Черноморский Клондайк Серегин Михаил

ГЛАВА 1

На надавливание клапана акваматик отозвался сиплым шипением выпускаемого воздуха.

«Порядок», – Иннокентий отвернул вентиль до упора, поднял тяжелые баллоны и нацепил ремни на плечи.

Шланг с акваматиком на конце бросил за плечо, застегнул пояс, нацепил на лоб маску, поднял длинные черные ласты фирмы «Акванафт» и направился к урезу воды. Белый плотный песок не проваливался под голыми ступнями. Палатка синела на берегу, возле нее был свален немудреный скарб. На шее болтался алюминиевый номерок от камеры хранения, в которой он оставил документы и немного денег. Поэтому прятать особо было нечего, да и не от кого.

Начало лета. Иннокентий глубоко вдохнул теплый, пахнущий солеными водорослями воздух и плюхнулся в воду. На задницу. Вода еще не слишком прогрелась, поэтому его тело покрылось мурашками. Набежавшая волна легко подкинула его и снова оставила на песке. Бросив ласты в воду, он нацепил одну из них на ногу прямо в воде, чтобы не скрипела калоша, и потянулся за второй, которая плавала рядом. Теперь можно и нырнуть.

Он повернулся спиной к морю, чтобы плавники ласт не мешали идти, и двинулся назад. То есть вперед. В этом месте берег был пологий, уходящий вглубь медленно, но верно. Слева белел невысокий откос, вклинившийся в море отвесной стеной. Знатное местечко. Когда-то здесь, на месте современной Анапы, стоял древний город Горгиппия. Веков двадцать-двадцать пять тому назад. Даже представить себе это время было почти невозможно.

Иннокентий выбрал местом своего пребывания участок побережья в нескольких километрах от города. Понятно, что обнаружить здесь что-нибудь стоящее было гораздо сложнее, но район Анапы не представлял интереса для археологов. В том смысле, что раскопы становилось проводить все сложнее, так как Анапа стояла прямо на фундаменте древней Горгиппии.

Поэтому Иннокентий остановился здесь. Подальше от городского шума.

В древние времена почти по всему побережью Черного моря были раскинуты города, городишки и поселки. Так что и тут оставалась возможность наткнуться на какую-то древность.

Зайдя в море по грудь, Иннокентий опустил лицо в воду и взял в рот загубник. Несколько раз потянул в себя сжатый воздух, проверяя работу аппарата. Надел маску и снова опустил голову в воду. Мелкая рыбешка скользила у дна, разыскивая пищу. Он еще раз глубоко вдохнул и, бросив руки вперед, оттолкнулся от песка. Пузырьки выдыхаемого воздуха весело лопались на поверхности воды.

Пробравшая его на берегу дрожь сразу прошла, и все тело наполнила бодрящая свежесть. Иннокентий втянул в себя воздух через нос, чтобы маска плотнее прижалась к лицу, и медленно заскользил над дном.

Воздуха в баллонах должно было хватить минут на двадцать-тридцать; он забил их до двухсот атмосфер. Даже немного больше. Сперва песок был голый, словно коленка, потом стали попадаться одиночные осколки глиняных сосудов, некоторые из которых были покрыты черным лаком.

Они не привлекали его внимания. Это были маленькие кусочки обожженной глины, которые можно было всучить разве какому-нибудь провинциальному музею, у которого, как обычно, нет на это денег.

Пробороздив над дном, как летательный аппарат, в течение десяти минут, Иннокентий стал забирать правее, в сторону города. Здесь осколков стало больше, но они, по сути, его не интересовали. И вот в песке что-то тускло блеснуло. Иннокентий замедлил ход и, лениво двигая ластами, завис над заинтересовавшим его объектом. Кажется, здесь…

Слегка поводив рукой над песком, который, поднимаясь, начал падать белесой пеленой, он заметил на дне какой-то цилиндрический предмет.

Взяв его в руки, он всплыл на поверхность, чтобы как следует рассмотреть находку и не расходовать зря воздух. Снял загубник и маску. Разочарованию его не было предела. Он держал в руках свинцовую трубку, которую рыбаки используют в качестве грузила для сетей. Трубка была длиной сантиметров десять и около двух сантиметров в диаметре.

«Черт побери, надо же», – Иннокентий собирался бросить находку в море, но что-то заставило положить ее в болоньевый мешочек, прикрепленный к запястью руки. Он вдруг вспомнил, что на таких трубках лет сорок назад нашли древнегреческие и древнеримские письмена.

«Может, и здесь что-то будет», – подумал он, опуская трубку в мешочек. Он посмотрел на берег, до которого было около трехсот метров. Надев маску и зажав загубник акваматика, снова погрузился в светло-зеленую воду. Видимость была приличной: слой шириной в десять-пятнадцать метров просматривался прекрасно. Голубовато-зеленая вода усиливала резкость лежащих на дне предметов и увеличивала их в размерах.

«Если сегодня ничего не попадется, снова зря растрачу воздух», – подумал Иннокентий.

Ничего не стоящий на поверхности воздух, забитый в баллоны, приобретал большую ценность. Об этом тем более стоило подумать, что денег на прожитье оставалось в обрез.

Родившись неподалеку от Анапы, он еще в детстве переехал с родителями в столицу, где закончил археологический институт. Теперь он мог считаться «дикарем». Тем более что родственников в этом краю у него не было. За несколько лет археологической практики Иннокентий стал привычен к жизни в палатке. Разбив ее на берегу, он почувствовал себя как дома. До ближайшего населенного пункта было не меньше шести километров, поэтому никто из местных жителей сюда не забредал. Иннокентия это устраивало. Ему давно наскучило общение с приятелями и знакомыми, беспардонно вламывающимися в его одинокую комнату в Филевском парке.

До центра Москвы оттуда можно было добраться минут за тридцать.

Шлепнув ластами по поверхности воды, он снова погрузился на дно. Эти песчинки и редкие камушки, возможно, когда-то валялись под ногами древних. Представив себе двадцатипятивековое расстояние во времени, Иннокентий чуть не захлебнулся. Ага, что-то есть! Приблизившись ко дну, он поднял кругляшок, чем-то напоминавший монету. Это и была монета.

Только отчеканенная в далекой древности. Истинную ее ценность можно было установить лишь на берегу. Настроение тут же поднялось. Найденные вещички можно будет с большой выгодой спихнуть перекупщикам. Через несколько минут он нашел еще две монеты, одна из которых была явно горгиппийской или даже синдской. Да еще перстень с голубоватым камнем.

По некоторым сведениям, дошедшим из глубины веков, по соседству с древней Горгиппией располагался город Синдская Гавань. Только эти сведения не подтверждены современными раскопками. Кое-кто считает Синдскую Гавань и Горгиппию, то есть современную Анапу, одним и тем же местом. Вопрос не из легких. Иннокентию, впрочем, было на это наплевать.

То есть не совсем, конечно, наплевать. Знания по археологии позволяли ему устанавливать хотя бы приблизительную стоимость находок, так что перекупщикам не удавалось его облапошить.

Подобрав еще одну монету и почувствовав, что воздух в акваланге заканчивается, он выбрался на берег. И увидел, что возле его палатки стоит джип серо-зеленого цвета.

Сдернув маску и выплюнув загубник акваматика, он сел в воду и принялся стаскивать ласты. Несколько человек в легких одеждах направились от джипа к нему. Шли они вразвалку, не замечая ничего вокруг. Но Иннокентий тут же почувствовал селезенкой, что волнует их не прибой, а именно он.

«Черт вас принес», – ругнулся он, стаскивая ласты. В походке громил читалась угроза. Взгляды были еще красноречивее. На толстощеких мордах черным стеклом поблескивали очки, но даже короткого взгляда Иннокентию хватило, чтобы и через тонированную мглу уловить неприязненный напор спрятанных зрачков.

– Хау ду ю ду, ныряльщик, – на чистом русском произнес первый, который остановился так, что набегавшие волны почти касались его кожаных испанских туфель.

Эти туфли. Они были плетеные и коричневые. Из их прорезей торчали нестриженые ногти.

– Морнинг, – вежливо ответил Иннокентий, потому что было еще утро…

Он поднялся, стоя в воде, держа в одной руке «акванафты», а в другой – мешочек с находками.

– Иди-ка сюда, – поманил его к себе первый пальцем, похожим на вареную сардельку.

Теперь Иннокентий мог его хорошенько рассмотреть. «Мятый» бежевый пиджак с закатанными рукавами, из-под которых выглядывали гладкие белые руки с черной порослью. Легкие льняные штаны, почти белые, широкие, с отворотами. Кремовая рубашка. На запястье – дорогие, отсвечивающие серебром часы. Два сопровождавших франта парня были одеты примерно так же, только чуть скромнее. Штаны и пиджаки не такие мятые. Рубашки – серо-голубые. На ногах – что-то вроде греческих сандалий. Единственное, что их роднило, – это красные толстые морды и темные очки.

– Чего?

Выйдя из моря, Иннокентий бросил ласты на песок и принялся снимать акваланг.

– Ты откуда такой взялся? – растянул толстые губы в улыбке мордастый.

– Чего вам, ребята? – Иннокентий постарался спрятать мешок за спиной, но его жест был замечен.

– Вон того, – показал мордастый. – Дай сюда.

Иннокентий не без сожаления протянул мешок, прикидывая, что там могло быть находок на пару тысяч долларов. Да и то, если продавать здесь. В Москве же они потянули бы вдвое, а то и втрое дороже.

Монеты можно было спихнуть каждую долларов по триста, а перстень нужно было еще разглядеть. Но не получилось. Мордастый вывалил находки из мешка себе на ладонь и принялся их рассматривать. Двое других тоже склонили головы над его клешней.

– Что же ты, блядь такая, решил ограбить нас? – Мордастый поднял голову и пронизал Иннокентия убийственным взглядом.

Иннокентий знал, что занимается промыслом нелегальным, но эти парни совсем не походили на представителей правоохранительных органов, следящих за порядком на своей территории. Он не чувствовал своей вины, но вступать в пререкания было небезопасно. Все-таки их было трое.

– Может, договоримся? – неуверенно произнес он, поеживаясь, так как на воздухе было прохладно.

– Леха, – один из дружков мордастого посмотрел на своего предводителя. – Может, утопим гада?

– Погоди, Сальмон, – покачал головой Леха, – а вдруг парень правил не знает?

– Я ничего не знаю, – подтвердил Иннокентий. – Сколько ездил – ничего. А здесь вы. Если что, я готов поделиться.

– Делиться надо, – довольно кивнул Леха, – только думать раньше надо было.

– Так я первый раз.

– П…шь, друг, сам сказал, что ездишь давно.

– Раньше ездил, – поправил его Иннокентий.

Леха ссыпал побрякушки назад в мешок и затянул ремешок.

– В общем так, братан, – перевел он взгляд на Иннокентия. – На первый раз тебя прощаем.

– Хорошо, – обрадовался Иннокентий, протягивая руку за мешочком.

Но его ждало разочарование. Леха отдавать ему ничего не собирался.

– Не-ет, – его студенистое лицо скривилось от улыбки. – Этого ты не получишь. Это будет твоей платой за сегодняшний день.

– Да вы что, ребята?! – сделал попытку к сопротивлению Иннокентий. – Там же побрякушек на две тонны баксов, если не больше.

– Да? – толстомордый от удивления даже приподнял очки. – Ты что-нибудь в этом сечешь?

– Учился, – буркнул Иннокентий.

– Ученый, значит. Век живи – век учись. Ничего, следующий раз еще умнее будешь. С завтрашнего дня будешь отдавать половину от всех находок, понял? Скажи спасибо, что у нас хорошее настроение и мы тебе ребра не переломали. Пошли, покажешь, что у тебя в палатке, – добавил он.

Поняв, что все его труды пошли насмарку, Иннокентий ударился не то чтобы в панику, но в протест. Кровь в его жилах заиграла. Он не сомневался, что мордовороты прошмонают палатку и найдут и те несколько монеток, которые ему попались вчера и которые он не успел еще реализовать.

Сегодня нужно было забивать баллоны, а денег почти не осталось. Да это просто грабеж среди белого дня! Три красные насмехающиеся рожи поплыли у него перед глазами.

– Ну, чего стоишь? – с угрозой в голосе сказал Леха, видя, что Иннокентий не двигается с места. – Тебе помочь?

Он посмотрел на своих подручных.

Иннокентий не стал ждать, пока ему «помогут». Слабо отдавая себе отчет в своих действиях, он метнулся к Лехе. Левой рукой ухватил мешочек со своими находками, болтавшийся на его запястье, а голову вонзил в толстое брюхо братка. Леха успел только громко охнуть.

Иннокентий упал вместе с ним, но, перекатившись через голову, тут же вскочил на ноги, сжимая мешок с находками в руке. Лехины приятели, видно, не ожидали от Иннокентия такой прыти. Они на секунду замешкались, потом один из них наклонился к своему старшему товарищу, а второй сделал движение в сторону Иннокентия.

– Ну, сука, ты сам напросился! – рявкнул он и бросился на Иннокентия.

Только тот оказался проворнее. Он врезал приблизившемуся братку по яйцам и, разбежавшись, нырнул в воду. Проплыв под водой метров пятнадцать, вынырнул и оглянулся. По берегу с пистолетом в руке метался взбешенный Сальмон – тот, которому повезло больше остальных – и орал благим матом.

– Вернись, падаль, мы тебя все равно уроем! Сука потливая! Теперь тебе не жить! Ты на кого руку поднял, шваль?!

Леха и браток, которому Иннокентий зарядил в пах, видно, еще громко говорить не могли, хотя Леха пытался подняться на ноги. Его приятель лежал на песке, свернувшись калачиком, зажимая руками свои гениталии.

Сальмон передернул затвор пистолета, забежал по колено в воду и прицелился в Иннокентия, но Леха его остановил.

– Ты что, придурок, засветить нас хочешь? – проурчал он. – Опусти пушку.

– Леха, да он же… эта гнида… А-а-а… Все равно не уйдешь, говнюк! – заорал он, отчаянно размахивая пистолетом в воздухе.

Потом вдруг выбежал на берег, спрятал пистолет в карман и ринулся к палатке. Налетев на нее, принялся с остервенением кромсать ее ножом.

Не став ждать окончания представления, Иннокентий лег на грудь и поплыл в открытое море. Он запретил себе думать о том, что его ждет и как он выкрутится из создавшегося положения. Рассекая поверхность воды сильным движением рук, он плыл и плыл все дальше от берега. Эти простые движения и освежающая вода заставили его немного успокоиться. Проплыв несколько сотен метров, он перевернулся на спину и, раскинув руки, лег на воде. В чистом голубом небе розовато-белыми треугольниками плескались чайки. Изредка одна из них отвесно падала на воду и снова взмывала в воздух, держа в клюве мелкую рыбешку.

Теперь можно было спокойно подумать. Положение было аховое. Так сперва показалось Иннокентию. Он поднял голову и поглядел в сторону берега.

Серо-зеленый джип все еще стоял на том месте, где еще недавно была палатка. Теперь ее уже видно не было. Эти парни наверняка обнаружили те монеты, что он нашел вчера. «Дурак, – мысленно выругал себя Иннокентий, – нужно было хотя бы закопать их в песок».

Эти люди ведь могут дожидаться его до самого вечера… Не может же он плавать сутки напролет! Как назло, засосало под ложечкой – Иннокентий сегодня даже не позавтракал. Нет, нужно возвращаться. Только не на старое место, где его поджидали бандиты, а плыть за утес. У него еще есть немного денег, да и сегодняшние находки, которые удалось отобрать у бандитов, тоже кое-чего стоили.

Когда решение было принято, Иннокентию стало легче на душе. Оказывается, все не так уж и плохо. Он уже не думал о том, как он в одних плавках будет добираться до камеры хранения, что будет делать дальше. Кривая выведет. Куда-нибудь. Хорошо еще, что номерок от камеры хранения был у него на шее. Он проверил, на месте ли цепочка, и поплыл дальше.

Утес, за который Иннокентий решил перебраться, выступал в море метров на двадцать-тридцать и протянулся вдоль побережья примерно на сотню метров. Добраться сюда с берега было проблематично, если вообще возможно, так как от берега его отделял поросший густым лесом невысокий холм.

Так что братки вряд ли сюда проберутся на своем джипе. Да и не видели они, куда он направлялся.

Впрочем, место оказалось не совсем необитаемым. Еще издалека Иннокентий заметил у берега что-то вроде небольшого рыбачьего баркаса. Что он тут делал, было не вполне понятно, так как местность кругом была пустынной. Нащупав ногами дно, Иннокентий медленно пошел к берегу.

Он шел тихо, поэтому она его сразу не заметила. Прикрытая со стороны моря баркасом, на песке, подставив спину солнцу, лежала нимфа. Легкий золотистый загар ровным слоем покрывал ее стройное тело, только светлые пятки розовели, как мясо креветок. Тяжелые каштановые волосы падали на спину тяжелым каскадом. Как и положено нимфе, она была совершенно голой. Перед ней валялась какая-то книжица, страницы которой она переворачивала с томной грацией. Иннокентий невольно залюбовался незнакомкой.

Словно почувствовав его взгляд, нимфа лениво обернулась.

– Блин, нигде от них не скроешься, – без тени смущения произнесла она и снова принялась за чтение.

Иннокентий продолжал молча стоять, переваривая услышанное.

Нимфа ожила и заговорила современной прозой.

– Ну что, так и будешь стоять? – Нимфа как бы нехотя перевернулась на спину и села, опершись руками на песок.

Груди у нее были тоже что надо. Не слишком большие, но высокие, с темно-коричневыми кругляшками вокруг сосков. Черные волосы на лобке аккуратно пострижены в виде прямой полоски, заканчивающейся между ног. Немного подумав, она достала из-за спины книгу и положила ее на полоску. И рассмеялась своему запоздалому стыдливому жесту.

– Что это у тебя? – Едва шевеля пухлыми губами, она уставилась Иннокентию чуть пониже живота.

– Что? – Он посмотрел вниз и только теперь вспомнил, что сунул в плавки мешок с находками. – А это… – Он быстро выудил из плавок мешок и спрятал его за спину. – Так лучше?

– А ты ничего. – Нимфа беззастенчиво разглядывала Иннокентия. – Ладно уж, садись, раз пришел.

Она подвинулась, уступая ему место на тонкой хлопчатобумажной подстилке.

– Иннокентий, – слегка смущенно представился он, присаживаясь рядом. – Можно просто Кеша.

– Галина, – улыбнулась нимфа.

– А тебя что, тоже ограбили? – Он посмотрел по сторонам, ища ее вещи и не обнаруживая даже кончика пояска или туфли.

– Почему «тоже»?

– Потому что меня только что грабанули. Трое на серо-зеленом джипе, – уточнил он.

– Такие мордастые? – Галина поднесла ладони к своим бархатистым щекам.

– Ага, – кивнул Иннокентий.

– Это Леха, «шестерка» Хазара, – усмехнулась она.

– Ты их знаешь? – осторожно поинтересовался Иннокентий, сомневаясь: не вляпался ли он снова.

– Немного, – уклончиво ответила Галина. – Чем же ты им не угодил? – в свою очередь спросила она.

Решив, что скрывать все равно бесполезно, Иннокентий в двух словах изложил ей суть проблемы.

– Я мешок схватил – и в море, – закончил он, – потом лодку твою увидел.

– Так ты Лехе по яйцам залепил? – весело рассмеялась она. – Молодец! Теперь он из тебя шашлык сделает.

– Это мы еще посмотрим, – угрюмо произнес Иннокентий, – но сперва мне нужно как-то решить проблему с одеждой. Немного погреюсь, пойду погляжу, может, что-нибудь оставили.

– Вряд ли, – продолжая улыбаться, покачала головой нимфа, – ты их сильно огорчил, мягко выражаясь.

– Надеюсь, ты не собираешься меня заложить?

– Еще чего! – фыркнула она. – Сам-то откуда?

– Раньше жил в Анапе, довольно давно. Теперь здесь ни родных, ни знакомых не осталось.

Иннокентий вдруг уловил теплый аромат, поднимавшийся от плеча Галины.

Втянув ноздрями эту смесь нагретой солнцем кожи, соли и водорослей, он перевел взгляд на ее ничем не прикрытые груди. Они торчали совсем как вымя у козы, вперед и немного в стороны. Галина слегка поводила плечами во время разговора, а груди соблазнительно колыхались в такт ее словам. Иннокентий, стараясь не показывать своего любопытства, скользнул взглядом по плоскому животу, к тому месту, где лежала книга.

Галина все-таки заметила его интерес и, подняв голову, в упор посмотрела на Иннокентия. У нее были большие карие глаза с длинными ресницами, выгнутые дугой брови и прямой нос с тонкими крыльями. Она высунула язычок и провела им по пухлым губам, словно они у нее пересохли.

Иннокентий почувствовал зарождавшееся желание. Несмотря на перипетии сегодняшнего утра, долгое вынужденное купание и неожиданную встречу. Он ощутил знакомое напряжение в нижней части живота.

– Что смотришь? – Галина глубоко вздохнула, заморгала глазами и поправила рукой книгу, прикрывавшую черную полоску на лобке.

Иннокентию показалось, что она наконец смутилась. Это ее смущение еще больше возбудило его. Зарыв пятерню в копне каштановых волос, он притянул к себе ее голову и впился своим ртом в ее губы. Почувствовал на языке привкус соли.

К его удивлению, Галина не стала сопротивляться. Наоборот, она прильнула к нему, обвив его шею и торс сильными руками. Ее язык быстро задвигался у него во рту, щекоча десны и пробегая по зубам. Ее острые грудки с напрягшимися сосками скользили по груди Иннокентия. Не выпуская друг друга из объятий, они повалились на подстилку. Их соитие было страстным и быстрым, будто они долго-долго ждали встречи друг с другом, хотя познакомились лишь несколько минут назад. Иннокентий даже не успел до конца стянуть плавки, и они болтались где-то на коленях.

Галине же вообще нечего было снимать. Иногда это очень удобно. Книга, прикрывавшая ее лоно, свалилась сама собой в тот момент, когда Иннокентий потянул к себе ее голову.

Он бурно кончил, ощущая, что на нее тоже волнами накатывает оргазм.

Горячее тело девушки начало дергаться в конвульсиях, она вонзила в его спину острые ноготки и застонала, приподнимая бедра и водя ими из стороны в сторону. Потом расслабленно упала, закрыв глаза и блаженно улыбаясь. Иннокентий скатился с нее и лег рядом, раскинув руки в стороны.

Полежав несколько минут без движений, Галина поднялась на ноги и быстро пошла к воде. Иннокентий прищурился, наблюдая за ее крепкой фигурой, облепленной песком. Подождав, когда она нырнет в море, он натянул плавки и двинулся следом.

– Запомни, это ничего не значит, – сказала Галина, когда, выкупавшись, они сидели на берегу.

Слегка обсохнув, она подошла к лодке, достала и натянула вылинявший сарафан, который едва прикрывал ей бедра. Он свободно болтался на ней, отвечая на малейшее дуновение ветерка.

– А я и не думаю, – Иннокентий пожал плечами и улыбнулся.

– И не лыбься как идиот, – строгим голосом произнесла она.

– Пожалуйста, – он снова улыбнулся.

Она повела плечами.

– А ты неплохо трахаешься, – вдруг сказала Галина.

– Ты тоже.

– Еще раз предупреждаю, что это ничего не значит.

– Угу, – кивнул Иннокентий уже без улыбки. – Но помочь-то мне ты в состоянии?

– Смотря в чем…

– Не могу же я в таком виде появиться в городе. – Он окинул себя красноречивым взглядом и развел руками. – Впрочем, нужно еще поглядеть, может, Леха оставил мне что-нибудь из одежды.

– Сомневаюсь, – усмехнулась она. – После того как ты с ним обошелся…

– И все же посмотреть нужно.

– Поехали, – Галина поднялась, подождала, пока встанет Иннокентий, взяла подстилку и направилась к моторке.

Он направился за ней, но вспомнил про свои находки.

Полузакопанный мешочек торчал из песка рядом с тем местом, где они сидели. Галина уже стояла на корме. Он столкнул легкую посудину на воду и запрыгнул сам.

– Вон там, – показал Иннокентий на берег, когда они обогнули утес. – Кажется, они убрались.

Джипа на берегу не было. Галина умело направила лодку к берегу. Иннокентий первый спрыгнул с носа моторки и пошел к тому месту, где еще недавно была разбита его палатка. Ребята оттянулись на славу. Палатка и все ее содержимое было искромсано рассвирепевшими братками. Из самого крупного кусочка синего брезента можно было при желании сшить небольшую панамку на ребенка. Из располосованных штанов, еще довольно новых, не получились бы даже плавки. Алюминиевая походная посуда была помята так, словно по ней проехался танк. Посмотрев на следы автомобильных покрышек, Иннокентий понял, что был недалек от истины. Эти отморозки несколько раз проехались по месту стоянки на своем тяжелом джипе.

Правда, нигде не было видно аквалангов. Братки либо утопили их в море, ибо с толстостенными баллонами трудно было что-либо сделать даже при помощи джипа, либо взяли с собой. Зачем оставлять хорошую вещь?

– Да, дела… – услышал он за спиной голос Галины. – Видно, они сильно на тебя обиделись.

– Варвары, – презрительно бросил он, пытаясь отыскать найденные вчера монеты.

– Ты что-то ищешь?

– Так, мелочь.

Он перерыл все, буквально просеивая песок сквозь пальцы, но монеты как сквозь землю провалились. Парни знали, зачем он сюда приехал…

– Сволочи.

Иннокентий со вздохом направился к лодке. Усевшись на банку, он поставил локти на колени, а голову опустил на ладони.

– Не дрейфь, Кеша, – Галина зашла по колено в воду и встала рядом. – Думаю, у брата найдутся какие-нибудь штаны и майка.

Ну-ка, помоги.

Она налегла на лодку, пытаясь сдвинуть ее с места.

Иннокентий выскочил из лодки.

– У тебя что же, совсем ничего не осталось? – перекрикивая тарахтенье мотора, спросила она, направляя лодку вдоль берега.

– Немного денег и документы, – он показал на алюминиевый номерок, болтавшийся на шее. – В камере хранения.

– На что же ты собираешься жить?

– Нужно кое-что продать, – он показал мешочек с находками.

ГЛАВА 2

«Митридат старался использовать материальные богатства Боспора для борьбы с Римом. По словам Страбона, он получал с Боспора дань в размере ста восьмидесяти тысяч медимнов хлеба и двести талантов серебра, то есть семь тысяч двести тонн хлеба и четыре тысячи девяносто четыре килограмма серебра. На войны с Римом Митридат расходовал огромные средства. Но борьба его против Рима была неудачной. Во время третьей, последней войны, которая тянулась десять лет и закончилась поражением Митридата, правителем Боспора был его сын Махар.

В критический для Митридата момент Махар изменил отцу, перейдя на сторону римлян. Возвратившийся на Боспор через Кавказское побережье Митридат убил Махара и взял в свои руки правление Боспором. Митридат заключил союзы с вождями многих соседних с Боспором варварских племен.

С некоторыми он даже породнился, обручив с ними своих дочерей. Готовясь к новой войне с Римом, Митридат увеличил поборы с населения. Он стал набирать в армию рабов, чем вызвал недовольство торгово-рабовладельческой верхушки боспорских городов».

Отрывок из исторического труда прочно засел у профессора в мозгу.

Он без конца мысленно цитировал его. Что больше всего поражало его?

Финансовые возможности Митридата, его хитрая дипломатия, прагматический подход к вещам, его жестокость или упорство, с которым боспорский царь противостоял могущественному Риму?

Профессор даже шевелил губами, в который раз пересказывая самому себе текст. Он едва улавливал смысл происходящего. Прокопченное солнцем лицо его собеседника рассыпалось лежалой медной монетой.

Южное солнце нещадно шлифовало лысый череп мускулистого здоровяка лет сорока пяти. Его сирийская наружность бросилась бы в глаза, находись он даже на шумном воскресном рынке. А тут, в окружении молчаливых надгробий, его загорелая физиономия сияла ярким смуглым пятном и представлялась настолько живой, что стоявший с ним рядом высокий седовласый субъект всякий раз отводил глаза, когда хищный взгляд лысого собеседника подобно коршуну вгрызался в его плоское, обремененное тяжелыми очками лицо. В палящей немоте кладбища дятловой дробью звучал молоток угрюмого неразговорчивого скульптора, высекавшего розы на мраморе.

– Я это… вначале хотел ту тетку у Пашки на могиле поставить, – озабоченно морщил исполосованное мимическими морщинами чело лысый, – как ее…

– Деметру?.. – раздосадованно подсказал профессор.

– Вот-вот, Деметру, мать ее, – лысый раскорячил пальцы, – здорово бы было: баба будто бы в трауре, в платке, понимаешь…

– Под покрывалом, – скрывая раздражение, поправил его профессор.

– Какая разница! – сплюнул лысый. – Главное, видно, что ей жизнь не в кайф! Видишь, что-то ей не нравится. Только больно маленькая, блин… Размерчик не тот… От соседней могилки не будет видно… – Он вздохнул, буравя орлиным взором сосредоточенное лицо работающего рядом скульптора.

– Да это же эклектика какая-то! – фыркнул профессор. – К розам и ангелочкам лучше подошла бы фигура Девы Марии, тем более что это практически одно и то же.

– Это как сказать, – напуская на себя важный вид, возразил лысый и скосил глаза на своих телохранителей – флегматичного вида бугаев, лениво пережевывающих жвачку. – Ты же сам распинался:

Греция… крутизна… третий век до нашей эры!.. А теперь говоришь эк… эк… – мучительно вспоминал он произнесенное профессором слово.

– Эклектика.

– В общем, хреново, – перекосил морду Хазар. – Так и скажи. А я тебе говорю: если вещь клевая, то плевать мне на эк… эк… в общем, на все твое ученое фуфло. Пашка орел был! Сгинул, правда, по глупости, сам на пулю нарвался. Но это дело прошлое. А теперь самый черед о его комфорте позаботиться, о всех надлежащих ему почестях…

Я бы и бабу оставил, если бы такой мелкой не была. Но я по мелочам не размениваюсь! Пашка ведь не просто моим друганом был, мать его, он мне как брат, твою мать, умер как человек, пусть и лежит как им положено. То есть покойникам. Чего смотришь? – лысый неприязненно покосился на профессора.

Тот тоскливо пожал плечами. Он отваживался спорить с Хазаром, но переубедить авторитета было невозможно. И спор оборачивался скучной констатацией собственного бессилия.

Вспыхивающее серебряными бляшками море слепило глаза. С левой стороны пологими ступенями поднимался покрытый зеленой виноградной парчой холм. Крохотные домишки, уходившие за горизонт, терялись среди развесистых буков, обвитых плющом и лианами. Тонкие черные свечи кипарисов, выстроившихся траурным рядом, казалось, были глухи к солнечному свету, оставаясь непроницаемо прямыми и угрюмыми. Внизу же, в сотне метров от моря, покачивались на ветру заросли мушмулы. Ее большие, причудливо изрезанные листья сливались в единый малахитовый полог. К западу теснились понтийские рододендроны, вверх по склону взбирались папоротники, прячущиеся от солнца в густой листве старых грабов.

Но знакомый пейзаж не вдохновлял профессора. Его мысли были заняты иным.

– И все-таки… эта мраморная плита очень ценный экспонат… – задумчиво и безнадежно проговорил он.

– Вот пускай Пашка из того мира и любуется, – Хазар отогнул большой палец и тыкнул им вверх. – Знай, Паша, – теперь он задрал голову и простер руку в небо, – я тебя как родного любил. И вот, смотри, ничегошеньки не жалею, мать твою… А ты, блин, осел, башку под пулю подставил! Если б умней был, сидели бы мы с тобой у меня, на веранде, винишко потягивали, да на все это добро, – кивнул он в сторону плиты, – любовались. А теперь вот лежишь тут, – помрачнел Хазар, – без дела…

Он протяжно завздыхал. Оглядев свои туфли, медленно поднял взгляд на профессора. Тот неодобрительно молчал. Конечно, мраморная плита с барельефом четвертого века до нашей эры смотрелась монументальнее и роскошнее крохотной терракотовой статуэтки Деметры. Протома греческой богини плодородия датировалась третьим веком до Рождества Христова и была сама по себе примечательной вещицей. Но подобные статуэтки Деметры и ее дочери Персефоны, изображенных с накидкой на голове, со сложенными на груди руками, имели с исторической и эстетической точки зрения меньшую ценность, чем плита. Хотя для Хазара имело значение иное обстоятельство – плита превосходила статуэтку размерами.

– Эта баба, – Хазар снова наморщил лоб, – уж больно Пашкину мать напоминает! – показал он на Деметру. – Я и подумал: пусть на могиле стоит, как вечная память. Ну вроде мать его оплакивает… А она, сука такая, больно маловата! А Пашка правильным пацаном был, так ему и памятник нужен соответственный. Эх, Пашка-Пашка, ты ж мне братом был…

В голосе авторитета дрогнула надрывная струна, которая не могла, впрочем, обмануть профессора. Тот хорошо усвоил, что подобные проявления чувств у авторитета – часть перманентной игры.

– Деметра – греческая богиня плодородия. Она грустит оттого, что ее дочь Персефону похитил Аид, живущий в царстве мертвых… – хотел было разъяснить Арсений Адольфович, но Хазар бесцеремонно перебил его.

– Это уже киднепинг, – глухо рассмеялся авторитет, – это к нам не относится. Мы такими вещами не занимаемся. Разные там… ну, как они… не педики, а эти… – он выставил клешней руку и, растопырив пальцы, зашевелил ими, подыскивая слово.

– Педофилы, – вздохнул Арсений Адольфович.

– Ага, – мотнул головой Хазар. – Это не наши люди.

Профессор поморщился. Полным скорби взором смотрел он на драгоценную плиту, прислоненную телохранителями к ближней ограде.

На ней была изображена сцена загробного пира: мужчина возлежал на ложе, перед ним стоял столик, рядом сидела женщина, повернувшаяся к мужчине, в стороне – группа людей. Возле них находился алтарь, на котором возвышался сосуд. Здесь же застыл человек с приготовленным для жертвоприношения бараном. Вдали, в окне, виднелась голова лошади.

Пилястры с капителями по обеим сторонам рельефа ограничивали пространство, заставляя зрителя думать, что загробный пир происходит в храме или герооне, а главным персонажем является божество или возведенный в героический ранг умерший.

– Ты, Адольф, слишком глубоко копаешь, – усмехнулся кривым узким ртом Хазар, обращаясь к профессору. – Мы люди простые, нам ни к чему в тонкости вникать. Помни, зачем ты здесь… Объяснять мне должен, показывать… А уж с памятниками мы сами разберемся.

Ты же сам сказал: плита привезена из этой… как ее?

– Аттики, – разомкнул уста профессор.

– Во, – восторжествовал Хазар, – импорт, значит.

А эта, мать ее, Де…

– Деметра.

– Ага, – кивнул Хазар, – она отсюда, из здешних мест. Наши предки, забодай их комар, ее, эту Деметру, варганили. Те самые, чьи прапраправнуки сейчас «Анапу» глушат… – Он загоготал. – А я Пашке все лучшее хочу предоставить, пусть и посмертно. Ты вот думаешь: умер он, Пашка, и так сойдет… Поставим Божью Матерь – и ладно… – ткнул он мясистым пальцем в Деметру. – А эту дурь заморскую, – он кивнул на мраморную плиту с барельефом, – нашим дружкам москвичам или туркам загоним за хорошие бабки. Какой прок от такого шика жмурикам… Ведь так?