Молодость (сборник) Сегал Михаил

1

Следующий день был очень длинный. Самый длинный в жизни Лики.

Рано утром она проснулась и пролежала, почти не двигаясь, полчаса, а может, час. Светало, но ночной холод задержался в комнате, было лень встать и закрыть форточку. То ли живот болел, то ли грустно было – непонятно. В общем, это был странный час. Наконец она поднялась, прокралась на цыпочках мимо дедушкиной постели в душ, а потом решила приготовить завтрак.

Трамваи уже вовсю звенели, но дедушка прожил здесь много лет и спал под этот шум «как убитый». Ровно в полвосьмого он встал безо всякого будильника. Зная чудеса его режима, Лика подготовила все заранее, нарезала хлеб, вытащила масло из холодильника, а без одной минуты восемь разбила два яйца на нагретую сковородку. Дедушка «вышел к завтраку» опрятно одетый и улыбающийся.

– Волнуешься? – спросила Лика.

– Нет, – ответил он, и они замолчали на какое-то время, потому что – «когда я ем, я глух и нем». Потом она налила чаю. Это был долгий завтрак.

– Какие у тебя сегодня планы? – спросил дедушка.

– Сначала в школу, потом к тебе на «генеральную»!

– Разве тебе не нужно в «Чиполлино?»

– Да, но сегодня такой день, хочется к тебе пойти!

Дедушка поцеловал Лику в голову, она прижалась к нему.

– Спасибо за вкусный завтрак… Но ты не права. Твоя работа – в «Чиполлино», у тебя же нет замены.

– Нет…

– Тогда иди туда. Каждый должен быть на своем месте, а не бегать «куда хочется».

– Ты… Просто хочешь один с ней? Без меня?.. Работать? – поспешила добавить Лика.

– Нет, – ответил дедушка после короткой паузы, – нет.

Дурацкий какой-то получался разговор. Она испугалась, что дедушка обидится, и быстро собралась. Уже в дверях оглянулась, а он улыбнулся и помахал рукой: «Беги, беги, опоздаешь!» Она снова развернулась к двери, дедушка окликнул:

– Не холодно?

– Нет вроде.

– Может, бабушкину кофту наденешь?

– В школу?

– Ну, хорошо… Ты вообще надевай, не стесняйся. Чего ей лежать? Ей еще долго сносу не будет.

– Хорошо…

– Похолодание объявили.

– Тем более. Не волнуйся, я из нее не вылезу.

Потом было почему-то два урока вместо шести. Все разбежались, а Лике было некуда идти, и она осталась на школьном стадионе. Повисела на турнике, попрыгала по вкопанным в песок шинам, но цели так и не появилось, время замерло.

– Привет! – окликнул ее кто-то. Она обернулась. Паша, как всегда, поздоровался издали, словно спрашивая разрешения подойти.

– Привет, – улыбнулась Лика и тут же насупила брови, вспомнив, что не собирается быть с ним милой. Паша подошел и уселся на самую большую шину от грузовика.

– Лика, – сказал он, – давай сходим куда-нибудь.

– Куда? – в принципе было здорово, что он подошел. Время сдвинулось с мертвой точки.

– Давай за «круг»?

Они прошли мимо совсем старых домиков окраины и вскоре миновали «круг» – последнюю остановку троллейбусов. Лика толком не знала, что там, за ней. Самой было как-то страшно ходить, а в компаниях, которые бегали туда курить черт знает что и заниматься черт знает чем, она не состояла. Молча, огородами и ямками, они вышли к реке. Пару раз Паша набирал воздух, чтобы сказать что-то, но то Лика ускоряла шаг, то сам он, видимо, передумывал.

Первая зелень уже покрыла противоположный берег, было очень красиво и почти не холодно. Тучи опустились низко, воздух стал прозрачным и серым. Даже листва на дальних деревьях казалась теплой. Лика хотела сказать об этом, но сначала не знала как, а потом решила, что уже поздно, что, наверное, это все неважно. Они пошли правее, против течения, чтобы выйти к оживленной части города. Может, километр, а может, два они брели рядом, потом опережая друг друга, но все равно – как-то вместе. Пару раз встречались взглядами, собирались что-то сказать, но так и не сказали. Когда молчишь так долго, глупо уже начинать разговаривать.

Паша попрощался у троллейбусной остановки и неуклюже пошел прочь, словно не знал, куда идти. В целом прогулка Лике понравилась.

2

Эльфогном встретил ее скучной гримасой. У него не было настроения, и, пока дети собирались, они в который раз прогулялись по коридору, порассматривали стенды об истории театра. «Евгений Онегин» – спектакль сезонов 1960–1972 годов. «Иван Сусанин» – 1959 год… Черно-белые, расфокусированные актеры стояли на сцене в некрасивых костюмах и пели, широко открывая рты. Может, они и хорошо пели, может, и костюмы были «ничего», но фотографии этого никак не передавали.

Лика очень хотела пойти к дедушке в гримерку, но помнила его слова: «Каждый должен честно быть на своем месте»… Я-то честно, я-то на своем… А со стороны места очень даже нечестно в такой день приковывать к себе… Может быть, на второй акт успею. И время снова потянулось, потому что ждать нужно было еще часа два.

Дети собрались, Лика включила им «Чиполлино» и села рядом. Мальчик-луковка как угорелый забегал от своих врагов, агрессивных овощей и фруктов.

– Нужно срочно бежать! Ноги в руки и вперед! Они не догонят!

Наверху сейчас уже погас свет, музыка из тишины, из ниоткуда расплывается по залу, лучи ложатся на сцену, а там – люди в костюмах, и бросает в дрожь от всей этой сказки. Люди начинают петь. Какими-то специальными, волшебными голосами. В жизни ведь они нормально разговаривают.

– Ой! Чиполлино упал! Ему больно! Ай-яй-яй!

Дедушка с Еленой сейчас одни, наверху: выход Графини не сразу. Хочется побежать, обнять его, потому что, наверное, он обиделся сегодня утром, но… нужно быть здесь. Хотя можно же сбегать ненадолго, пожелать удачи – и обратно… Как же, уйдешь: детей нельзя оставлять! Лика только представила, что они сидят у телевизора одни, оборачиваются, а никого нет. Раньше Паша часто приходил и торчал тут без дела – вот теперь бы он пригодился. Может, Антошка знает его телефон? Антошка сидел, открыв рот, и всеми силами старался помочь Чиполлино.

– Куда это, дети, принц Лимон собрался? А ну-ка стой!

Три года парню. Он и считать-то, наверное, не умеет, какой там номер телефона.

Просто позвонить в гримерку? Это же просто: поднять трубку. Утром дедушка почти не разговаривал, его голоса не хватало весь день. Да, просто позвонить.

– Чиполлино не догонишь, Чиполлино всех быстрей!

Там, наверху, за толщей старой, в три кирпича кладки звучит музыка, офицеры играют в карты, и Графиня совсем скоро выйдет на темную сцену. Через мгновение луч прожектора упадет на нее, и все ахнут, потому что никто еще не видел ее «полностью готовой». Никто не узнает Елену в старухе, но вот она запоет, и все ахнут еще раз.

Ты слишком долго думала. В гримерке, наверное, уже никого нет… Или… Все же побежать, обнять дедушку, несмотря ни на что? Может, он еще не ушел. Может ведь так быть, что он еще не ушел.

Лика тихонько приподнялась и поняла, что маленький Антошка обхватил ее ногу, невольно ища защиты от принца Лимона. Она опустилась обратно.

Не нужно никуда бежать. Потом.

– Ой! Что же теперь будет! Все против него!!! И помочь некому!!! Надо что-то придумать! Ему сейчас так страшно одному!

Чиполлино подпрыгнул, завис в воздухе, обернулся. Лицо его исказилось от ужаса. Он перебрал в воздухе ножками и припустил что есть духу. Дети дружно выдохнули.

Лика не сразу услышала звонок, так что, может быть, телефон «разрывался» уже давно. В принципе, трубку должна была брать администраторша, но она куда-то ушла. Антошка вцепился в ногу еще сильнее, а телефон все звонил. Лика осторожно высвободилась, Антошкины ручки упали вниз. Она неслышно направилась к выходу, но снова остановилась, потому что гвардейцы принца Лимона окружили Чиполлино и вскинули ружья.

– Давайте все вместе поможем ему. Три-четыре…

Дети послушно закричали, Лика нырнула в коридор. Дошла до стола администратора и взяла трубку. На том конце молчали.

– Алло, кафе «Чиполлино».

– Лика! – раздался пронзительный крик. – Лика, беги сюда!

– Куда – сюда? Кто это?

Там опять замолчали.

– Лика! Давай беги сюда!

Она поняла, что кричит Елена.

В конце коридора показалась администраторша. Лика успела схватить рюкзак и, как была, эльфогномом, выбежала на улицу. Все звуки, кроме стука сердца, исчезли, даже пробегая мимо зрительного зала, она не слышала оркестра. И уже не летела ракетой, как обычно. Остановилась на третьем этаже в конце коридора, медленно дошла до гримерки.

Сначала из-за столпившихся людей ничего не было видно. Она протиснулась, и тут же Графиня кинулась к ней, обняла, поцеловала старческими губами в большие эльфийские глаза. Дедушка сидел на стуле, рядом дымился стакан чая.

Дирижер Николай Петрович, режиссер (его Лика толком не знала) и несколько «офицеров» в старинной форме стояли у входа. Елена сильно прижала Лику к себе, и стало слышно два сердца. Они глухо стучали наперебой, но Лике все же показалось, что ее – быстрее. Потом послышались торопливые шаги, вошла Анна Николаевна.

– «Скорую» вызвали?.. Давайте выйдем, товарищи. Давайте выйдем, прошу вас… Нужно позвонить родственникам Валерия Ивановича.

Лика не успела зарыдать в голос, Анна Николаевна прижала ее к себе и зашептала в эльфийское ухо:

– Не нужно, не нужно… Такая долгая жизнь, всю войну прошел, – потом сказала, – дай, пожалуйста, телефон родителей. Я сама им позвоню.

Лика вдохнула, наконец, и ответила:

– Их сейчас нет.

3

Для родителей этот день тоже оказался длинным. Он тянулся еще со вчерашней ночи, когда пришлось выпить в баре с какими-то французами. Папа молчал, мама на фоне французов блистала английским, а потом наступило утро, и они пошли на пляж, потому что договорились с местным дайвером понырять.

Спросонья подводные радости не доставляли удовольствия, спать хотелось даже на глубине, с аквалангом. Но деньги были уплачены, поэтому в целом подводная прогулка понравилась. Потом ели, немного спали, общались с какими-то неприятными русскими. День перевалил за середину, и они, наконец, занялись тем, что действительно доставляло удовольствие: бесцельным валянием на пляже, полноценным отдыхом.

– Уеду от вас в Индию, буду валяться под пальмой, – любила говорить мама в течение зимы.

Уехать совсем «от вас», то есть без папы, не получилось, но это же так, не всерьез, просто образное выражение. А про пальмы оказалось не образное. Вот и сейчас папа дремал под раскидистыми листьями, а мама плескалась недалеко от берега. Остаток дня сулил тишину и спокойствие. Никаких баров, французов и прочего. Сначала – спать на пляже, потом – спать в бунгало.

Папу разбудил звонок. Он даже не понял сначала, что происходит, потому что отвык от голоса мобильника за эти дни. Несколько раз, ведомые родительским долгом, они писали Лике эсэмэски, но звонить – не звонили, и им тоже – никто. Папа открыл глаза. Не вставая, попробовал дотянуться до сумки, но та стояла слишком далеко. Тогда, нехотя, он подполз, отряхнул руки и взял трубку.

– Алло, – он еще спал и хоть говорил разборчиво, соображал с трудом. Потом слушал молча, разве что пару раз сказал: «Да» или «Я понимаю». Отвел трубку в сторону и сбросил вызов.

Он сидел, глядя на океан, на купающуюся жену и старался ни о чем не думать. Вернее, решил, что подумает спустя пару минут, а пока представил, что ничего в жизни не изменилось и сладкий, долгожданный сон под пальмой длится, длится… Через две минуты он вдохнул поглубже и набрал номер.

– Анна Николаевна, – сказал он, – там прервалось… Я очень благодарен за то, что вы сообщили, я сейчас сам Лике перезвоню… Надо же этому было случиться, когда мы с женой вообще на другом конце света, в командировке… Я тут только что промял вопрос про билеты, вообще ничего нет на ближайшие две недели. Нас практически отрезало, в буквальном смысле… Я моей сестре сейчас наберу, она все поможет. И к вам у меня личная просьба: помочь от театра, я в финансовом плане, разумеется… – он говорил твердо, без показной эмоциональности, как должен говорить настоящий мужчина. Потом отложил телефон и снова посмотрел на океан. Счастливая жена лениво выходила из моря, люди чирикали вдалеке, солнце пекло.

Жена тоже не заплакала сразу, только ушла и села поодаль. Потом конечно же зарыдала. Он обнял ее и «набрал» Лику.

– Алло, зайчик… Мы все знаем… Держись… Переезжай к тете Лизе, мы сейчас позвоним ей. Видишь ли, тут такая ситуация с билетами… С тобой мама хочет поговорить.

Жена тихо загулила в трубку что-то очень женское, материнское, он почти не слышал ее. Снова взял телефон.

– Эти билеты нельзя поменять, понимаешь? Это такие билеты, которые нельзя поменять, а других нет на ближайшее время.

4

Директор театра поднялась в свой кабинет, отдышалась и села за стол.

– У нас межгород работает? – спросила она секретаршу.

– Работает, Анна Николаевна, я сбегала в сберкассу, все работает.

Внимательно всматриваясь во множество циферок на листочке, директриса набрала номер. Сначала долго не отвечали, она просто ждала, прижав трубку к виску. Потом заспанный мужской голос ответил.

– Здравствуйте, – и снова сверилась с листочком, – Николай Валерьевич. Это вас беспокоит…

Она говорила размеренно, делая паузы, давая возможность человеку понять, что произошло, но в то же время не давая ему возможность разрыдаться.

– Да… Да, конечно… – отвечал голос. А потом связь прервалась.

Анна Николаевна подождала какое-то время, а потом заплакала. И тут же телефон зазвонил вновь.

– Тут прервалось что-то… – медленно подбирая слова, стал говорить голос… – Я благодарен вам… Сейчас сам Лике перезвоню… Надо же этому было случиться, когда мы с женой вообще на другом конце света, в командировке… Вопрос про билеты… Вообще ничего нет на ближайшие две недели. Нас практически отрезало, в буквальном смысле… У меня к вам личная просьба помочь от театра, я в финансовом плане, разумеется…

Анна Николаевна встала из-за стола, включила громкую связь и подошла к окну. Дождь моросил по асфальту, кончался рабочий день. Заботливые родители с детьми выходили из «Чиполлино», вытирали им носы, поправляли одежду.

– … все расходы и благодарность вам лично, это естественно. Поймите нас, прошу, бывает так, что обстоятельства сильнее. Тем более Валерий Иванович столько лет отдал театру, я вас очень, лично прошу…

Секретарша все слышала и смотрела на тихо плачущую Анну Николаевну. Потом подошла к столу и посмотрела на листок.

– Они в Гоа. Курорт в Индии. Мы там в прошлом году отдыхали.

5

Графиня вжалась в стену рядом с дверью и не смела мешать Эльфогному. Он заходил то с левой, то с правой щеки и целовал дедушку. В щеки, в губы, в глаза. Вдруг закричал так громко, что заложило уши, вернее – только начал кричать.

Елена бросилась к Лике, схватила в охапку и прижала к себе. Эльфогном подергался и сразу затих, как будто съел свой крик. Телефон зазвонил в рюкзаке. Елена не отпускала. Потом поняла, что Лика хочет взять трубку. Отпустила.

– Да, – ответила Лика. И надолго замолчала, стоя посреди комнаты.

«…Алло, зайчик… Мы все знаем… Родная, держись. Переезжай к тете Лизе, мы ей сейчас позвоним. Видишь ли, тут такая ситуация с билетами…»

За окном трамваи сигналили машинам, машины трамваям, от низких туч стало темно, но дождь не начинался.

«…Понимаешь, это такие билеты, которые нельзя поменять, а других нет на ближайшее время…»

Затем голос поменялся на мамин, мама стала говорить что-то в том же духе.

Лика положила оправдывающийся телефон на колени к дедушке, а сама опустилась рядом на пол и тоже склонила голову. Вошла Анна Николаевна.

– С папой разговаривает, – прошептала Елена.

Лика медленно встала, подошла к выходу и уткнулась носом в Анну Николаевну.

– Ну что ты, девочка… Мы все сделаем сами. Валерий Иванович – старейший работник нашего театра…

С сиреной к окнам театра приехала «скорая».

6

Вот таким длинным оказался этот день. Но он еще не закончился, нужно было что-то делать, «организовывать», а плакать, видимо, нельзя, да и негде. Лечь спать тоже сразу не получалось и как-то вообще не хотелось.

Лика разгримировалась, а через полчаса в театр приехала тетя Лиза, чтобы «забрать» ее.

– Вещи завтра свои у дедушки возьмешь, нечего туда ходить, только нервы.

Они поехали в набитой битком маршрутке далеко-далеко, в «микрорайон». Люди входили и выходили, а плакать было опять нельзя, потому что это вообще глупо – плакать в маршрутке. Доехали, вышли и потом еще минут десять топали между грязных серых хрущевок, каких-то детских садов и школ. Лика никогда не любила ездить сюда в гости, потому что ей был неприятен этот путь от остановки до квартиры. Троюродная сестра Оля и дядя Андрей все уже знали, были подготовлены и встретили Лику с понимающими лицами.

Сели ужинать. Есть не хотелось, но Лика все съела, всю эту картошку с мясом.

На какое-то время в доме воцарилась тишина, Лике выделили место в Олиной комнате. Оля села делать уроки. Здесь с этим было строго. Потом Лика услышала, как за тремя закрытыми дверьми в кухне включили телевизор. Она легла, натянула одеяло и впервые за последние несколько часов почувствовала себя одной. Теперь можно было плакать или думать. Больше всего, конечно, хотелось уснуть, но не получалось, сколько ни зажмуривайся, сколько ни считай слонов. Пока ехали сюда, она мечтала дойти до кровати и натянуть одеяло, словно весь ужас прекратится и найдется какое-то решение. Но вот одеяло перед глазами, а ничего не изменилось, и всего лишь восемь часов вечера, спать лягут не скоро. Вдруг она подумала о том, где сейчас дедушка? Его куда-то… Забрали? Унесли? Как это лучше сказать? Еще утром, даже днем он принадлежал себе, сам решал, куда пойти, куда сесть, а теперь его можно брать и уносить? И он не сможет сказать ничего против, даже если очень не хочет? Куда вообще его могут увезти? По логике, или домой, или в морг. Значит, пока я здесь лежу под одеялом, дедушка лежит в морге? Что такое морг, Лика толком не знала: только то, что там лежат люди, перед тем как их похоронят. Знала, что если кого-то долго нет дома, то родственники «обзванивают все морги». Все? Значит их несколько. И потом… Как они там лежат? Одетые или нет? Аккуратно или прямо на полу? Она вдруг вспомнила, что когда ходила мимо больницы, то рядом видела пристройку с надписью «Морг». Окна в пристройке были зарешечены, да и самой смотреть особо не хотелось. Если пойти туда завтра утром?.. Внутрь могут не пустить… Как не пустить? Он же мой дедушка, а не их! Это я им могу разрешить что-то делать или нет! Разве они имеют право отбирать его?

Лика встала и подошла к окну. Было уже совсем темно. Выпустить ее точно не выпустят. Она прошла в кухню. Дядя Андрей смотрел телевизор.

– Не спится? Хочешь, поговорим или телевизор посмотрим?

Телевизор? Ага! Может, еще поплясать?

– А где тетя Лиза?

– Уехала хлопотать… по поводу дедушки. Она все сделает, все будет хорошо.

– Я… просто тоже хочу.

– Что ты хочешь?

– Хлопотать.

– Ну что ты, там взрослые нужны. Этим позвонить, этим заплатить. Ты там только мешать будешь.

Вот так все и закончится? От спальни до кухни и обратно? Помогла дедушке, молодец. Успокоилась. Иди, спи под своим одеялом дальше.

Она прошла в прихожую, стала обуваться. Дядя Андрей вышел следом.

– Ну, что ты собралась делать? Не дури.

– Я поеду. Не могу здесь.

Дядя Андрей все понял и тоже обулся. Опять долго шли к остановке, потом очень долго ждали маршрутку и очень долго ехали до центра.

Свет в дедушкиной квартире горел во всех комнатах, и окна тоже были открыты. Дедушка этого не любил, потому что можно было простудиться.

– Так надо, – объяснил дядя Андрей, – пусть проветривается.

Тетя Лиза увела Лику в маленькую комнату, она только успела заметить, как какие-то посторонние мужчины суетятся рядом с ванной.

– Ты тут посиди пока. Собери вещи. Дедушка еще не готов.

То есть скоро он выйдет из ванной и скажет: «Я готов!» Что за глупости.

Прошло много времени. Лика собрала свои школьные принадлежности, одежду, всякие мелочи.

– Ты готова? Если хочешь, пойдем.

Лика не хотела и не была готова, но быстро прошла в дедушкину комнату. Он лежал на своем диване, и ничего страшного в этом не было. Это был тот же дедушка, он просто лежал, как нормальный человек. Ну нормальный человек не будет, конечно, лежать на постели в обуви, а в остальном – ничего особенного.

– Подойди, если хочешь.

Лика подошла ближе, постояла, а потом села на корточки. Взяла дедушку за руку и тут же отпустила. Рука была очень холодная.

– Кажется, что он сейчас глаза откроет… Или скажет что-то.

– Это всегда так кажется… Ну умер человек, что поделаешь. Иди сюда, не сиди там.

То есть все? Поговорить, даже немножко, уже точно не получится?

Ничто не выдавало смерти. Руки… как руки… Ноги… Лицо… Глаза закрыты, челюсть подвязана, но все равно – человек. Почему утром он с тобой разговаривал, а сейчас не может, даже если очень захотеть? Где она, эта смерть? Лика посмотрела на дедушкину шею и в одну секунду поняла: смерть в горле. Шевелить руками и ногами не обязательно. Горло! Там больше не может родиться ни звука. Ни одного слова.

– А кто здесь на ночь останется? – спросила она.

– Я, – сказала тетя Лиза, – а днем дядя Андрей сменит.

– Я тоже тогда.

– Но, – возразил дядя Андрей, – мы папе с мамой обещали, что ты у нас побудешь.

– Пожалуйста, – сказала Лика.

Разрешили остаться. Она надела бабушкину кофту, прошла в свою комнату и легла на кровать, где меньше суток назад вот так же лежала и не могла уснуть. То ли живот болел, то ли было плохое настроение. Было лень встать и закрыть форточку, а теперь уже – нельзя, потому что все должно проветриваться.

Так закончился самый длинный в ее жизни день.

1

Смерть – в горле. Связки не могут издать звука.

Еще полдня назад его слова оставались живыми между стен и предметов, сидели на кресле, смотрели в окно. Но сквозняки их выпроводили, в комнате теперь совсем ничего нет, в голове тяжело, и черная кровь разлилась по берегам. Плыви – не плыви, она прибывает, ты захлебываешься: кровь во рту, в носу. Последняя попытка вдохнуть, но новая волна – такая огромная. Вот она прокатилась от крутого берега к пологому, перевернула тебя в страшном водовороте, и – теперь уже все. Черная кровь в горле. Оно не может издать звука, оно мертво. Тогда почему болит? Где-то глубоко, так что даже слезы глотать невозможно?

Лика перевернулась на бок. Было тихо и очень страшно. Так никогда раньше не было. За дверью, в нескольких метрах лежал дедушка. С мертвым горлом, холодными руками, но – дедушка. Еще можно побыть рядом с ним. Сейчас и больше никогда в жизни. Она попробовала решительно, «с размаху» подняться, но черная кровь всей своей тяжестью наполнила горло, голову и отбросила назад. Глупо как-то получается: дедушка лежит, встать не может, и ты тоже. Нужно просто не с размаху, а медленно, бочком. Вот так, а теперь на четвереньках, спокойно в сторону двери. И тут уже можно выпрямиться… Ага, щас! Тяжелые металлические предметы зазвенели прямо в голове. Так ведь это же бабушкин пиджак с медалями! Звук раздается из соседней комнаты, из шкафа, а в голову доносится эхо. Наверное, ветер колышет одежду. Лика прошла еще немного и поняла, что звук ее шагов не совпадает с самими шагами. Как так? Что за бред. Наверное, кто-то еще ходит по квартире.

Воздух упирался, упирался, пока не превратился в стену. Темнота стала настолько темной, что не пускала дальше, не давала дышать. Лика открыла глаза и, чувствуя всем телом холод влажных, пропотевших простыней, перевернулась на другой бок. Утро стояло пасмурное. Черные тучи легли на дальние громоотводы на том берегу.

Так было темно, что на первых двух уроках в школе горел свет, хотя в эту пору уже никто его утром не включал. День получился очень коротким. Наверное, она сама как-то подгоняла его. Если вчера хотелось видеть дедушку подольше, то сегодня – наоборот, чтобы его уже поскорей закопали. Было стыдно за эти мысли, но ничего не удавалось с собой поделать.

– Товарищи!

Потому что поговорить уже не удастся, а молчать так невозможно. Вот если бы заснуть и проснуться через много дней, когда все закончится.

– Товарищи!

Столько незнакомых людей, и всем холодно, все хотят домой.

– Товарищи! Мы прощаемся с Валерием Ивановичем Журавиным. Фронтовик, прекрасной души человек, мастер с большой буквы. До последних дней Валерий Иванович работал, невзирая на самочувствие и возраст. Он сделал в своей жизни много: воспитал прекрасных детей, посадил дерево! Пусть земля тебе будет пухом, дорогой Валерий Иванович.

Незнакомый пожилой мужчина заплакал и отошел в сторону. Дул ветер, людям было холодно. Холод чувствовался еще во дворе, когда все садились в автобусы и играл оркестр.

Он играл красиво. Несколько раз в своей жизни Лика не видела, но «слышала» похороны в соседних дворах. Она сидела, делала уроки или книжку читала, и вдруг, не пойми с какой стороны, трубы начинали играть похоронный марш. Сам марш ей нравился, он был интересный, но это – когда скучно, уроки надо делать, и тут тебе – развлечение. А когда все в жизни закончилось, и люди ходят из квартиры во двор так тихо, то совсем не хочется слышать этого громыхания.

Но оркестр играл красиво. Из театра пришли музыканты в смокингах и исполнили какое-то классическое произведение. Струнных было больше, чем духовых, ну и – слава богу.

– Товарищи. Давайте скажем спасибо Валерию Ивановичу за те долгие годы служения театру…