Аромат мести Серова Марина

Глава 1

Июльский джаз

Я попала на этот концерт случайно. Просто прогуливалась по парку, затем вышла к филармонии и, увидев афишу гастролирующей джаз-группы, купила билет.

Прошлая неделя вымотала меня до предела, поэтому на этот вечер был запланирован отдых во всех его проявлениях.

Побывав в нескольких закусочных и кафе, перепробовав гамбургеров, пицц, жареных цыплят и пирожных, я, оказавшись в филармонии, прежде всего стала интересоваться буфетом, а уж потом всем остальным.

Буфет был. Прохладное шампанское расслабило меня окончательно. Слушать в таком состоянии джаз – что может быть лучше? Вот если бы еще спинки кресел откидывались. Тогда можно было бы из одного кайфа попасть прямо в другой, то есть уснуть часов эдак на несколько.

Но раскладные кровати администрацией филармонии предусмотрены не были, поэтому я, потихоньку икая от выпитого шампанского, изо всех сил старалась не заснуть и хотя бы дождаться начала концерта.

Была середина июля. Мертвое время для города. Все расползлись по дачам или заграницам. Я бы тоже куда-нибудь улетела, если бы не предыдущее дело. Но это уже в прошлом. Теперь надо зализать раны, отдохнуть, а там – время покажет.

Так вот, в середине июля рассчитывать на полные залы не приходится. Может, оно и к лучшему: нет очереди в буфет.

Парочка, сидящая справа от меня, похоже, тоже меньше всего интересовалась джазом. Они сидели, взявшись за руки, и чувствовали только друг друга. Девушка была лет восемнадцати, в прозрачном коротком платье, со светлой косой, перекинутой через плечо. Щеки ее горели, а грудь вздымалась. «Любовь», – подумала я и закрыла глаза. Меня клонило в сон.

Парень чуть повзрослее, но какой-то нежный, во всем светлом, видно, из отличников и благородных. Только таким вот место в филармонии.

Когда на сцену вышли раскрепощенные музыканты и стали изгаляться над какой-то роскошной – явно украденной ими – темой, я впала в транс. Мне было хорошо.

Очнулась я, когда объявили антракт. Зрители высыпали в фойе, где в течение десяти минут должны были смести всю фанту и кремовые пирожные. Это у них ритуал такой.

Во втором отделении от парочки справа осталась только половина: девушки не было. А парень чуть себе шею не свернул, высматривая ее в проходе. Но погас свет – девушка не пришла.

– Что-нибудь случилось? – спросила я, уж больно растерянным выглядел мой сосед.

– Даня куда-то пропала. Девушка, с которой я только что был.

– Вы поссорились?

– Да нет же, выпили по фанте, она сказала, что сейчас придет, а сама исчезла…

– Характер сложный?

– Характер нормальный. Она не способна на такие фортели.

И он ушел.

Во мне проснулся охотничий инстинкт. Кроме того, меня замучила икота. Она так неприлично давала о себе знать, что мне тоже пришлось покинуть зал. Музыкант в клетчатом пиджаке, выколачивающий очередную порцию вариаций из готового рассыпаться на части рояля, как мне показалось, со злостью посмотрел мне в спину. Ну и пусть. Джаз – это прежде всего свобода. А для меня это оказалось свободой перемещения в пространстве.

Я спустилась в полуподвальное помещение, где располагались гардероб и туалеты. Хотела взяться за ручку двери дамской комнаты, как дверь сама открылась, и мне навстречу, чуть не сбив меня с ног, вылетел какой-то мужчина. Я была отброшена в сторону и, потеряв равновесие, даже упала на пол. Быстро поднялась, чтобы двинуть этому нахалу, но его уже не было. Почему-то запахло яблоками.

И только секундой позже, потирая ушибленный локоть, я задала себе вопрос: а что, собственно, делал этот мужик в женском туалете?

…Я вышла оттуда через четверть часа. Мне не требовалось смотреть на себя в зеркало, поскольку я и так знала, что лицо мое белее мела. В сумочке моей лежало нечто завернутое в целлофановый пакет.

