Визит из преисподней Серова Марина
– Здравствуйте, Татьяна, – спокойно повернулся ко мне Григорий, не выпуская из лап свою добычу. – Все в порядке? Он вас не обидел?
– Нет-нет, мы мирно беседовали! – Я уже с трудом сдерживала смех. – Клубничку вот предлагал…
– Только и всего-то? И почем клубника, дядя?
Орел понемногу разжал стальные когти, и зайчишка, почуяв свободу, встрепенулся, решил, что не все еще потеряно:
– Х…зяин, недорого! П…терка всего. Хозяин, друг, возьми, выручи! А красавица твоя – того… сурова больно. – Незадачливый торговец бросил на меня заискивающий взгляд, пытаясь угодить нам обоим.
Мы с Григорием опять переглянулись, его глаза тоже смеялись.
– Ну вот что, дядя…
Орлов не спеша извлек из кармана безукоризненных светло-серых шелковых брюк дорогой кожаный бумажник, а оттуда, тоже не торопясь, выудил новенькую десятирублевую бумажку. Пьянчуга зачарованно следил за его манипуляциями, как кролик за удавом.
– На-ка тебе за труды. Сдачи не надо. И ступай себе с Богом!
Алкаш схватил купюру свободной от лукошка рукой и несколько секунд обалдело смотрел на нее, потом поднял счастливые глаза на своего благодетеля:
– Ну хозяин! Ну человек! Выручил! Уважил! Клубничку-то возьмешь? – добавил он с некоторым сомнением, не отрывая, однако, от груди заветную корзинку.
– Нет, дядя, не надо. Это тебе на закусь. Мы сейчас с моей красавицей на дачу едем, там клубники полно.
Григорий говорил вполне серьезно, вежливо и даже с чувством, а сам, твердо придерживая собеседника под локоток, понемногу направлял его стопы восвояси:
– Ступай, друг, ступай. Мы спешим. Выпей за наше здоровье, если вспомнишь.
– Понял, х…зяин! Понял! Ушел, уже ушел… Ну, молоток парень, дай тебе Бог здоровья!
Он все быстрей и быстрей пятился мимо лифта к лестнице. На верхней ступеньке чуть было не потерял равновесие, стукнулся сначала об перила, потом об стену, чудом удержался на ногах, но лукошко все так же незыблемо покоилось у него на груди.
«Ну челове-е-ек!!!» – послышалось откуда-то уже с нижних пролетов.
Мы с Григорием одновременно посмотрели друг на друга – и наконец-то расхохотались. Хохотали мы долго, взрывами веселья подбадривая друг друга. Я, совсем обессилев, припала к своей открытой двери, а он – к косяку снаружи. И для него, и для меня это была долгожданная разрядка после огромного напряжения последних суток. Смеялся Григорий заразительно, потряхивая большой красивой головой, и несколько раз даже смахнул мизинцем выступившие на глазах слезы. Смех у него был чертовски приятный, как и голос с мягким южным выговором: мелодичный, бархатный и в то же время очень мужественный, а про его зубы я подумала, что он может неплохо зарабатывать, рекламируя зубную пасту. «Неужели же ему в тюрьме так-таки ни один не выбили?..» – пронеслась глупая, наверняка навеянная коньячными парами мысль…
– Простите… я… не представился… Орлов… Григорий.
– Я… поняла… Таня… Иванова.
Я протянула ему руку для пожатия и, не без удовольствия уступив мягкой силе его ладони, втащила затем Григория в прихожую и захлопнула дверь. Как раз вовремя: парочка соседских дверей наконец-то загремели запорами. Не прошло и часа… Вот люди! Меня запросто могли бы убить за это время, а они – ни гу-гу!
Моя рука все еще оставалась в его руке, а может, и наоборот… Сразу посерьезнев, Григорий осторожно высвободил свою – как бы для того, чтобы достать из кармана носовой платок. (Платок, к слову, тоже был такой, каким не стыдно воспользоваться при даме.)
– Чертова жарища… – Он промокнул глаза и лоб. – У вас тут еще терпимо.
– Это у меня-то – терпимо?!
– Н-да, приключение! – Григорий снова усмехнулся, вспомнив недавнюю сцену за дверью. – Вот уж правда: от трагического до смешного – один шаг…
Я не стала уточнять, какое «трагическое» он имеет в виду: это было и так понятно. Его большие темно-карие глаза с густыми ресницами были печальны. Но мне так не хотелось, чтобы он грустил! По крайней мере сейчас…
– «Трагическое» случилось бы, если бы вы задержались еще минут на пять, Григорий. Представляете, в каком виде вы меня обнаружили бы, если б в пылу борьбы этот тип невзначай вывернул на меня свое лукошко?
– Да, прошу меня простить, я чуть опоздал: остановил гаишник – посчитал меня лицом кавказской национальности. Проверил документы, так нет – еще к чему-то прицепился. Минут десять, подлец, продержал без всякой причины! Спасибо, знакомый лейтенант проезжал, выручил, а то бы мог застрять не знаю на сколько… А насчет клубничной маски… Не думаю, чтобы она вам навредила, Таня!
