Жизнь как КИНО, или Мой муж Авдотья Никитична Прохницкая Элеонора

Нани Брегвадзе

С первого взгляда Нани Брегвадзе производила впечатление строгой, гордой, холодной и недоступной, как горная вершина Кавказских гор. Но на самом деле Нани — наивная, смешливая, рассеянная и доверчивая, как ребенок.

Я прозвала ее «Чарли Чаплин в юбке». Уверена, что ни один кинорежиссер какой-нибудь комедии не смог бы придумать столько комических эпизодов, сколько постоянно случалось с Нани.

Нани так часто забывала в общественном туалете гостиницы свои драгоценные кольца, снимая их при мытье рук, что горничные на этаже уже знали, что оставляет кольца в туалете русская мадемуазель из номера № 24.

Не раз Нани оставляла в аэропортах багаж с подарками для своих родных, которые она покупала с большой любовью. «Это — дочке Эке, это — маме, это — папе, это мужу Мираби…»

Багаж находился, но сколько нервов и слез это стоило Нани: «Вай ме, опять я потеряла свой чемодан».

Нани перепробовала своим лбом на крепость многие витрины парижских магазинов. Увидев в витрине какое-нибудь очередное французское «чудо», она, чтобы получше рассмотреть то, что понравилось ей издали, с разбегу ударялась лбом о витрину. Бум! На шум из магазинов выскакивали продавцы или хозяева магазина и с тревогой спрашивали: «С мадемуазель все в порядке? Она не ранена?» Приходилось держать Нани крепко за руку. Сколько ни убеждала я Нани, что мы должны обходить стороной маленькие магазинчики, в которых платья и обувь нам не по карману, и что мы должны отовариваться только в больших универмагах — Нани тянуло именно в магазины с эксклюзивной одеждой.

Однажды она увидела в витрине маленького магазина черное платье с красивым поясом из стекляруса. Оттащить ее от этого магазина было невозможно. Все мои уговоры, что это платье будет стоить очень дорого, на Нани не действовали. Она была словно под гипнозом и будто окаменевшая стояла перед витриной с этим платьем. Из магазина вышла хозяйка и любезно, однако весьма настойчиво пригласила нас зайти в магазин.

Узнав цену платья, я пыталась вытащить Нани за руку из магазина, но она не слышала меня и не видела вокруг себя ничего, кроме этого платья.

Хозяйка воспользовалась моментом, сняла платье с витрины и, приложив его к Наниной фигуре, воскликнула: «Восхитительно! Это ваш стиль, мадемуазель».

Нани улыбалась счастливой улыбкой, а хозяйка облачала ее в это платье. Платье оказалось ей велико. Я чуть не подпрыгнула от радости:

— Все, Нани, пошли! Оно тебе не годится!

Но не тут-то было. Хозяйка позвала: «Лаура!»

Как из-под земли появилась женщина и, встав перед Нани на колени, стала накалывать булавками платье по Наниной фигуре.

— Нет, мадам, нет! — запротестовала я. — Мы не можем ждать! У нас через час выступление в «Олимпии»!

Сказать, что для солисток мюзик-холла не по карману такое платье — было стыдно.

— Хорошо, идите! — не сдавала свои позиции хозяйка магазина. — Через 30 минут это платье для мадемуазель будет в «Олимпии».

Хозяйка магазина не обманула. Когда мы вошли в служебный вход «Олимпии», хозяйка с большой красивой коробкой в руках уже поджидала нас.

— Ну что, добилась своего? — тихо прошипела я.

— Я счастлива! — ответила Нани.

Чтобы расплатиться за это платье, ей пришлось не только отдать все свои «суточные» за месяц — 250 франков, но еще и одолжить понемногу у всей труппы 100 франков.

Нани любила черный цвет своих концертных туалетов, но это платье стоило упорства Нани: она была в нем очаровательна!

Однако маленькие магазинчики Нани с тех пор обходила стороной и делала покупки только в больших универмагах, причем зачастую покупала то же, что и я.

Однажды грузинская диаспора закупила весь зрительный зал «Олимпии», чтобы под Нанину песню «Тбилисо» на грузинском языке поностальгировать о любимой, покинутой Родине.

Нани явно волновалась.