Глава 2

Действующие лица

Я не была уверена, что он придет. Некоторые на его месте просто дернули бы из города и воспринимали случившееся как страшный сон. Действительно, кто она ему – просто знакомая, девушка, с которой он пару раз, быть может, поцеловался в подъезде или на дискотеке. Безусловно, красивая. У нее светлая коса и, кажется, голубые глаза. Нежная, хрупкая…

Если первый раз я увидела ее в зале филармонии, то последний – в женском туалете, прямо посередине его, лежащей с перерезанным горлом. Ее прозрачное, цвета майских голубых ирисов платье было искромсано и напиталось кровью.

Костя, так звали парня, который привел Даню Неустроеву на концерт, долгое время находился в шоке. Было тихо, и лишь ленивая до безобразия мелодия, выводимая саксофоном наверху, напоминала о том, что мы находимся в филармонии, а не на бойне или в морге.

Звук капающей воды, белый кафель, труп…

– Слушай, мой тебе совет. Возьми себя в руки, дождись милиции, а потом приезжай ко мне. Меня зовут Татьяна Иванова, можно просто – Таня. Я – частный детектив. Держи, – я протянула ему филармонический билет с нацарапанным на нем адресом и телефоном. – Словом, делай так, как считаешь нужным.

Я оставила его стоящим в коридоре с моим билетом в руках. Он был в шоке. Это несомненно.

А поздно вечером раздался телефонный звонок. Он проверял, дома ли я. А потом приехал.

Выглядел он неважно. Осунулся, вместо румянца на щеках был какой-то сероватый налет. Огромные черные глаза смотрели так, словно видели перед собой мертвую Даню. Они были широко раскрыты.

Я усадила его в кресло и налила коньяку. Меня-то он застал в расхристанном состоянии. В пижаме и халате, на котором еще оставались крошки орехового печенья. Я готовилась ко сну. Хотя мой мозг оставался в рабочем состоянии. И недоумении. Ведь я, по сути, столкнулась лоб в лоб с убийцей, но совершенно не запомнила его.

– А почему ты называл ее Даней? Какое у нее полное имя?

– Даша. Дарья.

Он выпил, я протянула ему дольку лимона в сахаре.

– Только не думай, что тот, кто это сделал, думал о Дане. Скорее всего это маньяк, и ему до лампочки – Даня это или Маша. Если бы убийца хотел убить именно твою Даню, ему понадобилось бы нанести ей всего один удар ножом. Но он, похоже, мясник. Это больной человек. Такие обычно «настроены» на определенный тип женщин. Возраст, цвет волос, телосложение. Я говорю, исходя из своего опыта. Возможно, что этот отбирает женщин или девушек по другим принципам. А вот по каким, надо выяснить.

Я перевела дух и посмотрела на молчаливого гостя. Он, казалось, был совершенно равнодушен к происходящему.

– Алло, Костя, ты меня слышишь?

– Я отлично слышу и вижу. И готов сделать все для того, чтобы отыскать этого ублюдка. Я задушу его вот этими руками.

– Для того чтобы это сделать, – отозвалась я, наливая себе чаю, – его прежде надо поймать. А как?

– Вы же детектив. Мне один приятель как-то рассказывал про Таню Иванову. Там было сложное дело – убили друга его отца…

– В Пицунде? – вспомнила я.

– Ну да. Значит, это вы! Короче. У меня риэлтерская фирма «Дрофа». Так вот, хотите – деньгами, хотите – можете получить квартирой. Мы все оформим документально. Я люблю порядок во всем. Стараюсь никого не обманывать.

Я подождала, пока он кончит лить воду, покивала для приличия головой. Договорились о квартире. Но я потребовала аванс. Без аванса работают только альтруисты. Я же всегда была полной противоположностью представителей этого редкого племени.

– А теперь к делу. Вот вам блокнот, запишите сюда все, что вы знаете о Дане. – Я незаметно для себя перешла на «вы», но тут же поправилась. – Напиши имена и фамилии ее близких, друзей, где учится, работает, адрес…

Он повертел блокнот в руках и посмотрел на меня с виноватым видом.

– Но я почти ничего о ней не знаю. Мы знакомы всего неделю. Встречались всегда у памятника Чернышевскому. Знаю только, что жила она где-то на Стрелке с родителями. Училась, вернее – поступала в консерваторию, на арфу.

Я даже присвистнула от удивления. Арфистка. Редкая специальность.

Он оставил мне сумму, вполне достаточную для того, чтобы я просто сдвинулась с места, записал свои координаты и ушел.

«Всю ночь будет плакать», – подумалось мне тогда.

А наутро я отправилась в филармонию. Предъявляя свой документ, я еще до приезда представителей закона принялась потрошить всех, кто находился там в этот час, на предмет адресов кассирш и билетеров. Мне необходимо было узнать, кто и каким образом покупал билеты в филармонию, не показался ли им странным кто-нибудь из входивших или покупавших билеты. Кроме того, меня интересовала сеть распространителей билетов. Кто эти люди и по какому принципу они работают.

Об убийце я знала следующее: он высок и силен (в чем я смогла убедиться, можно сказать, физически, когда он отшвырнул меня на пол), от него почему-то пахнет яблоками, он психически нездоров, у него есть нож, он любит убивать.

Не густо.

Я пыталась связать его выбор места убийства с музыкой, но у меня ничего не получалось. Хотя отказываться от этой версии было пока рано.

В одиннадцать утра я была на другом конце города и звонила в дверь билетерши.

Мне открыла серая невзрачная женщина в домашнем халате. Сожженные химией волосы торчали в разные стороны. Желтые водянистые глаза смотрели с недоверием.

– Частный детектив? А что случилось? Что-нибудь с Кириллом?

– А кто у нас будет Кирилл? – спросила я, следуя за хозяйкой в кухню.

– Это мой внук. Он что-нибудь натворил?

– Вполне вероятно. Но я надеюсь, что пришла все же не по его душу. Вы вчера во сколько ушли с работы?

– Знаете, рано… – Она заметно покраснела. Она была из тех вымуштрованных совдепией людей, которые старались находиться на работе от звонка до звонка и не представляли себе жизни вне заведенного порядка. – Понимаете, зрителей мало, я проверила билеты, послушала немного концерт, джаз я не люблю, мне больше нравятся романсы…

– Ну и?..

– Ну и пошла домой, – сдалась она. – Там оставалась еще Валентина Ивановна, наш администратор. Она, кстати, была не против моего ухода.

– У вас хорошая память?

– Нормальная. А что случилось?

– Сразу после антракта в женском туалете была зверски убита девушка. Убийца, разумеется, находился какое-то время в филармонии. Вот я бы хотела узнать у вас, не заметили ли вы среди зрителей высокого мужчину, одинокого, с лицом… как бы это вам сказать… Словом, такие люди, как правило, практически не ходят ни в филармонии, ни в музеи…

– Я поняла, вы имеете в виду, не видела ли я человека, похожего на преступника? – Билетерша прониклась задачей и теперь изо всех сил старалась помочь мне. – Видела. Я видела двух… нет, трех мужчин, которые были без женщин. Знаете, я человек наблюдательный, мне всегда интересно определить, кто что из себя представляет. Супружеские пары я вижу невооруженным глазом. Одиноких, случайно познакомившихся людей я тоже чувствую. У них взгляды особенные. Они словно присматриваются друг к другу, чуть ли не принюхиваются, а мужчины в таком положении очень сильно экономят в буфете. Боятся лишнее потратить, человека-то еще не знают…

– Значит, вы иногда остаетесь и до антракта?

– Иногда. Особенно когда Зоя, это наша буфетчица, приносит из ресторана мои любимые пирожные, эклеры. Вот я один ем прямо там, на работе, а еще два или три несу домой. Себе и Кириллу. Он их просто обожает…

– Ну и кто же были эти одинокие?

– Это наши постоянные посетители. Холостяки. Один, ему шестьдесят…

– Другой?

– Лет двадцать с небольшим. У него проблема, – она на какое-то мгновение превратилась в типичный образчик ханжи, даже губы надула, сложила руки на животе, и что-то непримиримое появилось в выражении ее лица, – он партнеров себе ищет. Мужчин. Вы понимаете меня?

– Понимаю. Судьба у них такая. А еще кто?

– Храмов. Я его знаю. Бывший режиссер. У него жена в прошлом году умерла. Вот он от тоски и скуки ходит к нам. Мы его без билета пускаем. Наталия Петровна его тоже уважает…

Наталия Петровна – я уже была осведомлена – была второй билетершей. Они работали по очереди. Но иногда, когда Наталии Петровне было скучно сидеть дома, она приходила не в свою смену и помогала Клавдии Михайловне (у которой я сейчас сидела) в гардеробе или даже в буфете. Это был свой мирок со своими простенькими радостями и привычками.

– В филармонию можно войти через другой вход?

– Можно. Если там открыто.

– А вчера, вы не знаете, там было открыто?

– Нет. Точно нет. У них что-то с замком случилось. Они звонили слесарю, вызывали…

– А как выглядит слесарь?

– Высокий, здоровый такой парень, живет рядом с филармонией.

– А как его зовут?

– Миша. Лавров. Он слегка ненормальный. Не в себе.

В моем блокноте было достаточно много имен и фамилий. Миша, хоть он по словам Клавдии Михайловны, был ненормальным, оказался в компании вполне нормальных людей. Две билетерши: Клавдия Михайловна, Наталия Петровна, внук Кирилл, Костя-риэлтер, Даня – несчастная жертва маньяка.

Да, еще Храмов – вдовец, который со скуки ходит в филармонию. А если прибавить к ним с десяток одиноких мужчин, которые просто не попали в поле зрения Клавдии Михайловны, то получается полный ноль. Убийца мог прийти с женщиной или, во всяком случае, сделать вид, что идет с женщиной. Хотя это не так просто изобразить, учитывая, что в зале было всего человек пятьдесят. Скорее всего убийца первое отделение концерта находился в зале, высматривал будущую жертву или просто изнывал от желания кого-нибудь убить, затем наступил антракт, он вышел со всеми в фойе, походил там немного, подождал, когда в женском туалете останется одна девушка, зашел туда – это каким же надо быть внимательным, чтобы вычислить, сколько женщин вошло в туалет, сколько вышло и кто остался! – и убил.

И он не боялся, что кто-нибудь войдет туда? Какая-нибудь заблудшая овца (в виде перепившей фанты студентки, к примеру).

Ведь ему потребовалось минимум несколько минут, чтобы так растерзать Даню.

Я поблагодарила Клавдию Михайловну и помчалась в злополучную филармонию.

Ворвавшись словно ураган в женский туалет – пришлось скорчить мину, при виде которой невозможно не впустить человека в подобное заведение, – я остановилась и начала осматривать помещение. В последней кабинке, где уборщицы обычно хранят швабры, ведра и прочую дребедень, я нашла наконец то, что искала.

Среди этого незатейливого инвентаря я обнаружила только одну швабру, палка от которой соответствовала бы расстоянию между дверной ручкой и самой дверью. Я вставила швабру и закрылась изнутри. А вот и вмятины в палке, свидетельствующие о том, что убийца, прежде чем наброситься на жертву, заперся шваброй, чтобы ему никто не помешал.

Ну и что с того?

Вечером я встретилась со второй билетершей, Наталией Петровной, поговорила с администраторшей, увидела слесаря Мишу. Они ничего не заметили. Публика была самая обычная, много знакомых, постоянных зрителей. Хотя все отметили Храмова и парня-гомосексуалиста, как очень запоминающихся.

Я решила поприсутствовать на вечернем концерте симфонической музыки, чтобы своими глазами увидеть некоторых действующих лиц моего расследования, но перед этим заехала в небольшой частный ресторан, где на убой кормили «новых русских».

Там я встретила своего знакомого, Сережу Климова, бизнесмена, занимающегося сыром. Я знала, что весь сыр, привозимый в наш город из Швейцарии, Голландии и Германии, проходит через его руки. Наверное, он на него уже и смотреть-то не может.

Он пригласил меня за свой столик и угостил… сыром. С плесенью. Я отказалась. Этот продукт я ем под настроение и хорошее красное, преимущественно испанское вино.

– Веришь, нет – кусок в горло не лезет, – говорил он мне с набитым ртом, в котором соседствовали рыба, профитроли с маслом и икра, – и я ему, конечно, не верила, – навещал своего друга в железнодорожной больнице, а там только что девицу зарезали. Как гусыню. Горло перерезали. В процедурной, недалеко от той палаты, где мой дружбан лежит. Кровищи – море. Я сам лично видел. Везде все белое, прикинь: кафель, шкафчики и – кровь… Брр… Тебя не тошнит?

Я хотела ему сказать, что меня тошнит от того, как некрасиво он ест, но воздержалась. Пусть человек наслаждается…

– А кто эта девушка?

– Как кто? Медсестра, конечно. Она моему Ромке укол в задницу сделала и пошла к себе… А тут нате вам! Говорят, что ее изнасиловали… по полной программе. А потом изрезали. И охота людям?! Хочешь, клубнику со сливками для тебя закажу?

– Закажи. Только без плесени.

– А как твои дела? Тебе уже пора свою контору открывать. Прикинь: частное детективное агентство «Иванова и К°».

– Считай, что я его уже открыла. – Я спросила Сергея, как продвигаются дела у его брата, которого я пару лет назад вытащила из одной передряги и который в порыве благодарности чуть было не сделал мне ребенка.

– Славик до сих пор не может понять, почему ты его тогда отшила. Такой видный парень, при бабках…

– Просто я по мере возможности стараюсь не смешивать работу с личной жизнью.

– А я вот смешиваю, – загоготал Сергей, – и каждый день. Прямо в своем офисе.

– А своих девушек чем, сыром кормишь? Он у них уже, наверное, из ушей лезет, – поддерживала я дежурный разговор, хотя мне не давала покоя информация об убитой в больнице девушке. Похоже, в нашем городе появился маньяк.

– Обижаешь, начальник. Я на девушек такие деньги трачу, тебе даже и не снилось. Сыром! Скажешь тоже! Да они у меня в январе свежую землянику ели, а летом вот в Африку с одной поеду.

– А как же жена? – спросила я, зная, что для Сергея семья – как любит он выражаться – святое.

– Семейство уже в Греции. У родственников гостят.

– А неизвестно, кто девушку в больнице убил? Никто никого не видел?

– Видели. Какой-то мужик выбежал из больницы, сел на белую «Ауди» – и поминай как звали…

Густой суп из моллюсков в сочетании с фаршированной индейкой подействовал на меня, как пишут в романах, умиротворяюще.

– Тебя подвезти? – спросил Сергей, расплачиваясь за два обеда.

Он подвез меня до филармонии.

– Музыкой интересуешься? – спросил он. – Или пасешь кого-нибудь?

Меня раздражала эта категория людей, воспринимающих меня вот так однобоко, как будто у меня больше нет дел, кроме слежки или нокаутирования беззащитных преступников.

– Ко мне тут на днях один человек приходил, – сказала я, глядя ему прямо в глаза, – так вот, он попросил, чтобы я присмотрела за тобой… И кучу баксов мне отвалил за это.

Сергей вытаращил глаза.

– Ты и в ресторан не случайно зашла?

– Разумеется.

– Кто же такой? И вообще, откуда ты могла знать, что я именно сюда приеду обедать?

Я только хмыкнула. Не буду же я ему объяснять, что этот ресторан расположен ближе всего к филармонии.

– Да, – протянул он, – ты, Танька, профессионал. А кто нанял тебя, я и так знаю. Я этому хмырю пять тысяч баксов должен, вот он и следит за мной, чтобы я не свинтил в Грецию, с концами в смысле… Так ты ему скажи, что я на следующей неделе ему долг верну. Пусть он на частных детективов не тратится.

Фортепьянный концерт № 2 Рахманинова сначала взбодрил меня, а потом мне стало грустно. И вообще, музыка делает с нами, людьми, что угодно. Но я пришла в филармонию не ради музыки. А скорее – ради антракта. В самом начале, почти не отходя от Наталии Петровны, я пыталась с ее помощью определить, кто из пришедших на концерт зрителей холостой, кто ищет себе здесь спутника жизни, кто партнера, а кто просто не может жить без музыки.

