Счастливо, Ивушкин! Токмакова Ирина
— Когда это я трусил? — обиделся он. И напрасно обиделся. Потому что в этот раз ему было страшно.
— Похоже, и правда у этого оврага дна нет, — заметила Луша.
— Похоже, — согласился Ивушкин.
— Что же это за мост такой, я пока никакого моста не вижу. А ты?
— И я не вижу. Я думаю, Луш, может, его и вовсе нет, может, это так только говорится.
— А на самом деле?
— А на самом деле перепрыгивать придется. Да широко-то как! Ты видела, как камешек полетел? Видала?
Ивушкин заглянул в овраг и поежился.
— Как же нам его перепрыгнуть?
— Ты и не пытайся, Ивушкин. Ты на меня садись. Я вот только немножечко постою, вспомню, как я рядышком с мамой на сладком лугу жеребеночком паслась, а потом разбегусь да вместе с тобой и прыгну. Я перепрыгну, ты не бойся. Сейчас. Сейчас.
— Ах, нет, нет, милые мои, зачем же так рисковать? — сказал кто-то над ними голосом приятным, мелодичным, и прямо откуда-то с высоты, с неба, что ли, к ним спустился… некто.
Кто именно, трудно было определить. Он походил на человека, но был расплывчат, воздушен, прозрачен, то опускался на траву, то покачивался в воздухе.
— Мы не знакомы, но это не важно. Мы познакомимся. Нет, мы обязательно подружимся. Я — Развигор. Я — прохладный ветерок. А Развигор — это мое имя. Вы недавно прибыли? Я обожаю новых людей, новых зверей, новых друзей, новые впечатления. Вы мне очень нравитесь. Просто невероятно как. К тому же вы так странно, так обаятельно, так необычно тикаете. Вы оттуда, где есть время?
«Развигор? — мелькнуло у Ивушкина в голове. — Я вроде бы такого имени не слышал, а?»
«Кто-то что-то про него говорил, — подумала Луша. — Или нет? Чтото не помню».
Развигор был легок, он так приятно улыбался, так приветливо помахивал руками.
«Кого только тут не встретишь», — подумал Ивушкин.
«А он такой приятный», — подумала Луша.
Развигор продолжал:
— Вам надо перебраться через овраг? Я вам помогу!
— Вот спасибо! — сказала Луша.
— Я вам обязательно помогу. Однако не сразу. У меня самое что ни на есть гостевое настроение. И я вас приглашаю к себе в гости.
— Луш, мы не пойдем, — ответил Ивушкин, обращаясь почему-то к Луше, а не к приглашавшему их Развигору.
Что-то Ивушкину с самого начала не нравилось в нем. А Луше, напротив, он казался очень милым и приятным.
— Правда, мы спешим, — сказала Луша нехотя.
— Далеко?
— Нам надо найти пропавшего лосенка. Может, ты знаешь, как его быстрей найти? Раз ты ветер, должен везде летать, — сказал Ивушкин.
— Ну, конечно. Я все знаю. Все расскажу. Во всем помогу. Только сначала ко мне. Перекусить. Отдохнуть. В скромный мой домик.
«Скромный домик» оказался большим домом, сплетенным из ивовых ветвей. Ивовые кусты были посажены большим квадратом, ивы были живые, ветки были покрыты душистыми зелеными листьями. Ветки, переплетаясь, образовывали стены с дверными и оконными проемами, в которых поблескивали голубые прозрачные стекла. Дом был веселый, красивый, в него хотелось войти.
Как только Развигор и оба его гостя приблизились, листья на стенах приветливо зашелестели: «Входите, входите, добро пожаловать». Двери сами собой распахнулись, и Развигор не то вошел, не то влетел в них, указывая дорогу.
Как только Развигор скрылся в доме, Ивушкин сказал:
— Луша, ну зачем мы сюда идем?
Он замешкался у порога. Его не пускало внутрь какое-то неприятное чувство. Но Луше так понравился шелестящий домик и его любезный хозяин, что она и слушать ничего не стала. И куда только подавалась ее постоянная рассудительность?
— Ивушкин, но ведь Развигор обещал нам помочь.
— Мне что-то не верится…
— Когда еще в жизни удастся побывать в гостях у ветра? В городе, что ли, ты его встретишь?
Луша не вполне убедила Ивушкина, но продолжать топтаться у порога было неудобно, и они вошли. Луша — осторожно ступая, Ивушкин — нехотя переставляя ноги. И оказались в мило обставленной комнате.
— Располагайтесь, располагайтесь, — просил их Развигор.
В комнате был постелен пушистый зеленый ковер, стояли мягко пружинящие, застланные ворсистым зеленым бархатом- а может, это был мох? — диваны.
Луша смутилась. Она не привыкла к такой обстановке. В ее дворе, в стойле, было значительно проще.
— Не смущайтесь, будьте как дома.
Развигор вылетел из комнаты, влетел обратно, поставил перед Ивушкиным два бокала и блюдо с ягодами.
— Угощайтесь. Роса, березовый сок. Земляника. Ведь там, откуда вы прибыли, принято есть.
Опять вылетел. Мгновенно вернулся. Поместил перед Лушей огромное блюдо с овсом.
— Овес дикорастущий, уж извините. Но отборный, отборный, уж поверьте, очень высокого качества, вполне достойный вас. Кушайте и рассказывайте. Мне так интересно. Так интересно все про вас узнать.
Ивушкин из вежливости ел ягоды. Есть в общем-то не хотелось. Как они потом вспоминали, в «Нигде и никогда» они ни разу не только не испытали голода, но даже аппетита не почувствовали. Луша аккуратно прихватывала с блюда овес, неспешно его пережевывала и рассказывала Развигору все их беды и приключения. Развигор слушал. Вроде бы внимательно. Но иногда перебивал Лушу своими замечаниями, которые, казалось бы, никакого отношения к ее рассказу не имели. Они касались только самого Развигора, он не упускал случая, чтобы что-нибудь не сообщить о самом себе.
Луша рассказала ему о том, какие беды ей сулит переезд Ивушкина в город.
— А вот я, — сказал Развигор, — я так люблю переезды. Я тогда от одного только любопытства к новому становлюсь еще легче, еще прохладнее.
И он засмеялся и украдкой поглядел на себя в зеркало.
Белый, легкий, то вдруг — розовый, расплывчатый, улыбчивый, прохладный, красивый. Он самому себе очень нравился. И ему очень нравилось нравиться.
Он всячески старался, чтобы хорошее впечатление о нем усилилось и укрепилось.
Луша все рассказывала. А Развигор кивал и время от времени вставлял замечания, каждое начиналось со слов: «А я».
Когда Луша кончила свой рассказ, он задумался, потом сказал:
— Я, пожалуй, знаю, где вам искать лосенка. Это наверняка дела птицы Гаганы. Она не очень-то добра.
Развигор вздохнул.
— За темным полем есть неодолимый дуб. А под тем дубом растет трава улови-ветер. Это ее Гагана там посеяла. Добыла где-то за горами, за долами, принесла в клюве — и посеяла. Мы-то с этой травой враги. Она никакому ветерку подуть не дает — ловит. И всякого, кто ни подойдет, ловит. И держит цепко — не вырвешься. Несимпатичная трава, ничего не скажешь. Ах уж эта Гагана! Клюв у нее, вы слыхали, медный, а когти — железные.
— Что это, вертолет, что ли? — буркнул Ивушкин.
— Я вашей шутки не понял, — ласково отозвался Развигор.
— Ивушкин, тут тебе МАЗов и КамАЗов нет, не забывайся, — оборвала его Луша: она боялась, что Ивушкин обидит обходительного хозяина.
— А как мы через овраг перейдем? — сурово спросил Ивушкин. — Мы никакого моста не увидели. Хотя и не трусили.
— Ах, да не беспокойтесь. Все уладится, — уверил их Развигор. — Я непременно вас переправлю.
— Вот видишь, Ивушкин, — сказала Луша с упреком в голосе. Мол, обрати внимание на то, как он заботлив и мил.
— Ну, тогда пошли скорее к оврагу, — попросил Ивушкин.
— Что вы, что вы, и слышать не хочу! — закричал Развигор. — Вы у меня еще так мало погостили! Погостите еще, прошу вас! Сейчас я вам покажу свой сад.
Высокая дверь сама открылась и выпустила их в сад.
Батюшки мои! Каких тут только не было деревьев! И самые обычные, известные Ивушкину, и те, которые он знал из книг, а были и такие, каких ни в книжках, ни в кино, ни по телевизору Ивушкин ни разу не видал.
— Нравится? — спросил Развигор. Луша усиленно закивала.
— Это моя скромная коллекция деревьев. Я коллекционирую деревья, понимаете?
— Откуда вы их берете? — спросила Луша.
— Ах, да по-разному, по-разному, — отвечал небрежно Развигор. — За некоторыми далеко пришлось летать самому. А некоторые дарят, дарят друзья, ветерки, ветерочки, добывают в дальних странах и дарят, — он неопределенно покрутил рукой в воздухе, отчего обоих обдало прохладным, пахнущим молодыми листьями ветерком.
— Не хотите ли отдохнуть? Вот тут шелковый гамак, — предложил он Ивушкину, — а тут, пожалуйста, свежее, душистое сено.
— Ивушкин, а? — взглянула на Ивушкина Луша.
— Нет, Луш, — сказал Ивушкин жестко. — Нам надо найти лосенка. Мы же обещали! Нам необходимо идти.
— Что ж, — без особой радости согласилась Луша.
Ей казалось, что все-таки Развигор поможет им перебраться через овраг, и поможет найти лосенка, и вообще, что он друг, и даже очень надежный.
Но она ошибалась. Она очень даже ошибалась. И надо было хорошенько слушать, когда умный Вихрений с самого начала предупреждал: «Только не верьте Развигору», и не надо было торопиться, а лучше прислушаться повнимательнее, когда добрый усталый Нотя крикнул им вслед: «Только не верьте Развигору!»
Тогда бы они сразу его поняли. Он был незлой, симпатичный, но такой неверный, такой ненадежный! Но они не прислушались. За это им пришлось пережить печальное разочарование. Потому что дальше было так.
Глава седьмая
Бездонный овраг и поющий лес
Развигор только дунул, только дохнул легким, прохладным, душистым дыханием, и — пожалуйста — они снова оказались возле бездонного оврага.
Ивушкин глядел на тот берег с тоской. Что ни говори, а страшно…
Луша подняла глаза на Развигора. Развигор улыбался.
— Прощайте, — сказал он вдруг. — Вряд ли мы с вами когда-нибудь увидимся.
Луша мотнула головой:
— То есть как это «прощайте»?
— Ты же обещал нам помочь перебраться через овраг! — вознегодовал Ивушкин, забыв в сердцах, на «вы» или на «ты» надо говорить с прохладным ветром.
— В самом деле? — рассеянно спросил Развигор.
— Вы что же, нас прямо тут и бросите одних? — удивилась Луша.
— Ну, почему же брошу. Я просто удалюсь. По своим делам.
— А как же мы? Как же я? Ты же сказал… Вы же сказали… Ты обещал помочь. Это… это что… неправда? Ты нас обманывал?
— Ну, почему же. Когда я говорил, я так чувствовал. Так думал. Там.
— А здесь?
— Здесь — нет.
— Как же так может быть?
— Переменился. Выдохся. Охладел. Я же прохладный ветер.
И действительно, тут же повеяло прохладой, Ивушкину показалось, что он мерзнет. Лушина грива разлетелась по ветру. Возникло такое чувство, будто разом настала осень. Но нет. Никаких времен года не случается в стране «Нигде и никогда». Это просто Развигор взвился в небо и исчез. Истаял.
Луша стояла понуро, молчала. Ивушкин тоже как-то не сразу пришел в себя. Но он был не так потрясен предательством Развигора, потому что тот ему чем-то сразу не понравился.
— Ивушкин, — сказала Луша грустным голосом, — Ивушкин, возьми-ка ты в руки хороший прут!
— Это еще зачем?
— Отстегай свою глупую старую лошадь!
— Да ладно, Луш!
— Отхлещи ее, чтобы неповадно было доверяться тому, кому верить нельзя. Боюсь, никогда мы через этот овраг не перейдем. Никогда. Я сделалась какая-то слабая. Мне страшно.
Они долго молчали, и казалось, этому молчанию не будет конца. Как же им быть? Развигор обещал им помочь, так их уверил в своей дружбе… А теперь что? Вот снова стоят они над крутым склоном, совершенно беспомощные. И никакого моста и в помине нет, а там где-то пропадает маленький лосенок Люсик, и плачет, и волнуется, и ждет бедная его мать с переломанной ногой.
— Луш, хватит так стоять, надо что-то делать! — встрепенулся наконец Ивушкин.
— И то, хватит, — сказала Луша уже другим, бодрым голосом. Помогать нам некому. Мы с тобой, бояться не будем.
Ивушкину при этих словах показалось, что в душе его страх перед оврагом отступает, а его место занимает злость на Развигора и желание не зависеть от такого неверного, ненадежного существа. И по мере того как исчезал страх, проступали очертания моста, точно он сам собой наводился через овраг. Вот одна легкая дощечка. А вот рядом — вторая. Вот увиделась и третья. Выросли тонкие перильца. Светлина сказала правду. Мостик стал ясно виден, как только ими овладели решимость и отвага.
— Видишь, Ивушкин, видишь! — обрадовалась Луша. — Никогда не надо падать духом! А ну-ка, быстренько садись на меня верхом и зажмурься. У тебя от высоты может закружиться голова.
— А ты как же? — спросил Ивушкин.
Но Лушины копыта уже твердо и уверенно стучали по дощечкам. Они благополучно перебрались на другую сторону бездонного оврага. Деревья на этой стороне росли часто-часто. И был густым кустарник и подлесок. Солнечные лучи проникали сюда с трудом и казались тоненькими, редкими, косо натянутыми между небом и землей золотыми нитками. Лунные и звездные лучи не проникали совсем.
Шелест этого леса был особенный, сначала раздавался просто шорох, и все, а потом из него, как деревья из тумана, начинали выступать слова, после они снова погружались в шорох и становились непонятными.
— Луш, слушай.
Луша прислушалась.
— Ивушкин, по-моему, деревья поют.
— Но только не всегда понятно. Иногда просто шелестят, и все.
Они оба затаили дыхание и прислушались.
— Слышишь, Ивушкин, слышишь, вот опять — шелест превращается в слова!
И действительно, Ивушкин различил слова странной песенки:
- Под алою аркой зари
- Ты стой и тихонько смотри,
- Как входит в ворота
- Таинственный кто-то,
- Ты стой и тихонько смотри.
- Приносит он солнечный блеск,
- И шорох, и шелест, и плеск,
- И грустные звуки,
- И песни от скуки,
- И шорох, и шепот, и плеск.
Потом звуки песенки стали затихать, слова забормотались и перешли в шелест листьев, а потом стали опять понемногу превращаться в слова, еще чуднее прежних:
- А в правом кармане его
- Решительно нет ничего,
- Ни шепота ели,
- Ни песни, ни трели,
- Решительно нет ничего.
- Там в правом кармане дыра,
- Большая, как лисья нора.
- И в ней, точно в бездне,
- Все тут же исчезнет
- Такая уж эта дыра!
Потом опять листья зашелестели неразборчиво, и снова зазвучали слова:
- Когда ты отправишься в путь,
- Ты песенку эту забудь.
- В дороге она
- Совсем не нужна,
- Ты песенку эту забудь!
И потом снова песня перешла в шелест, и Луша с Ивушкиным почувствовали, что они не запомнили из этой песенки ни единого слова.
— Луша, — сказал Ивушкин, когда песенка уже больше не возобновилась, — через овраг-то мы с тобой перебрались, но ведь нам еще темное поле надо перейти. А где оно?
Да, вот вопрос! Поля никакого не было, вокруг были одни только поющие деревья. Рядом рос малюсенький невзрачный кустик. Он не пел. Стоял молча. Поэтому Луша решилась обратиться к нему.
— Послушай, дружочек, — сказала она. — Ты не смог бы нам объяснить, как нам пройти к темному полю?
Кустик заметно испугался.
— Ой, а зачем вам? Говорят, там темно и страшно. Правда, я сам не видел.
— Нам нужно перейти через поле, — сказал Ивушкин.
— Ой! — опять ойкнул маленький куст. — А вы не боитесь?
— Нет, — отрезала Луша. — Так знаешь ты или не знаешь, как туда пройти?
— Надо идти по тополям.
— Лошади не умеют ходить по деревьям, — сказала Луша, и к ее голосу приметалась капелька огорчения.
— Да нет, — успокоил кустик. — Я не это хотел сказать. Просто от тополя к тополю. По стволам. Они выходят к темному полю. От них я про него и слыхал.
— Ах, вот что.
Луша немного успокоилась, вдохнула воздух своими мягкими влажными ноздрями, повела головой.
— Вон там, Ивушкин. Вот оттуда пахнет горьковато-сладковатым тополиным духом. Ты устал? Пойдешь или поедешь?
— Не устал я, Луш. Я пойду рядышком.
И они двинулись на тополиный запах.
Один большой тополь действительно рос неподалеку, он тут же им указал, куда идти дальше, а там второй тополь направил их к третьему, третий к четвертому, и так тополя передавали их «из рук в руки», пока не кончился поющий лес и они не очутились на опушке. Последний тополь махнул веткой, указывая направление. Они в этом направлении и собрались идти, но только успели шагнуть, как вдруг точно кто-то мгновенно выключил солнце, и луну, и звезды, и сделалась кромешная слепая темнота. Вроде бы даже стало холодней.
— Луша, ты где, Луша? — забеспокоился Ивушкин.
— Здесь я, подойди ко мне, Ивушкин.
Ивушкин подошел, нащупал рукой теплый Лушин бок, ухватился за гриву.
Вдали пробежало несколько огоньков. Один, другой, третий. Но они ничего не осветили, и от них стало как-то тоскливо. Ивушкин вспомнил, что говорила Светлина. Это, видно, и были блуждающие огни. Но почему они? Разве Луша и Ивушкин, отложив свои дела, отправились на поиски Люсика не со светлым чувством?
— Луш, разве это плохо, что мы пошли лосенка искать?
— По-моему, нет, — ответила Луша задумчиво.
— Почему же тогда мелькают эти тоскливые огоньки?
Луша не успела ответить, потому что по полю пробежал слабо мерцающий луч.
«Как прожектор в кино про пограничников», — подумал Ивушкин.
Луч дрогнул, остановился, приблизился к земле и улегся спокойно, высветив дорогу, которая перерезала поле прямо поперек.
— Ивушкин, — сказала Луша. — Никогда не надо падать духом раньше времени. Вот и дорога. Ну, садись верхом, и поехали.
Ивушкин забрался Луше на спину, и они двинулись вперед — по голубоватому лучу.
Это был хороший, добрый луч, он в конце концов привел их туда, куда надо. И все в конце концов получилось неплохо. Потому что дальше было так.
Глава восьмая
Люсик
Казалось, темному полю не будет конца. Они все шли и шли, вернее, шла Луша, а Ивушкин сидел у нее на спине и вглядывался, вглядывался. Никогда в жизни не встречал он такой темнотищи. Даже когда однажды в Худяках в клубе погас свет на фильме «Карлсон, который живет на крыше», так в зале какое-то все-таки было мерцание света от человеческих рук и лиц. А потом кто-то зажег спичку. А тут — ну ничего, ничегошеньки не видно вокруг, точно совершенно ослеп. Ивушкин так бы и решил, да глаза его все-таки различали луч, лежащий вдоль всей длины дороги.
И вдруг луч света погас. Луша остановилась, точно у нее на каждой ноге было по хорошему тормозу и кто-то на них сразу сильно нажал. И тут же впереди они увидели дубовую рощу. В небе опять, как и прежде, светили солнце, луна и звезды.
— Луша!!!
— Ивушкин!!!
Они закричали оба разом, потому что оба одновременно увидели за невысокой дубовой порослью огромный дубище. Комель у него был такой широченный, что если бы Ивушкин и его друг Валька взялись бы за руки, а один из них взял бы Лушу за уздечку, а другой за хвост, все равно им бы этот дуб не обхватить, а если бы на помощь пришли бы еще и папа с мамой, так и то — сомнительно.
Крона дуба раскинулась над всем лесом, точно дуб разметал руки в желании всех защитить и загородить от ему одному известной опасности.
— Луш, это он, — сказал Ивушкин.
Этот дуб внушал ему трепет.
— Он, — сказала Луша. — Неодолимый дуб.
— Где же нам Люсика искать, как ты думаешь?
— Подойдем да у дуба и спросим, — предложила Луша.
Ах да! Ивушкин иногда забывал, что в этой стране все живое — даже кустик, даже самая малая былинка — все умеют говорить.
Они подошли к высоченному дубу и посмотрели вверх. Но спросить ни о чем не успели. Что-то захлестнуло им ноги, опутало, и они разом упали. Оба тут же попытались вскочить, но снова упали и в чем-то так запутались, что не могли и пошевелиться.
— Луша, Луша, что меня держит? — в испуге крикнул Ивушкин. — Я не могу шелохнуться, Луш!
— Ивушкин, и я не могу, и меня что-то держит. Тебе не больно?
— Нет. Только коленку ссадил немного. Что это, что в нас вцепилось, ой, Луша!
Луша дернулась, но опять не смогла выпутаться и встать и не знала, что ответить Ивушкину. Что-то прочно держит. А что? Было очень неудобно и, прямо сказать, жутковато.
Вдруг кто-то не очень громко произнес:
— Встать и не пытайтесссь!
— Кто это говорит, Луш?
Но ответила Ивушкину не Луша.
— Трава улови-ветер. Я вассс поймала, я вассс не отпущу.
Трава? Так это трава их так опутала? Луша немного успокоилась. Ну, с травой-то уж они как-нибудь справятся!
— Отпусти сейчас же! — сказала Луша. — Ты ветер лови, а мы никакой не ветер, как ты легко могла и сама заметить.
— Ветер, — сказала трава. — От всякого идущего, летящего, бегущего делается ветер. И я его ловлю.
Луша пыталась освободиться, перекусывая стебли травы. Но не тут-то было! Потому что сразу же вырастали новые, и опутывали, и держали цепко.
— Что же ты собираешься с нами делать? — осторожно спросила Луша.
— Ничего, — засмеялась трава. — Держать. Чтоб от вас не было ветра.
— А дальше что?
— Дальше прилетит хозяйка. Она и решит.
— А кто такая?
— Черная птица Гагана.
— Гагана!
И они, значит, будут лежать здесь спутанные, пока не прилетит эта злая птица! И они не успеют разыскать Люсика, и вообще, что ж это будет! Что же будет?
Отчаяние охватило обоих.
Вдруг послышался чей-то низкий, глухой голос. Это говорил неодолимый дуб, обращаясь к траве:
— Не мешало бы тебе быть поосторожнее.
Ивушкин и Луша прислушались.
— С какой ссстати? — прошипела трава.
— Ас такой, что если ты их будешь долго держать, ты превратишься в сено.
— Что такое сссено?
— Это мертвая трава.
— Замолчи сссосед. Я ссслышала про это. Но ведь в нашей ссстране всссе всссегда живы.
— Именно. Но разве ты не слышишь? Тик-так. Это идет время. Оно-то тебя и высушит, если ты их не распутаешь и не отпустишь. Это пришельцы. И они принесли с собой тик-так — тень времени. Ты рискуешь превратиться в сено.
— Ты шутишь? — спросила трава, все еще не веря.
— Нисколько, — решительно сказал дуб.
Тогда травяные путы начали ослабевать, ослабевать, крепкие стебли травы улови-ветер разошлись в стороны, и Ивушкин с Лушей смогли подняться.
— Косилки на тебя нет, — проворчала Луша сердито.
Читать бесплатно другие книги:
