Многослов-2, или Записки офигевшего человека Максимов Андрей

Власть

– Что более всего соблазняет человека?

– Власть! Воля к власти – самый серьезный импульс и самый тяжелый грех человека. За всеми социальными, политическими, культурными битвами стоит воля к власти.

Из книги «Отец Александр Мень отвечает на вопросы»

Где власть? А вот где поболее одного человека соберется – там и власть.

Ведь что такое власть, если попросту? Это умение навязывать свою точку зрения, свою позицию или человеку, или группе лиц, или большой группе лиц, или огромной группе лиц, или всему миру…

Значение слова «навязывать» понимаете? Навязывать – это не значит убеждать. Это значит, в лучшем случае, сказать: «Пошел туда – там враг», а в худшем (и чаще всего): «Пошел туда без лишних разговоров!»

Это власть.

Ну а ежели кто-то, пусть даже один человек, думает и действует так, как вам кажется правильным, – принимайте поздравления или соболезнования: вы обрели над этим человеком власть.

Ницше вообще считал, что стремление к власти – есть главное стремление всего сущего на Земле, в том числе и человека.

О том, является ли человек частью природы и можно ли проецировать на нас ее законы, – мы еще поговорим, и не раз. Но то, что живые существа в джунглях и городах, пустынях и деревнях, на суше и на море – все, как безумные, стремятся властвовать, – это факт.

Где два человека – там и власть, говорите? А если представить себе, что болезнь, происходящая внутри одного человека, – это борьба за власть каких-нибудь там вирусов и здоровых клеток или клеток здоровых и больных… Вот и выходит: для того, чтобы власть появилась, вовсе даже не надо двух людей – одного достаточно.

А разве воспитание – это не есть борьба за власть между детьми и родителями? А любовь? А дружба? А…

Так. Спокойно. Сейчас ка-а-ак разбежимся мыслию по древу – потом будет не собрать ни нас, ни мыслей. Власть и борьба за нее – одна из самых ярких и устойчивых метафор мира, это понятно. Но мы говорим конкретно про власть социальную, про ту самую, к которой всегда стремились, стремятся и будут стремиться люди.

Что невероятно само по себе. Ведь казалось бы… Господствовать над другими людьми, то есть навязывать свою точку зрения другим – и тяжело, и не всегда приятно, и, главное, очень ответственно. Тут с самим собой не всегда разберешься… Так нет же! Толпы людей борются за возможность царить хоть где-нибудь.

Какой из всего этого можно сделать вывод? Стремление руководить другими у большинства людей гораздо сильнее страха своей властью принести этим другим вред. Власть желанна.

У первобытных людей все, видно, было просто: кто самый умный и сильный, тот сумел накормить племя, за что племя начинало ему подчиняться. Оно понимало: будет сыт вождь, не станут голодать и остальные.

История развивалась. С появлением государства возникла новая закономерность: вождь, оказывается, может быть сыт в то время, как его «подведомственный» народ голодает. И чем дальше развивалось государство, тем очевидней становилось: вождь всегда сыт и всегда в порядке, что до народа – тут возможны разные варианты.

Как только возникли первые государства, тут же появились и первые философы – мудрые и наивные люди, всерьез верящие в то, что правители и народ будут прислушиваться к умным словам. Философ – это кто таков? Человек, который сидит на месте и думает. Поэтому размышляют философы, как правило, о том, что можно понять, не сходя с места. А это что именно? Человек и государство.

Вот философы тут же и начали создавать свои философские системы, объясняющие смысл власти и государства.

Скажем, Платон считал, что в государстве есть три сословия: философы, воины и трудящиеся, и власть непременно должна принадлежать философам. Согласитесь, что сегодня глав государств можно назвать самыми разными словами, но на философов они как-то все-таки не тянут. Средневековые философы вообще вопрос о власти решали просто: власть от Бога, а ежели она – от Бога, то извольте принимать какую есть, да еще, желательно, со словами благодарности.

Поначалу власть была единоличная и занималась буквально всеми государственными делами. Скажем, князья Киевской Руси сами правили, сами судили и даже налоги собирали самолично.

Потом государства росли, развивались, народу в них прибавлялось. Теперь даже школьник знает, что в стране должно быть три ветви власти: исполнительная, законодательная и судебная плюс примкнувшая к ним (или критикующая их – как где) четвертая власть – власть прессы. O каждой из них мы поговорим отдельно: и о министерствах, и о парламенте (в «Многослове-3»), и о законах, и о журналистике, разумеется.

Однако пример князей – царей, монархов – оказался заразителен. И не отыщешь не то что века, а, пожалуй, даже десятилетия в мировой истории, когда б не появился в ней некто, желающий заменить собой все ветви власти.

Основной принцип такой власти: разделяй и властвуй. Чудесный принцип! Откуда взялся – неведомо. Некоторые считают, что это девиз Древнего Рима, только подтверждений этому нет. Иные уверены, что это слова короля Людовика XI, но и тут проблемы с доказательствами. Да и ладно! Будем считать это не народной, а «властной» мудростью (а то почему, действительно, народ мудрости свои тиражирует, а власть нет?): разделить, а дальше уж поодиночке над ними властвовать. Так проще.

Но все-таки: почему люди так страстно хотят властвовать?

А почему они так жаждут выступать на сцене, писать книги, совершать научные открытия? Мне кажется, вольно или невольно, осознанно или – чаще – нет, однако все это продиктовано вечным и неизбывным желанием человека бороться с Создателем в бессмысленном, но очень манком желании с Ним сравняться.

Бог не создал тех людей, которых описывают писатели, и тех, кого играют актеры. Бог создал мир, но не объяснил его, этим занимаются ученые. Казалось бы, Господь должен обидеться на людей за такие попытки, однако ирония и мудрость Создателя в том, что в историю – то есть в память человечества – попадают именно те люди, которые как бы доделывали за Создателя то, что Он не доделал.

Власть также притягательна именно этим: большинство властителей в мировой истории считали себя едва ли не равными Богу.

Однако не плохо бы помнить, что за всю историю человечества талантливых властителей было все-таки значительно меньше, чем бездарных. Замечательно сказал об этом Наполеон Бонапарт, вся жизнь которого – пример желания человека сравняться с Богом: «На свете есть великое множество людей, воображающих, что они наделены талантом править единственно по той причине, что они стоят у кормила власти».

Откуда вообще взялось это слово – «власть»? От слова «волость», которое поначалу имело несколько значений. Наши предки одним словом «власть» обозначали и территорию, и собственно власть, а также – право на эту власть и возможность эту власть осуществлять!

Сегодня нам кажется, что мы определяем власть иначе, не так, что ли, общо. Но, если вдуматься, нам это действительно только кажется. Говоря о власти, мы имеем в виду и возможность власть осуществлять, и территорию, на которой эта власть, собственно, и осуществляется. Так что русский язык и здесь демонстрирует свою «великость и могучесть».

– А про «право на власть» вы забыли, господин автор?

– Нет, конечно. Просто это отдельный и очень интересный вопрос.

Власть должна быть легитимной, то есть – законной. Этот постулат вы прочтете в любом учебнике по политологии. Что же он означает на практике?

Отложим учебник, и тогда нам станет ясно: право на власть в реальности означает вот что: те, над кем осуществляется власть, должны быть убеждены в законном праве властителей над ними властвовать.

Знаете, есть такая шутка: муж всегда прав, если муж не прав – смотри пункт первый?

Ее можно перефразировать: власть всегда легитимна, если она не легитимна – смотри пункт первый.

Историки, политологи, журналисты очень любят рассуждать о легитимности власти. И это действительно интересное занятие. Однако мы вынуждены отметить: современники признают легитимной ту власть, которая ими правит.

Для примера возьмем двух совершенно разных политиков: императрицу Екатерину Великую и Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. Оба пришли к трону в результате государственного переворота. Оба правили долго. И по поводу легитимности их власти большая часть населения не сомневалась.

Изучение легитимности власти – дело историков. Если власть осуществлена – современники ее принимают. Тем более, шагая к правлению (в стране или в каком-нибудь домкоме – неважно), человек всегда клянется, что делает это не ради себя, а ради других.

Я не знаю примера во всей мировой истории, когда бы человек боролся за власть под лозунгом: «Я хочу править (домом, заводом, областью, страной) потому, что мне очень нравится руководить, к тому же, руководящая должность позволяет жить безбедно, получать всякие блага и брать взятки!» Так не бывает.

Хочет ли человек стать председателем домкома или руководителем страны, он всегда клянется, что, во-первых, власть – тяжелая ноша и огромная ответственность. А во-вторых, он готов на себя эту ответственность взвалить только и единственно ради блага других.

Человек ли, группа ли людей, пришедшая к руководству, всегда утверждает: «Все, что я делаю, – я делаю не для себя, а для народа. И в силу абсолютной верности этого лозунга я, власть, легитимна! Кто не согласен (в зависимости от обстоятельств): либо пишите заявление об увольнении, либо валите в другую страну, либо становитесь к стенке и молитесь своему неправильному Богу».

Власть – это то, за что борются, но что крайне редко отдают. Хотя бывает. Вспомним первого президента России Бориса Ельцина, который ушел в отставку добровольно и раньше срока. Или первого президента США Джорджа Вашингтона, которому предлагали избираться на третий срок, но он отказался…

Однако согласимся, что подобные примеры все-таки редкость. Та же Екатерина II казнями не злоупотребляла. За все свое долгое правление она казнила лишь подпоручика Василия Мировича за то, что он пытался возвести на престол Ивана VI (Антоновича), и Пугачева со товарищи, который тоже, как известно, претендовал на трон. То есть воруйте, убивайте – за это тюрьма положена. Но ежели кто на власть замахнется – тому смерть неминуема.

Первый в истории США вице-президент и второй президент США Джон Адаме считал, что власть ни в коей мере не должна находиться без контроля. Кто бы спорил? Собственно говоря, четыре ветви власти – они и нужны для этого самого контроля.

Проблема, однако, состоит в том, что руководители любого уровня более всего на свете боятся, что их деятельность начнут оценивать. Не восторгаться, не поддерживать, а вот именно – оценивать.

А ведь еще Аристотель делил все государства на те, где есть правильная система руководства и неправильная. Правильная – когда данная форма правления служит общей цели. Неправильная – когда личному благу правителя. Даже Аристотель понимал: общая цель и личные блага правителя – это, как говорится, две большие разницы.

В любые времена в любой стране человек, пришедший к любой власти, – от власти над домашними в семье до высших постов в государстве, – всегда стоит перед дилеммой: пользоваться своим руководящим положением ради себя или ради других? Совмещать удается редко, потому что стоит начать заниматься собой, и остановиться уже не получается.

Представим себе, что у человека, пришедшего к руководству, отбирались бы все его привилегии. Подчеркиваю: не давались бы ему, а вот именно отбирались. Человек начинал бы жить в плохом доме, ездил бы на старой машине, получал бы крошечную зарплату, был бы вовсе лишен отпуска.

Такой был бы всемирный закон: хочешь править – живи аскетично. Подозреваю, что в этом случае вся история человечества развивалась бы иначе.

Тут как раз настало время поговорить про привилегии. Что это за слово такое? Возникло оно от латинского «privelegium», образованного, в свою очередь, из двух слов: «privus», что значит «особый» и «lex» – «закон». Другими словами: люди, имеющие привилегии, – это люди, живущие по особым законам.

Увы, по Платону никто жить не захотел, и мировая практика доказывает, что часто получается так: руководители – это не философы, а те, кто живет по своим, особым законам. Хороши ли эти люди или плохи, действуют ли они во благо того, чем руководят, или во благо собственного кармана – но почти всегда и почти везде они живут по своим собственным законам.

Как только человек становится начальником чего-то, он следует не общим законам, а законам власти, он становится привилегированным членом общества. Бороться с этим невозможно – это закон.

При этом надо бы помнить, что любой руководитель – хоть страны, хоть министерства, хоть компании – всенепременно подает своим подчиненным пример поведения. Я сам убеждался не раз: если глава предприятия ходит в галстуке и костюме – все так ходят. Босс в свободной одежде, и все – в джинсах.

Как известно, Сталин любил работать по ночам. Все на всякий случай не спали, понимая, что в любой момент их могут вызвать в какой-нибудь высокий кабинет. Пришел Хрущев – все, кого не успели расстрелять, стали спать по ночам. Если, скажем, руководитель какой-нибудь страны начинает говорить на бандитском жаргоне, то не надо удивляться, что в этой стране начинает расти уголовщина, хотя руководитель страны никогда и не подумает, что своей речью он популяризирует преступность.

Философ Лао-цзы вывел свою иерархию правителей. Наверу этой иерархической лестницы – те правители, о которых народ знает, что они есть. Чуть похуже те, которых любят и хвалят. Далее следуют те, кого боятся. И хуже всего те, кого осыпают бранью.

Для тех, кто не в курсе, сообщу: Лао-цзы жил в VI веке до нашей эры. (А может, в V – точные даты его жизни неизвестны.) Но я думаю, что его иерархия остается верной до сих пор. Оценивая любых правителей, руководителей, начальников, можно ею пользоваться. Потому что – должен заметить с печалью: любая власть – это то, с чем нам приходится выстраивать свои взаимоотношения. Идет ли речь о нашей работе или о нашей стране, большинство из нас крайне редко имеют возможность власть изменить и даже повлиять на нее. Что остается делать? Строить свои отношения. Приноравливаться.

Теоретически — любой руководитель, в коммерческой ли структуре или в государственной, зависит от своих подчиненных, более того, он существует на те деньги, которые его подчиненные зарабатывают.

Практически — любой руководитель живет по своим законам.

Реально — у любого руководителя возможностей влиять на подчиненных несравнимо больше, нежели у подчиненных – на начальника.

Поэтому-то мне и кажется, что с любой властью – не только высшей, но и той, с которой вы сталкиваетесь каждый день, например, на работе или в семье, – необходимо постараться выстроить такие отношения, которые не будут вам мешать жить той жизнью, которая вам нравится.

А власти, на мой взгляд, неплохо бы, в свою очередь, помнить слова великого русского писателя Александра Солженицына: «Вы имеете власть над людьми, только если не отняли у них все. Когда человек лишен всего, он уже неподвластен вам – он снова свободен».

Этой замечательной цитатой и закончим наш разговор о власти, который – как всегда надеюсь – подвиг вас на какие-то собственные размышления.

Может быть, мой вывод покажется печальным, но переход от главы «Власть» к главе «Война» мне представляется естественным.

Или нет?

Так или иначе – пришла пора поговорить об излюбленном занятии человечества на протяжении всей его истории – о войне.

Война

Только тогда можно молчать и быть невозмутимым, когда есть лук и стрелы: иначе возникают ссоры и пустословие.

Фридрих НИЦШЕ, немецкий философ

У слова «война» множество определений. Политологи, историки стараются, придумывают. Спасибо им. Но я бы сказал попросту: война – излюбленное развлечение человечества. Историки подсчитали: за 50 веков народы пережили более 14 500 больших и малых войн. Цифра эта, правда, постоянно меняется. Пишешь книгу – она одна, пока же то, что ты пишешь, попадет к читателю, цифра, боюсь, увеличится.

А вот другая цифра, к сожалению, неизменна: за все годы существования человечества только 300 лет никто не решал свои проблемы военным путем. 300 лет мира из многовековой истории цивилизации…

Война – изобретение человечества. То есть это мы с вами войну изобрели: венцы творения; homo, извините, sapiens; цари природы… Представить себе, что племя обезьян идет войной на стадо, скажем, жирафов для того, чтобы занять их территорию, – невозможно. Животное, которое мы считаем неразумным, бывает, пометит свою территорию, и этого оказывается вполне достаточно для того, чтобы другие звери там не селились.

Вообще это удивительно: как только возникли первые государства, они тут же начали друг с другом воевать. Почему так? Конечно, в мире природы тоже постоянно происходят всякие сражения, и, может быть, человек перенес в цивилизованную жизнь страсть к битвам. Ну, вроде как привык постоянно драться и никак не может от этой привычки отказаться. Однако законы джунглей, которые для нас – синоним самой ужасной жестокости, не предполагают долгих и кровопролитных войн. Законы джунглей намного гуманней законов жизни человеческого общества.

Нет, конечно, животные тоже дерутся и убивают друг друга. Но знаете, в чем принципиальная разница битв в природе и войн в истории человечества? Представители природы бьются за то, чтобы выжить; люди – за то, чтобы жить лучше. Такие вот мы – венцы, цари, сапиенсы…

Из-за чего начинаются войны?

Опять же – масса ответов на этот вопрос. Я отвечу снова попросту: войны начинаются из-за того, что кому-то кажется, что его страна живет слишком плохо, а соседняя – слишком хорошо. И – ну восстанавливать справедливость!

Один из самых известных в мире историков войн Франц Меринг заметил, что вся история войн может быть понята, только если свести ее к экономическим основам. А если же считать движущей силой большую или меньшую «гениальность» полководцев, войны превращаются в исторический роман.

Не убежден до конца в правоте слов знаменитого историка. Мне кажется, что роль личности в истории мы склонны недооценивать. Нам приятнее считать, что исторический процесс движется закономерно и роль личности в нем незамысловата: оказаться в нужное время в нужном месте. Истину тут не отыскать, а спорить об этом не хочется. Другая у нас тема разговора.

Если мы поверим Мерингу и другим многочисленным исследователям, которые поддерживают точку зрения об экономических причинах начала войн, то придется согласиться с тем, что экономические причины для того, чтобы начать войну, находились всегда, а для мирной жизни их не отыскивалось практически никогда. Нормально, да? Это что ж за экономику такую строит много веков родное наше человечество, что она постоянно толкает нас не на труд, а, извините, на воинский подвиг?

Иногда, правда, вроде бы появляются красивые причины для возникновения войн: скажем, Троянская война. Красивая романтическая история… Однако если почитать не писателей, а историков, то некстати выяснится, что Троянская война велась вовсе не для того, чтобы спасти прекрасную Елену из плена, а по иной, вполне даже практически-экономической причине. Целью войны было установить контроль над проливами, которые проходили возле Трои и вели в Черное море. А где-то там, на дальнем побережье Черного моря, находилась Колхида, и именно там хранилось золотое руно. Вот обида-то! Вовсе даже не из-за женщины битва разразилась, а опять, блин, из-за золота!

Песочницу видели? Нет, не когда там мужики выпивают, а когда она используется по своему прямому назначению – для игр детей? Вот вам, пожалуйста, история человечества в метафорическом, но весьма наглядном виде. Один ребенок хочет у другого игрушку отнять. По экономической, между прочим, причине: нет у него такой игрушки. Вот вам и битва начинается.

Или один шкет сидит в тени, а другой на солнце жарится, но тоже хочет под дерево. А что? Многие взрослые войны начинались из-за того, что властителю не нравилось местоположение его страны. Ребенок бьется за место под деревом, правитель, скажем, – за выход к морю. Велика ли разница?

А еще бывает, китайский ребенок к белым придет или негритенок, то есть другой человек. А что? С людьми чужой веры еще как приходилось биться!

Дети, правда, в конце концов все-таки из песочницы вырастают. Человечеству, увы, это так и не удалось.

Потому что дети – они передвигаются с помощью ног, и ноги рано или поздно уводят их от песочницы. А человечество движется с помощью войн и значит, никуда уйти от них не может.

История человечества – это есть история войн. Война – естественное проявление человечества. Вот ведь ужас какой!

Ужас? Ну, это как посмотреть. Всегда, во все времена находились те, кто полагал: войны – не только естественны, но прямо-таки необходимы!

Гераклит, Платон, Аристотель – не последние дяденьки в мировой истории – считали войну едва ли не природным явлением и потому чем-то совершенно натуральным и нормальным.

Блаженный Августин, Фома Аквинский придумали это удивительное словосочетание «священная война»… Речь идет, замечу, не о той битве, когда надо защитить свой дом и своих детей. Нет, «священным» называлось сражение за свою веру!

Вот ведь тоже, мягко говоря, парадокс. Какого рожна люди бьются с иноверцами – совершенно не понятно.

Нет, ну правда. Представим себе: человек верит в своего Бога, то есть считает: его вера – единственно истинна и справедлива. Понятно. Для этого человека очевидно: все те, кто не обрел его, правильной, веры обречены на вечные муки и при жизни, и после смерти. Верующий не просто верит, но знает: его Бог – Единственный на свете, только Он может помогать, только Он способен направлять по верному пути, только в Его силах помочь обрести прекрасную жизнь после земного итога.

Казалось бы, как такой человек должен относиться к тем, кто этой Великой Веры – Знания лишен? Кто выбрал неправильного проводника и кому после смерти уготован вечный мрак? Ответ, казалось бы, несомненен: этих заблудших надо жалеть. Так нет же! На протяжении веков тех, кого считают заблудшими, не жалеют, а убивают! Войной на них идут!

Откуда такая не просто не Божественная, а не человеческая логика? Логика, которая закалилась в веках в страшном огне религиозных войн и стала едва ли не священной? «Не полноценна религия, в которой нет священной войны», – заявил относительно недавно имам Хомейни.

А задолго до него представитель совсем иной религии – папа римский Урбан II, благословляя первый крестовый поход, сказал на Клермонском соборе: «Всем, идущим туда, в случае их кончины отныне будет отпущение грехов. Пусть выступят против неверных в бой, который должен дать в изобилии трофеи, те люди, которые привыкли воевать против своих единоверцев – христиан… Земля та течет молоком и медом. Да станут ныне воинами те, кто раньше являлся грабителем, сражался против братьев и соплеменников. Кто здесь горестен, там станет богат».

Это о чем папа римский сказал, если попросту? Когда против своих воюешь – бандит ты, а вот если идешь силой вырывать Святую землю из рук турков, тогда ты – чуть ли не святой. Если со своими бьешься – грабитель, если с именем Бога на губах дерешься с чужими – значит, достойный, безгрешный человек.

Война – как чудесный способ отпущения грехов, убийство других – как воспитательная мера себя… Круто, не так ли? Неслучайно речь папы прерывалась возгласами слушателей: «Dieu le veut!» («Так хочет Бог!») Типа: с нас взятки гладки, это ведь Бог так захотел.

Ни одна религия мира не утверждает, что убивать хорошо. Ни одна мать не воспитывает своего ребенка убийцей. Замечательно сказал поэт-фронтовик Юрий Белаш: «Как первую любовь, не забываю и первого убитого врага». Все-таки если ты не герой какого-нибудь современного сериала – убивать трудно. Неприятие к уничтожению себе подобных у большинства из нас – в крови.

Но при этом вся мировая история доказывает, что войны необходимы. Ими движется история. Они, войны, – самый простой способ решать любые проблемы. А ведь и вправду: выкинул ребенка из песочницы – и песочница твоя, и игрушка твоя тоже.

Как примирить, с одной стороны, тот безусловный факт, что убивать себе подобных противно человеческой натуре, а с другой – ничуть не менее бесспорный факт: воевать необходимо, войны – локомотивы истории?

Все несложно. Нужно убедить всех, что война – не просто хорошее дело. Необходимое. Нужное. Да, может, и неприятное, но зато святое.

Сам факт того, что человек во все времена с легкостью, а то и с радостью верит в священность захватнической войны, свидетельствует о том, что мы, люди, – какие-то, уж извините, бракованные создания природы.

О времени войны замечательно сказано еще в XIV веке в великом произведении русской литературы «Задонщина»: «Подобало в то время старому помолодеть, а молодому плечи свои развернуть».

То есть когда война – тогда все вместе и – вперед!

В главе «Народ» мы еще поговорим о том, что ничто так не сплачивает нацию, как война с внешним врагом. Борьба с врагом внутренним – скажем, крестьянская война или гражданская – общество, естественно, разъединяет. Битва с врагом внешним столь же естественно соединяет.

Мы уже привыкли к тому, что только общая драка может нас объединить. Общее строительство – не то что не объединяет, а еще и не найдешь-то его, это самое общее строительство. Ну, разве что стройки неясного социализма под тяжелой рукой тирана и пристальным взглядом КГБ…

Итак, история человечества есть история войн. Конечно, это история кровавая. Но при этом нельзя не признать, что войны привнесли в нашу жизнь и всякое хорошее, иначе бы мы все уже давно в братских могилах лежали.

Скажем, битвы разных веков позволили проявить себя огромному количеству людей, которых мы нынче называем великими. Имя им – легион. Даже первый президент США, основатель страны Джордж Вашингтон прославился сначала как полководец. Он победил всех противников в войне за независимость, благодаря чему его, собственно, президентом и провозгласили.

Это ж невозможно представить: на чем воспитывались бы подрастающие поколения, кабы не было битв? А так – будьте любезны: огромное количество военачальников, достойных подражания, полководцев, наконец, простых людей, совершавших ратные подвиги. Много ли вы найдете в истории примеров людей – великих созидателей? А великих разрушителей – сколько угодно!

«На войне все лучшее, что есть в человеке, употребляется во зло», – сказал не кто-нибудь, а сам Наполеон. Интересно, в какую минуту произнес эти слова человек, который прославился, в сущности, только тем, что здорово умел воевать? Но ведь прошумел так, что стал едва ли не самым любимым персонажем истории…

На протяжении веков война была едва ли не единственным способом для правителя остаться в памяти потомков. Мы помним не тех царей, императоров, королей, в чье правление народу жилось спокойно и богато, но тех, кто вел победные войны. Спросите своих знакомых: «Чем прославился Александр II?» Только сильно образованные вспомнят, что он уничтожил на Руси крепостное право. А что сделал Петр I, вспомнят обязательно и про Полтаву скажут непременно. К слову сказать, при Петре на войну шло от 78 до 83 процентов бюджета. Даже удивительно, на какие деньги он сумел Питер построить….

В современном учебнике по «Культурологии» (2008 год издания) читаем следующий вывод: «Авторитет науки особенно возрос после Второй мировой войны, во время которой она доказывает свою значимость в деле разработки новых видов оружия».

То бишь даже ученые признают: война – есть двигатель науки!

Хочется воскликнуть: какой ужас! Но это – правда. Издревле именно так и повелось. Зачем изобрели доменные печи и литье чугуна? Чтобы делать пушки и мушкеты. Чего вдруг в XVII веке на мануфактурах стали использовать водяные колеса? Чтобы появились дешевые и добротные ткани для обмундирования армии.

Даже первый компьютер, реально работающий над решением практических задач, – его звали ENIAK, – был разработан по заказу правительства США для корпуса артиллерии Соединенных Штатов.

Это что же мы люди за существа такие, что главный движитель науки – желание помочь тем, кто убивает других?

Однако война, разумеется, двигает не только науку. Как ни печально это признавать: война движет буквально все.

Американки получили избирательные права на всей территории 26 августа 1920 года. Знаете, в связи с чем? Мужики ушли на Первую мировую войну, и на женщин рухнула масса мужских обязанностей, с которыми они замечательно справились, абсолютно и очевидно доказав, что они ничуть не хуже мужчин. Вот и получили избирательные права. Благодаря войне.

Всю историю человечества велись войны. И всю историю человечества спорили о том, где истоки войн и откуда они вообще берутся. Хотя разве не очевидно, что истоки войн в нас, в сущности нашей, которую не всегда язык поднимется назвать человеческой?

Мы настолько привыкли к войне, что превратили ее в игру. Вся наша жизнь пронизана военными метафорами. Мирная, подчеркну, жизнь.

Мы воюем за место под солнцем, бьемся за любовь, сражаемся за своих детей. «Война и мир» – это у Толстого. У нас война равна миру. Такая вот формула нашей жизни: «жизнь = войне». Еще раз подчеркну: обычная, повседневная жизнь.

Большинство из нас, увы, приходят в мир воевать. И поскольку история учит, что войны очень часто бывают справедливыми и даже священными, мы убеждены: наши личные, наши локальные сражения тоже вполне таковы.

У человечества столь огромен опыт военных действий, что оно, кажется, смогло убедить себя: войны бояться не стоит.

Война – не только излюбленное развлечение человечества, но и самая твердая наша привычка. Помните, у Пушкина: «Привычка свыше нам дана, замена счастию она»? Вот, вот…

Американский исследователь Роберт Грин написал книгу «33 стратегии войны». Книга не о войне, а вот именно о мире, о том, как в наше мирное время стать победителем, то есть сделать карьеру, добиться успеха и прочее, и прочее…

Грин тут не исключение. Мы и сами не заметили, как военная терминология вошла в нашу жизнь. Мы, например, очень любим слово «победа». Победа над собой… Победа в спорте… Победа в споре… Победа доктрины… Победа, победа, победа…

Слово хорошее, кто ж спорит? Однако если вчитаться в него внимательно, то из него предательски выпирает слово «беда». Старославянское слово «победа» означает как раз то, что приходит после беды. Сея победы, мы, не замечая того, сеем бесконечные беды…

И это – нет, не филологический вывод. Это закрепленное в нашей жизни, в наших мозгах и душах отношение к войне как к чему-то совершенно естественному и нормальному, то есть такому, без чего жить уже нельзя.

Может быть, все дело в том, что человек по натуре своей воин? Не созидатель, а разрушитель? Как разрушил собственную прекрасную жизнь, совершив первородный грех, так с тех пор и не умеет остановиться? Может быть… Но как-то уж совсем апокалиптически-трагически в это поверить.

А что, разве не бывает священных и справедливых войн? Бывает. Мой отец, Марк Максимов, воевал на такой – с 1941 по 1945 год. Почти никогда об этом не рассказывал, но часто говорил, что ничего более страшного и ужасного, чем война, не бывает.

Именно о такой, защитительной войне произнес свои замечательные слова святой Филарет Московский: «Война – страшное дело для тех, которые предпринимают ее без надежды, без правды, с жаждой корысти или преобладания, превратившегося в жажду крови. На них лежит тяжкая ответственность за кровь и бедствия своих и чужих. Но война – священное дело для тех, которые принимают ее по необходимости, в защиту правды, веры, Отечества. Подвизающийся в сей брани оружием совершает подвиг веры и правды, страданием и смертью за сие исповедание; и приемля раны, и полагая живот свой в брани, он идет вслед мучеников к нетленному венцу».

Но даже такая война, когда ты вынужден защищать с оружием свой дом, свою веру, свою правду, война вынужденная — она все равно ужасна. Вот бы о чем нам не забывать…

Греческий историк и географ Страбон, живший на рубеже нашей эры, в своей «Географии» писал: «В счастливой стране все стремятся к миру, тогда как в нищей стране все ведет к войне и жестокости самца». Потрясающее, согласитесь, деление на счастливые и несчастливые страны! Но кто ж нынче читает Страбона и кто готов таким вот образом страны делить?

Страбон не знал, какие ужасные войны подарит нам новое время! Он не мог быть в курсе того, что сегодня войны начинают и очень богатые, вполне даже счастливые страны. Не ведал великий грек, что привычка решать проблемы с помощью битв, настолько въелась в душу людей, что уже и не отделаться от нее, не избавиться. Что на международной арене, что на арене нашей частной жизни.

Есть, правда, и хорошая новость. Жертвы военных действий сегодня составляют менее одного процента общей смертности. Гораздо больше людей погибают в автокатастрофах и при пожарах. Поднимется ли язык сказать, что человечество одумалось?

Мне кажется, нет.

Привычка, как известно, вторая натура. Привычка все свои проблемы – и личные, и общественные, и государственные – решать с помощью войн, быть может, одна из самых главных привычек человечества. К чему она может привести сегодня, понятно.

Однако изменить собственную привычку, значит, изменить собственную натуру. Это у человека крайне редко получается. Получится ли у человечества?

Даже сам не понимаю, кому я, собственно, адресую этот вопрос.

Может быть, Богу?

История человечества не знает случая, чтобы оружие было изобретено, но не было использовано. Все, что изобреталось, – рано или поздно шло в дело.

Сегодня есть виды оружия массового уничтожения, которое не использовалось никогда. Выбор прост и до обидного ясен: либо нарушить закон исторического процесса, либо этот самый исторический процесс закончить на фиг.

То, что война пронзает насквозь всю нашу историю, – это еще полбеды. То, что она пронзает сущность каждого из нас, пронзает всю сущность нашего времени, – вот в чем кошмар-то.

Если представить себе, что дьявол есть, то ему не надо было особенно мучиться над тем, как уничтожить человечество. Надо было бы просто однажды сделать так, чтобы человечество придумало войны. После чего дьявол запросто мог пойти спать. Дело было сделано.

Господи, а вдруг оно все так и было на самом деле?

…Как все-таки в «Многослове-2» все интересно складывается: казалось бы, просто по алфавиту, а вон ведь – и иная логика есть.

Поговорили про власть, про войну, самое время порассуждать о государстве.

Но это уже – новая буква.

Государство

Когда государство управляется согласно с разумом, постыдны бедность и нужда; когда государство не управляется согласно с разумом, то постыдны богатства и почести.

КОНФУЦИЙ, китайский философ

Как возникли первые государства? Давно дело было, уже никто и не помнит: однозначного ответа поэтому нет, а теории есть. Причем, полно их – теорий этих. И все, что характерно, – недоказуемые, но умные.

Скажем, в Древнем Египте и не менее Древней Индии, а также в Вавилоне и Китае считали, что государство возникло в результате некоего Божественного Провидения, а, соответственно, правитель – он не просто так тут правит, он, изволите ли видеть, – наместник Бога на Земле. А как уж он там именуется – царь, фараон или император, значения не имеет. Что понятно. Если ты – наместник Бога, причем тут вообще остальные титулы?

Аристотель, Конфуций и другие древние умы полагали, что государство происходит от семьи. Типа – она ячейка государства. Они представляли дело следующим образом: сначала возникла семья, потом другая, затем – третья… Потом все эти семьи, что разумно, объединились в селенья, а затем уже селенья – что тоже весьма логично – тоже объединились. Вот тебе, будьте любезны, и государство.

Бородатые дяденьки Маркс и Энгельс резко так заявили, что все дело, мол, в частной собственности – как только она появилась, тут же следом за ней – классы, вот тебе, собственно, государство и готово. Они значение семьи тоже не отрицали, но в целом стояли на классовых позициях, потому как были классиками марксизма и деться им было некуда.

Нет, правда, много разных теорий существовало, и до сих пор они появляются. Даже у Фрейда, который, казалось бы, происхождением совсем иного свойства занимался, тоже существовала своя теория рождения государства. Фрейд считал (по-моему, не без оснований), что все люди делятся на организаторов и исполнителей. И когда организаторы наконец подчинили себе исполнителей – тут-то государство и возникло.

В отличие от происхождения самого государства, этимология слова «государство» известна. Причем, этимология эта довольно занятна, метафорична и не так проста, как может показаться.

Даже те, кто вовсе и не знает значения слова «этимология», могут легко догадаться: слово «государство» происходит от всем нам знакомого – «государь». То есть где государь – там и государство. Такой вот вывод можно сделать, прежде чем дальше пойти.

Дальше выстраивается такая этимологическая цепочка: «государь» возникло от общеславянского «господарь», «господарь» – от «господин», а «господин» – от «Господь»…

И теперь нам осталось интереса ради и для общего развития понять, откуда происходит это великое слово «Господь».

Общеславянское «gostьpodь» образовалось слиянием слова «gostь», что, понятно, означает «гость», и «podь», что означает… «хозяин».

Вот это да! Нет, ну как тут в сотый раз не повторить, что русский язык и могуч, и велик, и метафоричен, и интересен? Ну правда же невероятно, что Господь – это Тот, Кто объединяет в Себе Самом и гостя, и хозяина? Он – Хозяин всей нашей жизни и при этом в нашем человеческом мире появляется как Гость.

Но для продолжения нашего разговора важно, что если мы соединим два конца этимологической цепочки, то станет понятно: слово «государство» происходит от слова «Господь». Нравится нам это или не нравится, но государство – это единственно возможная форма объединения людей. Если угодно – форма, данная Господом.

Наши далекие предки к-а-ак объединились в государство, так мы все в нем, любезном, и живем. Чего мы только не изобретали с тех пор, мир сколько раз переделывали-перекраивали, разные формы государственности придумывали, но, как и наши далекие предки, жить продолжаем именно в государстве. И буквально больше негде нам жить… Вот ведь оно как!

Аристотель вообще считал, что государство является необходимой и вечной формой человеческого общежития, без которой люди не могут обходиться, а тот, кто живет вне государства, превращается или в животное, или в божество.

Ну и чего делать? Первым быть не хочется, вторым – не можется. Остается жить в государстве.

Уже значительно позже Гегель написал вообще очень красиво: мол, государство – это образ и действительность разума человеческого общества. Вона как! Одновременно вам, пожалуйста, – и образ, и действительность…

Казалось бы, если кроме государства все равно деться некуда – надо жить в нем по возможности припеваючи. Ан не выходит. В чем проблема? В несправедливости.

Странно, правда? Люди сами придумали объединиться в государство, никто им этого не навязывал. Но практически тут же выяснилось: чтобы государство функционировало, в нем непременно должно быть неравенство. А где неравенство – тут и несправедливость, будьте любезны.

В государствах Древней Индии люди делились на Варны. Три высших варны – жрецы, воины и земледельцы с примкнувшими к ним ремесленниками, а у них в подчинении, само собой, члены низшей варны.

Конфуций делил своих древних китайцев на чиновников и простолюдинов. Первые занимались умственным трудом, а вторые, соответственно, физическим. Во главе этого всего стоял Сын Неба – обожествленный правитель.

Платон подо всем этим, что называется, подвел черту, сообщив интересующимся, что в государстве обеспечению общих интересов должны быть подчинены интересы частные.

Чего только с тех пор не происходило – Христос на Землю явился! – а закон этот остался неизменным. Другими словами: хочешь жить в государстве – подчиняйся, не хочешь – становись животным или реши для себя, что ты – божество. Вот и весь выбор тебе, человек.

Кстати, сам термин «государство» возник позже, нежели государства как таковые: он широко распространился лишь со второй половины XVI века.

Одним из первых начал использовать это понятие знаменитый философ Макиавелли. Умный, хоть и весьма циничный, дяденька этот рассматривал государство как любую верховную власть над человеком. Ну а уж если есть верховная власть, там, понятно, весь остальной народ «отформатируют» как надо, то есть поделят как-нибудь, исходя из личного богатства. И о справедливости можно будет запросто забыть. (Не могу не заметить хотя бы в скобках, что вот эта тяга к форматированию у нас, мне кажется, в крови.)

Макиавелли же принадлежит замечательная мысль о том, что основой власти во всех государствах служат хорошие законы и хорошее войско. То есть еще Макиавелли в самом начале XVI века понимал, что законы – законами, а без хорошей армии власть не удержать.

Итак, мы имеем две аксиомы. Хочешь – не хочешь, живи в государстве. Это раз. Нравится тебе это или нет, но в государстве изначально заложена некоторая несправедливость. Это два. Обязательная несправедливость – такое же свойство любого государства, как горечь – свойство водки. Правда, водку не хочешь – не пей, с государством так не получится: испить придется, причем, до дна.

Другой философ, который и национально, и временно, и вообще как-то нам поближе будет, чем Макиавелли, – Лев Николаевич Толстой, справедливо заметил, что главная причина дурного устройства жизни – ложная вера.

И вот так бывало на протяжении всей мировой истории: как поверит государство во что-нибудь ложное да как подчинит этой вере всех своих граждан – тут-то и начинаются те самые войны, без которых, как мы недавно выяснили, мирно жили всего каких-то 300 лет.