Визит из преисподней Серова Марина

Пролог

Двадцать лет назад

…Мужчина и женщина были поглощены друг другом. Времени у них оставалось немного – обеденный перерыв имеет свойство быстро кончаться, и они не хотели терять ни минуты.

Женщина, разумеется, не была женой этого мужчины. У него была другая жена – постарше и построже. Но сейчас она находилась в командировке.

Впрочем, и у этой женщины – более молодой и гораздо более эффектной – был, кажется, какой-то муж… Но для нашей истории это не имеет ровно никакого значения. А с этим мужчиной они не были даже постоянными любовниками. Скорее – как бы это выразиться? – периодическими партнерами, что ли… У нее были и другие, а у него – тем более. Он относился к тому типу мужчин, перед которыми женщины не могут устоять.

Правда, он никогда прежде не приводил своих женщин к себе домой. Но в этот раз – надо же! – случилось именно так. Жена-то была в командировке, значит, ее как бы временно вообще не существовало…

У него, однако, хватило совести не вводить любовницу в супружескую спальню. Устроились на софе в большой комнате, в которой спал сын и которая «по совместительству» служила семье из трех человек еще и гостиной. А что же прикажете делать, если в квартире было всего две комнаты?..

Процесс был, в общем-то, уже закончен, но они не спешили расставаться. Время позволяло понежиться еще немножко. Мужчина медленно, со знанием дела, покрывал ее шею, плечи и запрокинутый подбородок мелкими, благодарными поцелуями. Уж в этом-то он был неподражаем – умел завершить все красиво и эффектно. Потому-то все его женщины были от него без ума.

Эта женщина тоже была от него без ума. Ее темные влажные ресницы страстно подрагивали: она глубоко запустила пальцы в его густые волосы, шевелила их блестящие темно-русые волны и мурлыкала от удовольствия.

Ей захотелось не только чувствовать, но и видеть его. Она повернула голову: просвет между ресницами стал шире, влажный туман рассеялся, и…

О ужас! Ее глаза встретились с глазами мальчика, застывшего на пороге комнаты: широко распахнутыми, серыми, как у отца.

Женщина инстинктивно зажмурилась, отказываясь верить в случившееся. И правда, помогло: когда она снова приоткрыла веки, видение исчезло! Никакого мальчика, дверь по-прежнему была плотно закрыта…

– О Боже, мальчик! Олег, там был мальчик!

– Какой мальчик, что ты!

– Твой сын! Он был там, в дверях. Я видела…

– Брось, не может быть! Виталька в школе. Потом у него тренировка, репетиция… Да он домой вернется не раньше четырех!.. Ты перегрелась. – Мужчина положил ладонь ей на лоб, тихо засмеялся и поцеловал женщину. – Слишком много занимаешься любовью!

– Нет, Олег, нет! Я его ясно видела. Ты все же пойди посмотри. Я боюсь…

Он пошел и посмотрел. Нигде никого. Входная дверь заперта. Вот дурак – забыл наложить цепочку! Не ровен час и в самом деле… Тьфу-тьфу! Он вытер со лба холодный пот. Вот напугала, мышка-глупышка…

Вернулся в комнату и, картинно облокотившись о дверной косяк, наблюдал, как женщина торопливо застегивает блузку. Она смотрела на него испуганно-вопросительно. Он не выдержал и расхохотался.

– Эх ты, фантазерка моя! Придумать такое… «Да был ли мальчик-то?..» Помнишь, откуда это? Нет там никого! И не могло быть. Тебе померещилось!

– Ну, я не знаю…

Он притянул ее к себе и зажал ей рот поцелуем. На дорожку…

…А мальчик сидел на чердаке, на сломанном деревянном ящике, обхватив руками острые коленки и глядя прямо перед собой все так же широко раскрытыми, неподвижными глазами.

Мальчику было тринадцать лет, и он уже знал, чем могут заниматься мужчина и женщина в постели. В общих чертах, конечно. В те времена «это» еще нельзя было запросто увидеть во всех подробностях на телевизионных и киношных экранах, а про «видики» и говорить нечего: они у нас были еще впереди, так же как эпидемия СПИДа. Но папа и мама! Они, конечно, были совершенно особенными мужчиной и женщиной, и у них наверняка все происходило как-то не так. Иначе. Красивее… И вообще «это» было сладкой тайной, о которой мальчик всегда думал с замиранием сердца. И хотел узнать, и боялся…

Он видел все своими глазами. Никаких сомнений быть не могло. И этот голый мужчина, лежавший на его софе с незнакомой женщиной, был его отцом!

Мальчик не плакал, не бился в истерике. Но лучше бы это было так! В нем происходило гораздо более страшное: плакала и корчилась в судорогах его душа. Она умирала! И вместе с ней умирал в мучениях окружавший мальчика мир.

В этом мире, родном и привычном, он был, конечно, не самым лучшим мальчиком. Случалось, удирал с уроков, чтобы погонять в футбол, а то и просто помечтать в тиши чердака, хватал нелепые двойки (хотя дурачком вовсе не был), приходил домой с разбитым носом, дразнил девчонок… Но был и не самым плохим – это тоже надо признать! А главное, в этом мире он точно знал: это – хорошо, это – плохо, это – плохо, но простительно, а вот через это нельзя переступать ни в каком случае. Например, разбить мячом окно, конечно, нехорошо, но… с кем не бывает! А вот обидеть того, кто слабее, – это уж совершенно недопустимо! Это… это все равно что сомневаться, что твой папа – самый сильный, самый умный, самый красивый, самый добрый, самый честный и благородный человек на свете и что ты сам, когда вырастешь, непременно должен стать таким же.

Нельзя было говорить одно, а делать другое. Нельзя было нарушать данное слово. Нельзя было подглядывать в замочную скважину. «Это недостойно мужчины» – так всегда говорил отец. И для мальчишки эти слова были самым суровым приговором, страшнее самого страшного наказания…

И вот в один миг все несущие конструкции мироздания рассыпались в прах. И только потому, что заболела химичка и Виталик решил перед тренировкой по гимнастике забросить домой портфель!

Он сидел, обхватив руками колени, посреди этого хаоса. Посреди обломков своего мирка, еще час назад казавшегося надежным и уютным. Запретов больше не было. Все было позволено! Это не вызывало радости, но и страха больше не было – страха сделать что-то «недостойное мужчины». Зачем вообще быть достойным чего-то, если, оказывается, можно и так взять все, что хочется? Мир, который рушится от такого пустяка, не стоит ломаного гроша. И наплевать на его дурацкие условности, которыми этот мир, словно фиговым листком, пытается прикрыть свою подлость, глупость, ложь и несправедливость! Если этот мир и достоин чего-то – то только презрения и мести. Мести!

