднелась женщина, придерживавшая рукой двери и не решавшаяся пройти во двор. Николай Иванович решительно вышел во двор, отдал собакам команду вести себя спокойно и крикнул:

– Ну заходи, заходи! Что орешь, как потерпевшая? Не тронут они тебя!

– Да, не тронут! – капризно протянула женщина, боком просачиваясь в ворота и торопливо шагая к дверям дома. – Бегают себе, как будто котята какие! А если они за ворота выбегут? И раздерут кого-нибудь? Вас же в тюрьму посадят!

– Мои собаки, Лена, на кого попало не бросаются, – провожая женщину в дом, проговорил Куропаткин, пряча усмешку. – Это чаще людям свойственно, причем не самым умным.

Мне показалось, что в его словах звучал какой-то намек, смысл которого я не могла понять. Спустя несколько секунд Куропаткин вместе с женщиной появились в гостиной. Женщина была высока, немного крупновата, но с хорошо сохранившейся фигурой и моложавым лицом, хотя ей явно было уже под сорок или около того. Крашеные светлые волосы крупными локонами спадали на плечи. На женщине были темные джинсы в обтяжку и белая блузка с глубоким декольте, сильно обнажавшим пышную грудь, высоко приподнятую с помощью тугого бюстгальтера. Она скользнула по нашим с Ильичевым лицам, на секунду задержала взгляд на мне, после чего снова обернулась к Куропаткину.

– Садись, садись, – подталкивая ее к столу, сказал Куропаткин. – Ну, с чем пожаловала?

Елена выразительно посмотрела на меня, потом перевела взгляд на Куропаткина.

– Елена Константиновна, разрешите мне представить вам Евгению Максимовну. Отныне она охраняет меня от опасностей! – несколько высокопарно выступил Ильичев.

– Здрасте! – бросила Елена, усаживаясь на свободный стул.

Как я догадалась, это и была та самая Елена Константиновна Темникова, владелица наименьшего количества процентов акций концерна «Эвита».

– Так что стряслось-то? – невозмутимо продолжал Куропаткин, наливая Елене Константиновне чай из чайничка «для гостей».

– Стряслось то, чего я больше всего боялась! – каким-то торжественным тоном произнесла Елена, машинально помешивая в чашке ложечкой, хотя в ней не было сахара. – На мою дочь напали!

– Как? – уронил челюсть Ильичев.

В глазах его застыл ужас.

– Вот так! – автоматом ответила Елена, но, взяв себя в руки, постаралась рассказать более понятно: – Она возвращалась из колледжа, одна – я сегодня не смогла за ней заехать, – и ее начали преследовать люди на мотоциклах!

– На мотоциклах? – невольно подала я голос.

– Да! – оглянувшись на меня, повторила Елена и, видимо, интуитивно решив, что я, как женщина, должна ее понять лучше, заговорила торопливо и уже обращаясь ко мне: – Их было несколько человек, они постоянно следовали за Кристиной и пытались наехать на нее!

– Наехать в каком смысле? Сбить, что ли? – уточнила я.

– Да, да, да! – со слезами в голосе закричала Темникова. – Пытались переехать колесами!

– И что? – немало удивленная, спросила я. – Им это не удалось?

– Вы еще спрашиваете? Слава богу, нет! – чуть не задохнулась Елена, возмутившись моим вопросом. – Но ведь могли!

– Вот это мне и странно. – Я повернулась к Куропаткину: – Если бы мотоциклисты хотели переехать девчонку, которая была одна, а их несколько, им бы не составило труда осуществить свой замысел.

Куропаткин, нахмурившись, выслушал меня, но ничего не сказал.

– Где это произошло? – снова обратилась я к Темниковой. – В каком месте?

– Не знаю! – отмахнулась она. – Где-то по дороге! Какая разница?

– Там были другие люди, машины? – продолжала я задавать уточняющие вопросы, чтобы получить более-менее ясную картину произошедшего.

– Откуда я знаю? – снова перешла на крик Темникова. – Меня же там не было!

– Я думала, что вы выяснили это у дочери, – спокойно пояснила я.

– Господи, да разве это меня волновало в тот момент? Меня волновало, все ли с ней в порядке!

– Сколько лет вашей дочери? – спросила я.

– Шестнадцать, – ответила Елена.

– Она знает этих людей?

– Нет, что вы! – Глаза Темниковой округлились. – Откуда она может их знать?

– Где она учится?

– В тридцать девятом лицее, в Мирном переулке. В приличном заведении, одном из лучших в городе! – не без гордости отметила она. – Так что представить, чтобы мальчики из их лицея могли устроить подобное безобразие, просто невозможно!

Я не стала это комментировать, лишь спросила:

– Значит, это были какие-то подростки?

– Да, Кристина говорит, что они были совсем молодые. Ее ровесники или, может быть, чуть старше.

Темникова говорила нервно, с надрывом, и смотрела на всех присутствующих так, словно они были чем-то виноваты в произошедшей истории и обязаны были немедленно подключиться.

– И она точно никогда раньше не видела их? Может быть, не в школе, а где-то еще? – предположила я.

– Кристина говорит, что нет, не видела.

– Так что они хотели-то? – не выдержал Куропаткин.

– Как что? Напугать, конечно! И покалечить! А может быть, даже убить! – заявила Темникова.

– Хотели бы искалечить – искалечили бы, – спокойно заметил Куропаткин.

– Спасибо, Николай Иванович, умеете вы утешить несчастную мать! – с пафосом приложила руки к груди Темникова и схватила вторую сигарету.

В это время с улицы донесся шум автомобильного двигателя, а следом стало слышно, как возле дома остановилась машина. Все невольно повернули головы. Через окно мне было видно, как из серой «БМВ» выбрался широкий, коренастый мужчина с круглым лицом и вразвалочку направился к воротам. Он распахнул их и молча, без тени страха прошел через двор, не обращая внимания на кавказцев.

– Бабурин пожаловал, – бросил Куропаткин, и Темникова встрепенулась.

– Ну вот, может быть, теперь хоть что-то сдвинется с места, – пробормотала она.

Бабурин грузной походкой прошел в гостиную и молча протянул руку сначала Куропаткину, потом Ильичеву. Меня он смерил мрачноватым взглядом и просто кивнул. Его круглая голова с коротким ежиком темных волос покоилась на квадратной фигуре с практически отсутствующей шеей, и весь Бабурин казался словно сложенным из геометрических фигур.

– Что случилось-то? – с шумом пододвигая к столу стоявший в углу стул и усаживаясь на него, отчего стул сразу же заскрипел под тяжестью его грузного тела, спросил он.

– Алексей! – воскликнула Темникова. – Это просто невозможно! Это переходит все границы! Сегодня напали на Кристину! Она в шоке!

И, выпалив это, Темникова наконец позволила себе разрыдаться. Потом, сквозь слезы, она рассказала Бабурину то, что уже успели узнать мы.

Бабурин так же молча, не выражая эмоций, выслушал, посмотрел на нее, и лишь взгляд его стал еще более мрачным.

– Где она? – спросил он.

– Дома.

– Ты что, одну ее оставила? – спросил тот.

– Ну конечно же, нет! – раздраженно воскликнула Елена Константиновна. – Я вызвала Галину. Это моя подруга, она психолог, – пояснила Темникова остальным.

Бабурин недовольно задумался, Ильичев переводил с одного на другого встревоженный взгляд, Темникова продолжала эмоционально вздыхать и закатывать глаза, и только Куропаткин, не считая меня, хранил абсолютное спокойствие. Казалось, ситуация его даже забавляла.

– Вот что! – решительно заявил наконец Бабурин. – Ты давай езжай домой, успокойся, выпей что-нибудь. Кристину никуда сегодня не пускай. И сама старайся не высовываться. С остальным мы сами разберемся. Поняла?

Темникова закивала.

– Все, – подвел итог Бабурин. – Езжай.

Елена явно хотела еще что-то сказать, но под тяжелым взглядом своего компаньона поднялась и, тихо попрощавшись со всеми, двинулась в прихожую. Куропаткин вышел проводить ее, мы остались втроем. Бабурин мрачно барабанил короткими, похожими на сардельки пальцами по столу, Ильичев не решался что-нибудь вставить. Я обдумывала ситуацию.

– Значит, так, – выдал свое резюме Бабурин. – Этих козлов надо мочить!

– Кого ты имеешь в виду, позволь узнать? – насмешливо спросил Куропаткин.

– «Атлант», – коротко брякнул Бабурин.

Я увидела, что лоб Ильичева покрылся испариной.

– А почему их? – спокойно уточнил Куропаткин.

– А кого еще? – ощерился Бабурин. – Ясно же, что это они!

– Как раз не ясно, – возразил Николай Иванович.

– А кто тогда, по-вашему? – всем широким корпусом повернулся к нему Бабурин.

– Не знаю, – покачал головой Куропаткин. – Какие-то сопляки, ты же сам слышал. Мало ли сейчас таких дебилов? Гоняли на своих драндулетах, увидели молодую девчонку, вот и решили поиздеваться-попугать. Это ж они друг перед другом рисуются, крутость свою показывают.

– Но почему-то именно перед дочерью Елены, – заметил Бабурин.

– Дочь Елены сама хороша, тебе ли не знать! – пренебрежительно махнул рукой Куропаткин. – Могла и спровоцировать их своим поведением. И вообще, может, сама виновата! Ты же не знаешь, что у них там за дела, у малолеток этих? Это она маме напела, что знать их не знает, а она соврет – глазом не моргнет!

– А автокатастрофа? – подал голос Ильичев.

– Да, – поддержал его Бабурин. – Тоже детские разборки? Ее тоже малолетки подстроили, чтобы пошалить и порисоваться?

– Да с чего вы взяли, что ее подстроили? – усмехнулся Куропаткин. – Я вам уже говорил, что зря вы кипешуете. Конкуренты наехали, на понт взяли – вы сразу и в штаны наложили!

Бабурин сердито засопел.

– Вы как знаете, а я намерен с ними разобраться! – заявил он. – В «Атланте» все гады, я справки наводил… Такие козлы оборзевшие, что их на место сразу надо ставить. Пока совсем не оборзели.

– Ну и разбирайся, – пожал плечами Куропаткин. – Раз тебе делать нечего.

– То есть вы не собираетесь действовать? – налился бордовым соком Бабурин.

– Нет, – твердо ответил Куропаткин. – И тебе не советую. Дураком себя выставишь, и все.

Ильичев, как мне показалось, вздохнул с облегчением: он тоже явно не горел желанием участвовать в личных разборках с конкурентами. И тут же поймал на себе испытующий взгляд Бабурина, который тяжело вперился в него. Ильичев завозился на стуле и посмотрел на меня.

– Позвольте мне вмешаться, – твердо произнесла я. – Прежде чем ехать разбираться с «Атлантом», я считаю необходимым побеседовать с самой Кристиной. Тогда уже можно будет проанализировать ее показания, понять, говорит она правду или нет, и сделать соответствующие выводы.

Бабурин недоверчиво и не очень дружелюбно смотрел на меня. Я уже хотела было представиться сама, дабы пресечь его скепсис, но тут неожиданно выступил Куропаткин:

– Ты послушай ее, Леша, она дело говорит. Личный телохранитель Вовы, прошу любить и жаловать.

Бабурин как-то неодобрительно посмотрел на Ильичева, потом выдавил из себя:

– Очень приятно.

– Евгения Максимовна, – мило улыбнулась я, глядя на туповатое лицо Бабурина. – Так что, составите мне компанию и проводите домой к Елене Константиновне?

– Я нет, – сразу же ответил Куропаткин. – Думаю, что вы там без меня отлично справитесь, тем более что у меня с этими бабенками всегда беседа не клеилась. – Как я поняла, он имел в виду Елену Темникову и ее дочь.

– Тогда едем! – произнес Бабурин и стал подниматься со стула.

Ильичев, которому разговор с Кристиной казался куда более приятной перспективой, чем разбирательства с конкурентами, последовал его примеру. Мы все трое вышли в прихожую, сопровождаемые хозяином дома. Когда Николай Иванович запирал за нами дверь, рукав его рубашки приподнялся, и я увидела на его загорелом запястье татуировку – выколотые буквы, образующие слово ЗОЛОТО. Значение этой зоновской наколки было мне знакомо – «Запомни, однажды люди оставят тебя одного»…