Большие маневры Серегин Михаил

Дед выронил ведра, причем они перевернулись так неудачно, что облили ему старые ботинки, и вытаращил глаза.

– Что, страшно, дядя?

Тем временем Простаков развернулся, и теперь фары били ему в спину, немного света попадало и на физиономию деда.

– Здравствуйте, – промолвил старик. – Вы что, ребята, шутите?

– А чего ты тут лазишь? – шептал Простаков.

По доскам протюкал Валетов и, высунув голову из-за спин, пискнул:

– Привет! Дед, зачем тебе эта жижа?

Старик медленно подобрал емкости и теперь стоял с опущенными вдоль туловища руками, не делая попытки шагнуть с досок в сторону, так как в этом случае он по щиколотку бы ушел в жидкую, пропитавшуюся горючкой почву.

– Ребята, не надо, – отступал он обратно к озеру.

– Чего не надо? – наступал на него здоровый Леха.

Они так бы и шли, – один спиной, другой лицом, – если бы не добрались до края лужи.

– На фига тебе мазут?

Дед сжал ладони на груди.

– Ребята, не губите. Ну, у дедушки старая машина, она ведь на всем ездить может.

Резинкин также прошел по настилу и присоединился к честной компании. Теперь трое солдат стояли один за другим, и все пытались увидеть лицо дедульки, спрятавшееся за огромными бровями и бородищей. Только мясистый нос торчал.

– Ну не говорите властям, – жался дед. – Зачем вот вы озеро засыпаете, солдатики? Ведь не понимаете вы ничего.

Резинкин не выдержал:

– Не может машина ездить на этой фигне!

– Отойдите, пропустите меня. Я уеду, больше никогда здесь не появлюсь! Вот сейчас вот только досточки соберу – это мои досточки, я каждый раз с досточками приезжаю, чтоб не провалиться, – и уеду. Больше вы меня не увидите.

– Нет, старый, ты постой! Вот мы тебя к своему командиру отведем, – Валетову нравилось, что старикан боится властей.

– Ты что, хочешь сказать, что твоя машина ездит на мазуте? – не унимался Резинкин. – Этого быть не может! Сюда что только не сливали. Всякого дерьма полно.

– Отпустите! – взмолился дед. Он обернулся к озерку и ловко зачерпнул еще парочку ведерок жижи. Повернувшись, одно поставил на землю, а другое взял в руки так, что в любое мгновение мог плеснуть.

– Э, дед, ты чего? – Простаков попятился, подминая под себя Валетова, которого едва успел вытащить из-под ног здоровяка Резинкин. Все трое отступали от решительно настроенного пенсионера, который пошел на них с ведром в руках. – Ты это, ты не думай только плеснуть, придурок!

Резинкин шел последним, поэтому, наверное, и мог подавать голос, так как у остальных языки к небу прилипли.

Неожиданно Леха споткнулся и упал на спину, успев подмять под собой двоих товарищей.

– Ироды! – воскликнул дед и выплеснул на них ведро горючки.

– Да ты чего?! Твою мать!!! – закричал Простаков, силясь побыстрей подняться.

Когда они снова оказались на ногах, сбежали с настила и отступили к машине, у деда в руках горела спичка:

– Ну что, сынки, может, забудем про все нехорошее, что случилось сегодня?

Больше всех был перепачкан Простаков.

– Ах ты, сука! – вырвалось у мелкого Валетова, и кровожадный дед тут же кинул в него горящую спичку, которая не долетела и потухла прямо у ног, вымазанных в горючке.

Валетов хотел бы отскочить в сторону, да оказался спиной припертым к «Москвичу». А дед тем временем ловко снова высек огонь.

– Ну что, здоровый, ты за что хотел дедушку-то обидеть? Я ведь еще, засранцы, фрицев помню! И сыном полка был. Думаете, мы таких вот скотов, как вы, не умели обуздать? Да еще как умели! – очередная спичка потухла, и дед ее выкинул в сторону, а потом подошел вплотную к Простакову с новым фитилечком пламени. – Ну как, жить-то хочется?

Леха молчал. Ему было страшно – одно неловкое движение, и он весь вспыхнет, словно факел. Во всяком случае ему так казалось.

– Сынки, вы меня лучше не трогайте! А то дед Федот вам всем жопы подпалит! – очередная спичка догорала, и старик хотел отбросить ее в сторону, да неловко крутанулись пальцы, и она полетела прямо ему под ноги.

Леха, сам себя не помня, подпрыгнул с места назад и оказался на капоте. Старик глядел под ноги и видел, как спичка, будто при замедленной съемке, падает вниз, касается его старых ботинок, и в следующее мгновение огонь охватывает его снизу вверх.

Забравшись на крышу четыреста восьмого, Леха дернул вверх и Резинкина, и Валетова. Дед стоял внизу перед машиной и орал так, будто в следующее мгновение жизнь его должна была оборваться. И в данном контексте смысла в крике было очень много. Дед понесся было по деревянному настилу обратно к озеру.

– Ты чего?!! Ты куда?!! – орал Валетов, оставаясь в своем уме. – Мужики, сейчас будет большой костер, – Фрол сиганул вниз с крыши и побежал в степь.

Дед остановился и продолжал орать. Пламя с ботинок перекинулось на старые штаны. Он пробежал по доскам в обратную сторону, пронесся мимо машины, обогнал убегающего Фрола и светящимся факелом умчался в поле.

– Ну что, надо спасать мужика-то! – Леха скинул с себя фуфайку. И троица принялась ловить орущего и бегающего из стороны в сторону деда.

Ларев, сидя у костра, услышал вдалеке крики. Повернув голову, он увидел, что по полю бегут объятые огнем ноги – больше ничего разобрать невозможно. До этого момента в своей жизни Вадим не встречал ничего такого, что заставило бы его креститься. К своему стыду, он долго вспоминал – слева направо или справа налево надо наложить на себя православный крест, но в конечном счете решил, что трижды в одну сторону и трижды в другую будет вполне достаточно для избавления от нечистой силы.

Тем временем Леха в три прыжка догнал безумного пенсионера, повалил его на землю и накинул на ноги фуфайку. Дед продолжал орать уже после того, как на нем лежали все тулупы, имевшиеся у троицы. Пламя быстро потухло, и вскоре деда Федота посадили на землю. Он таращил глаза, хватал ртом воздух и щупал собственные ноги:

– Не сгорел, ребятки! Не сгорел! Слава богу! Ноги-то целы! Ребятки, только ткань да и волосы подпалило! А ведь даже не больно, ребятки!

Резинкин с Лехой подхватили деда под руки и подвели его обратно к машине, усадили на землю в свете фар и устроили допрос с пристрастием:

– Старый, давай колись, на фига тебе жижа из этой лужи? – Валетов заложил руки за спину и прохаживался перед задержанным, словно следователь.

Дед мотал бородою, продолжал щупать руками ноги.

– Ребята! Отпустите меня! Зачем я вам?

Резинкин, пошарив по карманам, достал собственные спички:

– Может, продолжим? – предложил он.

– Э, ты поосторожнее! – отшатнулся Простаков, будучи весь перемазанным в мазуте.

Дед глядел на солдат, его глаза наполнялись слезами.

– Ну ты чего, старик, растрогался-то? – улыбнулся Фрол. – Ты давай расскажи нам, что да как.

– Ах вы, сволочи! Маленькие ублюдки! Да кто вас понарожал таких? Ведь дедушка десять лет к этому озеру ездит, чтобы жить спокойно.

– Давай-давай, колись, старый!

– Да что ж вам дед Федот такого сделал? Аа-а!

Резинкин поднес спичку так близко, что сейчас, казалось, старик снова загорится.

– Ну что вы, что вы?! – дед сидел, щупал ноги и время от времени отмахивался от горящей спички. – Не имеете права!

Валетов неожиданно для старичка подошел с другого бока и снова поджег его. Дед вскрикнул, вскочил и побежал в поле.

Леха надулся: – Мне что, теперь его опять ловить? Пусть он горит, ну его на хрен!

Глядя на бегущего и орущего деда, Резинкин похлопал Валетова по башке.

– Ну что – убил человека.

Фрол завыл:

– Ну поймайте его! Вы чего встали? Я же не догоню этого старого пердуна!

– Как поджег, так и догоняй! – Леха улыбался, глядя на то, как старик бегает с горящими ногами по полю из стороны в сторону.

– Ну что же вы делаете, уроды?! – выл Валетов так жалостно, словно у него отобрали сладкую шоколадку. – Ну, повалите его на землю, потушите огонь-то!

– Мы и так все фуфайки изгадили, – плевал в сторону Леха.

Резинкин продолжал издеваться:

– Все, Фрол, посадят тебя! Мы тебе передачки будем носить. Хочешь, космическую кашу, а хочешь, ту же кашу, приправленную машинным маслом. Здорово? А кильку хочешь?

Дед пометался-пометался по полю, да прибежал обратно:

– Ну, тушите же! А-а-а! Не могу, жжет же! А-а-а-а!

Резинкин сжалился над пенсионером, повалил его на землю и затушил пламя.

– Ну что, – снова подошел «следователь», – будешь говорить, зачем тебе эта жижа нужна, или снова поджечь? – Фрол щелкнул пальцами, и Резинкин был уже наготове с новой горящей спичкой.

– Садисты вы! Вы хуже, чем гестапо! – отплевывался дед.

Леха, почесывая над бровями, разглядывал стойкого партизана:

– Слушай, мы сейчас, наверное, сходим по твоим доскам до озера, наберем там побольше дерьма, польем тебя хорошенько и подпалим. И никто тушить не будет.

«Следователь» подошел к огромному «палачу»:

– Ты чего! Он нам еще нужен – пока не скажет, убивать не будем.

Дед запустил грязные пальцы в собственную бороду и, сжав волосы в кулак, завыл:

– Да хрен с вами!!! Все равно же засыплете! Не дали дедушке наполнить резервуары, сволочи!

– Мы ни в чем не виноваты, ты на нас не наезжай, – Леха поднял старичка на ноги. – Куда тебе этот мазут?

– Ноги! Ноги! – выл дед. – Мне в больницу!

– Так садись, – Резинкин вежливо открыл перед дедушкой дверцу. – Езжай.

Дед уже повелся к своей машине, а Витек захлопнул перед его носом дверцу.

– Ты поедешь только после того, как нам расскажешь, что с этим мазутом делать.

Дед выл:

– Сынки, ножки больно!

Резина на дедушкину беду нарыл в карманах зажигалку. Валет выхватил ее и стал светить перед старым сморщенным носом выставленным на максимум фитилем.

– Как, будем говорить или продолжим готовиться под курочку-гриль? Тебя как, с корочкой зажарить или вроде как на пару изготовить, а, дедулька?

Фрол поднес огонек к лицу. Борода старого затрещала, он дергал головой из стороны в сторону. Вонь от нефтепродуктов перемешалась с запахом паленых волос.

– Ну что ж вы меня так мучаете?!

– Да тебя бы никто не мучил, – Леха пытался очиститься от следов мазута, но это было делом бесперспективным, так как старик выплеснул на него целое ведро.

– Вот если бы ты нам, дед, сожжением не угрожал, мы бы тебя, может быть, давно и отпустили бы, – Фрол глядел в маленькие хитрые глазки.

– Ну, ладно, ребята, ладно, ну, уже уговорили, ладно.

Троица в измызганной форме стояла в поле перед подполковником Стойлохряковым. Разглядывая обделанных подчиненных, он в то же время с интересом выслушивал болтовню Валетова, который утверждал, что дед, живущий в поселке Чернодырье, приезжает к озеру, набирает жижи и уже у себя во дворе перегоняет ее в топливо. Стойлохряков вопросительно поглядел на Мудрецкого, стоящего тут же, при этом он наморщился, так как ветерок подул ему в лицо и понес запах с солдат.

– Да мы же не в говне, товарищ подполковник! – резанул языком Валетов, но тут же поспешил прикусить этот порою вредный отросток, так как полкан поглядел на него, как на большущую вражину. Хотя он не мог быть большущей вражиной, он мог быть только маленьким, совсем маленьким таким гадом.

Тем временем Мудрецкий начал распространяться о том, что если нефть нагревать до определенных температур, то можно выделить и более легкие летучие фракции, которые, сконденсировавшись, действительно будут образовывать взрывоопасную смесь. Залив оную в бак, вполне вероятно завести двигатель.

– Да? – все больше интересовался Стойлохряков. – Это как самогонку гнать?..

– Совершенно верно, – подтвердил наученный в университете лейтенант, – все один к одному! Только изначально субстанция другая. Углеводородное сырье, так сказать.

У Простакова от этих всех россказней уши вяли. Он не понимал, как это может быть. Какой-то водород вместе с углем вперемежку – в результате какая-то нефть… Чего только не нарассказывают умные люди. Не зря у Мудрецкого звание лейтенанта, он не просто так выбился в офицеры. Все же, видать, с головой дружит даже больше, чем Стойлохряков, и если останется в армии, то может стать генералиссимусом.

Комбат не знал, какое количество песка ему придется загрузить в пруд. Но он знал другое, что до тех пор, пока задание не будет выполнено, машины будут прибывать каждое утро и их придется все разгребать и делать, что называется, вокруг красиво. Если же из этого добра можно получать бензин, так он очень был бы не против сделать небольшой запас горючки. Чего тут делов-то? Сейчас химики подгонят свою сосальную машину, заберут тонны три-четыре, и, прямо как в Чечне, начнем гнать продукт.

Но Стойлохряков не первый день жил на свете и, прежде чем заняться какими-либо глобальными экспериментами, предложил Мудрецкому и заляпанным гражданам выяснить у старичка по прозвищу дед Федот все более подробно.

Найти местного Менделеева оказалось делом несложным. Дело в том, что он никуда не делся, обратился в местную больничку, где синим по белому в карточке резал глаз его адрес. Сестричка, выдававшая солдатикам данные, морщила все время свой прелестный носик, так как, несмотря на то, что бойцы сменили одежонку, от них весьма и весьма разило.

С досады Резинкин, вспоминая миленькое личико девушки, нюхал сам себя, стоя на крыльце:

– Надо было в баню сходить.

– Да, – съязвил Валетов, – а то она на тебя не запала. Ален Делон ты наш, мать твою!

Домик деда Федота отличался от соседских ухоженностью, как видно, старичок много времени тратил на соблюдение порядка и не жалел сил на превращение собственного уголка обитания на грешной земле в некое подобие рая. Постучавшись в свежевыкрашенную темно-синюю металлическую калиточку, троица наконец добилась-таки того, что дедок выполз к ним навстречу. Причем обе ноги, выглядывавшие из-под черного хозяйственного халата, были перебинтованы и обуты в старые галоши.

– А-а-а! – Дед схватился за опаленную сегодняшней ночью бороду.

Лейтенант поспешил успокоить пенсионера:

– Не волнуйтесь, давайте забудем все наши распри! У меня к вам предложение от нашего командования.

Как выяснилось, старичка песок интересовал и даже очень. В обмен на полкузова он с готовностью поделился секретом изготовления горючей жидкости для двигателя собственного автомобиля путем перегонки имеющихся в озере отбросов.

Как оказалось, на протяжении десяти лет дед не тратился на горючку, так как мог спокойно подъехать к озеру и набрать в нем столько жижи, сколько надо. Затем перегнать все это дело и в конечном счете залить продукт в бак и кататься на здоровье. Кроме того, он умудрялся еще продавать бензинчик соседям, и те никогда не были в обиде на него. По странному стечению обстоятельств никто из Чернодырья больше не проявлял интереса к загаженному оврагу около вертолетного аэродрома, и, что называется, дед в этом вопросе был монополистом.

Лейтенанту очень быстро удалось убедить его в том, что лужа будет засыпана. Старик только вздыхал и пожимал плечами.

– Вот я поэтому, ребята, как увидел, что конец моей халяве, так решил бочку, что у меня на огороде, всю наполнить, чтобы впрок хватило. А бочка неплохая, у меня туда тонны четыре влезет. Я ее почти-почти добрал, вот еще бы три ночки съездил бы – и как раз бочка полная! А дальше закапывайте, что же делать. Только сразу скажу, отходов много. А если не приладишься, то ничего путного не получишь.

– Ну-ну, ну-ну, – успокаивал его солидно Юра. – Это все мы в книжках прочитаем.

– А книжки – дело нужное, еще как нужное, – соглашался с ним дед. – Без книжек я ничего бы никуда бы, а так у меня свое предприятие, можно сказать. Конечно, сырье дармовое. Ну а если бы нефть была, я бы разбогател. Видишь, даже с отходами и то как обращаюсь – в горючку превращаю! Только температуру надо выдерживать. Целая наука.

Дед недолго мялся и показал солдатам свою собственную установку по перегонке нефтяных отходов в горючку.

– Мало получается, – сетовал он, указывая на бочку, опутанную вольфрамовой нитью. – Вот греешь ее, а ведь надо, чтоб точно-точно жар держать, до полградуса! А до полградуса не выходит, потому как на улице в доме-то бабка ругается моя, если я начинаю коптить. Только свежий воздух ей нужен. А выдержать-то точно не удается. Но мой «Москвич» все проглатывает!

– И какой же выход? – с интересом лейтенант смотрел на вьющийся змеевик, один конец которого был впаян в бочку, а другой – заправлен в узкое горлышко бутылки.

– Да ну как, – дед помялся. – Вот литр этой дряни зальешь, и с него только можно граммов сто бензина получить. Это ж все отработанное уже, никому не нужное. Это я уж так. Там ведь и вода, и мазут. В основном же все повыпаривалось, так, по мелочи выходит. Дед, можно сказать, балуется.

– Это что получается, бочку столитровую ты набираешь, да? И с нее получаешь аккуратно десять литров?

– Да, все так! Вот дедушка сходит десять раз с двумя ведерками к озеру, сольет их к себе в багажничек, там у меня емкость уже приспособлена, приедет сюда, перельет – и через день у него двадцать литров бензинчика. А разве плохо? Я ведь на пенсии. Бизнеса с этого никакого, а для себя можно.

Лейтенант разглядывал градусник, торчащий из бочки, и дул губы:

– А куда ж остальное деваешь?

– Хе, – старик ухмыльнулся, – а для остального у меня печка. Если мне вот надо баньку стопить или дом зимой обогреть, думаешь, углем топлю или дровами? Не-ет, сынок, мазутом! И жил я, и не думал, что когда-нибудь закончится лужа-то моя…

Пока лейтенант выяснял, каким образом регулируется температура нагрева исходной смеси, Валетов и компания стояли, облокотившись на четырехкубовую бочку, и рассматривали ухоженный двор деда.

– А дед-то жирует, – глядя на розы, сообщил свое мнение Резинкин.

– Да, – Валетов достал сигарету, отобрал у Резины коробок спичек, чиркнул, закурил и лихо выбросил непотушенную спичку в бочку. – А чего ему не жировать? Он, видишь, кулак! Если он бензином торгует, то у него денег немерено.

– Да ну, – отмахнулся Простаков. – Какие тут с этого деньги?

– Да ты чего! – вытаращил глаза Валетов. – Он со своей установкой, наверное, сто литров в день гонит. Это круче, чем на самогоне.

– Сто литров, – не поверил Леха, – не может быть.

К солдатам пришаркал дед и следом за ним Мудрецкий.

– А вот, лейтенант, гляди. Вот это вот та самая бочка, в которой я мазут и храню.

Прежде чем Валетов позволил собственным глазам вылезти на лоб, он инстинктивно пригнул башку. Огромная ладонь просвистела у него над теменем и хлопнула по железке.

– Ты, придурок, мать твою! – заорал Резинкин, отскакивая от бочки.

– Что такое? – не понял лейтенант.

– Да он туда незатушенную спичку выкинул!!!

– А-а! – закричал дед и понесся прочь от возможного эпицентра взрыва.

– Да нет, это с тридцать секунд назад было, – успокаивал всех Фрол. – Не волнуйтесь, не волнуйтесь! Вон пускай здоровый посмотрит, там ведь ничего не горит.

Леха подчинился лейтенанту и проверил: спичка благополучно потухла в верхних слоях жидкости.

– Сделаем следующее, – сообщил Мудрецкий, когда вернулся старик. – Уменьшим температуру нагрева для того, чтобы получить более качественную смесь.

– Да нет, надо книжки почитать вначале, – запротестовал старик.

– Ничего, все будет нормально, – успокоил лейтенант. – Получим не сто граммов с литра, а пятьдесят, но качественного. Это я уверяю. Я все точно помню.

Дед хотел было спорить с молодым, но в конечном счете решил подчиниться. Перспектива получить более качественный бензин, который, по заверению лейтенанта, мог подойти не только для его четыреста восьмого «Москвича», но и для современных иномарок и за который можно было бы получать неплохие деньги, очень даже его обрадовала, так как его обещали привлечь к перегонке всего имеющегося озера. У Стойлохрякова в голове уже роились грандиозные планы.

Об иномарках Мудрецкий думал во вполне конкретном направлении. Если он полученной смесью заправит «Ауди» подполковника, и та поедет, то это будет просто замечательно. Ему, может быть, премию денежную дадут за находчивость!

После разговоров перешли к делу. И уже к трем часам дня было получено пять литров отличного, по понятиям лейтенанта, бензина, который можно было бы заливать в любой движок, и он потянет – сто пудов!

– Ну что, дед, попробуем? – размахивая в воздухе пластиковыми бутылками с горючкой, интересовался у деда Федота Мудрецкий.

Хозяин супил брови, выставляя себя непонимающим:

– Это как это?

– А вон сейчас у тебя «Москвич» стоит, – продолжал мягкую атаку лейтенант. – Посмотрим, как она – справляется или нет.

– Ты чего? Все кольца, клапана мне пожжешь! – начал возникать старый.

Но Юре удалось убедить деда в том, что с одной-двух минут работы ничего с его машиной не случится. Зато потом – горы песка и еще несколько десятков литров горючки! Разве это плохо? Старик мялся, но в конечном счете позволил залить в машину только что полученный продукт.

Раза с третьего некогда гордость российского автомобилестроения завелась и, тихонько урча, стояла во дворе.

– Ну что, может прокатимся? – тер ладони лейтенант, открывая двери. – Мужики, прыгайте!

– Э, да вы чего, да вы куда?!

– Так надо же проверить, – не отставал лейтенант.

– Ладно, тогда я за руль сяду. – Дед выгнал Резинкина с места водителя. – Все же моя машина!

Витьку пришлось открывать ворота. Газанув легонько, дед взвизгнул от удовольствия:

– О как прет! Ну ты подумай! Лейтенант, ты прав, пусть больше в отходы уходит, зато какой бензин, а!

Ворота были закрыты, и все нефтяники расселись по местам.

– Ну, сейчас рванем! Дед, давай!

И дед дал. Включил первую, затем вторую, машина легко разогналась, и старик стал даже немножко нервничать:

– Ох, смотри как тянет! Прямо вот чувствуешь, как мотор из-под капота вырывается! Это же сколько дури?! О как! – У старика горели глаза. – Машина как заново родилась!

– Так что, может, на трассу выйдем? – подначивал лейтенант, которому ради спортивного интереса хотелось узнать, сколько же из этого четыреста восьмого можно выжать спустя тридцать пять лет после его дня рождения.

Машина ревя вышла на трассу. Пятидесятисильный движок показывал чудеса. Несмотря на то что кабина была забита мужиками, машинюшка шла довольно резво.

– Давай, дедуль, туда-сюда пару километров для пацанов!

Пассажиры пооткрывали стекла, расселись поудобнее, расслабились в машине. Дед, довольный полученным продуктом и слаженной работой двигателя, легко вошел в горку и пошел вниз.

– О-о! – Машина разогналась до восьмидесяти километров, и дед покрепче сжал баранку и начал притормаживать.

– Да ладно, – толкнул его в плечо лейтенант. – Давай посмотрим, до ста дойдет или нет под горку-то. Чего бояться?

И они посмотрели. Машина разогналась до сотни, гора к этому времени как раз закончилась, началось пологое плато, по которому ровненько-ровненько бежала асфальтовая ленточка. Машина шла девяносто пять – девяносто, потихонечку начала снижать скорость, но, не желая уменьшать удовольствия, дед взял да и вдавил акселератор вниз до отказа.

Раздался грохот и скрежет. Двигатель вместе с передними колесами покинул капот и начал существовать в пространстве отдельно от металлического кузова. Разогнавшись, силовой блок унесся вперед, оставляя скрежетать основную часть кузова по асфальту и заставляя перепуганных пассажиров схватиться друг за друга или же за приборную панель.

Дед продолжал сжимать в руках баранку, глядя через лобовое стекло, как с грохотом уносится вперед его двигатель и передняя пара колес. Удалившись от автомобиля метров на тридцать, агрегат взорвался в воздухе, после чего колеса пролетели метров двадцать и скрылись в посадках, оставив позади себя в воздухе дымовой шлейф от паленой резины.

Дед Федот с открытым ртом от увиденного и мокрыми штанами от страха испытывал в глубине души противоречивые чувства: с одной стороны, как и всякий мужик до конца дней своих остающийся где-то пацаном, он был «приколот» тем, что случилось с его машиной. Рвануло здорово, да и колеса весело улетели! Никогда не знаешь, какой конец тебя ждет. Он с тоской провел рукой по приборной панели и глядел вдаль, туда, где на обочине дороги лежал раскуроченный двигатель.

Первым опомнился Валетов, услышав тихое журчание:

– Из бака течет, мать вашу! – воскликнул он.

Народ предпринял срочную эвакуацию. Как только здорового Простакова смогли выцарапать с заднего сиденья и свалить его на обочину, раздался взрыв. Осколки взвизгнули в воздухе и разлетелись в стороны, к счастью, никого не задев.

Фрол поднял голову. Раскуроченный остов – вся память от четыреста восьмого «Москвича».

Дед Федот, потрясенный тем, что случилось с его машиной, после второго взрыва сидел и тихонько плакал, а заботливый Валетов, вытащив постиранный кусок простынки, используемый им как платочек, промокал деду слезы. Но он не успевал за ручьем чувств, и очень многие капельки скрывались в паленой густой и седой бородище.

Доложив Стойлохрякову о результатах проведенного эксперимента один к одному, точно так, как это и случилось, Мудрецкий не забыл упомянуть о моральной травме владельца автомобиля, но комбата никак не проняло данное замечание.

– Он в течение десяти лет нашу Родину-мать обворовывал, – сообщил собственные мысли начальник, – и нечего старичка жалеть. Другое дело, что вы все живы остались, вот здесь вы молодцы! Никаких к вам замечаний. Лейтенант, отправляйтесь обратно на объект, будем засыпать озеро на хрен. Не дай бог, еще какой-нибудь умник вроде вас найдется и перегонит там из говна в золото продукты. Как вы там говорили… углеводороды? Нет, Мудрецкий, никаких родов нам не надо! Все убрать к чертовой матери, чтоб чисто было! А старику, пусть не переживает, отвезите машину песка. Главное, чтоб все тихо было и никаких жалоб.

– Да, товарищ подполковник, – согласился Юра, – главное, чтоб он не жаловался. Ведь это ж я гнал-то. Он только смотрел.

– Талант у тебя, лейтенант. Пора тебе еще одну звездочку на погон пристраивать.

– Неужели! – встрепенулся Мудрецкий.

– Иди-иди, вот как озеро засыпешь, так и о звездочке поплотнее покумекаем.

Счастливый Мудрецкий вылетел от подполковника, и чувства переполняли его. Он знал, что на второй год службы многие лейтенанты становятся старлеями, но как-то не думал, что это может коснуться и его. Здорово! Пришел лейтенантом, уйдешь старшим лейтенантом. А может, удастся и до капитана дослужиться за два года-то. Но тут Мудрецкий был не прав, он и сам знал о том, что получить еще одну звездочку за два года просто невозможно!

С ликвидацией нефтяного болота было покончено за три недели, и причем малой кровью – стелили деревянные настилы, спасибо за идею деду Федоту, по которым машины подходили к «воде» и сбрасывали туда песок. Оставалось лишь перекладывать доски и помогать водителям точно въезжать на настил.

Изредка появлялся дед Федот, смотрел на то, как закапывается любимое в его жизни озеро, потом шел к Мудрецкому и, несмотря на то что тот практически похоронил его «Москвич», здоровался. Курили в стороне от работ сигаретки, и всякий раз Федот пытался начать разговор о как бы причитающейся ему денежной компенсации со стороны лейтенанта за утраченный автомобиль. Но Юра был не промах и, философски рассуждая о жизни, уводил течение разговора в сторону. Так на протяжении всех работ деду и не удалось выжать из лейтенанта ни гроша. А вот наливать Мудрецкий деду наливал, благо тот теперь безлошадный. Так что если в пути до хаты и собьет кого, то большого ЧП не выйдет. Тело у деда мягче, чем его «Москвич», хоть и не намного.

К концу третьей недели Федот уже приходил не для того, чтобы поклянчить денег, а просто ради выпивки, и лейтенанта это вполне устраивало. Он поил старичка и порою слушал его разговоры о том, как тот строил Куйбышев, бывшую и нынешнюю Самару, так как много-много лет назад был прорабом.

Дед подстриг паленую бороду, и теперь она аккуратно окаймляла его широкое лицо – выглядеть он стал лет на десять моложе. А после того уж, как напивался, душа его уносилась обратно лет на шестьдесят, и лейтенанту казалось, что рядом с ним его ровесник.

Закончив с экологической катастрофой, весь взвод вернулся обратно в казарму и был рад-радешенек принять телом и душой баньку. Смыть с себя запах бензина, солярки, масел и мазута.

Следующим утром злой Стойлохряков вызвал к себе дембеля Петрушевского и Резину. Оба механика-водителя не догадывались, что же им предстоит, и поэтому влегкую нервничали. Езда в дальние края после трехнедельного пребывания на вонючем воздухе в кайф не катила.

В кабинете у Стойлохрякова уже сидели майор Холодец и взводник Мудрецкий. Стойлохряков выслушал доклад о прибытии и позволил обоим водителям сесть за стол. Поглядев на своих подчиненных, он сообщил следующее:

– Как вы знаете, к нам едут из НАТО.

О визите иноземцев солдаты были наслышаны и не удивлялись тому, что в части ведется интенсивная подготовка, то бишь территория приводится в состояние музея. Все французские Людовики с ихними фонтанами и луврами отдыхают. По сравнению с территорией отдельного мотострелкового батальона ихние сады – загаженный свалкой пустырь.

– Наши генералы-затейники, мать их, – произнес первую фразу комбат и поглядел на грустного Холодца.

– Да они вообще без матерей, – согласился майор.

– Так вот, – Стойлохряков глядел то на одного водителя, то на другого, – у меня к вам вопрос. Может быть, вы мне сразу на него и ответите. Кто из вас лучший?

Петрушевский сделал шаг вперед, приложил руку к кепке и звонко и четко доложил, что таковым является только он и он один.

Для Резинкина служба не прошла даром, и чего-чего, а борзеть он тут уже научился прилично. Поэтому, не дожидаясь, пока Петрусь закончит восхвалять себя во всех красках, также шагнул и сказал, мол, сомневаюсь в правоте младшего сержанта Петрушевского.

Столь наглый поступок был отчасти продуман, так как за Петрусем не было никакой силы. Хоть он и был дембелем, уважаемым человеком, тем не менее поспорить с ним было вполне возможно.

Комбат залоснился от удовольствия. Профессиональная гордость – это хорошо.