Молодость (сборник) Сегал Михаил

10

Может быть, разница в два года – это вообще ерунда, если эта разница между 20 и 22 годами. Или, например, между 30 и 32. Или если бабушке 84, а дедушке 86. Но когда на дне рождения тебе 13, а всем остальным 15, ты будешь, сто пудов, смотреться, как полный дошколенок.

Лика вернулась «домой». Тетя Лиза еще не пришла с работы. Оля делала уроки. Лика помялась, походила кругами, посидела на тахте.

– Оль, можно я твою юбку надену?

Вслед за юбкой были одолжены чулки, кофточка, а потом уже тихонько и без спроса – косметика. Зайдя в ванную, мастерски, за несколько минут она довела себя до «твердых» пятнадцати, распустила волосы. Было даже любопытно посмотреть, во что можно превратиться через пару лет.

Но с подарком яснее не стало, тем более Лика не знала – кто виновник торжества. Тогда она подумала, что подарить непонятно кому непонятно что – было бы очень логично. Взяла оставленный родителями картонный куб, весь из себя в ленточках, проскользнула в дверь и сразу же, у подъезда, почувствовала озноб. Значит, вечером будет вообще холодно. Ладно, разберемся.

Начался ливень, но она успела добежать до торгового центра, не намочив подарок. Много раз, проходя мимо, Лика видела, как женщины сидят на высоких стульях, положив руки на длинную доску, а другие женщины, по другую сторону доски, делают им маникюр. И это казалось странным, как такую интимную вещь можно делать на виду у всех? Для этого существуют специальные салоны и кабинеты. Но сейчас выхода не было, потому что ни салонов, ни кабинетов Лика не знала и где их искать – тоже. Да там еще начнут спрашивать, что и как, почему такая маленькая, откуда деньги? А здесь вроде как и на виду у всех, а вроде и в толпе, никто на тебя не смотрит.

Она спряталась за колонной и стала наблюдать, как девушки садятся за стойку и вытягивают пальчики. Вроде все просто. А попробуй, пройди эти несколько шагов.

Но тут Лика вспомнила, что выглядит на твердые «пятнадцать». Расслабленно, даже лениво, как будто сто раз это делала, подошла к высокому стулу, села и протянула ладошки.

– Что будем делать? – спросила женщина прямо как в парикмахерской, и Лика поняла, что зря боялась: та смотрела только на ногти, не поднимая глаз.

Было приятно, что хоть немного времени ничего не надо решать самой. Женщина колдовала над маникюром, лил дождь. Лика, может быть, на минуту заснула. Потом встала, подхватила подарок и выбежала в темноту грозовой улицы. Холод сразу сковал кожу, она побежала быстрее, не глядя на лужи.

11

Двойная металлическая дверь отворилась как бы сама по себе: тот, кто открывал, сразу убежал. Никто на нее не обратил внимания. Это был день рождения «без взрослых», парни и девушки сидели на кухне, курили на балконе, ходили взад-вперед. Комнат было много, и некоторые почему-то закрыты. В самой большой царил кромешный мрак, играла медленная музыка. Лика, как вкопанная, стала в дверях, не понимая, с кем здороваться, кому дарить подарок, где Паша? Вдруг кто-то провел ногтем по ее спине.

– Привет, ты кто?

– Меня пригласили, друг один. А кому дарить?

– Мне. Я сегодня главный.

Парень взял коробку и положил в прихожей, в общую кучу подарков. Лике показалось, что она видела его в школе, но знать конечно же не знала. Непонятно откуда возник бокал с вином.

– Давай, поздравляй! Тебе штрафная.

– Я тебя поздравляю, – сказала Лика, – и желаю всего самого наилучшего.

– Принято, – улыбнулся парень, – поехали.

Времени на раздумье не было, Лика выпила вино. Парень словно не видел, что она промокла. Схватил за руку и повел в темную комнату танцевать. То ли от музыки, то ли от самой темноты воздух показался таким же вязким, как во сне, в ночном лесу или наяву – во дворе областной больницы. Каждый шаг давался с трудом, идти не хотелось, а воздух тащил, засасывал в глубь комнаты и смыкался за спиной. Парень положил руки ей на талию, вокруг все тоже танцевали, никто никого не видел, а значит, было все равно. Лика дрожала, он прижал ее ближе, стал водить руками по спине. Все было, как будто из чужой жизни, голова немного кружилась. В этот момент кто-то закурил. Чиркнула спичка.

– Паша, – тихо сказала Лика, а может быть, просто подумала, но он услышал. Встал и, шепнув что-то парню, вытащил ее из комнаты. Сразу стало легче дышать. Но разговаривать не получалось из-за громкой музыки. Тогда Паша увел Лику в ванную комнату и посадил на ребро ванной.

– Ты совсем с ума сошла! Вся мокрая! Заболеешь!

– Паш, где мой сверток?

– В рюкзаке. Тебе щас надо?

Он убежал, и в этот момент в ванную вошла девушка. Протиснулась к раковине, стала полоскать рот.

– Че смотришь, завидно, что ли? – спросила она. – Ты с Пашей?

Лика кивнула. Девушка наклонилась ей на ухо и прошептала очень неприличную вещь. Потом она ушла, вошел Паша и протянул пакет с гримом.

– Вот.

Не было уже ничего интересного в этом дне рождения, которого она ждала целый день. И не было ничего впереди, чего можно ждать. Лика прижала к себе сверток. Дрожа от холода, тихо проскулила:

– Спасибо тебе большое!

Паша притянул ее к себе.

– Не плачь.

Конечно, заплакала.

– Ты вообще заболеть можешь. Тебе срочно надо под душ, – он закрыл дверь и расстегнул несколько пуговиц на ее кофточке, – не бойся, сюда никто не войдет.

– Мне нормально, я потом душ приму.

– Ты заболеешь вплоть до воспаления легких, нужно сейчас, – он снял с нее кофточку, – ты уже сейчас, наверное, болеешь.

Потом снял с нее майку. Она поддалась, но через секунду, словно очнувшись, прикрыла грудь руками.

– Я пока воду включу… Так нормально? Вроде теплая… Ну, попробуй!

Лика протянула руку за полиэтиленовую штору.

– Нормально.

Паша отвернулся.

– Ты пока залезай, а я поищу чистое полотенце… Это вроде маленькое.

Лика быстро разделась и залезла под душ.

– Нашел, есть одно нормальное.

Только сейчас она поняла, насколько замерзла. Не жалея «твердые пятнадцать лет», закрыла глаза и подставила лицо под горячую воду. Оказалось, что голова совсем тяжелая, и поворачивать ее больно. Медленно поплыли полочки с чужими шампунями, узоры на занавеске. Тушь потекла по телу и скрылась в сливном отверстии. Лика согревалась, поворачиваясь к воде то спиной, то лицом. Жаль, что квартира чужая, стоять тут долго нельзя. Снова – тяжелый поворот головы, и тусклый свет лампочки, упав на кафель, разошелся лучами во все стороны. Пашина рука показалась из-за занавески, застыла в воздухе, словно ожидая одобрения, а потом медленно поплыла в сторону Лики. Лика отстранилась, рука добралась до воды.

– Нормальная? Может, теплее?

– Не, не надо.

Прошло еще несколько секунд, но Паша руку не убирал.

– Точно?

– Не надо…

Тогда медленно, как тяжелая змея, рука поплыла обратно.

– Ты там три себя, тебе согреться нужно. Точно теплее не надо?

Лика села на дно ванной.

– Паш, у тебя умирал кто-нибудь?

– Нет… – немного погодя ответил Паша.

– А ты веришь, что пока девять дней не прошло, душа человека где-то рядом?

– Ну, не знаю. С точки зрения физики, могут существовать какие-то остаточные явления. Только это не душа, а форма существования энергии. Ну и потом – это очень часто, типа, как самоубеждение. Если ты захочешь почувствовать чье-то присутствие рядом, то ты себя просто убедишь в этом. Это особенность твоего мозга, а не чья-то душа. Я не верю в такие вещи или, например, в хиромантию. Знаешь, что такое хиромантия?

Лика не знала, как плакать беззвучно, и боялась ответить, чтобы не показать своих слез. Но собралась и сказала:

– Гадание по руке.

– Я не верю… Хотя разбираюсь немного. По линии жизни можно массу вещей сказать. Вот, например, дай мне ладонь.

Он снова пролез рукой за штору, но Лика сидела, и получилось, что Паша водил ладонью над ее головой.

– Можно я немного посмотрю, на ощупь не видно же?

Она подняла руку, он взял ее и продолжил.

– Короткая… Но это не значит ничего, ты не запаривайся. Это только так, в качестве развлечения.

Он не видел и не слышал, как она плакала, но медленно тянул к себе. Оба дрожали, их трясло, и от этой тряски плавный мир, возникший ненадолго под теплой водой, стал трескаться. Не было никого на этом свете, на кого можно было надеяться, кроме Паши. А Паша пока был. И вот вторая его рука коснулась ее локтя, потом бедра. Стало горячо и страшно. Лика поняла, что осталась теперь совсем одна. Она вырвалась и даже не крикнула, а сказала ему холодно, как чужому:

– Ты что, психбольной? Я же еще маленькая.

12

Идти было очень больно. Тогда Лика побежала, сжимая руками голову, чтобы та не треснула. Останавливаясь иногда набраться сил, пронеслась через страшный неосвещенный парк. Согреться можно было только, надев бабушкину кофту, но она просто намокла бы, и это не имело смысла.

Оказавшись у дедушкиного дома, она проверила, хорошо ли сидит рюкзак, и, плача от страха, вцепилась в скользкую газовую трубу, огибавшую козырек подъезда. Сначала забралась на сам козырек, а потом, держась за ноздреватую поверхность стены, дошла до балкона. Вчера, во время обыска, чувствуя, что ключи могут отобрать, она успела отщелкнуть шпингалет, и теперь только легонько толкнула дверь. Тепло дедушкиной квартиры, родные, вернувшиеся откуда-то запахи схватили ее за воротник и втащили внутрь. Сразу стало легче, но это еще не была полная безопасность. Она заперла на задвижку входную дверь, а из тайника у зеркала забрала запасные ключи. Потом положила сверток с гримом в ящик комода, скинула с себя всю одежду и вытерлась насухо. Голая, дрожа, щурясь от жалящего света фонарей, добралась до шифоньера, достала бабушкины вещи. Дедушка ничего про них не говорил, но уж если можно кофту, то чулки с платьем – и подавно. Натянула все на себя, медленно двинулась обратно и вдруг поняла, что ногам будет холодно. Тогда, придерживая голову руками, осторожно вернулась, согнулась в три погибели и в глубине нижнего ящика нашла бабушкины зимние носки.

Потом она неподвижно лежала, и было непонятно, когда постель нагреется. Через сколько минут или часов? То хотелось вскочить и вырваться из холода, то казалось, что сил нет совсем и, может быть, полежать еще немного. Но время шло, силы только убавлялись, и становилось страшно, потому что в кровати было очень плохо и больно, а дальше нее пути не было. Холодные простыни все равно оставались чем-то самым теплым и последним на свете. Лика закричала, чтобы было не так больно, а может быть, просто так. Этого крика хватило, чтобы оказаться у комода, поставить себе градусник и вернуться обратно.

Она заснула и проснулась оттого, что в красном доме напротив кто-то включил яркую-яркую лампочку на лестничной площадке. Возможно, это тоже был сон, и вот этот сон, вернее, не этот, а другой, полуденный, где не было темно, отделился от красного дома напротив и, скользя тротуаром, все выше и выше, вдоль лестничных поручней – к крышам, бросился вниз рвать с деревьев афиши.

А потом черная кровь тяжело прилила от ног к голове и перевернула ее кубарем несколько раз. Во время каждого переворота часть Лики куда-то выпадала, ее самой становилось меньше, а черной крови – больше. Тогда сердце остановилось, и Лика, чтобы понять, что к чему, открыла глаза. Сгорбившись, на цыпочках, дедушка подошел к окну, порылся в ящике и поставил пластинку. Лика зажмурилась, а когда подняла ресницы снова – он сидел на кровати и держал ее за руку. В слезах кинулась к нему на шею, расцеловала каждую морщинку на лице. Победив треск и шуршание, вступил аккордеон, следом за ним – скрипки.

– В этот вечер, в танце карнавала… – запел дедушка. Но это был голос не его, а почему-то – певца Утесова.

– Я никому ничего не отдала! – прошептала Лика. – Спрятала на всякий случай.

– Я руки твоей коснулся вдруг…

– Я похожа на бабушку? Ты не ответил!!!

– И внезапно искра пробежала…

Она поцеловала дедушкину ладонь.

– В пальцах наших встретившихся…шихся…шихся…шихся, – дедушка пел, глядя Лике прямо в глаза.

Она затрясла его голову, чтобы заевшая музыка снова заиграла. Голова оказалась такой легкой, что Лика испугалась и остановилась. Вдруг она увидела между своих ладоней Пашино лицо. Паша наклонился, горячо поцеловал ее в губы, и не было сил оттолкнуть его, даже рассердиться. Поцелуй просто был – и все.

Вдруг зазвенело, и снова яркая лампочка в доме напротив ударила в глаза. А в горле стало так больно, что Лика перевернулась, но не рассчитала и упала на пол. Красивыми серебристыми горошинами от кровати до комода разбежалась ртуть. Сам градусник разломился на две равные части и лежал теперь ближе к окну. Лика обошла горошины, схватилась одной рукой за голову, а второй открыла ящик комода, зашарила по дну. Но вместо аспирина наткнулась на большой, заклеенный скотчем пакет с гримом. Развернула его и посмотрела в большое зеркало. Там увидела только свой сгорбленный от боли силуэт в обвисших чулках и шерстяной кофте. Лица видно не было. Тогда подошла ближе, почти уткнулась в зеркало и пощупала щеки руками. Приподняла челку, как учил дедушка, открыла лоб, чтобы видеть «голое лицо». Сам дедушка подошел сзади и перехватил волосы, придержал их, сморщинил пальцами кожу на лбу. Она прищурилась. Слава богу, первые лучи стали пробираться сквозь шторы и не ярко, тусклой пылью, легли на спавшие столько дней предметы, на застывшее лицо Лики.

Часть вторая

Старик