Фюрер как полководец Баженов Николай

План Редера

«Нормальные герои всегда идут в обход», – отмечалось в одной из шуточных песен, прозвучавших в знаменитом фильме Ролана Быкова «Айболит-66». Это выражение лучше всего подходит к средиземноморскому театру боевых действий в годы Второй мировой войны.

Важность Средиземного моря как стратегического района со всей убедительностью доказала Первая мировая война. Поначалу Гитлер доверил ведение войны в этом регионе своему партнеру по «Оси», мечтавшему о возрождении Римской империи времен Цезаря. Однако боевые возможности итальянской армии и флота были явно переоценены. Отношения между союзниками складывались весьма специфически, отнюдь не так, как, скажем, между Англией и США. Немцы и итальянцы не установили какие-либо общие цели и не обсуждали соответствующие планы военных кампаний. Вместо того чтобы тщательно координировать совместные действия на суше, воде и в воздухе, страны «Оси» сообщали друг другу только то, что считали нужным. Так, Гитлер не поставил в известность Муссолини о нападении на Францию, а тот, в свою очередь, не посчитал нужным оповестить фюрера о вторжении в Грецию.

Для Германии африканско-средиземноморский театр не был основным, фюрер считал его итальянской вотчиной, но в то же время не отказывался от союзнической помощи. Поэтому внимание к нему проявлялось в основном эпизодически.

Начальник штаба оперативного руководства ОКВ генерал Йодль в меморандуме от 30 июня 1940 г. указывал, что если форсирование пролива Ла-Манш не удастся, то наиболее целесообразным будет перенос боевых действий на Средиземное море. Он рекомендовал фюреру захватить Египет и Суэцкий канал, или в крайнем случае помочь итальянцам сделать это. При этом Браухич с Гальдером предложили направить в Африку в помощь итальянцам экспедиционный корпус. Но Гитлер не ответил ни на меморандум Йодля, ни на предложение представителей ОКХ.

Военные просто не знали политической подоплеки вопроса. Дело было в том, что Муссолини подозревал своего союзника в претензии на руководство всеми действиями войск «Оси» и до определенного момента попросту отказывался от всяческой помощи. Итальянские войска в это время одерживали победы, и дуче казалось, что вскоре мир увидит и фашистский блицкриг.

В то же время Гитлера заинтересовал план захвата британской военно-морской базы в Гибралтаре. Это позволяло, с одной стороны, запереть для англичан вход в Средиземное море, с другой, не вступало в противоречие с планами итальянцев. Штаб главного командования Вермахта разработал операцию «Феликс», предполагавшую быстрый захват базы с суши с одновременной высадкой воздушного десанта. Однако она могла быть осуществлена только с согласия испанского диктатора Франко, который был невоюющим союзником стран «Оси».

Последний же вел осторожную политику и даже летом 1940 г. не был уверен, что положение Британской империи безнадежное. Франко боялся, что в случае войны англичане захватят Канарские острова и перекроют поставки продовольствия из Южной Америки, от которых страна очень зависела. Но и прямого отказа он не дал. В итоге Гитлер только в декабре понял, что операция «Феликс» вряд ли состоится, и 9 января 1941 г. отменил ее.

Между тем осенью 1940 г. у средиземноморской стратегии появился новый активный сторонник – адмирал Редер. Он начал доказывать фюреру, что в первую очередь надо вытеснить англичан из этого региона, нанеся удары по Гибралтару на западе и Суэцу на востоке. После форсирования канала Вермахту следовало продвигаться на территорию Сирии и Палестины, приблизившись к границам Турции. «Если мы достигнем этой точки, Турция будет в нашей власти», – подчеркивал Редер. Если же этого не сделать, Италия неизбежно потерпит поражение, англичане займут всю Северную Африку и смогут оттуда высадить десант на побережье Европы. Надо сказать, что эта оценка была довольно объективной…

По мнению британских историков Батлера и Гуйера, эти соображения, а также сознание того, что Редер в какой-то мере выражал и взгляды сухопутных войск, произвели на Гитлера большое впечатление. Фюрер признал, что сказанное гросс-адмиралом побудило его вновь тщательно проанализировать обстановку. Сам Редер потом вспоминал, что Гитлер согласился с «общим направлением его мыслей», но никаких конкретных решений не принял.

Командующий флотом чувствовал, что руководство Вермахта исповедует чисто континентальные взгляды, не понимая всех перспектив, которые открылись перед немцами после поражения Франции. Конечно, ОКХ и ОКВ допускали возможность отправки немецких войск в Северную Африку, но никогда ни Браухич, ни Гальдер, ни Кейтель[60], ни Йодль не выражали уверенности в том, что война может быть выиграна на Средиземном море. Впрочем, всех их можно понять. Окружение Гитлера осенью 1940 г. уже знало, что следующей целью Вермахта станет Советский Союз. Знал об этом и Редер, но он и тут нашел выход, сказав фюреру, что победа в Средиземноморье в конечном счете тоже приведет к победе над СССР, только с гораздо меньшими затратами людских и материальных ресурсов.

Вкратце план выглядел следующим образом. Захват Египта и Суэцкого канала позволит вытеснить британский флот из Средиземного моря, после чего Гибралтар и Мальта утратят свое значение. После этого Германия и Италия откроют себе путь к странам Ближнего Востока, где силы англичан были весьма ограниченны. Захват нефтяных месторождений этого региона в Иране и Ираке позволил бы надолго обеспечить потребности военной промышленности и одновременно лишил бы этого сырья Британию. Попутно следовало оккупировать всю французскую Северную и Западную Африку, дабы обеспечить тыл войскам, действующим на Ближнем Востоке. Оттуда Вермахт мог угрожать Советскому Союзу на Кавказе, а также важнейшей английской колонии Индии.

Выполнение всех этих пунктов плана, по мнению Редера, на несколько лет обезопасило бы Европу от высадки американских войск, а эта отсрочка позволила бы Германии захватить территорию России вплоть до Урала.

Грандиозный план средиземноморского похода произвел большое впечатление на Гитлера, и даже окружению фюрера показалось, что он начал колебаться относительно начала войны против СССР. Несколько недель он обдумывал это предложение. Однако когда в октябре 1940 г. Гитлер все же отказался послать большой контингент в Африку, высшему командованию стало ясно, что фюрер все же не поверил, что победа в войне лежит за Суэцким каналом.

Однако Редер не унимался. В начале 1941 г. он вновь стал склонять шефа к удару на Средиземном море. В своем докладе Гитлеру 13 февраля он утверждал, что в данный момент имелась великолепная возможность для нанесения удара по Египту с выходом к Суэцу. Он утверждал, что «страны «Оси» сохраняют господство на море и в воздухе. Если не считать Сингапура, то самым уязвимым районом Британской империи сейчас является район Северная Африка – Суэцкий канал». 25 февраля штаб руководства войной на море указывал: «Успешное проведение операции против основной артерии Британской империи в ближайшее время могло бы сыграть важную роль для хода войны в целом. Появилась бы возможность установить сообщение по морю с Японией и поставить под удар планы англо-американских операций».

Кроме того, штаб Люфтваффе указал фюреру на значение военно-морской и военно-воздушной базы на Мальте, охарактеризовав ее как важный «бастион» Англии. Этот «непотопляемый авианосец», с одной стороны, служил связующим звеном для британских коммуникаций между Александрией и Гибралтаром, с другой, представлял угрозу для итало-германских коммуникаций между Италией и Северной Африкой. Гитлер в принципе согласился со всеми этими доводами и не возражал против захвата этого скалистого острова, однако в тот момент считал, что эту операцию надо отложить до осени 1941 г., когда завершится операция «Барбаросса».

Между тем Балканская кампания внесла коррективы в военные планы Германии и отложила нападение на СССР. Это был очередной блицкриг, завершившийся триумфальным выходом немецких танков на берега Эгейского моря. Размышляя о том, как эффектнее завершить эту операцию, Гитлер принял решение захватить Крит. Надо сказать, что идея оккупации этого большого острова пришла ему в голову еще осенью 1940 г. Фюреру казалось, что тем самым удастся создать хороший плацдарм для «прыжка» в Восточное Средиземноморье, а также обезопасить нефтепромыслы Румынии от налетов английских бомбардировщиков. Мальта же, по его мнению, могла быть парализована ударами авиации.

В итоге Крит был захвачен, а Мальта нет. После этого началась операция «Барбаросса». Американский историк Александер писал по этому поводу: «Приняв это решение, Адольф Гитлер проиграл войну. Нападение на Крит практически гарантировало двойную катастрофу для Германии: во-первых, оно превратило Средиземноморскую кампанию в мышиную возню, направленную на достижение второстепенных целей, а во-вторых, обратило всю мощь германской военной машины против СССР в тот момент, когда Англия оставалась непобежденной». Начальник ОКХ генерал Гальдер вместе с Гитлером переоценивали стратегическое значение Крита. Они полагали, что захват этого острова станет лучшим средством обеспечить продвижение к Суэцкому каналу. Видимо, они оба редко смотрели на карту Средиземноморья, где ясно видно, что Крит находился вдалеке от коммуникаций, связывавших Италию с Африкой.

Для Вермахта оккупация Крита не имела особого смысла, а построенные там базы Люфтваффе были слишком далеки от Каира и Александрии, вследствие чего использовались в основном для ведения воздушной разведки над этими объектами. В то же время овладение островом, задуманное как победоносный финал Балканской кампании, досталось ценой больших потерь воздушно-десантных войск. Цифры убитых и раненых так шокировали самого фюрера, что он, по сути, отказался в дальнейшем от массированных воздушных десантов.

Тем не менее в целом в мае – июне 1941 г. ситуация на Средиземном море по-прежнему оставалась для немцев благоприятной. Роммель разгромил британские войска в Ливии, отбросив их в Египет, а британский флот во время обороны Крита и эвакуации оттуда остатков гарнизона понес большие потери от ударов авиации. В этой ситуации немецкому Африканскому корпусу хватило бы двух танковых дивизий для броска к Суэцкому каналу.

Когда Редер и его штаб узнали об успехах Роммеля в Африке, они вновь предложили Гитлеру начать решительное наступление на Египет и далее на Ближний Восток. Однако все мысли диктатора в этот момент были заняты предстоящим походом против Советской России. Как писал упомянутый выше военный историк Александер: «Гитлер не понял всей ценности подарка, который преподнес ему генерал Роммель, и продолжал смотреть только в сторону СССР». Что касается самого Эрвина Роммеля, то он тоже был убежден, что вместо Крита надо было высаживать десант на Мальту, после чего его войска легко могли захватить все побережье Средиземного моря, занятое англичанами, и двинуться дальше в Азию.

Но было поздно. Гитлер, а вслед за ним и командование Вермахта, отвергли или, если точнее сказать, отложили средиземноморскую стратегию на потом. Германские войска начали наступление на просторах России.

Роковой остров

Однако надолго забыть об этом регионе фюреру не дали. Уже осенью в Африке возник серьезный кризис. Английские войска перешли в контрнаступление, а самолеты RAF, взлетавшие с Мальты, начали топить суда, снабжавшие итало-германские силы. В сложившейся ситуации Гитлер выразил уверенность в том, что «обеспечение континентального пространства является теперь первой стратегической заповедью». Он понимал, что в Италии уже чувствовалась усталость от войны, а настроение общественности все больше падало, что было весьма точной оценкой обстановки. Учитывая все это, фюрер, несмотря на неопределенный исход операции «Барбаросса», приказал перебросить на Средиземное море авиацию и подлодки.

«Стало очевидным, что страны «Оси» просто перенапрягли свой потенциал и были в состоянии отстаивать свои позиции, только меняя главные направления приложения военных усилий», – писал немецкий военный историк Вернер Ран. Гитлер потребовал от Кригсмарине без промедления сделать Средиземное море приоритетным театром боевых действий, так как «вытеснение Германии и Италии из Средиземноморского региона явилось бы недопустимым ущемлением безопасности Европейского континента». Принятые меры довольно быстро принесли значительный эффект. Уже в ноябре от немецких торпед пошли на дно авианосец «Арк Ройал» и линкор «Бэрхэм». 15 декабря немецкая подлодка потопила легкий крейсер «Галатея», а 17 января – эсминец «Гурха». 11 марта ушел в пучину крейсер «Ниад».

В феврале 1942 г. начались массированные налеты Люфтваффе на Мальту, продолжавшиеся в течение двух с половиной месяцев. Всего за это время на объекты острова было сброшено почти 10 000 тонн бомб всех калибров. В результате порт Ла-Валетты был полностью разрушен, аэродромы перепаханы, погибли 547 чел., еще 550 получили ранения. В порту и на рейде было потоплено и серьезно повреждено несколько кораблей. Вследствие этого англичане вынуждены были эвакуировать с острова основные ударные силы – подводные лодки и бомбардировщики. Мальта как военно-морская и военно-воздушная база перестала существовать. Оставалось только одно – захватить остров путем высадки десанта.

Германское командование неоднократно рассматривало этот вопрос совместно с итальянцами. В марте подготовка операции по захвату то начиналась, то приостанавливалась по разным причинам, в основном из-за нехватки сил и средств. 13 апреля гросс-адмирал Редер вновь докладывал Гитлеру, что необходимо овладеть Мальтой как можно быстрее, с тем чтобы начать наступление на Суэцкий канал уже летом. На том же самом настаивал и Кессельринг. Он считал, что после массированной бомбардировки острова высадка десанта на нем «не составила бы труда», и в общем-то был прав. Лишенные флота и авиации, морально подавленные массированными налетами, защитники Мальты не смогли бы оказать серьезного сопротивления.

Однако фюрер вместо этого хотел передать командование операцией «Геркулес» итальянцам. Муссолини же в беседе с ним, состоявшейся 29 апреля, заявил: «Для выработки плана высадки на остров нам потребуется около трех месяцев». Складывалось ощущение, что трусливый итальянский диктатор жил в какой-то другой реальности…

Временами решительный Гитлер иногда проявлял слабость при принятии правильных решений. Так случилось и в этот раз. 30 апреля на совещании в Оберзальцберге фюрер и дуче определили срок операции «Геркулес» – июль 1942 г. Однако вскоре 4 мая была издана директива, согласно которой захват Мальты переносился уже на середину августа… Эта нерешительность, как и год назад, снова была связана с Восточным фронтом. Гитлер упорно пытался отложить решительное наступление на Средиземном море на период после окончательного разгрома России. По мнению фюрера, овладение Египтом в 1942 г. не могло иметь решающего значения, он также сомневался в успехе операции «Геркулес». Он полагал, что опасность, исходящая от Мальты, преувеличена. Это была явная ошибка.

21 мая Гитлер решил, что если Роммель возьмет Тобрук, то десант на Мальту можно вообще отменить за ненадобностью. В июне эта крепость была взята немецкими войсками. Дорога на Каир и Суэцкий канал, как казалось, была открыта. Гитлер решил, что настал момент для победоносного африканского блицкрига. Ему казалось, что британская оборона разваливается и для овладения Египтом вполне хватит полководческого гения Эрвина Роммеля.

Однако Кессельринг продолжал настаивать на захвате Мальты, и подготовка к операции «Геркулес» продолжалась. План был составлен генералом Куртом Штудентом. Предполагалось высадить на остров воздушный десант в составе 11-го немецкого армейского корпуса и двух итальянских дивизий, а также морской десант. Высадке должен был предшествовать массированный налет Люфтваффе на остров. Командовать операцией должен был начальник итальянского генштаба генерал Каваллеро. Однако представленный план не произвел большого впечатления на Гитлера, увлеченного в тот момент операцией «Блау». В разговоре со Штудентом он выразил сомнение в стойкости итальянцев, особенно их флота, который, по его мнению, может бросить немецких парашютистов на произвол судьбы при виде британских кораблей. В итоге «Геркулес» был перенесен на сентябрь…

Тем временем разногласия среди союзников продолжались. Командующий объединенными войсками стран «Оси» в Африке генерал Бастико даже отдал приказ Роммелю приостановить наступление, однако новоиспеченный фельдмаршал ответил, что «не примет эту рекомендацию», и пригласил своего номинального начальника пообедать с ним в Каире. На волне успеха Роммель мог позволить себе определенные вольности. Он напрямую обратился к Гитлеру и Муссолини, минуя своих непосредственных шефов Кессельринга и Бастико, с просьбой разрешить ему дальнейшее наступление. В своем послании Муссолини от 23 июня, находясь в восторге от побед Роммеля, фюрер с пафосом писал: «Богиня победы лишь однажды нисходит на вождей. И кто не сумеет удержать ее у себя в этот момент, уже никогда больше не удостоится ее внимания».

Между тем германская пропаганда начала трубить на весь мир, что близок час свободы Египта. Гитлер считал, что это подстегнет национально-освободительное движение в других британских колониях, в первую очередь на Ближнем Востоке. 3 июля совместным правительственным заявлением Германии и Италии была провозглашена «свобода Египта». Через шесть дней за обедом в «Вольфшанце» фюрер уже строил планы по оккупации этой страны, полагая, «что Египет нужно отдать итальянцам». Он считал, что если Германия направит своего министра-резидента в Каир, то потом дуче может послать своего министра-резидента на Кавказ. Кроме того, Гитлер определил, что после захвата Египта нужно в первую очередь заняться там ирригацией и дорожным строительством.

Роммель же получил согласие и продолжил наступление через пустыню. Однако Гитлера все же терзали сомнения. 17 июля уже во время успешного наступления на Востоке он сказал в своей FHQ в Виннице, что захват Мальты представляет большую важность, но в данный момент осуществить его вряд ли возможно, «пока проводятся наступательные действия на Восточном фронте». Операция была снова отложена.

Тем временем обессиленные длительными боями и переходами войска Африканского корпуса в конце июля были остановлены англичанами у Эль-Аламейна. В то же время на частично восстановленную англичанами Мальту снова вернулись бомбардировщики и подлодки, которые продолжили наносить удары по итальянским конвоям в Северную Африку. В результате в августе туда в качестве пополнения прибыли только немецкая парашютная бригада и итальянская парашютная дивизия, ранее как раз предназначавшиеся для десанта на остров.

В конце августа Роммель предпринял последнее наступление на позиции англичан, после чего последовал сильный контрудар. 3 сентября авантюрный фельдмаршал вынужден был начать отход. Захватить с ходу Каир не удалось.

Что касается Мальты, то время для ее молниеносного захвата было упущено. Гитлер и Муссолини, вероятно, полагали, что у них еще есть в запасе год-два, чтобы наконец-то всерьез заняться войной на Средиземном море. Они никак не ожидали, что уже осенью 1942 г. американцы сумеют организовать крупную десантную операцию в этом регионе, хотя правительство Виши неоднократно предупреждало немцев о ее возможности. Французской разведке стала известна даже дата намечавшегося вторжения, однако в ОКВ только посмеялись над их «чрезмерной подозрительностью». Как писал немецкий военный историк Луц Кох: «Дилетантское отношение к доброкачественной разведывательной информации и поверхностный анализ геополитической ситуации привели к тому, что немецкая сторона не предприняла никаких контрмер, направленных на предотвращение реально существовавшей угрозы».

Впрочем, это было не совсем так. Немецкое командование на Средиземном море во главе с фельдмаршалом Кессельрингом допускало возможность десанта, причем наиболее вероятным объектом считало Алжир и прилегающие к нему территории. Был даже составлен план действий авиации и флота на случай высадки, а подлодки заняли позиции в районе Гибралтара. 7 ноября 1942 г. Кессельринг говорил по телефону с Герингом, который заявил ему, что его видение ситуации неверно и что фюрер считает, что высадка союзников возможна только в Южной Франции. Это лишний раз показывает, что Гитлер в отличие от Черчилля и Рузвельта по-прежнему недооценивал значение контроля над Средиземным морем.

И вот 8 ноября для стран «Оси» снова наступил кризис. Союзники начали операцию «Торч», высадив десант во французских колониях Алжир и Марокко. Немцы далеко не сразу поняли, что происходит, к примеру, генерал Йодль высказал мнение, что огромный конвой проследовал в Средиземное море для «деблокады гарнизона Мальты». Гитлер же предположил, что речь шла о доставке боеприпасов для 8-й английской армии, а возможно, о высадке в Италии или Южной Франции. И лишь через несколько дней стало ясно, что на сей раз интуиция сильно подвела его…

В то же время войска Роммеля оставили Ливию и отступали к своим прежним позициям. Кессельрингу стало ясно, что удержать Северную Африку не удастся. На встрече с Гитлером он прямо сказал: «Африку нельзя удержать. Единственное, что нам остается, это постараться вывезти оттуда как можно больше немцев». Однако подобное предложение вызвало вполне предсказуемую реакцию у фюрера: «Я не собираюсь допускать этого в Африке. Есть глубокие политические причины, почему мы должны удерживать крупный плацдарм в Северной Африке. Если мы этого не сделаем, то для Италии возникнут тяжелейшие последствия».

На просьбу Роммеля об отходе он ответил примерно то же самое: «Обратного хода нет… Я буду тверд, и успех в Африке не заставит себя долго ждать».

По мнению Кессельринга, Гитлер, командование Вермахта и Верховное командование итальянской армии все вместе виноваты в кризисе на средиземноморском театре военных действий, возникшем осенью 1942 г. В ноябре – декабре, когда возникла необходимость снабжать германо-итальянские войска в Тунисе, «Мальта, которая все еще находилась в руках британцев, бросала тень на все вокруг». Кессельринг считал, что в данном случае снова сказалось континентальное мышление Гитлера и его окружения, которые вместо четкого плана действий действовали импульсивно и непоследовательно, находясь под гипнотическим воздействием Роммеля.

Впрочем, по мнению ряда очевидцев, в частности генерала Варлимонта, уже в декабре Гитлер смирился с предстоящей потерей Африки, но пытался выиграть время. И действительно, несмотря на неимоверные трудности, через море продолжали поступать пополнения и новая техника. Фюрер отправил в Тунис даже две роты новых тяжелых танков «Тигр» и несколько батарей реактивных минометов, хотя все это больше пригодилось бы на Восточном фронте, где в то время тоже разразился кризис. В итоге немецким войскам, несмотря на огромное численное превосходство противника, удалось предотвратить быстрый захват Северной Африки и даже нанести американцам несколько болезненных контрударов.

7 апреля на встрече с Муссолини в Клессхейме, близ Зальцбурга, Гитлер заявил, что Тунис будет удержан любой ценой. Фюрер «выиграл время». Группа армий «Африка» продержалась в Тунисе до 12 мая 1943 г., то есть только через семь месяцев после высадки союзникам удалось одержать победу. В плен попали 240 000 человек, то есть получилась катастрофа по масштабам гораздо больше Сталинградской. По указанию фельдмаршала Кейтеля фюреру было запрещено докладывать истинные масштабы капитуляции и потери. Конечно, для самой Германии это еще не представляло опасности, а вот Италия тем самым оказалась на грани капитуляции, став передовым рубежом обороны.

Впоследствии Альберт Кессельринг назвал три основных причины тунисской катастрофы:

– недооценка Гитлером важности Средиземноморского театра военных действий;

– недостаточная защита морских транспортных перевозок, что постепенно привело к развалу системы снабжения африканских войск;

– неверное отношение к африканским колониям Франции, которые по непонятным причинам были своеобразным «табу» для Гитлера, который не разрешал ущемлять права французов на этих территориях и организовать там оборону.

Фельдмаршал не понимал политических мотивов в стратегии Гитлера, сложности ведения коалиционной войны в условиях недоверия и непонимания между странами «Оси». Что касается колоний, то фюрер скорее всего хотел рассматривать вишистскую Францию скорее как союзника, чем как порабощенного противника. Он вообще до конца войны цеплялся за своих последних союзников, стараясь разделить с ними ответственность за судьбу Европы.

Оборона Греции – важнейшая задача!

После падения Туниса стратегическая ситуация на Средиземном море изменилась кардинальным образом. Теперь все оккупированное немцами побережье Южной Европы от Франции до Греции было подставлено под удар союзных армий. Однако сам фюрер оценивал итоги тунисской кампании и сложившуюся после нее ситуацию не столь пессимистически. В июне 1943 г. он, рассуждая о стратегии англо-американцев, напутствовал генерала фон Зенгера, направляемого в качестве офицера связи с итальянским командованием на Сицилию: «Союзники, потерпев неудачу в попытке перепрыгнуть на Сицилию сразу после высадки в Северной Африке, уже проиграли свою войну на Средиземном море».

Впрочем, многие подобные высказывания, позднее выдававшиеся мемуаристами как доказательство неадекватной оценки обстановки Гитлером, нередко имели цель просто подбодрить людей, поддержать в них волю к победе. Или же, наоборот, посылая генерала на фронт, фюрер должен был честно сказать ему, что все бесполезно и что бы он ни делал, ничто уже не поможет?!

В августе Гитлер заявил своему окружению, что были достигнуты два положительных результата: во-первых, отодвинуты сроки вторжения союзников в Европу, во-вторых, был предотвращен выход Италии из войны в самый критический момент.

Фюрер доказывал своим генералам: «Если бы Италия оказалась сломленной, то союзники получили бы возможность высадиться на ее побережье и продвинуться к Альпам в такое время, когда после прорыва под Сталинградом у Германии не оказалось бы ни одного свободного человека, чтобы дать им отпор». В целом он был прав, но все же преувеличивал возможности союзников и заблуждался относительно их намерений.

Между тем весной 1943 г. германское верховное командование во главе с Гитлером стало жертвой очень тонкой стратегической дезинформации, подготовленной британской разведкой. Согласно ей, следующей целью союзников должны были стать остров Сардиния и побережье Балкан. 9 мая подброшенные англичанами документы попали в руки офицеров ОКВ, а уже через три дня, то есть, как никогда, оперативно, Верховное командование Вермахта в своей директиве указало, что «операции союзников должны начаться в самое ближайшее время» и «что мероприятия, касающиеся Сардинии и Пелопоннеса, приобретают первостепенное значение в сравнении со всеми другими». 14 мая Гитлер проинформировал гросс-адмирала Дёница о том, что «обнаруженные англосаксонские директивы подтверждают наши догадки относительно того, что планируемые ими удары будут направлены главным образом против Сардинии и Пелопоннеса».

В результате на острова Родос, Крит, Корсика и в Грецию были срочно направлены подкрепления, а также дополнительные орудия и боеприпасы. И это в то время, когда резервов не хватало на Восточном фронте.

Надо сказать, что полученные «сведения» подтверждали догадки самого фюрера. Он считал, что Черчилль испугается возможного захвата русскими Балкан и непременно примет решение опередить их и первым высадиться на побережье Греции. К тому же Балканский полуостров действительно имел важное стратегическое значение для Германии. На совещании в FHQ «Волчье логово», проходившем 19 мая, Гитлер заявил: «Главное и решающее значение для нас имеет удержание Балкан. Медь, бокситы, хром, и, прежде всего, наша безопасность – все это здесь». Он также боялся, что в случае захвата Греции союзники установят прямую связь с Советским Союзом через проливы Босфор и Дарданеллы, а Турция перейдет на сторону антигитлеровской коалиции.

Главнокомандующий немецкими войсками на Юго-Востоке фельдмаршал фон Вайхс и Дёниц, не возражая в принципе против удержания Балкан, пытались убедить Гитлера сократить периметр обороны для экономии сил. Однако он отказался сделать это, заявив, что из политических соображений будет оборонять все Балканы, включая небольшие острова в Эгейском и Ионическом морях!

Между тем в течение всего июня экипажи немецких самолетов-разведчиков докладывали о большом скоплении союзных кораблей в портах Туниса и Алжира. В отличие от «важных документов» в сумке «утонувшего английского курьера» этот факт явно свидетельствовал о скором начале крупной десантной операции, причем вряд ли в восточной части Средиземного моря. Кроме того, американские и английские самолеты усилили бомбардировки Сицилии и Южной Италии. Не надо было быть гением, чтобы понять, что следующий десант состоится либо на Сицилии, либо на юге Апеннинского полуострова. Это ясно понимало и итальянское верховное командование. Сицилия имела важное стратегическое значение, так как ее захват открывал союзным конвоям свободный путь через Средиземное море, подвергавшийся ударам авиации и флота стран «Оси» в течение трех лет.

10 июля огромный союзный флот начал высадку десанта на Сицилии. Малочисленный германо-итальянский гарнизон не смог оказать серьезного сопротивления и вскоре начал отступать к северо-восточному побережью острова. Однако даже после этого, когда намерения союзников, казалось бы, стали очевидны, Верховное командование Вермахта по-прежнему считало, что далее англичане и американцы отправятся на Балканы, а не в Италию. Гитлер тоже не пересмотрел свою оценку намерений западных держав. Наоборот, он даже приказал провести новые мероприятия для усиления защиты Балканского полуострова.

Фюрер даже послал туда фельдмаршала Роммеля руководить обороной!

26 июля была издана очередная директива, в которой Гитлер изложил свои взгляды на дальнейшую оборону Средиземноморья. Там снова говорилось, что следующей целью союзников скорее всего станут острова Эгейского моря и западное побережье Греции.

3 сентября 1943 г. части английской 8-й армии генерала Монтгомери первыми высадились на итальянскую землю. Фактически второй фронт в Европе был открыт[61]. После позорного бегства в мае 1941 г. англичане вернулись. Тем не менее даже в октябре 1943 г. фюрер продолжал верить, что Балканы являются важной стратегической целью союзников. Даже Кессельринг, ранее довольно верно оценивавший обстановку, уверовал в то, что следующий десант будет именно в Греции. К этой же точке зрения склонялись такие видные деятели, как Дёниц, Роммель и ряд офицеров ОКВ. Однако ничего подобного не произошло. Американцы и англичане методично продвигались в глубь Апеннинского полуострова, постепенно оттесняя немцев на север.

Вермахт сохранил часть позиций на Средиземном море до самого конца войны, например, тот же Крит оставался в руках немцев вплоть до 8 мая 1945 г., и союзники не предприняли ни одной попытки вернуть его, как и другие анклавы. Однако все эти «бастионы» уже не имели никакого стратегического значения. К осени 1943 г. битва за Средиземное море была окончательно проиграна Третьим рейхом.

Подводя итог средиземноморской стратегии Гитлера, Кессельринг справедливо отмечал, что фюрер совершенно не понимал стратегию непрямых действий. У него не хватило смелости нанести «тяжелый и, возможно, решающий удар по России со стороны Средиземноморья, что позволило бы ему одновременно нанести смертельное ранение Англии в ее наиболее уязвимое место».

«Ждать подходящего момента!»

В конце войны руководители Германии жили в атмосфере ими же созданных политических мифов и сказок. В Германии и за ее пределами ими распространялись всевозможные слухи, в которые они сами потом начинали верить.

К числу наиболее известных таких мифов является сказание о существовавшей некоей «альпийской крепости», некоего последнего неприступного суперредута, реально существовавшего только в воображении. Союзников немцы пытались запугать организацией «Вервольф», созданной для ведения партизанской войны и оказавшейся фактически мертворожденной. К таким же мифам относятся слухи о «чудо-оружии», в наличии которого Гитлер убеждал своих солдат до самого конца войны.

Последним мифом, по мнению американского резидента УСС в Швейцарии Алена Даллеса, были слухи о грядущем разладе в стане союзников. На протяжении всей войны фюрер искренне питал иллюзии по поводу того, что западные союзники и Россия поссорятся и тогда он сможет договориться с кем-то из них. Однако он не понимал, что как раз в силу последнего обстоятельства это и было маловероятно. Т. е. каждая из сторон панически боялась выхода из коалиции другой и всячески стремилась избегать поводов для этого. Этот миф, как казалось нацистам, стал воплощаться в реальность после смерти президента США Рузвельта 12 апреля 1945 г.

Гитлер просто бредил идеей раскола «антисвоей» коалиции. Еще в декабре 1943 г. он заявил фельдмаршалу Манштейну, что коалиция развалится в результате внутренних противоречий. По свидетельству же генерала Вейдлинга, после награждения группы генералов и офицеров, состоявшегося 13 апреля 1944 г., фюрер убеждал военных, что сотрудничество англо-американцев с русскими не может быть продолжительным и успешным, так как понятия «коммунизм» и «демократия» попросту несовместимы. Фюрер пытался запугивать союзников пресловутым «призраком коммунизма». Нацизм, по его мнению, мог стать приемлемой альтернативой «хаосу большевизма». Что касается англичан, то они во многом соглашались с этим, но их заокеанским союзникам до «призрака» не было никакого дела.

31 августа 1944 г. на очередной встрече со своими генералами фюрер твердил: «Мы будем сражаться до тех пор, пока один из наших ненавистных врагов не выдохнется и не откажется от дальнейшей борьбы… Наступит время (когда не уточнил), когда разлад внутри этого противоречивого союза станет настолько серьезным, что произойдет разрыв. Им суждено повторить судьбу всех коалиций в мировой истории. Все коалиции рано или поздно разваливались. Главное – это ждать подходящего момента, не считаясь ни с какими трудностями…»

К теме взаимоотношений союзников Гитлер вернулся 12 декабря 1944 г. в своем выступлении на совещании с командирами войск Западного фронта. Оно было приурочено к многообещающему, как казалось, наступлению в Арденнах. Цель речи – убедить генералов в необходимости удара именно на западе. Фюрер достаточно объективно считал, что «коалиция ультракапиталистов и ультрамарксистов дала трещину. Каждая сторона, вступая в этот союз, надеялась добиться для себя политической выгоды. Америка стремилась занять место Англии, стать наследницей дряхлеющей империи. Россия пытается прибрать к рукам Балканы. И вот теперь они столкнулись лбами. Их антагонизм растет час от часу. И если мы сейчас сумеем нанести несколько ударов, то этот искусственный общий фронт рухнет с громовым треском… Мы должны отнять у врага веру в победу!»

В данном случае фюрер, верно фиксируя наличие у союзников разных целей в рамках коалиции, не понимал или не хотел понимать, что это обстоятельство вторично. Он не осознавал, что главная задача для союзников – это скорейший разгром нацистской Германии. Лишь после Ялтинской конференции, прошедшей в январе 1945 г., когда ее решения стали известны нацистам, они ощутили зыбкость почвы, на которой строились их надежды.

Тем не менее даже весной 1945 г. Гитлер уговаривал командующего группой армий «Курляндия» генерала Гильберта не рассматривать все происходящее под углом зрения текущего момента, а рассчитывать на благоприятный для Германии поворот текущих событий, на противоречия между союзниками. Примерно в это же время в разговоре с хорошо известным советским телезрителям по сериалу «Семнадцать мгновений весны» обергруппенфюрером СС Карлом Вольфом он продолжал надеяться, что «Сталин не удовольствуется тем, что было обусловлено в Ялте. Он захочет ринуться вперед и перейдет демаркационную линию. Вот тогда-то англо-американцы дадут отпор. Американцы будут вынуждены отбросить русских назад».

В данном случае вождь снова сильно ошибся. Демаркационную линию как раз переходили западные союзники, а потом мирно отходили обратно в свои зоны оккупации. На чем же основывались надежды Гитлера на возможность распада коалиции союзников? Что было первоисточником для его пресловутой интуиции?

Начальник личной охраны фюрера группенфюрер Раттенхубер в послевоенных показаниях, данных им следователям СМЕРШа, коснулся этого вопроса. Он рассказал, что Гитлер неоднократно показывал ему перевод статей из газеты «Вашингтон пост» и других изданий информационного агентства «Ассошиэйтед пресс». Там писалось о больших противоречиях между руководителями трех держав на конференции в Тегеране и Ялте. Фюрер брал эти материалы на различные совещания, где буквально совал их в лицо своим подчиненным как доказательства того, что ему однажды удастся договориться с союзниками за счет русских. Слабо информированная аудитория жадно внимала этим «откровениям», не имея представления о том, по какому принципу проводится отбор данных материалов. И в этом нет ничего удивительного. Уж в чем, в чем, а в убеждении самих себя и самооправдании род человеческий с древних времен достиг совершенства.

Референт министерства пропаганды Хайнерсдорф после войны раскрыл источники невиданного оптимизма нацистских чиновников. Ежедневно рейхсминистру Геббельсу тщательно отбирался весь материал, поступающий из газет, по радио и из других СМИ. Предпочтение отдавалось именно материалам о противоречиях между союзниками. Понятно, что материалы подбирались крайне тенденциозно и действительно производили впечатление, что разногласия очень серьезны и дело и вправду может дойти до разрыва. Подборки этих «обнадеживающих сведений» Геббельс незамедлительно передавал Гитлеру, а тот, прочитав их, делал «предсказания».

Надо сказать, что на Западе была пресса, отражавшая мнение влиятельных групп лиц, которые были в оппозиции курсу политике президента Рузвельта. Эти издания традиционно и небезосновательно были одержимы патологической ненавистью к СССР. К примеру, газета «Чикаго трибьюн» позволяла себе довольно желчно писать о неких «тривиальных соглашениях», достигнутых на конференции в Тегеране. Агентство ЮПИ в своих СМИ, финансируемых Республиканской партией, позволяли оскорбительные высказывания в адрес Сталина и т. д. Свобода слова в США была незыблемой ценностью даже в годы войны, но Геббельс и Гитлер не совсем понимали это, выдавая высказывания оппозиции за чистую монету, то есть желаемое за действительное.

Реальное же настроение американцев отнюдь не порадовало бы фюрера, проведи он через своих шпионов статистический опрос. Опросы общественного мнения в 1943 г. показывали, что 82 % опрошенных были сторонниками скорейшего разгрома нацистской Германии. На президентских выборах 1944 г. 54 % избирателей отдали голоса за Рузвельта, выступавшего за сотрудничество с СССР в борьбе против нацизма.

Конечно, в США была сильная оппозиция, особенно в конгрессе. Изоляционисты, в основном представители республиканцев, настаивали на пересмотре внешней политики Штатов и отказе от союза с СССР. Подвергалось критике и решение о «безоговорочной капитуляции». Однако эти настроения все же не отражали настроений большинства простых американцев.

Кроме материалов зарубежной прессы Гитлеру предоставлялись и отчеты германского МИДа. Референты министра Риббентропа тоже акцентировали внимание вождя именно на внутренних проблемах союзников. Они «полагали», что население союзных стран (США и Великобритании) все в большей степени не одобряет политику Рузвельта и Черчилля и в скором времени якобы может потребовать заключить мир с Германией и объявить войну всеобщему врагу – коммунистической России. Немецкие дипломаты сообщали и о высказываниях английского консула в Адане Мерсика, который вещал: «К концу войны Англия с Америкой будут достаточно сильны, чтобы приказать русским остановиться там, где они посчитают нужным».

Еще одним источником получения «информации» о взаимоотношениях союзников был радиоперехват и дешифровка радиосообщений иностранных дипломатических представительств в Москве. При этом радиограммы посольств Англии и США немцы расшифровать не могли, так как при их передаче использовались шифровальные машины, зато переговоры французов – в значительной степени. А переговоры хорошо информированного турецкого посла в Москве Сарпера становились известны немецкой разведке почти сразу же после их передачи. Он сообщал своему МИДу о том, что Сталин и его ближайшее окружение испытывали глубокое и непреодолимое недоверие в отношении своих союзников, и опасались, что Запад за их спиной может заключить сепаратное соглашение с немцами. По мнению известного российского дипломата Валентина Фалина, источником неоценимых для немцев сведений могло быть также окружение видных американских дипломатов – Агесона, Кеннеди-старшего, Буллита, Штейнхардта, – которые не поддерживали внешнеполитический курс вашингтонской администрации.

Известный германский исследователь Себастьян Хаффер писал, что «надежда Гитлера на столкновение Запада и Востока была не такой уж необоснованной». По его мнению, «существовал шанс, что война между победителями могла вспыхнуть сразу же». Черчилль не испытывал симпатий ни к немцам, ни к русским. В британских военных кругах было достаточно широко известно циничное заявление Черчилля о том, что он «хотел бы видеть германскую армию в могиле, а Россию на операционном столе». При этом он не уточнял характер операции и кто будет выступать в роли «хирурга».

Гитлер пытался прогнозировать грядущие события, вероятность которых была невелика, на основании неполной и далеко необъективной информации. В результате поверхностного анализа слухов и «сведений» в умах немецких руководителей и рождались всякого рода беспочвенные надежды. Стратегической целью фюрера было создать условия, при которых союзная коалиция лишилась бы уверенности в возможности достижения единства целей и вследствие этого развалилась бы. Какими же методами Гитлер намеревался достичь поставленных целей?

Он, конечно, понимал, что «надеяться на благоприятный момент в период тяжелых поражений наивно. Такие моменты могли бы возникнуть только в случае какого-либо военного успеха». По утверждению Гитлера, наилучшим решением в создавшейся ситуации был бы внезапный сильный удар по англо-американцам как самому слабому, на его взгляд, звену. Этот удар, как ему казалось, «лишит всю коалицию воли продолжать борьбу, конца которой не видно». Он страдал явной недооценкой своих противников, в данном случае США, и наивно полагал, что разгром на Западном фронте повергнет союзников в панику.

В беседе с Отто Скорцени фюрер всерьез утверждал, что «народы союзников не хотят войны… Следовательно, если немцы нанесут сильный удар, то союзники под воздействием общественного мнения, возможно, окажутся готовы заключить перемирие. Тогда мы сможем бросить дивизии на Восток, чтобы спасти Европу от жуткой угрозы». Даже для эсэсовского диверсанта Скорцени, никогда не блиставшего высоким интеллектом, подобное утверждение любимого шефа не прозвучало особо убедительно. Что уж говорить о генеральской элите.

В январе 1945 г. Гитлер говорил приближенным, что поражение союзников должно толкнуть Черчилля к соглашению с Германией. Даже после проигранного сражения в Арденнах он продолжал утверждать, что в стане союзников наметился раскол. Немецкий военный историк Курт Типпельскирх, оценивая военные планы командования Вермахта на последнем этапе войны, писал, что оно рассчитывало «продержаться до тех пор, пока дело не дойдет до неизбежных раздоров между союзниками».

Вообще же мысли о затяжке времени частенько навещали фюрера. Поняв неизбежность поражения где-то в июле 1944 г., он подчинил все свои действия на Западном фронте задаче выиграть время, чтобы употребить его для расшатывания коалиции. Гитлер пристально следил за поведением Лондона и Вашингтона, регистрируя выполнение ими союзнических обязательств. Британский историк Джон Толанд тоже отмечал, что фюрер тянул время в надежде, что Запад в любой момент может понять, что его настоящий враг – большевизм и наконец присоединится к Германии в общем «крестовом походе» против России. Гитлер вещал: «Время наш союзник. План России с каждым днем становится все более очевидным, что должен понять Рузвельт».

Правда, он, как завзятый философ, не отрицал и значение пространства, утверждая, что «есть шанс на победу, если защищать каждый метр территории» и что «каждый плацдарм на Востоке в итоге должен стать плацдармом для последнего крестового похода против еврейского большевизма».

В своей безнадежной борьбе нацисты использовали и примитивные провокации. Так, Гитлер на совещании с Герингом и Йодлем сообщил, что удалось подкинуть англичанам дезинформацию о формировании в России армии антифашистов численностью около 200 тысяч человек для «ввода ее в Германию». Фюрер надеялся, что подобная информация должна сильно напугать англичан. Кроме того, в сентябре 1944 г. в ходе ряда зондажей немцы передали резиденту УСС в Швейцарии Даллесу предложение немецкого МИДа об отводе германских войск с Балканского полуострова с замещением их союзными войсками, тем самым предлагая англичанам освободить балканские страны раньше русских. Целью этой незамысловатой провокации было «потрясти тегеранские договоренности», а также параллельно провести мероприятия, направленные против советских интересов на Балканах и поссорить союзников.

Этой же цели были посвящены попытки вступить в переговоры с западными союзниками с целью заключения сепаратного мира. Немцы полагали, что даже если не удастся подписать мир, о переговорах станет известно русским и это вобьет дополнительный клин между союзниками. Немецкие дипломаты даже весной 1945 г. тешили себя надеждами, что союзники, стоявшие на пороге победы, могли вступить в переговоры с немцами, руководствуясь при этом какими-то эфемерными политическими соображениями. Вести серьезные переговоры с нацистами в марте 1945 г. было бы чистейшим безумием со стороны американцев.

Тем не менее в своих беседах с Борманом и Геббельсом Гитлер не раз говорил о необходимости встать на сторону Запада в «грядущем столкновении» между СССР и США, когда последние «неизбежно проявят желание обеспечить себе поддержку немецкого народа». При этом фюрер также надеялся, что его сохранят у власти. Когда же обергруппенфюрер Вольф задал фюреру вопрос: «На чьей же стороне вы хотите завершить войну?» – тот, немного подумав, ответил: «Я присоединюсь к тому, кто мне больше предложит. Или к тому, кто первый со мной свяжется».

Один из средневековых мудрецов сказал: «Сон разума рождает чудовищ». Вот так и нацистское руководство надеялось, что западные союзники в страхе перед наступающей Красной Армией вдруг сделают внезапный дипломатический кульбит. Впрочем, не забывали и о Востоке. Геббельс в своем дневнике 5 марта 1945 г. записал: «…фюрер убежден, что если какая-то держава в лагере противника захочет вступить в переговоры, то это будет Советский Союз». Оказывается, Гитлер считал, что Сталин испытывал большие трудности в отношениях с англосаксами. А поскольку он в отличие от западных политиков не зависел от общественного мнения, то мог в любой момент взять и подписать сепаратный договор с Германией.

Геббельс также писал, что «фюрер думает найти возможность договориться со Сталиным, а затем с жесточайшей энергией продолжить войну с Англией». Про США почему-то забыл. Нацистские руководители считали, что «чего-то можно было достигнуть на Востоке, так как Сталин больший реалист, чем англо-американские безумцы». В общем, в отчаянных надеждах подписать с кем-нибудь сепаратный мир, гитлеровское руководство шарахалось из стороны в сторону. Впрочем, иногда того же рейхсминистра посещали умные мысли: «…как английская, так и американская сторона по-прежнему преследуют цель сначала разгромить нас, а затем посмотреть, к чему это приведет». Да и сам фюрер 6 февраля 1945 г. говорил в кругу своих приближенных, что «большая тройка намеревается разгромить и уничтожить Германию» и что «ситуация кажется безнадежной». То есть проблески реализма все же были. Это говорит о том, что в глубине души нацисты понимали, что им конец.

Суть происходящего в Европе была в том, что союзников, громивших германские армии в марте – апреле 1945 г., не сильно страшила угроза коммунизма, которой их так сильно пытались запугать немцы. Актуальность этой угрозы рассматривалась союзниками лишь в далекой перспективе. Им прежде всего было необходимо решить первостепенную задачу – добить своего давнего врага – Германию, которая когда-то на волне своих первоначальных успехов могла угрожать им в мировом масштабе. После этого нужно было ликвидировать еще одного претендента на главенство в азиатском регионе – Японию. А уже только потом следовало заняться решением проблем, создаваемых пока только в Европе своим ослабленным войной русским союзником. Такова была настоящая логика англосаксов.

«Пятница, тринадцатое»

12 апреля 1945 г. умер президент США Франклин Рузвельт, один из столпов антигитлеровской коалиции. Сообщение об этом поступило в министерство пропаганды рано утром «рокового дня» – в пятницу, 13 апреля. По свидетельству одной из секретарш рейхсминистра Геббельса, тот едва не сошел с ума от радости. Один из чиновников министерства потом вспоминал, что Геббельс замер на какое-то время, уставившись в одну точку. Потом он заказал шампанское, вызвал помощников и представителей прессы в свой кабинет. Потом поспешил лично проинформировать об историческом событии фюрера. В телефонном разговоре Геббельс поздравил шефа с тем, что «судьба расправилась с нашим величайшим врагом. Это чудо дома Бранденбургов. Бог не покинул нас». Фюрер ответил, что уже знает о случившемся и что скоро русские и американцы будут обстреливать друг друга через крышу рейхсканцелярии.

Это «пророчество» сбылось лишь частично. В боях на улицах Берлина русские частенько обстреливали только друг друга. Генерал-лейтенант Эрхард Энгель, бывший адъютант Гитлера, своими глазами видел реакцию шефа на сообщение о смерти Рузвельта. На щеках у фюрера, потерявшего всякое самообладание, выступил болезненный румянец, и он громко вскрикнул: «Вот вам, неверующие! Это снова знак провидения! Рузвельт, конечно, собирался пережить меня, а умер! Смерть его означает, что в США изоляционисты возьмут верх!»

После получения радостного известия Гитлер тут же вызвал к себе рейхсминистра Альберта Шпеера, гросс-адмирала Дёница и показал им текст сообщения агентства «Рейтер». Пока те ехали, фюрер уже позвонил Гиммлеру, Кессельрингу и Шёрнеру. Голос его дрожал от волнения: «Кто был прав? Война не проиграна…» Полученное известие из-за океана вызвало резкий всплеск положительных эмоций в бункере, а Геббельс даже посчитал произошедшее поворотным моментом истории! Поскольку умер автор тезиса о безоговорочной капитуляции Германии и Японии, у немецких руководителей опять появилась надежда на сепаратный мир или иное «удачное» окончание войны.

Выражения типа «Божий суд», «Божий дар» и т. п. так и носились в воздухе. Как писал американский журналист Ширер: «Министры, получившие образование в университетах Европы, хватались за предсказания астрологов и бурно радовались смерти американского президента, считая ее верным признаком того, что теперь, в последнюю минуту, не кто-нибудь, а Всевышний спасет рейх от неизбежной катастрофы!»

Приближенные Гитлера тут же начали сравнивать создавшуюся ситуацию с положением, сложившимся в Европе после смерти русской императрицы Елизаветы во время Семилетней войны. Ее «своевременный» уход из жизни спас от гибели находившегося на грани поражения прусского короля Фридриха II Великого. Последний уже собирался принимать яд, дабы избежать позора капитуляции. Немцы считали аналогию более чем очевидной. Аналогия была, но с той разницей, что в 1762 г. умерла императрица России, а в 1945 г. умер президент союзника России, в то время как властитель самой России продолжал здравствовать. Умри тогда Сталин, шансов на изменение хода войны было бы куда больше.

Понятно, что надежды Гитлера на поворот в войне не сбылись, в чем он вскоре смог лично убедиться. Если бы Рузвельт помер хотя бы на год раньше, возможно, в американской политике и произошли бы какие-то перемены, но после 12 апреля 1945 г. это было маловероятно. Да и сам фюрер, по свидетельству его личного фотографа Гофмана, ранее при обсуждении личностей своих противников весьма проницательно утверждал, что первым из них умрет именно Рузвельт, но его смерть не изменит хода войны. Таким образом, у диктатора все-таки был дар предвидения, но он не всегда им пользовался. Президента США фюрер пережил всего на 18 дней…