Черное золото королей Жукова-Гладкова Мария
– У нас было оружие? – искренне поразилась я.
– Было, Оля, было, – улыбнулся улыбкой удава Мурат. – Господин Голопопов готовился к штурму моего особняка.
Саша-Матвей поднял глаза на Мурата, но тут же снова опустил их в пол.
– Но зачем? – удивленно спросила я Сашу-Матвея.
Он молчал.
– Ответь женщине, – сказал Хабибуллин.
– На всякий случай, – пробурчал Саша-Матвей.
– Два «калаша», «стечкин», три «макара» на всякий случай? – Хабибуллин расхохотался. Охранники последовали примеру шефа. – Расскажите это кому-нибудь другому, господин Голопопов. Кстати, вы, наверное, в курсе, что вам полагается за хранение такого арсенала? Вижу, что в курсе, – продолжал после короткой паузы Хабибуллин. – Вы с Уголовным кодексом знакомы не понаслышке. Так что, я думаю, мы с вами договоримся. Переночуете у меня или поживете у меня пару деньков, а там посмотрим.
Затем Хабибуллин посмотрел на охранников и приказал:
– Уведите!
Молодцы, поддерживавшие Сашу-Матвея, исчезли, тихо прикрыв за собой дверь.
Я не знала, как мне себя вести, что думать и что делать. Наверное, лучшей тактикой будет послушать, что скажет сам Мурат, и плясать уже от этой печки. Но чувствовала я себя мерзко. Главное: чувствовала свою вину перед Сашей-Матвеем. Мало ли что там говорит Хабибуллин. Но журналиста избили, а я… И что с моими детьми? С ними-то хоть ничего не случилось? Эти изверги с ними ничего не сделали?! И где они?!
Опять, словно прочитав мои мысли, Хабибуллин твердо заявил:
– Детей я ваших не брал. Против детей я не играю. Но уже выяснил, где они находятся. С ними все в порядке.
– Камиль? – ляпнула я первую мысль.
– При чем здесь Камиль? – По-моему, Мурат искренне удивился.
Я закусила губу.
– Говорите, раз уж начали.
– Не знаю, что вы выбили из Саши, но если хотите, слушайте…
И я выдала Хабибуллину-старшему все, что случилось со мной в последнее время. Он слушал молча и не задавал никаких вопросов. А когда я выдохлась, спросил:
– Кушать хотите?
– Что?!
– Кушать хотите, спрашиваю? Вы когда обедали?
– Хочу, – ответила я. – Но больше всего хочу узнать, где мои дети и что с ними. Верните мне моих детей!
Наверное, в эти минуты мой голос звучал истерично. Мурат как-то странно на меня посмотрел, отдал очередной приказ по рации, и вскоре столик, за которым мы сидели, заставили яствами. Мне также предложили коньяк. «Для успокоения нервной системы», – сказал Хабибуллин. Сам он, по его словам, не пьет.
Когда официанты удалились и мы вновь остались вдвоем, Мурат, глядя на то, как я потягиваю коньяк (я понимала, что за руль мне сегодня уже не придется садиться), сказал, что за моими детьми мы поедем завтра. Незачем их беспокоить среди ночи.
– Где они?
– Не очень далеко отсюда. В Ленинградской области. Приозерский район. Есть там один домик-пряник, где они сейчас и живут.
– Чей он?
– Записан на вашу бывшую свекровь.
Я подавилась коньяком.
– Надежда Георгиевна?!
Мурат кивнул. В это мгновение в его глазах промелькнула жалость.
Я откинулась на спинку огромного кресла и закрыла глаза. Вот ведь дрянь! Да когда я расскажу об этом свекру и отцу, они ведь ее придушат. И я им помогу. Какую хитрую игру затеяла эта тварь? Зачем она стала вовлекать меня в свои махинации? Ведь сразу же можно было понять, что она не просто так решила ввести меня в руководство «Алойла». Она же прекрасно понимает, что я в бизнесе – как обезьяна у компьютера. Ей, видите ли, понадобился человек, которому она может доверять. А сама тем временем…
Но зачем ей мои дети? Или я – уже списанный материал и мне в самое ближайшее время следует ожидать пулю в затылок или чего-то подобного? Кто я? Какая-то невестка. А Катька с Витькой – родные внуки, дети любимого и неповторимого Лешеньки, который больше детей иметь не может. От меня избавится, детки остаются. Наследники нефтяной империи. Отправит их учиться в Англию или Штаты, потом приобщит к семейному делу…
Хотя…
А почему я поверила Мурату?
Зачем ему было выяснять местонахождение моих детей, даже не поговорив со мной? Саша-Матвей, конечно, мог сказать о моей цели прибытия в этот особняк, но… Какое дело Мурату до меня?
Я подняла на него глаза. Хабибуллин опять словно прочитал мои мысли.
– Если пожелаете, завтра можем заехать в райсовет, – спокойно сказал Мурат. – Для меня откроют и покажут все регистрационные документы. Правда, вы также сможете поговорить с охранниками, стерегущими ваших детей. Думаю, они ответят на все ваши вопросы. В особенности если мои ребята велят им это сделать.
Мурат усмехнулся.
– А если я вам все равно не верю? Любые документы можно подделать. Да даже если дом в самом деле зарегистрирован на Надежду Георгиевну… Вы сами могли им воспользоваться, а она о нем забыла. Мало ли у нее недвижимости.
Хабибуллин от души рассмеялся.
– Оленька, – сказал он, вытирая глаза, – в этом домике-прянике ваша свекровь регулярно встречается с молоденькими мальчиками, которых она так полюбила в последние годы. Вы бы, кстати, о ней как-нибудь роман написали. С посвящением. Думаю, пользовался бы большим успехом. И Матвея Голопопова возьмите в соавторы. Он вас может фотографиями снабдить. Не думали попробовать опубликовать опус со снимками, демонстрирующими описываемые вами события?
Хабибуллин продолжал разливаться соловьем, рассказывая, как Саша-Матвей и его редакция подкупили охранников Надежды Георгиевны и те установили в спальне соответствующую аппаратуру. Надежду Георгиевну не любят – поэтому и постарались. Саша-Матвей снимки не опубликовал, а получил с моей свекрови кругленькую сумму, ей отдал негативы. Но часть снимков (в частности те, что сегодня демонстрировались мне, – Надежда Георгиевна с убитым Толиком) оставил у себя на всякий случай.
– Он получил с нее деньги?
– А вы думали, он такой честный-пречестный? Ха-ха!
Мурат сказал, что еженедельник публикует только десятую часть снимаемого материала – в основном малоизвестных бизнесменов средней руки, для которых появление в еженедельнике – своеобразная реклама, артистов и певцов, желающих хоть как-то засветиться перед публикой. Они не подают исков, наоборот, рады. По-настоящему серьезных людей «Скандалы» публиковать боятся. Иногда шантажируют. И то не всех – а тех, шантаж которых, как им известно, сойдет с рук. Иногда шантажируют по заказу. Опыт съемок и очень хорошая аппаратура у них есть, вот их и нанимают серьезные люди.
– Как вы думаете, почему Надежда Георгиевна терпит эту компанию у себя во дворе? Ведь не просто же так? Неужели у нее не нашлось бы возможностей их выселить? Из-за снимочков, Оля. Голопопов за деньги отдал ей негативы. И они договорились: он ее больше не снимает. При условии, что она не мешает ему снимать других. Это Надежду Георгиевну устраивает. Когда знакомые предъявляют ей претензии, она отвечает: со всеми вопросами – в «Скандалы». Ничего не могу поделать. – Мурат рассмеялся. – Про Матвея Голопопова я могу сказать: слово держит. И не только в случае с вашей свекровью. Если обещал не печатать снимки – не печатает. Правда, снимать продолжает. – Мурат усмехнулся.
Я смотрела на свои коленки. Кто только придумал эту стеклянную столешницу? И зачем? Чтобы рассматривать свои колени и носки?
– Вы, как я понимаю, глубоко разочаровываетесь в неподкупном журналисте Матвее Голопопове, – продолжал Хабибуллин, посмеиваясь. – Абсолютно неподкупных людей нет, Оля. Каждый человек имеет свою цену. У каждого есть слабое место. У Матвея, кстати, это деньги.
Я вскинула глаза на Мурата. Он повторил то, что я уже знала: Саша-Матвей не может жить без казино. Это его болезнь, его страсть. За границей страсть к игре уже лечат, как алкоголизм и наркоманию. Но болезнь встречается и в наших широтах. А «больным» требуются деньги. Саша-Матвей зарабатывает их доступным ему способом.
– Не верю, что нет неподкупных журналистов, – твердо сказала я.
– Конечно, во все времена встречались фанатики, – усмехнулся Хабибуллин. – Не имеющие семьи, привязанностей и скелетов в шкафу. Но их быстро убивали. В наше время тоже есть примеры. А все остальные – люди. Да взять хотя бы вас, Оля. Например, у вас есть какой-то компромат. На кого угодно. И вы собираетесь его опубликовать. И тут в заложники берут ваших детей. Что вы выбираете?
Я молчала, глядя на свои коленки.
– Вот вам и пример. Вы выберете своих детей.
Внезапно я застыла на месте, потом встретилась глазами с Хабибуллиным.
– Но у меня нет никакого компромата, – полушепотом произнесла я. – Ни на кого. И на Надежду Георгиевну тоже.
В голове судорожно мелькали картинки. Что я такого знаю про свекровь? Про ее партийную карьеру? Сплетни ее бывшего мужа? Теперь узнала про любовь к молоденьким мальчикам? Что?!
Хабибуллин внимательно наблюдал за меняющимися выражениями моего лица. Потом мягко спросил:
– Ничего не надумали?
Я покачала головой.
– Может, вы сами не понимаете, что вам известно. А сидите на бочке с порохом.
– Но она ничего не требовала!
– Пока.
Я опять погрузилась в размышления. Надежда Георгиевна вообще-то требовала, чтобы я в понедельник вышла на работу в «Алойл», в главный показной офис. В пятницу я представляла «Алойл» на презентации. Меня уже многие видели как нового коммерческого директора. Она взяла детей, чтобы обеспечить мой выход? Неужели я ей так нужна? Но зачем?!
Почему-то вспомнился Толик. Толика убили в пятницу. В выставочном комплексе. Виталий Суворов? Который, как говорили мне в милиции, работает на семью Хабибуллиных. Но он может выполнять заказы и других лиц. Почему бы не подхалтурить за хорошие деньги? Но почему убили Толика? Надежда Георгиевна решила избавиться от любовника, который тоже, не исключено, ее шантажировал? Или она решила, что он участвовал в организации съемки Сашей-Матвеем? Или просто слишком много знал о ее делах?
Потом я подумала о том, что находилась рядом со всеми зарезанными острым ножом. Вначале с Лешкой, которого, к счастью, не убили, потом с Жирным, второго депутата тоже видела в доме, вместе с Толиком пришла на презентацию. Не собирается ли Надежда Георгиевна каким-то образом подставить меня? Но как? И зачем?!
– Навряд ли, – заметил Мурат, когда я выдала ему свою версию. – Вы, Оля, должны знать что-то убойное. Возможен, правда, и еще один вариант. От вас потребуют что-то сделать. То, что вы не сделали бы никогда и ни при каких обстоятельствах. И сделаете только ради спасения своих детей.
Я закрыла глаза. Что это может быть? Убийство? Смогу ли я убить, чтобы сохранить жизни Катьке и Витьке? Об этом не хотелось думать.
– У меня будет к вам одно предложение, Оля, – тем временем заговорил Хабибуллин, возвращая меня к действительности.
Я встрепенулась. Потом сжалась.
– Не бойтесь, – улыбнулся мужчина. – Я не сделаю вам ничего плохого.
Я не верила. Мурат это понял и повторил то, что говорил вначале: против детей он не играет. Не хочет, чтобы кто-либо когда-то сказал: Мурат Хабибуллин берет в заложники детей. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. В первую очередь он должен думать о своей репутации, которая в данном случае может пострадать: кто поверит, что Катю с Витей взяла в заложники родная бабушка? Мурат сам не понял пока, какую игру затеяла Надежда Георгиевна, но не исключает варианта, что она планирует всех собак навешать на него, а совсем не на меня.
Более того, Хабибуллин никак не может разобраться в происходящем. («И этот завел ту же песню!» – пронеслась мысль, но вслух я ничего не сказала.) Он до сих пор не понял, почему было совершено покушение на Алексея Багирова.
– Так это не вы?! – растерянно спросила я.
– Нет, Оля. – Хабибуллин вздохнул. – Хотя признаю: все было обставлено таким образом, словно покушение организовал я. Более того… Насколько мне известно из своих источников, вы опознали преступника?
Не видя смысла это скрывать, я кивнула.
– У этого человека никогда не было осечек, Оля. Никогда. Он не мог не убить вашего мужа, если бы хотел убить… Возможно, мои слова покажутся вам бредом старого идиота… Но я думаю, что Виталий бил так, чтобы как раз НЕ убить. Только вот с какой целью?
Мурат помолчал немного и добавил, что в последнее время не может состыковаться с Виталием Суворовым. Не отвечают никакие известные Мурату телефоны. Виталий не выходит на связь, хотя ему было уже подано несколько условных сигналов. Это кажется странным.
Я молчала, ожидая продолжения. Хабибуллин погрузился в глубокие размышления. Потом, наконец, внимательно посмотрел на меня.
– Я хочу, Оля, чтобы ты вместе с детьми уехала из города. – Мурат перешел на «ты».
«Не вы первый», – так и подмывало меня заметить, но я сдержалась. Этот-то что хочет предложить? И почему он-то обо мне беспокоится? Кто я ему?
– У меня вилла на Кипре, – невозмутимо продолжал Хабибуллин. – Твой загранпаспорт уже у меня. – Я дернулась. – У меня есть очень хорошие знакомые в консульстве. Визой займутся мои люди. Я забронировал места на ближайший рейс. Вот и слетаете отдохнуть вместе с детками.
Я посмотрела на Хабибуллина, открыв рот.
– Оля, повторяю: мне нужно разобраться с происходящим в городе, – мягко сказал Хабибуллин. – А твое присутствие может этому помешать. Тебя во что-то втягивают. Мне кажется, что без тебя разобраться будет легче.
Я молчала. Не верю в благотворительность. Что потребует взамен Мурат?
– И у тебя нет выбора. – За пряником последовал кнут. – Тебя никто не может здесь защитить. И не станет. Надежда Георгиевна тебя предала и хочет использовать в своих целях. Бывшему мужу на тебя плевать. Отец со свекром – ты сама прекрасно знаешь, что они из себя представляют. Влиятельного любовника у тебя нет. Вообще никакого нет. И влиятельных друзей тоже. А так поживешь на Кипре. Компьютер там есть. Пиши свои книжки, загорай, купайся. Даже на карманные расходы выдам денег.
– Что вы на самом деле хотите?
– Чтобы ты не мешалась под ногами, – жестко ответил Мурат. – Как только я разберусь с ситуацией, вернешься обратно. А теперь иди спать. Завтра предстоит тяжелый день.
Но у меня был еще один вопрос. Откуда Хабибуллин узнал, что мои дети находятся в домике-прянике, принадлежащем Надежде Георгиевне? Он что, посылал гонцов во все места, где их потенциально могли держать? Ведь родная бабушка, по-моему, все-таки была маловероятной кандидатурой для взятия внуков в заложники? И за те несколько часов, что я спала, одурманенная пряными ароматами, он бы не успел обследовать все возможные дома. Или, в противном случае, меня бы снова усыпили?
Хабибуллин посмотрел на меня даже с некоторой жалостью.
– Оленька, неужели ты в самом деле уже подумывала о должности коммерческого директора нефтяной компании? – мягко спросил он. – Детка, у тебя очень хорошо получаются эротические романы. Вот и пиши их. Создавай воображаемые миры, придумывай героев. Признаться, был удивлен, узнав, что автор – ты.
– При чем здесь это?!
– Ты совершенно не разбираешься в современной жизни. Даже сейчас не в состоянии схватить ситуацию. Неужели ты веришь всему, что тебе говорят люди?!
– То есть я, по-вашему, должна отказаться от Кипра?
– О, прости меня, Аллах, – пробормотал Хабибуллин и перешел на крик: – Идиотка! Этот журналюга тебя использовал! Ведь я бы мог тебе башку отстрелить, а потом уже задавать вопросы! И другой бы на моем месте так и сделал! Или отдал бы своим парням, а потом уже разговаривал с тепленькой! Дура!
Я вся сжалась. Хабибуллин немного успокоился и сказал уже помягче:
– Да он прекрасно знал, где твои дети. Ему Надеждины охранники тут же позвонили. Они же на дотации у «Скандалов». Вот, кстати, что означает недоплачивать людям и плохо к ним относиться, – усмехнулся Мурат. – Парни готовы продавать информацию о начальнице в самый скандальный еженедельник. Даже бесплатно, наверное, отдали бы, только бы увидеть госпожу Багирову голенькой на страницах желтой прессы.
– А у вас такое невозможно? – с некоторой долей ехидства спросила я.
– Так мои знают, что сразу же без головы останутся и что от меня не скроешься, – как само собой разумеющееся сказал Мурат и вернулся к предыдущей теме.
Саше-Матвею требовались компрометирующие фотографии Мурата Хабибуллина, или его особняка, или хоть чего-нибудь. Записи аудио или видео, снимки – что угодно. Охранников Мурата журналист купить не смог, хотя и пытался в прошлом. А тут он увидел способ попасть на обнесенную забором территорию.
Я вспомнила, как журналист живо отреагировал на мое горе. Он сам позвонил мне сегодня днем, вроде бы просто так, а я ведь вчера вечером, дома у журналиста Сереги, говорила, что собираюсь на дачу к детям. И что езжу туда каждые выходные. Но Саша-Матвей все равно позвонил. То есть знал, что я буду дома. Или даже следил за моим домом. Или предполагал, что я принесусь домой. И тут же вызвался помочь. Я, конечно, ухватилась за первую попавшуюся соломинку. И Надежда Георгиевна, как я уже отмечала сегодня, не особо разволновалась из-за отсутствия внуков.
– Я могу спросить, что Саша-Матвей хотел от вас? – посмотрела я на Хабибуллина.
– Он ничего не хотел. Заказчик съемки – ваша разлюбезная свекровь Надежда Георгиевна. Поэтому в частности я и собираюсь отправить вас с детьми на Кипр. Все-таки не хочется вольно или невольно послужить причиной смерти красивой женщины и ее отпрысков.
– Вы что, думаете, и до этого дойдет?! – воскликнула я.
Мурат ничего не сказал, только как-то странно на меня посмотрел.
Глава 22
На следующее утро меня разбудил звонок телефонного аппарата (зеленого), стоявшего на малахитовой тумбочке (или сделанной под малахит). Вежливый мужской голос сказал, что завтрак будет через полчаса. Я с трудом оторвала голову от подушки, приняла душ, навела марафет и вновь влезла в уже порядком поднадоевший мне деловой костюм. Как хорошо женщинам, имеющим полный гардероб достойных вещей! Кстати, а на Кипр мы что, с пустыми руками полетим? Или нам все-таки позволят заехать домой и собрать вещи? И ведь летние вещи моих детей находятся на даче, а не в квартире. Мы успеем?
Завтрак на тележке вкатил в мою комнату официант-мужчина. Этим завтраком, по-моему, можно было до отвала накормить всю мою семью, а я, сытая после ночного ужина, выпила только апельсинового сока и кофе с булочкой.
Вскоре снова зазвонил телефон, и тот же вежливый мужской голос поинтересовался, готова ли я. Примерно через минуту зашел молчаливый молодец в камуфляже и проводил меня вниз (спальня располагалась на третьем этаже), где передо мной тут же раскрыли заднюю дверцу «Гранд Чероки», в котором спереди восседали два мордоворота. Хабибуллин-старший вышел на крыльцо пожелать мне счастливого пути. У ворот к нам присоединился еще один джип. Сколько там было народу, я определить на смогла из-за тонированных стекол.
По пути говорили с мордоворотами на отвлеченные темы, парень за рулем прекрасно знал дорогу.
– Здесь, – сказал водитель, въезжая в небольшой поселок, состоявший и из навороченных домов, и из старых деревянных строений.
Дом Надежды Георгиевны стоял на отшибе, последний у леса, никаким забором окружен не был. Первым, кого я увидела, был Витька в плавках и майке, прыгающий вокруг полуголого мужика лет двадцати пяти.
При виде двух джипов парень резко дернулся, схватил Витьку за руку и попытался затащить в дом, но не тут-то было. Из второго джипа тут же высыпали боевики и навели стволы на моего сына и охраняющего его парня. Парень задрожал как осиновый лист, мой же ребенок отреагировал вполне спокойно.
Тут остановился и наш джип, парень с переднего сиденья вышел первым и открыл передо мной дверцу, помогая выйти.
Мое появление, причем в непривычном виде, вызвало у сына гораздо большее удивление, чем вооруженные типы.
– Мама, ты? – спросил Витя.
– Как видишь, – ответила я и поинтересовалась, где его сестра.
Катька всегда была соней, так что еще не продрала глазки. Она тоже поразилась, заметив меня. Еще больше была удивлена я, увидев у детей новый летний гардероб: кто-то собирался держать их тут не один день и заранее побеспокоился.
Сборы отняли немного времени, охранников связали, но не очень крепко – при желании и некоторых усилиях без посторонней помощи смогут освободиться от пут. Увечий им никаких не наносили – они не сопротивлялись связыванию, понимая, что это бесполезно.
Затем меня завезли домой (второй джип с вооруженными типами от нас отделился), где я переоделась и покидала в сумку необходимые вещи (хотя качество моих вещей было гораздо ниже нового гардероба детей), флэшку с начатым романом (раз обещают компьютер), тысячу долларов еще из выданных в свое время Лешкой на покупку оружия и глушилки (я ведь так этого и не сделала!), свекра успокоила и велела возвращаться на дачу. Ему сказала только, что мы на некоторое время уезжаем из города.
– Ну и правильно, – ответил он. – Так нам с твоим отцом спокойнее будет. Кстати, тут вчера за твоим и Витькиным паспортами заезжали…
Нас завезли в какую-то хорошо обставленную квартиру и некоторое время держали там (самолет вылетал в двадцать минут восьмого, так что где-то следовало провести день, не попадаясь никому на глаза), потом доставили в аэропорт, там вручили Витин и мой паспорта (в мой была вписана Катька), нотариально заверенное согласие отца на вывоз детей на Кипр (интересно, его на самом деле Лешка подписал или это была подделка?), проводили аж до трапа и сказали, что дальнейшие указания передадут по телефону. Мобильный мне вернули еще раньше. Провожавший парень раскрыл бумажник, отсчитал пять бумажек по сто евро и вручил мне.
– Это на карманные расходы, – сказал он. – Питание будет обеспечено.
Он также объяснил, кто нас встретит в Ларнаке.
Всю дорогу Катька с Витькой радостно щебетали. Катька вообще впервые летела в самолете, Витька же в свое время ездил со мной в Турцию за шмотками. Катька выезжала только в Финляндию в аквапарк, но это мы проделывали на автобусе.
Детям захватившими их дядями было сказано, что это папа придумал для них интересное приключение. И все обставлялось именно как приключение. С ними не сделали ничего плохого, но нагнетали таинственность. Ночью, когда их забирали с дачи, Катька, спящая как сурок, даже не проснулась, Витьке же прошептали слова успокоения и предупредили, что его ждет сюрприз.
А в тот вечер на пляже дядя Камиль как раз говорил про сюрприз.
Я задумалась над этим. Потом уточнила, не появлялся ли дядя Камиль в домике-прянике. Версии про папу я не верила – его наверняка упоминали для отвода глаз. Он ведь до сих пор в больнице.
– Не-а, – грустно покачал головой сын. – Мы его ждали, но он так и не приехал. Нам дяди сказали, что скоро папа появится. Про дядю Камиля они ничего не знали. А приехала ты. А где дядя Камиль? С ним так здорово!
Далее последовали хвалебные речи в честь Хабибуллина-младшего. С ним детям было интересно играть, и они вообще воспринимали его не как дядю, а кого-то вроде старшего брата.
Я откинулась на спинку самолетного кресла и закрыла глаза. А если все организовал дядя Камиль? Мог он о чем-то договориться с Надеждой Георгиевной? Или ее дом использовался втемную? А ее как раз отвлекли от любовных утех убийством Толика, с которым она в последнее время и развлекалась в домике-прянике. Надежде Георгиевне стало не до любви, да и следовало найти нового дружка. В домике же тем временем поселили деток. Кто стал бы их там искать?
– А кто с вами сидел? – уточнила я у детей.
Они назвали неких дядю Олега, дядю Игоря и дядю Колю, которые проводили с ними все время, только дядя Олег вчера один раз куда-то уезжал. Деток водили искупаться к озеру, хорошо кормили. В общем, для них это было развеиванием дачной рутины. Они побывали в гостях с большим удовольствием.
Затем они замучили меня вопросами о том, куда мы отправляемся теперь. Я отвечала как могла. Одновременно старалась внушить, чтобы никуда с незнакомыми людьми не уходили, потому что все может оказаться гораздо серьезнее, чем последнее «приключение».
– А кто были дяди с автоматами? – спросил сын.
Мужик, сидевший на кресле перед нами, сунул нос в проем, чтобы посмотреть на нашу семейку.
– Говори потише, – прошипела я на сына. – Зачем людей пугать?
– А чему там пугаться? Подумаешь: автоматы. Ведь не стреляли же? Мама, а кто были эти дяди? Милиция, да?
– Да, – сказала я, потому что так мне было проще.
– ОМОН?
– ОМОН. Мне пришлось их вызвать, чтобы вас спасти.
– А зачем было нас спасать?
– Потому что вечно доверяете не тем, кому можно доверять! – огрызнулась я. – Сколько раз можно повторять: никуда не ходите с незнакомыми людьми. Ничего не берите у добреньких дядей и тетей. Не разговаривайте с незнакомыми на улице! Разве я вам этого не говорила?
– Мама, я Вите напоминала, что тебе надо обязательно позвонить, – вдруг заявила Катька, прекратив изучение облаков. Она сидела у иллюминатора, потом сидел сын, я – у прохода. – А он твердил: мама нас отсюда сразу же заберет. А так мы тут подольше поживем.
Я не знала, пугать ли мне детей, плакать от радости, смеяться или произнести еще какую-нибудь воспитательную речь. И вообще, что мне делать? Взяв себя в руки, еще раз повторила наставления о том, как им следует себя вести с незнакомыми людьми. Потом объявила, что дяди, забравшие их из дома, поступили плохо, и детям следовало кричать и будить дедушек. Про себя добавила, что тогда, возможно, последовали бы какие-то действия. Не уверена, что хорошие для дедушек. Не исключено, что дедушки бы не проснулись. Ладно, надо успокаиваться. Хорошо то, что хорошо кончается. Дети-то сейчас рядом со мной.
Вот только почему все-таки Мурат Хабибуллин проявил такую доброту?
Глава 23
На Кипре нас встретил местный товарищ с табличкой, загрузил в свою машину и отвез на виллу Мурата Хабибуллина. Я не знаю, как называлось то место, водитель что-то сказал, но я не запомнила. Он болтал всю дорогу, развлекая детей, я смотрела в окно. Настроение было не из лучших. Но хоть дети счастливы. Когда бы я смогла их сюда вывезти?
Водитель оставил номер своего мобильного телефона, предлагая звонить в любое время, если что-то понадобится. На виллу каждый день, кроме воскресенья, приходит горничная, убирается и набивает холодильник продуктами. Если у нас будут какие-то особые заказы, нам следует оставить ей записку.
– На каком языке? – спросила я. Водитель прекрасно говорил по-русски.
– На русском, – ответил он. – У нас многие говорят по-русски. И ваших тут много. Около восьмидесяти тысяч на семьсот тысяч населения. Я уже слышал, как они называют Кипр «наш русский остров».
Признаться, я ожидала опять увидеть что-нибудь или овальное, или шестиугольное, но вилла оказалась вполне обычным двухэтажным домиком. Четыре небольшие спальни наверху. Кухня, соединенная со столовой, и большая комната отдыха (или гостиная) с видом на море. До пляжа было метров пятьдесят. Огромный трехкамерный холодильник в самом деле был набит самой разнообразной снедью, которая тут же заинтересовала детей. Правда, я их пыл несколько поумерила, не забывая, что нам все-таки могут выставить счет, а главное, о том, как мои детки после всех праздников мучаются животами.
Посуды тоже было в достатке. В огромном шкафу при входе я нашла гидрокостюмы, акваланги и маски. Только детских не было. Дети в этом доме явно не жили: отсутствовали игрушки, надувные круги, «лебеди» и прочий инвентарь, который мы используем (или использовали раньше, пока дети были маленькие), отправляясь на пляж. Но ничего, как-нибудь справимся.
Я разместила детей в отдельных спальнях на широченных кроватях, которые там занимали практически целые комнаты, и сама устроилась еще в одной.
Десять дней прошли просто отлично. Давно я так не отдыхала. Да, пожалуй, никогда. Днем мы ходили на пляж, где познакомились с несколькими русскими семьями. Дети наслаждались жизнью, играя со сверстниками. Я вела неторопливые беседы с мамашками, мужья которых являлись хозяевами соседних с нашей вилл.
Я опасалась, что нас с детьми не будут принимать как равных и у моих от этого возникнут комплексы. Но все оказалось с точностью до наоборот. Более того, регулярное упоминание детками «дяди Камиля», с которым они купаются и играют в мяч, тоже способствовало поднятию моего рейтинга. Наверняка мамашки знали, кому принадлежит вилла, на которой мы обосновались. А отсутствие самого дяди Камиля воспринималось нормально: их мужья в это время тоже трудились или отмывали деньги.
Иногда мы с соседками куда-нибудь ездили. Например, меня свозили помолиться к русскому священнику из Рязани, которому вместе с попадьей одна бизнесменша (сама родом из Рязани, но поднялась в Москве и имеет там три магазина, а также несколько оффшоров на Кипре) снимает квартиру в Лимассоле. Одна из комнат была переоборудована под молельную. Бизнесменше захотелось как-то выпендриться, и она придумала: ни у кого на Кипре своего попа нет, а у нее будет, и выписала из родной Рязани. Показали мне отель, где в основном останавливаются наши депутаты, бизнесмены и опять же попы (почему-то последних на Кипр приезжает очень много), мы зашли на территорию, посмотрели на разноцветных рыб и потрясающую растительность.
Вечерами дети ходили в гости, а я работала, чем удивляла мамашек, давно забывших, что это такое. Но я сразу же поставила себя определенным образом. Мне удалось внушить им всем, что я не просто тут прохлаждаюсь. Да я бы обалдела от общения с соседками не только днем, но и вечером. Разговоры были однообразными, и у меня в России была совсем другая жизнь и другие проблемы. И я не забывала: этот отдых в скором времени закончится, и мне придется вернуться к активному зарабатыванию денег на прокорм семьи. Да и издательство ждет новый роман. Они не принимают объяснений вроде «жила с детьми на Кипре».
Компьютер стоял в отсеке гостиной, отделенный экраном. В нем я нашла только компьютерные игры. Никакой информации – не то что зашифрованной, а любой – в нем не хранилось.
За все дни мне никто ни разу не позвонил. Сама я один раз набрала номер собственной квартиры, надеясь застать отца или свекра, но они, похоже, сидели безвылазно на даче, справедливо предполагая, что я при первой же возможности привезу им детей. А раз нас нет – значит, еще не вернулись.
Связываться с Надеждой Георгиевной не было никакого желания. Интересно, что она обо мне думает? И о нашем исчезновении? А если кражу детей в самом деле организовывала не она? Тогда она вполне могла уже поднять все наши органы, хотя и не очень их любит.
В среду второй недели по возвращении с пляжа я наконец сообразила позвонить Сергею Сергеевичу, знакомому следователю. Правда, заранее не решила, что скажу. Но ведь я вроде бы обещала поставить его в известность, если куда-то уеду? Он несколько удивился, меня услышав.
– Нас не ищут? – решила я идти напролом.
– В смысле? – не понял Сергей Сергеевич.
– Я… я хотела вас предупредить, что с нами все в порядке. Со мной и детьми. И если кто-то подаст в розыск… Вы не обращайте внимания. Я помню, что обещала вам сообщить, если мы куда-то уедем. Во мы и… Так получилось. И я не могла вас предупредить перед тем, как мы уезжали. Но… выбора у нас не было. Понимаете: нам надо было срочно уехать. В общем, я хочу, чтобы вы знали…
Сергей Сергеевич кашлянул, потом спросил, могу ли я ему сказать, где мы находимся. Я молчала какое-то время, потом взяла слово, что он никому этого не скажет, и продиктовала ему номер телефона на вилле, записанный на аппарате. Мой мобильный тут не работал – денег на нем было мало, чтобы включился роуминг. Ни Мурат, ни я об этом не подумали заранее.
– Только, пожалуйста, Сергей Сергеевич, никому…
– Да не бойтесь, Оля! Только скажите: вы верите тому человеку, у которого гостите?
– Не знаю… – сказала я. – Я вообще не знаю, кому верить.
– А мне?
– Вам – верю. У вас в этом деле нет материального интереса.
Сергей Сергеевич крякнул, а потом предложил мне хотя бы раз в день звонить ему и сообщать, что со мной все в порядке. Например, в двенадцать дня.
– В двенадцать мы на пляже. Вечером, часов в шесть. По времени Питера. А вообще лучше в девять, когда мы уже точно дома.
На том и порешили. После разговора со следователем мне стало легче.
Вечером, когда дети смотрели телевизор, а я сидела за компьютером, прибежал московский мальчик, чей папа пару часов назад прилетел в гости, и сказал, что родители приглашают нас к себе.
– Мама, пошли! Хватит работать! – заканючили дети.
Я выключила компьютер, и мы отправились к новым знакомым, проживавшим метрах в пятистах от нашей виллы.
Вечер прошел гораздо лучше, чем я предполагала. Домой мы засобирались около одиннадцати, когда Катька начала зевать. Летом и вообще в каникулы мои дети ложатся поздно, но, видимо, усталость все равно сказывалась. Витька, правда, собирался еще посмотреть телевизор. А я… Я пока не решила, буду работать или сразу же лягу спать. Почему-то после принятия алкоголя мне сложно придумывать новые сцены, хотя один знакомый писатель (или считающий себя таковым) очень удивился, узнав, что я пишу только трезвой. «Не приняв стакан, творить нельзя, – учил он меня, подняв указательный палец вверх. – Какая ж ты после этого писательница? Знаешь, как был написан мой лучший роман? На пиве. И только на пиве. Ни строчки трезвым!» Потом этот товарищ перешел на более крепкие напитки и в прошлом году уже был замечен с ножом в руке, с которым бросался на коллег по перу. Романы выходить перестали.
Мы пошли назад по пляжу, сняв обувь. Вода была теплой, дети весело смеялись, я тоже чувствовала себя не женщиной за тридцать с двумя детьми-подростками, а молодой девчонкой. Не хватало одного: любимого мужчины. Посмотрела на звезды, ярко сияющие на черном небе. Как было бы хорошо, если бы сейчас кто-то шел рядом, обнимая меня за плечи… Прижал бы к своей мужской груди, накрыл мои губы своими…
От мечтаний меня оторвал напряженный шепот сына:
– Мама, посмотри!
И Катька, и Витька впились в мои руки с двух сторон.
На нашей вилле горел свет, хотя я была уверена на сто процентов, что все выключила.
Внизу живота появилось какое-то неприятное ощущение, предчувствие чего-то нехорошего…
– Мама, а чья это вилла? – вдруг спросил Витька после более чем недельного проживания на ней.
Я не знала, что ответить.
– От чего мы скрываемся? – спросила Катька. – И от кого?
Если бы я сама знала ответы на все эти вопросы…
Но что я так переживаю? Ведь это вполне мог прилететь Мурат Хабибуллин. Это же его вилла. Он мог послать кого-то из своих подчиненных. Но он бы, наверное, позвонил… Или не посчитал нужным? Я вообще спасибо должна ему сказать за такой отдых…
– Мама, мы так и будем тут стоять? – В Катькином голосе послышались недовольные интонации. – Я писать хочу.
Идти все-таки следовало. Брать или не брать детей?
– Подождите меня здесь, – сказала я. – И если я не появлюсь через…
– Мы пойдем с тобой, – сказал Витька.
– Мы пойдем с тобой, – повторила Катька и еще крепче вцепилась мне в руку.
Мне очень не хотелось их брать, но, с другой стороны, не будут же нас тут убивать? Ведь другое государство, не наш бардак, и связей тут таких, как в Питере, наверное, нет даже у Мурата.
Держа детей за руки, я направилась к дому.
За окном спальни наверху мелькнул силуэт. Мужчины.
Мы вошли в дом, и дети сразу же кинулись в столовую. За обеденным столом, за которым мы сами обычно ели, сидел Камиль Хабибуллин и уплетал сваренный мною сегодня борщ: дети по нему соскучились (по борщу).