Парня-гомосексуалиста я вычислила быстро, когда находилась еще в зале. Он, этот парень в синем свитере, несмотря на жару, меньше всего интересовался музыкой. Судя по всему, ему достался билет рядом с двумя молоденькими девушками. Он раз пять подряд снял и снова надел этот несчастный свитер, хрустел целлофановым пакетом, из которого то и дело доставал поочередно то пряники, то яблоки. И так длилось до тех пор, пока девушки на него не цыкнули. Он сразу надел свитер, набил рот огромным яблоком и замер, пережевывая и глотая его. (Кстати, после антракта, когда он хотел вернуться на свое место, девушки сказали ему что-то такое, после чего он ретировался вообще на второй, почему-то пустой ряд.)

Гомосексуалист он был скорее всего (я в этом не очень-то разбираюсь) пассивный, поскольку вид имел какой-то женственный и беззащитный. Это явно не он сбил меня с ног вчера вечером возле женского туалета. Тот был покрупнее.

В антракте я присматривалась ко всем мужчинам. Зрителей так же, как на вчерашнем концерте, было маловато. И действительно, холостяков можно было заметить за версту. Особенно бросались в глаза профессиональные холостяки – прилизанные, причесанные, у которых на лбу написано: «Не кантовать». То есть они гордились своим холостяцким положением и сами, в одиночку, справлялись со всеми бытовыми проблемами.

Холостяки же не по своей вине выглядели, как брошенные домашние животные: неопрятный внешний вид, потерянный взгляд человека, которому родные посоветовали сходить «на концерт», чтобы присмотреть себе там «приличную женщину».

Среди мужчин, которые пришли в этот вечер без женщин, под облик убийцы по комплекции больше всего подходил Храмов, о котором мне рассказывала Клавдия Михайловна. Этот мужчина не был похож ни на холостяка со стажем, ни на брошенного мужа. Он был какой-то особенный.

Стараясь держаться нейтрально, независимо, он в то же время был очень любезен с дамами, с которыми был знаком. Но взгляд его почему-то выражал беспокойство. Казалось, что он постоянно кого-то выискивал.

В самом конце антракта, вдруг кому-то кивнув – я не заметила кому, – он неожиданно кинулся в буфет и взял себе стакан сока.

Я спряталась за бархатную портьеру, расположенную перед небольшой нишей. Мне были видны фойе с буфетом и Храмов – пятидесятилетний холеный светский лев в мягком вишневом джемпере и светлых брюках.

Оглянувшись, очевидно для того, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает, он, глядя куда-то в пространство, достал из кармана брюк какой-то листок и сунул его зачем-то в пустой уже стакан. И отошел.

Откуда ни возьмись появился другой мужчина – во всем черном – и тоже взял себе стакан сока. Он стоял в двух метрах от Храмова. Выпив сок, он поменял местами стаканы, достал листок, сунул его в карман и пошел в зал, где уже постепенно гас свет. Следом зашел Храмов и сел – мне было видно – на пять рядов ближе к выходу. Конспираторы…

Рахманинов меня вдохновлял. Я решила проследить за мужчиной в черном после концерта. А пока я вспомнила вдруг про чудесные эклеры, которые так разрекламировала мне накануне билетерша, сказав, что их обожает и ее внук. Интересно, сколько ему лет?

Я взяла себе три эклера, пользуясь тем, что буфетчица Зоя еще не ушла, и два стакана апельсинового сока, которые так помогли двум подозрительным мужчинам обменяться какой-то информацией.

А что, если они тоже гомосексуалисты и таким вот образом объясняются друг другу в любви? Я чуть не поперхнулась, подумав об этом.

Неожиданно из зала вышел чем-то раздосадованный парень-гомик.

– Опять никого не нашел, – вздохнула буфетчица Зоя. Сердобольная женщина. Вошла, видать, в положение.

А эклеры действительно оказались вкусными, свежими и приготовленными на настоящем масле…

Я вышла на свежий воздух. Улицы были уже полупустынны, вокруг все приобрело оранжевый оттенок, словно город утонул в слегка разбавленном коньяке. Это включили электрическое освещение.

После концерта Храмов пошел в одну сторону, а черный мужчина в противоположную. Я – за ним, цокая каблучками. Поравнявшись с ним, я сделала вид, что оступилась. Ухватила его за локоть и, хохоча, повисла на нем.

– Извините, – произнесла я пьяным голосом. – Сейчас каблуки в моде.

– Что вы сказали? – спросил «черный» с недовольным видом. Очевидно, он презирал подвыпивших женщин.

– Я сказала, что вы классный мужчина и что я могла бы составить вам компанию.

Он ничего не ответил, а я делала вид, что никак не могу его догнать.

Он привел меня в гостиницу «Братислава». Высокое, стройное как кипарис здание светилось десятками окон.

Он вошел в просторный холл, я за ним.

Администраторша кинулась ко мне, чтобы обезвредить меня и спасти мужчину, но он вдруг взял меня за руку и сказал:

– Эта девушка со мной, – и мы направились к лифту. Оказывается, у него был сильный акцент, что выдавало в нем либо немца, либо эстонца. А может, и американца, в акцентах я не сильна. Но то, что он не принадлежал к желтой расе, было несомненным.

– Приятель, ты кто: эстонец или немец? – спрашивала я уже у него в номере.

– Немец. Меня зовут Клаус. А тебя? – Он показал кресло, куда можно сесть, и открыл бар. – Ты будешь еще пить?

Он обращался ко мне на «ты» – значит, клюнул.

– Меня зовут Маша, – сказала я и улыбнулась. Меня больше всего сейчас интересовало одно: как бы вытянуть у него из кармана листок, переданный ему Храмовым. Вряд ли это было связано как-то с убийством Дани Неустроевой. Но все равно, передача листка выглядела более чем странно. Я не могла пройти мимо этого и теперь вот сидела в гостиничном номере, изо всех сил изображая проститутку.

Он поинтересовался, сколько я стою. Я ответила. Он молча показал мне на дверь.

– Я думала, что только наши мужики такие прижимистые, а оказывается, что и на Диком Западе то же самое. – Я полезла к нему, обняла за шею, рука моя в это время незаметно скользнула в карман брюк. Не знаю, в какое уж такое чувствительное место я попала, но Клаус перестал сопротивляться и замер. Мне стало противно, и я, сжимая в руке украденный листок, оттолкнула незадачливого иностранца от себя и бросилась вон из номера.

– Насилуют! – принялась кричать я на весь этаж. Но на мои крики почему-то никто не реагировал.

Я спустилась на лифте вниз, вышла на улицу и глотнула свежего воздуха. Нет, какой все-таки был приятный вечер. И музыку послушала, и с иностранцем познакомилась. Теперь бы добраться до Храмова…

Я села на скамейке под фонарем, развернула листок и увидела несколько строк со сплошными цифрами. Вот только цифр-то мне на сон грядущий и не хватало.

Может быть, Даня была у них связной?

В конце тяжелого дня какие только мысли в голову не полезут…

Я приехала домой, набрала в ванную побольше теплой воды и собиралась уже лечь, как зазвонил телефон.

Я взяла трубку. Звонил Костя.

– Даню успели изнасиловать, – сказал он мне бесстрастным тоном, и я поняла, что его печаль по погибшей девушке уступила место глухой боли и ненависти. – Как продвигаются дела?

– Вполне нормальными темпами, если учесть, что мы с тобой расстались сегодня утром.

– Да нет, я не тороплю… Я все понимаю. Когда мне можно будет перезвонить, чтобы не показаться назойливым?

– Звони в любое время, если застанешь.

– Кстати, вы не слышали еще об одном убийстве?

И я подумала, что месяц июль будет горячим не только в прямом смысле…

Глава 3

Несостоявшееся свидание

В три часа у нее была назначена примерка. А в пять – встреча с женихом.

Ей оставалось сделать укол Роману Терехину, прибрать в процедурной, и все. Она была свободна до утра.

Роман – крупный волосатый мужчина, весельчак и задира, до смерти боялся уколов и всегда спрашивал Катю перед тем, как она его уколет, сколько будет стоить эта процедура с обезболиванием. Они постоянно шутили по этому поводу. Но после того, когда последний «кубик» растворялся в ягодичной мышце, Роман неизменно спрашивал: «Ну, скоро?» Он не чувствовал момента прокола и введения лекарства, поскольку у Кати была легкая рука и уколы она делала практически безболезненно.

Вот и в этот раз, когда все было закончено, Роман кивнул ей на гроздь бананов на столике:

– Это тебе, Катюша. Жаль, что ты уходишь, навестила бы меня ночью, а то здесь скука страшная…

Катя обычно отказывалась от подарков, но от бананов – не смогла. Они были такие свежие на вид, такие аппетитные, что она, поблагодарив Романа, взяла их со столика и уже в коридоре, не доходя до процедурной, съела один. С наслаждением.

И вообще – все вокруг было великолепно. День за прозрачным стеклом окна играл солнечными бликами, шумела листва, свежий ветерок, ворвавшийся в больничный коридор, заглушил специфический запах ароматом цветущих под окнами флоксов.

Она представляла себе, как прекрасно будет выглядеть в новом летнем платье, как удивится жених, увидев ее в этом открытом прозрачном наряде.

Она взялась за ручку процедурной и, сделав только первый шаг, поняла, что тут кто-то есть.

– Кто здесь? – спросила она наигранно строгим тоном.

– Это я, ты меня не узнала? – Навстречу ей двигался высокий крепкий мужчина с ножом в руке. Глаза его блестели, на лбу выступила испарина. – Раздевайся, – произнес он хриплым голосом, и Катя с ужасом увидела, что брюки мужчины уже расстегнуты. Похотливая физиономия его надвигалась все ближе и ближе. Он, не глядя, пнул ногой дверь, затем закрыл ее на ключ – Катя еще успела подумать, что он, пока дожидался ее, изучил расположение замка и, может быть, даже прорепетировал, как будет запираться, – и вплотную подошел к ней.

– Быстрее, я же сказал! – шепотом, от которого у нее мороз прошел по коже, процедил он, с размаху уложив ее лицом вниз на столик с лекарствами. Она чувствовала, что он, сорвав с нее последнее белье, всадил в нее что-то острое. Раздирающая боль парализовала ее, но она не смела пошевелиться. Нож насильника находился рядом с ее виском и дергался в такт совершаемому действию. Перед тем, как погрузиться в обморок, Катя услышала звук капающей в раковину воды и тяжелое дыхание мужчины. А еще она успела увидеть бананы, забрызганные ее кровью.

Потеряв сознание от болевого шока, она соскользнула со стола и, уже оказавшись на спине, не чувствовала, как мужчина, вывернув ей для удобства ноги, продолжил это чудовищное надругательство.

Она была еще жива, когда он полоснул ей лезвием ножа по горлу. Брызнула густая горячая кровь. Убийца принялся наносить ей удары ножом в живот. От вида крови, растекающейся по белому кафельному полу, мужчина вдруг замер и застонал от переполнявшего его сладострастного чувства. Все было кончено.

Он поднялся с пола с трясущимися коленями, привел в порядок свое белье, надел брюки, предварительно вымыв руки и нож и промокнув носовым платком мокрое лицо и шею, подошел к двери. Он был вполне удовлетворен.

Прислушался. Никого.

Пока он быстрыми шагами шел по коридору от процедурной до лестницы, ему не повстречалась ни одна живая душа. В больнице был тихий час.

Глава 4

Дом артистов

Маньяк в городе – это как эпидемия. Я позвонила своему приятелю, следователю прокуратуры Владику Цусимову, и напросилась на чашку чая. Что означало – балык мой, пиво его. Он жил на соседней улице, и мы иногда обменивались с ним визитами и информацией. Вернее, он пытался что-то вытянуть у меня, когда наши интересы пересекались, а я, соответственно, у него. Это была своеобразная игра, полезная нам обоим.

– Как выглядела погибшая девушка? – спросила я, когда мы с ним уединились на кухне, а его жена, зная, что это ненадолго, пошла погулять с собакой.

– Обычная девушка, каких тысячи. Короткая стрижка с химией, приятное симпатичное лицо, средняя, ничем не выделяющаяся фигура. Я уже понял тебя: нет, она не похожа на Дашу Неустроеву. Даша – слишком юная и породистая, что ли, по сравнению с Катей Хлебниковой. Их объединяет лишь то, что они одного пола. Ты меня поняла?

– Поняла, конечно. Но без каких-либо закономерностей трудно искать.

– Это у тебя сейчас одно дело, а у меня таких, знаешь, сколько?