«Мяу!» – послышалось возле самой его ноги.

– Мурик! Ты откуда взялся? – Мальчик протянул руку и поднял на колени рыжего гладкошерстного котенка-подростка с янтарными глазами – любимца дворовой детворы.

Рука мальчика машинально сделала несколько поглаживающих движений… и остановилась. Мурик, играя, пытался поддеть носом человеческую ладонь…

Этот котенок – тоже часть его погибшего мира. В принципе все это одинаково никчемные, бесполезные вещи: и чердак с его тайнами и надеждами, и отцовские нравоучения о мужском достоинстве, и этот маленький комочек мяса, костей и рыжей шерсти… Так пусть все идет к черту! Если он только что похоронил свои детские иллюзии, так неужели станет жалеть какого-то котенка?!

Пальцы мальчика замкнулись под шерстью вокруг горла. Шея оказалась совсем-совсем тоненькой… Мурик смотрел на человека слегка удивленно: что это за новую странную игру ты придумал? Но рука давила все сильнее и сильнее… В какой-то момент она дрогнула, ослабела, но… вместо полных ужаса глаз котенка мальчик увидел глаза той женщины у него в комнате…

Через минуту все было кончено. Теперь уже мальчик удивленно смотрел на вытянувшееся у его ног тощее тельце, на страшную, оскаленную мертвую морду. Все еще не веря, протянул дрожащие руки, поднес труп котенка к лицу…

– Что я сделал… Что я сделал?!! Зачем?.. Мурик, прости меня! Прости меня-а-а…

Переполнявшая его боль наконец-то хлынула наружу в судорожных рыданиях. Рыжая тусклая шерстка мертвого котенка сразу стала мокрой от слез.

– Прости меня!.. Мурик… Про-сти!.. Прости…

Но было поздно. Он уже переступил черту.

Так мальчик совершил преступление. Первое в своей жизни…

Глава 1

Ночное знакомство

Полная июньская луна сияла за окном, словно лик томной восточной красавицы, вдохновлявшей моего любимого поэта Омара Хайяма.

А мне, глядя на эту луну, хотелось выть, словно одинокой волчице. Впрочем, может, волчицы вовсе и не воют на луну, только волки?.. А, все равно!

Если вы – женщина, если вам скоро двадцать семь, и в прекрасную летнюю ночь поблизости не находится еще одной пары любящих глаз, чтобы вместе смотреть на луну, – что вам остается? Выть от тоски! И то, что вы в полной мере обладаете всеми прелестями луноликих хайямовских красавиц… ну ладно – почти всеми, и что в придачу являетесь неплохим частным детективом, – вряд ли может служить вам утешением. Скорее – наоборот.

«Ах, я сама, наверно, виновата, что нет любви хорошей у меня…»

Вот-вот! Именно это и ответили мне пять минут назад мои заветные двенадцатисторонние гадальные косточки, когда я задала им – оракулам моей судьбы – конкретный, без обиняков, вопрос: в чем причина моей затянувшейся (на целых полчаса!) хандры? На трех костях выпала комбинация: 15+25+6. Что означает, если мне не изменяет память (а она мне не изменяет, можно сказать, никогда): «У вас нет единственно любимого. Внимательно пересмотрите свою жизнь и измените отношение к происходящему. Будьте доброй и любите Бога больше, чем материальные блага».

Господи, прости меня, грешную! Нам, сыщикам, больше подходит другой принцип: на Бога надейся, а сам не плошай! И вообще: слишком уж какой-то умозрительный путь к «единственно любимому» мне предлагается! Хотелось бы что-нибудь попонятней, а главное – покороче…

Кто знает: быть может, я в эту ночь и осталась бы до конца верной жанру «страдания одинокой женщины» и в духе этого жанра даже всплакнула бы на груди у подушки–«девичьей подружки». Но…

Зазвонил телефон.

Он затрезвонил резко, противно, нахально поправ мои философические раздумья. От возмущения я не сразу сняла трубку. Пусть тот, на другом конце провода, прочувствует всю глубину своего морального падения.

– Алло!!!

– Ради Бога, простите за столь поздний звонок. Добрый вечер. Вернее, уже глубокая ночь… – Слышавшийся в трубке баритон был бы, несомненно, приятен, если бы его обладатель не был так взволнован. Перед тем как набрать мой номер, этот мужчина уж точно не разглядывал луну. – Я говорю с частным детективом Ивановой?

– Верно, вы попали не в службу точного времени, но могу вам сообщить, что сейчас час ноль шесть. Не рановато ли для деловых звонков?

– Еще раз простите, я никогда не посмел бы, если б не чрезвычайные обстоятельства… Ради всего святого, прошу вас, не вешайте трубку, выслушайте меня!

Не вешать трубку? Да я и не собиралась! Кажется, пора простить беднягу – видать, у него и вправду крупные неприятности.

– Не волнуйтесь, я вас внимательно слушаю. – Мой голос заметно потеплел. – Я все равно не спала.

– Спасибо, я постараюсь не отнять у вас много времени. – Баритон на другом конце провода благодарно встрепенулся. – Моя фамилия Бутковский, Олег Николаевич Бутковский, но вряд ли вам что-то скажет мое имя. Я предприниматель, у меня собственное дело…

Скромный человек, это хорошо. Другой бы на его месте сказал: «Вам, конечно, знакомо мое имя» – и был бы, кстати, совершенно прав. Разве только какой-нибудь совсем безнадежный лох в Тарасове не слышал про Олега Бутковского и его дело. Свою производственно-коммерческую фирму «Бутон» – ныне процветающее предприятие со множеством филиалов и с миллиардными оборотами – он начинал лет семь-восемь назад с обычного ларька на окраине города. Всего, чего добился этот человек, он добился своими руками и своей же головой. Во всяком случае, так твердила молва. Не менее известна была его репутация честного бизнесмена. За его фирмой – опять же по утверждениям знающих людей – не стояли никакие теневые структуры. Генеральный директор «Бутона» не водил дружбы с мафией. (Я бы выразилась осторожнее: Бутковский ограничивал свои отношения с мафией необходимым минимумом, ибо еще классик сказал – нельзя жить в обществе и быть свободным от общества.)

Словом, Олег Николаевич Бутковский мог бы служить прекрасным примером настоящего – без всяких кавычек – нового русского. Если бы не одно маленькое «но»: явная принадлежность к другой – тоже, без сомнения, великой, но все же не русской – нации.

Еще я знала о нем следующее: ему под шестьдесят, но он в отличной форме, увлекается конным спортом, прекрасно образован, интеллигентен. Вдовец по первому браку, несколько лет назад снова женился на некой юной особе – говорят, сногсшибательной красоты. То ли бывшей фотомодели, то ли актрисе, словом, что-то в этом роде. Типичный случай… Правда, слышала я и то, что брак этот, вопреки досужим предсказаниям, получился во всех отношениях счастливым.

Всей этой информации с лихвой хватило мне, чтобы ответить:

– Я наслышана о вас, Олег Николаевич. Так какая же беда заставила вас обратиться ко мне?

Честно говоря, казалось совершенно невероятным, что у такого человека вообще может стрястить какая-либо беда, более крупная, чем, скажем, неожиданная поломка факса в офисе. Но с забарахлившими факсами не обращаются к частным детективам, да еще посреди ночи!

– Я… У меня пропал сын.

– Как – пропал?!

– Исчез сегодня днем… то есть теперь уже – вчера. Факты говорят о том, что это похищение. – Бутковский произнес эту фразу почти спокойно, но я услышала, каких неимоверных усилий ему это стоило.

– Какие факты, Олег Николаевич?

– Прежде всего записка. Антон – это мой сын, ему недавно исполнилось четыре годика – был с Гришей, нашим водителем. Григорий должен был… Ну, в общем, получилось так, что он оставил мальчика одного на несколько минут. В вестибюле детской поликлиники. А когда вернулся за ребенком, его там не оказалось. Конечно, никто ничего не видел. Григорий долго искал Антона повсюду, заглянул в каждую подворотню, в подъезды… Впрочем, Антоша никогда не ушел бы просто так, он послушный мальчик, а с Григорием они вообще друзья… Ну вот, а когда Гриша вернулся наконец к машине, на лобовом стекле, за «дворником», он нашел эту самую записку. Вот она, дословно: «Мальчик у нас. Если вам дорога его жизнь – не обращайтесь в милицию. В субботу ждите дальнейших указаний на даче, с вами свяжутся».

– На даче?

– Да, именно так там написано. Может быть, они хотят получить дополнительные гарантии моего молчания, не знаю. Хотя при желании я могу позвонить в милицию и с дачи… Но об этом, конечно, не может быть и речи. Я хочу получить своего сына живым! В общем, в семь утра мы с женой едем в Усть-Кушум. Вот почему, Татьяна Александровна, я рискнул побеспокоить вас среди ночи. Я хотел просить вас…

Голос его сорвался, и Бутковскому не сразу удалось с ним совладать. Я решила хоть немного помочь моему ночному собеседнику и вставила реплику:

– Мы сэкономим время, если будем обходиться без моего отчества. Просто Татьяна. Так о чем вы хотите просить меня, Олег Николаевич?

– Сам не знаю… О помощи. Хотя бы о вашем совете! Вы профессионал, вам должно быть виднее, что можно сделать в такой ситуации. Раньше мне приходилось слышать о вас от моих знакомых, которым вы помогли. Если надо, я могу назвать фамилии. Я даже записал тогда ваш телефон – на всякий случай. Ну, вот он мне и пригодился… Алло, вы меня слышите?

Теперь молчание наступило на моем конце провода. Я думала.

– Да, Олег Николаевич, я вас слышу. Боюсь, вы действительно попали в беду. И если это так, наша дальнейшая беседа по телефону становится небезопасной. Вы могли бы приехать ко мне прямо сейчас, желательно вместе с вашей супругой?

– Конечно! Мы сможем быть у вас минут через двадцать. Адрес я знаю.

– Вот и отлично, договорились. И не забудьте захватить ту самую записку. И фотографию малыша, конечно.

– Разумеется. Спасибо, Татьяна Алекс… Спасибо, Таня!

В трубке послышались короткие гудки. Я медленно положила ее на рычаг.

Странная история. Странная и – тревожная. Что это – банальный киднеппинг? Если только похищение ребенка можно назвать банальным… Сердце противно сжалось от какого-то смутного предчувствия. Что за черт, день сегодня, что ли, неблагоприятный? Или это полная луна виновата? Я вдруг отчетливо увидела одинокого маленького мальчика в больничном вестибюле. Невинный заложник каких-то страшных, грязных взрослых игр. Был мальчик – и нет мальчика. «Да был ли мальчик-то?..» – всплыло в памяти. Откуда это? Ах да, из «Клима Самгина»… Тьфу-тьфу, вспомнится же такое не к месту!

Скорее инстинктивно, чем осознанно, я потянулась к замшевому мешочку с костями. Вопрос, по которому я хотела проконсультироваться у судьбы, гнездился во мне где-то на уровне подсознания.

22+28+12. Так и есть! Поистине «черные» символы: страдания и бедствия…

Не завидую я вам, Олег Николаевич Бутковский. Или… или мне придется в корне менять свое отношение к гаданию как одному из способов нахождения истины.

В половине второго я услышала звук поднимающегося лифта и вышла на лестничную площадку встретить ночных визитеров.

Несмотря на более чем тридцатилетнюю разницу в возрасте, они были действительно красивой парой. Вот только счастливыми сейчас не выглядели. Мадам Бутковская, по имени Наталия (муж, представляя ее, сделал особое ударение на этом «аристократическом» окончании, что заставило меня фыркнуть про себя), была и вправду хороша собой. Но все же не настолько, чтобы слагать об этом легенды. (Это я отметила не без облегчения – тоже, естественно, про себя.) Яркая брюнетка с большими зелеными глазами, изящной линией носа и крупным чувственным ртом, она в этот час семейной печали не стала кощунствовать, употребляя косметику. Впрочем, следов пролитых слез на ее лице я тоже не увидела. Что касается фигуры, то пышная грудь, ноги «от зубов» и примерно мой рост – это все, что я смогла определить под джинсами (конечно, очень дорогими) и каким-то длинным свободным блузоном. А почему бы, в самом деле, и не джинсы? Ведь не на светский же раут она собиралась!

Справедливости ради должна заметить, что и гостья оценила хозяйку должным образом – уж на это у меня глаз наметанный. Как бы то ни было, владеть собой она умела: улыбнулась мне просто и мило. Если это была игра – то весьма искусная.

Даже несколько шагов от лифта до двери моего скромного жилища Наталия Бутковская прошла, опираясь на руку мужа. Но, черт возьми, я и сама была бы не прочь прогуляться под руку с этим джентльменом по нашему «тарасовскому Арбату», а еще лучше – по набережной какой-нибудь Ниццы! До сей минуты я никогда не видела Олега Бутковского (он, по моим сведениям, не любил позировать перед телекамерами), но именно таким его и представляла. Я поспорила бы на что угодно, что ему никак не больше, ну, скажем, сорока пяти. Высокий, статный, с выправкой гусарского полковника и манерами дипломата, с пышной шевелюрой, тронутой на висках благородным серебром, – он, однако, вовсе не был красавцем мужчиной в голливудском понимании этого термина. Но мужчиной – да, мужчиной он, безусловно, был!

Он произносил какие-то дежурные вежливые фразы, даже пытался улыбаться, но в глубине его умных серых глаз притаилась такая боль, что мне становилось жутковато всякий раз, когда я туда заглядывала.

Мы разместились в гостиной. От кофе мои гости отказались, за что я, признаться, была им благодарна: в это время суток я бы просто не выдержала «кофейного ритуала». Перво-наперво Бутковский вручил мне важнейшую улику – записку похитителей. С умным видом я крутила ее и так и эдак, как та мартышка из басни – очки. Только что не полизала. Увы! Никакой зацепки дать нам она скорее всего не сможет. Написана она была на самом обычном листке плохой бумаги, выдранном из блокнота, каких навалом в каждом киоске, самым обычным черным фломастером, каких миллионы. К тому же печатные буквы выведены по линеечке – на всякий случай: вдруг кому-то все же придет в голову провести почерковедческую экспертизу. Оно, конечно, можно было бы попробовать, будь в моем распоряжении все технические чудеса современной криминалистики, но… не дал Бог жабе хвоста – а то бы всю траву потолкла! Я с сожалением отложила записку и приступила к выяснению обстоятельств дела.

Обстоятельства эти – в общих чертах – выглядели так. Вчера в пятом часу дня Антоша Бутковский в сопровождении водителя по имени Григорий и по фамилии Орлов (любопытное сочетание – отметила я про себя) вышел из детской поликлиники номер девять. (Малыш стоит на учете у кардиолога, у которого и был на приеме.) Дальнейший их путь лежал на дачу в Усть-Кушум, где их ждал сам Олег Николаевич. Сели в машину, но она почему-то не завелась. Не зная, что случилось и сколько времени займет ремонт, Орлов решил, что мальчику будет лучше посидеть в прохладном вестибюле поликлиники. Тем более что ребенок и сам просился туда. Григорий купил ему мороженое, чтобы малыш не скучал, и попросил девушку в регистратуре присмотреть за ним. Дело, однако, оказалось пустяковое, и минут через десять можно было ехать. Орлов вернулся за мальчиком, но того в вестибюле не было. Регистраторша не смогла сказать ничего вразумительного, правда, к ней, как на грех, набежало много народу. Перепуганный шофер обыскал не только всю поликлинику, но и все близлежащие кварталы, скверы и дворы. Напрасно! Нигде не было и следа Антона, никто не видел мальчика. Отчаявшись, Григорий вернулся к машине, собираясь доехать до ближайшего отделения милиции. И вот тут-то, обнаружив записку, понял, что как раз с милицией торопиться не следует… Еще около часа он колесил по городу в какой-то безумной надежде, и только после этого повез свою повинную голову к хозяину в Усть-Кушум.

Вот и все, что они могли сообщить мне по делу. Между делом же я узнала массу дополнительной информации о семействе Бутковских. Но разрази меня гром, если мне было ведомо, что именно из этой «россыпи» может пригодиться в будущем!

Например, я узнала, что главе семьи уже почти пятьдесят семь, а его прекрасной половине – 25 лет. Что до своего блестящего замужества Наталия Корнюшкина (чем не аристократическая фамилия!) успела побывать и фотомоделью, и актрисой – играла в одной «подвальной» студенческой труппе. Кстати, именно там – в пыли ветхих декораций и костюмов, в густом сигаретном дыму – и откопал свой драгоценный алмаз незадолго перед тем овдовевший Олег Бутковский, которого друзья случайно затащили в модный в ту пору театральный подвальчик. Случилось это пять лет назад, а через год у молодоженов уже родился сын Антоша. Правда, счастье молодой семьи омрачило печальное известие: у мальчика обнаружили врожденный порок сердца с каким-то хитроумным названием. Но отец задействовал все доступные ему медицинские авторитеты и препараты (а для Олега Бутковского уже тогда практически не было ничего недоступного), и малыш развивался нормально, хотя и под постоянным наблюдением врачей, рос красивым, добрым, жизнерадостным ребенком.

В последнее легко было поверить, глядя на большое цветное фото сероглазого улыбающегося ангелочка, которое протянул мне его отец. (Рука Бутковского при этом предательски дрогнула, и он быстро отвернулся, чтобы скрыть блеснувшие в уголках глаз слезы.) В симпатичной мордашке Антона Бутковского, пожалуй, было больше материнского «наследства», но глаза, улыбка и – так мне показалось! – характер у него были, несомненно, папины.

Еще я узнала, что Бутковские живут в четырехкомнатной квартире монументального четырехэтажного дома «сталинской» постройки на Староказачьей улице – в самом центре города (и совсем недалеко от меня). Что с ними мирно сосуществуют в этой квартире теща Мария Тарасовна, мать Натальи Алексеевны – пардон, Наталии, – которая – я имею в виду тещу – моложе своего зятя на целых пять лет, а также королевский пудель Барри и матерый кот Тимофей Петрович. Что Глава семейства Олег Николаевич вот уже неделю как числится в отпуске, но дела фирмы никак его не отпускают; вот и в злосчастную эту пятницу, то есть вчера, он с утра пораньше уехал на дачу, надеясь в спокойной обстановке поработать с документами и дождаться приезда сына с бабушкой. Но дождался только ужасного известия о происшедшем, с которым в восьмом часу вечера прилетел к нему в Усть-Кушум верный вассал Григорий.

«…Или ловкий прохиндей», – мысленно закончила я фразу.

– Если я правильно вас поняла, – я обращалась к обоим супругам сразу, – то все происходившее с того момента, когда ребенок покинул вашу квартиру на Староказачьей, вам известно только со слов вашего шофера Орлова?

– Да, конечно, ведь больше с ними никого не было. Но Гриша, он…

– Минуточку, Олег Николаевич, к нему мы еще вернемся. Сейчас я хочу знать: как получилось, что с четырехлетним ребенком к врачу – к врачу! – отправились не мать, даже не бабушка, а простой водитель автомобиля, пусть даже личного? Простите, если вмешиваюсь в вашу семейную жизнь, но не кажется ли это вам немного… нелогичным? Да ведь и вы, по-моему, обмолвились, что ждали малыша на дачу вместе с бабушкой?

Бутковский открыл было рот, но первой отозвалась его жена:

– Олег, можно я объясню? – Она ласково тронула руку мужа, и он ответил ей таким же ласковым рукопожатием.

Когда Натали Бутковская заговорила со мной, в ее глубоком грудном меццо не было ни тени раздражения – напротив, ангельская доброжелательность:

– Вы правы, стороннему человеку все это может показаться странным. Человеку, который не знает истинных взаимоотношений в нашей семье. Но позвольте, я сначала расскажу вам, как было дело, а вы уж сами судите, логично это или нет. Действительно, Антоша должен был отправиться на дачу, а следовательно, и в больницу с бабушкой, моей мамой. Муж, как вы уже знаете, еще с утра был в Усть-Кушуме, а я рассчитывала приехать туда в субботу: накануне, до самого вечера, у меня были дела в городе. Если вас интересует, какие именно – пожалуйста, это не тайна. – Она едва заметно улыбнулась. – Я не люблю ничего тайного: все равно оно в конце концов становится явным. Так вот: днем у меня был «визит вежливости» к подруге. У нее я была до половины шестого. Затем – салон красоты, портниха… Вот и все. Но это все дела, сами понимаете, не минутные, так что до девяти вечера моей программы хватило.

– Ну а как же все-таки с бабушкой?

– А бабушка после обеда вдруг почувствовала себя нехорошо. Наверное, от жары подскочило давление, она ведь у нас гипертоник с большим стажем. В общем, когда приехал Гриша, она наглоталась таблеток и лежала в кресле с мокрым полотенцем на голове. А Антошка рвался на дачу, он ведь об этом мечтал целую неделю. Ну, Гриша и позвонил мне – я оставила телефон подруги на всякий случай, спросил, как быть. Я и подумала: пусть едут без бабушки, что тут такого? Спросила у Григория, справится ли он сам с визитом к врачу, он, конечно, сказал, что все сделает. Он ведь в этой поликлинике тысячу раз бывал. И вообще… знаете, Гриша Орлов – человек, на которого можно положиться абсолютно. Надежен на все сто. И Антошку любит страшно, все время его балует. Так что, когда Антон с ним, мы все спокойны. Кто же мог знать…

Ее плавная речь неожиданно пресеклась – словно споткнулась о некую невидимую «стену плача», которая на время сокрылась в тумане пустых речей, но вдруг возникла прямо на пути во всей своей неприкрытой трагичности. Муж встрепенулся, притянул к себе голову Натали, сунул ей под нос платок, который она прижала к лицу обеими руками.

Когда она, наконец, отняла руки, веки ее слегка припухли, длинные ресницы были помяты, но глаза сухи. Платок – тоже…

Я решила, что пауза закончилась. (Чуть было не сказала – рекламная. Господи, ну почему меня тянет думать всякие гадости об этой женщине? Грешна, грешна… Ведь у нее такое горе, в самом деле! И разве она виновата в том, что респектабельный миллионер влюбился в нее и выбрал в жены?!)

– Господа! – Я постаралась придать своему голосу как можно больше значительности, хотя в четвертом часу утра, если вы еще не ложились, это совсем не просто. – Я думаю, вы отдаете себе отчет в том, что при сложившихся обстоятельствах подозрение прежде всего падает на вашего водителя Орлова. Минутку, минутку! – остановила я готовые сорваться с их губ возмущенные реплики. – Это и есть тот важный вопрос, который я хочу вам задать. Можете ли вы, Олег Николаевич, и вы, Наталия Алексеевна, абсолютно честно и искренне, как говорится, положа руку на сердце, сказать: да, я доверяю этому человеку, Григорию Орлову, безоговорочно, целиком и полностью? Известны ли вам какие-либо обстоятельства, которые бросали бы тень на этого человека или давали бы хоть малый повод усомниться в его искренности? Конечно, если я возьмусь за ваше дело, то составлю о нем собственное мнение. Но если у вас есть такие сомнения, то лучше рассказать об этом сейчас. Итак, ваш ответ?

Олег Бутковский не медлил ни секунды:

– Да, я доверяю Григорию безоговорочно, и никаких причин сомневаться в нем у меня нет.

Он отчеканил это, глядя мне прямо в глаза.

– А вы, Наташа?

– Согласна с мужем полностью, я вам уже говорила. Вот только… – Она явно колебалась. – Олег, по-моему, мы должны рассказать Татьяне о Грише?

– Натуся, это явно не то обстоятельство, которое может, как выразилась Таня, бросить тень на Гришу. Но рассказать мы, конечно, должны. Видите ли, Таня, у Григория есть судимость. Он сидел.

– Час от часу не легче! Только не говорите мне, что за похищение людей с целью получения выкупа…

– Нет. За убийство.

– И вы серьезно считаете, что этот факт его биографии не бросает на него тень?!

– Конечно! Это ведь было непреднамеренное убийство с целью самообороны. Григорию было тогда, кажется, всего двадцать. Только-только пришел из армии. Дружил с девчонкой, подумывал даже жениться. Как-то вечером возвращались из клуба, ну и встретили их в темном переулке трое местных головорезов. Кажется, кто-то из них имел виды на его девицу. Гриша-то парень не промах: служил в десанте. Только вот немного не подрассчитал… Ну, словом, свернул он одному из тех подонков шею. И сам тут же пошел в милицию. Вот такой он, Григорий. А эта маленькая мерзавка, за которую он дрался, – представляете? – в суде свидетельствовала против него. Мол, эти трое хотели мирно поговорить (это с финками-то!), а Гришка сам затеял драку. Ну, слава Богу, нашлись еще какие-то свидетели, да и положительные характеристики сыграли свою роль. Гришу ведь многие знали в их маленьком городке. Родом он из Воронежской области, кстати, а корнями – из донских казаков. В общем, срок ему дали небольшой, но все равно это, сами понимаете, не курорт…

– Все это он рассказал вам сам?

– Сам. Но не сразу. И если бы вы знали, чего мне стоило вытянуть из него эту правду… Он не любит об этом говорить, хотя судимости своей не скрывает. И только потом, когда мы с ним по-настоящему подружились, как-то под настроение все выложил… Кстати, Таня, я вас попрошу: не говорите Григорию, что вам известно об этом. Я уверен, он сам вам расскажет.

– Посмотрим, посмотрим… А как вы с ним познакомились, Олег Николаевич?

– Так ведь Григорий сидел здесь, в Тарасове. В «зоне» завел кое-какие связи с местными, ребята обещали помочь устроиться на воле. А у него, пока сидел, мать умерла на родине, и больше на всем свете – никого… Вот и решил обосноваться здесь. Материнский домишко продал, здесь купил секцию в «малосемейке». Устроился охранником в одну фирму, в другую – благо этих вакансий всегда полно. Так и дошел до нашего «Бутона». Мне этот парень сразу понравился. Есть в нем – как бы это сказать? – какая-то цельность, здоровая, прочная основа. Другому разок по морде дадут – и он уже раскис, а этот… Сколько пришлось пережить, а вот – не сломался. Я быстро понял, что парень работы не боится, за легкими деньгами не гонится. А месяца через три после того, как Григорий к нам пришел, ему выпал случай показать себя в деле, да еще как! Мне не хотелось бы сейчас рассказывать подробности, думаю, это необязательно… Одним словом, я обязан Григорию не только большими деньгами, но, возможно, и жизнью.

Я присвистнула. Этот Григорий Орлов интересовал меня все больше и больше. И я не сказала бы, что интерес этот был чисто профессиональным…

– Да, именно так, – подтвердил Бутковский. – Вот почему я сказал, что доверяю ему целиком и полностью. Поверьте, я неплохо разбираюсь в людях, мне на своем веку приходилось сталкиваться и с подлостью, и с предательством, но и с кристальной человеческой порядочностью – тоже! Так вот: Гриша Орлов – как раз из этой последней категории. Я знаю его уже два с половиной года, два из них он работает у меня водителем, а это – ежедневный, ежечасный контакт. И ни единого раза за все это время он не дал мне повода изменить свое мнение о нем. У него сложный характер, что, в общем, неудивительно при его-то судьбе: может вспылить, и очень сильно… Да, он не ангел, разумеется. Но… – В голосе Бутковского появилась какая-то особенная, по-отцовски теплая интонация:– Знаете, Таня, я бы очень хотел, чтобы у меня был такой сын, как Григорий. Старший сын…

Я заметила, что при этих последних словах какая-то темная тень пробежала по лицу Олега Бутковского. Или это мне только почудилось?..

– Ну вот, я рассказал вам о Грише. – Бутковский выпрямился в кресле, как бы давая понять, что его мнение окончательно и обжалованию не подлежит. – Это гораздо больше, чем просто хороший работник. Это – друг. Вот почему сама мысль о том, что Орлов может быть как-то замешан в исчезновении моего сына, кажется мне дикой.

На всем достаточно длинном протяжении мужниного монолога Натали не проронила ни слова. Она едва покачивала красивой головой, но не в знак согласия: казалось, она и не слышала ничего. Ее широко раскрытые изумрудные глаза остановившимся взглядом смотрели куда-то в пространство. Может, и верно, что глаза – зеркало души. Но в этом зеркале сейчас ничего не отражалось.

Голос снова заговорившего Бутковского отвлек меня от моих наблюдений.

– Да, я ведь забыл одну любопытную деталь. Можете себе представить: Григорий еще и учится в экономической академии имени Плеханова в Москве! Да-да, будет специалистом по маркетингу и менеджменту. Голова у него работает что надо, и деловая хватка, чувствую, есть. Так что не век ему баранку крутить, Танечка. Я уже начал понемногу вводить его в курс дел, мне ой как необходим надежный помощник! Так-то.

Это известие добило меня окончательно. На сегодня с меня хватит суперменов.

– Хорошо, Олег Николаевич! Вы меня почти убедили. Теперь я буду с нетерпением считать минуты до встречи с вашим уникальным Григорием. Но перед этой встречей неплохо было бы все-таки поспать. А потому постарайтесь ответить мне на последний – в настоящий момент! – вопрос: у кого могла возникнуть нужда оказать на вас давление? Партнеры, конкуренты, враги, а может, и друзья? Ну, хоть кого-нибудь хоть сколько-нибудь подозреваете?

– Никого. Ни в малейшей степени.

– Наташа, а вы?

Бутковскому пришлось вторично окликнуть жену, чтобы в ее глазах снова затеплилась жизнь:

– Что?.. Нет, конечно, нет. Никого. Что я могу знать об этом?

А в самом деле – что она может знать?..

Олег Бутковский снова взял Натали за руку, посмотрел мне прямо в глаза, как мне показалось, душераздирающим взглядом:

– Татьяна, вот мы перед вами. Мы рассказали все, что знали. Нет нужды повторять, что мы сейчас чувствуем. Мы провели несколько ужасных часов… Умоляю, помогите нам! Найдите нашего сына! Любые деньги, любая помощь, какая в моих силах… Не сомневайтесь! Я жду вашего ответа.

Вид у него был такой, словно он ждал не ответа, а приговора. Я устало потерла глаза, в которых словно было по сто граммов песка в каждом.

– Я берусь за ваше дело, Олег Николаевич (я услышала вздох облегчения). Я сделаю все, что смогу. Но вы должны понимать, что в таком деле стопроцентной гарантии успеха вам не сможет дать никто. Простите, мне тяжело вам это говорить, но надо быть готовыми к любому исходу. (Им это совсем не понравилось, но они все понимали.) Тем более что мы еще не знаем требований похитителей – если это все-таки похищение. Что касается гонорара, такса у меня твердая: двести долларов в день плюс накладные расходы. Надеюсь, это не слишком обременительно для вас?

– Боже мой, какой разговор! Торг здесь неуместен.

Я тоже так думала.

– Что ж, Олег Николаевич, с этой минуты вы мой клиент. Насколько я поняла, через несколько часов вы уезжаете за город. Ваша теща тоже едет с вами?

– Да, после всего, что случилось, мама наотрез отказалась оставаться на выходные одна в квартире, – ответила мне Натали.

– А мне необходимо встретиться с нею сегодня же. И, разумеется, с Орловым тоже. Только не в первой половине дня, конечно, – поспешно добавила я.

– А знаете что, Танечка? – заговорил Бутковский. – Я тут подумал… Почему бы вам не провести этот уик-энд с нами, в Усть-Кушуме? Если, конечно, у вас нет других планов. Правда, моральная обстановка сейчас не располагает к отдыху, но все же… Лето… Волга… Как раз и встретились бы со всеми сразу. И не забудьте, что именно там мы должны получить новую информацию, так что ваше присутствие может оказаться весьма полезным. Так как?

Признаться, я и сама об этом подумывала. «Других планов» у меня как раз не было. Зря, что ли, в начале этой ночи мне хотелось выть на луну?

– Я принимаю ваше приглашение, Олег Николаевич. Если, конечно, ваша супруга не против.

– Ну что вы, Таня! Я очень рада.

Натали подвердила свою радость ослепительной улыбкой.

Впрочем, радушие гостеприимной хозяйки было сыграно в этот раз слабовато. Я хотела даже, как Станиславский, крикнуть: «Не верю!» – но сдержалась.

– Ну вот и отлично! – Олег Бутковский, как всегда, не притворялся.

– Гриша заедет за вами, когда вы выспитесь. Он тоже будет с нами. Скажем, часика в четыре?

– В самый раз.

Я еще нашла в себе силы проводить чету Бутковских до входной двери и даже понаблюдать торжественное шествие Натали, не замедлившей, конечно, подцепить супруга под руку. Когда за ними захлопнулась дверь лифта – удивляюсь, как я не упала прямо на пороге, оставив свою квартиру нараспашку.

Последним проблеском моего гаснущего сознания была мысль о роли имени Григорий в отечественной истории. Гришка Отрепьев… Григорий Орлов… Гришка Распутин… Григорий Явлинский… И опять – Григорий Орлов!..

Глава 2

Судьба стучится в двери

Проснулась я вовсе не от того, что выспалась, а от потрясения. Мне часто снится всякая дребедень, особенно когда я отбываю в царство Морфея лишь под утро. Но чтобы такое!.. Самозванца Гришку Отрепьева разъяренная толпа тащила к проруби с криками: «А был ли мальчик-то, го-го-го, да был ли он?!!» Страшная, обросшая черной шерстью рожа Распутина бешено крутилась надо мной, выплевывая слова: «Грешна, грешна, матушка!!! В милицию не обращайся! Жди указаний на даче, с тобой свяжутся!!!» – и с диким хохотом проваливалась куда-то в бездну. Красавец граф Орлов объяснялся мне в любви у фонтана, называя почему-то великой государыней Екатериной, а Григорий Явлинский, посматривая на меня со значением, десантными приемчиками укладывал на лопатки своих оппонентов в Госдуме…

В довершение ко всему мне казалось, что я уже в аду и черти поджаривают меня на самой большой из своих сковородок. Пересилив страх, я приоткрыла глаза – проверить, так ли это на самом деле. Чертей поблизости не было, сковородки тоже, а я, благодарение Богу (да не оставит он меня своей великой милостью!), находилась в своей собственной постели. Но на том самом месте, где ровно двенадцать часов назад висела истязавшая меня луна, сейчас плавало раскаленное полуденное солнце. Оно-то меня и поджаривало.

Таким образом, альтернативы «вставать – не вставать» не было. С гримасой отвращения к жизни я сползла с влажной простыни и заковыляла в ванную. Состояние было то самое, для которого у меня существует краткое и точное определение: танк переехал. Однако кое-какие инстинкты в моем тяжело травмированном организме все же сохранились, и, проходя мимо большого зеркала, я, как обычно, бросила туда взгляд. Ах, лучше бы я этого не делала! То, что я там увидела, все-таки, безусловно, было женщиной, тому были слишком явные доказательства: но уж, конечно, никакому Омару Хайяму, случись он здесь, не пришло бы на ум назвать эту женщину луноликой или подобной розе.

Прохладный душ, кофе и питательная маска из грецкого ореха с медом сделали свое благое дело: я стала опять походить на человека – физически, духовно и умственно. И это было очень кстати, потому что маленькие стрелки всех моих часов неумолимо приближались к цифре 4. А с этого часа я, хоть разбейся, снова должна быть в полной форме – не только как детектив, но, и это главное, как достойная представительница прекрасной половины человечества.

Вместе со способностью соображать вернулись и мысли о деле, которое я так неосмотрительно взвалила себе на плечи этой ночью. Дело о пропавшем мальчике… С какого боку за тебя взяться? Какие сюрпризы ты мне приготовишь? И главное, главное – чем закончишься, каким финалом?.. Признаюсь, мое ночное гадание, насулившее моему клиенту цепь страшных страданий, не на шутку испугало меня. Впрочем, разве он и теперь уже не страдает? Ах, если бы знать, что имела в виду судьба… И ты, тарасовский Шерлок Холмс в юбке, берешь на себя такую ответственность?! Ведь это тебе не жуликов ловить и даже не убийц, которые свое мокрое дело уже сделали, и хуже никому не станет – разве тебе самой, если будешь дурой. А здесь… От самой маленькой, пустячной твоей ошибки зависит не то что слезинка ребенка – его жизнь! А уж ошибок ты можешь наделать запросто, никогда ведь ни с чем подобным не сталкивалась… Одно слово: дура! Дура и есть.

«Да, дура! – одернула я свое взбунтовавшееся „альтер эго“. – Больно ты умное – после драки языком чесать. Только, когда Бутковский заглядывал тебе в душу глазами раненой собаки, почему-то молчало. Так что теперь лучше заткнись и думай, что будем делать!»

Крыть «второму „я“» было нечем, и оно заткнулось. Правда, гениальных идей тоже не предлагало. Как и первое, впрочем. Так что я решила дальше не напрягать мою детективную сущность и отложить разработку стратегии и тактики будущего расследования до того момента, когда похитители выдвинут свои требования и у нас, по крайней мере, появится хоть какая-то ясность. Быть может, они их уже и выдвинули. Скоро узнаю.

А вот моя женская сущность – о! Она-то не желала никакой передышки – напротив, все настойчивее заявляла о себе. Как будто ей даже чудились впереди какие-то возможности самореализации, еще неопределенные, смутные…

Мне все это брожение и трепетание совсем не нравилось. Нет, сам по себе этот процесс весьма приятен, а его развитие – тем более, и в любом другом подходящем случае я, конечно, не имела бы ничего против, но… Беда была в том, что именно этот случай я считала совсем неподходящим. Мне было стыдно признаться себе, что мое все возрастающее волнение связано со скорым появлением Григория Орлова. Ну кто он такой? Пока для меня ответ на этот вопрос был ясен, что бы там мне ни наговорили Бутковские: подозреваемый номер один. Если не «мозговой центр» преступления (это вряд ли), то исполнитель – очень и очень вероятно. Разве не может быть, что вся эта его порядочность – хитрая игра и что совсем неспроста он так долго втирался в доверие к шефу и завоевывал популярность в его семействе? Кстати, неизвестно еще, какие у этого Рэмбо отношения с Натали…

Натали. Вот тоже еще та штучка! Бутковский от нее без ума – это видно каждому, кто имеет глаза. «Поверьте, я неплохо разбираюсь в людях», – сказал он. Дай-то Бог, дай-то Бог… Надо будет и к ней тоже присмотреться повнимательнее.

Да уж, пока в уравнении, которое мне предстоит решить, – одни неизвестные! Но главный «икс» – это, конечно, он, Гришка Орлов. Я ведь его еще и в глаза не видела, а только о нем и думаю – не много ли чести?! Кто – я, и кто – он? Какой-то водила, темная лошадка, кот в мешке! Супермен чертов… Может, на него и смотреть-то страшно, а я… И позволить, чтобы из-за какого-то сомнительного мужика – кстати, сколько ему может быть лет? – так колотилось и замирало мое драгоценное сердце? Вот еще напасть!

В общем, я с удовольствием приструнила бы мою женскую сущность так же, как приструнила «альтер эго», но… видимо, женская сущность нравом была покруче. Сдаваться она явно не собиралась.

«Ну, ей же хуже», – решила я.

К половине четвертого я была полностью экипирована к предстоящему «деловому уик-энду». Сумка с дачной амуницией стояла наготове в прихожей. Делать было больше нечего, оставалось только ждать.

Впрочем, почему же это – нечего? Пока еще есть время, попробую-ка я привлечь себе в союзницы саму судьбу. Сейчас вот брошу кости и ткну в них носом свое женское начало…

Так… Так… Ну же, ну!.. Нет!!! Только не это!

Я явственно услышала, как мое женское начало закатилось победным хохотом. Звезды, оказывается, специально для меня засветили ярче и предвещают начало пылкой страсти.

Я решительно встала, подошла к бару, рывком открыла дверцу, налила огромную рюмку коньяку и хлопнула ее одним махом. Раз уж все равно судьба стучится в двери – двум смертям не бывать, а одной не миновать!

Судьба постучалась одновременно с четвертым ударом моих настенных часов. Вернее, она просто позвонила в прихожей, но на два этих звука наложился еще стук моего сердца, так что у меня создалось впечатление адского грохота. На нетвердых ногах (коньячок уже начал действовать) я продефилировала к входной двери.

Я распахнула ее во всю ширь… и подумала: если звезды выбрали для моей пылкой страсти такой объект – то лучше уж им было бы вообще не зажигаться.

За порогом, покачиваясь гораздо явственнее, чем я, стояло нечто невообразимое в драной майке, которая когда-то была голубой, и черном спортивном трико. Оба предмета одежды выглядели так, будто в течение нескольких лет исправно служили пижамой бомжу, ночующему в мусорных баках. Рост и телосложение посетителя – а он был, несомненно, мужского пола – в народе получили название «метр с кепкой». Кстати, кепка тоже присутствовала: нахлобученная до самых глаз, она была такого почтенного возраста, что наиболее сохранившимся ее фрагментом можно было считать обломок пластмассового козырька. Из-под кепки выбивались кудри неопределенного колера, бордовый нос типа «рубильник» и еще некоторая площадь, относящаяся, очевидно, к лицу и сплошь поросшая рыжеватой щетиной.

Чтобы сразу расположить меня к себе, посланец судьбы широко улыбнулся.

– Зд…асть, х…зяйка! – Меня чуть не сбил с ног причудливый букет ароматов, в котором – могу поклясться! – не было только моего пятизвездочного армянского коньяка. – К…упите клубничку! Недорого отдам, за п…терочку.

В руке у него действительно было грязное лукошко с какой-то красноватой кашицей, которая вполне могла иметь клубничное происхождение.

Видимо, на моем лице отразилась некая сложная гамма обуревавших меня чувств, и пьянчужка истолковал ее по-своему – как сомнение в выгодности предлагаемой сделки:

– Не сумлевайсь, х…зяйка: хорошая клуб…ника!

Для убедительности он протянул мне лукошко, из которого уже капали на пол капли ягодной крови.

– Дешево отдаю, всего п…терка, ну! Тут целых полтора кило, это ж даром, х…зяйка! Варенье сваришь детям. А?

– Да не нужна мне твоя клубника! – Я наконец обрела дар речи. – И детей у меня нет. Иди себе с Богом!

Я попыталась закрыть дверь, но он с неожиданной резвостью просунул в щель свое лукошко, а следом за лукошком показались плечо и голова. Остальное осталось за порогом, так как давление на дверь я не ослабила.

– Э, э, хозяйка! Зачем ты так, ну? Отличный товар! Давай п…терку и забирай… Ну хоть за трешку, слышь?

Его можно было понять: он пытался ухватить за хвост свою последнюю ускользающую надежду. В другой момент я без слов дала бы страждущему требуемую смехотворную сумму. Но сейчас я была слишком раздосадована на фортуну за подлый обман! Так что нахальство нежданного коммивояжера только подлило масла в огонь:

– Слушай, ты, сказано – вали отсюда!

Я решительно уперлась свободной рукой ему в плечо, он кряхтел, но не сдавался…

Ситуация явно принимала трагикомический характер. В принципе мне ничего не стоило бы спустить его с лестницы. Но останавливало одно соображение: в этом случае его клубника почти гарантированно размазалась бы не только по моей прихожей, но и по моему «отпадному» дачному прикиду. А это было бы уж совсем некстати…

– Что здесь происходит?

Голос за дверью раздался совершенно неожиданно: видимо, из-за нашей возни я не услышала, как подъехал лифт. От этого голоса сердце мое подпрыгнуло до самого горла – и безнадежно оборвалось куда-то вниз…

Одновременно с этой репликой нового персонажа объект, оказывавший давление на мою дверь, исчез с такой быстротой и легкостью, словно его выдернула могучая десница судьбы. Собственно, так оно и было на самом деле. От неожиданности я захлопнула дверь, навалившись на нее всей тяжестью, а когда снова распахнула – моему взору предстала картина, потрясшая меня своей аллегоричностью.

Могучий лев – нет, скорее орел! – держал за шиворот тощего пьяненького зайчишку, такого же поникшего, как и его клубника в лукошке (которое он, однако, крепко прижимал к себе).

Моя судьба меня не обманула! Она просто опоздала на пять минут – и только…