Ты самая любимая Тополь Эдуард

— Павел Борисович!

— Не смей ей открывать! — сказала Ангел с Небес. — Иначе я не знаю…

— Но я есть хочу!

— Я принесла.

Он изумился:

— Ты? Что ты могла принести?

— Смотри, милый… — Она села на стол и открыла лукошко, спрятанное за ее спиной. А из лукошка достала какие-то банки и свертки. — Это икра, черная. А это сметана, пиво…

А за дверью пышногрудая Катя с подносом в руках удивленно стучала:

— Павел Борисович! Вы же просили поесть…

И в ответ услыхала:

— Не нужно, Катя! Спасибо…

Обиженно пожав плечами, Катя ушла, а сотрудники, подняв головы от своей работы, удивленно воззрились на закрытую дверь каморки Пачевского.

Меж тем там, в каморке, Пачевский, сидя за накрытым столом, не уставал изумляться:

— Где ты это взяла?

— В «Седьмом континенте». — И Ангел с Небес поставила перед ним еще одну банку черной икры. — Ты ешь, милый, ешь! Мужчинам нужно много икры и сметану с пивом! Это укрепляет — сам знаешь что…

С удовольствием голодного мужика он мазал ложкой икру на хлеб и удивлялся:

— У тя ж денег нет!

— Денег? — сказала она. — Конечно, нет. А зачем?

— Ну как? Эта икра, пиво… Ты ж говоришь — в «Седьмом континенте»… — И вдруг он замер в догадке: — Ты?.. Ты это украла?

Но она не поняла:

— Почему? Я просто взяла. Ты кушай. Мне нравится смотреть, как ты кушаешь. Я тебя очень хочу… — И обняла его со спины.

А он:

— Прекрати! Здесь нельзя!

— Как «нельзя»? Почему?

Он попытался уклониться, но она обняла его, и ее руки нырнули ему под рубашку…

А за дверью его каморки стоял все тот же общий гул и шум — служащие продолжали разговаривать по телефонам и корпеть над своими бумагами. Но постепенно над всем этим разноголосым шумом и телефонными звонками все явственнее слышался характерный стон женской истомы:

— О!.. О-о!!.. О-о-о!!!

Служащие изумленно подняли головы и не поверили своим ушам и глазам. Дверь и стена каморки Пачевского стали светиться каким-то золотисто-огненным свечением, и оттуда все явственнее, громче и в ускоряющемся ритме доносилось шумное дыхание и прерывистое:

— О!.. О-о!.. О-о-о!!! О-О-О!!!

Вдруг из коридора просунулась в дверь голова охранника:

— Хелена идет!

Несколько сотрудников посметливее бросились к двери и встретили в ней хозяйку.

— Хелена Михайловна, тут такой вопрос: через месяц первое сентября, а Петров не дает тираж на школьные учебники…

— Хелена Михайловна! «Библиоглобус» третью неделю задерживает оплату…

Но хозяйка все равно услышала то, что нельзя было не расслышать: истомный, на предпоследней фазе, женский стон. И изумленно посмотрела в сторону этих звуков. А затем, нахмурившись, решительно пошла к золотисто-алой двери каморки Пачевского.

Служащие схватились за головы.

Хозяйка с ходу толкнула дверь, но дверь оказалась заперта, а оттуда явственно донеслись последние, усталые аккорды разрядки.

Хозяйка гневно застучала в угасающую дверь.

Ей никто не ответил.

Тогда она жестом приказала охраннику принести ей связку ключей, вставила один из ключей в замочную скважину и — распахнула дверь!

Служащие за ее спиной потупились, кое-кто в ужасе закрыл глаза.

А хозяйка шагнула в каморку Пачевского и увидела…

Пачевский, закрыв глаза, обессиленно спал на стуле за своим пустым столом. А кроме него, в крохотном кабинете-каморке не было абсолютно никого.

Изумленно обойдя кабинет, хозяйка оглянулась на дверь, уже потерявшую свое свечение, заглянула в книжные шкафы и даже под стол…

Но нигде никого, да и спрятаться тут практически некуда.

И только окно, распахнутое на улицу, вызвало у хозяйки подозрение. Она подошла к окну, выглянула наружу. Однако и там никого, да и высоко — 12-й этаж…

Хозяйка подошла к спящему Пачевскому, тронула его за плечо:

— Паша!

Пачевский, очнувшись, открыл глаза:

— А?

— Ты уснул.

— Да? Извините.

— Пора тебе в отпуск.

— Да я вроде был недавно…

Осматривая открытую дверь, в каморку стали осторожно заглядывать сотрудники.

Хозяйка меж тем говорила Пачевскому:

— А где бумага? И почему у тебя телефоны не работают?

Пачевский удивился:

— Как это не работают? — И поднял трубку. Трубка гудела обычным гудком. — Работают…

— Странно… — сказала хозяйка. — А я звонила — никаких гудков…

Но тут оба телефона, словно спохватившись, залились звонками. Пачевский схватил сразу две трубки:

— Алло! Слушаю!

И из обеих трубок услышал голос Ангела с Небес:

— Милый, спасибо! Мне было так хорошо!

Хозяйка, стоя рядом, изумленно спросила:

— Кто это?

Но Пачевский только в недоумении пожал плечами:

— Не знаю… Ангел пролетел…

И хозяйка развернулась к служащим, столпившимся в двери:

— Так! Работать! Что столпились? Всем работать!

Кто-то спросил:

— А что тут было?

— Ничего не было! — сказала хозяйка. — Ангел пролетел!

Среди ночи жена толкнула Пачевского:

— Паш, там кто-то есть…

Пачевский сонно отвернулся на другой бок.

Но она не отставала, трясла и шептала:

— Паш, я боюсь…

Он недовольно открыл глаза:

— Ну, в чем дело?

— Там кто-то ходит…

— Где?

— Не знаю. Там…

— Не морочь! Кто там может ходить? Дети в деревне.

Но тут действительно что-то прошелестело и звякнуло в темной квартире.

Жена испуганно вздрогнула и прижалась к Пачевскому.

— Ё!.. — тихо сказал Пачевский, осторожно спустил ноги с постели, повел глазами по сторонам, отключил из розетки торшер и, вооружившись этим торшером, словно булавой, тихо двинулся из спальни.

В гостиной было абсолютно темно…

Пачевский осторожно двинулся дальше — на странные звуки, снова возникшие на кухне.

Однако и на кухне был ночной мрак.

Пачевский свободной рукой нашарил выключатель и включил свет.

Стоя у распахнутых створок навесных кухонных шкафчиков, она — а это была, конечно, она, Ангел с Небес, — возмущенно развела руками:

— Блин, как вы живете? Ничего вкусного!

Он обалдел:

— Ты?!

И посмотрел на окно.

Но окно было закрыто, и на подоконнике нерушимо стояли горшок с фикусом и старенький фотоувеличитель. То есть влететь в окно, не опрокинув их, было совершенно невозможно.

Между тем она продолжала:

— И я не понимаю! У тебя такая красивая жена! Почему ты ее не…

— Тсс! — спохватился он и закрыл кухонную дверь. — Ты с ума сошла?! Зачем ты явилась?

Но она как ни в чем не бывало продолжала открывать кухонные шкафчики и отвечала ему через плечо:

— Ну, где-то я должна жить… Черт! Это ужасно — ничего сладкого!

— Это из-за детей, — объяснил он. — Я запрещаю. У них от сладкого зубы портятся.

В коридорчике послышались шаркающие шаги, Пачевский испуганно закрыл дверь плотнее и прижал ее спиной.

Но жена, дергая дверную ручку, сказала снаружи:

— Паша, открой!

И Ангел с Небес ее поддержала:

— Да открой, что ты боишься? Она тебя убьет, что ли?

— Еще как! — сказал он.

А жена уже с силой толкала дверь:

— Паша! В чем дело?

— Это глупо! — сказала Ангел с Небес. — Отойди от двери. Пусть она войдет.

Он обреченно закрыл глаза и отошел от двери.

Жена открыла дверь и обвела глазами пустую кухню.

— Что тут происходит?

Пачевский открыл глаза.

Ангела с Небес нигде не было.

— С кем ты разговаривал? — удивилась жена.

— Ни с кем…

— Как ни с кем? — Она проверила стенной шкаф, выглянула в окно. — Я же слышала. Ты разговаривал…

Он занервничал:

— Ну, разговаривал. Сам с собой.

— Женским голосом?

Он сфальшивил, сказал тонким голосом:

— Ну, просто в горле что-то… Гм-м!

Она повела рукой по открытым шкафчикам:

— А что ты ищешь?

— Сладкое что-нибудь, горло першит. Неужели нет ничего?

Она усмехнулась, встала на стул и с самой верхней полки достала банку сгущенки.

— Заначка! — сказала она и поставила банку на кухонный стол. — Настоящая! Вологодская!

— Спасибо, — буркнул он.

— Я пошла спать. Ты придешь?

— Угу. Иди уже.

Она сладко потянулась всем телом и прильнула к нему:

— Я тебя жду…

— Сказал же: приду! — Он повел глазами по кухне. — Только чаю выпью…

Она чмокнула его и вышла из кухни.

Он облегченно выдохнул и закрыл глаза. А когда открыл — Ангел с Небес уже сидела на кухонном столе и с недоумением вертела в руках банку сгущенки. Говоря при этом:

— А что это? Как это открыть?

Пачевский шагнул к ней, хотел взять сгущенку, но жена вдруг вернулась:

— Паша, а что тут шумело? Мыши?

Он обмер, посмотрел на кухонный стол.

На столе никого не было, даже банки сгущенки.

— А? — сказал он в ступоре.

— Я говорю, у нас мыши завелись?

— Да, кажется…

— Придется мышеловку купить… Ладно, я тебя жду…

И жена ушла.

Он обессиленно присел на кухонный стол.

Из-за его спины протянулась рука с банкой сгущенки.

— Открой, пожалуйста…

Он даже не удивился. Взял банку, шагнул к кухонному шкафу, открыл ящичек, извлек из него консервный нож и стал открывать сгущенку.

А Ангел с Небес, сидя на кухонном столе и болтая ногами, говорила гневно:

— Как ты обращаешься с женой? Почему она не беременна? И вообще я не понимаю: почему у вас на улицах совершенно нет беременных женщин? Вы их не?.. А зачем вы живете? Вы обязаны регулярно заниматься сексом! Хотя бы два раза в сутки! Это минимум, без которого женщины не могут!..

Он протянул ей открытую банку:

— Держи.

— А это вкусно?

— Попробуй.

Она высунула язык, лизнула сгущенку и воскликнула от восторга:

— Вау!

— Тихо! — испугался он и зажал ей рот.

Но она больно куснула его пальцы и тут же стала лакать сгущенку языком, приговаривая:

— Ой, как вкусно! Ой!.. А я-то подумала, это знаешь что? Но это куда вкусней!.. А выглядит как мужская… Ой, как вкусно!.. И это есть в «Седьмом континенте»? Я завтра возьму тысячу банок!

Он протянул ей ложку:

— Вот ложка. Ложкой удобней.

Повертев ложку в кулачке, она зачерпнула ею сгущенку и отправила в рот.

— Вау! — плотоядно повторила она. — Действительно, так удобней! Как это называется? Ложка? Вы давно их придумали?

Глядя, как она ест, Пачевский осторожно спросил:

— А у вас там… на этой… на Венере… мужиков — что, совсем нет?

— Не-а…

— Никаких?

— Нет…

— А эти? Ангелы?

— Так они ж ангелы. У них ни борода не растет, ничего. От них нельзя забеременеть.

Он оцепенел, потом спросил с напрягом:

— А ты… Ты от меня забеременеть хочешь?

— Конечно! А зачем я сюда прилетела? Бог нам велел рожать. И у меня там дети — как забеременею, сразу к ним улечу, тут же… — Она доскребла в банке остатки сгущенки, вылизала ложку, облизнула губы и зажмурилась от счастья: — Ой, как вкусно! — Причмокнула языком и сладко — всем телом — прильнула к Пачевскому. — Можно, я тебя соблазню?

Он отпрянул и испуганно глянул на дверь:

— Здесь?! Ты с ума сошла!

Но она уже ластилась к нему и, медленно опускаясь на колени, шептала:

— Конечно, мой сладкий… Здесь… Здесь и сейчас…

Пачевский обмер, откинул голову и закрыл глаза.

Летом, в период отпусков, сотрудники издательства «Женский мир» работали каждый за двоих, и Пачевский совмещал свои обязанности с обязанностями экспедитора. То есть в фургоне с надписью «КНИГИ» колесил рядом с шофером по городу, развозя новые тиражи по книжным магазинам и уличным лоткам. Большие книжные магазины, вроде «Москвы» на Тверской и «Дома книги» на Ленинском проспекте, расплачивались, конечно, безналично и через банки, а уличные лотки и палатки — налом, который Пачевский складывал в свой потертый кожаный портфель. Летом уличная книжная торговля идет вдвое, а то и втрое лучше, чем зимой, к концу дня портфель становился тяжелым.

Приехав в издательство, Пачевский устало опускался на стул в своем кабинете-каморке, устало откидывал руки за голову и устало, в ожидании хозяйки, закрывал глаза. Но тут же и открывал их, косился на окно.

Однако никто в это окно не влетал.

С разочарованным вздохом Пачевский вставал, закрывал дверь своего «кабинета», открывал портфель, пересчитывал деньги, бумажными ленточками заворачивал их стопками по тридцать, пятьдесят и сто тысяч рублей и складывал в свой небольшой сейф.

В тот день все повторилось, как обычно, — поездка по душной и пыльной летней Москве, усталость и простая операция пересчета выручки и упаковки ее в сейф.

Но когда все было посчитано, за его спиной вдруг раздался негромкий восхищенный свист.

Он испуганно оглянулся.

Конечно, это Ангел с Небес.

— Вот здорово! Ты такой богатый! — сказала она, глядя на деньги. Он горестно усмехнулся:

— Если бы!

— Что значит «если бы»?

— Это не мои деньги.

— А чьи?

— Хозяйки издательства.

Пачевский собрался положить деньги в сейф, но она остановила его:

— Подожди! Зачем ей столько денег? — И каким-то легким, почти неуловимым жестом выхватила одну пачку.

Пачевский испугался:

— Стой! Что ты делаешь? — И попытался отнять деньги. — Отдай!