Одна женщина и много мужчин Жукова-Гладкова Мария
Шубаков кивнул.
Маринка опасалась, что я вскоре замечу… что-нибудь, и сама заявила Кондрату, что должна уйти из фирмы. И ее очень мучила совесть. В отношении меня. А шубаковские, в свою очередь, опасались, что она не выдержит и во всем мне признается. Распишет в ярких красках. Разве можно полагаться на наркоманку? Да, на каком-то этапе их можно очень выгодно использовать – но ни в коем случае нельзя упускать момент, когда… следует принять кардинальные меры. Необходимо было что-то быстро делать. Хотя Маринка и зависела от дозы и от Кондрата, который поставлял ей наркотики, она была очень привязана ко мне – и она, должен был признать Мишаня, отдавала себе отчет в том, что она наркоманка. Громова еще не была «в системе», то есть на таком этапе, когда очередная доза наркотика требуется постоянно, без нее наступает ломка, приносящая страшные муки. Но Маринка уже вплотную подошла к этой фазе. Она считала, что я помогу ей соскочить с иглы. На кого еще она могла рассчитывать? В общем…
– Неужели тебе ее не жалко?! – закричала я.
– Жалко, – сказал Шубаков. – Но материальные вопросы, Саша, для меня гораздо важнее всех личных эмоций, страстей, амбиций. Я – деловой человек. Ты должна это понимать. Иначе не следует соваться в бизнес. В особенности русский. В особенности в наше время.
– А от Люси тебе что надо? Теперь решил обработать мою новую секретаршу?
Шубаков серьезно посмотрел на меня и заявил, что Люсю он просто проверял. И ее не купишь – о чем мне самой известно. Она ведь со мной сразу же связалась и все выложила. Шубаков удивлялся, почему мне так преданы сотрудники, и повторил, что не сомневается: еще чуть-чуть – и Маринка бы мне все рассказала.
Я молчала.
– Значит, и Люсю хотел на иглу посадить? – прошипел Виталий Сергеевич, обращаясь к Шубакову.
Мишаня рассмеялся. Люся – медсестра по образованию, напомнил он. И сколько лет в психушке оттрубила? Насмотрелась там на разных красавчиков. Мишаня решил, что если и можно заставить ее работать на себя, то только за деньги. Оказалось – нельзя. Это вызвало у Шубакова уважение. У меня тоже.
– Почему ты держишь помощника-наркомана? – спросила я. – Я имею в виду Кондрата. Тоже до поры до времени? Пока можно его выгодно использовать? Смотри, не упусти момент, – не могла не съехидничать я.
– Леха не употребляет наркотики.
– Я сама видела у него следы уколов на локтевом сгибе.
Шубаков опять изобразил свою фирменную ухмылочку, при которой его и так узкие глаза превращались в щелочки.
– Конспигация, матушка, конспигация, – заявил он, привычно пародируя вождя мирового пролетариата. – Для себя Кондрат всегда держит безобидный физраствор – в тех случаях, когда совершенно необходимо показать, что он и сам ширяется, а вот для клиентов…
– Только, пожалуйста, оставьте в покое мою сестру! – сказала я. – Еще раз увижу Кондрата рядом с ней – за себя не отвечаю.
Шубаков заметил, что Светка до Кондрата уже не один раз пробовала наркотики, и повторил, что не Кондрат виновен в том, что мои сестра и секретарша сели на иглу. Он просто… ускорил процесс с Маринкой.
– А теперь собирается со Светкой? Оставьте ее в покое!
– Хорошо, – согласился Мишаня. – Тем более что теперь в этом нет смысла. Мы же, кажется, обо всем договорились?
Мне ничего не оставалось, как кивнуть ему в ответ. Если я хочу спокойно работать дальше, поставлять в Россию аудио– и видеотехнику и торговать ею, я вынуждена иногда прогибаться, чтобы подстроиться под тех, с кем приходится иметь дело.
– Михаил, – обратился к Шубакову Виталий Сергеевич, – вы что, настолько нам не доверяете, что попытались чуть ли не все Сашино окружение посадить на иглу? Марину, теперь вот Светлану? Да вы вообще что делаете-то?!
Шубаков посмотрел на начальника службы безопасности, потом на меня и поинтересовался:
– Саша, ты лично когда-нибудь хоть что-то из «дури» пробовала?
– Нет. И не буду.
– А вы, Виталий Сергеевич?
– Нет, конечно! – возмущенно воскликнул Туюсов.
– Вот вам и ответ, – сказал Шубаков. – Ни вас, ни Александру, ни меня на иглу не посадишь.
Кондрат, как сообщил Мишаня, только вводит себе в крайних случаях физраствор, но он, даже когда болеет, не глотает таблетки. Никакие! Он насмотрелся на то, что делает «дурь» с людьми, и у него сейчас на все таблетки и порошки с микстурами сформировалось что-то вроде аллергии. Одного человека можно приучить, другого – нельзя. Он просто не станет употреблять наркотики – потому что твердо знает, к чему это может привести, потому что для него это неприемлемо, потому что нельзя, наконец, просто ему хорошо вдолбили: нельзя! Потому что он занят делом – и ему не нужно уходить от действительности. Потому что в сексе он наслаждается естественными ощущениями – и ему не нужно усиливать их травкой. Да мало ли причин? А другие считают, что уж у них-то точно привыкания не произойдет, они в любой момент остановятся, «соскочат с иглы», или же они просто не хотят отставать от друзей, быть белой вороной в молодежной компании, или желают острых ощущений, погружения в мир грез, когда все вокруг кажется прекрасным… Человек, ставший наркоманом, во многом виноват сам.
Мы сидели втроем, молча размышляя об услышанном. Говорить больше не хотелось. Внезапно тишину кабинета прорезал телефонный звонок. Я резко дернулась – ведь просила Люсю ни с кем меня не соединять.
– Что-то случилось, – заметил Виталий Сергеевич.
Дрожащей рукой я сняла трубку. Из больницы звонил Тимур – шофер и телохранитель Семена Григорьевича.
Вера Николаевна пальнула вначале в генерального, а потом пустила пулю себе в висок. Меня просили срочно приехать.
Шубаков, Виталий Сергеевич и я тут же сорвались с места.
Глава 25
24 сентября, среда. Поздний вечер
Ночь с 24 на 25 сентября,
со среды на четверг
В больнице нас уже ждали. На Тимуре и на двух гориллах, охранявших Сенин покой (при жизни), лица не было. Еще бы: доохранялись. Велено было пущать только Веру Николаевну – а она и пальнула в священное тело.
Тимур не знал, что именно произошло, – они с ребятами слышали только возбужденные голоса Семена Григорьевича и Веры Николаевны, но слов разобрать не могли. Естественно, парни внутрь не совались – не их это было дело. Тимур бросился в палату только после того, как прозвучал первый выстрел.
– Я, честно, вначале даже не понял, что стреляли… Ну не ожидал, что ли… – признался Тимур.
Но он опоздал – Сене было уже не помочь, а Вера Николаевна, приставив дуло к своему виску, успела еще раз нажать на курок до того, как Тимур подбежал к ней. Она воспользовалась маленьким дамским пистолетом, который принесла в сумочке.
С нами беседовали представители правоохранительных органов. Виталий Сергеевич, Шубаков и я давали какие-то показания. Наши данные записали, сказали, что будут еще связываться. Но толку-то?
Когда мы наконец смогли сесть втроем в одном из холлов больницы (ехать еще куда-то для разговора просто не было сил), Шубаков заявил:
– Ничего не понимаю. Почему?
– Она любила его, – я пожала плечами. – Наверное, все годы, что у него работала.
– Но тогда какого черта?!
– А он ее нет, – заметил Виталий Сергеевич.
– Слушайте, вы что оба… того? – взорвался Шубаков. – Как и все в вашей фирме? Сколько секретарш влюблено в своих начальников? Сколько баб вообще влюблено в женатых мужиков? Просто в мужиков безответно? И наоборот? Но ведь это не значит, что они в них пуляют среди бела дня? Вы представляете, что делалось бы, если бы все, кто страдает от безответной любви, стали пулять в объекты своей страсти? Да пальба бы кругом шла беспрерывно! И почему его? Я бы, например, в соперницу – то есть соперника – стрелял.
– Женщин вообще никто не разберет, – заявил Виталий Сергеевич.
Я же придерживалась несколько иного мнения. Виталий Сергеевич и Шубаков знали меньше, чем я. У меня имелась своя версия случившегося, но я не стала представлять ее двум мужчинам. Зачем? Все равно теперь ее уже никто не подтвердит и не опровергнет. А Сеню и Веру Николаевну все равно не вернуть.
Да, Вера Николаевна любила его. Все эти годы. А Сеня, как я считала, не любил никого. Ни жену, ни многочисленных подруг, ни Веру – только себя. Из-за кокаиновой зависимости он постоянно нуждался в средствах. Да, он достаточно имел с фирмы – но ведь много и тратил. Тем более двое детей Сени сейчас обучаются в США и находятся (то есть находились) на полном его содержании. Многочисленные Анджелочки-Жанночки тоже требовали определенных трат. Возможно, Вера решила воспользоваться шансом привязать Семена Григорьевича к себе. Она прихватила деньги Цыгана и поняла, что благодаря им может заполучить Сеню. Я не исключала также, что идея с разборкой телевизоров принадлежала ей.
Сеня клюнул. Может быть, даже обещал развестись с Анной Львовной. Трудно сказать. А потом деньги сгорели – я не знала, где и как, но это уже не имело значения. Вера сказала об этом Семену Григорьевичу – и увидела его реакцию, а поэтому решила покончить сразу со всем, убив его и себя. Все ее надежды потерпели крах, смысла жить дальше она не видела. Она была человеком одиноким, ни мужа, ни детей, вроде бы имелась какая-то племянница, но это уже не суть. Она решила вот так распорядиться своей и Сениной судьбой. Бог ей судья.
– Саша, проснись! – донесся до меня голос Шубакова.
Я так погрузилась в свои мысли, что не услышала его в первый раз.
– Александра Валерьевна устала, – заметил Виталий Сергеевич. – Саша, выспись завтра как следует. Я займусь похоронами. Думаю, что фирма должна все расходы взять на себя.
Я кивнула.
– А потом тебе предстоит много работы, – продолжал Виталий Сергеевич. – Так что отдохни завтра с утра – пока есть такая возможность.
– Хорошо, – сказала я и повернулась к Шубакову: – Что ты там говорил?
– Она не слышала, – усмехнулся Мишаня, встречаясь взглядом с Виталием Сергеевичем. – Фирма – твоя, Саша.
– У Сени есть жена и двое детей, – заметила я. – То есть вдова. И шестьдесят процентов акций принадлежат ему…
– Саша, фирма – твоя, – твердым, не терпящим возражений голосом повторил Шубаков.
– Ладно, пора по домам, – поднимаясь с кресла, сказал Виталий Сергеевич. – Утро вечера мудренее. Пошли. Саша, я тебя отвезу.
Моя машина находилась на стоянке у дома, оставленная там еще до отъезда в Хельсинки. В аэропорту меня встречал шофер. В больницу мы с Виталием Сергеевичем неслись на его машине, а Шубаков с кем-то из своих молодцев на одном из многочисленных джипов.
Но отдыхать было еще рано. По аллее больничного парка прогуливались Юрий Леонидович Цыганов на пару с Олегом Расторгуевым. Только их мне еще не хватало на ночь глядя.
– Добрый вечер, – поздоровались они.
Я устало кивнула в этот недобрый для меня вечер и почувствовала, как напрягся шедший рядом со мной Шубаков. Его эта встреча – здесь и сейчас – тоже не очень обрадовала.
– Что хорошего скажешь, Сашенька? – обратился ко мне Цыганов, расплывшись в слащавой улыбке.
– Оставьте меня в покое.
– Александра Валерьевна очень устала, – заявил Шубаков, улыбаясь своим фирменным волчьим оскалом.
Цыган что-то начал говорить, Шубаков ему отвечал. Я не слушала – просто не было сил включиться.
– Саша! – дернул меня за рукав Мишаня.
– Оставьте меня в покое, – повторила я и добавила, переводя взгляд с Цыгана на Шубакова и обратно: – Оба. Разбирайтесь между собой как хотите. Потом сообщите, о чем договорились. Дайте только мне спокойно работать. Разве это так много?
В эти минуты мне в самом деле было все равно, под чьей «крышей» ходить. Один не лучше другого. Фальшивомонетчик и поставщик наркотиков. Оба увязли в грязи, на обоих кровь… Как они мне все надоели!
– Но вопрос с деньгами решить все равно придется, – мягким голосом сказал Цыган, правда, взгляд его был жестким-жестким. – Тогда и оставим тебя в покое. Где деньги, Саша?
Шубаков хотел что-то сказать, но промолчал.
Я же ответила, что они сгорели.
– Что?! – взревели четверо мужчин, стоявших вокруг меня.
На лицах Юрия Леонидовича, Расторгуева, Шубакова и Виталия Сергеевича промелькнула такая гамма чувств, что мне стало смешно.
– У Веры Николаевны, – пояснила я. – Олег, Виталий Сергеевич, помните, в каком одеянии она приехала ко мне вечером в воскресенье?
Они оба кивнули с обалдевшим видом.
– Вот тогда она и сказала мне о них. Нет денег. И Веры Николаевны больше нет. А знаете почему? Потому что Сене, как и всем вам, мужикам, нужна была не женщина, а деньги. Вера решила поставить точку пулей.
Цыган матерился, Расторгуев крутил пальцем у виска, Виталий Сергеевич стоял, раскрыв рот, а Шубаков хохотал. Мне же хотелось только добраться до дома.
Я дотронулась до руки Виталия Сергеевича и тихо сказала:
– Поедемте. Они обо всем договорятся без нас.
«Если договорятся, конечно, – добавила я про себя. – Но, с другой стороны, войны-то никому не хочется».
Виталий Сергеевич кивнул, и мы ушли, оставив Юрия Леонидовича, Расторгуева и Мишаню на аллее больничного парка.
– Лучше бы Шубаков остался, – сказал Виталий Сергеевич уже в машине. – Вернее, «красные шапочки». Лично к Мишане я, как бы это сказать помягче… особых симпатий не испытываю.
– Потому что это ваши бывшие коллеги и «старшие братья»? – поинтересовалась я, имея в виду состав наших «красных шапочек» – уволившихся из органов МВД и КГБ сотрудников, нашедших для себя новую нишу.
Виталий Сергеевич помолчал немного, а потом заявил:
– То, что я тебе сейчас скажу, Александра, может показаться странным. Но я долго думал на эту тему, анализировал происходящее вокруг нас и с нами. Может, я никому никогда этого больше не повторю…
– Не тяните резину, Виталий Сергеевич.
– Ну так вот. Я считаю, что организованную преступность, систему организованной преступности, создали бывшие сотрудники МВД и КГБ.
Я молча воззрилась на Туюсова.
– Да, Саша. Подумай об этом как-нибудь на досуге. Ее создали люди, специально обученные государством. Обученные другой системой. А она, скажу тебе честно, готовить кадры умела. А потом они применили свои знания на практике. При всем моем уважении к ворам в законе – старым ворам, легендам воровского мира, прежней формации – они не смогли бы создать такие структуры. Не потянули бы блатные.
– Это вы говорите, как мент, – заметила я.
– Да, я говорю это, как старый мент, – кивнул Виталий Сергеевич. – И я знаю, о чем я говорю, Саша. Ты только взгляни, чем обладает каждая серьезная группировка: разведка, контрразведка, агентурная сеть, всякие подразделения, словом, все, что имела другая система, обучавшая… этих создателей. У них больше знаний и больше возможностей, чем у блатных. Вдобавок к милиции и комитетчикам подключился бывший партийно-комсомольский аппарат, с которым они были переплетены самыми тесными узами. Я считаю, Саша, что фирме надежнее быть под «красными шапочками», чем под вором в законе. Тем более старый мент, – Виталий Сергеевич усмехнулся, – скорее найдет общий язык с коллегами, чем с блатным, которому с нами вообще говорить западло.
Что ж, если для фирмы Шубаков будет лучше… А ведь теперь ее возглавляю я… И мы уже давно работаем вместе…
Когда Виталий Сергеевич притормозил перед моим парадным, зазвонила моя трубка. Итак, мы остались под Мишаней.
Расторгуев из моей жизни исчез – так же быстро и неожиданно, как в нее ворвался. Невольно напрашивалась мысль: а нужна ли я была ему вообще как женщина? Мне не хотелось отвечать на этот вопрос даже самой себе. Прав все-таки был Мишаня Шубаков, когда две недели назад предлагал мне вместе заняться поисками миллиона: у таких женщин, как я, с личной жизнью всегда что-то не ладится. Потешила плоть – и хорошо. Но у меня есть дети, Лариска, родители. И, конечно, работа. «Техника-сервис» теперь моя.
Эпилог
– Ну наконец-то! – воскликнула Лариса, когда я, шатаясь, вползла в квартиру и бросила кейс и спортивную сумку рядом с вешалкой. – Давай быстро в душ, потом накормлю тебя. Когда последний раз ела?
Я подумала и ответила, что в самолете.
Из детской высунулся Валеркин нос.
– Мам, чего привезла? – спросил он.
– Марш спать! – заорала Лариска, но не тут-то было.
Детки выползли из комнаты и принялись за изучение содержимого сумки. Как и обычно, я успела прикупить в «дьюти фри» печенья и конфет. Нам с Лариской я привезла голландского ликера, рекомендованного Сениным племянником, надо будет выпить за упокой души генерального.
У меня проснулся волчий аппетит, я смела все приготовленное Лариской и попросила добавки. Спать расхотелось. Лариска посмотрела на меня и заявила:
– Дельце тут одно есть. Надо бы провернуть быстренько, не откладывая в долгий ящик.
– Какое еще дельце? – я воззрилась на сестру.
– Пойдем прогуляемся на сон грядущий, – заявила Лариска. – Спать, как я вижу, ты больше не хочешь. Прогулка по свежему воздуху пойдет тебе на пользу. Одевайся.
Сестрица приготовила мне спортивный костюм, штормовку и старые кроссовки, сама облачилась в аналогичный наряд. Дети к тому времени уже спали.
Мы вышли на улицу, и Лариска целенаправленно повела меня к своей старенькой «шестерке», которую подогнала к моему дому. Я ничего не понимала.
Лариска плюхнулась за руль (что делала крайне редко, предпочитая общественный транспорт), велела мне сесть рядом или перебраться на заднее сиденье, если захочу поспать по дороге. Если Лариска решилась сама вести машину, значит, у нее должны быть для этого очень веские основания или не менее сильный побудительный мотив.
Я села рядом с ней и поинтересовалась: куда это мы двигаемся среди ночи? Оказалось, что на дачу к Вере Николаевне.
– Куда?! – заорала я.
– Езды два часа, – тем временем говорила Лариска совершенно спокойным голосом. – Орудия труда в багажнике. Настраивайся на работу, Сашка.
– На какую еще работу?! Какие, к чертовой матери, орудия?!
Лариса рассказала мне, что в ночь с воскресенья на понедельник она отвозила Веру Николаевну к ней домой. Там они успешно напились – Вере требовался кто-то, чтобы излить душу. Именно она прихватила цыгановские денежки у Шубакова, только держала их не в одном из сейфов на работе, как считал Мишаня, а в старом доме за городом, доставшемся ей от тетки.
А потом в дом попала молния – и он сгорел дотла. В деревне, где он стоял, всего семь домов, летом там еще бывают дачники, а в сентябре уже никого нет. Другой причины – кроме молнии – Вера Николаевна предположить не могла. Была гроза, наверное, последняя в этом году, в соседней деревне это подтвердили. Как же еще мог загореться дом? Поджечь никто не мог, электроприборов Вера Николаевна там не держала, печку давно никто не топил.
– Но тогда какого черта мы туда едем? – не понимала я.
– Вера не исключала, что деньги могли уцелеть. Она положила кейс в глубокий погреб. Его могло завалить. Печка-то обвалилась. Вера в воскресенье пыталась что-то разгрести, но ты же помнишь, во что она была одета? И у нее с собой ни лопаты, ничего другого копательного не было. Да, возможно, все сгорело, но шанс есть. Не упускать же? Сашка, деньги-то какие!.. Если вдруг найдем…
Ларискины глаза горели азартом. Кладоискательница!
Я не понимала, почему Вера сама не стала копать и не перерыла все пепелище.
– Ты думаешь, ей были нужны деньги? Она хотела проверить Сеню. Да, в первый момент, в воскресенье, она готова была рвать на себе волосы, а потом… Она решила: если Сеня скажет, что ему нужна она сама – как вещал он последние две недели, – она все по камушку, по зернышку переберет, а если нет… Я звонила тебе на работу, Люся мне все сообщила. Сволочь был твой Сеня. Ладно, о покойниках или хорошо, или никак.
Я подумала, что и в этих своих догадках оказалась близка к истине.
На пепелище мы копались всю ночь. Я несколько раз была готова все бросить, но Лариска упрямо продолжала поиски. Когда уже рассвело, вымазанные, как черти после чистки котлов, мы заметили почерневший металлический уголок. Еще полчаса ушло на разборку лежавших на кейсе кирпичей.
Наконец он оказался перед нами – слегка помятый, грязный, но целый.
Лариска шарахнула лопатой по замку – возиться с ним не было никакого желания, к тому же мы просто не могли ждать, сгорая от нетерпения.
«Дипломат» был заполнен пачками восхитительного зеленого цвета ровно наполовину.
– А остальные-то где?! – возмущенно воскликнула Лариска.
– Этого теперь никто не скажет, – заметила я. – Веры Николаевны больше нет.
– Ну что ж, будем искать сами, – сказала сестрица.