«Черный археолог» из будущего. Дикое Поле Спесивцев Анатолий
Опасаясь, что оставшиеся покалечат свою, оказавшуюся опасной и в связанном виде, добычу, Иван упокоил обоих стрелами. Пришлось стрелять на убой, раненый мог удрать.
«Жаль, что пришлось убивать. Было бы любопытно порасспрашивать кого-то из них перед смертью о том, как в их руки этот подозрительный иноземец попал? И сравнить этот рассказ с его пояснениями. Бес знает, удастся ли выспросить досконально все у него самого».
Вместо молоденького тарпанчика с нежным мяском Ивану достался освобожденный из татарского полона подозрительный тип. Застрелив обоих оставшихся в живых татар, он не пошел немедленно к растерянно вертевшему головой человеку, а кинулся стреножить лошадей. К счастью, пусть не воинские, они были приучены не покидать своих упавших хозяев, бегать за ними не пришлось. А лошадь убитого пинком (ох, добрый у иноземца удар!) была стреножена покойным хозяином. Все это время Иван искоса, краем глаза, рассматривал бывшего пленника.
«Откуда здесь, в татарской степи, он мог появиться? Если бы кто ехал сюда из Польши, я бы об этом точно знал. Значит, из татар. Но почему оказался здесь один, став легкой добычей простых пастухов, даже для рядового казака не соперников? Потерял проводника? И зачем его сюда понесло, в дикое поле? Неужто какой ученый человек? Но для ученого он уж очень ловко ногами машет. С двух пинков насмерть татарина забил. Знаем мы таких ученых, иезуитской выпечки. Они, правда, больше саблей махать горазды, а не ногами. Но иезуит-то бы им не попался ни за что, даже сонный. Непонятно. А загадки в таком деле – недопустимая роскошь».
Тем временем чужеземец весьма ловко избавился от арканов, сбросив их на землю, подошел к убитому им татарину и плюнул ему на голову, произнеся что-то себе под нос. Казака он явно не опасался, что для иезуита было бы крайне неразумно – знали они, как к ним на Сечи относятся. А отказать этим чертовым выкормышам в уме не мог и их злейший враг. Например, сам Иван. Освобожденный же еще и пнул труп ногой, видно, татарин здорово успел ему чем-то досадить. Потом с удивленным восклицанием нагнулся и вытащил из-за пояса трупа пистоль очень странной конструкции. Просто удивительной – ничего подобного Ивану видеть не приходилось. Но сразу было видно, ухватистой и удобной. Иван внутренне напружинился, опасаясь, что неизвестный попытается сразу же стрельнуть в него. Однако он повертел пистоль в руках и сунул себе за пояс. То ли не лелеял коварства, то ли знал, что пистоль не заряжен. Уж конечно, попал к татарину пистоль совсем недавно. Судя по ловкости в обращении с ним иноземца, у него покойник пистоль и забрал.
«Надо будет обязательно рассмотреть получше, может, еще что полезного изобрели».
Иноземец тем временем постоял немного над трупом, будто в чем сомневался, нагнулся и потрогал жилку жизни на шее покойника. Убедившись, что перед ним именно покойник (не прост, однако, этот иноземец!), он еще раз сплюнул на его голову и, распрямившись, посмотрел на Ивана. Никакого страха в его взгляде Иван заметить не смог. Скорее, любопытство и интерес. Будь он врагом, характерник бы это немедля почуял.
Чем больше Иван присматривался к иноземцу, не спеша подходя к нему, тем больше возникало у него вопросов. Странная, никогда ранее не виданная одежда, а Ивану случалось ездить по Европе, ему было с чем сравнивать. Измазанная, помятая и подранная рубаха в клетку, сквозь дырки которой проглядывала какая-то безрукавная одежда, с большим чернильным пятном на груди (видно пузырек с чернилами там был). И когда-то, видно, дорогие, но уже изношенные до дыр, закрытых латками, вылинявшие, длинные, несуразно узкие голубые штаны. После татарских развлечений, тоже, естественно, грязные, лопнувшие по шву на правой ноге. В таких теперь на люди не выйдешь.
А бедняком незнакомец не был, судя по притороченной к седлу татарского коня сумке, здоровенной и, ясное дело, тоже необычной. И уж никак не дешевой. Высоченный, пожалуй, с самого Ивана ростом, но без обычной для высоких людей неловкости в движениях. С о-о-чень нетипичными мозолями на ВНЕШНЕЙ стороне кистей. Весьма сходными с мозолями самого Ивана. Но, опять-таки, как мог человек с такой подготовкой попасть в лапы пастухов? У них-то и луки были смехотворно слабыми, из другого оружия имелись разве что дубины и ножи. С такими любой воин справится одной левой.
«Неужто все-таки ехал с их стороны, с проводником, да остался без него? Татарам, известно, верить ни в чем нельзя. Все равно что-то здесь не то».
Иван подошел к иноземцу, строя в уме фразу, чтоб вежливо, но без подобострастия, на латинском языке. Читать-то он умел почти свободно, а говорить на латыни ему доводилось нечасто. Однако она не понадобилась. Тот, по-дурацки лыбясь, заговорил сам. На русском.
Загадок от этого меньше не стало. Скорее, они стали множиться (как жиды вокруг прибыльного дела). Например, Иван не смог опознать говор пришельца. Что-то вроде смеси полтавского с московским и еще каким-то, казаку неведомым. Видимо, на языке, иноземцу не родном, так как было заметно, что он подбирает слова, прежде чем их произнести.
Иван решил не тянуть кота за хвост. В отличие от большинства характерников, ломать над странностями голову он не любил. Воспользовавшись тем, что их глаза встретились, «надавил» на собеседника, сломил его волю. Ни мгновения не сомневаясь, что тот теперь в его полной власти. По силе характерницкой мало кто с ним мог сравниться, а уж по умению давить на собеседника так, пожалуй, никто. И сколько же раз он за последующие годы жалел, что черт (а кто же еще?) подтолкнул его разбираться с этими несчастными татарами, забери нечистый их души!
Невелик труд для характерника подавить волю обычного человека, можно сказать, плевое дело. Пусть обычным его можно было назвать с таким же основанием, как самого Ивана – турецким султаном. Иноземец оказался совсем не иноземцем, а человеком из далекого будущего. О чем он, по-прежнему с дурацкой улыбкой, сообщил характернику.
Иван был готов к тому, что иноземец окажется подсылом. Схватить его, выпытать все, обеспечить гаду длинное и нескучное расставание с жизнью он сумел бы. – «Ну не позволять же иезуиту умереть легко и быстро? Боже Всемогущий, тебе ведь они, перевертни, тоже, надеюсь, противны?»
Иван был готов, что иноземец окажется попавшим в беду безобидным ученым. Порасспрашивав его, он проводил бы беднягу в безопасное место.
«Но, бесы проклятые, пришелец из будущего…»
Нет, вы не подумайте, что Иван Васюринский – легковерный дурень, которого легко обвести вокруг пальца. Среди характерников дураков быть не может, а он был именно характерником. Не из последних, кстати. Кто усомнится, может на Запорожье поспрашивать. Хотя, грешным делом, когда услышал, что рассказывает Аркадий, ушам своим не поверил. Переспросил даже. Потом растерянно пытался обдумать невероятное известие, но в голове все перемешалось, ничего толкового сообразить он не мог. Даже стыдно стало от своей растерянности. Знал бы он, какой сумбур был в голове этого самого лжеиноземца еще недавно…
Хорошо, что у него с собой вещи из их XXI (да, не 75-го, как считает православная церковь, а XXI, по исчислению католиков) века. Мо-биль-ник. Малюсенькая коробочка с прозрачным (но не из стекла!) окошком. Вообще-то этот самый мобильник служил там для переговоров на расстоянии (ох как бы пригодились такие штуки и сейчас!), но мог и картинки снимать (снимать с чего? Правильнее было бы рисовать…). И запоминать. Картинки-то из этого самого будущего Ивана, будто вражеская дубина, по голове ударили. Поверил он этому Аркадию. Сразу поверил.
То есть сначала сам перекрестил, потом заставил перекреститься этого Аркадия. Посомневавшись, вытащил свой висевший на груди крестик (кипарисовый, из Иерусалима, в Иордане освященный) и потребовал поцеловать. Аркадий выполнил требование не задумываясь и от прикосновения к освященному кресту корчиться не стал. Сам вытащил из-за пазухи похожий крестик и похвастался, что куплен в Израиле, на Святой земле, освящен в Иордане. Святой воды с собой у Ивана не было, пришлось поверить так.
Сел Иван на землю. Уставился невидящим ничего взглядом вдаль. Призадумался. Так и просидел немалое время, отключившись от всего окружающего мира. С кулешом в голове. Только закипающим в голове-казанке и неизвестно когда поспеющим.
«Черт меня на охоту понес! Мог бы и кашей поужинать. А ведь точно, тут без черта не обошлось!»
Что делать с этим, как он сам сказал, попаданцем, Иван не знал. Но дал себе клятву поймать сотворившего эту пакость беса и вбить в него все христианские истины. И прознай об этой клятве некоторые запорожцы, они своих знакомых чертей (в подобных знакомствах подозревалось немалое количество уважаемых казаков) предупредили бы о серьезной опасности. Они-то знали, что с клятвами Иван Васюринский не шутил. А знакомиться с христианскими ценностями в руках озверевшего запорожца… ну ОЧЕНЬ сомнительное удовольствие. Хотя верующему человеку жалеть нечистую силу вроде бы не полагается.
О неудобствах, проистекающих от акселерации и технического прогресса
Казак при ближайшем рассмотрении имел внешность еще более сомнительную и вызывающую опаску, чем при взгляде издали. Такого ночью в переулке встретишь – сам без всяких просьб за кошельком полезешь. Еще будешь благодарить, что бить не стал. Вот только ощутимый запах трав, забивавший даже вонь застарелого пота, не гармонировал с внешностью.
«Неужели и в те времена мужские лосьоны или одеколоны существовали?»
Ростом с Аркадия, но шире в плечах (а они и у попаданца не узкие), с движениями, как у крадущегося Сигала, грубо вырубленной (наверняка из чего-то твердого) рожей самого разбойного вида, с пронзительными черными глазами. Аркадию сразу вспомнились рассказы о существовавших среди запорожцев колдунах. Под их прицелом у него мгновенно вылетели из головы скороспелые прикидки о том, кем бы ему стоило назваться. Начал вываливать, как на исповеди, все, о чем спрашивал этот казак. Речь полилась из пришельца, как полноводная река из большого озера. Да эта река быстро наткнулась на пороги непонимания. Оба как-то естественно перешли на русско-украинский суржик, но суржик казака существенно отличался от суржика Аркадия. То и дело приходилось пояснять, то одному, то другому, что имелось в виду, задавая вопрос или отвечая на него. Несмотря на предельную честность ответов Аркадия и удивительно толерантное (особенно поразительное, если видишь собеседника) отношение казака к невероятным вещам, ему сообщаемым.
Попаданца напрягали многочисленные полонизмы, латинизмы, проскакивавшие в речи предка. Но особенно старославянские слова и цитаты из Святого Писания (в вопросах!). Несмотря на бандитский вид, казак оказался весьма грамотным и начитанным товарищем. То есть паном (?). Беда была в том, что и области начитанности у собеседников были разные. Однако диалог продолжался, и казак, назвавшийся Иваном Васюринским (при представлении бросивший на него такой взгляд, будто он должен был знать это имя), к удивлению Аркадия, никаких признаков культурного шока не обнаруживал.
Мобильники его вроде бы не очень впечатлили, зато фотографии в одном из них поразили несомненно. Особенно фото подружки Аркадия в мини-юбке и топике самых что ни на есть экономных размеров. Вы будете смеяться, но мужик, несмотря на мулатного оттенка загар и густую щетину, сильно покраснел (при такой-то дубленой коже!) и явно смутился.
Они поговорили еще некоторое время, Аркадий даже вспотел, не столько от начавшего к полудню припекать солнца, сколько от усилий по формулированию своих мыслей. Пробрала наконец необычность ситуации и нового знакомца. Он прекратил свои расспросы и, сев по-турецки прямо на землю, призадумался.
Аркадий смог хоть немного расслабиться и привести свои мысли в порядок. И настроение его стало стремительно ухудшаться.
«С чего это я так разоткровенничался? Была ж мысля порасспрашивать местного товарища и, исходя из узнанного, придумать себе легенду. А я вдруг вываливаю на предка такие новости, свечу перед ним артефакты из будущего… Что это на меня нашло?»
Аркадий полез чесать затылок. В придачу он вдруг (опять вдруг, все время вдруг) сообразил, что так и не удосужился спросить, в какой год – да что там год! – в какой век его занесло.
«Получается… епрст, чертовщина треклятая получается! То ли у меня крыша поехала от треволнений, или там благодарности за спасение, – от такой несуразицы он невольно хмыкнул вслух, – или казак таки колдун. Гоголь ведь своего… как там его… вареникоеда не на пустом месте выдумал. Были среди казаков… э-э… как их… в общем, колдуны, чтоб им! Сирко там, Богун вроде бы. И у этого Васюринского взгляд… соответствующий. Будто, если захочет, прожечь им может. Как лазером. Или, – Аркадий снова невольно хмыкнул вслух, хотя смешно ему определенно не было, – бластером».
Аркадию захотелось присесть рядом с казаком, в ногах появилась неприятная, да и для мужика неприличная, дрожь в коленях. Но еще больше ему захотелось выпить. Коньячку, причем сразу целый бокал. Хрен с теми правилами хорошего тона, по которым любимый напиток надо пить небольшими порциями, вдыхая аромат и смакуя его. Впрочем, учитывая обстоятельства, очень хорошо пошла бы горилочка с перцем. И уж ее-то Сам Бог велел пить не кошачьими порциями.
Мечты, мечты… Не было у Аркадия ни коньяка, ни горилки с перцем, ни даже покупного самогона, который он никогда не употреблял внутрь. Оставалось надеяться, что казак, Васюринский этот, угостит пришельца для спасения нервной системы. Кстати, ему самому бы тоже не помешало принять на грудь. По тому же поводу.
«Выпить-то было бы, конечно, хорошо, да об этом сейчас глупо мечтать. Нету выпивки. Ну а что же делать с этим хреновым гипнотизером? Сделать вид, что не заметил? Так и дальше будет, как с болваном преферансным, обходиться. Начать качать права? – Аркадий глянул на сидевшего в позе лотоса казака. – У такого много не накачаешь. И еще не факт, что «ТТ» и бронежилет дадут серьезное преимущество перед ним в случае конфликта. По внешности легко определить – битый, опытный зверюга, этот Васюринский. Да и если его пристрелить, что дальше делать? Гребцом на турецкие галеры отправляться не хочется. И перспектива судьбы гаремного евнуха – не греет. С этим-то хоть договориться можно. Вроде бы».
Так и не определившись с линией поведения в отношении колдуна, Аркадий решил сам узнать, хотя бы приблизительно, в какое время попал.
«Ясное дело, не в XIX век и вряд ли в XVIII. Разве что в самое начало, да и то сомнительно. Татары в те времена уже так далеко от Крыма не забирались. Так, забирались или не забирались? – его взяло сомнение. Одно дело гордиться знанием истории, другое – вовремя вспомнить конкретные подробности. А именно от них и может у такого попаданца зависеть, уцелеет ли он или сгинет. – Хрен с ним, будем считать, судя по кремневому замку пистоля, не ранее середины XVI века, времен Вишневецкого, Байды, естественно, до начала века XVIII, Мазепы, чтоб ему… Скорее всего, где-то посредине. Веселые времена. Интересно, восстание Хмельницкого началось?»
Размышления Аркадия прервались сами собой. Пребывавший в йоговской медитации или ее подобии (с Буддой, правда, сравнивать его даже в шутку не хотелось), казак мгновенно преобразился в настороженного хищника. Прислушавшись к чему-то, слышному ему одному, запорожец приник к земле ухом. И то, что он там услышал, ему наверняка не понравилось. Иван вскочил, по-мальчишески заложил пару пальцев в рот и громко, с переливами, свистнул. В ответ раздалось конское ржание, и менее чем через минуту к нему подскакал здоровенный, под стать самому казаку, черный жеребец. Не смейтесь, но не менее бандитского, чем его хозяин, вида.
«В каком-то голливудском блокбастере я подобную сцену видел. Или не голливудском, а нашем? Черт, забыл, но видел точно. Значит, не во всем врут киношники. Хотя человеку, пытавшемуся смотреть «Гладиатор», в это трудно поверить».
– Татары! И, опасаюсь, в немалом числе. Нужно срочно уходить отсюда. Выбирай лошадь из вон тех, татарских! – закончил свое обращение Иван, уже сидя в седле.
«Легко сказать, «выбирай», – топтался на месте Аркадий, не спеша бежать к какой-то конкретной лошади. – Надо еще уметь выбирать».
На лошадях, точнее, на спокойной гнедой кобылке, ему ездить доводилось. Как-то поддался моде и желанию своей очередной пассии, записался на курсы обучения верховой езде. Проходил на них с месяц, потом поссорился с девушкой, редкостно стервозной особой она оказалась, и расстался. С девушкой и с курсами заодно.
«Нда-а… сучкой редкостной Ларка себя проявила, но красива и горяча в постели…» – съехал мыслями на посторонний предмет Аркадий.
– Ты чего топчешься? На лошади, что ли, ездить не умеешь?
– Не то чтобы не умею совсем. Но умею не очень хорошо. Я ж тебе (уж раз он на «ты», то я так же к нему обращаться буду) рассказывал о самобеглых кол… телегах. Какая из них поспокойней?
– Вот бесовские козни! Садись на чалую кобылу.
– Э-э-э… какую?
– Вот чертовщина! Вон та, – показал Иван пальцем.
Кобыла, с точки зрения Аркадия, была не такой уж спокойной, прядала ушами, зло косила глазом, но опытному всаднику виднее. Чудом избежав укуса (спокойная, как же!) – выручил Иван, спешившийся для подмоги неожиданному товарищу, – Аркадий с его помощью взгромоздился в седло. И тут выяснилось, что стремена для коротконогого человека ростом в метр шестьдесят практически непригодны для неопытного всадника ростом за метр девяносто. А для их удлинения нужны шорные работы, на которые нет времени. Любой татарин решил бы такую проблему в пять минут. Пришибленный последними событиями человек из мегаполиса XXI века не пытался решить совсем. Тупо сел в седло и поскакал с теми стременами, что были.
Скакать – это так, фигура речи. Опытным путем (по частоте падений Аркадия с лошади и связанных с этим остановок) установили, что передвигаться им рациональнее быстрым шагом. На рыси скорчившийся в непривычном (определенно не английском) седле Аркадий в лучшем случае смог продержаться около пяти минут. Вы будете смеяться, но он поначалу даже порадовался, что никто его в этой идиотской позе, «Паганель на ишаке», не видит. Потом ему такие мелочи стали безразличны. Оставалось утешаться тем, что при такой скорости они поднимают меньше пыли и, следовательно, с большей вероятностью могут избегнуть внимания татар.
К тому же попаданец, ошарашенный и дезориентированный последними событиями, проигнорировал разорвавшуюся штанину. Совершенно напрасно он это сделал. Даже представители великих цивилизаций древности, столкнувшись с необходимостью ездить на лошадях, стали поддевать под свои хитоны и тоги варварские штаны. Потому как без них скачка верхом быстро превращается в пытку, сопряженную с существенным нанесением вреда здоровью незадачливого всадника. И ведь нельзя, в данном случае, вспоминать пословицу: «Знать бы, где упадешь – соломку б подстелил». Читал он об этом, но… не вспомнил из-за свалившихся на его бедную голову неприятностей.
Следующие несколько часов – Бог знает, сколько, на часы он не смотрел – Аркадию запомнились как один из самых страшных кошмаров в его жизни. После второго падения отдал часы, выключенные мобильники и джипиэску Ивану, для лучшей сохранности. Причем проклятая кобыла и не думала возле него оставаться при его падениях, как перед этим возле мертвого хозяина. Пару раз нога Аркадия застревала в стремени, и кобыла убедительно ему демонстрировала, что татары-то его берегли, когда таскали по степи. Но, кажется, Бог озаботился в этот день защитой жизни дурака всерьез. По крайней мере, одного конкретного. Ивану каждый раз приходилось тратить время на поимку проклятой твари. Впрочем, от его жеребца у нее было шансов убежать не намного больше, чем у Аркадия на своих двоих от нее. Удивительно, что он во время этих падений, Бог знает, скольких, ничего не сломал себе. К концу путешествия (непонятно куда) он уже с ностальгией вспоминал татарских ублюдков.
«Ну, подумаешь, убили бы. Зато быстро. И не было бы этого бесконечного мучения. Господи, Боже мой, когда же это кончится?!»
Кошмар закончился вечером, при свете заходящего за горизонт солнца. У Аркадия не было даже сил обрадоваться долгожданному сообщению.
– Приехали.
С лошади (опять пыталась укусить!) сполз на автомате. Ссыпался на землю и застыл в странной, если не сказать сильнее, позе. Ненадолго. Стертое с внутренней стороны чуть ли не до костей правое бедро[10] и начисто отбитая задница уже не ныли, а жгли, будто их кто-то припекал самым натуральным огнем. Бедра снаружи, локти, плечи, спина, затылок… также имели ушибы и ссадины, но куда менее болезненные. Весь многострадальный организм требовал заботы, лечения и покоя. Разве что ласки, особенно активной, не хотелось. С кобылой… наобщался.
«И вряд ли скоро захочется, хватит с меня езды на лошади».
Аркадий несколько раз очень осторожно сменил позу, но легче от этого не стало. Растертые и ушибленные места продолжали гореть огнем и жечь похлеще, чем от крапивы. Выть от этого не хотелось только потому, что на вытье не было сил. Да и не уважал он мужиков, склонных к жалобам. Шипел потихоньку, пытаясь найти положение, в котором бы боль была поменьше. Однако если тело – сплошной синяк и ссадина, это задача – практически неразрешимая.
Естественно, интерес к внешнему миру у Аркадия в этот момент существенно снизился. Что там делал Иван, не нагрянули ли татары, поляки, турки… пусть хоть зулусы с масаями, его не интересовало. Да хоть атака подводных лодок с воздуха, как раз место подходящее, не до них.
– Снимай штаны, посмотрим, что там у тебя! – Раздалось прямо над ухом, по традиции этого дня, неожиданно. – Не отбил ты яйца? Уж очень наклонялся в седле, нельзя так ездить.
И куда только делось безразличие? И откуда взялась энергия на подъем? Аркадий не вскочил, не способен он был сейчас на такие стремительные движения, но достаточно бодро встал и начал стаскивать с себя джинсы.
«Умеет человек найти нужные слова. Шшшш… его б… шшшш… политруком, или как там сейчас эта должность называется? Шшшш… Ууу! Чтоб… Больно как!»
Учитывая, что рана на ноге была обширной, а в придачу ее дополняло немалое число синяков и ссадин, Аркадий проявил удивительное мужество. Больно ему было действительно очень сильно. Оцените скромность и небольшое количество звуков, которые он при этом издавал. Хотя с перлами русского языка, позволяющими выразить свое неудовольствие чрезвычайно экспрессивно и точно, он был знаком хорошо.
Какая-нибудь кисейная барышня упала бы в обморок только от вида красно-синих ног Аркадия. С многочисленными потеками крови, синяками, ссадинами, кое-где очень глубокими. К счастью, девиц поблизости не наблюдалось, а и самого Аркадия, и его нового приятеля вид ран или ушибов, даже на собственном теле, давно испугать не мог.
Казак тихо, невнятно ругнулся себе под нос:
– Постой-ка. Нужно тебя полечить, чтоб нагноения в ранах не было.
Пока Иван рылся в своем вьюке, Аркадий проверил состояние всего, что прикрывали его трусы. Тьфу-тьфу, никакого существенного урона (синяк во всю задницу – не в счет) он не понес.
«Первая приятная новость за весь день! – решил несчастный, но в данный момент немного счастливый попаданец. – Эх, знать бы про перенос, антибиотиков прихватил бы. Обидно будет сдохнуть от заражения крови. Да и не только антибиотиков».
Иван тем временем достал какой-то кисет и предложил прогуляться к ручью, возле которого они остановились. Где сноровисто обмыл Аркадию ноги, не обращая внимания на его шипение. А потом втер в кожу и местами в мясо какой-то пахнущий травами порошок. Сказать, чтоб процедура была непереносимой, Аркадий не мог, приходилось и более сильную боль терпеть, но лучше в психологическом плане ему не стало. Да и доверия к средневековым лечебным средствам у него не было.
Сделав нужное и важное дело, казак отступил назад, так сказать, полюбоваться делом рук своих. Судя по хмыканью, картина его не впечатлила.
– Господь не выдаст, свинья не съест. Может, и обойдется без нагноения. А вот штаны тебе надо сменить, твои и узки слишком на раны незажившие натягивать, и вид имеют стыдный. Дам тебе свои запасные. Да и рубаха твоя в клочья подралась, надо менять. А вот жупана запасного, извини, нет.
– За штаны спасибо. Рубаха у меня в сумке есть. А жупана мне и не надо. У меня есть в сумке джинсовка, ну, нечто вроде жупана, только короткого. А какой ныне год? От Рождества Христова, – сразу уточнил он, вспомнив, что в России до Петра отсчет вели от Сотворения мира.
– Одна тысяча шестьсот тридцать седьмой.
Аркадий мотнул головой, благодаря за ответ. Его догадки подтвердились. XVII век. А тридцать седьмой год (а как звучит – тридцать седьмой год!) давал простор для предсказаний на ближайшее будущее.
«Но вспоминать исторические факты буду потом. Сначала определюсь с тем, что у меня есть».
Снимая рубашку, точнее, ее ошметки, по привычке лапнул карман. Шикарный (и дорогущий, кстати) «Паркер» приказал долго жить. Не перенес путешествия хозяина на татарском аркане. Широко размахнулся, собираясь выбросить обломки, однако в последний момент удержался. Нету в этом «здесь» таких штуковин, следовательно, в будущем могут пригодиться и обломки. Аккуратно замотал обломки в обрывок от рубашки и сунул в сумку.
В карманах джинсов обнаружил кошелек, содержимое которого теперь не представляло и нумизматического интереса. Не было еще ни незалежной Украины, ни объединенного Евросоюза, ни даже Соединенных Северо-Американских Штатов. Глядя на сотку долларов, попытался вспомнить, были ли уже в это время поселенцы из Англии в Америке.
«Цветочек их вонючий определенно позже туда добрался. Но вроде бы они там и раньше были, негров на плантациях эксплуатировали… нет, не вспомню. Да и какое мне дело до предков пиндосов? Вот Колян, тот бы здорово обрадовался, что попал во времена, где их нет. А мне сейчас не до них. Свои проблемы бы разгрести».
Из полезного в карманах джинсов обнаружились: пластмассовая расческа, до краев заправленная зажигалка с фонариком (Аркадий не курил, но с зажигалкой не расставался), связка ключей (эх, где теперь те замки, которые ими можно открывать…), средней навороченности мультитул (и где теперь набрать винтов под разнообразные отвертки? Их, скорее всего, здесь еще и выдумать-то не успели), носовой платок сомнительной свежести (генетиков XXI века сопли века XVII-го определенно заинтересовали бы. А вот здесь, в XVII, сопли из века XXI могут заинтересовать разве что колдуна. Мне это нужно?).
Аркадию оставалось только позавидовать литературным героям. Многим для упрочнения их положения на новом месте авторы подбрасывали куда больше имущества.
«Могло бы быть хуже, но вряд ли намного. Сколько полезных вещей легко прихватить бы мог, если бы знал… «Знал бы прикуп, жил бы в Сочи».
При надевании казацких штанов, идеально подошедших по длине, но ужасавших своей необъятностью, обнаружил и на них две пришитые прямо к штанинам кожаные кобуры. Для «ТТ», к сожалению, непригодные.
«Надо же, не одни ковбои с ганфайтерами ценили наличие готового к выстрелу оружия. Вот вспомнить бы, как делали гремучую ртуть или что-то подобное… Читал же в «Энциклопедии порохов и взрывчаток», склеротик хренов! На револьверы, пусть с патронами из черного пороха, здесь будет бешеный спрос».
Ужинать с казаком Аркадий отказался. И дело даже не в том, что его вяленое мясо и сухая лепешка ему не глянулись. После полного треволнений дня есть не хотелось совершенно. Костер разжигать из осторожности не стали. Легли так, благо даже возле ручейка комарья не оказалось.
Казалось бы, после тяжелейшего дня, ты замучен скачкой, стоит завалиться на траву, никакие синяки и ссадины тебе заснуть не помешают. Ага… Сон если и разбежался, то для того, чтобы удрать куда-то прочь. Усталость, тяжесть в голове, боль в разбитом теле были. А сна – ни в одном глазу.
Лежать на куче веток при таком количестве ушибов крайне неуютно. Причем чем больше лежишь в одном положении, тем сильнее допекают попавшие под давление ссадины. Но и ворочаться – тоже не сахар. Каждое движение отдается болью, хоть подвывай. Попытался Аркадий сесть, тут же запротестовала задница. Лег на пузо – заныли колени. Трындец.
«Попадись мне эти Конюшевские, Горелики, Махровы и прочие… разные всякие! Я б им… сказал, что об их выдумках думаю. На оскорбление действием, к сожалению, все равно сейчас не способен. А жаль!»
Ночь коротка
Но ее еще надо пережить
Прошло немало времени с момента, когда Иван узнал удивительную новость. Но вот обдумать ее хорошенько у него не получалось.
«Да что там, о…ительную! Невероятную, необыкновенную… слов нет, какую… сказочную. И что? Как образовалась в голове каша, так там и остается, недоваренная, никак поспеть не может. Ничего толкового эта самая голова выдумать не может. Так, может… тьфу, прицепилось… э-э-э… в общем, ничего толкового выдумать не получается. Наверное, прав был совет характерников, когда отправлял меня в этот дурацкий поход. Ни на что, кроме как присматривать за придурком Пилипом, я не годен. Слаба оказалась головушка».
Весь путь от места встречи с Аркадием Иван пытался придумать что-нибудь толковое, нужное православным, казакам, характерникам… и все свои задумки сам же и опровергал. Ему было ясно, как… в общем – совершенно ясно, что перед ним и казацким товариществом открываются потрясающие перспективы. Но какие? Непонятно было, что же делать дальше?
«Оставить отряд и двинуться назад вдвоем? А казаки из отряда? За Пилипом таки догляд точно не помешает. И бросать порученное дело – нехорошо. Разворачивать весь отряд? Так не повернут, на поход настроились. И правду ведь им, пока совет характерников не решит, не скажешь. Вот бесовы козни!»
Решил было, что голова плохо соображает, потому как надо следить за все время падающим с лошади иновременником, одновременно наблюдая, нет ли вокруг какой опасности. К счастью, татары, приближение которых он почуял по сотрясению почвы задницей (у доброго воина и задница – тоже важная для выживания часть тела, врагов издали чующая), на перемещение по степи двух всадников, точнее, четырех лошадей, внимания не обратили и преследовать их не стали. Хотя, Иван это хорошо понимал, заметить передвижение наверняка заметили. Уберег Господь от опасности, потому как ускакать от татар с таким всадником, как Аркадий, невозможно.
«Вот спрашивается, на меня нашло, что я, наблюдая за его падениями, не остановился для изготовления новых стремян из аркана? Благо их нам только трофейных три штуки досталось. Да и у меня свой имеется. На ходу бы вмиг их вчерне смастерил! А теперь гадай, сможет этот… Аркадий сам ехать на лошади или придется его завтра к лошади привязывать? Не-ет, точно тут без чертовых козней не обошлось. Ох, попадется этот черт мне в руки…»
Но и в ночной тиши ничего путного в голову не лезло. К тому же Иван понял, что толком ничего у Аркадия и не узнал. Уж очень удивительной была сама новость. Возможно, какие-то супергерои и могут спокойно переносить футур-шок. Но ни Иван, ни Аркадий к подобным личностям не относились. И впали на некоторое время в состояние изумления. Слабаки от такого испытания могли бы сойти с ума. Но и сильным людям нужно время, чтоб освоиться с удивительными обстоятельствами. Даже если такое чудо происходит не с вами, а рядом. В слабости Ивана не обвинил бы никто. Однако освоиться с происшедшим он сразу не смог.
«Надо расспросить его сейчас, все равно болячки ему спать не дадут. Вот поговорим, может… тьфу! Виднее будет, что дальше делать. Без всяких «может» не может!»
«Не верь, не бойся, не проси» – эта вычитанная давным-давно фраза служила Аркадию, как он думал, девизом для построения жизни. Хотя призадумайся он над своими поступками, то обнаружил бы досадное от фразы отступление. Не верить-то он давно никому не верил. Просить, действительно, сильно не любил. А вот насчет боязни… Мало быть храбрым физически, не бояться идущего на тебя отморозка с ножом или компашки пьяных юнцов ночью в парке. Надо еще не бояться жить. А с этим у него были некоторые проблемы. Испытав в юности несколько болезненных предательств, он с тех пор боялся верить. Поэтому к своим тридцати с гаком у него не было ни настоящих друзей, при множестве добрых приятелей, ни семьи, хотя на невнимание женщин к своей персоне пожаловаться не мог.
Новая глава в его жизни началась также крайне неприятно. Дело даже не в татарах. Их он, как всякий нормальный русский, считал врагами, соответственно, враждебные действия по отношению к себе – естественными. Отбился, пусть с чужой помощью, ну и ладно. Но гипнотическая, или там колдовская, черт их, колдунов, разберет, атака на своего без малейшего (в чем Аркадий заблуждался) повода… Такой поступок новоявленного спутника, пусть и спасшего его задницу, Аркадий воспринял как предательство. И обиделся на него всерьез.
Не случайно появилась в народе пословица: «На обиженных воду возят». По-детски острая обида полностью блокировала способность к мышлению. Без того весьма скромную из-за событий прошедшего дня. А необходимо ведь было продумать линию поведения по отношению к этому самому колдуну, его сотоварищам; колдуны (о! характерниками их называли) на Запорожье вроде бы имели свою организацию. Надо с ним же (а с кем еще?) определиться, что говорить остальным казакам. Что – старшине. В свете грядущих событий стоило прикинуть, для начала одному, потом вдвоем, что делать дальше.
Температура в степи, днем вполне комфортная, падала. Зато внутренняя температура у попаданца поползла вверх. Сказались раны и треволнения. Его стало знобить, и чем дальше, тем сильнее. Подрожав немного, он преодолел лень и страх перед движениями, непременно отдающимися болью, полез в сумку. С помощью фонарика нашел там старые, растянутые и линялые трикотажные штаны, байковую рубашку в пятнах машинного масла и поддел их. Для чего пришлось снимать рубаху и шаровары, шипя и матюгаясь вполголоса. Поверх рубах натянул джинсовку, бронежилет и полушубок. В придачу накрылся лошадиной попоной, насквозь провонявшей конским потом. Однако и такая серьезная для весны упаковка помогла далеко не сразу. Видимо, температура скакнула всерьез. И рассчитывать на медицину XXI века не приходилось.
На мучения Аркадия сверху смотрели звезды. Яркие, бессчетные звезды ночного южного неба. Несравненно более многочисленные и заметные, чем появляющиеся в небосводе задымленных мегаполисов. Попаданец на них внимания не обращал. Не до них ему сейчас было. Как и не до восхищения необыкновенно чистым, живительным воздухом, невозможным для степи в индустриальной Украине.
Невдалеке раздалось дикое ржание, здорово смахивающее на вопль от боли. Аркадий неосторожно, позабыв о болячках, дернулся и в который раз зашипел от боли.
– Не боись, это мой Черт кобыл уму-разуму учит. Показывает им, кто в табуне хозяин.
– А он их не покалечит? Уж очень сильно кобыла кричала.
– Не-е. Потреплет немного, это да. А калечить зачем? Они ведь не в бою встретились. Теперь он их своими считает.
Боль не унималась, и Аркадий, преодолевая нелюбовь к попрошайничеству, да еще у неприятного ему человека, попросил болеутоляющего.
Казак (точно колдун, в смысле, характерник) показал свою продвинутость, сразу поняв, что у него просят. Но отказал:
– Давно сам бы предложил, да вот беда, с собой у меня нужного зелья только на один раз. А нам завтра кровь из носу дальше ехать надо, к своим. Без снимающего боль зелья ты ехать не сможешь.
Как ни хотелось Аркадию избавиться от мучившей его боли, с аргументами собеседника он был вынужден согласиться. Действительно, какой завтра из него ездок без болеутоляющего?
Ясное дело, что поспать при таком обороте ему не удастся. Чтоб не мучиться от боли, не имея даже возможности подумать, он предложил Ивану поговорить. И тот охотно откликнулся.
В ответ на вопросы Ивана начал рассказывать, что помнил. А помнил немало. Разговор получился трудным. Очень тяжело было удержаться на одной теме. В результате от вопросов для уточнения, неожиданно для обоих, разговор стал перескакивать то на скорость транспорта XXI века, то на важность авиаударов при штурмах укрепрайонов, то, не смейтесь, на женские моды. Заодно обсудили и женский вопрос. Быстро сошлись на мнении, что, независимо от века, все бабы – стервы. Хорошо, что на Запорожье их нет. Да только совсем без них тоже не обойтись, против природы не попрешь.
Поначалу сильно мешала языковая проблема. Но «терпение и труд – все перетрут». Постепенно они начали все лучше и лучше понимать друг друга. Иван запоминал некоторые словечки из будущего, но прежде всего перестраивался под язык предков Аркадий. Он был рад возможности отвлечься от чрезвычайно неприятных ощущений, так донимавших его перед этим. Беседа делала боль куда менее сильной, а порой, к сожалению ненадолго, о ней забывалось совсем.
На первых порах Аркадий рассказывал, а Иван слушал, то и дело задавая уточняющие вопросы. Как-то так получилось, что поначалу обсуждались грядущие события на Украине и в России (за исключением отвлечений). Кстати, Иван был неприятно удивлен этим названием и расколом единого русского народа, к которому он себя причислял. Выслушав о первом президенте Грушевском и измышленных им по заказу австрияков – врагов русского народа – «древних укров», он искренне пожалел, что нет у него возможности добраться до этого пана. Мол, он, Иван, с удовольствием побеседовал бы с ним. И не один день. Аркадий вспомнил, как выглядит Иван, и решил, что, будь у него самого такая возможность, он с энтузиазмом способствовал бы этой встрече, но на «беседах» предпочел бы не присутствовать. Запах горелой человеческой кожи и вид вынимаемых из живого человека кишок – удовольствие на любителя. Известием же, что во времена Аркадия в казаки рядятся и униаты, Иван был просто шокирован:
– Униаты проклятые в казацкой одежде?… Это же… мы ж их давим, как только можно. Ну слов нет.
– Ага, слов нет, одни выражения, и все – неприличные.
– Да разве можно этих падлюк приличными словами называть?!
Вышел разговор и на тему перемещения во времени. Аркадий рассказал, каким образом попал в прошлое. Иван сразу понял, о каком курганчике ему рассказывает пришелец из будущего.
– Удивительно, что ты его смог вообще копнуть. Он же сильнейшим заклятьем оберегаем. Ни один человек в здравом разумении ни за что в жизни там копать не станет. Не захочет!
– Да и я не решался. А потом вот вдруг осмелился. Может, заклятье этого чертова колдуна ослабло?
И тут Иван стал убеждать Аркадия, что там лежит не злой колдун, а добрый характерник, только более сильный и древний. В остальном такой, как он сам, Иван, хороший. Ладно, что в этот момент Аркадий ничего не ел и не пил. Точно бы поперхнулся. Представить, что кто-то может принять Ивана за доброго человека, Аркадий не мог. Хотя фантастику любил и сам уже попал в чисто фантастический сюжет. Путем осторожных расспросов Аркадий выяснил, что Иван считает себя доблестным рыцарем, защитником угнетенных, борцом за истинную, православную веру, русским воином без страха и упрека. А что основными занятиями у него являются грабеж, убийства (включая женщин и детей), работорговля (богатых пленников держали ради выкупа, бедных убивали или продавали), так жить-то как-то надо? И каким образом, спрашивается, защищать своих, если не уничтожать чужих? Аркадий диспута по этому вопросу затевать не стал.
Когда история ближайших грядущих лет была изложена, оба единодушно решили, что сам Бог велел попытаться ее переделать. Даже начали прикидывать, в каком направлении. Здесь-то и высветилось для Аркадия, что Иван участвует в походе в Персию, на помощь шаху против султана. О реальных целях похода Иван сдуру решил пока промолчать. Забыл, с кем говорил.
Прочитанный в свое время тайм-лайн Сварги об Азове не произвел на Аркадия впечатления. Сколь многих бы реальных исторических личностей автор там ни вставил, вещь показалась ему ненатуральной. Наши все белые и пушистые, враги – тупые и ленивые… Очередная сказочка про внезапно помудревшего царя, в реале – совершенного ничтожества и сплошь вдруг обнаруживших гениальность русских воевод. Но, спасибо Сварге огромное, история совершенно удивительных взятия и осады Азова, победы казаков над огромной турецкой армией ему запомнилась. Заинтересовавшись темой, Аркадий прочитал несколько первоисточников и статей о тридцать седьмом и сорок первом годах в Азове и вокруг. Не то чтобы недавно, но кое-что помнил.
Иван опять (!) попал в неприятное положение. Рассказывать о планах характерников без решения совета он не мог. О них большая часть старшин Сечи не знала. Только самые надежные были извещены. Да и то, в дело встрял крайне сомнительный Пилип Матьяш. Но рассказ попаданца его очень заинтересовал. Оставалось пожалеть, что память у него дырявая и многое из самого важного попаданец, сам так назвавшийся, не помнит.
Обговорили то, что он запомнил. У Аркадия, кстати, было несколько идей по минимизации потерь казаков при этом действе. Часть их Иван сразу забраковал как завиральные, часть попросил разъяснить и признал заслуживающими внимания.
Набравшись к утру смелости, поднял Аркадий вопрос и о неэтичности гипнотизирования своих. Слова «гипноз» Иван не знал, но от этого действия отпираться не стал, а принялся оправдываться. Мол, не знал, что свой, думал – иноземец, да еще подсыл-иезуит. Своих же характерники никогда воли не лишают, им бы этого не простили, никакое колдовство не спасло бы. Аркадий предпочел не заострять вопрос далее, взял только слово, что больше Иван его гипнотизировать не будет. Никогда. Ну не предусмотрел он тогда, что вскоре сам будет просить помочь извлечь из собственной памяти сведения то о ружье Фергюссона, то о клиновидном затворе для казнозарядной пушки. Прав-таки был английский шпион, рекомендовавший: «Никогда не говори «никогда». Действительно, многому можно поучиться у проклятых бриттов.
О необходимом количестве мудрости
Хотите – верьте, хотите – нет, но после бессонной, далекой от комфорта ночи Аркадий утром чувствовал себя куда лучше, чем накануне вечером. А уж после приема какой-то липкой гадости, скорее всего, разновидности опиума или чего-то подобного, стал ощущать себя соколом добрым, молодцем быстрокрылым (или кем-то типа того). В общем, все проблемы стали незначительными и легко решаемыми, Иван стал казаться симпатичным, его Черт – игривым и ласковым (!!!), жить стало веселее… И с кобылы он теперь не падал, при новых-то стременах. Ну, почти не падал. Пара раз – не в счет.
Говорят, что утро вечера мудренее. Наверное, правильно говорят. Вот и уже ставшие закадычными друзьями Иван и Аркадий, сумевшие за ночь немного навести порядок в собственных головах и начавшие строить воистину наполеоновские планы, ощущали себя куда более умными, чем накануне вечером. Правда, возможно, недаром говорят, что в большой мудрости много печали.
Благодаря новым стременам (или встряске, полученной кобылой ночью от Черта, зримым следом которой был свежий след от укуса на ее шее), Аркадий решился на спокойную рысь и, за исключением пары досадных моментов, достаточно уверенно держался в седле. Пусть и ни разу не английском. Иван скакал (да-да, на этот раз именно скакал, а не плелся шагом) рядом, расспрашивая нового товарища на ходу.
Обычно людям, находящимся в столь разном состоянии – Иван-то наркотиков утром не употреблял, общаться затруднительно. Но казаку так хотелось поскорее узнать о многом, что заметной неадекватностью товарища он решил пренебречь. В крайнем случае можно потом переспросить.
Аркадий заливался соловьем, позволяя себе делать пояснительные жесты руками, из-за которых и навернулся пару раз. Кобыла, кстати, уже бежать от нового хозяина не пыталась, косила глазом на Черта и стояла как вкопанная, пока новый хозяин вставал с земли и громоздился в седло. На цельности, последовательности повествования это не сказывалось совсем, так как никакой цельности, как, впрочем, и последовательности, не было и в помине. С одному ему ведомой логикой переходов Аркадий перескакивал со сплошных бед отечественной истории на долбаную политкорректность, потом на эволюцию военно-морского дела, с которой, естественным для него в нынешнем состоянии образом, съезжал на проблемы загрязнения окружающей среды.
Так и ехали, от места ночевки до обеда. Соединять пространство и время уже наши предки умели. Вот на дневке-то, не смейтесь, именно Аркадий обнаружил погоню. Нет, не в цейссовский бинокль, а куда более надежным инструментом, таким же самым, что накануне Иван. Пока Иван ухаживал за лошадьми, Аркадий присел на землю, не в лотос, правда, и ощутил некие вибрации. Наверное, расторможенное сознание сработало. Или повышенная, в силу известных обстоятельств, чувствительность седалища. Недолго думая, приложил ухо к земле и услышал характерный топот конницы. По крайней мере, он так решил, потому как до этого случая слушать землю ему не приходилось.
Иван, послушав землю сам, догадку Аркадия подтвердил. И, с точки зрения попаданца, совершенно напрасно обеспокоился. Даже в лице переменился, сменив свое обычное выражение свирепого хищника на выражение хищника, сильно обеспокоенного. Вам никогда не приходило в голову, что в угол не стоит загонять не только крысу, но и крупных хищников? Аркадию вот пришло. При виде переменившегося в лице Ивана.
И он поспешил успокоить друга, предложив устроить на проклятых татар засаду. Напомнил ему, что в сумке лежат два «ППШ» с вполне достаточным для одного боя запасом патронов. А за поясами у них «тэтэшки». Тоже, кстати, не без патронов.
Ах да, автор забыл проинформировать, что ночью был разговор и об оружии, которое оказалось при попаданце на момент перемещения во времени. О трех пистолетах «ТТ» и двух пистолетах-пулеметах Шпагина. Все в пристойном, годном к употреблению по назначению состоянии.
Решив, что если колдуны и отличаются от нормальных людей, то не в любви получать подарки, Аркадий тогда торжественно подарил новому товарищу один из пистолетов. А утром первым делом Иван его опробовал, расстреляв один магазин. И очень остался подарком доволен.
В бой с превосходящими вражескими силами Иван не рвался, но с предложением Аркадия согласился. Хоть и передвигался с утра Аркадий куда более бодро, чем накануне, но не настолько, чтоб от татар уйти. Собственно, уйти в степи от татар могут только опытнейшие всадники на великолепных лошадях. Если им повезет. Будь у Ивана возможность переправить попаданца к совету характерников, пусть даже пожертвовав своей жизнью, он бы не колебался ни единого мига. Пожертвовал бы. Уж очень большую, огромную ценность тот представлял. Но таких возможностей у него не было. Путать следы было заведомо бессмысленно, в своей степи татары легко распутают все уловки. Посему оставалось драться.
Место для засады искать не пришлось. Невдалеке, прямо по курсу следования, стоял большой курган с каменной бабой на вершине. Вот за ним и занял позицию Аркадий, после клятвенного обещания излишне не высовываться, вести стрельбу осторожно. А сам Иван, прогнав лошадей дальше, в балку, чтоб их татары не могли выглядеть, собирался занять позицию в небольшой ложбинке за курганом. Слава Богу, местность эту он знал. Стрелять решили: Аркадий из «ППШ», а Иван, в связи с полным незнанием возможностей автоматического оружия, из своего нового пистолета, перезаряжать который он уже научился. Двух запасных магазинов ему на бой должно было хватить, но, на всякий случай, Аркадий дал ему все запасные магазины, в числе семи штук, оставив себе только один, в пистолете.
Чтобы не привлечь к себе внимания отблеском от линзы бинокля – татары двигались с юга, – Аркадий позволил себе глянуть на них один раз, с большого расстояния. Как и предсказывал Иван, преследовал их всего десяток всадников, правда, все одвуконь и, даже издали видно, воины, а не нищие пастухи. Здесь, в своей степи, за двумя беглецами большее количество, по логике, слать и не стоило. Откуда ж знать отдававшему приказ мурзе, или кто там его отдавал, что в сумке у Аркадия есть сюрприз для погони? И вряд ли приятный.
Иван галопом отогнал лошадей в балку, мигом спутал ноги кобылам; Черта путами он никогда не оскорблял, знал, что никуда от него верный конь не убежит и никого чужого на себе не потерпит. Затем бегом бросился назад. Успел к нужной ложбинке в самый последний момент. Отдышаться еще не успел, а вдали появились татары. Как он и предвидел, десяток воинов. Шли размашистой рысью, уверенно держа след.
Казак вытащил свой новый пистоль, душой радуясь такому приобретению, пусть и патронов, как предупреждал Аркадий, хватит ненадолго. А как удобно он в руке сидел! Как будто для нее и сделан был!
«Ничего, насяду хорошенько на него, вспомнит секрет этого бездымного пороха как миленький. С оружием под него, да самозарядным, мы вмиг всех врагов перебьем!»
Выждав, когда передний всадник доскачет до намеченного им заранее места, Иван устроился поудобнее, задержал дыхание и стал не спеша расстреливать погоню. Восьмью выстрелами ссадил пятерых, еще двоих подранил, один выстрел пришелся в небо, не вовремя нагнулся татарин. Его, впрочем, этот промах не спас. Расстреливаемые из непонятного, не выдающего себя дымом оружия, кочевники растерялись.
А прийти в себя им не дали. С кургана, мимо которого татары только что проскакали, раздался неслыханный ранее здесь стрекот. Будто огромная, неведомо откуда взявшаяся цикада короткими, в два-три такта, трелями дала о себе знать. Ссаживая татар с лошадей не менее эффективно, чем сам Иван. Характернику даже не понадобилось стрелять еще самому. Что было очень удачно, так как он в запале боя не сразу вспомнил о необходимости передернуть затвор после смены магазина. Останься хоть пара поганых живыми, нашпиговали бы его стрелами, как Бог ежа иголками. Судя по одежде, в погоне участвовал десяток из личной сотни одного из мурз. Иван догадывался, какого. Стрелять такие людоловы умеют очень хорошо. Оставалось порадоваться, что и в нынешнем состоянии Аркадий не потерял головы и вел бой правильно. Значит, точно не врал, что воевать ему приходилось.
Иван наконец справился с изготовкой новой своей любимой игрушки к стрельбе и вылез из лощины. Еще совсем недавно живые и распаленные погоней, десять человек и одна лошадь, задетая выстрелами с кургана, лежали мертвыми. Остальные лошади еще стояли или кружили невдалеке от погибших хозяев, грех было не воспользоваться случаем и не прибарахлиться. Казак, как известно, с добычи кормится. Иван свистнул, подзывая верного Черта, беспокоясь, как бы лошади, без того испуганные, не побежали обратно в степь. Времени на их вылавливание не было совсем.
Поймать удалось всего семерых. Не без помощи Аркадия, оравшего и улюлюкавшего, загоняя лошадей на Ивана. Остальные ускакали (эх, будь у меня время…) на юг. Казак, вздыхая по утраченной добыче, сноровисто обыскал трупы, дорезал еще подававших признаки жизни, все собранное (мелочь, конечно, мурз среди убитых не было, но доброму хозяину любая мелочь сгодится) распихал по вьюкам, быстро подогнал лошадей из лощины. Не задерживаясь на поле боя, теперь уже боевые товарищи поспешили дальше, на северо-восток, к своим.
Куда, в походный лагерь запорожцев, к вечеру и добрались. Появление отлучавшегося куда-то характерника со спутником никого не удивило, да и внимания к себе особого не привлекло. Трусов среди запорожцев не водилось, выбывали по естественным причинам, но интересоваться делами характерников там было не принято. Все знали, что колдуны очень не любят, когда кто-то сует нос в их дела. А к характерникам в Запорожье относились… Скажем так: сложно относились. Но с большой долей уважения и еще большей опаски. Посему наглый интерес к приехавшим исключался. Идиоты, понапрасну рискующие головой, среди казаков не задерживались. Необычный акцент новичка также никого не удивил: среди запорожцев кого только не было, от шотландцев до армян и персов.
Об ощущениях Аркадия при отходняке от болеутоляющего по прибытии в казацкий табор лучше и не вспоминать. С мукой суждено входить в мир человеку. Он, попавший в новый для себя мир, ее, муку, и получил.
Глава 2
О новый, дивный мир
Сослаблением действия Иванова зелья радость и веселье, переполнявшие попаданца, стали таять, как снег на жарком солнце. Зато ушедшая было боль стала стремительно отвоевывать временно утерянные позиции. Аркадию становилось все хуже и хуже. К его счастью, ослабление это началось всего за полчаса до прибытия в лагерь запорожцев, так что доехал, скрипя зубами и поминая всех, кто вспомнится, злым (пусть и несправедливо) и обидным словом. Мучения возвращались. Сторицей. По крайней мере, так Аркадию казалось.
Проходя по лагерю, он, несмотря на это, жадно оглядывался. Запорожцы были для него легендой. Правда, даже из учебников легко было уловить, что личностями в большинстве своем они были неоднозначными. «Лыцари степови», проще говоря, пиратское братство Северного Причерноморья. Забавно, но и негодяи Карибского моря звали себя джентльменами удачи. Что поделаешь, родственные души.
Выглядели запорожцы внушительно. Нет, не ростом: таких высоких, как Аркадий с Иваном, судя по первому впечатлению, было немного. Несколько казаков имели вид акселератов (странно, однако, акселерации еще нет, а некоторые спешат тянуться к небу). Большинство были от 165 до 170 сантиметров. Помимо привычных хохляцких физиономий бросался в глаз немалый процент рож с северорусской, азиатской, кавказской и балканской внешностью. В общем, очень похоже на современный мегаполис, в котором он сам родился и вырос.
«Похоже-то похоже, да и какое-то отличие есть. Не только в одежде. А уж вонища[11] от них… слов нет. Не в одежде и отсутствии женщин дело».
Аркадий жадно рассматривал все вокруг, позабыв на время и собственные болячки. Казаки вели обычную лагерную жизнь. Ели, спали, общались друг с другом в больших компаниях и один на один, дружно гоготали над чьими-то шутками, перемещались по лагерю в нужное им место…
«Странно даже, я всех внаглую рассматриваю, а на нас с Иваном никто внимания не обращает. Будто все в упор нас не видят, хотя спина аж чешется. Взглядами скоро там дырок насверлят. Значит, не хотят показать, что заинтересовались приездом колдуна с каким-то неведомым типом, то есть мной. А на трусов они точно не похожи. Очень уверенными в себе людьми смотрятся».
У Аркадия возникло ощущение, что он попал в большую волчью стаю на привале. Все ее члены заняты своими делами, никто на пришельца не обращает внимания, но стоит чему-то случиться, от него в миг не останется ничего, кроме самых крупных костей скелета и обуви. Обгрызенных.
Подтверждением такого мрачного впечатления послужили два окровавленных и, сразу видно, до предела измученных человека, привязанных к задам двух стоящих рядом телег.
– Это кто?
Иван от вопроса скривился, будто уксуса вместо горилки хлебнул:
– Содомиты. Три дня назад их застали за стыдным делом, теперь вот таскаем за собой, казнить некому.
– А что с катом случилось?
– Каким катом? Среди лыцарей ката не может быть!
– Э-э-э… а кто же тогда их казнить будет? Или так и будете таскать за собой, пока не помрут?
Иван объяснил Аркадию, что преступников у них казнят другие преступники. Вот кто-нибудь проштрафится по-крупному, он и казнит содомитов. Повесит их или на кол посадит. Обычно пойманных на однополой любви в Запорожье вешали. И будет ждать, когда появится следующий претендент на повешение или присаживание на кол. Впрочем, на кол сажают или в воде топят редко.
Аркадия такая решительность в борьбе с неправильной ориентацией весьма впечатлила.
– Слушай, ты мне сегодня краткий курс о законах запорожцев прочитай, чтоб невзначай в неприятности не влипнуть.
Иван явно встревожился:
– Ты, что… тоже… этим грешишь?
Аркадий не сразу понял, что скрывается под словом «этим», очень уж устал и был озабочен, но когда сообразил, поспешил успокоить собеседника.
– Да нет! Содомией не грешу и отношусь к ней крайне отрицательно. Но у вас ведь не только за это казнят? Ты уж перечисли мне, пожалуйста, чего нельзя делать ни в коем случае. – Аркадий невольно оглянулся на несчастных. – Да и этих казаков, честно говоря, жалко. Там ведь, как я понимаю, не было насилия. Казнить за это, по-моему, перебор.
– Пе-ре-бор? Почему – перебор? Чего перебор?
Пришлось Аркадию объяснять карточный термин.
– Мне их и самому жалко, особенно старшего, Охрима Впрысядку. Хороший казак, не раз в походы ходил, нигде за спинами товарищей не прятался. И какой бес его соблазнил на это?…
– Неужели ничего нельзя сделать?
– Э-эх! Ничего. Судьба. Считай, они уже мертвые, в аду обретаются. В другое время, может, мне Охрима удалось бы спасти, но не сейчас. Наказной атаман… чтоб ему!.. меня сильно не любит и моего друга в живых не оставит.
– А может, он за свои заслуги перед православием не в ад попадет?
– Содомиты все на адские муки обречены! – Ни мгновения не сомневаясь, ответил Иван. – Так в Библии записано.
Аркадий спорить не стал. Учился он еще в советской школе, рос в интеллигентной семье, о посмертной судьбе и ее зависимости от поступков человека его познания были крайне скромными. Выходец из XXI века к вопросу содомии (наверняка и многим другим) относился иначе, при всем его отвращении к типам наподобие Бори Моисеева. Приходилось смиряться с мыслью, что придется приспосабливаться к законам и нравам времени, в которое попал. Отчего сразу особенно сильно разболелись все благоприобретенные болячки.
Однако его надежды на снятие боли и спокойный отдых быстро развеялись, как дым. В шатре характерника – Аркадий отметил для себя, что развернули шатер люди, явно подчиненные Ивану, – тот быстро осмотрел раны товарища, признал их успешно заживающими, втер в ноги какой-то порошок. После медпроцедур характерник предложил, поужинав, заняться делом. Обсуждением с кузнецами предложений самого Аркадия по улучшению вооружения запорожцев. Кстати, двух своих джур Иван тут же услал в Запорожье (Сечь, естественно; город появился существенно позже), приказав следом третьему ехать к кому-то, Аркадий не расслышал имени, в какой-то там паланке (административная единица у запорожцев, наподобие области).
Протесты Аркадия, требования дать ему, усталому и больному, прийти в себя остались без последствий. Они натолкнулись на гранитную уверенность Ивана, что такие мелкие болячки и столь незначительное путешествие не повод для оттягивания важного дела. Аргумент, что ничего в походе кузнецы переделывать не смогут, на характерника тоже не подействовал.
– Сделать-то на ходу, конечно, не сделают. Зато успеют обдумать, как лучше сделать сразу по прибытии к донцам. Нам ведь там, по твоим словам, прямо сразу в бой идти.
– Я не говорил, что сразу.
«Вот будет фокус, если я попал в какое-то параллельное измерение, где донцы никаких планов по завоеванию Азова не лелеют! Иван явно не из тех людей, которые легко смиряются с подобной дезинформацией. Вон и адъютантов своих на ночь глядя хрен знает куда послал. Хотя почему хрен знает куда? Может, и недалеко. Только вот, хоть расстреляй меня сейчас, не помню, где была в тридцать седьмом Сечь?»
Кулеш, принесенный каким-то казаком, вряд ли победил бы на соревновании поваров. Делался он, судя по результату, по принципу «пожирней и побольше». Еще дня три назад Аркадий такую гадость и в рот бы отказался взять, но двое суток без еды здорово повлияли на его вкусовые пристрастия. Сожрал (слово «съел» для описания этого процесса совершенно не подходило) все, что дали. Жаловаться же на незначительность порции не пришлось. Однако отдых, вполне заслуженный, настоятельнейшим образом требуемый организмом, откладывался на потом. В шатре начали собираться кузнецы.
К совещанию с Иваном и Аркадием были поначалу допущены трое. Точнее, Васюринский послал гонцов к четверым, но один кузнец, славившийся склочным характером Юхим Великий, приходить даже по вызову знаменитого куренного атамана отказался.
– Да была бы честь предложена… Сам потом будет жалеть! – так отреагировал на отказ Иван.
Пришедшие кузнецы, все как один, были кряжистые и мускулистые, но разного роста. Высокую их самооценку невозможно было не заметить. И они, в отличие от аборигенов в некоторых развеселых романах, к новациям совсем не рвались. Какой-то шмаркач для них авторитетом не был. Начинали сомневаться в любом предложении Аркадия. Да и стиль изложения у попаданца из-за языкового барьера и раскардаша в голове был неубедительным.
«Господи! Столько лет предавался мечтам, что можно сделать для исправления нашей несчастной, жестокой к русским истории, а, попав в прошлое, не знаю, о чем говорить. Не дай бог, опозорюсь, как герой рассказа Булычева «Паровоз для царя».
Пробовали ли вы вести производственное совещание в помещении без мебели? Неудобно, но можно, скажете вы, и будете правы. Представьте теперь, что у вас отбита напрочь задница, разбиты в кровь локти и колени, поджившая корка на которых лопается от попытки сесть по-турецки, имеются в наличии синяки и ссадины чуть ли не на всей поверхности тела. А еще, что вы вымотаны до предела, не пришли в себя от перемещения в прошлое, испуганы событиями в этом новом, совсем не кажущемся вам прекрасным, мире. Представили? Теперь прикиньте свой КПД в подобных условиях. Аркадий на зубах, через «не могу», все вытерпел, ни разу не сорвался, сомневающимся в самых естественных для него вещах кузнецам объяснял все тихим голосом и спокойным тоном. И вроде бы что-то объяснить сумел. Отвлекаться от боли здорово помогала собственная неподготовленность к совещанию. Попытки вспомнить что-то полезное требовали таких усилий, что боль шла лишь фоном. Иван палку перегибать не стал, при первых же положительных сдвигах заседание закруглил. К радости Аркадия, не ахти какой бурной, сил на эмоции не оставалось.
Наркотиков, полностью снимающих боль, характерник Аркадию больше не давал.
– Нельзя! Душу потеряешь. Сейчас заварю травок, заснешь от них как миленький. И вреда душе не будет.
И правда заснул. Не сразу, конечно, поворочавшись и помучавшись немного, но заснул. Спал, кстати, как убитый. Сны если и видел, то забыл.
Если уж не везет…
После таких передряг, которые выпали за последние двое суток на голову Аркадия, спать можно долго. Сутки, а то и больше. Если дадут. Ивану было жалко Аркадия, назвавшего себя несколько раз попаданцем, но табор на этом месте оставаться вторые сутки не мог. Пришлось будить. Кому другому это было бы не так уж легко, человек в таком состоянии способен спать и под холодным дождем, и под гремящими тулумбасами. Но характерник он или так себе, казачонок негодящий? Разбудил, причем без всяких тулумбасов.
Поднял стонущего, лепечущего непонятно что иновременника и осмотрел ссадины и ушибы. Слава Богу, они все дружно начали подживать. Не напрасно больше половины времени при выучке характерника уходит на изучение лекарского дела. Подействовали его зелья с присыпками и на необычного больного.
«Вот чертовщина какая! Кто бы мог подумать, что придется опекать человека из другого времени? И как это возможно провалиться не в емкость с дерьмом, а в прошлое? Впрочем, судя по виду Аркадия, выгребная яма куда предпочтительней, чем дыра во времени».
Читать бесплатно другие книги:
