Голос ночи Кунц Дин

Глава 10

Они преодолели последний крутой участок на пути к полуразрушенному дому, который затаился наверху. С каждым шагом дрожь в душе Колина увеличивалась все больше.

Он подумал, что этот дом вполне может служить кому-нибудь убежищем.

С одной стороны, дом Кингмана выходил на окраину Санта-Леоны, а с другой, был как бы отделен от города. Похоже, люди боялись строить свои дома вблизи. Он располагался на вершине холма и возвышался над участком в пять-шесть акров. По меньшей мере, за половиной этой земли когда-то ухаживали — здесь был сад, — но уже очень давно она пришла в страшное запустение. Северная часть Хоук-драйв заканчивалась широким кругом перед владениями Кингмана, однако уличное освещение не доходило до конца улицы, и старый дом с заросшей травой землей вокруг был скрыт в густой тени. Только луна освещала это место. В нижней части холма лепились домики в стиле новокалифорнийских ранчо, которые как будто терпеливо ждали, когда в них угодит комок грязи или свалятся еще какие-нибудь невзгоды. Дом Кингмана занимал верхнюю треть холма. Казалось, он ждет еще каких-то потрясений, даже более ужасных, чем землетрясение.

Фасадом дом был обращен к центру города, раскинувшегося внизу, и к океану, который ночью не был виден, но ощущался в темном необозримом пространстве. Дом был огромный — нескладная развалина в викторианском стиле: причудливые трубы, множество остроконечных шпилей, лепнина вокруг окон и карнизов, металлические решетки. Сильные ветры сорвали кровлю с крыши. Орнаменты, украшавшие дом, разрушались и в нескольких местах обвалились. Кое-где уцелевшие ставни по большей части едва удерживались на какой-нибудь петле. Белая краска облезла от непогоды. Деревянные детали, отшлифованные солнцем, постоянными ветрами и дождями, были серебристо-серого цвета. Ступени центральной лестницы покосились, решетки кое-где провалились. Половина окон были наглухо закрыты ставнями, другие же — открытые — совсем не защищены от непогоды. В некоторых местах стекла были разбиты вдребезги и теперь, в лунном свете, выглядели как прозрачные зубы, жующие темноту. Несмотря на эти столь явные признаки разрушения, дом Кингмана не казался руинами и не вызывал ощущения грусти у тех, кто смотрел на него, подобно многим некогда роскошным особнякам, пришедшим ныне в упадок. Он почему-то казался живым... даже пугающе живым. Если бы ему можно было приписать человеческие качества, то правильно было бы сказать, что он был злой, очень злой. Разъяренный.

Они поставили велосипеды у металлических ворот.

— Отличное место? А? — спросил Рой.

— Да.

— Пошли.

— Внутрь?

— Конечно.

— Но у нас нет фонарика.

— Хорошо, давай хотя бы поднимемся на крыльцо.

— Зачем? — дрожа, спросил Колин.

— Мы можем заглянуть в окна.

Рой зашел в открытые ворота и стал подниматься сквозь заросли сорняка по вымощенной дорожке к дому.

Колин прошел следом за ним несколько ступенек, затем остановился и сказал:

— Подожди. Подожди секунду.

Рой вернулся:

— Что?

— Ты был здесь раньше?

— Конечно.

— Ты был внутри?

— Один раз.

— Ты видел привидения?

— Нет. Я не верю в них.

— Но ты говорил, что люди видели?

— Другие люди. Не я.

— Ты говорил, что это дом с привидениями.

— Так говорили другие люди. Я думаю, они суеверны. Но я знал, что тебе, такому любителю ужасов и всяких таких штучек, должно здесь понравиться.

Рой пошел по тропинке дальше.

Через несколько шагов Колин опять сказал:

— Подожди.

Рой оглянулся и ухмыльнулся:

— Испугался?

— Нет.

— Ха!

— Просто у меня несколько вопросов.

— Так поторопись и задай их.

— Ты говорил, здесь было убито много людей.

— Семь, — ответил Рой. — Шесть убийств и одно самоубийство.

— Расскажи мне о них.

За прошедшие двадцать лет вполне реальная трагедия в доме Кингмана превратилась в разукрашенную различными подробностями сказку, в наводящую ужас легенду города Санта-Леоны, где мистика смешалась с реальностью, более похожей на давно ушедшие времена, чем на недавнее прошлое. Все зависело от того, кто являлся рассказчиком. Но основные факты дела были просты, и Рой, рассказывая эту историю, придерживался их очень близко.

Семья Кингманов была достаточно богатой, и Роберт Кингман был единственным ребенком Юдифи и Большого Джима Кингмана. Мать его умерла при родах от сильного кровотечения. Большой Джим остался одиноким богатым человеком, причем с годами его богатство неуклонно возрастало. Он извлекал свои миллионы из калифорнийской недвижимости, вел фермерское хозяйство, занимался нефтеразработками и владел правом на воду. Он был высоким широкогрудым мужчиной. Как и его сын, Большой Джим любил похвастаться тем, что на запад от Миссисипи не было человека, который мог бы съесть больше мяса, выпить больше виски и сделать больше денег, чем он. Роберт стал наследником всего состояния вскоре после своего двадцатидвухлетия, когда Большой Джим, упившись виски, подавился огромным куском мяса и умер. Он проиграл соревнование в обжорстве человеку, которому еще только предстояло сделать свой миллион долларов на поставках свинца, но который, по крайней мере, мог похвастаться тем, что остался жив после этого пиршества. Роберт не стал развивать в себе страсть отца к обжорству, однако его деловой хваткой он обладал в полной мере, хотя и был очень молод, и вскоре заметно увеличил капитал, оставленный ему в наследство.

Когда ему стукнуло двадцать пять, Роберт женился на девушке по имени Алана Ли, построил для нее дом в викторианском стиле на вершине холма Хоук и принялся производить на свет новое поколение Кингманов. Алана не принадлежала к богатой семье, но, как говорили, была самой красивой девушкой в штате, обладавшей к тому же самым мягким характером. Дети появились быстро — пятеро за восемь лет: три мальчика и две девочки. Кингманы представляли собой самую уважаемую семью в городе, которой завидовали, но вместе с тем любили и восхищались. Они регулярно посещали церковь, проявляя при этом, несмотря на свое положение, дружелюбие и такт по отношению к остальной общине. Не вызвало сомнений, что Роберт любил Алану, и каждому было ясно, что она обожает его, а дети платили родителям любовью за их отношение к ним.

Однажды вечером в августе, за несколько дней до двенадцатилетнего юбилея своей свадьбы, Роберт спрятал две упаковки снотворного, которое врач прописал Алане от случавшейся у нее периодически бессонницы. Перед ужином он всыпал порошок в пищу всем членам семьи, а также кухарке, горничной и дворецкому. Сам он не ел и не пил ничего. Когда жена и дети уснули, он пошел в гараж и взял топор, которым рубили поленья для дома. Он пощадил горничную, кухарку и дворецкого, но больше никого. Первой он убил Алану, за ней двух малолетних дочерей, а за ними трех сыновей. Каждого из них он отправил на тот свет одним и тем же отвратительно зверским способом: двумя резкими сильными ударами топора — один вертикальный, другой горизонтальный — он изображал крест либо на груди, либо на спине, в зависимости от положения каждого спавшего в момент нападения. Закончив это, Роберт обезглавил свои жертвы. Он перенес их истекавшие кровью головы вниз и выставил в ряд на длинной полке, покрытой скатертью, над камином в гостиной. Это была страшная картина: шесть безжизненных, забрызганных кровью лиц смотрели на него, как какое-нибудь роковое жюри или судилище в аду. Под наблюдением убитых им любимых Роберт Кингман написал короткую записку, обращенную к тем, кто найдет его поутру: «Мой отец всегда говорил, что я появился в потоке крови, крови моей умершей матери. И сейчас, через несколько минут, я покину этот мир в другом, подобном же потоке». Затем он зарядил кольт 38-го калибра, направил дуло в рот, повернулся к искаженным смертью лицам членов своей семьи и высадил себе мозги.

Когда Рой закончил свой рассказ, дрожь охватила Колина всего, до самых костей. Он пытался взять себя в руки, но его неудержимо знобило.

— Первой проснулась кухарка, — сказал Рой. — Она обнаружила, что холл и ступеньки лестницы забрызганы кровью, прошла в гостиную и увидела головы на полке. Она выскочила из дома и побежала вниз, крича от ужаса. Она пробежала около мили, прежде чем удалось остановить ее. Говорили, что она свихнулась.

Ночь казалась чернее, чем она была, когда Рой закончил свой рассказ. Луна выглядела более маленькой и далекой, чем раньше.

Вдали, на шоссе, газанул и тронулся грузовик. Его рев был похож на крик доисторического животного.

У Колина пересохло в горле. Он собрал всю слюну, чтобы произнести хоть слово, но голос его дрожал:

— Бога ради, почему? Почему он убил их?

Рой пожал плечами:

— Так. Без причины.

— Должна быть причина!

— Если она и была, то никто никогда не узнает ее.

— Может быть, он обанкротился и потерял все свои деньги?

— Нет. У него все шло гладко.

— Может быть, жена хотела уйти от него?

— Все ее друзья говорили, что она была счастлива с мужем.

Залаяла собака.

Засвистел поезд.

Ветер шумел в деревьях.

И голос ночи звучал вокруг.

— Он спятил, — сказал Колин.

— Да, так все и думают.

— Держу пари, что так и было. Я уверен: у Кингмана было психическое расстройство или что-то вроде того, иначе он не совершил бы этого безумия.

— Тогда это была самая популярная теория. Но врач не подтвердил этого.

— Ты, похоже, изучил все детали до последней, — буркнул Колин.

— Да, я знаю все так же хорошо, как если бы это случилось со мной.

— Но откуда?

— Я читал об этом.

— Где?

— В библиотеке есть микрофильмы старых номеров «Санта-Леона ньюс реджистер».

— Ты расследовал это дело?

— Да. Именно. Это то, что меня интересует. Помнишь, я говорил тебе? Смерть. Смерть меня очаровывает. Как только я услышал о деле Кингмана, я захотел узнать о нем больше.

Намного больше. Я захотел узнать все подробности, все мельчайшие детали. Понимаешь? Я подумал: как было бы здорово находиться в том доме в ту самую ночь, в ночь, когда все это произошло, спрятавшись в угол и наблюдая, в ту ночь, просто спрятаться и наблюдать, как он все это сделал с ними, а потом с самим собой. Представляешь?! Везде кровь! Ты никогда не видел столько этой чертовой крови. Кровь на стенах, кровь на постельном белье, огромные лужи крови на полу, на лестнице, кровь, разбрызганная по мебели... И шесть окровавленных голов на скатерти. Черт, это пшик! Это настоящий пшик!

— Ты спятил, — сказал Колин.

— Хотел бы ты быть там?

— Нет, спасибо. И ты тоже.

— А я, черт побери, хотел бы!

— Если бы ты увидел всю эту кровь, тебя бы вывернуло.

— Только не меня.

— Ты пытаешься завести меня.

— Я — нет.

Рой направился к дому.

— Подожди, — попросил опять Колин.

Рой больше не обернулся. По ступенькам он поднялся на крыльцо.

Чем оставаться одному, лучше последовать за ним. Колин так и сделал.

— Расскажи мне о привидениях.

— Иногда ночью в доме появляются странные огни. А люди, живущие недалеко от дома Кингмана, рассказывают, что время от времени они слышат крики его детей и мольбы о помощи.

— Они слышат голоса мертвых детей?

Колин внезапно почувствовал, что опирается спиной на одно из разбитых окон нижнего этажа. Он отпрянул.

Рой продолжал:

— Люди рассказывали, что они видели, как призраки светились в темноте, как безголовые дети сбегали с крыльца и с криками разбегались, будто за ними кто-то гнался...

— Ой!

Рой засмеялся:

— Я уверен, что это были всего лишь мальчишки, пытавшиеся мистифицировать округу.

— Может, и нет.

— А что же еще?

— Я думаю, они видели то, что могли себе представить.

— Ты действительно веришь в привидения?

— Не исключено.

— Да? Я бы на твоем месте был поосторожнее с тем мусором, который засоряет твою голову. Ты плохо кончишь.

— Как ты умен.

— Все так считают.

— И скромен.

— И так считают.

— Черт!

Рой подошел к разбитому окну и заглянул внутрь.

— Что ты там видишь? — спросил Колин.

— Посмотри.

Колин встал за его спиной и заглянул внутрь.

Гнилостный, неприятный запах доносился из окна.

— Это гостиная.

— Я ничего не вижу.

— Это та самая комната, где он расставил головы.

— Здесь совершенно темно.

— Через пару минут глаза привыкнут.

В гостиной что-то зашевелилось, зашуршало и пробежало в сторону окна.

Колин отшатнулся. Нога подвернулась, и он с грохотом упал.

Рой посмотрел на него и расхохотался.

— Рой, там кто-то есть.

— Крысы.

— Что?

— Всего лишь крысы.

— В этом доме? Крысы?

— Конечно, как и в любом старом заброшенном доме. Или какая-нибудь дикая кошка. А может быть, кошка гонится за крысой. Одно я могу сказать точно: это не был ни дух, ни призрак. Расслабься, черт тебя возьми!

Рой снова заглянул в окно, всматриваясь, прислушиваясь.

Колин, который нанес гораздо большую рану своей гордости, чем плоти, быстро вскочил, но больше не стал подходить к окну. Он встал на покосившуюся изгородь, бросил взгляд на запад в сторону города, затем на юг вдоль Хоук-роуд.

Помолчав немного, он сказал:

— Почему они не сровняли это место с землей? Почему они не построили новые дома? Здесь же очень дорогая земля.

Не отрываясь от окна, Рой заметил:

— Все поместье Кингмана, включая землю, перешло к государству.

— Почему?

— Никого из родственников не осталось в живых, никого, кто мог бы наследовать поместье.

— А что государство собирается с ним сделать?

— За двадцать лет они не сделали абсолютно ничего — полный ноль. Одно время говорили о продаже земли и дома с публичного аукциона. Они собирались разбить здесь небольшой парк. До сих пор время от времени возникают разговоры о парке, но ничего не делается. А теперь не заткнешься ли ты на минутку? По-моему, мои глаза начали привыкать. Я должен сосредоточиться.

— Зачем? Что там такого важного?

— Я пытаюсь обнаружить скатерть.

— Ты же был здесь раньше. Ты должен был видеть ее.

— Я пытаюсь представить ту ночь. Я хочу вообразить, как все это могло происходить. Звук топора... Мне кажется, я слышу его... у-у-у-х, у-у-у-х, бум, у-у-у-х, у-у-у-х, бум... и крики... его шаги по лестнице... тяжелые шаги... и кровь... всюду кровь...

Голос Роя медленно затихал, как будто он гипнотизировал сам себя.

Колин отошел на дальний конец крыльца. Доски скрипели у него под ногами. Он облокотился на пошатнувшиеся перила и стал оглядываться вокруг. В молочном свете луны и черно-серых отблесках теней он видел только окружавший дом огромный сад: высокая трава, заросшая живая изгородь, склонившиеся к земле апельсиновые и лимонные деревья, расползшиеся во все стороны кусты роз, некоторые с бледными белыми или желтыми цветами, похожими в темноте на клубы табачного дыма, и сотни других растений, объединенных мраком ночи в единый запутанный узел.

Ему казалось, что-то наблюдает за ним из глубины сада, что-то нечеловеческое.

"Не будь ребенком, — думал он. — Здесь ничего нет. Это не фильм ужасов. Это жизнь".

Он пытался убедить себя, но предположение, что за ним наблюдают, переросло в уверенность, по крайней мере у него в голове. Он точно знал, что если пробудет там подольше, то некто с большими когтями схватит его и затащит в густой кустарник. Он отвернулся от сада и подошел к Рою.

— Ты готов? — спросил Колин.

— Я уже вижу всю комнату целиком.

— В темноте?

— Во всяком случае — большую часть.

— Да?

— Я вижу скатерть.