Судьбе наперекор… Лукина Лилия

Каждое ее слово било по моим натянутым нервам наотмашь, и я сдерживалась из последних сил.

— Давайте не будем это обсуждать, Варвара Тихоновна,—решительно сказала я.—Я ничего есть не хочу. Вы приготовьте что-нибудь на вечер — Николай после работы придет,— и, повернувшись, ушла в комнату, плотно закрыв за собой дверь.

Я достала подушку, легкий плед, потом щедрой рукой плеснула в фужер коньяк, сказав при этом: «Это лекарство!», выпила, почувствовав, как по телу разливается тепло и спадает нервное напряжение последних часов, и, устроившись поудобнее, приказала самой себе: «Спать! Спать! Спать!».

Меня разбудил звонок в дверь — Егоров, поняла я. В коридоре я огляделась — Варвара Тихоновна уже ушла и забрала с собой Ваську.

— Ну как ты? — хмуро спросил Николай.

— Уже лучше,— честно ответила я.— Пошли, я тебя покормлю, да и сама заодно поем. Коньяк будешь?

— Нет, ничего не хочу,— безрадостно сказал Колька, прошел в комнату, сел в кресло и с горестным видом, подперев голову рукой, попросил:

— Ленка, объясни мне, почему ты отказала Владу? Ведь я, когда тебя с ним увидел, честное слово, обрадовался — у тебя же глаза снова живые были. Ты хоть понимаешь, что счастлива с ним была? И могла бы до конца жизни такой остаться, если бы не дурь твоя.

В ответ на это я просто пересказала ему те выводы, к которым пришла, пока металась, разговаривая сама с собой по комнате, на что Колька грустно хмыкнул.

— Насчет двух медведей в одной берлоге, ты, Лена, не обольщайся. Ты по сравнению с ним шарик воздушный, и не более того. И своими логическими построениями ты мне голову не морочь. Из-за Игоря ты ему отказала. Я тебя, Ленка, черт-те сколько лет знаю, но, честно говоря, так и не смог понять, что Батя в тебе нашел.

— И я, представь себе, не знаю и гадать об этом не собираюсь. А вот что я очень хочу знать, так это от кого Батя про Игоря услышал? Не ты ли был тем самым сослуживцем, которого он проведать ходил? Не ты ли ему все рассказал? И фотографию, наверное, показал, когда я вас около бара застукала? Зачем?

— Я! — твердо заявил Мыкола.—И раскаиваться в этом не собираюсь. Потому что видел, что не из пустого любопытства он спрашивает, что у него к тебе серьезный интерес. Не ты ли всегда о сильном человеке мечтала, а? Так теперь можешь больше не мечтать, потому что он в твоей жизни уже был. Понимаешь, б ы л. И больше не будет. Такие, как Влад, на старое пепелище не возвращаются!

— А почему это только один? Ты что же, Игоря сильным человеком не считаешь?

— Да нет, силы ему было не занимать,— покачал головой Колька.— Да только Игоря уже давно в живых нет. А уж коль ты считать собралась, то тогда и Матвея с Панфиловым сюда приплюсуй, да и Власова до кучи. Они ведь тоже, можно сказать, в твоей жизни есть. А вот ты-то сама в их жизни есть? По большому счету, всерьез? Ну? Молчишь? Тогда я тебе скажу — нет тебя в их жизни! Случись что-нибудь, они тебе, безусловно, помогут и с днем рождения поздравить не забудут, и с Восьмым марта, но вот чтобы помнить о тебе ежедневно, ежеминутно, твоей жизнью жить — этого нет! У них своя жизнь! Свои проблемы!

Взбешенный Колька гневно бросал мне в лицо все эти слова, а я смотрела на него и не могла ничего на это возразить — он был прав. От первого до последнего слова прав.

— Ленка, а ты как? Ты вообще-то до конца понимаешь, что ты наделала? Ты же свое собственное будущее в канализацию спустила! До тебя это дошло или нет?

— Коля, но даже если Орлов меня любит, то я-то его не люблю! Понимаешь? Не люб-лю! — решительно и по складам заявила я.

— Врешь, Ленка! Нагло врешь! Причем самой себе, что хуже всего,— Колька грустно посмотрел мне в глаза, и я отвела взгляд.— То-то же. Зацепил тебя Влад, и крепко зацепил. Иначе не стала бы ты метаться и коньяк в одиночку пить — запах-то в карман не спрячешь.

— Нет, Коля, нет. Ну просто привязалась я к нему за эти дни, привыкла как-то,— старательно глядя в сторону, оправдывалась я.

— И опять врешь! Ты к нему, конечно, привыкла, но еще больше к тому, что рядом глыба, монолит, стена железобетонная, за которой никакие бури не страшны... Что рядом мужик из настоящих, каких теперь днем с огнем не найдешь... Который за тебя все решит и все сделает, рядом с которым ты слабой можешь быть. За-щи-щен-ной, о чем ты всегда мечтала! Только ты по собственной глупости сама свое счастье разрушила. И я тебе только одно совершенно искренне желаю: чтобы ты никогда не поняла, какую же непоправимую ошибку ты совершила, когда отказалась от человека, которому была по-настоящему нужна.

Он поднялся из кресла и пошел в коридор, а я за ним.

— Ладно, Ленка, пойду я,— уже в дверях он повернулся ко мне и попросил: — Посмотри в зеркало, на глаза свои посмотри.

Я посмотрела, но лучше бы я этого не делала — глаза снова были пустые, равнодушные, безжизненные — одним словом, мертвые, и я, закусив губу, отвернулась.

— Вот то-то и оно-то! И самое главное, что Игорь, если бы вдруг мог узнать, что ты натворила, не понял бы тебя, не одобрил и сказал бы то же, что и я: дура ты, Ленка! — Николай грустно вздохнул.— И вот еще что... Не звони мне больше... Никогда... — он, скривившись, отрицательно покачал головой.— Не интересно мне как-то с дураками общаться! Уж извини! — и он очень аккуратно закрыл за собой дверь.

— Вот и все, Снежинка,— сказала я, глядя на козочку.— Вот и не стало у меня друга Николая Егорова, да и Васьки, можно сказать, уже нет. Только ты одна и осталась... Хоть ты меня не бросай... В память об Игоре. Он ведь подарил мне тебя на счастье, так помоги мне обрести хотя бы душевный покой.

Я вернулась в комнату и рухнула на диван, обхватив голову руками. Ну за что, за что на меня все это свалилось? Ведь я никому не мешаю жить, своих правил не навязываю, стараюсь людей из беды выручить, того же Кольку сколько раз утешала, когда ему трудно приходилось. Почему же все норовят залезть в мою жизнь и повернуть ее так, как они считают нужным? Почему мне диктуют, как я должна жить? Почему не хотят принимать меня такой, какая я есть? Почему даже сейчас, когда мне так плохо, не нашлось ни одного человека, который бы меня понял. И мне стало так горько и обидно, что я разрыдалась, как в детстве, всхлипывая и размазывая слезы по лицу. Мне так захотелось прижаться к сильному плечу Игоря, чтобы он обнял меня, погладил по голове и успокоил: «Не плачь, Аленушка, все будет хорошо», и я достала его фотографию.

— Игоречек, хороший мой, неужели я действительно такая дура? Помоги мне, Игорь, научи, что делать.

Я металась по квартире, не находя себе места, и тут мне на память пришли слова папы, сказанные, когда я, сама полуживая, отлеживалась после гибели Игоря у родителей в деревне: «У тебя, Елена, голова должна быть работой занята, только это тебе помочь сможет». Я тут же достала визитку Солдатова и набрала его номер.

— Здравствуй, Семеныч,— сказала я, когда он мне ответил.— Твое начальство еще заинтересовано в моей работе?

— Привет, Елена, и не только оно,— радостно заверил он меня.

— Ну тогда я завтра к девяти подъеду. Нормально будет?

— Ждем. Кабинет готовить?

— Обойдусь.

Вот и кончился мой отпуск, думала я, ложась спать. Расследование, судя по всему, будет не из легких, и ни сил, ни времени на всяческие переживания у меня просто не останется, а там и забудется все. Как говорится, с глаз долой, из сердца вон, и все вернется на круги своя.

А ночью меня мучили кошмары. Мне снился лежащий на дороге, весь в крови Игорь. Вокруг него стояли люди. Расталкивая их, я пробилась к нему, упала на колени, приподняла, обняв за плечи, вглядывалась в лицо и просила: «Не уходи! Не оставляй меня! Что я буду без тебя делать?». А он открыл глаза и сказал: «Жить, Аленушка. Это же такое счастье — просто жить», и из последних сил добавил: «И не противься судьбе». Его глаза закрылись, тело обмякло в моих руках, и я поняла, что он умер. Я прижала его лицо к своей груди и зарыдала, а когда посмотрела на него снова, то это был уже Батя. «Нет! — кричала я.— Нет! Только не это! Нет!».

Я проснулась от собственного крика вся в слезах и посмотрела на стоящую на столике рядом с диваном фотографию Игоря — в едва проникавшем в комнату слабом свете уличных фонарей его лицо казалось печальным, а глаза грустными.

— Спасибо тебе, Игоречек, я все поняла. Раз ты приказал мне жить и не противиться судьбе, значит, так и будет. Я сделаю все, как ты хочешь. Не переживай, родной, я ничем не огорчу твою душу. Ведь я люблю тебя, Игорь.

ГЛАВА 5

Зайдя на следующий день утром на кухню, я подошла к уже хлопотавшей там Варваре Тихоновне, обняла ее за плечи и очень серьезно попросила:

— Не надо за меня переживать! Что было — то прошло, и вспоминать об этом мы не будем, хорошо? Мне предстоит работа, очень тяжелая и ответственная, и поэтому нервы у меня должны быть спокойны, а если я буду постоянно ваши грустные глаза видеть, то какой же тут покой? — Она понятливо закивала.— Вот и славно! Не знаю, смогу ли я приезжать обедать, так что вы особо не затевайтесь. Главное, чтобы к ужину что-нибудь было. Договорились?

Она мне опять покивала и испуганно спросила:

— А работа опасная?

— Не знаю,— я пожала плечами.— Как пойдет...

Собираясь на завод, я по привычке стала проверять

сумку — вроде все на месте,— положила туда еще диктофон с чистой кассетой — вдруг пригодится, а потом появилось ощущение, что там чего-то не хватает, я покопалась в ней еще раз и поняла: очки, мои очки с дымчатыми стеклами, оказывается, я их уже давно не надевала. Начала искать — как сквозь землю провалились. Присмотрелась к своим глазам — они были красные, зареванные, несчастные. Но вот мертвыми они больше не были.

Уже уходя; я, как всегда перед началом нового дела, чтобы не спугнуть удачу, погладила козочку:

— Мы отбодаемся, Снежинка! Мы назло всем возьмем и отбодаемся! — решительно заявила я, в глубине души чувствуя, что совсем в этом не уверена.

По дороге у меня появилось искушение заехать в фирменный магазин, где за считанные минуты можно было бы подобрать себе новые очки, но я остановила саму себя — не надо. Игорь велел мне жить — значит, буду жить.

На заводе Пончик, подхватив меня под руку, тут же поволок к себе в кабинет, где уже был Михаил, усадил в кресло и радостно заявил:

— Ну, нашего полку прибыло! Теперь мы...

— Сбросимся,— тут же предложила я,— поедем на рынок и купим много-много шапок, чтобы убийцу закидать, когда найдем.

Мужчины рассмеялись.

— Господа хорошие! А может быть, мне свой первый день стоит начать с визита к Наумову? Как вы думаете?

— Обязательно сходишь, когда и если он появится,— скривился Солдатов.

— Не поняла?

— А чего тут непонятного? Пьет зятек, и с радости, что сам себе отныне хозяин, и от страха. Заперся в доме с Манькой и в город выезжает только по острой необходимости. Хотя сегодня появиться вроде бы должен. Я ему вчера позвонил и сказал, что ты согласна за работу взяться.

— А Манька — это...

— Да видела ты ее, секретарша его.

— Так вы же, Михаил Владимирович, ее Анжелой называли? — я повернулась к Чарову.

— Елена Васильевна, если уж вы с Федором Семеновичем так запросто, то, может быть, и меня будете по имени называть,— попросил он.— А то я себя чувствую каким-то чужеродным элементом.

— Почему нет, Михаил? Давай на ты. Кто знает, сколько нам вместе придется работать? — согласилась я.— Так как же она в Маньку-то превратилась?

— А она по документам Мария, но представляется всем, как Анжела,— грустно усмехнулся Михаил.— Они теперь с Наумовым за меня вдвоем взялись, чтобы я ее для начала с папой познакомил, а там и с Власовым.

— Да бог с ней, пусть хоть царицей Савской себя называет. Только мне от Наумова доверенность на представление интересов завода нужна и, простите за грубый материализм, аванс.

— Успокойся, Елена, как только он приедет, мне тут же свистнут,— успокоил меня Солдатов.

— Ладно. Тогда давайте к делу. А дело-то в том, господа хорошие, что я чисто случайно кое-что кое о чем знаю, и поэтому могу вам совершенно ответственно заявить, что исполнителя мы не найдем никогда. Поверьте мне на слово.— Мужчины недоуменно переглянулись и уставились на меня во все глаза.—Да-да! — покивала я головой.— Никогда! Но! Нам с вами вполне по силам вычислить заказчика, что гораздо важнее. Вот этим-то я и предлагаю заняться. А теперь давайте думать, с чего начинать будем. Вы уже что-то знаете, кого-то подозреваете, а я же не знаю практически ничего. Что вы уже отработали так, чтобы к этому не возвращаться?

— Елена, а не начать ли нам всем вместе с самого начала? А ты у нас свежей головой будешь. Уж я-то твою въедливость хорошо помню,— предложил Семеныч.

— То есть с Богданова,— Михаил поднялся и снял пиджак, повесив его на спинку стула.

— Вы думаете, что эти убийства как-то связаны с его личной жизнью?

— Трудно сказать, но я предлагаю назначить его печкой, от которой мы начнем танцевать,— Пончик открыл сейф, достал обычную канцелярскую папку с завязками и торжественно сказал: — Ну-с, приступим, благословясь.

— Семеныч, вы, наверное, здесь уже все наизусть знаете. Дай-ка мне, я ее быстренько просмотрю и, если что непонятно, спрошу.

— Держи,—он протянул мне папку.—Увлекательнейшее чтение, я тебе доложу.

Я развязала тесемки и начала просматривать бумаги. Так, Богданов Виктор Петрович, 48-го года рождения... деревня Выселки. Ну и название! Баратовский политехнический, понятно. Ну, как в наше время директора заводов кандидатские с докторскими пишут, никому объяснять не надо.

— Семеныч, да у него же шесть братьев и сестер! — удивилась я.

— Это ты по поводу наследства, что ли? — Солдатов тоже снял пиджак и приспустил галстук, расстегнув верхнюю пуговицу на рубашке.

— Естественно.

— Все они официально от него отказались,— успокоил он меня.— Кто же из них рискнет с Наумовым связываться?!

Уже легче. Дальше. Жена Маргарита Харитоновна Проськина на девять лет его старше, а женился он в 68-м. Чего ж так рано? Сын Анатолий тоже 68-го года рождения и дочь Лариса 78-го года. Внучки: Маргарита, это, видимо, в честь бабки, 93-го и Эльвира 95-го года рождения. Ну и имена! Ладно, пусть с ними. Только чего это вдруг Лариска в пятнадцать лет рожать вздумала, могли бы и аборт ей организовать. А папочка у девочек? О-ля-ля. Морда! Иначе говоря, Мордовии Никанор Пантелеевич, полный отморозок, который, вернувшись из армии, сколотил банду таких же, как он сам, и стал куролесить: рэкет и все прочее. Сумел подняться и подмял под себя половину Пролетарского района. Вот это да! Ну и зятька себе Богданов подобрал! Или его самого подобрали?

— Семеныч, Морду же вроде грохнули год назад? Помнится мне, что их тогда человек пять разом положили. Я ничего не путаю? — я вспомнила о кровавом побоище в сауне — убийц тогда так и не нашли.

— Не путаешь,— подтвердил он.— Вот тогда Богданов Наумова к себе и взял. Тот у Морды на подхвате был. Вообще-то Николай к Мордовину еще мальчишкой прибился, когда сиротой остался — его родители паленой водкой насмерть отравились, а других родственников у него нет.

Я кивнула и стала смотреть дальше. Пришел Богданов на завод в 70-м. Так, мастер, замначальника цеха, начальник, замдиректора по производству. Ага, а вот он и в директора просвистел в 93-м. Ну что ж, общая картина ясна. Будем уточнять.

— Семеныч, давай по семье в двух словах.

— Давай. Поехал Богданов со стройотрядом, схлестнулся с продавщицей из сельпо, она на него повесила беременность неизвестно от кого и почти что силком окрутила. Толька через четыре месяца после свадьбы родился. А Лариска уже его собственная, но шалава! Вся в мать! Ей четырнадцать было, когда она с Мордой спуталась, от него девок-то и родила. Только он мало того что психопат был, так еще и пил, и кололся. Вот девчонки дебильные и получились. И кажется мне, что не без помощи Морды Толька на иглу подсел.

— Ну, с этим ясно. Любовницы, внебрачные дети у Богданова имелись?

— Бабы у него не переводились, но обычные девки,— Семеныч поморщился.— Отношения: деньги — товар, так что насчет детей — сомнительно.

— Поскольку он Лариску за Наумова пристроил, то месть со стороны людей Морды исключается? — спросила я.

— Исключается,— подтвердил Семеныч.— Они все теперь на Николая работают. Кстати, ты знаешь, как Морда Наумова звал? — я только пожала плечами.— Гадюка.

— А что? Похож,— я передернулась, вспомнив внешность зятька.— А личные враги? Крайне сомнительно, чтобы Богданов за всю свою жизнь никому мозоли не оттоптал. Может быть, теперь, после смерти Морды, ему кто-то захотел отомстить?

— А зачем для этого было целый год ждать? — удивился Семеныч.— А потом, люди Морды-то остались. А насчет того, что мозоли оттоптал... Знаешь, он многим здорово жизнь попортил, но отомстить вот так у этих людей ни денег, ни возможностей нет,— уверенно заявил он.

— Не скажи,— протянула я, вспомнив одно дело из своей практики.— Бывает такая ненависть, что изнутри человека сжигает: ему жизнь не в жизнь, он ни есть, ни пить, ни спать спокойно не может. Такой человек готов последнее с себя продать, но наскрести деньги, чтобы отомстить и вздохнуть свободно.

— Имеешь в виду — смертельный враг? — Семеныч задумчиво посмотрел в окно и начал поглаживать свою бритую голову — ему кто-то когда-то сказал, что массаж головы помогает думать. С тех пор он в трудную минуту начинал гладить себя по голове, чем вызывал у несведущих людей нездоровое любопытство и перешептывание.— Ну, если под таким углом смотреть, то есть такой человек. Свиридов Антон Иванович.

— Это бывший директор завода? — вспомнила я.

Но Солдатов молчал, потом закурил, забыв, что в пепельнице дымится его недокуренная сигарета.

— Да,— сказал он наконец.— Богданов же всегда в директорское кресло стремился влезть. Он ведь из грязи в князи вылез, из деревни глухой. Вот и рвался к жирному, сладкому куску. Только Иваныч место свое никому уступать не собирался, завод при нем хорошо жил. Он его через все мели и рифы провел и в самые нелегкие времена на плаву удержал. Рабочие в нем души не чаяли. У него и охраны-то никогда в жизни не было, водитель один. А Петровичу такая удача подвалила, что дочка с Мордой спуталась. Вот тот для отца своей любовницы и постарался. Для начала Иваныча в подъезде собственного дома крепко избили и сказали, чтобы с завода уходил. А он уперся —для него завод родной был, он здесь всю жизнь с мальчишек провел. Тогда они дочку Иваныча, Софочку, подловили и... Ну, поняла. Слава богу, выжила девчушка. Знали мы, чьих рук дело, а доказать ничего не смогли. А она у них с Сарой Исааковной одна, поздняя. Тут Иваныч сдался, и уехали они все в Израиль, куда их давно уже родственники звали. Вот это действительно единственный человек, который бы на все пошел, чтобы отомстить и за завод, и за себя, и за дочь.

— А сколько девочке сейчас? — спросила я.

— Дай подумать... В 93-м ей восемнадцать было, значит, 28 лет.

Мы с Михаилом переглянулись.

— Нет, Елена,— сказал он.— Я об этом первый раз слышу,— он задумался.— А что? Может быть...

— Вы о чем это? — очнулся от своих мыслей Солдатов.

— Семеныч, а как там Свиридов с семьей живет? Кто-то что-то об этом знает?

— Фомич должен знать. Это наш бывший караванный,— объяснил он мне.— Он сейчас у Станиславича работает.

— А если по-русски? А то абракадабра какая-то получается!

— Фомичев Сергей Петрович — он на сестре Свиридова женат. Они недавно туда погостить ездили и в конце мая вернулись. Он с Иванычем с детства дружил, в одном дворе выросли. А работал он у нас караванным капитаном и уволился как раз в тот день, когда Петровича, как барана, прирезали.

— А кто такой Станиславич? — продолжала расспрашивать я.

— Алексей Станиславович Кольцов, начальник Баратовского района водных путей и судоходства. А зачем тебе Фомич понадобился? — заинтересовался Семеныч.

— Затем, чтобы выяснить кое-что. Очень меня интересует, а не вышла ли там Софа замуж, и за кого? И кем и где сам Свиридов там работает? Так что с Фомичем мне и встретиться, и переговорить надо. Согласись, Михаил, что эго вполне реальная версия.

— Согласен,— кивнул он.— Но очень сомневаюсь, что Фомич будет с тобой вообще разговаривать. А уж о Свиридове тем более. Он, наверное, не один стакан на радостях принял, узнав, что Богданову башку снесли.

— Придумаю что-нибудь,— пообещала я.— А теперь вот что, уважаемые, кем бы ни был исполнитель, но он откуда-то очень хорошо знал, что и где на заводе расположено. Откуда?

— Елена, ты, видимо, не представляешь себе реального положения дел, но я тебе объясню. Внятно! — предельно серьезно заявил Солдатов.— Рабочие Богданова ненавидели. Люто! Неистово! Страстно! При Свиридове здесь около двух тысяч человек работало, а Богданов завод развалил и людей разогнал. Рабочие Свиридова уважительно Иванычем звали, а Богданова — барином. Чувствуешь разницу? Сейчас от тех двух тысяч меньше ста человек осталось. А ты знаешь, сколько человек спилось, без работы оставшись? Сколько людей руки на себя наложило от безысходности? Не знаешь? Вот то-то же! Когда стало известно, что Богданова грохнули, весь район праздновал так, как раньше и на Первомай не гуляли. Поняла? Нас с Михаилом на заводе не любят, крепко не любят, но, зная нашу историю со ссудами, понимают, что суетимся мы по долгу службы, а вот ты совсем со стороны пришла, чтобы за деньги найти того, кто за всех них отомстил, и вот этого люди уже совсем не поймут. Так что помощи нам, Елена, ждать не от кого. Даже если кто-то что-то знает, то никогда нам ни слова не скажет. А вот убийцу будут выгораживать как спасителя, освободителя и национального героя. Учти на будущее. А теперь, в свете всего вышесказанного, подумай, сколько человек, и очень охотно,— подчеркнул он,— могли объяснить убийце, где директорский кабинет расположен? И как туда ловчее попасть?

— Э-э-э, нет! — возразила я, оставляя без внимания его страстную и пространную речь — я и сама знала, что Богданов был редкостной сволочыо.— Серьезный человек на чужие рассказы полагаться не будет! Он должен был все сам осмотреть! Отсюда-вопрос: из новых людей на заводе никто не появлялся?

— Елена, о чем ты? Какие новые люди? Этим-то нечем зарплату платить,—засмеялся Михаил.

— А я, когда в прошлый раз приезжала, объявление странное видела: какие-то береговые матросы на завод требовались,— вспомнила я.

— А-а-а... — усмехнулся он.— Так они всегда требуются. Это такая должность, что охотников на нее мало.

— Так что, и не приходил никто? — я продолжала настаивать.

— Вряд ли,— пожал плечами Семеныч.— Но можно проверить. Пошли в отдел кадров, поточнее узнаем. А если Наумов приедет, нас позовут.

Мы все вместе прошли через турникет снова в вестибюль и зашли в маленькую комнатушку, окно которой, выходившее на Волгу, было сплошь заклеено от солнца старыми газетами. Там сидели пожилая женщина и молоденькая, пухленькая, какая-то вся очень уютная и домашняя девушка, почти девочка.

— Тамара,— обратился Солдатов к женщине.— Это Елена Васильевна. На все ее вопросы отвечать, как на наши, и даже подробнее. А это,— он кивнул на девчушку,— Оля Фомичева, Фомича внучка,— и спросил у нее: — Ты у нас сегодня последний день работаешь? — она только молча покивала головой.— Тоже к Станиславичу уходит,— объяснил он мне.

— Тамара, это вы вывешивали объявление, что на завод береговые матросы нужны? — спросила я, взглянула на разваливающийся стул, но все-таки рискнула и села.— Ну и что, приходил кто-нибудь?

— Да, как ни странно,— она кивнула головой.— 6-го числа, сразу же после обеда. Я его паспорт посмотрела и к Фомичеву отправила — береговые же в его подчинении.

— А как он выглядел, о чем и как говорил, чем интересовался, устроился он на работу или нет, и если нет, то почему? Иначе говоря, меня интересует абсолютно все,— спросила я, донельзя довольная, что оказалась права.

— Нет, устраиваться он не пришел. А выглядел он... Ну, лет двадцать пять -двадцать шесть, светленький. Я даже не знаю, как его описать. Он совершенно обыкновенный... Правда, вот только глаза у него красивые: серые-серые... А сказал он, что приехал погостить к своему товарищу, ему здесь понравилось, потому что он реку очень любит. Вот и хотел бы, пока тепло, временно у нас поработать.

— А пропуск ему выписывали? — вот сейчас все и прояснится, подумала я.

— Нет,— она смутилась.— Я просто вышла вместе с ним и на вертушке сказала, что это к Фомичу, его и пропустили.

Чаров недовольно хмыкнул, и я сердито глянула в его сторону, чтобы он не мешал — успеет еще порядок в своем хозяйстве навести.

— А паспорт старый или новый? И может, вы случайно что-нибудь запомнили?

— Знаете, запомнила, ведь к нам уже давно никто устраиваться не приходил. Кузнецов Иван Иванович, паспорт у него старого образца, а выдан был в Москве.

— Скажите, Тамара,— осторожно спросила я.— А вы внимательно документы посмотрели? Не было ли в них чего-нибудь странного?

— Вы имеете в виду, не поддельные ли они были? — улыбнулась она, а я кивнула.— Нет, Елена Васильевна,— уверенно заявила она.— Я всю свою жизнь в кадрах проработала и много чего повидала, поэтому заявляю вам совершенно определенно — паспорт был настоящий.

Тут в дверь заглянул какой-то парень.

— Федор Семенович, вы велели сказать, когда Николай Сергеевич приедет.

— Спасибо большое, Тамара,— сказала я, поднимаясь.

В дверях я повернулась, чтобы попрощаться, и увидела обращенный на меня серьезный, совершенно недетский, даже враждебный взгляд Оли Фомичевой.

— Ну вот и новый фигурант у нас появился! — спокойно сказала я, не собираясь сыпать соль на их раны.

— Да ни при чем здесь этот парень! — отмахнулся от меня Солдатов.

— Ты судишь по тому, что раз Тамара о нем рассказала, то не он убийца? Нет уж! Будем проверять, раз уж на него натолкнулись! — решительно заявила я и попросила Чарова: — Михаил, ты на нее кобелей не спускай, что она этого парня на территорию провела,— я бы за бесплатно тоже выкладываться не стала, тем более что, вопреки вашим прогнозам, держалась она довольно приветливо. А вот Оля Фомичева, в силу возраста, эмоции свои скрывать еще не научилась и смотрела на меня, в отличие от Тамары, как на классового врага, родовую вражду лелея.

— Брось ты, Елена,— махнул рукой Пончик.— Лелька и сердиться-то не умеет. Это же ватрушка, а не девчонка. Ей бы приготовить что-нибудь вкусненькое да пожевать. Когда Фомич свой день рождения на заводе отмечал, она такой стол накрывала, что закачаешься. Оторваться невозможно было.

— А у нее что, родителей нет? — спросила я.

— Почему это нет? — удивился он.— Есть, конечно, только они уже много лет за границей по контракту работают. А она здесь при бабке с дедом выросла. Хорошая девчонка, неиспорченная,— и улыбнулся: — Повезет кому-то!

Около двери в приемную по-прежнему стояли двое парней, и еще двое сидели внутри на диване. Манька-Анжела, должно быть, напропалую экспериментировала со своей внешностью, потому что волосы у нее сегодня были зеленые с несколькими желтыми прядями, а ногти — синие. При виде Чарова она обиженно поджала губы и отвернулась, а сам Михаил скривился, как от зубной боли.

— Один? — спросил Солдатов у нее, кивнув на дверь.

Манька даже ответить не соизволила и, демонстрируя крайнюю степень негодования, только небрежно повела пальчиком в сторону двери — идите, мол.

В кабинете расплывшийся в кресле пьяный Наумов старательно пытался придать себе трезвый вид. Увидев меня, он заулыбался.

— А-а-а, передумала?

— Да,— сказала я, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.— Но могу передумать еще раз. Хочешь?

Он с трудом оторвал руку от подлокотника и помотал ею, видимо, это должно было означать — нет.

— Сколько? — он имел в виду мой гонорар.

Я не собиралась посвящать Михаила с Семенычем в свои дела, поэтому подошла к столу, написала цифру в долларах на листке бумаги, показала Наумову и сказала:

— Аванс.

Он сосредоточился, разобрал сумму и кивнул. С трудом поднявшись, он ушел в комнату отдыха, повозился там и, вернувшись, протянул мне сложенную вчетверо газету. Я приоткрыла ее и провела ногтем по краю банковской упаковки — вроде все нормально.

— Не доверяешь? — Наумов хотел укоризненно покачать головой и чуть не свалился, но удержался на ногах.— И правильно! — неожиданно заключил он.— Чего тебе еще надо?

— Доверенность на представление интересов завода.— Да... Таких клиентов у меня еще не было.

Наумов, успевший добраться до кресла, снова кивнул и сказал:

— Мишка, подготовь, чего надо.— Чаров пошел к двери, но тут Наумов окликнул его: — Мишка, ты когда Маньку к Власову отвезешь? Она мне уже плешь проела со своими истериками,— и пьяно пожаловался мне: — Бью — не помогает! — и он снова обратился к Чарову.— Ты ему скажи, что я заплачу. А не хочет по-доброму, так мы и по-другому можем.

— Между прочим, Власов — брат Матвея,— небрежно бросила я, глядя на Наумова и делая рукой знак Михаилу, чтобы он шел заниматься делами.— Ты хочешь с Матвеем бодаться? Из-за Маньки?

— Ты что, серьезно? — от такой новости он даже заметно протрезвел.— Не-е-е, обойдется. Что я, дурак, что ли? — и бросил Солдатову: — Позови, кто там из мальчиков в приемной. Пусть зайдут.

В кабинет вошли двое сидевших в приемной охранников.

— О! — тыча в них пальцем, сказал Наумов.— То, что надо. Это Малыш и Карлсон,— объяснил он мне и обратился к ним, тыча пальцем уже в меня.— В ее распоряжение. Будете делать, что скажет, и джип возьмите, чтобы не хуже, чем у других, было.— Те молча кивнули, посмотрели на меня и вышли.

Он что же, Матвею собирается подражать, подумала я, села около стола для заседаний, закурила, стала присматриваться к Наумову, и оказалось, что он не так пьян, как притворяется. Думать мне никто не мешал — Солдатов тихонько сидел на стуле, а Наумов якобы задремал.

А что я знаю о Николае Сергеевиче Наумове? Ведь в папке о нем ничего нет. Судя по тому что Морда держал его при себе, он не дурак — таких у Морды не водилось. Да и сам Мордовин, несмотря на то что действительно был психопат и наркоман, дураком не был, иначе не смог бы подмять под себя все мелкие группировки и контролировать потом половину самого большого в Баратове района. И райотдел такое положение вещей, откровенно говоря, устраивало: лучше иметь двух постоянно конкурирующих между собой авторитетов, каждый из которых не прочь подставить соперника, проще говоря просто сдать при случае, чтобы выторговать себе некоторые временные поблажки, чем одного крупного, который станет настоящим хозяином района. Семеныч сказал, что Гадюка был у Морды на подхвате. А если хорошенько вдуматься в смысл этого слова, то Наумов действительно после смерти Морды подхватил и группировку, и шалаву Лариску с девчонками, а теперь и все, что осталось после богдановской семьи, а директорчик нахапал для своей семейки немало. Не его ли рук это дело? И то побоище в сауне — ведь змеям чувство благодарности неведомо,— и все многочисленные трупы сейчас? Нужно будет о нем все как следует выяснить. Может быть, мы с Михаилом и Пончиком за деревьями леса не видим? С самим Наумовым разговаривать бесполезно... Пан? Но соваться к нему сейчас не следует. Ладно, подожду.

Тут появился с отпечатанной доверенностью Чаров, Наумов подписал ее, шлепнул печать, и мы вернулись в кабинет к Солдатову.

— Уважаемые! Интересные мысли мне в голову пришли. Не желаете выслушать? — и я рассказала им о своих предположениях.

Солдатов крепко задумался, гладя себя по голове, и по его виду было видно, что он размышляет — говорить или не говорить, но потом он решился:

— Насчет Морды и роли Наумова в группировке ты, Елена, права. На подхвате не на подхвате, но последнее время руководил группировкой именно Гадюка, потому что Морда был уже совсем, как теперь говорят, неадекватный.

Делал он это потихоньку, в глаза не лез, не наглел, а когда все ниточки к рукам прибрал, то договорился с Дьяком. Знаешь, кто это? — он посмотрел на меня, и я кивнула головой — это был второй авторитет, контролировавший Пролетарский район.— Пообещал ему, что в легальный бизнес уйдет, а район ему оставит. Дьяк исполнителей из Казани вызвал, они-то Морду с ближним окружением и расстреляли тогда в сауне и в тот же вечер уехали. Но к убийствам Богдановых он, я думаю, да и Михаил, наверное, со мной согласится, непричастен — невыгодно ему это. Ты же слышала, что Петрович на ладан дышал и собирался официально все оформить, чтобы Наумова вместо себя оставить, а Ритка, Лариска и Толька никогда бы в заводские дела вмешиваться не стали, вот и получалось, что заводом командовал бы Николай. А теперь ему нужно полгода ждать, чтобы в права наследования вступить. Да и скандал вокруг завода такой поднялся, что не скоро утихнет и вполне может отпугнуть тех очень-очень солидных людей из Москвы, которые собирались сюда вложиться. И потом, зачем ему тогда было тебя приглашать? Это во-первых. А во-вторых, чего же он тогда сейчас сам от страха трясется?

— Да, прав ты,— согласилась я.— И я сюда как-то не вписываюсь, и мотив не просматривается. Значит, пока у нас есть только Свиридов и Кузнецов и благодаря последнему повод встретиться с Фомичем — парнишка-то с ним то ли разговаривал, то ли нет, а тема для беседы имеется, а там постараюсь и на Иваныча свернуть,— сказала я и посмотрела на часы.

— Давайте пообедаем, что ли? — предложил Семеныч, правильно поняв мой взгляд.— Тут недалеко кафешка приличная есть, готовят неплохо. Поехали!

Когда я вышла на улицу, около моей «девятки» стоял черный джип «Мерседес», а рядом с ним — два парня, которых приставил ко мне Наумов.

— Елена Васильевна,— обратился ко мне тот, что постарше, когда я подошла.— Меня зовут Карлсон, а это,— он показал на молодого здоровущего верзилу,— Малыш. Перепутать сложно, правда? — он улыбнулся.— Вы будете на своей машине ездить, а мы за вами, или в нашей машине? Как вам удобнее?

— Ребята, честно говоря, мне удобнее вообще без вас. Не привыкла я, чтобы около меня посторонние крутились, когда я делом занята. Может быть, так договоримся: я вам позвоню, когда вы мне понадобитесь, и вы подъедете. Как? — попробовала я отбиться от них.

Они дружно замотали головами.

— У нас приказ, поймите правильно,— сказал Карлсон.— А насчет того, что мы крутиться будем, так еще неизвестно, с чем вам столкнуться придется, может, мы вам еще очень даже пригодимся.

— Ладно. Тогда будете ездить за мной. А я постараюсь абстрагироваться...

— Абстра... чего? — спросил Малыш.

— Абстра... того,— ответила я ему и рассмеялась.— Постараюсь представить, что за мной никто не следит.

— Вы ошибаетесь, Елена Васильевна,— опять улыбнулся Карлсон.— Мы вас охранять приставлены, и не более того.

В таких случаях я привыкла иронично смотреть на собеседника поверх очков, но сейчас их на мне не было и вид мой показался им, наверное, донельзя глупым. Что ж, буду переучиваться жить, надо же когда-то начинать, вот пусть сегодняшний день и будет первым.

В кафе действительно готовили неплохо. Мы втроем сидели за одним столиком, а парни — за другим, неподалеку. Обсуждали мы, естественно, объединившее нас дело.

— Михаил, а не попробовать ли тебе через своих бывших коллег выяснить, как там Свиридовы в Израиле живут, а? На тот случай, если вдруг завтра Фомич пошлет меня по широко известному адресу,— предложила я.

Чаров согласно кивнул, а Солдатов подумал и сказал:

— А направлю-ка я людей в тот двор, где Иваныч жил. Может, они с кем-то из соседей переписываются? Да и с женой Фомича тоже поговорить не помешало бы.

— Кстати, а вы заметили, что все убийства совершенно бесшумные: все эти стрелки, удавки, секир-башка? — я посмотрела на мужчин.— Перестрелять-то их было намного проще.

Чаров с Солдатовым переглянулись.

— Вы чего? — удивилась я.

— Да это мы насчет бесшумности,— сказал Семеныч.

— То есть? Я что, не права?

— Понимаешь,—помявшись, сказал Чаров.— Лариску-то как раз очень громко убрали.

— Так что же вы молчали? Рассказывайте! — потребовала я, но они в один голос отказались.

— Тебе обед понравился?

— Да, все было довольно вкусно. Но при чем здесь это?

— А при том,— совершенно серьезно сказал Солдатов,— что пусть он на месте и остается.

— Да что я вам, кисейная барышня, что ли? Семеныч, ты случайно не забыл, что я у тебя же в райотделе восемь лет проработала и крайне сомнительно, что меня теперь чем-то удивить можно. Так что не выдумывайте и говорите! — возмутилась я.

— Лена,— нагнувшись ко мне, тихонько сказал Чаров.— На всякий случай туалет вон там — дверь за колонной видишь? Если будет плохо, то вскакивай и беги туда.

— Да вы что, до мата меня хотите довести? — чуть не заорала я.— Вы будете говорить или нет?

— Что делать, если на тещу напал тигр? — спросил Михаил у Солдатова.

И Семеныч тут же ответил:

— Сам напал, пусть сам и выкручивается! — Он откашлялся и, пригнувшись ко мне, сказал: — В общем, так. Ее сначала оглушили, а потом эргэдешку в нее вогнали и взорвали, она потом еще два часа жила. Но, кто это сделал, она не видела — сзади ударили.

Я представила себе эту картину и... Когда я сине-зеленая вернулась из туалета, они только молча отвели глаза. А я выпила немного минералки, закурила и, почувствовав, что немного успокоилась, сказала:

— Иваныч. Хоть дерись, это он. Больше некому. Не своими руками, конечно, но он — все же с Лариски началось. Если бы она с Мордой не связалась, то жили бы Свиридовы себе в Баратове и горя не мыкали. Видимо, Фомич приехал к ним в гости, рассказал, до чего Богданов завод довел, вот в Иваныче и взыграло ретивое. Как?

— Причастность Свиридова к этим убийствам не есть факт,— покачал головой Михаил.— Случаев, аналогичных Ларискиному, было несколько. В том числе и в нашей области. Приехал один контрактник из Чечни, ну и привез несколько сувениров на память. А как узнал, что его жена здесь погуливала, так и обошелся с ней аналогичным манером. Поэтому насчет Свиридова — вилами по воде писано. Хотя исключать такое тоже нельзя.

— Послушайте, а Лариска от Наумова гуляла? Чем черт не шутит, может быть, мы ищем сложности там, где их нет.

— Что значит «гуляла»! — возмутился Семеныч.— Она по-другому жить вообще не могла! Это при Морде она не рискнула бы мотаться. А Наумов для нее был существо чисто декоративное, вроде оборочки на платье.

Страницы: «« 4567891011 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Затерявшись во времени и поселившись на окраинах Киевской Руси XII века, наши герои не только сумели...
Цветоводство как отрасль растениеводства базируется на принципах современной биологии. Биологической...
Цветоводство как отрасль растениеводства базируется на принципах современной биологии. Биологической...
Цветоводство как отрасль растениеводства базируется на принципах современной биологии. Биологической...
Цветоводство как отрасль растениеводства базируется на принципах современной биологии. Биологической...
Цветоводство как отрасль растениеводства базируется на принципах современной биологии. Биологической...