Она знала, что в этом новом черном платье она неотразима. Чтобы довести свою внешность до совершенства, она попросила меня удлинить ей ресницы. В то время мы пользовались тушью, сваренной на простом мыле. Секрет «удлинения ресниц» был прост: вначале пластмассовой маленькой щеточкой, вложенной в коробочку с тушью, наносили тушь на ресницы, извините, с помощью плевка на тушь. Затем, если ресницы хотелось удлинить, первый слой туши посыпался пудрой, далее — слой туши, слой пудры и т. д. Ресницы действительно становились объемными и длинными.

Ресницы у Нани получились шикарные. Сначала на сцене появились ресницы, а потом и сама Нани. «Тбилисо» она обычно пела второй песней, а вначале она пела песню «Московские окна».

Задник сцены был оформлен в светящиеся московские окна, а сама Нани стояла на темной сцене. Лишь яркий электрический «пистолет» освещал ее лицо.

Я каждый раз, стоя в кулисе, слушала Нани, тем более что после нее шел мой выход на сцену.

Вдруг вижу, Нани начала часто моргать, затем по ее лицу покатились черные слезы.

Яркий свет «пистолета», наведенного на Нанино лицо, растопил мыло и склеил ресницы так, что она с трудом, на ощупь, добралась до кулисы. «Тбилисо» она так и не спела…

После концерта Нани всегда заходила ко мне в номер. Мы с ней болтали, пили сгущенный кофе, разведенный водой из-под крана, заедая его французским батоном и… баловались сигаретами. Нам настолько нравился запах этих сигарет, что мы с ней купили вскладчину пачку сигарет и дымили, не затягиваясь.

Однажды зашла Люся Зыкина «потрепаться» к нам, мол, скучно ей одной в номере. Но когда она увидела задымленный мой номер, она тут же ушла.

Через пару дней Люся пришла снова. Ее голова и лицо, кроме глаз, было обмотано белым махровым полотенцем: «Курите, черт с вами! Я посижу, потерплю». Так мы стали проводить время после концерта втроем.

Спустя три месяца Бруно Кокатрикс повез мюзик-холл на гастроли по всей Франции, Швейцарии и Бельгии.

Заканчивались эти длительные гастроли в Брюсселе. До отлета в Москву оставалось два дня. Денег у нас не было.

Мы с Нани оставили по два франка на двоих в день на пакет картофеля фри, который продавался на улице, на каждом углу. Это был наш обед и ужин.

От нечего делать мы заходили с Нани в шляпные отделы больших универмагов и развлекались тем, что мерили всякие смешные шляпки, умирая при этом со смеху.

Жили мы с ней в одном номере. Окно гостиницы выходило во двор, напоминающий колодец.

Наступил последний день пребывания в Брюсселе. На обед у нас оставалось по одному франку.

Проснулись мы утром от звука скрипки. Открыв окно, мы увидели мальчика лет 8-10, игравшего на скрипке. Не раздумывая, мы бросили мальчишке наши последние два франка. В этот день мы остались с ней без обеда.

После зарубежных гастролей у мюзик-холла были выступления в Одессе, в знаменитом театре оперы и балета.

Был конец июля. В Одессе стояла чудовищная жара.

Нани пела в своем любимом новом платье. Я, как всегда, слушала ее, стоя в кулисе. Нане преподнесли большой букет алых роз. Она была восхитительно красива в своем черном парижском платье, прижимая к себе букет алых роз!

Нани понимала это и не торопилась покинуть сцену. Продолжая кланяться, она медленно отходила спиной к кулисе, лицом к зрителю. И вдруг прямо у меня на глазах, не дойдя до кулисы, Нани исчезает. Прямо как у Кио в цирке! Ни Нани, ни роз! Ужас!

Дали занавес. На авансцену вышла Людмила Зыкина с гармонистами. Под сценой слышались какие-то голоса, мужской и женский. Женский голос оказался голосом Нани. Как выяснилось, на сцене был приоткрыт осветительный люк, откуда слушал ее выступление большой поклонник ее таланта — театральный электрик.

Нани наступила ему на голову острыми шпильками парижских туфель и вместе с электриком скрылась мгновенно в люке.

Такой трюк, какой сделал электрик, мог исполнить только «нижний» акробат в цирке. Электрик «принял» Нани на голову и бережно опустил ее на пол люка. Нани не пострадала, но лысина электрика получила травму от Наниных шпилек.

На следующий день после выступления Нани электрик по пояс высунулся из люка, уже в меховой шапке-ушанке, и это в жару под 40°, и, жестикулируя рукой, словно палочкой ГАИ, довольно громко командовал Нане: «Обходи! Обходи!»

…Наша дружба с Нани продолжалась многие годы. Я очень ее любила. Мне не раз приходилось бывать в Тбилиси и в доме Нани. Я хорошо знала ее радушных, гостеприимных родителей и с восторгом слушала их пение.

…Жизнь разлучила нас с Нани. Последний раз мы с ней встретились 20 лет спустя на телепередаче «Старая квартира».

Эмиль Кио

После того как я перешла на работу в Московский мюзик-холл, наши отношения с Борисом начали ухудшаться. Мы все еще были мужем и женой, но, работая в разных коллективах, редко виделись.

Борис, с одной стороны, радовался моему творческому росту, а с другой — неистово ревновал меня. Он вообще был довольно вспыльчивым, а теперь его незаслуженные упреки выливались через край!

— Я не могу так жить! Ты общаешься с другими актерами! Я не вижу и не знаю, что ты делаешь вечерами после концерта!

Подобные сцены всякий раз приводили нас к ссоре.

Наше последнее совместное с ним выступление состоялось перед моим окончательным переходом в мюзик-холл в Днепропетровске. Нам предстояло выступление на открытой эстраде Зеленого театра. Перед началом спектакля пошел проливной дождь. Наше выступление отменили. Вечер был свободный. Небольшая группа артистов из нашего коллектива толпилась в фойе гостиницы, собираясь пойти в цирк, на представление знаменитого иллюзиониста Эмиля Теодоровича Кио.

Я никогда не видела выступление этого волшебника и присоединилась к группе артистов.

Борис пойти отказался.

Свободных мест в цирке не было и нам любезно поставили стулья в центральном проходе.

Когда в манеже появился элегантный, вальяжный Кио и чуть хрипловатым голосом произнес: «Позвольте мне представить вам моих сыновей», и на пустом месте манежа из-за ширмы появились два красивых молодых человека в черных смокингах — я чуть со стула не упала…

После представления, по заведенной актерской традиции, мы зашли за кулисы поблагодарить Эмиля Теодоровича Кио за его сказочное представление.

В жизни он оказался простым, веселым человеком и пригласил нас, пятерых, на ужин к себе в номер «люкс». Помощница семьи Кио, Маруся, милая, простая, деревенская женщина, была «профессором» кулинарии и на электроплитке приготовила такие яства, которых мы прежде не едали. Могла ли я предположить тогда, что с этой милой, удивительной женщиной жизнь сведет меня почти на 40 лет!

…После ужина начали расходиться. Было 3 часа ночи. Меня и еще четверых наших актеров сыновья Кио попросили продолжить вечер и предложили перейти в их номер.

— Я не могу! Меня муж ждет! — сопротивлялась я.

— Ваш муж давно уже спит! А с вами не случится ничего плохого! — отпарировал мне младший сын Игорь.

Мы проболтали еще до 6 утра. Тогда же я узнала, что значат эти три загадочные буквы — Кио.

Э. Т. Кио с сыновьями. От братьев я узнала, что означают три загадочные буквы КИО. Днепропетровск, 1963 год

Оказывается, что настоящая фамилия Эмиля Теодоровича — Ренард. Свои выступления в цирке он начал как Эмиль Ренард. Однажды после представления они с группой артистов шли по ночной Москве и увидели три неоновые буквы: КИ…О. Это был кинотеатр, но буква «Н» перегорела. И тогда Ирина Бугримова воскликнула: «Эмиль! Это же потрясающий псевдоним: КИО!» С тех пор он и его сыновья были записаны в паспорте двойной фамилией: «Ренард — Кио».

В 6 утра я услышала колокольный звон и, выглянув в окно, увидела на высоком холме, напротив гостиницы, сверкающую куполами церковь. Ложиться спать уже было бессмысленно, так как в 8 утра был назначен отъезд «Комсомольского патруля» из гостиницы на вокзал.

Вдруг я предложила: «Давайте пойдем в церковь к заутрене». Игорь тут же где-то раздобыл ключи от папиной черной «Волги». Трое актеров из «Комсомольского патруля», выпив лишнего, ушли спать. Остался один эквилибрист и я. Эмиль сел за руль и повез нас на вершину холма в церковь. По дороге мы встретили грязного, оборванного человека, который, опираясь на костыли, преодолевал свой путь к церкви. До церкви было еще довольно далеко. Эмиль остановил машину возле этого человека и сказал: «Садитесь, пожалуйста». Он сел на заднее сиденье, рядом с нами. Игорь зло пошутил: «А вы не боитесь набраться от него вшей или туберкулезных палочек?»

Однако Эмиль довез его до церкви. Этот эпизод сделал мой выбор в пользу Эмиля, хотя тогда мне понравились оба брата.

…В 8 утра мы, актеры «Комсомольского патруля», сидели уже в автобусах, когда из гостиницы вышел Эмиль Кио и передал в окно мне записку: «Мой телефон 232-19-46. Я буду очень ждать Вашего звонка». Так дорога к храму неожиданно сблизила наши сердца…

Перед ответственными зарубежными гастролями программу обычно обкатывали на «нашем» зрителе. Мюзик-холл прибыл в Сочи. Когда по дороге из Адлера в Сочи я увидела огромные рекламные щиты «гастроли Кио» — я поняла, что наша встреча с Эмилем — это судьба!

Перед началом гастролей с Московским мюзик-холлом мне предстояло озвучивание своей главной роли в фильме «Трудные дети» на Ялтинской киностудии.

В Ялте я получила от Эмиля письмо, в котором он писал о том, как он одинок и как ему трудно переносить это одиночество: «Чем больше я узнаю тебя, тем ты становишься мне роднее. Знай главное, ты мне очень нужна и я люблю тебя»…

Все эти письма я сохранила до сих пор. Эмиль очень нравился мне. Всем своим внешним обликом худощавого, чуть сутуловатого, тихого и скромного интеллигента в очках и какой-то своей детской незащищенностью — он тронул меня до глубины души.

«Такого человека легко было обидеть, и он стерпел бы это и не ответил бы своему обидчику», — думала тогда я. Эмиль абсолютно не был похож ни на одного из актеров, с кем мне пришлось работать на эстраде, встречаться на съемках в кино. Он был совсем другим, как будто из другой эпохи, и напоминал мне чеховского персонажа доктора Дымова из «Попрыгуньи».

Мне хотелось помочь ему чем-нибудь, защитить его от тех, кто вверг его, при большой семье, в одиночество.

На Руси издревле говорили не «люблю», а «жалею».

Так вот я от всей души жалела Эмиля. Мне было страшно признаться самой себе, что я полюбила этого человека. Эмиль жил в квартире на Ленинском проспекте в семье своих разведенных родителей.

Его отец Эмиль Теодорович Кио был женат второй раз.

Во время войны он выступал в цирке на Цветном бульваре, где у него завязался роман с танцовщицей из кордебалета, которая родила ему сына Игоря и стала впоследствии его официальной женой.

Я с Эмилем

Первая его жена Коша Александровна находилась с маленьким сыном Эмилем и няней Марусей в Орджоникидзе.

Вернувшись после войны в Москву, они оказались в одной большой трехкомнатной квартире с новой семьей Эмиля Теодоровича.

Маме Эмиля было очень тяжело морально выносить такое соседство, но ее происхождение — княжеские осетинские корни — помогало с достоинством сносить унизительное положение «приживалки» в доме, где «правила бал» самовлюбленная и властная молодая жена ее бывшего мужа.

Так, в одной квартире, многие годы пришлось жить двум женам и двум сыновьям Эмиля Теодоровича Кио. Верным другом Коши Александровны до конца ее дней была Маруся.

Маруся случайно попала в семью Кио девочкой четырнадцати лет. Семье требовалась няня для Эмиля, которому было шесть недель от роду.

Маруся добралась до Орджоникидзе по совету своей двоюродной сестры, работающей домработницей в одной из семей. Маруся бежала из родной деревни куда глаза глядят, когда большевики разорили их семейное гнездо в Воронежской области.

Мать и отца, кулаков и «врагов народа», арестовали.

Большевики и примкнувшая к ним местная пьянь угнали со двора скот, забрали все съестные запасы, вынесли из дома все!

Дом конфисковали, а детей выгнали на улицу. Четверо сирот разбрелись в поисках заработка и пропитания кто куда.

Семья «кулаков» жила натуральным хозяйством. С пяти утра и до заката солнца родители трудились в поле.

Старшие нянчили младших, помогали в доме по хозяйству, готовили еду, смотрели за скотом. С раннего детства детей приучали к труду. На зиму делались запасы: в бочках солили огурцы, помидоры, кочаны капусты, арбузы.

