Тайна важнее жизни Зверев Сергей

Уже завтра утром он сможет увидеть Гилгал Рефаим. Мещерековым владело самое настоящее мальчишеское нетерпение.

– Я не стал излишне пугать его. Зачем? Полученной информации будет для него более чем достаточно. А что касается остального…

Чепуров замолчал, но возникшая в его монологе пауза была многозначительна. Сидевший напротив шефа Валерий Юдаев с понимающим видом кивнул. За время своей службы в СВР он не раз разыгрывал подобные многоходовые партии, и гамбит Чепурова был ему ясен. Все как в шахматах. Есть поле для деятельности, есть фигуры, способные перемещаться по-разному и порой независимо друг от друга. Есть и определенная значимость каждой из этих фигур. Функциональная нагрузка. Однако Юдаев не мог не задать вопроса, навязчиво крутившегося на кончике его языка.

– А когда он узнает о гибели французских ученых, не запаникует?

– Ученых? – Рыжая шевелюра Романа Леонидовича, сидевшего спиной к единственному источнику освещения в его кабинете, напоминала сейчас огненные всполохи. – Вы невнимательно ознакомились с материалами этого дела, майор? – карандашом, зажатым в пальцах на манер сигареты, Чепуров указал на коричневый конверт в руках Юдаева, выполненный из плотной грубой бумаги. – Насколько известно мне самому, речь пока идет о гибели только одного ученого. Анри Фери. В отношении двух других представителей парижского научно-исследовательского института, Франсуа Вуалье и Робера Кристана, я бы не стал торопиться с выводами. Нам ничего не известно об их судьбе… Подозреваю, что и французская разведка блуждает во мраке. Так что не стоит сгущать краски, майор. Тем более вам это совершенно не идет, – Чепуров холодно улыбнулся. – Но, отвечая на ваш вопрос, скажу следующее. Нет, я не думаю, что профессора Мещерекова напугает насильственная смерть его западноевропейского коллеги. Обескуражит, да. Возможно, озадачит. Это я тоже допускаю. Но в совокупности данное обстоятельство скорее подстегнет его профессиональный интерес. Загадки – его стихия. И чем они обширнее, тем больше азарт. Меня волнует и чрезвычайно беспокоит совсем другое, майор. Я не хочу, чтобы нашего уважаемого профессора преждевременно постигла участь Анри Фери. Мне слабо верится в то, что за всей этой историей стоят арабские экстремисты. В целом, это возможно, конечно. Но есть и огромная доля вероятности того, что это игры «Моссада». – Чепуров помолчал. – Суммируя вышесказанное, думаю, мне не надо объяснять вам, майор, что основные задачи ложатся именно на ваши плечи. Гарантировать безопасность Мещерекова – это одно, и совсем другое – вероятность того, что вам придется вступить в противоборство с израильской спецслужбой. Разумеется, вы можете рассчитывать на любую поддержку со стороны СВР, если таковая потребуется, но по возможности… Чем меньше огласки и чем уже круг посвященных, тем лучше…

Юдаев молча внимал получаемым инструкциям, не протестуя и не пытаясь вклиниться в тираду Чепурова со своей точкой зрения. Таковая имелась у Валерия, но он предпочитал помалкивать. Ему было совершенно ясно, что если шеф решил вступить в эту игру и втянуть в нее подчиненного, то отступать от намеченного уже не станет. Не в его характере. Стало быть, и у него, Валерия, выбора, как такового, не было.

Оставалось выяснить лишь детали, частности. Юдаев покрутил в руках коричневый конверт, припоминая суть его содержимого. Исключая форс-мажорные обстоятельства, выходить на прямой контакт с профессором Мещерековым ему не было никакой необходимости. Только наблюдение со стороны. Однако именно в случае форс-мажора принимать решение Юдаеву придется самостоятельно. На свой страх и риск. Как это часто случалось за время его практики. Так что в общем и целом нынешнее задание, полученное майором от Чепурова, мало чем отличалось от всех предыдущих.

– Где он остановился?

– Отель «Шалац». Номер триста одиннадцатый. Уже сегодня к вечеру он будет на месте. – Чепуров немного отклонился назад, и его шевелюра, казалось, вспыхнула еще ярче, подобно костру, в который кто-то заботливо подбросил хворосту. – Вы вылетите из Москвы, майор, рейсом в 18.45. Таким образом, ваше отставание от Мещерекова будет составлять в итоге не более трех-четырех часов. На начальном этапе это не страшно. Едва ли «Моссад» сразу развернет какие-либо активные действия, направленные против нашего ученного…

– Как насчет оружия?

По оговоренной ранее легенде, Юдаев отправлялся в Иерусалим как крупный частный предприниматель в области машиностроения. На территории России, все по той же легенде, у него оставались жена и двое несовершеннолетних детей. К такого рода «гостям», учитывая стабильное положение, относятся более лояльно, и проверки на таможенной службе не столь жестки. И тем не менее беспрепятственно провезти с собой огнестрельное оружие не удастся. Значит, у Чепурова имелись собственные предположения на сей счет. Так оно и оказалось.

Роман Леонидович отложил в сторону свой многострадальный карандаш, почесал левую бровь и, не глядя на майора, спокойно произнес:

– В том же отеле работает администратором некто Марк Розенфельд. Пожилой уже человек, покинувший Россию в советские времена и к настоящему моменту основательно пустивший корни на исторической родине. У нас налажен контакт с ним, и прежде Розенфельд ни разу не подводил в определенных щекотливых вопросах. Думаю, что осечки не произойдет и на этот раз. У Розенфельда свои связи, свои каналы… Вы обратитесь к нему, майор, и он сделает все, что необходимо.

Юдаев в знак согласия качнул головой. Пока, на данном этапе, для него все было предельно ясно, а задавать ненужные вопросы всегда было не в его духе.

– Разрешите идти? – Валерий поднялся, машинально расправляя широкие округлые плечи.

– Идите, майор, – голос Чепурова мгновенно сделался усталым и отрешенным. – Держите меня в курсе дела.

Он молча наблюдал за тем, как Юдаев развернулся, пересек пространство его кабинета и вскоре скрылся за дверью. Некоторое время Чепуров еще сидел в полной неподвижности, затем подался вперед, и рука привычно ухватила трубку расположенного слева телефонного аппарата.

Касан наклонил голову, благополучно миновал низкое дверное перекрытие и вошел в комнату. Негромко работающий телевизор возле дальней стены передавал программу новостей. Касан лишь мимолетно взглянул на экран, прошел к глубокому кожаному креслу и буквально упал в него всей своей массой, вытянув вперед длинные, как у цапли, ноги. Он взял с подлокотника пульт дистанционного управления и совсем убрал звук.

– Уже видел сегодня Нафеза?

Касан повернул голову. Сидящий за обеденным столом Дауд, невысокий коренастый мужчина с короткой темной стрижкой и густой бородой, скрывавшей едва ли не большую часть лица ее обладателя, ни на секунду не прервал своей трапезы, ловко орудуя столовым прибором. Дауд был в одном трико, выставляя на обозрение посторонних глаз густо поросшую волосами широкую грудную клетку. На вопрос Касана он только отрицательно покачал головой. Синхронное движение скрытых бородой челюстей свидетельствовало об активности жевательного процесса.

– Я звонил ему, – поделился Касан с соратником имеющейся у него скудной информацией. – Он ничего не сказал мне по этому поводу, но я понял, что ему уже все известно. Возможно, даже больше, чем нам… Он был краток. Сказал, что скоро прибудет…

– В бешенстве? – поинтересовался Дауд перед тем, как отправить в рот очередную порцию тушеных бобов.

– Трудно сказать. Ты же знаешь Нафеза… Одному Аллаху известно о том, что творится в недрах его души. Передавали что-нибудь новое? – Касан коротко взмахнул рукой в направлении работающего в беззвучном режиме телевизора.

– Ничего. – Густая брода Дауда замерла в одном положении. – По всем каналам гоняют одно и то же. Она убила французского ученого из каких-то религиозных соображений, в мотивации которых сейчас активно пытается разобраться «Моссад». Французские власти тоже времени даром терять не станут. Показывали арабские гетто… Эти собаки!..

– Обойдемся без эмоций, Дауд, – осадил его Касан. – Ты не хуже меня знаешь, что все это – липа. Чистейшая липа. Об этом знает и Нафез… И решение, которое он примет, наверняка будет соответствовать…

Чему будет соответствовать это решение, Касан так и не успел сказать. Скрип плохо смазанных дверных петель заставил его осечься на середине предложения и порывисто развернуться в кресле. Через секунду Касан уже был на ногах, с почтением встречая вошедшего в помещение смуглого мужчину с широкими, четко очерченными скулами и крючковатым орлиным носом. На голове вошедшего красовался большой, свисающий по краям белый платок, делая его лицо немного же, но нисколько не скрадывая его благородных черт. Скорее наоборот, подчеркивая их.

Дауд тоже оставил свое занятие, отодвинул тарелку в сторону и поднялся из-за стола. Взгляд, которым он встретил появление мужчины в белом платке, был полон почтения и даже некоторого раболепия.

– Вечер добрый, Нафез, – Касан позволил себе улыбнуться, делая шаг навстречу одному из самых беспощадных лидеров экстремистских группировок.

Ответного приветствия из уст Нафеза Анбааса не прозвучало. Несколько секунд он молча и неподвижно стоял на одном месте, перебирая четки пальцами левой руки и стремительно охватывая взглядом все убранство комнаты. Черные, как два истлевших до основания уголька, глаза остановились на экране телевизора. Ни Дауд, ни Касан, ни двое других мужчин в темной одежде, зашедших в комнату следом за Нафезом и остановившихся в проеме, не смели нарушать эту длительную паузу.

Наконец все так же безмолвно Нафез поднял вверх правую руку, и, подчиняясь этому сигналу, его грозное сопровождение ретировалось, в очередной раз скрипнув дверью.

– Выключи, – коротко распорядился Нафез. – Совсем.

Касан поспешно схватил пульт и погасил мерцающий экран. Бросил его на сиденье. Дауд вытер бороду рукавом. О жестокости и частой неадекватности реакций Нафеза Анбааса ходили легенды, многие из которых, без сомнения, были правдивы. Анбааса боялись не только его враги. Он был способен породить животный страх и в сердцах своих соплеменников. Нафез слыл одним из самых ярых поборников священной веры, и мало кто отдавал всего себя правому делу так же самоотверженно, как он.

– Они использовали ее, – негромко заговорил Нафез голосом, способным заморозить пламя. – Они использовали ее по полной программе. Именно ее. Айсану… Женщину, которую я люблю. Которая дорога мне больше, чем собственная жизнь. Они не могли ударить меня больнее. – Пальцы, сжимавшие четки, побелели от напряжения. – Неверные бросили нам открытый вызов, на который мы не можем не ответить. И дело тут не только в Айсане… Своей последней акцией «Моссад» осквернил и священное место богов. Они замахнулись на Руджум Аль-Хири… Или, как они именуют его на своем поганом языке, Гилгал Рефаим.

Нафез не обращался ни к кому конкретно. Ни Касан, ни Дауд так и не смогли поймать на себе ни единого его взгляда. Глаза Нафеза были устремлены в пустоту. В некую абстрактную, видимую только им самим точку. Он будто разговаривал с самим собой.

– Не я, а Аллах требует от нас сейчас немедленного вмешательства, – продолжил он. – Указующий перст Руджума Аль-Хири дает знать нам от имени Высшего Разума, что правда на нашей стороне. Это вмешательство… Иначе и быть не может.

Нафез взял четки в обе руки, и его пальцы вновь заходили в привычном ритме. Он сделал два шага вперед, и только сейчас взгляд его черных глаз сфокусировался на лице Касана. Взгляд этот не предвещал ничего хорошего, и Касан почувствовал холодок, пробежавший вдоль его позвоночника.

– Я просил вас найти Айсану прежде, чем случится что-то… Что-то вроде того, что случилось. Вы с Даудом оказались не слишком проворны. Не так ли, Касан?

– Нафез, мы…

– Не нужно оправданий. У вас есть только один способ доказать верность Высшему Разуму и нашему общему священному делу. Верните ее! Я хочу, чтобы вы любой ценой выцарапали ее из лап неверных. Даже если вам потребуется умереть за это. Я ясно выражаюсь, Касан?

– Да, Нафез.

От позвоночника предательский холодок разлился по всей спине. Более того, Касан почувствовал, как леденеют кончики его пальцев рук. Анбаас фактически выносил им с Даудом смертный приговор. Он требовал от единоверцев невозможного. И Касан знал, что Нафезом движут сейчас две самые несокрушимые силы. Фанатизм и любовь.

Дауд затравленно переглянулся с соратником. Его присутствия Нафез и вовсе не замечал, относясь к нему как к пустому месту или неодушевленному предмету. Вероятно, таковым Дауд для него и был. Но вряд ли и он сам, и Касан догадывались о том, что в действительности творилось сейчас в душе Нафеза.

Айсана! Ее образ стоял перед глазами Нафеза сейчас как живой. Айсана! Он не мог думать ни о чем другом. Не мог и не хотел. Это было выше его сил. Все мысли сводились только к ней. Меньше всего на свете широко известному лидеру арабских экстремистов хотелось потерять е. Потерять безвозвратно.

– Я даю вам три дня, – хлестко изрек он, и, считая уже излишним добавлять что-либо к сказанному, Нафез развернулся и направился к выходу.

Скрипнула дверь. Дауд опустился на стул и вытер друг о друга вспотевшие ладони. Касан остался неподвижно стоять в прежней позе. Его внутреннее напряжение выдавали застывшие, как на фото, мускулы лица.

– Интересно, как к этому относится его жена, – нарушил молчание Дауд по истечении десятиминутного интервала с того момента, как они с Касаном остались в комнате вдвоем. – Он ведь ее тоже любит. Да, Касан? Или Айсана представляет собой…

Касан резко развернулся. Лицо его исказилось от гнева.

– О чем ты думаешь, Дауд?! – взорвался он. – Какое значение для нас с тобой сейчас могут иметь личные привязанности Нафеза? Ты что, не почувствовал, как в лицо тебе пахнуло смертью?

– Я думал, мы оба были готовы к этому запаху…

Касан только поморщился. Он не был настроен так фанатично, как большинство членов их группы. Он склонен был относить себя к более здравомыслящим существам, но, выскажись он об этом открыто, Нафез наверняка распорядится публично разорвать на куски отступника.

Касан сел в кресло и вновь включил телевизор. То ли по иронии судьбы, то ли в силу фатального стечения обстоятельств на экране крупным планом возникло миловидное смуглое лицо девушки. Касан вздрогнул от неожиданности. Это была Айсана Хаши-Ула. Только с непривычными для нее длинными волосами.

Испытывая самый настоящий священный трепет перед одной из самых крупных загадок прошлого, Мещереков опустился на колени и почти любовно коснулся пальцами гладкой поверхности одного из гигантских камней. Размеры каждой глыбы в отдельности, составляющей кладку внешнего, сохранившегося лучше всех остальных концентрического круга, действительно впечатляли. Поверить в то, что заложить их могли обычные люди, не представлялось возможным. Блок, первым привлекший внимание профессора, даже по самым скромным подсчетам никак не мог быть меньше шести футов высотой и одиннадцати футов толщиной. Такой «камешек» по весу определялся где-то в пределах двадцати тонн. Как он мог оказаться в кладке? Да и его «соседи» мало чем уступали ему в габаритах.

Мещерековым владела самая настоящая эйфория, понять происхождение которой мог только истинный ученый, для которого предметы изучения отождествлялись с чем-то живым, наполненным своей внутренней энергетикой. Прежде Олегу приходилось наблюдать это подобие легендарного Стоунхенджа только на фотографиях. Ну и, конечно, не мало было проштудировано и документальной литературы.

Действительно, геометрически точные концентрические кольца завораживали взор. Древнейший памятник мегалитической культуры – ровесник, а может быть, старше египетских пирамид! Ученые не исключали и такой возможности. Но все попытки объяснить архитектонику кругов пока еще не увенчались успехом. Загадкой оставался народ, который воздвиг грандиозное святилище. Мещерекову доводилось сталкиваться с абсолютно абсурдными, на его взгляд, мнениями о том, что загадочное сооружение построили некие посланцы других планет.

Однако одно он знал точно. На карте мира появилась еще одна мегалитическая обсерватория, по значимости и сложности устроения равная Стоунхенджу и Аркаиму. Олег поднялся с колен и осмотрелся. Взгляд невольно остановился на центральной точке монумента. Нечто вроде кургана или могильной насыпи диаметром в шестьдесят пять футов. Это цифра была точной, и Олег знал о ней. Рядом с курганом остановились трое туристов. Двое мужчин и одна девушка. Мужчина повыше в белой рубашке с широко распахнутым воротником что-то увлеченно рассказывал своим спутникам, активно жестикулируя обеими руками, но слова не долетали до Мещерекова.

Внимательно разглядывая почву под ногами, Мещереков двинулся вперед. Мужчина в белой рубашке развернулся к нему обветренным лицом и многозначительно ткнул пальцем вверх. Олег невольно, как и двое других туристов, проследил за направлением указующего перста.

– В девяносто первом году, – теперь мужчина почти кричал, и Олег мог слышать его восторженный, то и дело срывающийся на фальцет голос, – здесь сняли на видеокассету некий летающий объект. Причем запись получилась очень четкой. Да! Даже специалисты признали ее подлинность. Честное слово! – Он говорил так, будто лично присутствовал при изучении записей и чрезвычайно гордился этим фактом своей биографии. – Но и это еще не все! Еще раньше, в восемьдесят девятом, над пляжем Шикмона потерпел крушение НЛО. Удалось обнаружить множество его обломков и куски металла…

Мещереков не стал слушать дальше. Его личное мнение было далеким от версии, связанной с инопланетными пришельцами. Олег двинулся влево. Его сегодняшний первый визит к Кругу Рефаимов носил чисто ознакомительный характер. Он даже не взял с собой ничего, кроме камеры. Хотя в какой-то момент он и пожалел об отсутствии компаса. Об этом малопонятном феномене кругов также немало говорилось в прессе, и Олег намеревался проверить его на практике. Говорили, что стрелка компаса, принесенного в сооружение, начинает метаться, как сумасшедшая, но в то же время никаких залежей железных руд или чего-то подобного обнаружено здесь не было.

Неожиданно Олег остановился. В первое мгновение он и сам не мог понять, что вдруг привлекло его повышенное внимание. Какая-то деталь… Нечто инородное, несвойственное общему положению картины. Опустив голову, профессор пригляделся более внимательно и уже без лишнего труда обнаружил объект своего интереса. Он вновь опустился на колени. Из грунта торчала небольшая бамбуковая тросточка. Или, вернее, ее небольшая часть со срезом в верхнем основании. Олег ощупал пальцами этот срез. Без сомнений, он был сделан ножом, и из этого следовало, что некий непонятный ему эксперимент проводился уже в недалеком современном прошлом. Кто-то был здесь и…

Пальцы Мещерекова скользнули ниже. В трех сантиметрах от среза к тросточке была привязана тонкая прочная нить, общей длиной не более десяти сантиметров. Олег нахмурился, пытаясь представить, для чего могло понадобиться подобное приспособление, но никакого объяснения в голову не приходило. Пока не приходило… Мещереков отстегнул от пояса цифровой фотоаппарат и сделал несколько снимков с двух или трех разных ракурсов. Все еще стоя на коленях, он огляделся, но уже ничего аналогичного в пределах видимости обнаружить не смог. Олег повернул голову на северо-восток.

Прямо по линии, пересекающей центральный курган, в поле его зрения лежал вход внутрь сооружения, через который, согласно заявлениям профессора Гарвардского университета Йонатана Мизрахи и профессора Энтони Авени, сделанным в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году, падали первые солнечные лучи во время летнего солнцестояния. С противоположной стороны должен был находиться и юго-восточный вход. Мещереков повернулся в другую сторону. Так оно и было. Вход, через который открывался вид на Сириус. Подобно большинству ученых, Мещереков полагал, что это не случайное совпадение. И, возможно, именно это обстоятельство способно дать ключик ко всей загадке Гилгал Рефаима. Олег поднялся и вновь защелкал камерой. Сначала в одном, затем в другом направлении.

Невольно на губах русского ученного появилась интригующая улыбка, откликнувшаяся на мысли в его собственном сознании. Раскроет ли Круг Рефаимов ему свои радушные объятия? Повезет ли ему в поисках больше, чем всем прочим предшественникам?

Олег решил обойти монумент по внешнему периметру, оставив изучение могильной насыпи, что называется, «на десерт».

Он и сам не заметил того, что провел на плато весь день. Время пролетело незаметно, и Мещереков обнаружил это лишь в тот момент, когда багрово-красный диск солнца окончательно скрылся за горизонтом. Однако и в полутемном салоне такси, в котором Мещереков возвращался обратно в отель, на протяжении всего пути следования его мысли неотступно вертелись вокруг загадочного монумента. «Думай, Олежек, думай», – подстегивал он самого себя. Природа коварна и просто так без борьбы не сдаст своих позиций. Но если это послание?..

Закрывшись в номере отеля, Мещереков, наплевав на усталость сегодняшнего дня, подсел к своему ноутбуку. Его клонило ко сну, но он твердо решил, что не позволит себе лечь, не завершив запланированного. Первым делом Олег перекачал на компьютер сделанные им сегодня снимки. Затем раскрыл карту Гилгал Рефаима и по возможности точно нанес на нее место, где им была обнаружена бамбуковая тростинка. Потерев красные от переутомления глаза, Мещереков уставился на экран. С минуту разглядывал карту, после чего щелкнул мышкой и развернул изображение на девяносто градусов. Через пару минут молчаливого созерцания он развернул ее еще на девяносто. В целом картина никак не менялась.

Оставив карту на экране монитора в качестве закладки, Олег «зашел» в папку с документами и вывел на экран статью Брюса Куртиса. Он помнил ее почти наизусть, но сейчас… Сейчас ему хотелось взглянуть на нее по-новому. Через призму личных наблюдений и выводов.

«Енох говорит нам, что такие символы, как Кольца Рефаимов, являются частью гораздо большей коммуникационной системы, а именно той, что исходит от Высшего Разума. И Высший Разум периодически нисходит в земное измерение, чтобы помогать развитию человечества».

Мещереков закинул руки за голову и сцепил пальцы на затылке. Высший Разум… Ключи Еноха… Если послание дано именно для того, чтобы быть расшифрованным, значит, человечество просто обязано это сделать. Обязано его расшифровать. Но как?

Где-то должен таиться ключ. Мещереков не мог больше бороться с истощенным организмом, и его веки сомкнулись. Перед мысленным взором возник гигантский блок весом в двадцать тонн. Затем бамбуковая тросточка, обрывок нити, два входа. Сириус…

– Ключ, – глухо сорвалось с уст профессора перед тем, как он окончательно погрузился в сладостные объятия Морфея, сидя перед работающим ноутбуком. – Ключи Еноха…

Олег не подозревал, что через скрытый в висевшей за его спиной на стене гостиничного номера картине глазок видеокамеры за ним и его действиями ведется пристальное наблюдение. Изображение посредством этого «всевидящего ока» исправно передавалось на монитор, расположенный в маленьком цветочном фургончике, скромно припаркованном в пределах одного квартала от отеля «Шалац». Туда же, в этот фургончик, поступали и любые звуки, издаваемые в номере Мещерекова.

Внутри фургона сидели двое, чьи лица тонули в полумраке тесного помещения. Тот, что располагался ближе к экрану, сделал неторопливый глоток крепкого черного кофе и опустил чашку себе на колено.

– Что это еще за Енох?

Его напарник склонился ниже, вглядываясь в изображение на экране.

– Увеличь-ка картинку, – посоветовал он. – Посмотрим, что там он такое читает.

– Кто такой Енох? – не унимался первый.

– Ты меня не слышал? Увеличь картинку.

– Увеличь сам, – первый освободил место второму у экрана, а сам, поддерживая за донышко чашку с кофе, отошел в сторону настолько, насколько это позволяли габариты фургончика. – А пока я свяжусь с Меером. Может, он знает про Еноха…

– Дался тебе этот Енох, – саркастически произнес второй наблюдатель, занимая позицию у монитора. – Это же ученые, Симон. У них всегда мозги набекрень. Сам черт ногу сломит…

– Я все же позвоню Мееру.

– Как знаешь.