Каюта Покровский Александр
Испытывали изолирующий противогаз…
- Испытывали изолирующий противогаз.
- Новенький.
- Целый час
- В нем песок перебрасывали.
- И горячим кислородом
- Дышали.
- Градусов пятьдесят.
- Я потом десять лет
- Отхаркивался.
Веню волной стащило за борт…
- Веню волной стащило за борт.
- Не нашли…
- Нас с Серегой отправили
- К его жене,
- Она открывает нам двери
- И говорит:
- «Наш папа еще не пришел».
- А глаза уже безумные.
«– Когда вы преодолеете…»
- – Когда вы преодолеете свое скверноступие? —
- Говорил мне, курсанту, мой непосредственный командир,
- И начальник,
- И зам командира взвода
- Во время строевых занятий на плацу.
- И я безжалостно колотил ногами
- И думал о том, как было бы славно
- Поместить его среди кур
- Тогда, только он взмахнет руками, —
- И сейчас же вокруг него полетели-полетели
- Перья
- И пух,
- Как из порванной перины.
Если корабль стоит на ремонте…
- Если корабль стоит на ремонте,
- На нем собирают всякую шваль.
- Молодому лейтенанту
- Годки темную в кубрике устроили.
- Он их по подъему поднял —
- Вот его и побили.
- За ногу на трапе схватили —
- Он и упал.
- На другой день я к ним спустился.
- Железный прут в газету закатал.
- Первого же, кто бросился,
- По морде…
- В общем,
- Встали,
- Как миленькие…
«– Портрет вождя перекосоеблен…»
- – Портрет вождя перекосоеблен – и ни одна блядь
- Не удосужилась поправить! —
- Это Вася Смертин надрывается насчет того,
- Что портрет Ленина висит криво.
- А в здании никого – все на занятиях, только юноша-дневальный.
- А лето – и окна все открыты, и кажется,
- Это кричит сам дом:
- – Партрет важдя-я!..
- А дом стоит на краю плаца, а вокруг еще много-много домов
- И от стен тех домов отражается: – О-блин!
- О-блин! —
- Это эхо.
- А потом он подходит к ребенку-дневальному, соблюдая дистанцию,
- А ребенок пугается, глаза – плошки.
- – Да вы не дневальный! Вы – хуй! Хуй!
- А из окон: – У-й! У-й!
- А в канцелярии женщина слышит.
- Вася смущается, заглядывает туда: «Извините».
- Осторожненько прикрывает дверь
- И находит глазами мальчишку:
- – Повторяю! Вы – хуй! хуй!
- – «У-й! У-й!»
- А после Васи Смертина был еще Валера Живодеров.
«На безрыбьи и жопа пирожок!»
- «На безрыбьи и жопа пирожок!» —
- Он любил это повторять.
- Наверное, не сам придумал.
- Куда ему,
- Он же тупой.
- А тут недавно сказали,
- Что он умер.
- По телефону разговаривал…
На строевых занятиях…
- На строевых занятиях,
- Когда «роба под ремень»,
- Выступает соль на рабочем платье
- И на спине
- Собирается в кружева,
- И получается рисунок —
- Такая странная контурная карта.
- Я всегда думал:
- «Для чего все это? И к чему страдать в самое пекло?»
- А офицер так увлеченно проводил с нами все это время,
- Что пот струился и у него по вискам.
- И я спросил его:
- «Какой в этом смысл?»
- А он мне:
- «Никогда не жалей себя,
- И тогда подчиненные выполнят для тебя любую глупость».
- И я не жалел себя.
- И мои подчиненные,
- Глядя на то, как я сам себя так удачно насилую,
- Выполняли любую глупость.
В автономке…
- В автономке
- Молодые матросы
- На камбузе
- Объедались так,
- Что потом кому-нибудь
- Обязательно вырезали аппендицит,
- А над доктором шутили:
- – Док! Когда отхватишь чего-нибудь?
- И док говорил:
- – Молодежь дозревает,
- А желающим, из старшего поколения,
- Могу отхватить хоть сейчас.
Офицеры…
- Офицеры
- Жаловались на неустройство,
- На быт и все такое,
- Но как-то робко так, неуверенно, сюсяво, забито.
- И приехал генерал.
- Всех построили сейчас же.
- – Ну что вы тут ноете? – сказал генерал. – Что
- Вы за офицеры! Вы офицеры или что?
- Вот вам! – ткнул он в первого попавшегося. —
- Родина дала квартиру!
- – Никак нет! – завозражал тот. – Только общежитие!
- – Ну вот! – не расстроился генерал. —
- Родина дала вам общежитие!
- Как бы я хотел, чтоб разверзлись небеса
- И чтоб они – те небеса – насрали бы
- На того генерала
- Огромную вавилонскую кучу.
Цепляясь за скалы краями…
- Цепляясь за скалы краями,
- Ползут по земле облака,
- Туманы встают и, ручьями
- Напившись, бунтует река.
- В краю том, туманном и сером,
- Где стаяли сны младых грез… —
- Именно на этом месте запнулся
- Корабельный поэт и прозаик,
- Запнулся, остановился и попросил меня:
- – Продолжи, а? —
- И я продолжил:
- – Я вынул порядочный ХЭРОМ,
- Я там себя в жертву принес.
«– Вставайте, кислорода нет!»
- – Вставайте, кислорода нет! —
- Меня будит подчиненный.
- Вставать надо неторопливо, лениво чертыхаясь.
- Надо сползти с верхней коечки, рвануть дверь,
- Потом забраться на боевой пост,
- Обязательно зевнуть, чтоб показать им,
- Что у тебя внутри никакой паники.
- Это важно.
- Вот и хорошо,
- Главное – поправить пенсне,
- И они тоже успокоились:
- Подумаешь – кислорода нет…
Я на ощупь могу определить…
- Я на ощупь могу определить,
- Как работает прибор,
- По вибрации…
- А еще могу —
- И по свисту, и по гулу…
- Столько лет уже прошло,
- А я до сих пор во сне
- Могу определить,
- Как работает прибор…
Пурга
- Боже мой, какая пурга,
- И ноги совсем не чуют дороги,
- И я на каждом шагу проваливаюсь по колено,
- А под штанину набивается снег
- И сейчас же там тает,
- Потому что я вышел часа два назад,
- Но окончательно уже заледенел;
- А снежные хлопья летят в глаза
- И оседают на ресницах.
- Ни черта не видно,
- И когда я дойду, совершенно стемнеет,
- Потому что полярная ночь, и я иду к тебе.
- Мне бы только до Полярного дотянуть.
- Господи, какая пурга!
- Неужели не ходят катера?
- Только бы они ходили,
- А под сердцем вдруг разливается невероятная теплота,
- И кто-то, кажется, нежно прижался к щеке, выдохнул:
- «Прости».
- За что?
- Что это со мной?
- Неужели я спал на ходу?
- Наверное, так замерзают.
- Надо поколотить ногами.
- «Бродячие собаки хуже волков», —
- Кто-то мне это сказал.
- Не успеешь оглянуться, а стая уже налетела.
- Говорят, нападают с ходу.
- Какие глупости лезут в голову.
- Лучше я представлю себе твое лицо.
- Вот это да!
- Оказывается, я не могу вспомнить.
- Только глаза.
- Они – темные, жгучие,
- И волосы от пота липнут к щекам.
- Ты всегда так трудишься, когда мы вместе,
- Будто на свете никого-никого нет, кроме нас,
- Но тебе все угрожают
- И хотят меня отнять,
- Будто это последний день в нашей жизни.
- А потом ты трогаешь меня руками,
- Точно не доверяешь своему зрению
- И тому, что я рядом.
- Ты жмешь мою плоть очень сильно, и я
- Почти кричу,
- Но потом отпускаешь.
- Наверное, тебе хочется доказать,
- Что я существую, и что существуешь ты,
- Что я плотный.
- Ты прикладываешь ухо к моей груди
- И говоришь мне: «Дыши», —
- Я дышу,
- А ты слушаешь биение сердца.
- Я спрашиваю: «Зачем это тебе?»
- А ты говоришь: «Мне надо», – и сердишься.
- Не надо на меня сердиться – я твой
- И выполню любое твое желание.
- Ты вдруг приказываешь мне
- Сосать твой палец,
- А потом говоришь:
- «И все другие. По очереди», —
- И я смеюсь,
- Потому что я не успеваю перехватывать их губами.
- А потом вдруг серьезно берешь мою руку,
- Глядишь на меня исподлобья,
- Будто хочешь пресечь мои возражения,
- И указательным пальцем
- Водишь себе
- По деснам,
- По нёбу,
- По языку,
- Словно предлагаешь попользоваться собой изнутри
- И с помощью плоти передать мне свой трепет.
- Застонав, повалишь меня на спину,
- Садишься мне на грудь, почти на лицо,
- И наползаешь,
- Словно я – твой самый большой враг
- И меня надо захватить, раздавить, поглотить.
- Ты словно хочешь затянуть меня в себя.
- Я понимаю.
- Ты доказываешь,
- Что никто не имеет на меня никакого права,
- Кроме тебя,
- Но оно бесспорное,
- Ты домогаешься меня так, как только
- Можно домогаться
- Мужчины,
- И я попался,
- Никто не в обиде,
- И ты соскальзываешь в полном изнеможении
- И, двинувшись назад, достигаешь бедер, а потом вдруг,
- Что-то придумав, помещаешь обе свои
- Ступни мне на грудь,
- Слегка надавливая большими пальцами ног на шею,
- Уставясь мне в глаза.
- – Скажи…
- – Да нет же.
- – Тогда ешь. Ну?
- И я ел, лизал, покусывал твои ноги,
- А ты смотришь на меня жадно, а потом
- Жалко,
- Погаснув,
- Ты говоришь, что холодно, и с головой
- Уходишь
- Под одеяло
- И там находишь себе пропитание.
- Мой член никак не может к тебе
- Приноровиться,
- По временам ему очень больно,
- И ты чувствуешь, что ему больно, но тебе хочется еще и еще,
- В тот момент тебе не было никакого дела
- До моей боли.
- Мне больно и сладко, и я почти умираю.
- Все рядом.
- Может быть, в этом никто не виноват,
- Может быть, это старше нас?
- Может быть, это так же, как моя жизнь?
- И, может быть, жертве, которую съедят,
- Тоже больно и сладко?
- Может быть.
- И я – твоя послушная
- Собственность,
- И поэтому меня нужно мять, хватать за щеки, тянуть в низ живота,
- Все мое тело вздрагивает,
- И ты чувствуешь, что мне нехорошо,
- И сильно ко мне приникаешь,
- Словно хочешь погасить меня,
- Словно тебе очень важно поймать, уловить,
- Зафиксировать,
- Пришпилить булавкой,
- Это мое вздрагивание, выгибание,
- Словно ради него все и было,
- Ты начинаешь целовать, целовать, целовать,
- Лизать мою шею,
- Покусывать плечи,
- И я слышу твое дыхание, хрипы, колотье в груди.
- Без звука, резко, нетерпеливо сдвигаешь мое лицо
- Себе в пах,
- И я уже знаю, что надо делать:
- Языком измерять глубину
- И меня всегда удивляет, как твоя плоть, нежная,
- Анемичная,
- Выдерживает мой натиск.
- Мой язык слишком груб,
- Но тебе, тебе нужно сильно и грубо,
- Глубоко.
- Но я уже не могу, я задыхаюсь,
- А ты льешь что-то сладкое,
- И я должен все это пить,
- И в тебе все клокочет,
- Именно так, и звуки эти очень древние,
- Так клокочут вода или птица.
- И ты сильно тянешь меня к себе,
- Быстро и резко раздвигаешь мои ягодицы,
- Я не противлюсь тебе,
- И вот твои узкие пальцы, твоя кисть входит в меня,
- В мой анус.
- Так глубоко,
- Что разворачивает и раздирает изнутри.
- – Тебе хорошо? – с хрипом ты говоришь.
- – Тебе хорошо!
- – …
- И я не могу сказать, что мне больно
- И стыдно,
- И даже не знаю, чего больше, стыда или боли,
- И я говорю, что мне хорошо,
- Конечно, конечно,
- Очень,
- Очень,
- Да,
- Господи!
- Я иду к тебе по ниточке.
- Она только между мной и тобой проложена.
- Я, как во сне,
- А может, это я засыпаю,
- Так бывает.
- Пурга, снег в ботинках.
Коломбина, Коломбина…
- Коломбина, Коломбина,
- Приходи к нам ночевать.
- Мы тебя же, Коломбина,
- Будем долго согревать,
- Ручки будем целовать,
- Целовать, целовать…
На кактусе живет тля…
- На кактусе живет тля —
- Я ее обрабатывал всякими ядами,
- Промывал горячей водой,
- Шепча разные проклятья, со зверской рожей
- Намотал на спичку ватку, смоченную в марганцовке,
- И выскребывал ее из кактусовых пазух и подмышек.
- Тля умирала, но не сдавалась,
- Тля держалась изо всех сил,
- Она даже на соседний кактус
- Не перепрыгивала,
- Потому что этот для тли был родиной.
Капает. Сквозь сон я ясно слышу…
- Капает.
- Сквозь сон я ясно слышу – капает.
- Господи! Да это ж вода в отсеке.
- Остатки сна с лица, как паутину…
- Вскочил —
- А это в ванной капает.
- И, надо же, слышно
- Сквозь закрытую дверь.
- Броситься, побежать,
- Скатиться вниз
- И в яму
- Потянуть на себя,
- Задраить.
- Снова броситься, побежать, схватить,
- Потянуть, задраить,
- И еще и еще раз —
- И все это за секунду до пробуждения.
Говорил помощнику…
- Говорил помощнику:
- Не надо ставить молодежь на выгрузку спасательных плотов,
- Он же тяжкий, зараза, больше ста кило!
- Как его удержать?
- А тут еще в люк не лезет,
- Хоть плачь,
- Ну и сорвался,
- Только и успел что ухватить его рукой,
- И боль, как паук,
- От пяток до затылка,
- И в спине что-то хрустнуло,
- И дальше – все,
- Улетел вслед за ним.
- Сижу – в глазах круги
- Лиловые.
- – Что, не удержал? – (это командир)
- А у меня даже голоса нет, верите?
- Только клекот какой-то получается.
- – Виноват… – говорю, потому что больше
- Ничего
- Не выговаривается.
У тебя же был пожар…
- У тебя же был пожар…
- Ну вот!
- Скажи только: «Боюсь.
- Вхожу в отсек и боюсь
- Замкнутого пространства».
- Пойми, это никак не проверить,
- Поэтому никто из врачей
- Не сможет доказать, что ты
- Симулируешь,
- И тебя спишут.
- Вчистую.
- И пенсию твою никто не тронет…
Больно… Тисками сжимает…
- Больно…
- Тисками сжимает,
- Это мы в Баренцево море вошли,
- По щиколотки,
- А когда ляжешь на грудь,
- То и вовсе с дыханием судороги,
- Словно всхлипываешь,
- И воздух не проглотить,
- А он полдня плавал,
- Когда смыло,
- Пока его подобрали,
- А он и сказать-то толком ничего не мог.
- А нам интересно было,
- Что он чувствовал,
- Вот мы в воду и полезли…
Тепло – это внутри…
- Тепло – это внутри,
- Гладить надо что-нибудь
- Мягкое,
- Внутри себя придумать
- И гладить,
- гладить, —
- Тогда уснешь
- Быстро-быстро
- И не будешь вздрагивать
- Всем телом,
- С головы до пят,
- И
- руками бить не будешь
- Спящую жену.
Ой вы, горы-горы…
- Ой вы, горы-горы,
- ой сопки, ой пригорки, ой лощины,
- ой,
- как мы ехали-ехали-ехали,
- ой,
- как мы добирались до службы, ночью,
- потому что все время ночь,
- с разгону грудью о борт,
- потому что сзади бежит к машине толпа
- офицеров,
- а кто-то ухватился руками,
- и в спину его ударили,
- и он, пьяненький, въехал под задние колеса,
- а руки вцепились в борта – не оторвать,
- и лезут через него
- головы-ноги-шинели,
- а потом и его подхватят и забросят в глубь,
- пока машина урчит и набирает ход.
В соседней роте нашли вора…
- В соседней роте нашли вора.
- Он часы украл.
- А дело происходило
- На ОС-15.
- Ему в трюме сказали:
- «Завтра будем тебя судить».
- Он ночью за борт выбросился.
А что вы думаете…
- А что вы думаете,
- Знаете, как у нас бьют,
- Если у своих воруешь?
- Возьмут в круг и – бляхами.
- Только свист стоит.
- А от вида крови
- Все только распаляются.
Самые трусливые…
- Самые трусливые
- Должны быть самыми храбрыми,
- Самые гадкие
- Должны быть самыми мужественными,
- Гнусные – добрыми,
- Черствые – честными.
- Никуда
- не денешься:
- Кругом – вода.
Другие люди вокруг…
- Другие люди вокруг,
- По-другому живут,
- По-другому дышат,
- По-другому слышат,
- Их бы в подводники на несколько лет,
- И они бы все делали, как мы.
Сердце тюкает…
- Сердце тюкает
- Слышу, как оно это делает:
- – Тюк-тюк-тюк…
- Лед кололи на дороге ломами.
- Теперь из рук ручка вываливается,
- Открытку не могу подписать,
- Пальцы не держат.
- На почте спросили:
- – Вы пьяный?
- А я сказал:
- – Просто устал…
Протискиваюсь между трубами…
- Протискиваюсь между трубами —
- Там есть место, но узко, черт!
- Надо туда обязательно влезь,
- Чтоб до компрессора добраться,
- И лезу, хоть в солнечное сплетение,
- Больно уставился кусок трубы.
- Надавливаю, наваливаюсь на него
- И сдвигаю в сторону – фу! —
- Вот и протиснулись,
- Сейчас все исправим,
- И раскладываю инструменты,
- И тут же – просыпаюсь,
- Долго лежу, ничего не понимая,
- А потом начинаю искать тот кусочек трубы,
- Что так больно впивался в сплетение…
У подводной лодки железные внутренности…
- У подводной лодки железные внутренности,
- Желтые отсеки,
- Желтые приборы.
- Говорят, этот цвет успокаивает,
- Даже песенка такая есть,
- «Желтая субмарина», —
- Это значит, она такая внутри —
- А раньше все красили серым,
- Потому что считалось,
- Что они на лодках долго не задерживаются.
- А потом на лодках стали жить
- Годами,
- Стали все красить
- В желтое.
Траву люблю…
- Траву люблю,
- И чтоб она подстрижена была,
- И чтоб на ней роса,
- И цветы,
- Давно росу на траве не видел,
- То автономка, то еще чего-нибудь…
А вы знаете, как трудно…
- А вы знаете, как трудно
- Нести карабин на согнутой руке?
- И ходить по плацу по квадрату
- Раз-два-три! – поворот, раз-два-три – пируэт!
- Рука деревенеет, затекает и немеет,
- Будто паучок пронзил локоть иголкой
- И напустил в него своего новокаина.
- А потом рука и вовсе становится ватной
- И гнется туда-сюда,
- И пальцы сами собой разжимаются.
- Потренируйся вот так часов шесть подряд —
- И рука запомнит, и через много-много лет,
- Будет легко сминать пустую консервную банку
- Словно она картонка.
- А если б спросили: «Что нужно
- Мальчугану, чтобы быстренько повзрослеть?»
- Я бы ответил:
- «Нужно боли учить».
Вот стою и изучаю…
- Вот стою и изучаю
- Бородавку на подбородке
- У начальника.
- А она какая-то коротко стриженная
- И похожа на маленького, осиротевшего ежика,
- Перенесшего сыпной тиф
- И страдающего то ли тучными глистами,
- То ли вдохновенными запорами,
- Потому что при разговоре
- Она корчится вроде бы от боли,
- А разговор-то все больше о воинской
- Дисциплине.
- Правда, говорит только он,
- А я с чувством внимаю, внимаю, внимаю
- И постепенно осознаю, осознаю, осознаю,
- Какой я большой негодяй…
«– Ро-та-а! Падъ-ем!..»
- – Ро-та-а! Падъ-ем! —
- Может, со мной приключится проказа,
- И паралич,
- Или отвалится нос?
- Как после этой команды я по-ни-ма-ю
- Чле-на вреди-те-лей,
- Источивших на что-то полезное свой
- Так умело скрываемый от окружающих
- Член…
Тут один почил в бозе…
- Тут один почил в бозе,
- Не выдержал того, что уволили в запас,
- Пил,
- Потом язва на десне превратилась в рак.
- Перед смертью он сказал:
- «Нужно починить часы…»
«Сколько плывешь?..»
- «Сколько плывешь?»
- «Восемь».
- «Километров?»
- «Часов».
- «А бежишь?»
- «Двадцать четыре».
- «Часа?»
- «Ну да».
- «Откуда это?»
- «От прошлого».
- «Зачем это тебе?»
- «Так…»
Шизофреники сразу выявляются…
- Шизофреники сразу выявляются.
- Два дня не прошло, как привезли молодняк из учебки,
- Они, как только лодку увидели,
- Так и готово – один есть,
- Вскочил на подоконники и говорит: «Что ж я маме скажу?» —
- И вниз сиганул,
- И схватить не успели.
На подъеме флага выстроились…
- На подъеме флага выстроились.
- Тишина.
- Слышно только, как дождинки капают.
- Вокруг все серое до невозможности.
- И тут верхний вахтенный говорит:
- «Порешить бы вас всех».
- А у него в рожке тридцать пуль.
- Еле успели автомат вырвать —
- Положил бы две шеренги:
- Плотно стояли.
Утопленника выловили…
- Утопленника выловили —
- Он в ледяную воду сам прыгнул.
- Механик быстро-быстро
- Делал ему
- Искусственное дыхание,
- Часто-часто
- Дышал – рот в рот,
- Взмок весь,
- Потом веки ему оттянул
- И говорит:
- «Готов!»
Лейтенант на крейсере рапорт…
- Лейтенант на крейсере рапорт
- Подал:
- «Прошу списать меня на берег.
- Укачиваюсь».
- Ему рассмеялись в лицо,
- А он пошел и повесился.
Мы Ленина любили…
- Мы Ленина любили
- В начальных классах.
- Один только Пашка
- Все понимал.
- Он в ленинском уголке
- Стучал пальцем по картонному мавзолею
- И шептал:
- «Уль-я-ны-ч, вылезай!»
…Отжимался от пола двести раз…
- …Отжимался от пола двести раз.
- Но на флоте он совершенно поехал.
- И с лодок его списали,
- Потому что стал пить.
- Он мне все время говорил:
- «Меня никто не любит.
- Они меня преследуют, следят», – и голос у него срывался,
- А я не знал, что ответить,
- Как утешить, защитить.
- Ему диагноз поставили: «шизофрения, мания преследования»,
- Он был, как испуганный ребенок,
- Все спрятаться хотел.
- Его уволили в запас.
- Он уехал к себе и вроде зажил хорошо,
- А потом его жена позвонила и сказала:
- «Сашу убили…»
А когда под винты затянуло…
- А когда под винты затянуло,
- Он хотел за ним в воду прыгать,
- Его оттащили, навалились и держали,
- Потому что вырывался и орал: «Суки!
- Он же еще живой!»
Ну и сны снились…
- Ну и сны снились
- На подводной лодке!
- Цветные.
- И действующие лица те же, что и в отсеках,
- И такие натуральные сны, что проснешься
- И не знаешь, было все это
- Или не было,
- И спросить не у кого.
- Вернее, можно было спросить,
- Только стеснялся:
- Еще подумают, что спятил.
- Смотрю, как-то напарник входит
- Какой-то не такой,
- «Ты чего?» – «Ничего».
- А потом оказалось,
- Что и ему снится примерно то же самое:
- Всякая чертовщина.
- Тогда и договорились:
- Рассказывать и расспрашивать, чтоб узнать,
- Что было во сне, а что – наяву.
- Входишь и говоришь:
- «Слушай, было такое-то и такое?» —
- Если нет – значит, сон…
Их готовили для железа…
- Их готовили для железа,
- Приучали постепенно,
- И они привыкли, вросли,
- Оно вошло в их существо,
- В плоть, между жилами,
- Это видно было по походке
- И по разговорам, и потом
- Они ругали его на чем свет стоит,
- Так ругают соседей
- Или дожди,
- Они готовы были бежать с него куда угодно,
- И там уже предполагалось
- Жить, жить…
- Но скоро оказалось, что без него они не умеют.
- Когда железо сгнило, они умерли.
- Все.
«– Раз! Два!..»
- – Раз! Два! —
- Это мы учимся сдергивать автомат
- С плеча по хлопку старшины
- До совершеннейшей одури.
- – Раз! – и уже передернул затвор,
- Потому что страшно ночью:
- Когда идешь на пост,
- Все кажется, что смотрит кто-то
- Из-за спины.
- Я даже сейчас чувствую,
- Когда за спиной кто-то стоит,
- Всегда оборачиваюсь и смотрю человеку в глаза.
- А во сне до сих пор сдергиваю с плеча
- По хлопку старшины:
- – Раз! – и уже готово.
- Скажи: «Два!»
- – Два! —
- Я уже выстрелил.
Я когда-то рыл могилу за 20 минут…
- Я когда-то рыл могилу за 20 минут
- На скорость —
- Так мы спорили.
- А мы спорили тогда на все подряд,
- На всякую ерунду:
- Кто проскачет быстрее на четвереньках
- Или сильней проорет —
- Потому что были курсантами.
- А тут убили офицера —
- И нас послали рыть.
- А когда долго роешь яму
- То ничего в ней скорбного нет,
- И поэтому мы смеялись, и шутили,
- И кидались друг в друга
- Комьями глины,
- Только когда привезли гроб и родню
- И начались всякие крики,
- Мы отошли в сторонку и надолго там замолчали.
«– Встать-сесть! Встать-сесть!..»
- – Встать-сесть! Встать-сесть! —
- Старшина нас тренирует,
- Мы не приняли присяги,
- Мы не приняли, но знаем,
- Что приказы командира
- Или просто размышленья —
- Все для нас веленье Родины,
- А старшина такой же, как и мы,
- Только он попал в училище с флота,
- А не просто из школы,
- И учимся мы с ним в одном классе,
- В том самом, где сейчас мы приседаем,
- А в ушах у меня ненависть стучит зелеными молоточками,
- А потом, через много лет, он бросится ко мне навстречу:
- «Саня!» —
- А я никак не могу пожать ему руку,
- Потому что в ушах все еще – «Встать-сесть!..»
А на пятьдесят шестые сутки…
- А на пятьдесят шестые сутки
- В автономке
- Начинает казаться,
- Что все это происходит не с тобой
- И люди все какие-то ненастоящие,
- А механизмы
- Придуманы кем-то.
- А потом дотрагиваешься
- До кого-нибудь
- Случайно,
- Чувствуешь тепло —
- И отпускает…
На Новый год…
- На Новый год
- Лейтенанты собрались у Машкина в общежитии
- И пили шампанское, как гусары, из горла,
- Сидя на краю открытого окна,
- Свесив ноги с четвертого этажа,
- А потом решили бутылки бить.
- – Об чего?!
- – Об унитаз!
- – Раз!
- Первая же развалила унитаз до основания
- В мелкую крошку.
- Полгода надоедали соседям:
- – Разрешите у вас облегчиться? —
- Летом пошли воровать унитаз на стройке:
- В городке ведь не купить.
- Обратно шли, надев унитаз Сереге Бажену на голову, —
- Так просто удобнее.
- Так их, с мраморной головой, и взяла комендатура.
- Комендант выслушал эту историю и сказал:
- – Отпускаю.
- А помощнику своему объяснил так:
- – Пусть хоть гадят по-человечески…
Двоих размазало…
- Двоих размазало
- По переборке:
- Их послали сравнивать давление
- По вдувной —
- Там дырку заделывали
- Ну и накачали, конечно, отсек воздухом,
- А они решили, что через переборочную дверь
- У них быстрее получится.
- Они летели по воздуху метров десять,
- Пока не превратились в паштет, завернутый в ветошь.
- Я теперь просто отношусь
- К любой смерти,
- В том числе и к своей
- Собственной.
Девушка в самолете рассказывает…
- Девушка в самолете рассказывает о спасательном жилете:
- Как надевать, надувать, куда дудеть,
- А я вспоминаю, что у нас их называли подосиновиками,
- Потому что оранжевые и сверху среди волн хорошо различаются,
- Очень удобно собирать.
- Трупосборниками.
- Потому что через пятнадцать минут в ледяной воде
- Сердце все равно останавливается.
- У соседей при выходе из бухты всю швартовую команду смыло
- Одним ударом волны —
- Так они даже ход не сбросили
- И не искали.
- Зачем?
- И так когда-нибудь подберут.
Не знаю, не знаю…
- Не знаю, не знаю,
- Откуда берется одиночество:
- Ты ведь не один,
- Ты в море, на корабле,
- И здесь еще сто человек —
- И все вы всунуты в железную такую
- Штуковину,
- Полную всяческих каверз,
- А она под водой
- Крадется —
- И одиночество к тебе тоже подкрадывается:
- Вот кольнуло вроде, вот еще…
- А я знаю, как с ним бороться:
- Нужно прижаться к чему-нибудь спиной,
- Сильно,
- Потому что оно подбирается
- Со спины.
Хотения в одиннадцати эпизодах
Хочется каких-то простых вещей:
Во-первых
Хочется, чтоб встал утром и солнышко светит, и чтоб тепло и лето, и чтоб каждый день, как заново родился, чтоб радостно и здорово от того, что радостно.
Во-вторых
Хочется хлеба с маслом и чтоб из рук не вываливался, а если и вывалится, чтоб не маслом на пол, а то потом вечно какие-то крошки выковыривать и всякую ерунду счищать.
В-третьих
Хочется, чтоб с разбегу и в море, а вода теплая и в ней рыбки и прозрачное дно, и чтоб нырнул и красивую ракушку непременно отыскал.
В-четвертых
Хочется искупать красного коня.
Найти его, обязательно красного, потому что другие купали, о чем и свидетельства имеются, а ты еще нет; так вот хочется искупать и чтоб он мягкими губами у тебя с ладони что-нибудь такое собирал.
В-пятых
Хочется кактусов.
Ты вышел – впереди обрыв, внизу море голубое, а до моря тропинка вьется, и вдоль нее они же и растут.
Кактусы.
Мда.
Только не плоские лепешки, а такие огромные желто-зеленые шары.
Колючие-колючие.
В-шестых
Хочется нежности.
Очень хочется.
И не только своей собственной, когда ты такой нежный-нежный, но чтоб и тебе.
Чтоб подкрались сзади, обхватили, ворковали, целовали и дети, и не дети.
Женщины или же девушки, например.
А что? Я не против женщин и девушек.
Да.
Я всегда за.
Потому что девушки… ну и женщины, конечно, они же иногда… так здорово выглядят, когда светятся изнутри, и ты в ответ светишься, и тоже хочешь, чтоб изнутри…
А сам чушь молотишь, а может, и не чушь, но молотишь-молотишь…
В-седьмых
Хочется каких-нибудь невероятных картин, и чтоб всем ясно было, что ты их написал, и чтоб спрашивали: как вам это удалось, – а ты чтоб отмалчивался и скромно пожимал плечами, потому что именно в этот момент ты и обучился необычайной скромности, чего раньше в тебе днем с огнем, но вот теперь – о-го-го!
В-восьмых
Дочку хочется. Сын уже есть, и он вырос.
Он такой большой, что, кажется, и не сын.
Он все про свое, а ты ему какую-то глупость, а он тебе в ответ, и разошлись по комнатам, а потом сошлись, виноватые или не виноватые, но не совсем, и столько хочется сказать ему, но слова все какие-то грубые, и лучше бы помолчать или постоять и простить…
А дочку хочется, потому что у нее же такие мягкие волосики должны быть, и еще они виться должны, потому что локоны.
Да.
Конечно, локоны.
И они щекочутся, когда по лицу.
В-десятых
Хочется играть в снежки, когда бежишь, торопишься, смеешься. Схватил, слепил, бросил, попал – а теперь бегом спасаться, а то догонят и намылят шею.
И, наконец, в-одиннадцатых
Хочется в пургу, когда на тебе доха до полу, а потеплело и метет, глаз не открыть, а тебе хорошо и здорово, и рядом ни одного человека – пусто, пустынно.
Находился, зашел в дом.
А это дом в горах, потому что и пурга в горах, а в доме какие-то люди, а тебя от тепла развезло, и ты уже плохо соображаешь, они говорят о пурге, о дороге, о том, что все замело, и теперь ждать непонятно сколько.
Они говорят и говорят, неторопливо жужжат, а у тебя в руках стакан с горячим вином.
Ты его отхлебнул – и сейчас же понимаешь, что нет ничего лучше, и тебя затопила теплота, и голова тянется к столу, упала на руки, и ты уже спишь, а люди все еще слышны, потому что они где-то рядом…
Хочется…
Нас иногда железными называют…
- Нас иногда железными называют.
- Ага.
- А Саня на пирсе плакал.
- Только я и видел.
- Бывает.
- После автономки и не такое
- Бывает.
- Человек сам ничего не замечает.
- Идет и плачет.
- – Ты чего, – говорю, – Саня?
- А он говорит:
- – Да так…
Почему-то вспомнил…
- Почему-то вспомнил,
- Как жена встречала.
- Обняла – и мы стояли, стояли
- Молча.
- А потом как зачирикала,
- Не остановить.
Преставился…
- Преставился.
- Сказали – помер.
- Мужик был отвратительный,
- Вредный-превредный,
- А тут, как узнал, что он концы отдал,
- Так даже расстроился.
- Не знаю почему.
- Потом позвонили и говорят:
- «Ошибка! Жив!»
- И я подумал: «Вот сука, а?!»
Нужно лечь и сказать себе…
- Нужно лечь и сказать себе:
- «Не спать, не спать, только расслабиться», —
- Тогда обязательно уснешь
- Крепко.
- Но как только зазвонит будильник —
- Резко перекатился с боку на бок
- И по нему рукой.
- А жена говорит: «Ты меня пугаешь».
Утро. Холодрыга. Залив парит…
- Утро. Холодрыга. Залив парит.
- Вахтенный, балбесина, уснул
- И по корпусу в воду сполз,
- Как поплавок.
- А я дежурным стоял.
- Поднялся наверх —
- Слышу сопенье.
- Зверь, что ли, никак не разглядеть.
- Потом вижу – плывет, чудище,
- К штормтрапу.
- В валенках, канадке, тулупе, шапке
- И автомат на груди.
- Ничего не потерял.
- Я ему: «Купаешься, что ли?»
- А он мне: «Ну-у…»
Авария случилась…
- Авария случилась
- С выбросом углекислоты.
- А при пяти процентах
- И дышится чаще,
- И в жар бросает,
- И я подумал: «Стоп! Только без паники», —
- Потом пошел к начальству.
- «Что?» – спросило начальство.
- «Лучше бы всплыть», – сказал я.
Первокурсниками…
- Первокурсниками
- мы очень любили своих командиров отделений —
- комодов.
- Они были с третьего курса
- и, казалось, все знали наперед,
- всегда такие уверенные в себе
- и во всем.
- Это обожание не проходило даже тогда,
- когда они нас наказывали.
- Я все это вспомнил почему-то сейчас,
- когда на меня смотрит столько матросских глаз.
- В них надежда.
- Ее нельзя обмануть.
- А мне страшно, потому что
- нужно посылать их в огонь
- и самому туда за ними идти…
Эй! Вы!.
- Эй! Вы!
- Не сносить вам головы!
- Не сберечь вам тела,
- Теплого, злого, верткого,
- Упрямого,
- Пахнущего задохнувшейся рыбой…
Боль у плеча…
- Боль у плеча,
- А потом до локтя,
- И кисть немеет.
- Это груз сорвало, —
- И он на вахтенного.
- Его-то я успел оттолкнуть,
- А сам вот…
- Задело…
- Ееееб… т…
Согнуться…
- Согнуться,
- Выбросить руки,
- Схватиться за поручни,
- Послать туловище вверх,
- Опять согнуться,
- Выбросить,
- Схватиться,
- Послать,
- И еще, и еще раз…
- А потом вдруг понимаешь,
- Что ты давно уже…
Свист – и как по пирсу лупануло!.
- Свист – и как по пирсу лупануло!
- Штормовое предупреждение, —
- И нас послали швартов ослабить.
- Только подошли – он лопнул,
- Перед глазами просвистело.
- Первое, что сказали:
- – Ну, блядь!..
Соленую воду пили…
- Соленую воду пили, —
- Глупость, конечно, —
- Сделали по два глотка.
- – Чего ж вы остановились, товарищ лейтенант?
- Допивайте – и будете настоящим подводником…
Первое в лагуне несут…
- Первое в лагуне несут,
- А оно колышется.
- Сверху комбижир.
- В два пальца.
- Я как посмотрел, —
- Так блевать и потянуло…
Голоса слышу…
- Голоса слышу
- Часто.
- Шепот, клекот —
- Не разобрать.
- Мы переборку задраили,
- Как полагается при пожаре,
- И они там остались.
- Сначала кричали,
- А теперь я голоса слышу…
Качает! Сутками!.
- Качает! Сутками! Вверх – вниз.
- Уже желчь одна изо рта идет.
- Сначала мне казалось, что с ума сойду.
- А потом придумал:
- Нужно бабу себе представить,
- И как ты ей вставляешь.
- Еще и еще раз,
- И в рот,
- И в глаза…
Торпедолов перевернулся…
- Торпедолов перевернулся.
- Они собрались в пузыре.
- Из них только один
- Всплыл.
- И не потому, что там десять метров
- По затопленным коридорам
- Плыть нужно было,
- А потому, что сразу для себя решили:
- Все!
Ничего нельзя трогать…
- Ничего нельзя трогать
- Просто так в отсеке.
- От этого – взорвешься,
- От того – утонешь,
- А так?
- А так и вовсе сгоришь.
Если смоет в жилете…
- Если смоет в жилете,
- То чайки все равно нападут
- И обклюют череп
- До костей.
- Может, и врут про это,
- Но только чайка-бургомистр
- Пакет с мусором здорово разрывает
- И крысу убивает
- С одного удара.
Я – одиночка…
- Я – одиночка.
- Мне и одному хорошо.
- Я себя так приучил.
- Только в драке иногда
- Спина холодеет,
- И тогда мне бы хоть кого,
- Чтоб ее прикрыть.
Иногда, словно заторможенность…
Иногда, словно заторможенность какая-то, сидишь и смотришь на комья каши в тарелке и думаешь: вот она будет кашей и завтра, и послезавтра, так что лучше, наверное, смотреть на вот этого парня напротив, он тоже будет и завтра, и послезавтра, но в отличие от каши тут хоть можно изучать его лицо, что ли, или нос, или кожу на носу, она ноздреватая, и если уменьшиться самому до размеров микроба, то эти поры на коже превратятся в лунные кратеры. Забавно было бы, наверное, скатываться по стенкам этих кратеров.
После этой мысли ты улыбаешься и говоришь этому парню:
– Здравствуй!
Хотя до этого вы с ним год ни о чем не говорили, не знакомились и ты даже не знаешь, как его зовут.
И, о чудо, в ответ он тоже улыбается и тоже говорит тебе:
– Здравствуй!
У нас база лежит между скал…
У нас база лежит между скал, как холодец в тазу, оттого-то все и слышно.
Петров швартовался.
А когда Петров швартуется, тогда деревья гнутся и скалы от мата звенят.
Часа полтора это все происходило, потому что буксиры его совершенно не понимали.
А на пригорке жены и дети стоят, которые пришли своих пап с моря встречать.
Ну и слушают все.
Естественно.
А командующий у нас сам не последний на флоте матерщинник и знает, что к чему.
Ну и заложили ему все это в лучшем виде.
Вызывает он Петрова.
А тот, пока шел, исстрадался весь: «За что? За что?»
Входит, – и командующий ему:
– Владим Семеныч… вы, говорят… материтесь?!!
А тот с порога:
– Пиззздят! Товарищ командующий, пиззздят!..
«– Давай! Полезай!..»
- – Давай! Полезай!
- – Куда?
- – В говно!
- – Так просто?
- – Нет, туфельки одень!
- Это мы цистерну грязной воды чистили.
- Голыми руками.
Вы знаете, я послан на эту планету…
Вы знаете, я послан на эту планету в командировку.
Я спросил только: «Надолго?»
И мне сказали: «На одну астрономическую секунду».
Времени, как видите, немного, и поэтому меня здесь все должно радовать: красный цвет, люди ходят не на четвереньках, и едят они, по всей видимости, не целлофановые пакеты.
А воздух-то какой вкусный, Господи! Боже ж ты мой!
Какой тут воздух! Просто бальзам, а не воздух. Уф-а! Уф-а! Хочется все время дышать.
И вода!
Вы видели где-нибудь во Вселенной столько воды?
Нет, вы не видели нигде во Вселенной столько воды, да и не могли видеть.
Можно было бы, конечно, воплотиться в дельфина, и тогда я все время был бы в воде, но в этом случае командировка, я думаю, была бы в пять раз короче и я не смог бы играть с ведущим всей этой затеи в шахматы.
А так мы с ним играем.
– Вам шах, протоплазма! – говорит он мне.
– Ах, – говорю я ему, – ваше Превосходительство, какой ловкий ход!