Интимные связи Тополь Эдуард

– Ну, как тебе было с ней?

– Ничё… Нормально… – ухмыльнулся парень. – Сиськи, конечно, висяк. А так ничё.

– Ясно. Значит, в месяц ты делаешь двести баксов, и твой брат двести. А хорошая гитара сколько стоит?

– Ну, разные есть…

– А самая приемлемая, по минимуму?

– Ну, одну нам предлагают, не новую, но вполне…

– Сколько?

– Хотят шесть сотен. Зелеными.

– Значит, за пять отдадут. А у вас сколько есть?

– У нас? Триста двадцать. – И с надеждой: – А вы чё, добавите?

– Я – нет. Но представь ситуацию. В вашу пиццерию приходят три девицы лет по семнадцать – двадцать. И говорят: «Коля…»

– Я Сережа, – поправил парень.

– Не важно. «Сережа, – они говорят, – сегодня нашей маме сорок, и мы хотим сделать ей подарок. Отнеси ей пиццу, шампанское и… Ну, ты понимаешь. Проведи с ней ночь и получишь двести баксов». Пойдешь?

Сережа возмутился:

– Да вы чё?!

– Я ничё. Они тебе ее фото показывают. Нормальная женщина. Не Волочкова, конечно, но, допустим, Яковлева. Пойдешь?

– Вы серьезно, что ли?

– Еще как серьезно! Ночь с Яковлевой, и гитара – твоя. А?

– Ну, я не знаю… А если она не даст?

– Тебе? Как это? Ты посмотри на себя! Ты же герой! Домогаров! Будешь ей свои песни петь! Ну, договорились?

– Не знаю… Надо подумать… Может, мы с братаном «орел-решку» кинем…

– Вот именно, – удовлетворенно сказал Бережковский. – Иди подумай.

– А где эти девахи?

– Какие?

– Ну, заказчицы.

– А! Уже решился! Ты иди, я их вызвоню. Пока.

– Yes! – И, сделав выразительно-мужской победный жест, Сережа выскочил за дверь.

А Бережковский поспешно набрал телефонный номер.

– Приемная, – отозвался голос секретарши.

– Наташа, здра… – начал Бережковский, но спохватился: – Гм… Это Бережковский. Меня Эраст Константинович просил ему позвонить…

– Я в курсе. Сейчас попробую.

И опять из телефона грянула песня «С нами пушки системы „Град“, за нами Путин и Сталинград!». После чего мужской голос перебил мелодию:

– Андрей, здравствуй. Ну?

– Значит, так, – сказал Бережковский. – Три сестры в новогодний вечер приходят в пиццерию и говорят молодому разносчику пиццы: «Слушай, мы хотим нашей маме сделать новогодний подарок. Она сейчас дома одна, ты отнеси ей пиццу, шампанское и… Ну, сам понимаешь. Если все будет нормально, утром получишь двести баксов». Парень кочевряжится: «Вы чё, сдурели?» Но ему нужны деньги на хорошую гитару, он пишет песни и создал группу под названием «Группа товарищей». Короче, он идет к этой маме с пиццей, шампанским и гитарой. А это, оказывается, вовсе не уродка и не старуха, а, скажем, Яковлева…

– Милена? – уточнил Эраст.

– Можно взять на эту роль Милену, – согласился Бережковский.

– Понял, «Ирония судьбы-2», – сказал Эраст. – Я покупаю. Сколько серий?

– Две.

– А четыре?

– Четыре не вытяну.

– Хорошо. Две. Когда будет сценарий?

– Через месяц.

– Нет, через две недели. У меня съемочная группа освобождается от «Вечной любви». И сразу приступит. Все. Пока.

– Эраст, минутку! Мне нужен аванс. У меня правило…

– Я знаю. Закон Бережковского. Ни строчки без аванса. Завтра у Максима. Пока.

Гудки отбоя.

– Yes! – крикнул Бережковский с тем же победным жестом, как и разносчик пиццы, и чечеткой прошелся по комнате. – Yes!

Затем набрал телефонный номер.

– Междугородняя, – откликнулась трубка, – тридцать первый.

– Здравствуйте. Примите заказ. Салехард, больница имени Губкина, доктора Гинзбурга. Тридцать за справку, тридцать за вызываемое лицо. Мой телефон 205-17-12, фамилия Бережковский.

– Приняла. Ждите.

Гудки отбоя. Бережковский включил компьютер, собрался работать. Но снова – телефонный звонок, и он тут же снял трубку:

– Алло!

– Андрей Петрович, это Кароян…

– Стоп! – перебил Бережковский. – Я тебя убил.

– В каком смысле? – оторопел Кароян.

– В прямом. Я написал Бисмарку ретроспекции в молодость. Он в молодости был жуткий бабник, выиграл двадцать восемь дуэлей. Я написал его дуэль с маркизом Карояном. И Бисмарк убил Карояна. Наповал. Так что ты уже труп, больше не звони.

– Я хотел сказать: мы сняли сцену в гроте. Классно получилось.

– А, ну тогда живи!

Тут вклинилась телефонистка, перебила:

– Междугородняя! Салехард заказывали?

– Да, – сказал Бережковский.

– Положьте трубку!

– Положил… – усмехнулся Бережковский.

И тут же новый звонок, телефонистка сообщила:

– Салехард на линии. Гинзбург на операции. С дежурным врачом будете говорить?

– Буду, – сказал Бережковский.

– Говорите.

Бережковский взглянул на часы:

– Алло!

Трубка отозвалась сухим женским голосом:

– Слушаю.

– Здравствуйте. Вы дежурный доктор?

– Да.

– Я звоню из Москвы, моя фамилия Бережковский Андрей Петрович. Я по поводу Елены Зотовой…

– Зотова оперируется, – перебил голос.

– Я понимаю. Я хотел спросить: как идет операция?

– Операция идет нормально.

– Но она идет уже пятый час…

– Да, пятый. Это вам не книжки писать. У вас все?

– Все, спасибо. – Он положил трубку. – Вот сука!

Встал и медленно вышел на веранду.

Над Москвой шел дождь.

Андрей Петрович стоял на веранде, смотрел в дождливое небо.

Затем вернулся к компьютеру и принялся за работу.

Из марева летнего дождя соткался зимний день, рождественская метель…

«Москва, вечер, рождественская метель, – писал Бережковский. – Привлекательная женщина лет сорока сидит перед телевизором, вяжет и смотрит «Новогодний огонек».

Звонок.

Женщина в недоумении встает, открывает дверь.

Входит разносчик пиццы. Он в костюме Деда Мороза. В руках елка, пицца в теплой упаковке, бутылка шампанского, через плечо – гитара.

Крупный план: женщина смотрит изумленно.

– Что вам угодно?

Разносчик пиццы:

– Я вам доставил новогодний подарок.

Входит, устанавливает елку, ставит на стол пиццу и шампанское. Снимает шубу, отклеивает усы и бороду, садится за стол, открывает шампанское.

Женщина в крайнем изумлении:

– Молодой человек, что это значит?

Разносчик показывает на настенные часы:

– Уже без трех двенадцать. Я хочу поздравить вас с Новым годом.

Разносчик разливает шампанское по бокалам. Встает, произносит тост:

– Я хочу пожелать вам вечной молодости и счастья!

Женщина растерянно отвечает:

– Спасибо…

Часы бьют двенадцать.

Разносчик и женщина чокаются, выпивают. Женщина говорит:

– Большое спасибо. А теперь вам пора уйти.

Разносчик:

– Никак нет. Я хочу пригласить вас на танец.

Разносчик церемонно кивает головой и щелкает каблуками.

Женщина отрицательно качает головой:

– О танце не может быть и речи. И вообще прекратите этот балаган. Кто вас послал?

Разносчик берет гитару, становится перед женщиной на колено и начинает петь…»

Резкий и длинный телефонный звонок вырвал Бережковского из работы. Он испуганно дернулся, схватил трубку:

– Алло!

– Салехард вызывает Бережковского. Будете говорить?

– Буду!..

– Говорите…

Затем послышался мужской голос:

– Андрей Петрович?

– Да, слушаю!

– Это доктор Гинзбург. Операция закончилась. Елена жива.

– Спасибо. Я могу с ней?..

– Нет, конечно! Она еще спит. До свидания.

– Минуточку! Доктор!

– Слушаю вас.

– А что вы вырезали?

– Опухоль.

– Где?! – вскричал, не выдержав, Бережковский.

– Это она вам скажет сама. Когда проснется, – спокойно отвечал доктор. – Я только выполнил ее просьбу и сообщил вам результат операции. Всего хорошего.

– Спасибо. Последний вопрос! – поспешно сказал Бережковский.

– Да…

– А на кого она больше похожа – на Гурченко или на Анук Эме?

Гудки отбоя.

Сентябрьский дождь…

Октябрьский листопад…

И первая ноябрьская метель…

Она мела по всей земле, во все пределы…

Но в мансарде Бережковского было тепло и даже уютно. К тому же здесь произошли кое-какие изменения – вся студия была теперь увешана большими, в полный рост, портретами юных Гурченко, Анук Эме, Удовиченко и Софи Лорен.

И Бережковский разговаривал с Салехардом совсем другим тоном, он просто кричал в трубку:

– Я тебя хочу! Понимаешь? Хочу!

– Успокойтесь, Андрей Петрович, – отвечала из Салехарда Елена.

– Не хочу я успокаиваться! И не буду! А хочу, чтоб ты села в самолет и через три часа была здесь! За мой счет!

– Это невозможно.

– Все возможно! Все! Главное – захотеть! Запомни это! А я хочу тебя так, что сейчас сам сяду в самолет!

– Перестаньте, Андрей Петрович. Вы не можете меня хотеть.

– Не могу? Почему?

– Потому что вы для меня не обыкновенный человек, а фантом, из другого мира…

– Да обыкновенный я! Обыкновенный!

– Нет-нет! – испугалась Елена. – Если вы обыкновенный, то зачем вы? Тут знаете сколько обыкновенных вокруг…

– Ну хорошо. Я необыкновенный. И необыкновенно тебя хочу! Поэтому – срочно в самолет! Пожалуйста!

– Не нужно об этом, Андрей Петрович, мы не увидимся.

– Но почему?! Почему?! Елена, ты слышишь? Почему мы не увидимся?

– Потому что я не имею права вас потерять.

– Как это? Я не понимаю.

– Андрей Петрович, сколько лет вы были в первом браке?

– Восемь. А что?

– А во втором?

– Шесть. Но при чем тут?..

– А в третьем?

– При чем тут браки?!

– Хорошо, забудем о браках. Они бракуют любовь. А сколько времени у вас была ваша самая лучшая любовница?

– Понятно. Ты хочешь сказать, что я козел, ветрогон, не знаю кто…

– Я этого не сказала.

– А я могу спросить у тебя прямо и открыто? Ты хочешь меня? Да или нет? Только честно!

– Андрей Петрович, – негромко сказала Елена, – я хочу вас уже много лет. Да, с тех пор как я прочла вашу первую книгу, я хочу вас. Я хочу целовать вас, любить вас, чувствовать. Я хочу спать на вашем плече, слышать, как бьется ваше сердце! Поверьте, я вас очень хочу! Очень! Я уже давно не люблю своего мужа – это злой, мелкий и хищный зверь, который думает только о себе. Даже когда мне делали операцию, он улетел на сафари. И если я живу с ним, то только из-за дочки. Потому что я никогда не заработаю ей на такую квартиру, машину, игрушки, одежду…

– Ты плачешь?.. Ну все, все, не плачь. Пожалуйста!

– Уже не плачу… Знаете, если честно, то я ведь давно живу с вами.

– Как это?

– А так… Раньше, когда муж приходил ко мне, я отключала сознание и, как тряпичная кукла, просто ждала, когда он сделает свое дело и освободится. И все. А теперь…

– Что теперь?.. Говори!

– Я боюсь, вы меня не поймете. Или обидитесь.

– За что?

– Ладно, я скажу. Знаете, теперь я сплю с дочкой в обнимку, в ее комнате. И очень редко пускаю мужа к себе. Ну, раз в месяц. Или еще реже. И когда это происходит, когда он спьяну и силой все же добивается этого, я в эти минуты думаю о вас. Как бы вы это сделали. Вы меня прощаете?

– За что?

– За то, что я так использую вас.

– Послушай, я хочу тебя! – снова вскричал Бережковский. – Я хочу тебя сейчас, здесь, немедленно! Я хочу показать тебе, как я это делаю…

– Я знаю, как вы это делаете, – негромко отвечала она.

– Откуда?

– Вы описали это в своих книгах. Только не говорите, как в своих интервью, что вы все это сочинили и не отвечаете за поступки своих персонажей. Такое сочинить нельзя.

– Хорошо. Я и не говорю. Больше того, я скажу тебе, что я делаю это даже лучше, чем описал. Потому что все описать нельзя. И поэтому садись в самолет и прилетай.

Она молчала.

– Ну?! – настаивал он. – Я прошу тебя!

– Помните, я просила вас прислать мне вашу рубашку? – вдруг сказала она. – Ношеную. Я получила ее неделю назад. А вчера…

– Что вчера? Говори…

– Вчера я шла по магазину. Вокруг была обычная толчея, и вдруг – вдруг я замерла на месте. Просто замерла, потому что оказалась в облаке вашего запаха. Да, ваш запах, запах вашего тела, который вы прислали мне в своей рубашке, был вокруг меня, и, наверное, целую минуту я, закрыв глаза, стояла в нем, не могла сдвинуться с места. А потом он исчез, как схлынул, я открыла глаза и бросилась по магазину искать вас или того, кто нес ваш запах. Но не нашла, конечно, это, я думаю, было просто наваждение…

– Я хочу тебя, – негромко сказал Бережковский.

– Такие наваждения случаются со мной все чаще, – продолжала она, словно не слыша его. – То лицо на плакате улыбается вашей улыбкой, а то вдруг проснусь среди ночи от физического ощущения ваших объятий…

– Я хочу тебя, слышишь? – снова вставил он.

– И это ужасно, – продолжала она, не слыша его, – сладостно и ужасно думать о вас постоянно, слышать ваш голос, мысленно говорить с вами и мысленно спать с вами…

– Я хочу тебя, черт тебя побери!

– А вы верите в телепатию? Я, например, не сомневаюсь, что она есть, что это вы думаете обо мне по ночам, приходите ко мне, любите меня и терзаете меня так сладостно, как это описано в ваших романах. И вся моя жизнь проходит теперь в наваждении вами…

– Елена! – закричал он с мукой. – Я хочу тебя! Блин!

Но она и на это не обратила внимания:

– А вчера, придя из магазина, в который залетело облако вашего запаха, я почти сразу же легла с дочкой спать, но где-то около часу ночи вдруг – стук в дверь. Я встала, открыла – это были вы. Вы вошли, сняли шляпу, повесили ее в прихожей на вешалку и прошли за мной в спальню. Здесь вы сели, и мы стали говорить. Я не помню, о чем мы говорили, я только пила ваш голос, хотя говорили мы о чем-то очень важном. И долго говорили, очень долго – я сказала вам, как я люблю вас, как жду и как вы приходите ко мне по ночам и берете меня сонную. А вы объясняли, что вы заняты, что у вас срочные и архиважные дела, что сотни людей ждут ваши пьесы, сценарии… А потом вы ушли, а я стояла в двери босиком, в одном халате и смотрела, как вы уходите, и вдруг вспомнила: шляпа! Вы забыли шляпу! Я схватила с вешалки эту шляпу и побежала за вами, но вас уже не было, только наружная дверь в подъезде была открыта, и в нее сильно дуло. Я вернулась, повесила шляпу на вешалку, легла и разом уснула. А утром… Утром я увидела вашу шляпу на вешалке и просто ошалела, у меня все оборвалось внутри… Но муж сказал, что это вчера, поздно ночью, когда я уже спала, к нему приходил его партнер, выпил, как обычно, три стакана водки и ушел, позабыв эту шляпу на вешалке. Но я уверена, что он врет, это ваша шляпа, у нее ваш запах. Скажите, пожалуйста, вы носите шляпы?

– Нет. У меня и нет ни одной. Но я куплю к твоему приезду. Когда ты приедешь? Елена, ты слышишь? Ты должна приехать! Имей в виду, мне нельзя отказывать! Елена!

– Слышу… Я не приеду.

– Но почему?!

– Я думаю, вы уже поняли, Андрей Петрович.

– Что я понял? Я ничего не понял! Я хочу тебя! Срочно! Сейчас! Ты знаешь, что у меня весь кабинет уже увешан портретами Гурченко, Анук Эме, Удовиченко и Софи Лорен?!

Она удивилась: