Черное золото королей Жукова-Гладкова Мария
А если попросить Костю связаться с Гришей частным образом? Прощупать почву. Выяснить, где находятся мои дети. Вдруг Гриша это знает и прямо скажет? И не поможет ли он мне их освободить? Хотя… Как я могу расплатиться с ребятами? Нет, это вопрос решаемый. Деньги даст Надежда Георгиевна.
Я набрала номер Костиного сотового. К счастью, у парня был выходной, и он в эти минуты лежал на пляже в компании друзей и юных леди, как я поняла по доносившимся звукам. Он сразу же проникся моими проблемами, правда, заметил, что к Мурату следует наведаться поближе к вечеру – если мы все-таки поедем к нему домой. Несмотря на субботний день, он скорее всего работает, а расслабляться у себя в особняке будет в вечернее время.
Не знаю, правду ли говорил Костя или ему не хотелось срываться с места и бросать компанию друзей (и, главное, подруг), но мне пришлось подчиниться. Более того, Костя обещал связаться с Гришей и попытаться выяснить обстановку. Гриша должен сказать правду о моих детях: меня он всегда любил, только вчера они меня вспомнили добрым словом, и Гриша говорил, что очень хочет меня увидеть и получить автограф. Даже книжку специально купил. «Да, скоро все знакомые узнают мое второе «я», – подумала с грустью, но Костю вежливо поблагодарила.
Не успела отключить связь с Костей, как зазвонил мой домашний аппарат. С замиранием сердца я сняла трубку. Неужели похитители?
Но это оказался Саша-Матвей, позвонивший просто так. Я тут же рассказала про исчезновение детей. Журналист присвистнул, а потом заявил, что едет ко мне. Никаких возражений не принимал.
Минут через сорок он в самом деле появился, внимательно осмотрел квартиру, в которой проживает автор бестселлеров, поругал издателей, я с ним полностью согласилась. После издательств мы перешли к делу, из-за которого и встретились. Саша-Матвей выслушал меня внимательно, задавал вопросы по существу и, по-моему, обеспокоился пропажей детей гораздо больше, чем их родная бабушка.
– Я бы на вашем месте обратился прямо к Мурату, – повторяя мои собственные мысли, сказал журналист после недолгих раздумий, когда я закончила рассказ. – Не брал бы с собой никаких охранников, встретится еще один ваш бывший ученик – хорошо, не встретится – ладно. Лучше поехать одной. Мурат Хабибуллин очень любит женщин. Это, пожалуй, его единственная слабость. Не знаю уж, сколько у него сейчас подруг, но уверен: женщине он не причинит зла. Тем более такой красивой, как вы, Оля.
Если учесть, что я сегодня еще не удосужилась накраситься, а только быстро утром провела расческой по волосам, срываясь из дома по зову дедушек… То после доведения себя до пика формы…
Вслух я спросила, женат ли Мурат.
– Охмурить его решили? – усмехнулся Саша-Матвей.
– Да я его ни разу в жизни не видела!
– Для многих женщин достаточно знать, что мужчина – нефтяной король.
– Вы слишком плохо обо мне думаете.
– Неудачная шутка, – сказал Саша-Матвей и стал серьезным.
Он сообщил, что единственная официальная жена Мурата Хабибуллина и мать его четверых законных детей умерла лет десять назад от рака. Мурат больше не женился, но всегда держал нескольких любовниц одновременно. Со всеми был щедр. Когда расставался, дарил дорогие подарки. Все женщины вспоминают его добрым словом.
Более того, Мурат имеет своих людей во всевозможных инстанциях. Все знают про его щедрость и умение держать слово. И его намеки воспринимают серьезно. Однажды еженедельник Саши-Матвея собрался опубликовать фотографии, на которых был запечатлен Хабибуллин-старший с юной дивой, годящейся ему в дочери. В «Городских скандалах и сплетнях» тогда готовилась специальная подборка по известным в городе «папикам». Откуда-то Хабибуллину стало известно, что его лик вскоре должен появиться на страницах самой известной в городе «желтой» газетки. Ни Саша-Матвей, ни кто-то другой в редакции так и не узнали, откуда просочилась информация. Кадры они подбирали тщательно, все знают друг друга много лет, и в других случаях никакая информация никуда не уходила. А тут Мурат лично позвонил главному редактору и произнес пару фраз. В результате главный вылетел из своего кабинета как ошпаренный и безапелляционно приказал: фотографию Мурата из номера снять. Секретарша потом отпаивала шефа корвалолом. Ребята хотели знать, чем ему пригрозили, но главный редактор так никому ничего и не сказал. На все другие угрозы (а их за время существования «Скандалов» было немало) он не обращал внимания.
– Мурат – человек серьезный и человек дела. И вообще, признаться… Ольга, я не думаю, что это он взял ваших детей. Он не стал бы… действовать таким образом.
Саша-Матвей посмотрел мне прямо в глаза.
– Но съездить к нему стоит. Говорю сразу: я вам это предлагаю и из своих корыстных соображений.
– Хотите, чтобы я вам там что-то сняла? Или записала на пленку? – Я улыбнулась.
– Я сам это сделаю.
– Вы хотите, чтобы я вас взяла с собой?! Но в какой роли?
– Да, хочу. Но меня там никто не увидит.
Я удивленно посмотрела на Сашу-Матвея. Он пояснил, что имеет в виду. Вчера его коллега Сергей рассказал мне о покупке машины на крупный выигрыш в казино. Более того, Саша-Матвей ее определенным образом переделал. В ближайшее время мне предстояло увидеть как.
– Меня там никто не найдет. Это невозможно, если не знаешь, что есть тайник и как он открывается. А я оттуда и снимки сделаю, и запись. Вы только постарайтесь вести разговоры, не отходя от машины. Это моя единственная просьба. Хотя Мурат может вас и в дом пригласить.
Саша-Матвей многозначительно оглядел мою фигуру.
В этот момент на кухне появился проспавшийся свекор и спросил, кивая на Сашу-Матвея, что это за чучело, добавив, что его было бы неплохо поставить у нас на огороде ворон пугать. Я заметила, что на наш участок они и так не залетают, так как на соседнем постоянно болтается бывшая коллега Надежды Георгиевны, отправленная из партии на пенсию. У той тетки в новые времена ничего не получилось (возможно, потому, что в те дни, когда Надежда Георгиевна закладывала фундамент будущей нефтяной империи, эта ходила с красным флагом и хлопала ушами), поэтому она громогласно и непрестанно ругает существующий строй, губернатора, демократические перемены и бизнесменов, заявляя, что в добрые советские времена даже слова начинались с сочетания букв «рай» (райком и другие), не говоря уже о том, что он существовал на земле для освобожденных партработников. В результате, наслушавшись ораторшу, все птицы облетают стороной не только ее участок, но и все соседние, включая наш, так как речи произносятся ею постоянно.
Саша-Матвей нисколько не обиделся (видимо, чучелом и пугалом его называли не впервые) и представился. Свекор рот раскрыл, потом закрыл, бросился в комнату, где только что спал, и вернулся с несколькими номерами «Городских скандалов и сплетен», ткнул пальцем в опус Матвея Голопопова, посвященный каким-то переговорам на высшем уровне, проводившимся в бане (сопровождаемый соответствующими снимками), и спросил:
– Ты писал?
– Я, – подтвердил Саша-Матвей.
Свекор тут же ударился в воспоминания о своих хождениях в баню – они ведь в нашей стране практиковались и в советские времена. Саша-Матвей заинтересовался, я быстро поняла, что стала на кухне лишней, и удалилась в комнату наводить красоту, оставив мужчин вдвоем.
Когда вернулась через полтора часа, сделав из себя конфетку, на мой новый облик двое мужчин даже не обратили внимания. Саша-Матвей менял кассету в диктофоне, а свекор разливался соловьем, теперь вспоминая какой-то комсомольский слет и чем там занимались комсомольцы.
С большой неохотой Саше-Матвею пришлось прервать увлекательную беседу, но он клятвенно обещал навестить свекра на даче с ящиком пива и послушать его воспоминания о бурной молодости. Представляю, как он это все подаст в «Скандалах». Я бы лично открыла рубрику «воспоминаний отвергнутого мужа нефтяной королевы». Петрович тратил бы гонорары на материальную поддержку завода «Балтика».
Свекор сказал, что сегодня, наверное, заночует у меня в квартире, и пригласил друга Сашу заезжать, если Оленька не возражает.
– Приезжайте, – сказала я. – Раскладушка есть. И детские кровати свободны.
При упоминании детей у меня на глаза навернулись слезы, свекор с Сашей-Матвеем кинулись меня утешать, уверяя, что вопрос должен как-то разрешиться в ближайшее время. Со свекром рассталась до вечера, Саша-Матвей уже сегодня обещал привезти ящик пива (если Оленька не против), на улице журналист кивнул на темно-синий «Сааб» и открыл передо мной переднюю дверцу пассажира.
– Пересаживаться будем за городом, – сказал он. – Не хочется тут тайник показывать честному народу.
Под последним выражением он имел в виду полную скамейку бабок, сидящих у нашего подъезда и с большим интересом наблюдающих за мной и Сашей-Матвеем. Представляю, как мне в последнее время перемыли косточки. Вначале бывший на «Мерседесе», потом Камиль на навороченном джипе, журналист Сережа на «шестерке» (хотя его могли и не видеть: все-таки ночью меня привозил), теперь новый поклонник… А был еще и опер Андрей Геннадьевич… Да, бабкам есть о чем поговорить.
По пути нам пришлось заскочить к Саше-Матвею домой: у него осталось слишком мало кассет, так как часть была им израсходована на запись воспоминаний свекра. Жил Голопопов вдвоем с мамой, сухонькой женщиной неопределенного возраста. Квартира была бедно обставлена, мама имела изможденный вид. На меня посмотрела удивленно, но ничего не сказала.
Я же по приглашению Саши прошла к нему в комнату. Там, признаться, не знала, куда поставить ногу, и поняла значение выражения насчет черта и его сломанной конечности. В комнате журналиста следовало проявлять большую осторожность, чтобы не повредить свою.
Центральное место на большом письменном столе занимал компьютер со всевозможными наворотами. В другом углу стоял телевизор со старым видеомагнитофоном. Колонки висели на потолке. По полу во все стороны тянулись какие-то провода, я так и не поняла, что с чем соединяется. Стены были увешаны многочисленными полками, забитыми книгами, журналами, газетами, аудио– и видеокассетами, компакт-дисками, дискетами, тетрадями, календарями и ежедневниками. На всех стульях лежали горы макулатуры, то есть я назвала бы это макулатурой, но Саше-Матвею все это явно требовалось в работе. Узкая кровать, небрежно застеленная пледом, тоже служила чем-то вроде полки. Как сказал хозяин, ночью он все перекладывает на пол, а утром водружает обратно. Под кроватью в чемоданах хранились фотографии. Саша-Матвей обещал дать мне их как-нибудь посмотреть.
Казалось, что в этом бардаке невозможно что-то найти, но Саша в своем бедламе ориентировался великолепно и дал мне совершенно четкие указания, где взять чистые кассеты, пока сам доставал еще какие-то штучки непонятного мне предназначения.
Наконец все было собрано (Саша-Матвей упаковал спортивную сумку средних размеров), и мы опять вышли в коридор. Там нас тихо ждала мама.
– Я забыла тебе сказать сразу, – обратилась она к сыну. – Сергей звонил. Вчера убили кого-то в выставочном комплексе, где он был.
Саша-Матвей тут же посмотрел на меня.
– Толика, референта Надежды Георгиевны. Я не знаю его фамилии. Свекровь сегодня утром ездила на опознание. Забыла вам сказать. Простите.
– Интересно… – задумчиво произнес Саша-Матвей. – Сама от любовника избавилась или конкуренты постарались?
Я в непонимании уставилась на журналиста.
– Что? – произнесла полушепотом.
– А вы не знали? У меня и фотографии имеются.
Саша-Матвей снова исчез в своей комнате. Я стояла, держась рукой за стеночку.
– Вам плохо? – тихим голосом спросила мама журналиста. – Может, воды?
Я молча кивнула и пошла вслед за женщиной на кухню, там опустилась на табуретку. Она налила мне воды из кувшина, а потом спросила:
– А вы теперь работаете с Сашей?
Я посмотрела на нее удивленно.
В это мгновение появился сам журналист и сообщил, что мама имела честь лично познакомиться с Аленой Эросмани, модной ныне писательницей.
– Правда? – еще больше удивилась мама. – А я представляла вас… – Она замолчала, внимательно меня разглядывая, потом добавила: – Нет, такой и представляла.
Я покраснела, не зная, смеяться мне или плакать.
– А бывшая Олина свекровь – это нефтяная королева мадам Багирова, заправляющая «Алойлом». А Олин бывший муж – Алексей Багиров, на которого за последнюю неделю было совершено два покушения. А сейчас я только что записывал Олиного свекра, вот все кассеты занял. Представляешь, мамуль, какая семья интересная? Да о них роман писать можно. А вот и снимки, которые я искал.
На фотографиях в самом деле были изображены Надежда Георгиевна и покойный Толик в компрометирующей обстановке. Неужели свекровь настолько неосторожна?
Затем Саша-Матвей повернулся ко мне и сообщил:
– Мама – мой первый читатель, она все мои статьи редактирует, чтобы было не очень резко, а то я могу увлечься и такого понаписать… Мамуль, к завтрашнему вечеру сделаешь?
– Сделаю, – ответила мама. – А ты когда будешь-то? Вы куда собрались?
– Олиных детей украли, – поведал Саша-Матвей.
– Господи! – Мама схватилась за сердце.
– Попробуем что-нибудь выяснить. А вечером я к Олиному свекру собираюсь. Так что не волнуйся, если не приду.
– Ты хоть позвони, – сказала мама, когда журналист чмокал ее в морщинистую щеку. Потом посмотрела на меня и добавила: – Будьте осторожны. И, пожалуйста, присмотрите за Сашей. А то он может слишком увлечься.
– Все будет хорошо, мамуль! – Саша-Матвей подхватил меня под локоток и потащил из квартиры. – Волнуется, – сказал он, садясь в машину.
Журналист рассказал, что его мама всю жизнь проработала корректором в Лениздате, выйдя на пенсию, продолжает брать работу домой и ему с текстами помогает. Он признался, что у него очень корявый слог, мама часто переписывает его статьи, запятые все ставит – а то Саша-Матвей про них вечно забывает. Вот только мама все никак не может освоить компьютер.
Неудивительно, заметила я. Мои отец со свекром до сих пор его боятся, как гремучей змеи, и близко не подходят. Детей же, наоборот, отгонять приходится.
Мы болтали о тернистом Сашином журналистском пути, пока не выехали из города. Там он свернул на первую проселочную дорогу, вышел из машины, предложил выйти мне и открыл багажник.
Затем начали происходить странные вещи.
Саша-Матвей нажал на какой-то потайной рычажок и отодвинул заднюю створку багажника. В результате открылась довольно вместительная полость.
– Вот взгляните, – предложил он. – Если бы рядом стояли два одинаковых «Сааба», вы бы поняли, что у моего багажник гораздо меньше и места между задним и передними сиденьями меньше, да и вообще заднее сиденье у меня короче. Вон там, – Саша кивнул на полость, – я спокойно помещаюсь.
– А вы не задохнетесь?
Оказалось, что нанятые журналистом мастера проделали отверстия и для дыхания, и для установки снимающей аппаратуры. Видеокамеры, кстати, уже были на месте. Как сказал Саша-Матвей, он их оттуда обычно даже не вынимает.
– Так что прошу учитывать местоположение камер. Снимать могу с двух сторон, но в определенном ракурсе.
Я кивнула в задумчивости.
– А почему вы купили «Сааб»? – спросила я. – По-моему, для таких целей больше подошел бы джип.
– Ох, как вы быстро соображаете, Оленька! – воскликнул журналист. – Но джип дороже. И привлекает гораздо больше внимания. Джип – не журналистская машина. Их милиция чаще тормозит. И, кстати, потайных мест там меньше.
Я удивленно посмотрела на журналиста, а он пояснил:
– Чтобы найти все, что тут спрятано, Оленька, машину нужно разобрать до последней детальки. – Саша-Матвей мне подмигнул и стал забираться в полость. Потом ударил себя по лбу и извлек из сумки, которую уже поставил внутрь, доверенность на «Сааб», оформленную на мое имя. Когда успел-то? – Это на всякий случай. Чтобы не было неприятностей. Садитесь за руль. Я буду указывать вам дорогу.
Я закрыла багажник, села на водительское место и, слушая Сашу, выехала назад на шоссе.
Все время думала о том, почему у Камиля в четверг в машине не оказалось лимонада. Не сидел ли кто-нибудь в том месте, где обычно стоит бар? С деньгами Хабибуллина ему вполне могли собрать машину по спецзаказу и оборудовать любое количество тайников.
А Саша-Матвей когда на меня доверенность заготовил? И зачем?! Он планировал меня как-то использовать?
Глава 21
К особняку Мурата Хабибуллина ехали около получаса. С Сашей-Матвеем переговаривались всю дорогу. Он комментировал свои ощущения, рекомендуя мне как-нибудь проехаться в его тайнике – в целях сбора материала для очередного опуса. Мне идея понравилась, и я сказала, что на обратном пути займу его место – хотя бы на какое-то время. Саша-Матвей обещал мне незабываемые впечатления: прочувствую, как работает его машина. По ходу дела спросил, не доводилось ли мне когда-нибудь путешествовать в багажнике.
– «Запорожца»? – рассмеялась я.
– Нет, любой машины.
Мне не приходилось. А вот Саше-Матвею доводилось неоднократно. Он обычно помещался во все багажники, и после редакционных и еще каких-то пьянок, когда в машину набивалось много народу и мест не хватало, его укладывали в качестве багажа, иногда даже не спрашивая согласия: журналист бывал в таком состоянии, что ответить не мог.
Так, за разговорами о пьянках и смешных случаях из жизни (в основном Сашиной), мы добрались до цели.
Как и следовало ожидать, особняк Хабибуллина-старшего окружала высокая «крепостная» стена. Почему-то возникла мысль: какой силы нужен заряд, чтобы пробить в ней брешь? Спросила у Саши-Матвея. Усмехнувшись, он заметил, что потребуется нечто типа полевой пушки или гаубицы. Сделать дыру – и всей ордой туда. А там другая орда под предводительством хана Мурата. Правда, как сообщил мне Саша-Матвей, начальником охраны у Хабибуллина работает казах, а большая часть ребят – русские. Интернационал, в общем.
Я остановилась перед внушительными воротами (предполагаю, что управляемыми электроникой – как в дальнейшем и оказалось) и стала искать звонок. Но найти не успела: из динамика (расположенного непонятно где, так как создавалось впечатление, что со мной разговаривает вся стена) послышался мужской голос, чем-то напоминающий голос электронного будильника:
– Вы к кому?
– Я хотела бы увидеть господина Хабибуллина-старшего, – спокойно сказала я, стоя рядом с открытой дверцей машины журналиста.
– Вас на сколько вызывали? – задали следующий вопрос.
– Меня не вызывали.
– Не понял.
– Я просто хотела бы увидеть господина Хабибуллина-старшего, – повторила я совершенно спокойным голосом.
– По какому вопросу? – спросил голос.
– По личному.
– По какому?
– Взаимоотношения наших семей, – ответила я, наверное, излишне резко, но этот голос и ощущение разговаривающей стены выводили меня из себя. Интересно, Саша-Матвей даст в своем еженедельнике стенограмму милой беседы перед крепостью? Участники: дама и стена.
– У господина Хабибуллина нет взаимоотношений с вашей семьей, – отчеканили.
– А вы-то откуда знаете? – искренне поразилась я.
– Нас предупреждают обо всех приезжающих женщинах. О вас никто не предупреждал.
– А я без предупреждения.
– Без предварительной договоренности не впускаем.
– А исключения бывают?
– Нет.
«Что это он со мной до сих пор беседует?» – вдруг мелькнула мысль. Не снимают ли тут меня на пленку? Может, они сейчас меня проверяют по компьютеру или еще какой-то технике?
– А к Григорию Суровцеву пустите? – спросила я, вспомнив о своем бывшем ученике и решив пойти другим путем.
– Охране не разрешается привозить сюда женщин, – отчеканил голос. Я не услышала в нем никакого удивления.
– А я не женщина. Тьфу! То есть не его женщина. Я его бывшая учительница математики.
Электронный голос впервые не нашелся что ответить, потом заметил:
– Вы слишком молоды, чтобы быть учительницей Григория.
– А вы его пригласите к забору, пусть взглянет. Может, опознает.
– Не его смена.
– А Мурата Хабибуллина я все-таки могу увидеть?
– По какому вопросу?
– По личному! – взвилась я. Мне бы сейчас в руки какую-нибудь гаубицу или лучше ракетную установку…
А может, стоило разузнать номер его мобильного? Наверное, есть у Надежды Георгиевны… Не сделать ли мне это прямо сейчас? Я не намерена тут стоять до второго пришествия.
Сунула нос в машину, взяла свою сумочку, извлекла из нее трубку, набрала номер Надежды, сказала, где нахожусь, она тут же удовлетворила мою просьбу, а я нацарапала номер на одной из своих визиток, после чего набрала его.
На звонок тут же ответили. Голос показался мне молодым. В это мгновение я вспомнила, что не знаю отчества Мурата. Пришлось просто попросить господина Хабибуллина.
– Кто его спрашивает? – уточнила трубка. Значит, это не Мурат?
Я представилась. На другом конце повисло молчание.
– По крайней мере, скажите своей охране, чтобы меня впустили, – попросила я: мне надоело торчать перед воротами.
– Вы где? – спросила трубка.
Я пояснила.
– Сейчас мы решим этот вопрос.
Удивительно, но ворота вскоре разъехались, и я увидела двух молодцев в камуфляже с автоматами наперевес. Я невозмутимо села за руль и въехала на территорию. Ворота тут же стали закрываться. «Попала в ловушку по собственной глупости?» – пронеслась мысль, но пути к отступлению уже были закрыты. По крайней мере, Саша-Матвей соберет материальчику для своего еженедельника. Подозреваю, что иначе ни ему, ни кому-то другому из журналистов за этот забор было бы не попасть. А если Хабибуллин потом головы своей охране отвертит – так им и надо. Хотя бы за то, что продержали меня, женщину, столько времени перед воротами.
Один из молодцев подошел к машине с моей стороны и нагнулся к спущенному стеклу.
– Следуйте за мной, – сказал ничего не выражающим голосом. Меня так и подмывало поинтересоваться, кто у них говорит автоматическим, но я не решилась задать вопрос, предположив, что, наверное, все дело в используемой технике.
Оба молодца пошли рядом с машиной (с двух сторон), все так же крепко сжимая автоматы. Мы двигались по асфальтовой дорожке, пролегающей в ухоженном саду. Похоже, по осени тут соберут неплохой урожай яблок. Я также заметила вишню и сливу. Это что, хобби Мурата? Зачем ему выращивать что-то? С таким особнячком он может купить любые фрукты и ягоды. Но я приехала для выяснения более важных проблем. Не зря ли я это сделала?..
Дом, замаячивший среди деревьев, представлял собой трехэтажное строение весьма странной формы. Оно не было прямоугольным, квадратным или круглым. Форма больше всего напоминала вытянутый эллипс, причем с двух концов на крыше возвышались некие надстройки, очень отдаленно напоминающие минареты мечети. Если бы я не знала, что Мурат – татарин, никогда бы это сходство не заметила. Или все-таки штуковины больше напоминают боеголовки? Само здание было выкрашено в серо-голубой цвет, между вторым и третьим этажами виднелась лепнина, а чуть выше уровня земли наблюдались полукруглые ниши, в которых стояли статуи. Как я заметила, подъехав поближе, греческих богов. Ну и смешение стилей, подумала. Или какой-то новомодный дизайнер решил выпендриться?
В самом конце асфальтовой дорожки, по которой я ехала перед тем, как оказаться на ровной широкой ухоженной площадке, посыпанной желтым песочком, над дорогой нависало некое непонятное сооружение, чем-то напоминавшее гирлянду. Гирлянда двумя ножками стояла на земле по обеим сторонам дороги.
Молодцы в камуфляже обошли ножки со стороны сада. Стоило же «Саабу» оказаться под гирляндой, как она стала издавать странные звуки и на ней замигали две лампочки.
Ничего не понимая, я поехала дальше и притормозила перед крыльцом. На нем стояли еще два типа в камуфляже. Сопровождавшие меня открыли дверцу с моей стороны и даже помогли выбраться. Двое других предложили пройти в дом. Насчет непонятного поведения гирлянды не было сказано ни слова. Она, кстати, уже прекратила и мигать, и сигналить.
– А моя машина? – спросила я.
– Это не ваша машина, – ответили мне с невозмутимым видом.
– У меня на нее доверенность, – ответила я и извлекла доверенность из сумочки. Саша-Матвей все-таки предусмотрительный человек. А Александров Ивановых (его настоящее имя) у нас в городе, как я подозреваю, живет не два и даже не десять.
Доверенность изучили самым внимательнейшим образом, потом мне вернули, сказали, что машину отгонят в гараж, и снова пригласили меня в дом.
– Господин Хабибуллин здесь? – спросила я, стоя у машины. Сейчас она была развернута таким образом, что Саша-Матвей мог снимать и особняк, и сад.
– Господин Хабибуллин находится на пути сюда, – ответили мне все с тем же невозмутимым видом и без улыбок. – Вас велено проводить в дом.
– А я могу погулять по саду?
– Нет.
Я решила, что лучше не выпендриваться, может, в гараже Саша-Матвей найдет немало интересного и запишет разговоры шоферов или охраны, а то и выберется украдкой из тайника, для меня же главное – дети, так что я проследовала за парнями.
У меня создалось впечатление пребывания во дворце арабского шейха. Мне, конечно, не доводилось их посещать, но я именно так их и представляла, в особенности после чтения «Тысячи и одной ночи». Не написать ли и мне какой-нибудь очередной шедевр на восточную тему? Или хотя бы в восточном интерьере? Я стала внимательно смотреть по сторонам, собирая материал для следующего романа. Вот, например, на этих огромных креслах можно устроить оргию, не говоря уже о коврах, которые украшали и пол, и стены. Если снаружи дом все-таки был сделан скорее в европейском (или античном) стиле (хотя с определением стиля возникали сложности), то внутри царил Восток. Вазы, включая напольные, кувшины, шкатулки… Более того, в воздухе витал какой-то сладковатый восточный запах. И нигде не было ни души. Пожалуй, я напишу роман о групповом сексе с восточным колоритом, а в качестве прототипов использую гостей депутата Госдумы во главе с ним самим. Депутат, по-моему, лучше всего пойдет на роль евнуха. Фотомодели будут исполнять свои прямые обязанности, ради которых их и держат в фотомоделях, бизнесмены станут развлекаться, как и обычно. Ну и схватку на кинжалах добавлю. Виталий Суворов победит всех соперников меткими ударами прямо в сердце. Финал: все женщины отдаются Виталию. Профессиональный убийца по сложившейся в последние годы традиции должен быть героем положительным и вызывать у читателя симпатии.
Меня усадили в огромное, обитое бархатом кресло перед окном, выходящим на залив. Вскоре один из провожавших меня молодцев вернулся и поставил передо мной стакан с апельсиновым соком, моим любимым. Откуда они узнали? Или просто совпадение?
Я смотрела на воду, озаренную лучами заходящего солнца, меня слегка одурманивал сладковатый запах, витающий в комнате. По-моему, он усилился после того, как меня оставили одну и плотно закрыли двери. «А меня тут не отравят?» – на мгновение мелькнула мысль и тут же ушла. Мне было комфортно в мягком глубоком кресле – и не жарко, и не холодно. По телу стала разливаться приятная нега, я закрыла глаза и расслабилась.
И не заметила, как заснула.
Проснулась я в широкой постели, на шелковых белых простынях, накрытая тонким одеялом. В первое мгновение не поняла, где нахожусь. Потом память стала возвращаться.
Приняв на кровати сидячее положение, я прислушалась к своим ощущениям. Ожидала головную боль (ведь мне же подсыпали снотворное?), но боли не чувствовала. Во рту не было сухости, вообще какие бы то ни было неприятные ощущения отсутствовали. Только хотелось есть.
Что со мной сделали?! Зачем?! И я-то сама идиотка, добровольно приехала в капкан… И выпила сок… И не убежала из комнаты, почувствовав тот дурманящий аромат.
Как теперь отсюда выбираться?!
Я зажгла ночник, встроенный в стену над ложем. Спальня тоже оказалась оформлена в восточном стиле, стены обиты зеленой тканью, пол опять же застелен огромным ковром, низкая кровать (нет, не кровать, это слово не подходит, она должна называться как-то по-другому) была непривычной для меня, вечной обитательницы «хрущобы».
Кстати, а где моя одежда?!
Все лежало на небольшом пуфике, аккуратно сложенное. Я сама была полностью обнажена. Кто меня раздевал? Что тут со мной делали?!
Я проследовала в ванную, соединявшуюся с комнатой. Там на стене висели два огромных махровых полотенца и белоснежный халат. Осмотрела себя в зеркале. Никаких синяков, ссадин, даже крошечных царапин на родном теле не обнаружила. Вроде бы никаких гадостей со мной не делали… Родное тело ни на что не жаловалось.
Унитаз оказался с музыкой. Мог ли предположить Бетховен, что его «Лунная соната» будет использована нефтяным королем Муратом Хабибуллиным для глушения звука спускаемой воды? Хотя в последние годы у нас в стране наблюдается большая любовь к классической музыке, в особенности во время всяких путчей и переворотов. Чайковский прекрасно подходит для замены телепрограмм.
Кстати, и унитаз, и ванна, и раковина были изумрудного цвета, стены – из изумрудного кафеля, а размер ванной комнаты, по-моему, не меньше, чем большой комнаты в моей «хрущобе», где проживают отец и дети.
Дети. Я ведь сюда приехала из-за них. И сама попала в плен, в золотую клетку. То есть изумрудную. На глаза навернулись слезы.
И где Саша-Матвей? Неужели так и лежит в тайнике? Я-то тут все-таки устроена с комфортом, а он… Или ему удалось выбраться? И он сейчас фотографирует тут все, до чего доберется? Но удастся ли ему незамеченным выбраться за пределы территории? Ведь только он и сможет сообщить моим родственникам, где я оказалась, ведь мобильный мне не оставили. Но если Сашу самого надо спасать?
Я бросилась к пуфику, на котором также оказались и мои часы. Пятнадцать минут второго. А приехали мы сюда где-то в половине восьмого. Хорошо же я поспала…
Я встала под душ, включив холодную воду, потом облачилась в свою одежду и решила прогуляться по дому.
Дверь, к моему удивлению, была не заперта. Или понимают, что из этого особняка не убежать? Если только вплавь через озеро? Хотя и там вполне могли поставить какие-нибудь сети для крупной рыбы.
Ковровая дорожка в коридоре приглушала мои шаги. Тусклое освещение подавалось странными (для меня) приспособлениями, идущими вдоль потолка, примерно в десяти сантиметрах от него. Светильники представляли собой горизонтальные палочки, встречающиеся с синхронной периодичностью. Здесь не было темно и не было светло.
Примерно через двадцать метров пути я притормозила перед двустворчатыми дверьми, расписанными золотом, перегораживающими коридор. Раскрыв их, в первое мгновение ослепла от разницы в освещении коридора и зала, в котором оказалась, хотя не могу сказать, что тут были установлены прожекторы.
За круглым невысоким столиком с резными ножками и прозрачной стеклянной столешницей сидел Мурат Хабибуллин, вернее, я решила, что это Мурат, увидев гораздо более солидную копию Камиля. Камиль лет этак через тридцать. Или двадцать. Возраст мужчины было не определить. Над вид – лет сорок пять, может, чуть меньше, хотя на самом деле, наверное, приближалось к шестидесяти, а то и перевалило за эту цифру. Он явно уделял много времени своей внешности и здоровью. Ведь моя свекровь тоже в последние годы зачастила по массажисткам, баням, тренажерным залам и бассейнам. Да и молодые мальчики, которых возлюбила Надежда Георгиевна, способствовали омоложению – это еще древние подметили. Мурат Хабибуллин тоже, насколько мне известно, это дело уважает (в смысле молодых партнерш, но не мальчиков). Результат – налицо и на лице.
При моем появлении мужчина оторвал взгляд от газеты, которую читал, отложил ее в сторону и внимательно меня оглядел, потом вежливо поздоровался. Голос удивительно напоминал голос Камиля. Я тоже поздоровалась, продолжая стоять у дверей.
– Что же не проходите, Ольга Викторовна? – спросил мужчина. – Садитесь, раз пожаловали. В ногах правды нет.
И он кивнул на кресло напротив себя.
Я прошла к указанному месту, но внезапно обернулась на шум за спиной. Двери закрывались сами собой. Ловушка захлопнулась?
– Присаживайтесь, присаживайтесь, – тем временем говорил мужчина, но сам не встал, чтобы пододвинуть мне кресло.
– Вы – Мурат? – на всякий случай уточнила я.
– А вы сомневаетесь?
– В общем… Простите, я не знаю вашего отчества.
– Аюпович. Но давайте без отчеств, Ольга. – Он стал серьезным. – Я знаю, что вас сюда привело.
– Где мои дети?! – спросила я, может, излишне резко. – И зачем вы меня усыпили?
Мурат не ответил, вместо этого извлек из кармана то ли рацию, то ли трубку сотового телефона и сказал одно слово:
– Введите.
Не прошло и минуты (на протяжении которой я дважды повторила свои вопросы, но безрезультатно), как двери с другой стороны зала распахнулись, и я ахнула. Два здоровенных типа в камуфляже не ввели, а втащили Сашу-Матвея. Под правым глазом у него синел огромный «фонарь», левый вообще заплыл. Из носа недавно шла кровь, и журналисту еще не дали умыться. Кровь заляпала рубашку на груди.
– Криминально-скандальная журналистика – вещь опасная, – сказал, ни к кому не обращаясь, Хабибуллин. – И наша городская знаменитость Матвей Голопопов понимает, что все случившееся с ним – издержки профессии. Правда, уважаемый?
– Прекратите над ним издеваться! – не смогла сдержаться я.
– Не надо, Оля, – тихо сказал Саша-Матвей, глядя на меня одним глазом. – Я знал, во что ввязываюсь.
– Вот видите, Оля, как мы с Матвеем прекрасно понимаем друг друга, – заметил Мурат. – Матвей вообще человек очень понятливый. Правда, Матвей?
– Правда, – ничего не выражающим тоном ответил журналист.
Я чувствовала себя очень неловко. Пока я валялась на белых шелковых простынях, Сашу избивали. А ведь он помогал мне, согласился помочь и поехал сюда вместе со мной…
– Не терзайтесь муками совести, Оля, – прерывая мои размышления, послышался вкрадчивый голос Мурата. – Ведь вы сейчас думаете, что журналист рисковал из-за вас и ваших детей, жертвовал собой и все такое? Это не так. Он преследовал свои корыстные интересы. Хотел на чужом горбу в рай въехать. Так, кажется, говорят?
– Это у вас-то рай? – ехидно спросила я.
– А разве нет? – поразился Хабибуллин. – Вам что-нибудь не понравилось?
Я предпочла смолчать.
– Ну так вот, – продолжил Хабибуллин. – Господин Голопопов прекрасно знает мое отношение к тайне частной жизни. Правда, Матвей?
– Да, – промычал Саша-Матвей, которого продолжали держать за руки. «Ой, так его же поддерживают, чтобы не упал», – внезапно поняла я. Как ему досталось, наверное!
– Но господин Голопопов посмел ее нарушить. Вернее, попытался. А я никому не позволяю нарушать свои права.
В голосе Мурата появились стальные нотки. Глаза нехорошо сверкнули. Точно так же сверкали они и у Камиля… Мне стало не по себе. Куда я попала? Что меня тут ждет?
Тем не менее не смогла удержаться и спросила, как Хабибуллин догадался, что Саша-Матвей находится в машине.
– Аппаратура, – сказал журналист разбитыми губами. – Я не знал.
Мурат ухмыльнулся и пояснил, что «гирлянда», висящая над асфальтовой дорожкой, ведущей к особняку, начинена разнообразной техникой. Можно, например, определить, сколько человек находится в машине. Вернее, крупных живых организмов, исправился Хабибуллин. Например, если гость приедет с ротвейлером, аппаратура покажет, что в машине сидят двое. А тут я ехала одна, а аппаратура четко показала двоих. Аппаратура не ошибается.
Более того, специальный луч просвечивает нутро машины, снимок передается на соответствующий компьютер, и оператор видит все, что находится внутри: оружие, видеокамеры, содержимое сумочек и портфелей. Даже до того, как оператор успел все рассмотреть в подробностях, аппаратура подает соответствующий звуковой сигнал, если в машине есть типы оружия, введенные в ее память. Именно поэтому охранники с автоматами и не проходили под «гирляндой».
Читать бесплатно другие книги:
