Психологическое консультирование: учебное пособие Гусакова Марина

Разберем их, используя анализ соответствующих механизмов и процессов психотерапии с технической и теоретической стороны, дополнив каждый из методов соответствующим ему предметом познания.

Практика психоанализа: деятельность, в которой психолог не только исцеляет сознание пациента, но одновременно исследует механизмы заболевания и выздоровления сознания, то есть изучает его. Основной процесс, обеспечивающий эффект его работы – это процесс осознания бессознательного (в его вытесненной части). Центральным предметом оновных терапевтических и теоретических усилий выступает сознательное: возможности и ограничения его функционирования, причины и механизмы возникновения и изменения. Знание, проливающее свет в мраке бессознательного, целительно. Психоанализ называют апофеозом рациональности и веры в силу разума и знания, когда «рациональному объяснению поддается все, даже, казалось бы, иррациональное и случайное: ошибки, обмолвки, сновидения» [18] .

Методологическим основанием психоаналитической практики выступает сознание (процесс и явление одновременно).

Психодрама: практика игр, деятельность, в которой психолог и психотерапевт не только позволяет проявиться спонтанности и непосредственности клиента, но одновременно исследует условия возникновения спонтанности, факторы, подкрепляющие и погашающие спонтанность, последствия и влияние спонтанности на качество жизни и характер межличностных отношений. Основной процесс, обеспечивающий эффект работы в этом случае – процесс проигрывания, драматизации событий, действий, отношений в той их части, которая является наиболее закоснелой, ригидной, сдержанной. Центральным предметом основных усилий психолога может выступить непосредственность, спонтанность бытия. Безусловная творческая игра способна привнести в жизнь клиента свободу, непредсказуемость и легкость, сделав его источником активности, а не страдательности. В результате не только отдельные проблемы, но и сама жизнь окажется во власти играющего, а не каких-то «злобных сил». Если психоанализ – апофеоз рациональности, то психодрама – апофеоз свободы и безусловности. Методологическим основанием ролевой психологической (психодраматической) практики выступает игра (процесс и явление одновременно).

Гештальттерапия – деятельность, в которой психолог не только способствует проявлению и возникновению чувств, но одновременно исследует условия возможности переживания и его влияние на текущее состояние и жизнь клиента в целом. Основной процесс, приводящий к терапевтическому эффекту, – процесс получения нового опыта себя самого (целостный, непосредственный, непроизвольный, продуктивный). Центральным предметом этого подхода может выступать активное переживание, активное (а не страдательное) проживание и переработка даже внешних обстоятельств как составляющих внутреннего опыта. Переживание себя цельным, чувствующим, живым, страдающим, неповторимым и уникальным, переживание, которое разделяется между психотерапевтом и клиентом, является не только причиной эффективности терапии, но и ее результатом. Методологическим основанием практики переживания является опыт (процесс и явление одновременно). Если Дж. Келли говорил, что опытным человека делают не события, но истолкование этих событий, то мы имеем в виду как раз такого рода переживание как истолкованный опыт.

Коммуникация – последний тип психологической практики – род отношений между людьми, который является не только названием любого процесса взаимодействия, но может характеризовать качество этих отношений. В практике коммуницирования не только реализуется диалог, но и исследуется характер, уровень и принципы построения диалогичных отношений. Основной процесс, обеспечивающий его эффективность, это процесс со-бытия, разделения бытия между «Я» и «Ты». Центральным предметом этого подхода может стать целостная позиция личности. Выход из солиптической позиции монологизма и неуслышанности, безответности совершается в процессе диалога и может стать жизненной позицией клиента, коммуницирующего с миром, а не противостоящего ему. Методологическим основанием практики коммуницирования выступает диалог (процесс и явление одновременно). Ярким примером представлений о диалогической сущности терапии является формула Ж. Лакана, так описывающая начало и конец терапии: субъект начинает анализ с того, что он говорит о себе, но обращается при этом не к вам, или он обращается к вам, но говорит не о себе. Если он способен говорить о себе и обращаться при этом к вам, значит, анализ завершен.

Выбор именно последней категории в качестве базовой для психологического консультирования определяется продуктивностью использования диалогичного подхода в консультировании и ограниченностью в возможности использования остальных. Возможно, именно общение сможет стать предметом познания, объединившим психологическую науку в двух ее частях: продуктивной теории и эффективной практики.

Слово «консультирование» происходит от латинского consultare – совещаться, заботиться, советоваться. В русском языке под ним понимается совет, разъяснительная беседа по интересующей проблеме. Хотя в таком буквальном смысле никто не практикует консультирование, тем не менее, такое определение указывает нам как на ограниченность возможностей консультанта в воздействии на личность клиента, так и на ограничение готовности клиента принимать доминирующую роль психотерапевта.

Клиент консультанта – это человек, который не безоговорочно доверяет знаниям и правоте терапевта как клиент психоаналитика. Он не имеет времени и группы единомышленников для экспериментов с раскрытием спонтанности в игре и драматизации. Вряд ли кабинет психолога – место, где бы он надеялся испытать самые сильные и противоречивые чувства или у него есть время и необходимость остановить бег событий своей жизни и погрузиться в одно из них без остатка. Скорее всего, это человек, надеющийся на себя, но прибегающий к помощи специалиста в случае недостатка знаний, ощущения беспомощности, растерянности. Человек, слишком сосредоточенный на решении конкретного вопроса, на том, «что именно делать», и пренебрегающий тем, «как делать» и «ради чего» делать. Его не сможет прельстить длительная и требовательная психотерапия (какой бы недирективной она ни была).

Что может предложить консультант, не поддаваясь на упрощенные запросы своих клиентов, но вникая в сущность происходящего и не теряя качества психологической помощи?

Построить отношения, в которых будут целостно представлены личностные позиции каждой из сторон – диалогичные отношения. Поэтому все, что есть у консультанта, – несколько часов времени, чтобы реализовать отношения «Я-Ты» и в этом диалоге донести не только содержание проблемы и решения, сколько способ присутствия в мире и свою позицию, ставящую клиента в положение «Ты». Только осветив целостную позицию другого, мы получаем возможность оценить действительную значимость и смысл трудностей, а также увидеть пути разрешения ситуации.

Только диалог требует минимума времени для того, чтобы состояться, он мгновенен и интенсивен, он включает в себя и возможности осознания, спонтанности и переживания. В диалоге психолог, реализуя собственную целостную позицию, тем самым обращается к собеседнику с вопросом. Это вопрос, на который всегда дается конкретный ответ: клиент реализует собственную целостность в личностной позиции или отказывается это делать, оставаясь не включенным в «Я-Ты отношение» с психологом. В первом случае возможен диалог двух позиций, во втором – ответ тоже принимается, но как позиция вне-диалогичности и отказа от работы и желания быть услышанным. Парадоксальным образом отношение «Я-Ты» выходит за рамки консультирования и за стены кабинета и становится в ряд с другими онтологичными моментами бытия клиента.

Понятие «диалога» у М. М. Бахтина: голос, Другой, полифония, согласие, поступок

Михаил Михайлович Бахтин занимает особое положение в отечественной культуре. Прожив сложную и даже трагическую судьбу, он сумел оставить значительный след во всех областях, которых касался его гений: культурология, яыкознание, психология, литературоведение. Еще в начале 20-х годов прошлого века им были сформулированы центральные положения, продолжающие традиции русской нравственной философии, в фокусе которой всегда находился человек, но вместе с тем и предлагающие новые подходы к пониманию места и позиции целостного человека в мире и культуре. От М. М. Бахтина пошла целая плеяда психологов, разрабатывающих его идеи: диалога, текста, поступка, участного мышления.

Заметим, что многие работы Бахтина, будучи опубликованными после его смерти, имеют незаконченную форму заметок, дневниковых записей. Возможно, этим определяется их «рваный» характер: иногда абзацы не связаны одной мыслью, которая бы логически вытекала из предыдущей. Может это и позволяет порождать такие разные понимания самого Бахтина как, например, у А. Ф. Копьева и Е. Т. Соколовой. Мысли в текстах Бахтина движутся кругами, постепенно приближаясь к своей сути и открывая попутно разные свои стороны, четко выстроенная система отсутствует, предоставляя свободу понимания, интерпретации. Возможно, что такой характер текстов Бахтина глубоко не случаен, также как и неоднозначность его понимания. Внешняя разорванность текста не позволяет течь мысли по поверхности, скользя по поверхности слов, а провоцирует спотыкание, остановку и размышление. Сам текст будто бы приглашает нас к диалогу, развитию собственного высказывания и формированию своей позиции.

1. М. М. Бахтин вводит понятие диалога на материале анализа чтения художественного текста и в ракурсе проблемы понимания текста. В качестве единицы анализа текста он вводит понятие высказывания, которое в рамках диалога не сводится к реплике или предложению. Высказывание представляет собой смысловую целостность и законченность, завершенность. Высказывание – это не просто лингвистическая единица. Поэтому высказыванием может быть одно междометие и целый роман. Смысловые связи между разными высказываниями приобретают диалогический характер. Диалог по Бахтину – это диалог смыслов.

2. «Диалогические отношения предполагают язык», – пишет М. М. Бахтин. Нам нужны языки – вербальные или невербальные – как некая знаковая система, которой мы пользуемся в диалоге, «в то же время, в системе языка их (диалогических отношений – М. Г.) нет. Сам по себе язык не рождает из себя диалога, формально». Именно поэтому диалог не может изучаться лингвистикой. В каком смысле? Ведь он изучается лингвистикой как формальный диалог. Но не об этом диалоге говорит Бахтин. Не в языке находятся диалогические отношения, а в пространстве общения между людьми. Вернемся к проблеме диалога. Бахтин повторяет, что диалогические отношения не могут быть сведены ни к логическим, ни к лингвистическим, ни к психологическим, ни к механическим, ни к каким-либо другим природным отношениям. Здесь важно отметить выделение совокупности природных отношений (в которые попадают и психологические) в смысле противопоставления природы и культуры. Последняя является второй природой человека, знаковой, символической, словесной.

3. М. М. Бахтин отвергает узкое понимание диалогизма как спора, полемики или пародии. Хотя внешне это наиболее очевидные, но и наиболее грубые формы диалогизма. Им выделяется реальный диалог – то, что может наблюдаться внешне и относится к диалогу традиционно: житейская беседа, научная дискуссия, политический спор. Отношения между репликами такого диалога являются наиболее наглядным и простым видом внешне диалогических отношений. При этом диалогические отношения не сводятся к репликам реального диалога, который оказывается шире, сложнее. Но еще и имеет иной источник происхождения – позицию личности. Диалог ведь возможен и с попугаем, но диалог как обмен репликами, но не высказываниями.

Узкое понимание диалога также состоит в понимании диалога как одной из композиционных форм речи: диалогической и монологической. Монолог подразумевает отсутствие направленности к другому, необходимости в ответности и услышанности другим смыслом. Монолог не имеет адресата. Так, научный доклад Бахтин относит к монологической речи, так как речь в этом случае не имеет адресата, бессубъектна. Хотя некоторые элементы диалога могут присутствовать в монологичной речи: полемика с другими авторами, мыслями, подходами. Почему сведение диалога к композиционной форме речи сужает его понимание? Потому что каждая отдельная реплика в диалоге монологична – маленький монолог; в то же время каждый монолог может стать репликой большого диалога. Как это возможно?

4. Бахтин рассматривает диалог потенциально бесконечным. Слово, направленное к Другому, даже услышанное и понятое, в своем смысле взывает к людям бесконечно и беспредельно и будет пониматься до тех пор, пока живут люди. В этом смысле монолог, однажды совершенный как монолог в конкретно-исторической ситуации, может стать диалогом впоследствии, то есть он может быть услышан. Эта активность «услыхивания» этого монолога должна направляться не самим требованием слова «быть услышанным», но активностью того, кто услышит в монологе обращение к себе, его пониманием [19] .

5. Смыслы, включающиеся в диалог, должны быть разделены между разными голосами. В диалоге встречаются целостные позиции, целостные личности. «Личность не требует экстенсивного раскрытия (то есть постепенного пошагового познания – М. Г.), она может сказаться в едином звуке, раскрыться в едином слове» [20] .

Голос – целостная позиция личности.

Диалог – это особый тип смысловых отношений, то есть отношений, в которые нельзя попасть или оказаться как в логике или в психологии с оговорками, но которые надо строить. Членами этих отношений могут быть только целые высказывания, принадлежащие разным голосам. Здесь смысловые отношения между высказываниями представляют позицию, голос, цельную личность. По мнению Бахтина, широко понимаемый диалог и высказывание могут расширяться не только до границ целого романа, а и до границ самой жизни человека. Последняя, несущая смысл, совершающая смысл, может становиться таким высказыванием в диалоге времен, поколений. Отар Иоселиани говорил об Андрее Тарковском, что тот всю жизнь снимал один фильм о любви и смерти.

6. Для Бахтина согласие – это одна из важнейших форм диалогических отношений. Тема согласия повторяется и в разговоре о полифонии как многоголосице, в которой голоса могут сливаться, но сохранять свою автономию, они не превращаются в один голос, не редуцируются к одной позиции. Говоря о согласии как о слиянии голосов, наряду с их раздельностью, сохранностью индивидуальности, необходимо обратиться к другому вводимому Бахтиным понятию, понятию эстетической вненаходимости.

7. Позицию эстетической вненаходимости занимает автор по отношению к своему герою. Что собой представляет это понятие? В первую очередь, голос как личностная позиция, целостная позиция личности должен иметь место исхождения в пространстве. Поэтому эстетическая вненаходимость предполагает существование другого человека и его понимание. Но понимание не значит вчуствование, говорит Бахтин, не значит постановка себя на место другого. Это именно диалог, совершаемый между двумя людьми или позициями. Если даже он совершается согласно, то раздельность позиций должна сохраняться. Для объяснения того, как это возможно, Бахтин и вводит понятие эстетической вненаходимости.

Термин эстетической вненаходимости берет свое начало от восприятия искусства. Например, картина требует некоторого расстояния, чтобы быть увиденной. Нельзя слиться с картиной, если мы желаем ее увидеть, понять, необходимо как раз дистанцироваться, с расстояния охватить ее целостность, а ее смысл – услышать в диалоге с автором.

Это подразумевает освобождение от случайного, ситуативного, необязательного человеческого. Автор, как и зритель или читатель, должен быть в этом отношении безупречен, даже объективен. Значит, герой должен быть свободен от всего личностно-случайного, проецируемого на него. Потому что герой ни в коем случае не является образом самого автора или читателя. Создавая героя, автор предоставляет возможность самому герою сказаться [21] .

Именно в таком смысле автор должен занимать позицию вненаходимости или быть объективирован относительно того, что он творит, быть предельно честным, чтобы дать сказаться тому, что он творит, не замутняя это своим привнесенным взглядом, образом, предубеждением. Такая позиция автора переносится в психологию как позиция психолога по отношению к другому человеку.

Проблема внутреннего диалогизма личности

М. М. Бахтин, занимаясь исследованием методологии гуманитарных наук, выделяет в качестве «объекта» исследования гуманитарной науки текст. Человека нельзя изучать как вещь, он являет себя опосредованно, как текст, в высказывании. Физическое действие человека должно быть понято как поступок, но нельзя понять поступка вне его возможного (воссоздаваемого нами) знакового выражения (мотивы, цели, стимулы, степень осознанности и т. д.). Мы как бы заставляем человека говорить (конструируем его важные показания, объяснения, исповеди, признания, доразвиваем возможную или действительную внутреннюю речь и т. п.). «Повсюду действительный или возможный текст и его понимание», – пишет М. М. Бахтин в «Эстетике словесного творчества». Поэтому текст позволяет рассматривать человека в контексте смысла, целей, целостной жизненной ситуации и включает в себя как высказанное, так и утаенное, как вербальное, так и невербальное. Единицей анализа текста является высказывание как смысловое целое.

«Подлинная жизнь личности совершается как бы в точке этого несовпадения человека с самим собой, в точке выхода его за пределы всего, что он есть как вещное бытие, которое можно подсмотреть, определить и предсказать помимо его воли, „заочно“. Подлинная жизнь личности доступна только диалогическому проникновению в нее, которому она сама ответно и свободно раскрывает себя. Правда о человеке в чужих устах, не обращенная к нему диалогически, то есть заочная правда, становится унижающей и умертвляющей его ложью, если касается его святая святых, то есть человека в человеке» (Бахтин М. Проблемы поэтики. 1979, с. 69).

Следует не избегать, не маскировать это противоречие, а напротив, выделить его как объективную данность, как важнейший внутренний механизм личности, который подразумевает преодоление, отрицание овеществленных форм бытия через изменение смыслового восприятия, равно как изменение смыслового восприятия обуславливается изменившимися формами бытия вещного [22] .

Если диалог не понимать буквально, как диалог между двумя людьми – что вовсе не обязательно, так как в диалоге могут участвовать целые поколения, – то он может пониматься и как внутренний диалог. В этом диалоге будут участвовать голоса-высказывания, голоса разных смыслов, разных позиций. Диалог возможен как между людьми, между культурами, так и внутри одного человека.

Вопрос природы диалогических отношений Бахтин рассматривает через проблему внутреннего диалогизма. В своей работе о Ф. М. Достоевском он вводит понятие полифонии как литературного жанра, созданного этим автором. Полифония как многоголосие, то есть присутствие разных голосов. Голос означает здесь не просто озвучивание. Голос – это всегда личность, за голосом всегда стоит смысл. Голос как точка зрения, как позиция. Достоевский активно использует полифонию в диалогах героя с самим собой (Раскольников носит в себе множество голосов, которые спорят, убеждают, соглашаются, не слушают друг друга). Такая же полифония звучит в его романах между разными героями. Внутренние диалоги могут выноситься вовне, когда один из героев угадывает внутренний скрытый и скрываемый голос, угадывает эту позицию и озвучивает ее. «Да, не ты убил отца», – говорит Алеша Ивану в «Братьях Карамазовых». Иван бурно и яростно реагирует на озвучивание своего тайного голоса братом.

Однако диалогичное отношение к самому себе вырастает не на почве внутреннего диалогизма, считает Бахтин, а только на основе самообъективации. Каким образом человек может диалогически относиться к самому себе? Через объективацию или самообъективацию. Человек выносит себя вовне и смотрит на себя, как на некоторый объект, например, в лирике или в исповеди. Однако наиболее точной метафорой будет чтение себя как текста. Самообъективация предполагает некоторую степень самоотчуждения. Так, Бахтин говорит, что жизнь как целостность можно воспринять только со стороны, как жизнь Другого. Только тогда она будет включать рождение и смерть. Потому что человек не может эмоционально пережить свою собственную смерть, он не может с ней встретиться. Только рационально и рассудочно он способен представить мир, в котором его не будет, но эмоционально пережить мир, в котором меня нет, невозможно. Для того чтобы встретиться со своей смертью, необходимо самообъективироваться, выйти из себя и вжиться в другого человека, в людей, для которых его смерть может стать событием их жизни. Лишь отчужденно от самого себя можно встретиться со своей смертью. Итак, самообъективация – это способ диалогического отношения к самому себе.

В отечественной психологии и теории и, особенно, в практике оказались очень плодотворными идеи М. М. Бахтина о диалогичности сознания и диалоге в отношениях «Я-Другой».

«Овладеть внутренним человеком, увидеть и понять его нельзя, делая его объектом безучастного нейтрального анализа, нельзя овладеть им и путем слияния с ним, вчуствования в него. Нет, к нему можно подойти и его можно раскрыть – точнее, заставить его самого раскрыться – лишь путем общения с ним, диалогически» (Бахтин М. Проблемы поэтики..., 1979, с. 293).

Возможность диалогичного раскрытия человека будет напрямую зависеть от способности человека самообъективироваться и отстраняться, то есть диалогично относиться к самому себе, прежде всех остальных. Такой опыт диалогичности может быть одним из примеров реализации психотехнической парадигмы в практике консультирования. Организация диалога выступает здесь не только основным способом его исследования, но и основным методом психологического консультирования.

Принцип диалогичности сознания как основа разработки психотехнического метода исследования личности и консультирования

Изучать становление личности возможно в диалогическом отношении к ней психолога, которое является одновременно условием и результатом самообъективации личности. Важнейшее свойство диалога заключается в том, что высказывание не может быть понято со стороны, извне диалога. Правда, подсмотренная о другом человеке, будет ложью, ее нет. Так же и нет заочного понимания в диалоге.

Поскольку «понимание входит как диалогический момент в диалогическую систему и как-то меняет ее тотальный смысл», – пишет Бахтин. Оно подразумевает необходимость личного присутствия, участия человека в диалоге. Понимающий – тот, кто понимает, неизбежно становится третьим в диалоге. Фигура третьего в диалоге чрезвычайно важна у Бахтина. Неважно, сколько людей участвует в диалоге. Третий – это не указание на количество, но позиция понимания. Не к нему обращено высказывание, но он понимает, участвуя. Как? Этот над-адресат, этот третий, присутствующий в диалоге незримо, в разные времена и эпохи принимает разные конкретные выражения: это может быть Бог, абсолютная истина, суд совести, народ, суд истории, наука и т. д.

Когда диалог в процессе консультирования доходит до уровня события, звучит голос (голос как позиция, голос как точка зрения). Бахтин этот процесс описывает как возможность дать сказаться Другому. В консультировании психолог при работе с проблемой клиента производит преобразование проблемы в психологическую, очищая ее от концептуализаций клиента (монолога) и интерпретаций (выполняющих роль психологических защит), высвобождая место для диалогичных отношений, понимая.

Понимание Бахтин связывает с оценкой: безоценочного понимания не бывает, их нельзя разделить, они представляют целостный акт, поскольку понимающий подходит к тексту или произведению со своим сложившимся мировоззрением и не может не давать оценку. Оценку не в смысле суждения и осуждения, но как сопоставление с ценностью, как ты-отношение. Так понимать человек способен только то, что ценит, а не оценивает, сам.

«Для слова (а следовательно, для человека) нет ничего страшнее безответности... Услышанность как таковая уже является диалогическим отношением» [23] .

Быть услышанным – значит, прежде всего, быть понятым. Вокруг понимания (человека ли, текста) Бахтин строит свою концепцию. Существуют различные степени понимания. Можно добавить, что существуют и различные парадигмы понимания, не только текста или произведения искусства, но и человека в ситуации, например, психологического консультирования: майевтика и манипулирование. Бахтин полагал, что степень понимания определяется не точностью познания, но глубиной проникновения.

Что же считать степенью глубины: проникновение к индивидным предпосылкам личности или к высшим проявлениям духа в индивидуальности? Ответ на этот вопрос предполагает прежде ответ на вопрос о том, что считать всеобщим и базовым, а что – индивидуально обусловленным и случайным. Попробуйте задуматься над следующими утверждениями:

• прежде всего, всеобщее должно объединять людей. Что нас объединяет: общие ценности – любовь, свобода, ответственность или индивидуально-типическое – телесное и психическое, делающие нас отдельными индивидами?

• здоровье, как и счастье, однообразно, а болезнь и несчастье имеет множество сортов и видов, внося огромное индивидуальное разнообразие;

• двигаясь к глубине понимания, мы приближаемся к ситуативно и индивидуально случайному (человек тревожный) или к родовой сущности человека, выделяющей его именно как человека (а не как человека лысого, высокого, скромного, агрессивного и т. д.)?

Ответив на эти вопросы, мы придем к пониманию «глубины» как высших измерений духа, в проявлении которых люди сходны. Чем ярче индивидуальность, тем больше одна похожа на другую не в ситуативно-конкретном, а в принципиальном (например, концепция самоактуализации А. Маслоу), чем глубже проникновение, тем ближе мы к познанию человеческой сущности, то есть всеобщего видового и типичного, что отличает человека от всех других природных явлений и выделяет в качестве особого вида.

Психолог может стать «автором» в отношении к «герою» (консультируемому). Не в смысле демиурга, создателя, производящего его на свет, но в смысле «повивальной бабки» Сократа, помогающей раскрыться сокровенному в человеке, Человеку в человеке. Это творческий процесс с неизвестным исходом: будет ли успешным результат – становится более или менее ясным всегда в процессе самой работы, но не заранее.

Обращаясь к теории психологического консультирования, мы встречаем описание поэтапного взаимодействия партнеров, в ходе которого проблема проявляется, очищается от всего наносного, преобразуется. Однако и здесь это описание условно, так как даже в этом экстенсивном, по словам Бахтина, процессе наступает момент, когда человек присутствует. Присутствие понимается как живое и целостное существование в «здесь-и-теперь». Этот момент не может быть выведен из всего предшествующего действия. Конечно, психолог совершает некоторые шаги навстречу такому пониманию, но само по себе его усилие не способно дать сказаться Другому. Тут необходима встречная интенция со стороны клиента. В этом смысле, действительно, личность может «сказаться в одном звуке», для этого не нужно время и подготовка. Никто не может с точностью утверждать, от чего это зависит, что предшествует личностному присутствию, чем оно вызывается? В разных направлениях психотерапии усилия психолога направлены на разное, но всегда за ними скрывается определенное понимание того, на что направлена эта личностная интенция Другого?

Роджерс эмпатически выслушивает, Фрейд интерпретирует, Перлз строит целостную ситуацию. Это все для того, чтобы клиент мог не бояться принятия, набраться мужества осознать, соединить противоречивое.

Непременным условием того, чтобы Другой сказался, присутствовал, является обнаружение смыслового центра его существования и прояснение его позиции. Для В. Франкла, основателя логотерапии, было характерным краткосрочное консультирование. Часто это бывала даже не полноценная встреча, а 15 минут общения с человеком, после чего его собеседник уходил преображенным. В своей книге «Доктор и душа» [24] он приводит такой случай: к нему обратился знакомый его друга, пожилой человек, врач, переживающий депрессию после смерти жены. В. Франкл одной фразой переворачивает мироощущение этого человека: представьте, что вы умерли бы первым, как бы ей было без вас? В одной фразе был найден и озвучен центр человеческого существования – любовь, ради нее он будет жить, чтобы нести крест одиночества ради любимой. Теперь его страдание стало осмысленным – во имя любви!

Говоря о глубине и точности проникновения во внутренний мир человека, мы возражаем тенденции гуманистической психологии углубляться в нюансы переживаний, дробя чувства и ощущения до бесконечности. Это возможно, только если не находится одна центральная проблема – сердцевина человеческого существа. Так, молодая женщина, придя на консультацию, может рассказывать о сложности взаимоотношений с родителями и мужем. В этом ей помогает гуманистический терапевт [25] .

Их отношения могут длиться очень долго, интересно, увлеченно, равно как и бесполезно и удобно для того, чтобы скрыть действительную проблему. Это безопасный способ ничего с собой не делать, никогда не приводящий к основной проблеме, которая может состоять в том, что она не любит своего мужа. Той проблеме, которая позволила бы ей встретиться с собой. Для этого не надо много времени.

Именно консультирование дает возможность изучения диалога, но именно благодаря диалогу консультирование и может быть успешным. Поэтому диалог выступает одновременно как метод оказания психологической помощи и как предмет исследования в консультировании.

Исследованием диалога в консультативной практике психолога занимается, в частности, А. Ф. Копьев. В его работах момент диалогического прорыва представляется как кульминационная точка консультативного процесса. Вступление в диалог может быть только актом свободной воли, то есть нельзя срежиссировать ситуацию диалога или вынудить клиента вступить в диалог. Так же как нельзя, однажды вступив в него, там пассивно оставаться. Диалог характеризует возобновленное усилие. Пассивно же клиент может выйти из диалога, уйти от необходимости самораскрытия и искренности.

Диалог – это акт воли, волевого решения и выбора. По словам В. Франкла всякое нравственное решение не подвластно никаким закономерностям, нет такой потребности, к примеру, которая могла бы руководить нами в выборе и облегчать его. Значит, поступив однажды нравственно, мы вовсе не гарантированы, что в следующий раз сможем автоматически сделать подобный выбор. Нравственное решение всегда результат выбора. Вступление в диалог представляет собой явление такого же порядка, как и нравственный выбор.

Консультативная ситуация высвечивает в человеке стороны его личности, удерживающие от диалога, и, вместе с тем, здоровые и творческие силы, которые проявляются как диалогическая обращенность и способность к изменению. В силу этого сами взаимоотношения с консультантом рассматриваются не как случайные, но глубоко связанные с личностью.

Поэтому описание вариантов взаимоотношений в консультировании у А. Ф. Копьева становится основой для создания типологии, адекватной практике психологического консультирования. Она позволит нам расширить образ клиента, который обычно задается психологическим или психиатрическим диагнозом.

Человек как носитель определенных психологических качеств, в котором проявляются психологические законы, обуславливающие форму дезадаптации, воспринимается на индивидном уровне, как объект, а не как участник диалога. Степень выраженности воли к диалогу есть главный показатель для психолога – диалогическая интенция. Копьев выделяет два аспекта, характеризующие клиента: то, насколько он ограничен в свободном отношении к самому себе, к консультанту, к жизненной ситуации. Выраженность диалогической интенции у клиента будет критерием для разделения клиентов на два класса: открытые и закрытые.

Открытые – не значит, способные легко и беспрепятственно выговаривать свои проблемы. Легкость самораскрытия получила название психологического эксгибиционизма и обратно пропорциональна субъективной значимости раскрываемых аспектов личности. Диалог сопряжен с усилием по преодолению личного сопротивления в форме внедиалогических, защитных импульсов. В случае закрытого клиента такой борьбы нет, диалогическая интенция блокирована внешними и внутренними обстоятельствами.

Подобное разделение не является характерологической чертой клиента, личностным образованием или качеством, но начальным состоянием клиента, которое в процессе консультирования может меняться с открытого на закрытое и, наоборот, с закрытого на открытое.

При консультировании закрытых клиентов принцип молчания является основной стратегической установкой психолога. Психологическая фрустрация заключается в дефиците значимых реакций по отношению к высказываниям клиента. Это должно изнутри побудить клиента к самораскрытию и самоопределению. В случае открытых клиентов молчание тоже используется, но как тактический прием, техника.

Показав принципиальную возможность и продуктивность использования диалога в качестве методологического основания психологического консультирования, мы должны отметить реальную ситуацию противоречивости и неоднозначности понимания диалога в психологии. А значит, и необходимость в дальнейшем, более полном теоретическом и методологическом анализе и разработке этого понятия.

Контрольные вопросы к теме 1.3

1. Какие методологические основания использовались в разных направлениях психотерапии? Как основная методологическая единица анализа связана с методом практической работы?

2. Обоснуйте выбор «диалога» в качестве теоретического основания психологического консультирования?

3. Опишите основные характеристики диалога в понимании М. М. Бахтина.

4. Раскройте понятие «диалогичность сознания».

5. Что является основой для формирования диалогичного отношения к самому себе?

Задания для самостоятельной работы к теме 1.3:

1) подобрать литературный пример диалога (К. Роджерс, Дж. Бьюдженталь, Р. Мэй, периодика) для обсуждения в группе;

2) прочесть диалог М. Бубера с К. Роджерсом. Ответить на вопросы:

состоялся ли диалог?

удовлетворены ли стороны беседой?

почему вы так считаете, и в чем это выражалось?

каковы позиции каждой из сторон?

каковы теоретические представления о диалоге каждого?

как реализовывались эти теоретические представления в реальном диалоге?

Аргументируйте свою точку зрения;

3) самостоятельно познакомиться с вариантами реализации идеи диалога в психологическом консультировании и психотерапии и провести сравнительный анализ подходов А. Ф. Копьева, Т. А. Флоренской, Е. Т. Соколовой.

Задания для практической работы к теме 1.3:

1) провести диалог в группе с его последующим обсуждением и выделением критериев, позиций, смысла, цели, сопутствующих переживаний, методов ведения;

2) проанализировать проведенный диалог и литературные примеры с опорой на критерии диалогичности М. М. Бахтина.

Рекомендуемая литература

1. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Советская Россия, 1979.

2. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979.

3. Копьев А. Ф. Диалогический подход в консультировании и вопросы психологической клиники. // Московский психотерапевтический журнал. 1992. № 1, с. 33-48.

4. Копьев А. Ф. Психологическое консультирование: опыт диалогической интерпретации // Вопросы психологии. 1990. № 3, с. 17-25.

5. Мартин Бубер – Карл Роджерс: диалог // Московский психотерапевтический журнал. 1994. № 4, с. 67-96.

6. Флоренская Т. А. Диалог в практической психологии. М.: Институт психологии РАН, 1991, с. 41-65.

Дополнительная литература

1. Братусь Б. С. Аномалии личности. М.: Мысль, 1988, с. 134-174.

2. Калинаускас И. Н. Жить надо! СПб.: Медуза, 1994, с. 45-55.

3. Соколова Е. Т., Бурлакова Н. С. К обоснованию метода диалогического анализа случая // Вопросы психологии. 1997. № 2, с. 61-76.

Раздел 2 Психологическое консультирование в культурном контексте психологической помощи

Тема 2.1. Консультирование в социокультурном контексте психологической помощи: определение, традиции, психологическая помощь как социальный институт, проблематика

Истоки помогающей деятельности

Отличие психологической помощи от других форм помогающей деятельности

Определение терапевтического опыта как сущности психологической помощи

Исторические корни психотерапевтической культуры

Истоки помогающей деятельности

В человеческом сообществе феномен помощи существовал всегда, хотя в качестве социального института оформился к середине XX века, обусловив появление ряда новых профессий (социальный работник, психолог-консультант, психолог-терапевт) и хобби (добровольцы в кризисном стационаре). Таким образом, к средине XX века институализация психологической помощи вызвала к жизни новый вид услуг – психологическую помощь-консультирование.

Эпоха распада империй XX века создала новые общественные средства и способы самопостижения, целый ряд дисциплин, объединенных идеей «психологической помощи».

А. Ф. Бондаренко выделяет шесть предпосылок и источников возникновения профессий психологической помощи:

1) развитие экспериментальной психологии, начавшееся с создания в 1879 году первой психологической лаборатории В. Вундта;

2) гуманизация отношения к психически больным от Ф. Пинеля, снявшего цепи с психически больных в 1793 году, до Ж. Шарко и П. Жане, описавших истерию и применивших гипноз для ее лечения. Обнаружение доказательств материальной обусловленности поражения психических функций;

3) развитие тестирования Ф. Гальтона и Ф. Бине, движение за умственную гигиену;

4) в Бостоне Фр. Парсон организовал первое профконсультирование;

5) возникновение в 40-х годах прошлого века недирективной психотерапии К. Роджерса, закрепившей в общественном сознании представление о психологической помощи (от консультирования до психотерапии);

6) институт религиозного попечительства, возникший на базе философских и теологических факультетов, выпускники которых предназначались для оказания практической помощи людям, попавшим в трудную житейскую ситуацию.

Отличие психологической помощи от других форм помогающей деятельности

Культура взаимодействия членов общества определяет место психолога-психотерапевта, которое может дублироваться кем-то другим. До недавних пор, до времени появления социальных институтов психологической помощи, эту функцию разделяли между собой многие люди. Сколько существуют человеческие сообщества, такова же по длительности история оказания помощи другим. Феномен психологической помощи можно встретить в супружеских отношениях, когда выражается и оказывается эмоциональная поддержка и сочувствие; он ожидаем в медицинских учреждениях от медперсонала в виде обнадеживания болящего; на выслушивание, утешение и разъяснение рассчитывают верующие, идущие к священнику.

Однако, хотя психологическая помощь и ожидаема от некоторых профессионалов и в определенных ситуациях, все-таки она не является основным предметом заботы специалиста, оказывающего человеку помощь в других формах: экономической, лечебной, посреднической. Оказываемая наряду с другими видами вспомоществования, психологическая помощь имеет свои отличительные признаки, позволившие выделить ее в специальный вид помощи.

Нам необходимо ответить на вопросы:

• каков диапазон и возможности применения психологической помощи?

• в чем отличие психологической помощи от других форм помогающей деятельности: религиозной, социальной и медицинской?

• что включает в себя понятие психологической помощи?

Психологическая помощь есть область и способ деятельности, предназначенные для содействия человеку и сообществу в решении широкого круга проблем, порождаемых душевной жизнью человека в социуме (Бондаренко А. Ф., 2000).

Это определение является отправным для размышлений о сущности психологической помощи, но не окончательным. Каждый специалист доопределяет его уже в ходе своей практической работы.

Почему определение не кажется достаточно удачным?

Заметим, что цели человека и сообщества часто могут н совпадать и противоречить друг другу. Кроме того, «проблемы, порождаемые душевной жизнью человека в социуме», могут привлекать широкий спектр помогающих воздействий: социальных, медицинских, религиозных. Так, мать, имеющая ребенка, оказавшись в депрессии после развода, допустим в Германии, может получить разнообразные виды помощи: социальный работник поучаствует в судьбе ребенка, общество матерей-одиночек может оказать помощь в быту и помочь обрести круг единомышленников, врач поддержит назначением антидепрессантов, а община даст моральную оценку и оправдание ее страданиям. Если психологическую помощь определять через область проблем, то к ней будут относиться и социальные работники, и медики, и священники.

Если же наряду с описанием широкого круга проблем, которые могут быть порождены душевной жизнью человека, ввести ограничения в возможностях помощи в решении этих проблем, то мы сможем выделить область собственно психологической помощи, которую оказывают психологи.

Психологическая помощь представляет собой специально организованное общение со специалистом, в ходе которого у обратившегося за помощью актуализируются дополнительные психологические силы и возможности, обеспечивающие отыскание новых способов разрешения трудной жизненной ситуации.

В то время как для остальных форм помогающей деятельности общение является только начальным этапом взаимодействия, в ходе которого выявляются области дальнейшей медицинской, социальной или религиозной помощи, психолог не может и не должен работать с житейской ситуацией как социальный работник, с болезнью как врач, с моралью как верующий. Область его помощи ограничивается личностью самого клиента и его межличностными отношениями с другими людьми.

Таблица № 1

Сравнительный анализ различных помогающих профессий

(по Ф. Е. Василюку и А. Ф. Цапкину)

Психолог рассматривает психику как пространство бытия человека, многообразие которого определяет совокупность проблем в деятельности соответствующего специалиста: межличностные отношения, эмоциональные внутриличностные (как глубинные, так и ситуативные) конфликты и переживания, проблемы социализации (выбор профессии, создание семьи, разные формы общественных отношений), проблемы идентификации (возрастные и экзистенциальные). В любой житейской, профессиональной, социальной ситуации можно выделить психологическую составляющую. Задача психолога – не просто уметь ее выделять из всего многообразия и идентифицировать, то есть определить, к какому классу задач она может быть отнесена, но и оценивать степень ее благополучия и возможность и целесообразность своего участия в этой ситуации.

Содержанием психологической помощи является обеспечение эмоциональной, смысловой и экзистенциальной поддержки человеку в пространстве его личностного бытия.

Определение терапевтического опыта как сущности психологической помощи

Поскольку консультирование как отдельное направление психологической практики выделилось в средине XX века из области психотерапии, многое их по-прежнему объединяет. Вопросы установления доверительных отношений и поддержания терапевтических отношений, трудности в определении эффективности, ряд техник и методов, даже водоразделы между различными теоретическими направлениями в психотерапии сохранились и в консультировании. Проводя довольно условные границы между ними, мы сохраняем понимание их внутренней общности как форм оказания психологической помощи.

Если с границами психологической помощи, как терапевтической, так и консультативной, возникают сложности, то сердцевиной ее можно, безусловно, считать событийный опыт. Можно сказать, что переживание опыта, нового опыта сознания и себя, обретение в некотором смысле утерянного опыта – это дивиденды, получаемые всяким обращающимся за помощью к психологу. Говорить об опыте нужно осторожно, поясняя всякий раз, о каком опыте идет речь. Как раз не в смысле получения новых впечатлений, ощущения, испытания чего-то иного, особенного. Опыт понимается при этом как целостное переживание реальности, требующее событийности. Событийность означает совместное бытие, которое, чтобы быть разделенным, должно быть осмысленным.

Пространство психологической помощи структурируется тремя фигурами: психолог, клиент и проблема. Подробнее мы остановимся на том, что понимается под психологической проблемой и откуда она берется. Является ли она объективно существующимфактом или скорее артефактом, то есть существующим условно, в системе понятий и представлений самого терапевта. В конечном счете, психолог решает, какой уровень описания событий принимать за критический, такой, с которым можно работать. Именно понимание условности выбранного уровня отличает психолога от неспециалиста. Условность не означает необязательности и своеволия психолога. Условность присутствует в работе психолога как совокупность факторов, действующих в текущий момент на его клиента и значимо влияющих на его потребности и возможности со-бытия. Об этом пишут в руководствах по консультированию и психотерапии, когда указывают на то, что клиент «готов» или «не готов» к обсуждению вопроса, к проявлениям недоверия или глубокой интерпретации. Таким образом, с первоначальной жалобы срывается несколько пластов «шелухи», при этом обнажается то, что будет считаться сердцевиной конфликтного события, способной открыть человеку новый опыт о себе.

Не будет натяжкой объединение общим принципом проблемы выбора уровня проблематики в работе с клиентом и выбора уровня сложности заданий, которыми будет заниматься взрослый с ребенком. Требование относительной сложности задания Л. С. Выготский сформулировал как работу в «зоне ближайшего развития» ребенка. Подобную же «зону» нащупывает и консультант: она не должна лежать слишком далеко от той области, в которой клиент двигается самостоятельно, но, в то же время, она должна представлять некоторую трудность для одиночного путешествия.

Анализируемые консультантом ситуации таят в себе множество факторов (обоюдная значимость проблем, сходство житейских ситуаций), провоцирующих превращение специфического профессионально создаваемого и профессионально контролируемого общения в бытовое, обыденное, стихийное. Именно направленность на внутреннюю сущность проблемы, что бы под ней ни понималось, характерна для психолога. На первоначальном этапе основными техниками работы являются:

• прояснение когнитивных установок и предубеждений («он всегда защищает мать, даже если она не права»);

• прерывание преждевременных интерпретаций («я не переношу несправедливости, предпочитаю сама страдать за нее и того же требую от других»);

• конкретизации ситуации («в чем именно она не права?»).

Как бы не производились эти приемы, их цель – прояснение значимого события, понимание которого способно расширить или изменить представление человека о самом себе. То есть дать ему новый опыт переживания самого себя.

В том, как приверженцы разных психотерапевтических направлений истолковывают поведение и ситуацию клиента, и состоит их различие. Психологические теории содержат указания относительно того, какие схемы приемлемы для решения проблемы клиента, а какие – нет. Карл Роджерс ограничивает консультирование отношениями помощи. Другие психологи считают их недостаточными для того, чтобы произошли эффективные изменения, и используют репертуар воздействий.

Зависимость понимания клиентской ситуации и событий от теоретической направленности понимающего иллюстрируется хрестоматийным примером интерпретации одного сновидения, сделанной 3. Фрейдом и К. Юнгом.

Представим, что человек поочередно обращается к представителям различных психотерапевтических школ. Он узнает много нового о своей проблеме, причинах ее возникновения и путях преодоления трудностей. Предположим, клиент тревожен.

Психоаналитик обратит внимание на бессознательные причины, вызывающие тревогу. Тревога оценивается только как симптом внутреннего неблагополучия, привлекающий внимание к внутренним конфликтам. Считается, что пациент переполнен деструктивными импульсами и тревога защищает его от них. Причины тревоги могут лежать в страхе кастрации и сепарации.

И. Ялом утверждает в качестве универсального источника тревоги переживание угрозы смерти. Патологическая тревога является результатом ранней травмы – конфронтации со смертью до того, как были сформированы адекватные механизмы защиты.

Социокультурный психоанализ причиной тревожности утверждает неудовлетворенную потребность в безопасности и принятии.

Бихевиорист считает, что тревожность лежит в основе невроза, и другие симптомы – навязчивость, заикание, экзистенциальные проблемы – побочный результат тревожности. Невроз формируется как стойкая дезадаптивная привычка тревожиться.

Рационально-эмотивная терапия утверждает связь тревожности с неправильными убеждениями, «абсолютистскими требованиями к миру быть предсказуемым и безопасным». Поэтому встреча с реальными жизненными проявлениями приводит к страху потерять контроль над ними и над своей жизнью.

Когнитивная терапия А. Бека обнаружит спрятанные в глубине когнитивные схемы опасности, сформированные в детстве и актуализирующиеся в определенных обстоятельствах.

Гештальт-терапевт признает недостаточное развитие способности к осознанию своих чувств. Укрывание некоторых нежелательных или отвергаемых чувств вызывает тревогу из-за сокрытого. А также укажет на существование кое-чего – «организмического экзистенциального центра», с которым лучше находиться в контакте.

Р. Мэй укажет на источник тревоги в угрозе ценностям, с которыми человек себя идентифицирует.

Попытки сравнить разные подходы делаются постоянно. Создается впечатление, что за этими попытками стоит стремление обнаружить не столько разное, сколько обнаружить общее, неизменное, лежащее в глубине. Особенно ярко эта тенденция поиска единства обнаруживается в работах, которые представляют разные подходы к одному и тому же случаю или проблеме. Так в книге Шнейдмана и Фарбероу «Крик о помощи» [26] , в статье «Случай из практики» [27] или в работе «Le suicide» [28] различие в подходах только сильнее выделяет общее, характерное для феноменов психологической помощи, проявляющихся в разных формах.

Исторические корни психотерапевтической культуры

Под психотерапевтической культурой мы понимаем смысловой контекст существования психотерапии и психотерапевтов в обществе: цели, ценности, установки. Распространено заблуждение, фокусирующее внимание психологов на техниках работы, на том, как делать. Переоценка значимости технической стороны психологической помощи характеризует состояние бескультурности. Культура должна включать понимание того, ради чего совершается усилие и чему служит терапевтическая техника. Понимание этого позволяет осознавать контекст производимых действий, осмыслять диалогичность существования психотерапии, в которой присутствуют и 3. Фрейд, и К. Роджерс, и А. Н. Леонтьев. Акцент на технической стороне оказания психологической помощи не позволяет находить точки соприкосновения между различными подходами и направлениями, то есть создавать единую культуру психотерапии современной психологии.

Окультуривание психотерапевтического пространства должно начаться с поиска исторических форм психотерапевтического опыта. В культуре можно выделить 4 сферы социального и духовного взаимодействия, включающие в себя отдельные составляющие терапевтического опыта и рассматриваемые как культурно-исторические предпосылки возникновения психотерапии и консультирования [29] .

1. Практики народного целительства. Это, прежде всего, шаманские практики, которые существовали в примитивных обществах. К. Леви-Стросс в книге «Структурная антропология» [30] приводит анализ шаманской песни через аналогию пения шамана с работой психоаналитика.

Параллель, проводимая им, интересна и достаточно обоснована, настолько, что некоторые последователи Фрейда стали смотреть на систему психоанализа как на мифологическое по природе построение.

В качестве примитивного общества было взято индейское племя. Обратимся к форме участия шамана в критической для индианки ситуации. В целом, для индианок ситуация родов достаточно обычна и беспроблемна. Правда, бывают исключительные случаи, когда индианка не может разрешиться от бремени. В таких случаях повитуха идет к шаману и призывает его на помощь. Шаман, приходя, помогает роженице разрешиться от бремени, причем без каких-либо физических манипуляций, исключительно пением специальной песни. Именно поэтому Леви-Стросс приводит этот случай в аналогию с тем, что делает психолог, называя его психологической помощью. Здесь проводится первое сравнение с работой психоаналитика, который тоже лечит только разговором, не прикасаясь.

Песня своеобразна и поется в определенном темпе, который убыстряется к окончанию. В ней рассказывается о текущей ситуации родов. Причем начинается она с подробных описаний того, как повитуха не может помочь роженице и решает идти за помощью к шаману, открывает дверь, выходит за порог и идет к дому шамана... потом так же подробно описывается приход шамана. Если вся песня состоит из 18 частей, то описанию собственно родов отводится только 2 части. Вся песня идет вокруг да около, не минуя многочисленных повторов.

Безусловно, примитивная культура – особая культура, которую можно назвать психотерапевтической культурой. Все пространство жизни в таком обществе – психотерапевтично, тогда как в цивилизованном обществе психотерапия ограничена рамками кабинета психоаналитика. Рождаясь, люди воспитывались в культуре психотерапии. Почему? Прежде всего, это культура – мифологична, в ней большое место занимают представления о духах, потусторонних силах, участвующих в делах людей, многие их которых персонифицированы.

В частности, у одного из индейских племен существуют представления, что у женщин в полости матки живут чудовища. Что это за чудовища – это боли, персонифицирующиеся в образе крокодила, который шевелит хвостом и делает больно. Персонифицируются добрые и злые силы. И шаман, и его соплеменники-пациенты живут в едином пространстве мифа, в отличие от психоаналитика, который должен транслировать пациенту представления о душе и причинах болезни.

В случае затяжных родов страдания нарушают гармонию мира, в которой живет индианка, так как в этом мире нет места ее страданиям. Шаман в песне описывает то, что происходит с ней, помогая понять и осмыслить, назвать неведомые силы. Дух, живущий в женщине, в общем-то добрый дух, повел себя неправильно и решил захватить других духов (или силы других органов), что нарушило общую гармонию. Его нельзя уничтожить, так как это дух жизненный, без него человек погибнет, его надо вернуть в рамки. Для этого шаман пойдет вместе с добрыми силами, и они освободят от его власти других духов, и женщина сможет родить. В результате женщина находит место своим страданиям и имя тому, что с ней происходит. Это нахождение имени – центральный момент не только для шамана, для психоанализа, но для всей нашей культуры – называние как овладение или приведение в сознание. Песня как воспроизведение динамики внутриутробной картины (для роженицы), борьбы.

Внешне в ситуации шаманизма все отличается от ситуации психоанализа. Психоаналитик молчит, шаман – говорит. У индианки проблемы органического происхождения, у пациента психоаналитика – невротического, то есть не имеющие органа. Шамана и индианку объединяет общее мифологическое поле, тогда как психоаналитик и его пациент разделены своими «индивидуальными мифами» у психоаналитика и пациента. У психоаналитика – это профессиональный миф о динамике и причинах невроза, у пациента – это индивидуальный миф невротика о своем заболевании.

При всей неодинаковости этих ситуаций они схожи по структуре того, что там происходит. Индианка отождествляется с шаманом в ходе пения, в начале песни роды приостанавливаются, в конце – они успешно завершаются. Психоанализ можно назвать современной формой шаманизма. Мифология является предметом веры для шамана и больного. То, с чем больная не может примириться, это страдания, которые выпадают из системы, кажутся чем-то произвольным, шаман же с помощью мифа (песни) воссоздает стройную систему мироздания, найдя в ней страданиям соответствующее место. Поняв свои муки, больная не только смиряется с ними, но и выздоравливает. Миф – это язык, с помощью которого могут непосредственно выражаться неизреченные состояния, что помогает их осознать и пережить настоящее, «разблокировав» физиологический процесс. Цель шаманского врачевания – создать переживание, которое потом самоорганизуется и саморегулируется. Больной-невротик в процессе противопоставления себя реальному лицу – психоаналитику изживает свой индивидуальный миф в процессе переноса; индейская роженица преодолевает реально существующее органическое расстройство, отождествляя себя с мифически перевоплотившимся шаманом. Чтобы подготовить отреагирование, психоаналитик слушает, а шаман говорит. Совершается переживание, невозможное в других условиях.

2. Восточные мистические учения. Современная трансперсональная психология вобрала в себя ряд восточных учений и представлений о человеке, вплоть до психотехник суфизма, индуизма, даосизма, джайнизма, буддизма. Их отличительной особенностью является почитание священности переживания различных необычных состояний. Идея интеграции различных модусов бытия часто остается только декларацией, прикрывающей внутреннюю расщепленность субъекта, ищущего новых переживаний. К сожалению, получение мистического опыта в трансперсональной психологии стало самоцелью. Использование различных техник изменения состояния сознания (холотропное дыхание, наркотики, самогипноз) нацелено на получение трансперсонального (внеличного) сенсорного и визионерского опыта.

Однако опытность психотерапии, то есть факт переживания нового опыта самобытия в условиях рабочего альянса с психотерапевтом является одним из безусловных принципов эффективности психотерапии. Как правило, этот новый опыт носит характер дополнения до целого самовосприятия: если клиент агрессивен, значит его терапевтичным опытом будет переживание собственной мягкости и страдательности и т. д.

3. Карнавальные практики. Празднество – важная форма первичной человеческой культуры. Ее нельзя вывести из условий труда или потребности в отдыхе. Чтобы отдых стал праздничным, к ним должно присоединиться что-то из иной сферы бытия, из мира высших целей, из мира идеалов.

Нахождение общих принципов в психотерапевтической группе и карнавальной жизни: отмена социальных ролей, барьеров, этикета позволяет человеку присутствовать в мире социальной свободы. Такую функцию играли группы встреч в Америке, в которых возникала уникальная лиминарная личность – переходная, пограничная личность [31] .

Именно она способна почувствовать то, что не позволяется в рамках обычного общества, но возможно в групповой психотерапии. Потому что кроме всего прочего, карнавализация – это осмеяние существующей культуры и отношений.

4. Религиозные учения. Сильное влияние на психотерапевтическую культуру оказало христианство, индуизм. С одной стороны, это интерес к сходной проблематике душевной жизни: страсти. С другой стороны, это непосредственная практика оказания помощи страдающему в рамках религии. Так православие, к примеру, утверждает свою аскетику – путь восхождения к Богу, который представляет собой поэтапную борьбу с различными грехами. Психотерапия, будучи мирской практикой, не принимает понятие греха, но это не мешает ей использовать принципы исцеления души, утверждаемые в религиозных практиках душепопечительства. Примером может служить путь индивидуации у Карла Юнга.

5. История гипноза. Вероятно, гипноз насчитывает большую тысячелетнюю историю, будучи использован в разных целях. Хотя, мы подробнее знакомы с тем гипнозом, который уже в XIX веке практиковали врачи для излечения истерических симптомов.

6. Философские системы. Философия XIX века породила такие направления как экзистенциализм и феноменология. На основе экзистенциальной философии появилась экзистенциальная психология и психотерапия. Их объединяет внимание к непреходящим и общечеловеческим феноменам бытия: смерти, одиночеству, вине и выбору. Над всем этим возвышается вопрос о смысле человеческого существования.

Истоком экзистенциальной психологии послужили работы Хайдеггера, Ясперса, Камю, Гуссерля и др. Экзистенциализм возник как отражение и преодоление социального и духовного кризиса европейской цивилизации. Поэтому данная философия включила в теорию и практику психологической помощи человеку вопросы этики, добра и зла, Бога и моральной ответственности.

Рис. 1. Психотерапевтическое древо

Контрольные вопросы к теме 2.1

1. Специально организованное общение является методом оказания: педагогической, психологической, медицинской помощи?

2. Каковы социокультурные предпосылки возникновения института психологической помощи?

3. Что является содержанием понятия «психологической помощи»?

4. Что такое «проблема» в психологическом консультировании?

5. Каковы исторические формы психотерапевтической культуры?

Задания для самостоятельной работы к теме 2.1:

1) проведите анализ текстов религиозных учений и выявите аналогии с психологической практикой: содержательные и формальные (см. Приложение 2.1.);

2) проведите анализ текста по социальной работе: определите общее и отличное между социальной работой и психологической помощью (см. Приложение 2.1.);

3) прочитайте, найдите сходства и отличия между психотерапией в народной медицине Республики Мали и западными образцами (см. Кулибали С, Заика Е. В. Психотерапия в народной медицине Республики Мали // Московский психотерапевтический журнал, 1993, № 2, с. 159-180).

Задания для практической работы к теме 2.1:

1) найдите в литературе пример конкретной жизненной ситуации, опишите ее, разберите ее психологическую составляющую, выделите разряд психологических задач, определите степень психологического благополучия, при возможности определите содержание проблемы и оцените возможность и целесообразность оказания психологической помощи.

Рекомендуемая литература

1. Бондаренко А. Ф. Психологическая помощь: теория и практика. М.: Изд-во Института психотерапии, 2000, с. 16-26.

2. Джордж Р., Кристиани Т. Консультирование: теория и практика. М.: Эксмо, 2002, с. 175-178.

3. Кулибали С, Заика Е. В. Психотерапия в народной медицине Республики Мали // Московский психотерапевтический журнал, 1993, № 2, с. 159-180.

4. Леви-Стросс К. Структурная антропология. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001, с. 191-212.

5. Тукаев Р. Д. Психотерапия: структуры и механизмы. М.: ООО «Медицинское информационное агенство», 2003, с. 29-50.

Дополнительная литература

1. Бахтин М. М. Человек в мире слова. М.: РОУ, 1995.

2. Митрополит Иерофей (Влахос). Православная психотерапия. Святоотеческий курс врачевания души. Сергиев Посад: Святотроицкая Сергиева Лавра, 2005.

3. Тихонравов Ю. В. Экзистенциальная психология. М.: Интел-Синтез, 1998.

4. Шерток Л., Соссюр Р. Рождение психоаналитика. От Месмера до Фрейда. М.: Прогресс, 1991.

Тема 2.2. Цели, задачи и формы психологического консультирования. Основные принципы консультирования

Страницы: «« « 12345678 » ... »»