Вкуса конфет дети «кулаков» не знали, их заменяли сухие груши и яблоки. В продуктовой лавке покупали только свечи, соль и мыло.

Мать сама ткала полотно и красила детские платья и рубахи в красный цвет свекольным соком.

Отец валял валенки и шил овчинные тулупы. С ранней весны и до поздней осени дети «кулаков» бегали босые и только с наступлением первых заморозков надевали валенки.

Маруся знала, как обращаться с грудным ребенком, не боялась никакой работы и для семьи Кио оказалась незаменимой. Она, словно посланная Господом Богом, вырастила двух сыновей Кио, обиходовала дом и всех членов семьи. Маруся вставала утром первая и ложилась спать последняя. Она провожала детей в школу, встречала их. Таскала на себе тяжеленные сумки с рынка. Готовила, пекла, стирала, гладила, терла, выжимала соки и все — вручную. Со всех комнат неслось: «Маруся, дай чистую рубашку!», «Маруся, где мои носки?», «Маруся, сделай морковный сок!», «Маруся, погуляй с собачкой!». И она безропотно все выполняла.

Маруся прослужила верой и правдой семье Кио почти 70 лет!

В свое время Эмиль Теодорович купил кулинарную книгу, по которой Маруся научилась готовить изысканные блюда: фаршированная рыба, сациви, холодный еврейский борщ, «наполеон» и многое другое.

Причем она никогда не позволяла себе взять ни кусочка с «барского стола». Питалась скромно. Варила себе каши.

Маруся так и не вышла замуж. Вот уж истинно Святая Дева Мария!

И в благодарность за эту жертвенную преданность семье Кио, за ее тяжкий труд, за надорванное здоровье, Эмиль, «чеховский персонаж», которого Маруся вырастила с пеленок, когда она в свои 84 года станет больной, немощной и слепой, определит в пансионат…

Но это будет потом, а пока…

Мы с Эмилем продолжали переписываться.

Мне пришлось честно сказать Борису, что я полюбила другого человека. «Борис сильный, он горы может свернуть, а Эмиль слабый, без меня он пропадет», — думала тогда я, делая свой выбор в пользу Эмиля.

Борис к тому времени сумел купить кооперативную двухкомнатную квартиру у станции метро «Аэропорт» на деньги, которые я получила за съемки в фильме «Неоплаченный долг». В это время я находилась в Париже.

Эмиль встретил меня в Москве и отвез на Ленинский проспект. Своего жилья у нас не было, и нам пришлось ютиться в квартире семьи Кио. Спали мы с ним на кровати, стоящей напротив кровати его мамы. Его отец был против нашего брака: «Тебе, Эмиль, нужна жена из цирковой династии, а не артистка мюзик-холла». Впервые Эмиль пошел против воли отца.

Мы расписались с ним в маленьком загсе на Ленинском проспекте, недалеко от дома 12, где мы жили. Не было ни белого платья, ни пышной свадьбы. Дома очень скромно мы отметили это событие: мы с Эмилем да его двоюродный брат Федор с женой.

После окончания моих гастролей по Франции, Швейцарии и Бельгии я приехала в Киев, где Эмиль выступал вместе с братом Игорем в представлении своего отца «Кио с сыновьями». Эмиль Теодорович смирился с тем, что я — жена Эмиля, но его жена Евгения Васильевна невзлюбила меня. Она словно бы предчувствовала во мне ту силу, которая поможет Эмилю стать независимым, крепко встать на ноги и добиться статуса цирковой звезды.

В Киеве мы жили в гостинице «Интурист». После представления в «люксе» у Эмиля Теодоровича мы, как обычно, пили чай. Он был бодр, весел, смеялся над анекдотами, которые рассказывали его сыновья.

Вдруг упали с носа его очки, он схватился за сердце и повалился на пол. «Скорая помощь» констатировала смерть. Вскрытие показало, что оторвавшийся тромб попал в сердце. Кио было 65 лет. Евгения Васильевна с Игорем уехали в Москву хоронить Эмиля Теодоровича на Новодевичьем кладбище. Эмиль остался в Киеве.

Отменять представления было нельзя — билеты были проданы на месяц вперед. Эмилю пришлось одному вести этот знаменитый иллюзионный аттракцион. До сих пор не могу понять, как Эмиль нашел тогда в себе силы, после смерти отца, после бессонной ночи выйти в манеж, улыбаться и провести три представления. Это было воскресенье, а по воскресеньям бывает три представления!

— Не расстраивайся, Эмиль! Ты — старший сын, ты носишь имя своего отца! Ты будешь работать в цирке! — успокоила я Эмиля.

На следующий день я уехала в Москву. На мое счастье, Георгий Сергеевич Агаджанов, который был руководителем поездки мюзик-холла в Париж и спас меня от кагэбэшника Сучкова, работал заместителем управляющего Союзгосцирка. Я объяснила ему ситуацию. Он при мне позвонил в приемную Е. А. Фурцевой и записался к ней на прием.

Министр культуры быстро решила этот вопрос: «Один Кио — хорошо, а два — лучше! Аттракцион работает на одних аншлагах и делает большие сборы. Я разрешаю создание второго иллюзионного аттракциона для старшего сына Эмиля Кио».

Г. С. Агаджанов подготовил письмо директору Киевского цирка, на базе которого должен был родиться новый иллюзионный аттракцион.

С этим письмом я и вернулась в Киев.

Игорь с Евгенией Васильевной со своим аттракционом уехали на гастроли в Японию, а у нас с Эмилем началась подготовительная работа по созданию нового аттракциона.

Так решилась судьба Эмиля, да и моя тоже.

Я отказалась от гастролей мюзик-холла в Канаде, подала заявление об уходе и оформилась в Союзгосцирк на ставку 120 рублей ассистентом иллюзиониста. Георгий Сергеевич Агаджанов спросил меня тогда: «Элла, вы хорошо подумали? Вы — актриса с большим будущим — бросаете свою карьеру и меняете ее на работу ассистентки иллюзиониста?! Вы не пожалеете потом об этом?!»

— Но я же не просто — «ассистентка»! У меня за плечами огромный творческий опыт, и я обязана помочь своему любимому человеку в создании нового блестящего аттракциона, который будет лучше старого!

Работа шла полным ходом.

Эмиль занимался техническими вопросами и контролировал изготовление иллюзионной аппаратуры для трюков, а я взяла на себя ответственность за всю художественную часть аттракциона. Вот где пригодилось и мое образование, и мой опыт работы и на эстраде, и в мюзик-холле, и мои впечатления от увиденного в мюзик-холлах Парижа!

Надо было продумать и заказать костюмы, найти где-то балетное трико в сеточку и страусовые перья, подобрать музыку в сюжете к каждому трюку, научить ассистенток красиво двигаться в манеже, научить их правильно делать «комплимент» и прочее, прочее.

Но на первом месте стояла задача: найти близнецов!

Сейчас это уже не секрет, что многие трюки Кио были построены на близнецах: в одном месте — исчезает, а в другом — появляется. Чудо!

Эмиль Кио с ассистентками. Я — третья слева

Я начала поиски близнецов: ходила по домам, по дворам Киева, расклеивала объявления.

Первыми появились два высоких, симпатичных парня, потом две сестры. Через некоторое время явились две девушки, лет 15–16, с объемными бедрами и большой грудью. Они попросили меня зайти к ним домой и переговорить с их родителями.

Когда я увидела, как эти толстушки из огромных тарелок уплетают вареники с вишней и со сметаной, я с порога им крикнула:

— Стоп! Если хотите работать у Кио — забудьте про вареники!

Кроме близняшек пришли в цирк две симпатичные девушки, мечтающие работать ассистентами у Кио.

Каждое утро я занималась с ними балетным тренажем и словно лошадок гоняла их по манежу.

По моим эскизам в цирковых мастерских шились новые туалеты: никаких рюшечек и оборочек с блестками!

В основном ассистентки были одеты в купальники и колготки в сеточку, которые я заказала на чулочной фабрике в Киеве. Сложнее было со страусовыми перьями. По объявлению пришли всего три старушки…

Немало мне пришлось потрудиться и над недостатками Эмиля, которые мне удалось исправить: его сутулость и ужасающую дикцию. От волнения в манеже он говорил не разжимая зубов, отчего вместо внятной речи издавал шипящие и свистящие звуки.

Традиционный черный смокинг Эмиль менял в манеже на цветные, что было придумано мною и чего раньше в аттракционе Кио никогда не было.

Через 3 месяца на манеже Киевского цирка мы представили компетентной комиссии из главка Союзгосцирка наш новый иллюзионный аттракцион. Знаменитый цирковой режиссер по имени и фамилии Арнольд сказал: «Это настоящий европейский аттракцион! Это вам не старомодные, пронафталиненные рюшечки и оборочки, доставшиеся Игорю в наследство от отца. Его аттракцион — это вчерашний день. А ты, Эмиль, молодец!»

Я, как золотая рыбка, сотворившая чудо, осталась в тени своего блистательного мужа, никем не замеченная. Эмиль промолчал о проделанной мною работе в рождении этого нового «европейского!» аттракциона. Я не обиделась, я была счастлива тем, что помогла моему любимому мужу.

Премьера аттракциона состоялась в шапито города Ялты.

После премьеры, как и положено, мы с Эмилем, клоун Эдуард Середа с женой и еще несколько артистов из первого отделения отмечали премьеру. Праздник затянулся до утра.

Утром мы с Эмилем шли по территории шапито, направляясь в гостиницу. Вдруг Эмиль замечает, что в клетке у нашего льва Урала не убрано, а клетка не закрыта на замок. Эмиль вошел в клетку, взял совок, метлу и стал убирать за львом продукт его жизнедеятельности.

Старый Урал то ли в шоке от такой наглости и неуважения человека к царю зверей, то ли от страха забился в угол клетки…

Когда Эмиль проспался, я рассказала ему о его «подвиге». Он не поверил: «Да не мог я войти в клетку ко льву. Я его до смерти боюсь».

Надо сказать, что этот старый добродушный лев был нашим кормильцем. В городах, где в продаже не было мяса, а также за границей с целью экономии валюты мы просили ассистента, ухаживающего за Уралом, отрезать нам от его дневной порции кусок мяса, из которого мы варили на несколько дней себе обед.

Мне особенно запомнились обеды из «львиного» мяса на гастролях в городе Казани.

Н. Дурова с морскими львами в цирке

В первом отделении цирковой программы участвовали жонглеры, канатоходцы, дрессировщики собачек, попугаев и пр. Так вот, в первом отделении тогда работала Наталья Дурова с дрессированными морскими львами. Надо честно признаться, что номер у нее был очень слабый. Животные ее не слушались, разбредались по манежу кто куда, не выполняли ее команды. Однажды один из этих львов откусил ей палец. Тем не менее зрители аплодировали, потому что в манеже выступала артистка со знаменитой фамилией Дурова!

Наташа была мягким, добрым, интеллигентным человеком, и мы с ней быстро подружились.

В те годы, а это 1966–1967 гг., в Казани в магазинах продавалась только конина, поэтому мы совершенно бессовестно объедали нашего льва Урала, в рацион которого входила исключительно говядина. Я готовила еду, и Наташа часто обедала с нами.

Однажды она мне сказала: «Если в магазинах продают конину, значит, где-то должен быть склад шкур убитых животных. Из хорошо выделанной лошадиной шкуры выйдет шикарное манто!» Купить в то время шубу из натурального меха было несбыточной мечтой, и Наташина идея мне показалась заманчивой.

Всю организаторскую работу Наташа взяла на себя. Она была чрезвычайно умна, находчива и непревзойденным оратором. Наташа без особых усилий могла убедить кого угодно в чем угодно.

Она быстро нашла мясоперерабатывающий завод и узнала адрес склада, где хранились лошадиные шкуры. Склад был завален лошадиными шкурами. Мы стали выбирать. Наташа отобрала себе темно-коричневые, а я — светло-бежевые. Наташа вручила кладовщицу заранее заготовленное ею письмо от директора цирка, что «Н. Дуровой и Э. Кио требуются для работы лошадиные шкуры», и, таким образом, мы их получили бесплатно. За 3 месяца гастролей в Казани Наташа сумела не только найти первоклассного скорняка, но и организовать пошив шуб. К шубам мы заказали себе головные уборы: Наташа — большой берет, наподобие как у Татьяны Лариной при встрече с Евгением Онегиным на балу в последнем акте оперы П. Чайковского «Евгений Онегин», а я почему-то заказала себе головной убор точь-в-точь как у генерала Де Голя.

Из Казани в Москву мы уезжали в обновках: Наташа — в широком темно-коричневом манто, а я — в бежевой приталенной шубке, двубортной, с погончиками. Шубы были невыносимо тяжелые, давили на плечи, но, как говорится, «лопни, но держи фасон!».