Я все-таки заставила его взглядом скользнуть по мне сверху вниз и обратно, но… взгляд этот нигде не задержался и остался, кажется, совершенно безучастным! Только едва заметная улыбка тронула его губы… Вот те раз! А я-то была уверена, что мой наряд для «делового», но все же уик-энда – короткие шорты и весьма пикантная, на грани пристойности, маечка – сработает безотказно…
Чего же ему надо, этому супермену? (Теперь, увидев Григория, я употребляла это определение вполне серьезно.) Мог бы, по крайней мере, из вежливости дать мне понять, что все оценил. Или у него действительно железная выдержка, как мне рассказывал Бутковский, или… Уж не сдерживает ли его то же самое, что и меня полчаса назад: что мы с ним – по разные стороны баррикады?.. Да нет, нелогично: в этом случае ему, наоборот, надо было бы стараться как можно быстрее меня соблазнить, чтобы выведать все мои карты…
А может, я зря все усложняю? Может, он просто… просто представитель сексуального меньшинства?.. «Нет, только не это! – Я с отвращением прогнала от себя ужасную мысль, более ужасную, чем та, что Григорий может оказаться преступником. – Он настоящий мужик, или я в этом ничего не смыслю! Судьба обещала мне пылкую страсть, и я ее получу… О да, конечно же, получу!!!»
Я обомлела: Григорий смотрел мне прямо в глаза долгим, внимательным, изучающим взглядом. Этот взгляд еще не был страстным, даже, пожалуй, и нежным – но он проникал в душу, будоражил ее, выворачивал ее наизнанку… О том же, что этот взгляд предвещает настоящую страсть, говорили только его чуть приоткрывшиеся губы – полные, красиво очерченные – да слегка участившееся дыхание. Кажется, я начинала его понимать! Григорий принадлежал к той вымирающей сегодня породе мужчин, которым незачем раздевать женщину взглядом в первые минуты знакомства. Они просто знают, что это от них никуда не уйдет! Для этих мужчин важнее заглянуть в душу, а не под одежду, узнать, что там, и понять. Обладание телом не дает им полного кайфа без единения душ, и потому они готовы оттягивать этот миг ради полноты ощущений…
Пожалуй, я считаю такой подход несколько старомодным, но… мне остается только принять его условия. Черт меня подери, они не так уж и плохи!
В моем ответном взгляде сквозили лишь дружеская теплота и женская снисходительность. (Один Бог знает, чего мне это стоило!) Пусть не воображает, что уже подцепил меня на крючок… «Терпение, детка! – сказала я своей женской сущности. – Считай, ты его уже получила. Но смотри не влюбись в него! Только не влюбись!»
– …Так вы готовы, Татьяна? – Григорий снова был просто вежливым водителем, которому предстояло выполнить поручение шефа, – не больше. – Машина у подъезда. Или вы предпочитаете допросить меня здесь?
Ого, как мы заговорили!
– Допрашивает, гражданин Орлов, следователь, а я – просто расспрашиваю. И у нас, думаю, еще будет время. Так что поехали. Наверное, радушные хозяева заждались.
Ах, язык мой, враг мой… От этого невольного намека Григорий потемнел, словно грозовое небо. Напрасно я перебрала весь арсенал своих обворожительных улыбок: кокетливые, соблазнительные, просительные, даже заискивающие… На всем пути от моего порога до автомобиля он не проронил ни слова. Молча взял у меня из рук сумку, молча вызвал лифт, молча распахнул передо мной дверь подъезда и дверцу машины…
Кстати, авто Бутковского меня приятно удивило. Это был не какой-нибудь там «Мерседес» или «БМВ» – ну кого нынче удивишь «Мерседесом»? – а серебристая «Лада» самой последней модели, которая только-только поступила в продажу. Надежный и современный отечественный автомобиль свидетельствовал не только об основательности и умеренности его хозяина, но и о патриотизме последнего. Значит, машина нужна человеку, чтобы ездить, а не для того, чтобы пускать пыль в глаза. И даже когда я со знанием дела рассыпалась в похвалах в адрес супер – «жигуленка» – верное средство расположить к себе любого водителя! – даже тогда Григорий ответил мне коротко и сухо, только чтобы не быть грубым.
Ну ладно, пусть подуется, если ему охота. В конце концов, что я такого сказала? Просто пошутила. Откуда же мне было предполагать, что шутка попадет точно в цель? Я же, по договоренности с Бутковским, ничего не знаю о том, что Григорий знаком и со следователями, и с методикой ведения допросов..
Глава 3
Заявление главного подозреваемого, или у меня появляется напарник
Мы медленно двигались по городским улицам в плотном потоке всевозможных транспортных средств, то и дело тормозя у светофоров и увязая в пробках. Снаружи царило знойное африканское лето, а в салоне машины благодаря кондиционеру – мягкая весенняя прохлада нашей средней полосы. Я слышала, что кондиционерами новые «Лады» оборудуются за дополнительную плату по спецзаказу. Что ж, мой клиент мог это себе позволить.
Я удобно откинулась на мягкое сиденье и сделала вид, что прикрыла глаза. Старый женский трюк: вы притворяетесь, что отключились, а сами сквозь просветы в длинных и густых ресницах наблюдаете за происходящим. Конечно, видно не очень хорошо, но главное усечь можно. Например, что ваш муж трогает за коленки вашу подругу. Или что человек, который вам небезразличен, с обожанием смотрит на вас… Главное – добиться, чтобы ресницы не дрожали.
Но сейчас мои глаза были дополнительно защищены темными очками, так что задача существенно облегчалась. Я просто чуть-чуть опустила веки. Да и задача-то у меня была примитивная: хотелось не очень откровенно поглазеть на Григория.
В профиль он был ничуть не хуже, чем анфас. Правда, тоже спрятал глаза под солнечными очками, но глаза его я уже видела. Смотреть в них опасно… Брови – густые, черные, «демонические»: сходятся на переносье почти прямыми линиями, взлетают к вискам и вдруг делают кокетливый изгиб книзу. Между ними – резкая складка, которая разглаживается на высоком лбу. На нем тоже уже обозначились две-три морщинки. Да, видно, хлебнул ты лиха, Гришка Орлов… А лет тебе, пожалуй, около тридцати. Ну, может, побольше на год-другой.
Уши просто великолепны. Нос классический, «греческий», но слишком тяжеловат для худощавого лица. Так же как нижняя челюсть. «И тяжелая нижняя челюсть говорит об отсутствии чувств…» – вспомнились мне строчки из какого-то гусарского романса. А рот – для контраста – очень даже чувственный. Так и хочется его чувствовать, чувствовать… Чему ж верить-то?.. Подбородок с ямочкой чуть выдается вперед, и на щеках тоже ямочки. Выбрит безукоризненно – впрочем, место обязывает. А с волосами он, наверное, мучается: темно-каштановые, почти черные, они у него, по-моему, очень густые и жесткие, как проволока. Такие волосы ведут себя как им заблагорассудится, единственный выход – коротко стричь. Что Григорий и делает. Мне нравится, когда мужчина коротко стрижен, особенно если у него череп такой красивой формы и такая мужественная шея…
В самом деле: этакий тарасовский Рэмбо. Но только… с русскою душой.
Увы: небезразличный мне человек не бросал на меня исподтишка влюбленных взглядов. Орлов, казалось, вовсе забыл обо мне. Он был сейчас в своей стихии, вел машину легко, без напряга. Большие загорелые руки, которые могли бы служить образцом развития мужской мускулатуры, свободно лежали на баранке. Впрочем, он вообще был сложен как бог – это я сразу оценила еще там, на моей лестничной площадке, когда впервые увидела его с «зайчишкой» в лапах. Чтобы это понять, женщине вовсе не обязательно долго разглядывать мужчину через полуприкрытые ресницы.
Пожалуй, хватит: надо просыпаться. А то ведь просто мазохизм какой-то получается!
Я пошевелилась. Мы уже почти миновали северный форпост Тарасова – поселок Праздничный (черт меня подери, если это название подходит к бесформенной россыпи чудовищных многоэтажек посреди чистого поля!) – и вот-вот должны были выскочить на Усть-Кушумский тракт. Почуяв свободу, пятискоростная «Лада» рванулась вперед как птица. В запасе у нас оставалось меньше чем полчаса «тет-а-тета».
Пора моей женской сущности взять тайм-аут. Коньяк из меня почти выветрился. Детективное начало жаждало деятельности.
Григорий опередил меня, заговорил первым:
– Шеф вам рассказал про меня?
– Смотря что именно.
– Ну, о моих тюремных университетах.
– Не-ет… – Я как могла изобразила крайнее изумление.
– Ну, нет так нет. – По его тону я поняла, что он поверил мне примерно так же, как если бы я сказала, что недавно летала на Луну.
– Значит, я расскажу. Так вот: перед вами бывший уголовник. Зек. Статья 108 УК РФ, часть 1: причинение смерти при превышении пределов необходимой обороны. Я не хотел его убивать – он сам хотел этого. Но это, как вы понимаете, мало меняет дело. И то, что, как говорится, искупил, – тоже дела не меняет. Бывших уголовников вообще-то не бывает. Это все равно что потерять невинность. Был человек – стал зек! Все! Стоит только ступить на скользкую дорожку, правда? Ну там блатная романтика, крутые дружки, все такое прочее… Разве у зека есть другой путь, разве ему позволительно снова стать человеком? Не-ет… Как волка ни корми – он все в лес норовит! Не так ли, уважаемый детектив?
Голос Григория звучал совершенно спокойно, даже лениво. Но чувствовалось, что этот выстраданный монолог стремительно раскручивает в нем какую-то невидимую эмоциональную пружину. И не дай Бог, если эта пружинка сорвет свои ограничители… Пока я хлопала глазами, озадаченная неожиданным поворотом разговора, Григорий закончил свою мысль:
– Таким образом, у вас имеется готовый главный подозреваемый. Не подозреваемый – конфетка! На такого что угодно повесь – все выдержит, не отвертится. Так что, если б делом занималась родная милиция, меня бы уже давно, как говорится, под белы ручки и – к следователю. Ну а у вас, Танечка, какая будет для меня мера пресечения?
– Для начала я бы хорошенько вас стукнула по макушке, чтобы вы перестали молоть ерунду. Да вот жалко такой умной головы: ишь как складно сам себе сочинил приговор!.. Никто вас ни в чем не обвиняет, зачем вы так, Гриша? – совсем другим тоном, почти ласково закончила я.
Моя реплика достигла цели: я сбила с него трагический пафос. Он ошеломленно уставился на меня.
– Не обвиняете? Да бросьте вы, Таня! – Пружинка снова начала плавно сжиматься. – А в общем, мне все равно, обвиняют меня или нет. Я сам себя обвиняю! И этой вины с себя не сниму, даже если все другие простят. Ведь это я Антошку проспал, я! Мне его доверили, я за него отвечал! По гроб жизни теперь не забуду, как я приехал вчера вечером к Олегу с этой вестью. Словно побитый пес. Его глаза… Чуть душу из меня не вытряс. Потом извинился, правда, а мне от этого еще тошней, понимаешь? – Я с удовлетворением отметила его первую фамильярность в мой адрес, хотя еще не осознанную. – Уж лучше бы убил… Я бы на его месте – убил гада, точно знаю!
Ну, кажется, теперь его понесло в другую сторону: началось самобичевание. Этак мы до Кушума доберемся раньше, чем до сути разговора.
Но Григорий не переставал меня удивлять. Неожиданно он резко сбросил скорость, свернул на зеленую обочину и остановил машину. В результате этого пируэта мой лоб едва не соприкоснулся с лобовым стеклом «Лады». Я даже позволила себе некое нелицеприятное замечание в адрес водителя, но Григорий и ухом не повел:
– Извините. Я хочу сделать заявление. Можно?
– Валяйте.
Он повернулся ко мне всем корпусом, левой рукой продолжая небрежно опираться на руль. Вынуждена признать: поза была эффектная, особенно для сцены «заявление главного подозреваемого».
– Я не замешан в этом деле, Татьяна. То есть я хочу сказать – не замешан с преступным умыслом. Я понимаю, что вы не обязаны мне верить – ну кто я вам? Понимаю, что обстоятельства этого дела говорят не в мою пользу. Шеф нанял вас, чтобы расследовать это дело и отыскать Антошку, и вы обязаны отработать все версии – это я тоже понимаю. Поэтому, что бы вы обо мне ни подумали, обижаться я не имею права. И не буду. Сам влип, чего уж там… – Он горько махнул рукой, лежащей на баранке, усмехнулся невесело. – Зачем я вам все это говорю? Да просто не хочу, чтобы вы теряли время, Таня! Эти подонки, которые Антошку украли, – они же могут что-нибудь с ним сделать, понимаете?! Ему ж четыре годика всего, и больное сердце… Да он слова грубого до сих пор не слышал, все его на ручках носили, а тут…
Мне на секунду показалось, что слова эти произносит Олег Бутковский. Ну, скажу я вам! Если все это можно сыграть – значит, передо мной сам дьявол, а не человек.
– Вы так любите его, Гриша?
– Антошку-то! Да разве можно его не любить?! Для меня Антошка и Олег… ну, это вроде как моя семья. Это все, что у меня есть. И думать, что это я… я Антошку… ну, я не знаю!
Он яростно тряхнул головой, быстро отвернулся и несколько мгновений молчал, глядя на пролетавшие мимо автомобили. Я тоже молчала. Мне хотелось бы сказать ему, что я так не думаю, но… врать ему я сейчас не могла. Если честно – правда заключалась в том, что я сама не знала, что я думаю.
Григорий снова повернулся ко мне, весь подался вперед. Я увидела близко-близко его глаза, они опять смотрели мне прямо в душу…
– Найдите их, Таня! Слышите? Найдите, очень прошу! Мне это нужно больше, чем вам. Вы получите только деньги, а я… Мне надо вернуть домой Антошку, но не только это. Мне нужно мое честное имя. Нужно уважение человека, которого я уважаю. Мне нужно вернуть себе право называться мужиком, черт возьми!
Забывшись, он что есть силы шарахнул кулаком по клаксону, и несчастная машина с воплем подскочила на месте. И я вместе с нею.
– Простите меня, что-то я совсем… – смешался Григорий. – Вот это и есть мое заявление. Найдите их, пожалуйста! И… отдайте мне. Они – мои!
– А вот этого не надо, – строго сказала я. – Вы что – хотите вторично отправиться за решетку из-за каких-то негодяев? О них будет кому позаботиться, Гриша. Давайте-ка сначала их отыщем!
– Вы правы. Там видно будет. Но… – он посмотрел на меня просительно, – Таня, я хочу быть с вами в этом деле! Если можно… Это ведь и мое дело тоже. Мне кажется… возможно, кто-то хочет сделать меня пешкой в своей поганой игре.
– Почему вы так думаете? – насторожилась я. – Есть что-то конкретное?
– Да вроде нет… – Он на минуту задумался. – Так… Скорее предчувствие. Я ж говорю – возможно…
– И все-таки?
– Ну вот, скажем, вопрос: почему Антошку похитили именно тогда, когда он был со мной? Зачем им было так рисковать? Я последние сутки только об этом и думаю. Куда проще было бы увести его, ну, например, когда он гулял с Марь-Тарасовной – таких возможностей было сколько угодно. Ведь это ж чистая случайность, что малыш остался без присмотра на десять минут… Вернее, даже не одна: случайным было и то, что мы выехали из дома без бабушки.
Григорий попал в точку: эти вопросы и мне не давали покоя.
– А не кажется ли вам, Гриша, что в этом деле вообще слишком много случайностей?
Он замер, пораженный неожиданной очевидностью этого факта:
– Что вы имеете в виду?
– Кто еще мог знать о том, что вы с Антоном будете вдвоем?
– Да никто! Конечно, кроме Марь-Тарасовны и Наташки… то есть Натальи. Я и сам-то узнал об этом за десять минут до того, как посадил Антошку в машину. Мы это решили с Натальей по телефону, вам же наверняка рассказали, как было дело. Так что до моего звонка не знала ни она, ни Марь-Тарасовна.
– По дороге вы не встретили никого из знакомых? Нигде не останавливались? Не случилось ничего примечательного?
– Нет и нет – на все вопросы. Да там и езды-то всего десять минут…
– А в самой поликлинике?
– Тоже нет. Прием был назначен на четыре, мы приехали минуты за три. Когда вышли от врача, я еще глянул на электронные часы в вестибюле: на них было почти половина пятого. Подумал – быстро управились. И тут – на тебе: машина не заводится!
– А что, кстати, с ней произошло?
– Да ерунда, клеммы отошли. Хотя странно: я только утром проверил аккумулятор, все было в норме. Потому-то я сразу про это не подумал. А тут Антошка: «Опять, – говорит, – дядя Гриша, у тебя что-то случилось, можно я пока пойду попугайчиков посмотрю?»
– Каких попугайчиков?
– Ну, там у них в поликлинике, у входа, устроено что-то вроде живого уголка – вольера с волнистыми попугайчиками. Антошка обожает на них глазеть. И правда красиво… Ну вот, мы купили эскимо и вернулись в вестибюль…
И Григорий самым подробным образом, но теперь от первого лица, рассказал мне все, что я уже знала. Лишь несколько новых деталей я взяла на заметку. Надо будет проверить на месте, что это нам дает…
Мой собеседник выпрямился:
– Так вы примете помощь бывшего уголовника, детектив? – Он сделал ударение на слове «бывшего». – С Олегом я поговорю. Думаю, он согласится временно прикомандировать меня к вам. Это было бы просто расчудесно!
Я протянула ему руку:
– Да будет так. Аминь! Так что – мир и дружба?
– Мир, дружба и… – Я надеялась, что он скажет «любовь», но он добавил: – И взаимопонимание!
Весь остаток пути мы беседовали на темы, не имеющие к расследованию никакого отношения.
Глава 4
Семейный ужин с сюрпризом
В Усть-Кушум – живописнейшее старинное село на высоком зеленом берегу Волги – мы въехали около шести часов вечера. Над ним царило солнце, петушиные крики и мощная какофония звуков, несущихся из десятков стереосистем, которую лишь при очень развитом воображении можно было назвать музыкой.
В последние годы традиционную архитектуру села существенно «разбавили» пышные дворцы тарасовской знати – политической, финансовой и криминальной. Все, как на подбор, из красного кирпича и крытые сверкающей металлочерепицей, они соревновались друг с другом только числом и вычурностью всевозможных каменных и металлических украшений: башенок, балкончиков, мезонинов, галереек, лесенок, портиков и прочей совершенно бесполезной дребедени. Впрочем, даже это назойливое вмешательство человека пока еще не испортило – пока! – великолепную природу Усть-Кушума.
Дача Бутковских на фоне этой архитектурной разнузданности казалась почти что бедненькой. Это значит, что она была оснащена всем необходимым для дачной жизни – и не больше.
Однако мне не пришлось долго разглядывать добротный белокаменный дом в два этажа, с открытой верандой и гаражом, отгороженный от внешнего мира солидным, но не лишенным изящества забором и тенистым палисадом. Хозяин уже поджидал нас на крыльце и поспешил мне навстречу, пока Григорий открывал ворота и загонял во двор машину.
Едва поприветствовав меня и махнув рукой водителю (они уже виделись утром), Бутковский на мой вопрошающий взгляд грустно покачал головой:
– Нет. Пока никаких новостей…
– А телефон в порядке?
– Да, в полном. Их даже два: обычный и мобильный.
– Что ж, подождем. Еще не вечер. Выше голову, Олег Николаевич!
Мне хотелось ободрить его, но, боюсь, это было не в моих силах. На него было больно смотреть.
– Гриша, отнеси, пожалуйста, вещи Татьяны в ее комнату, ты знаешь в какую. Скоро будем ужинать, Танечка, – вот вернется Наташа… Она пошла навестить тут кое-кого из знакомых. А пока, может быть, хотите искупаться? Тропинка через сад спускается прямо к Волге, тут десять минут ходу. Гриша может проводить.
– Да нет, я лучше попозже. Люблю плавать ночью.
– Ну, как знаете. Да, вот еще что… Надо было придумать какое-то объяснение насчет Антоши – ну, почему его не видно. На случай, если кто-то спросит. Так вот: он подхватил ветрянку и лежит у себя в комнате. Это ж такая штука, при которой надо несколько дней прятаться от солнца, пока сыпь не сойдет. Мы приехали рано утром, никто не видел, что его с нами нет…
Я согласилась, что это разумно.
– А насчет вас, Танечка… Вы, если не возражаете, – Натусина подруга. Тоже, как говорится, на всякий случай.
Я не возражала. К роли подруги Натали я решила отнестись с юмором.
Бутковский представил меня остальным членам семьи – то есть теще, пуделю и коту. С Барри – улыбчивым существом розового цвета, стриженным «под льва», – мы сразу подружились. Кот же отнесся ко мне не по-джентльменски: едва приподняв огромную сытую морду, два раза лениво хлопнул хвостом – и снова растекся по плетеному креслу на веранде.
Что касается бабушки, Марь-Тарасовны, как называл ее Григорий, то она напомнила мне обезьянку из известной притчи: ничего не видела, ничего не слышала, ничего никому не скажу. Когда-то она работала воспитательницей в детском саду, рано потеряла мужа, но жизненный практицизм ее юной дочери и более чем прочное положение пожилого зятя, казалось, совершенно отучили ее самостоятельно мыслить и принимать решения. Еще не старая, но преждевременно и как-то добровольно увядшая пухленькая особа с крашенными в огонь завитыми волосами, она замкнула свою жизнь на маленьком внуке, собственной гипертонической болезни, телевизионных «мыльных операх» и иллюстрированных журналах.
Сейчас, с неожиданным выпадением одного из четырех столпов, жизнь Марь-Тарасовны дала резкий крен в сторону гипертонии. Я нашла ее в той самой позе, которую описала мне сегодня ночью ее дочь: в фиолетовом атласном халате с желтыми драконами она полулежала в кресле с обвязанной чем-то огненно-рыжей головой в окружении несметного количества пузырьков, тюбиков и облаток с таблетками. Говорила Марь-Тарасовна слабым плаксивым голосом, поминутно переводя дух, закатывая глаза и хватаясь то за сердце, то за голову. Я чувствовала себя жутко виноватой, что не даю ей спокойно умереть, и при первой же возможности оставила ее в покое.
Но я все-таки занесла в свой «банк данных» некоторые сведения относительно того, как обитатели квартиры на Староказачьей улице провели первую половину вчерашнего рокового дня. Примерно часов в десять – после окончания очередной серии – Марь-Тарасовна отправилась по своим делам: в собес, в аптеку и на рынок. «Наташенька хотела, чтобы я взяла Антошеньку погулять, но я не согласилась: везде такая давка, такая давка… Ах, как подумаю, что его могли похитить во время нашей прогулки…» – и так далее, и так далее. Вернулась бабушка около часу. Натали уже нервничала: она торопилась упорхнуть к своей приятельнице Сонечке Карленко – не то на именины, не то на какую-то годовщину ее развода с мужем. Однако перед уходом заботливая дочка собственноручно разогрела мамочке ее любимый настой шиповника, который в обязательном порядке пьется перед едой, чмокнула в щеку, прощаясь до завтра, но наказала в случае чего звонить Сонечке, у которой она уж точно будет до четырех, а то и подоле.
«И вот, только Наташенька ушла, я Антошу накормила – и началось… Чувствую, умираю: сердце выскакивает… в висках стучит… Зарекалась ведь без шляпы ходить по солнцепеку – так нет!»
Мне показалось, что эта красноголовая носительница драконов не столько опечалена исчезновением внука, сколько напугана. И еще – что она знает больше, чем говорит. Слишком уж она старалась отделаться от моих вопросов.
По резной деревянной лестнице, какие бывают в исторических фильмах, я поднялась на второй этаж – в свою комнату. Хотелось освежиться и переодеться. В дачном доме Бутковских, правда, не имелось отдельной ванной при каждой комнате для гостей, но две ванных все-таки были – на первом и втором этажах. Я с удовольствием воспользовалась ближайшей и вернулась к себе, обмотавшись большим пушистым полотенцем. Я бы не возражала, если б по пути мне попался Григорий (любопытно: как бы он отреагировал на меня в этой ситуации?), но его не было видно. Да и никого другого – тоже. Ладно, попробую соблазнить своего нового напарника ночным купанием в реке.
Отведенная мне комната была скромной, как и вся обстановка в доме, но очень славной. Довольно большая, почти квадратная, она заключала в себе широченную деревянную кровать с тумбочкой, двустворчатый платяной шкаф, письменный стол и два удобных кресла с низким журнальным столиком. Определенно эта комната была предназначена для того, чтобы поселившийся здесь гость, в свою очередь, принимал гостей! Разумеется, имелось в наличии и множество других предметов, делающих пребывание здесь удобным и приятным, – от огромного зеркала на стене до мягкого паласа на полу.
Большое окно выходило в великолепный старый сад, за которым – совсем близко! – просматривались сверкающая лента Волги и изумрудные купы деревьев на противоположном берегу. Красота была неописуемая, и я, засмотревшись, даже позабыла о голоде, который все настойчивей давал о себе знать. Где же, однако, черти носят эту Натали? Давно пора бы уж и за стол! Только сейчас я сообразила, что сегодня у меня во рту не было ни крошки – только чашка кофе да рюмка коньяку…
В этот предвечерний час в тени старых развесистых крон было уже почти темно. Но что это там забелело между деревьями? Движется в направлении дома. О, да это женщина в белом шарфе!
Я не сразу узнала Натали, потому что кроме сбившегося газового шарфа, покрывавшего голову и обмотанного вокруг шеи, на ней были непроницаемо черные узкие очки. И – странноватое, не в ее стиле, платье: какое-то бесформенное и безликое, очень длинное снизу и наглухо закрытое сверху.
Но более всего не походила на Натали… она сама. В лице ее было не намного больше краски, чем в белом шарфе. Она брела как слепая, цепляясь за корни трав, хватаясь руками за стволы. Губы ее шевелились, словно она читала молитву. Когда она прошла в нескольких шагах от моего раскрытого окна, до меня донесся даже едва слышный шепот, но из-за шума листвы слов я, конечно, не разобрала.
Я инстинктивно нырнула за штору, хотя в таком состоянии Натали вряд ли заметила бы даже несущийся на нее поезд. Вот это дела… Во мне проснулись угрызения совести. Как я могла усомниться в ее материнских чувствах! На каком основании? Наверное, ночью, у меня в квартире, бедняжка была еще в состоянии шока.
Я рассеяно вытряхнула на кровать содержимое своей сумки и в оставшиеся до ужина тридцать-сорок минут, все так же рассеяно наводя марафет, продолжала жалеть Натали. Пока наконец – то – уже почти в половине девятого! – ко мне постучал хозяин дома и пригласил к столу. Телефонного звонка от похитителя до сих пор не было.
Внизу, в столовой, все уже были в сборе. Хозяйка, предводительствовавшая за столом, выглядела, конечно, удрученно-взволнованной, как все в этой комнате, но, кажется, уже вполне оправилась от транса, невольным свидетелем которого я стала недавно. Вместо белого шарфа и глухого бесформенного платья на ней теперь был белый сарафан, радикально открытый со всех сторон. Должна признать, что она от этого не проиграла.
Григорий же, словно по контрасту, явился к ужину во всем черном. Нет нужды говорить, что черное ему было страсть как к лицу, но я и виду не подала, что заметила его. Говорил он мало, но я все чаще кожей чувствовала на себе его взгляды – уже не только задумчивые, но и пламенные. Однажды наши руки случайно столкнулись над салатом с крабами (клянусь, я тут совершенно ни при чем!), и меня словно подбросило током высокого напряжения. Держу пари, с Орловым произошло то же самое!
Для меня это было единственным светлым впечатлением от этой скорбной трапезы. Разговор за столом на клеился. Да и какой, черт возьми, может быть разговор, если все думали об одном и том же, но именно об этом все боялись говорить! Проклятый телефон держал людей в страшном напряжении. Олег Николаевич, не поддерживаемый почти никем, рюмка за рюмкой опустошал бутылку французского коньяка. Но не пьянел: наоборот – «гайки» внутри его, кажется, закручивались все туже и туже. Его жена изо всех сил старалась сохранить самообладание и видимость хозяйской заботы. Марья Тарасовна шумно вздыхала, то и дело вытирала платочком глаза и качала головой, отчего ее желтые драконы зловеще колыхались на фиолетовом поле.
Резкий телефонный звонок произвел эффект разорвавшейся бомбы. Кто-то подскочил на месте, кто-то что-то перевернул, сразу несколько голосов громко ахнули. Олег Николаевич схватил трубку:
– Алло!.. Что?.. Да нет здесь никакого Жоржика, вы ошиб… То есть как?! Я же вам сказал…
Стало ясно, что позвонивший положил трубку. Бутковскому не оставалось ничего другого, как сделать то же самое.
– Спросили какого-то Жоржика. Я говорю – нет такого, а он мне: скажи, мол, Жоржику, что мы обтяпали это дельце… Идиотизм какой-то!
В гробовом молчании домочадцев я подала голос первой:
– Звонил мужчина?
– Да. Голос хриплый, этакий блатной. И манера тоже.
– Что он сказал – дословно?
– Сначала: «Папаша, Жоржик там?» Без всяких предисловий. Я ответил, а он: «Передай Жоржику, что мы это дельце обтяпали без него, так что пусть не дрейфит». И положил трубку… Послушай! – Осененный внезапной догадкой, Олег Николаевич посмотрел на своего водителя: – А это, случайно, не ты – Жоржик? Ты не ждешь никакого звонка?
Все глаза в комнате повернулись в сторону Орлова. У того мгновенно напряглись и покрылись красными пятнами скулы, но он спокойно выдержал испытующий взгляд шефа:
– Нет. Я не жду звонка. И я никакой не Жоржик, вам это хорошо известно. А если б даже это было и так, то никто из моих знакомых не стал бы беседовать с вами в такой манере.
– Да, я знаю. Но мало ли что… Я знаю, Гриша. Извини.
Бутковский подошел и опустил руку на плечо Григорию. Будто не заметив дружеского жеста, Орлов встал из-за стола:
– Спасибо за ужин. Выйду покурю.
– Ты же бросил!
– Ну, значит, так пройдусь.
Мне очень хотелось составить ему компанию, но это, пожалуй, было бы уж слишком. Не поймут.
Когда за Григорием закрылась дверь, в столовой повисла еще более напряженная тишина, чем когда-либо.
– Странно! – вдруг многозначительно изрекла посреди этой тишины Марь-Тарасовна. – Все это очень странно…
В чем, в чем, а в этом я была с ней согласна.
– Ах, да оставьте вы, Мария Тарасовна! – взорвался Олег Николаевич. (Ну, на ком же еще сорваться, как не на теще!) – Что там «странно»! Чей-то идиотский розыгрыш, да и только. Глупо получилось с Гришей… «Жоржик»! Черт знает что! Вы-то что обо всем этом думаете, Таня?
– Возможно, вы и правы: идиотский розыгрыш. Возможно, самая обыкновенная шутка наших связистов, что, по-моему, наиболее вероятно. А может быть, и провокация.
– Что-то прохладно стало, – вмешался нервный голос Натали. – Пожалуй, закрою окно.
Она встала и двинулась в окну, ведущему в сад: только оно одно и было распахнуто настежь.
– …Провокация? То есть вы считаете, что этот дурацкий звонок может быть как-то связан с похищением моего сына?
Я не успела ответить. В комнате погас свет, и мы оказались в кромешной тьме. Оказывается, снаружи уже совсем стемнело!
Все, что случилось вслед за этим, уложилось, должно быть, в несколько секунд. Но в темноте нам показалось, что прошла целая вечность…
Сначала я услышала только обычные в таких случаях возгласы (среди которых был и мой собственный). Затем почти одновременно раздались два звука: пронзительно вскрикнула Натали – и что-то довольно увесистое глухо стукнулось о деревянную поверхность. Теща (истошно): «Ах, ах…» Муж (в смятении): «Натуся, что случилось?!» Жена (взволнованно): «Что-то бросили в окно! Камень…» Все (перебивая друг друга): «Где, где? Что такое?!»
По комнате заметались суматошные тени. А снаружи послышался топот бегущего человека, но он, как ни странно, не отдалялся, а приближался к нам. В тот момент, когда тяжелые шаги замерли за дверью на террасу, мы увидели, что это запыхавшийся Орлов:
– Что тут стряслось?!
– Гриша… Таня…
Бутковский, а вместе с ним и все остальные, не отрываясь смотрели на маленький бумажный сверток, лежащий на полу немного в стороне от окна – почти на уровне ножки стола. Он был перевязан ниткой с одной стороны и напоминал конфету-трюфельку.
Мгновенно я поняла все!
– Не трогать без меня! – приказала я «массовке», окружившей сюрприз, и развернулась к Григорию: – Скорее в сад! Он не мог далеко уйти! Я проверю улицу.
Ему не надо было повторять дважды. Мы разбежались со скоростью ветра.
Длинная деревенская улица была совершенно пуста. Я как могла обследовала ее в обоих направлениях. Ночь была ветреная, неспокойная: небо затянулось тучами, и не было видно не то что луны – ни единой звездочки. Ярко освещенные усадьбы проявляли бурные признаки жизни, но нигде я не заметила ничего подозрительного. Мне ничего не оставалось, как вернуться к нашему крылечку и подождать Орлова. Минуты через две он показался на садовой тропинке, вооруженный фонариком, – увы, с тем же результатом. Впрочем, я понимала, что наши шансы в такую ночь были равны нулю даже при наличии фонарика, зорких глаз и быстрых ног. Если наш метатель записок еще и не удрал на безопасное расстояние (что маловероятно), он мог спокойно отсиживаться за любым кустом или забором и посмеиваться над нами…
В столовой мы застали картину, которая напоминала мне известное полотно «Письмо с фронта». Только вместо голубого солдатского треугольника в руках у Олега Бутковского был измятый листок, вырванный из уже знакомого нам дешевого блокнота. И лица у читающих были ну совсем не радостные…
Разумеется, они ослушались меня и распечатали послание: в центре стола лежала небольшая аккуратная галька, послужившая грузом. Но я не сказала ни слова: сама на их месте не смогла бы ждать ни доли секунды.
Мой клиент потерянно протянул мне листок. Я прочитала:
«ЖИЗНЬ МАЛЬЧИКА СТОИТ 200 ТЫСЯЧ БАКСОВ. СРОК СДЕЛКИ – СЛЕДУЮЩЕЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ. ИНСТРУКЦИИ ПОЛУЧИТЕ НАКАНУНЕ НА ЭТОМ ЖЕ МЕСТЕ. БЕЗ ШУТОК! ВЫПОЛНИТЕ ВСЕ УСЛОВИЯ – МАЛЬЧИК ВЕРНЕТСЯ ДОМОЙ ЖИВЫМ».
Тот же черный фломастер, те же безликие буквы по линеечке. Нас всех почему-то «заклинило» на телефонном звонке. Но, как видно, похитителям больше по вкусу эпистолярный жанр. Интересно – что сие может означать?..
Да уж, ночное купание сегодня придется отменить. А жаль!
– Что вы скажете об этой сумме, Олег Николаевич?
Он остановил на мне свой и без этого остановившийся взгляд:
– Нам лучше поговорить об этом наедине. Пойдемте ко мне в кабинет.
– Этот человек хочет моей смерти, – спокойно объявил Бутковский, когда мы устроились в просторных кожаных креслах в его уютном кабинете под лестницей, служившем, как видно, одновременно и библиотекой.
– «Этот человек»? У вас что, появились конкретные соображения насчет его личности?
– Нет. Я уже говорил: не имею никакого представления, кто это может быть. Ну, пусть не «человек», пусть – люди. Если они вообще люди… Но они знают, что делают. Уверен: их цифра взята отнюдь не с потолка. Примерно в такую сумму я оцениваю все мое движимое и недвижимое – ну, исключая разве что нашу городскую квартиру и эту дачу. Как видите, Таня, я не такой уж богатый человек, как многие думают. Во всяком случае, до Потанина и Березовского мне далеко. – Он невесело улыбнулся.
– Для того чтобы заплатить им, – продолжал Олег Бутковский, – я должен буду обналичить все мои ценные бумаги, продать все имеющиеся у меня акции, в том числе и контрольный пакет «Бутона». Разумеется, для фирмы это не пройдет даром. Придется расторгнуть многие действующие договора, уже запущенные сделки, остановить текущие операции. Конечно, это потеря огромных денег по процентам и неустойкам, но в итоге двести тысяч я наскребу. И вот ведь что интересно: неделя – это тот минимальный, почти невероятный срок, за который со всем этим можно управиться. Это они тоже учли!
– И другого пути нет? – Глупый вопрос, я понимаю, но должна же я была хоть что-то сказать.
– Ну почему же! Есть. – Он опять усмехнулся. – Я могу попытаться занять эти деньги. Вы понимаете, конечно, какой «банк» сможет дать мне подобный кредит и на каких условиях. По этому пути я не пойду. Нет, не пойду! Этого удовольствия я им не доставлю. Они ведь уже давно стараются поглубже запустить в меня свои когти…
Он помолчал, чертя что-то на широком подлокотнике кресла ухоженным ногтем. Я отвлекла его от этого занятия уточняющим вопросом:
– «Они» – это кто?
Он замялся:
– Не думаю, что эта структура имеет какое-то отношение к похищению Антона. Это не их методы. Я уже сталкивался с ними. Давно это было – почти три года прошло. Тогда мы с ними сыграли вничью, и будь у них какие-то козыри, вряд ли они стали бы так долго выжидать.
– И все же, что за «структура»?
– Ну, если в двух словах – татарская мафия. Хотя я бы употреблял этот термин с осторожностью: там есть фигуры не только с исламскими корнями. Помните, Таня, я упомянул об одном эпизоде с участием Гриши Орлова? Ну, когда он вытащил фирму и лично меня из одной крупной передряги? Так вот это и был тот самый случай…
И Бутковский все так же «в двух словах» рассказал мне эту историю. Три года назад у производственно-коммерческой фирмы «Бутон» появились выгодные перспективы на рынке нефтепродуктов.
(Кстати. Как я уяснила для себя, фирма «Бутон» не занималась разве что подготовкой космических полетов, да и то только потому, что в Тарасове не было космодрома. Все остальное – от розничной торговли до компьютерных технологий – входило в сферу интересов фирмы.) Так вот, перспективы перспективами, но нужны были еще инвестиции. И как-то в воскресенье на этой самой даче объявился некий полномочный представитель «структуры» с пакетом предложений – разумеется, «взаимовыгодных». Разговор не получился. По нефтепродуктам Бутковскому все же удалось тогда продвинуться, зато ему тут же дали по рукам на зерновой бирже. Было еще несколько пакостей, так сказать, средней тяжести, Олег Николаевич понял, кому надо сказать за все это «спасибо».
А как-то ранней весной заварилась каша покруче. Орлов – он тогда уже работал у Бутковского – сидел за рулем бронированного джипа, который вез хозяина с еще одним парнем из охраны в какой-то районный филиал. Наличных денег при них было немного, зато были документы, за которые «структура» не пожалела бы отдать пару-тройку своих «щупальцев». Был месяц март и – ужасающее бездорожье. Ранним утром на пустынной трассе их остановил какой-то странный патруль ГАИ. Чем именно странный, Олег Николаевич понял только тогда, когда из милицейского «уазика» вышел тот самый эмиссар, что посетил его минувшим летом… В коротком взгляде шефа Григорий прочитал все, что ему было нужно, и джип, выкинув какой-то акробатический трюк, вырвался из оцепления.
Читать бесплатно другие книги:
