Остров острых ощущений Жукова-Гладкова Мария

Глава 24

Проснулась я оттого, что мне в глаза било солнце.

«Мне не может в глаза бить солнце!» – подумала я, потом вспомнила, где нахожусь, но мысль повторилась. Там, где я должна находиться, солнце в глаза бить не могло.

Я вытянула руку из спального мешка, не открывая глаз.

– Таня? – спросила я тихо.

Мне никто не ответил.

Ослепленная, я протянула руку в сторону, где должна была лежать Татьяна, и нащупала… траву. Должен был быть дощатый пол! Мы же спальные мешки на пол бросали.

Я села, чуть развернулась, потому что прямо, даже прикрыв глаза рукой, смотреть было невозможно. Север называется! Я осмотрелась вокруг и пришла в ужас.

Я сидела на поляне, и меня окружал лес. Я моргнула. Ни поляна, ни лес никуда не исчезли. Исчезли домики, исчезли мои друзья. Правда, поляна была значительно меньше, чем осталась бы, если бы остатки военного городка унесло каким-то вихрем. И воду не было видно. Я не на острове?! Где я?!

Могло меня каким-то образом перенести в семнадцатый век? Может, тут какая-то аномальная зона? Черная дыра? Какой-то проход между мирами? Прошлым и настоящим?

Я стала вылезать из спального мешка и пришла в еще больший ужас. У меня нет обуви, нет джинсов. Спала я только в длинной футболке и трусиках. Мамочки, куда ж я без обуви?! Куда я без всего? В лесу? Я – городской житель, я знаю, как выжить в городе. Я никогда не потеряюсь в большом городе, от которого деревенский житель придет в ужас. Но большой город – моя стихия, тем более что мне за время журналистской работы приходилось бывать в таких злачных местах, видеть такую клоаку, что меня не удивишь ничем. В городе не удивишь. Вот вчера труп годичной давности видела, который вначале в земле лежал, потом в воде – и ничего. В обморок не рухнула. И старые скелеты снимали. Тоже ничего. Мерзко, но восприняла как в порядке вещей.

Но в лесу… Без обуви… И хотя сейчас только август, я все-таки нахожусь на Севере. Здесь прохладно по ночам. И может быть прохладно и днем. Мы вон по воде в спортивных куртках плавали. А у меня только футболка. Не будешь же вечно сидеть в спальном мешке! Хотя его можно накинуть на плечи. Но лапти-то я себе все равно не смастерю!

Я все-таки встала. Я, конечно, невысокого роста, но все равно стоя можно лучше осмотреться.

Первым чувством было облегчение. Конечно, это было маленькое облегчение, но все-таки.

Кто-то заботливый поставил рядом с мешком мои кроссовки и положил на них джинсы. Но больше не было ничего. Совсем ничего. Ни воды, ни еды, ни моей сумки с документами и всем необходимым журналистке в работе. Хотя у кого мне здесь интервью брать?

«Будем жить настоящим моментом», – сказала я себе, натянула джинсы, потом обрадовалась, что из кроссовок не выпали носки, которые я туда засунула перед сном. Уже хорошо. Я обута и одета, а пока светит солнце, вполне могу походить в футболке.

Но хотелось пить. Очень хотелось. Есть не очень хотелось, но перекусить было бы неплохо. Я утром обычно не ем, набивая брюхо вечером, что и здесь делала… Но чувство голода все равно было. На свежем воздухе нагуляла. Я посмотрела на часы – и испытала очередной шок.

Час дня, даже начало второго. Мы с Татьяной легли в час ночи. Я не могла проспать двенадцать часов, даже на самом свежем воздухе. Хотя, конечно… Я бы проснулась, если бы меня куда-то тащили и не пшикнули перед этим в лицо какой-то гадостью. Или не сделали укол. Хотя укола я не помнила. Но игла могла быть тонкой, укольчик напоминать укус комара…

Я быстро осмотрела видимую часть рук. Следа укола не было. Но его могли сделать куда угодно. Нет, скорее пускали газ. И я не проснулась, пока меня куда-то перевозили, и не могу ничего вспомнить.

То есть последнее мое воспоминание – мы с Татьяной отправляемся спать.

Но сейчас следовало быстро решить две проблемы. О себе напоминал мочевой пузырь (и решение этой проблемы не представляло никакой сложности), и страшно хотелось пить, но никакого источника воды я пока не видела. Я пожалела, что проспала время росы на листьях, поскольку всю ее высушило солнце, – и осмотрелась из-под деревьев, куда отошла для решения первой проблемы. Не по середине же поляны мне было садиться? Хотя я, вероятно, размышляла как городской житель.

Я увидела проем между деревьев с одной стороны поляны. То есть вроде как проем над дорогой, которой нет. Ничего, по травке прогуляюсь. А если травка мокрая, хоть оближу ее. Хотя с чего ей быть мокрой? Дождей в эти дни не было.

«А нет ли тут каких-нибудь ягод?» – мелькнула мысль.

Я решила сделать обход поляны по кругу, держась под деревьями. Мало ли что… Вдруг за мной кто-то наблюдает? Вдруг… И клюква вроде бы должна под деревьями расти. Или на болоте? Нет, болота не надо. Но я даже не знаю, где должны расти лесные ягоды…

Прямо напротив проема, по которому я собиралась идти следующим этапом, росли какие-то кусты. Нет ли на них съедобных ягод? Кстати, а как я пойму, что ягоды съедобные? Я знаю малину. Клюква, черника и брусника растут не на кустах. А что еще может быть? Ежевика? Я даже не знаю, как она выглядит, и тем более не знаю, на чем она растет.

Я приблизилась к кустам и стала их осматривать. Пахло от них неприятно, но запах почему-то показался мне знакомым. Под ноги я не глядела, за что-то задела и грохнулась. Глаза успела закрыть, но физиономию и руки расцарапала. Не открывая глаз, встала на четвереньки, потом прикрыла ладонью лицо, чтобы его ничто больше не царапало (это мой рабочий инструмент! Оно же все время в кадре!), и посмотрела назад. За что я зацепилась?

Это были ноги в кроссовках. Кроссовки на липучках, носки отсутствовали.

Ах вот что за неприятный запах… Как же я сразу не сообразила?

Но труп определенно не сегодняшний. Свежие трупы так не пахнут. Вертолетчик? Нет…

А пить-то как хочется… Я же умру, не попив воды в самое ближайшее время.

К трупу я всегда смогу вернуться. Он не убежит. Надо найти воду, а потом осматривать труп. А у меня даже фотоаппарата нет…

Я вернулась на середину поляны (ведь точно посередине меня уложили!), подхватила спальный мешок, как свое единственное имущество, и отправилась в путь среди расступившихся передо мной деревьев. Кстати, проснулась я лицом как раз в ту сторону, и солнце от меня ничто не закрывало… Хотя когда я проснулась, оно уже стояло высоко. Но, может, кто-то рассчитывал, что я проснусь раньше? И где все остальные?!

Ой, трава примята, – обратила внимание я. Да, сельский житель, наверное, сразу понял бы, что надо поискать следы. Не с воздуха же меня сбросили? Шли точно здесь. Сколько человек? Пожалуй, двое… Но трава уже успела подняться… Хотя определить, что шли, все равно было можно. Это был знак для меня? Мне показали направление?

Минут через десять я увидела впереди воду. Я побежала к ней. Может, меня просто переместили на середину одного из островов, которых тут полно? И я сейчас увижу… Что?

Я остановилась на берегу, рухнула на колени и стала пить, потом умыла лицо, потом снова стала пить. Вода была пресной и очень вкусной. Пока пила, в голову лезла бредятина. Почему-то вспомнила книгу о Второй мировой войне, которую недавно читала. Там рассказывалось об экспериментах, которые фашисты проводили над узниками лагеря Дахау. В частности, садисты пытались выяснить, сколько человек может продержаться на соленой морской воде. У участников жуткого эксперимента по несколько раз в день брали на анализы кровь и мочу. Выяснилось, что необратимые патологические изменения начинаются на пятый день.

Но у меня даже пресная вода! И вообще август, в лесу должно что-то расти. Рыбу я, конечно, ловить не умею, и силки ставить не умею, и вообще не могу убивать животных… Убью ли я животное, чтобы выжить самой? Да, однозначно. Но как мне это сделать?! Я знаю, как искать еду в городе, но не в лесу!

Я села на бережок и уставилась на водную гладь. Впереди маячил еще какой-то участок суши, но со своего места я не могла сказать, остров это или нет. Я не могла даже сказать, где нахожусь сама – на острове или материковой части. Но если материковой, то передо мной – река. Люди всегда селились у воды. Из каких-то книг, неизвестно когда прочитанных, я знала, что заблудившемуся человеку следует выходить к реке и идти по берегу. А если я на острове? Вода вообще-то казалась неподвижной. Но ветра не было.

Доплыву ли я до того участка суши? Доплыву. Но спальный мешок и одежду с кроссовками придется оставлять здесь. Плыть и держать все в одной руке над водой я не смогу. И что я там буду делать голая и босая?

Что мне вообще делать?!

«Идти назад и осматривать труп», – сказала я себе. Хотя бы ради того, чтобы проверить, нет ли в карманах чего-то полезного для меня.

Я еще попила воды и пошла назад. Если кто-то за мной наблюдает, то решит, что у меня не все в порядке с головой. Но журналистика – это диагноз. Я это неоднократно слышала от разных людей. А трупы – моя специфика как ведущей «Криминальной хроники». И я буду снова ее вести! Буду!

Я вытащила труп за ноги из-под кустов. Тело оказалось тяжелым. Но мертвое тело вообще часто кажется тяжелым.

Мужчина. Кроссовки черные, тренировочные, черный с грязно-белым верх спортивного костюма. Не зэковская роба однозначно. Не наш вертолетчик. От лица практически ничего не осталось. От вертолетчика бы осталось, а тут потрудились насекомые… В случае вертолетчика не успели бы. Да и стадия разложения…

Преодолевая брезгливость, я занялась осмотром карманов. Ничего. Вообще ничего! Я расстегнула верх спортивного костюма. Футболка. Никаких следов огнестрела. Мужик лежал на спине. То есть если убивали здесь, стрелять должны были в грудь. А если не здесь? Могли посередине поляны и оттащить в кусты. Рана может быть на спине. Например, ножевая. Нет, не буду осматривать. Не могу. Потом вернусь. С кем-нибудь.

Я пошла назад к воде, тщательно вымыла руки. Я бы с удовольствием окунулась, но вытереться было нечем, а обсыхать на открытом воздухе холодновато. Только простудиться мне не хватало!

Но я знала, что в крайнем случае раздену труп.

Какая сволочь задумала этот эксперимент? С какой целью? Посмотреть, выживу ли я в лесу? Смогу ли выйти к людям? И, садисты, кроссовки с джинсами поставили рядом со спальным мешком. Могли бы еще что-нибудь оставить…

Я сидела на берегу и обдумывала свое положение. Возьмем как данность, что я нахожусь где-то в районе бывшей воинской части. Навряд ли меня бы стали перебрасывать в другой район. Но это солдат с сержантом, родившиеся и выросшие в сельской местности и с детства ходившие на охоту, смогли добраться до цивилизации. И у них были вещи, помогающие выживанию, – они же взяли все, что могли, в части. У них имелась теплая одежда, какие-то продукты. Они умели охотиться и рыбачить. И они были вдвоем.

Я одна. У меня, кроме спального мешка, нет ничего. Мои навыки в лесу не помогут. Я умею совсем другое…

Я заревела. Конечно, не лучшее решение вопроса, но себя было жалко – не передать. Видел бы сейчас кто-нибудь криминального репортера Юлию Смирнову, прожженную стерву, которая ничего не боится. Но такая репутация, заработанная в родном городе, ничего не дает в лесу.

Я не хотела умирать. Я бы с радостью в эти минуты оказалась в каком-нибудь вонючем подвале с расчлененными трупами, или рядом с висельниками, удавленниками, «шкварками» (как называют обгоревшие трупы), или в морге судмедэкспертизы на вскрытии, где нормальные люди теряют сознание. Но мне там не страшно! Я все это многократно видела. Я знаю, что в таких местах мне нечего бояться. А здесь… Я даже не знала, какие опасности могут подстерегать меня в лесу!

За что мне это?!

А если это наказание за вскрытие старых могил, хотя и не я их раскапывала? А если они на самом деле какие-то заговоренные? Если наказывают всех, кто к ним сунулся?

Ну почему меня сюда понесло?! Снимала бы убийства и ДТП в родном городе. У нас каждый день полно материала для «Криминальной хроники»! Нет, мне нужно было провести полное расследование… Самой на место обнаружения клада взглянуть. Зачем?

«Но я не умру и здесь! – сказала я себе. – Я выживу и выберусь отсюда, чего бы мне это ни стоило! Назло тем, кто меня здесь бросил!»

Что нужно сделать в первую очередь? Пожалуй, еще попить. Я попила. А теперь я пойду по бережку и для начала выясню, на острове я или нет. Часовой прогулки, вероятно, хватит. Все острова, которые мы тут видели, не были большими. А если я в материковой части?

Решать, что делать дальше, буду после часовой прогулки. Как раз, может, каких-то ягод по пути найду. Хотя тут по берегу пробираться будет не очень легко… Я решила накинуть на плечи спальный мешок, чтобы он предохранял меня от веток.

Я взялась за его концы и замерла на месте.

И как эта мысль сразу же не пришла мне в голову?! Точно в меня чем-то пшикнули, пока я спала, поэтому соображаю туго.

Я же сделала тайничок в ногах спального мешка, и этот тайничок не заметили те, кто меня сюда притащил! Им просто не пришло в голову, что он там может быть. А несли меня, вероятно, на руках, подхватывая под тело, а не за края спального мешка.

Я нырнула в мешок и извлекла непромокаемый противоударный чехол, мягкий на ощупь. Хотя сквозь спальный мешок он, пожалуй, и не особо прощупывался. Конечно, если знать или искать специально…

Внутри лежал спутниковый телефон.

Я знала, что у Ивана Захаровича на телефоне экстренной связи обязательно должен кто-то дежурить – раз наша компания отправилась «в экспедицию». Теперь это всегда так. Иван Захарович знает, что с нами с Татьяной, да и с его подчиненными могут случиться самые неожиданные вещи. Не зря же он связиста с нами отправил с кучей всякого оборудования. Я вспомнила, как у нас не было спутниковых телефонов, когда самолет сел в тайге, и на чью-либо помощь нам не приходилось рассчитывать…[6] Но мы выжили. Со спутниковой связью, конечно, было бы легче… Правда, Иван Захарович не знает, что я на этот раз взяла с собой личный спутниковый телефон. Он вообще не в курсе, что он у меня есть. Или он знает все? Виктория Семеновна точно знает и должна ждать моего звонка. Но лучше я все равно позвоню Сухорукову.

Я включила аппарат. Связь была! Ура!

Я запустила набор. Ответил сам Иван Захарович! Значит, какой-то тревожный сигнал уже поступил?

– Что происходит? – первым делом рявкнул Сухоруков.

– Запеленгуйте сигнал. Быстро. Я не знаю, где нахожусь. Я не знаю, что случилось. Я не знаю, где все.

– Говори, что помнишь. – Иван Захарович сразу же стал деловым и орать перестал.

Я быстро рассказала, где и в каком виде проснулась.

– Иван Захарович, спасите меня! – очень жалобно попросила я в конце и всхлипнула.

– Юлька, не раскисай! Сигнал запеленгован. Ты примерно там же, где была. Сейчас организуем вертолет. Я предполагал, что нечто подобное может произойти. Так что люди дежурят там, откуда вы стартовали в эти забытые богом места. Телефон не выключай и давай-ка прогуляйся по бережку. Наверняка это тоже остров. Но чем точнее координаты ты дашь, тем лучше. Может, с другой стороны что-то увидишь. Но не кричи. Никого не зови. Мало ли что… В общем, жди. Ты же знаешь, что я тебя не брошу. Мне же скучно без тебя жить!

Иван Захарович усмехнулся.

– Пусть ваши люди захватят камеру и фотоаппарат. Обязательно! Это очень важно!

– Фотоаппарат точно есть, но вот камеру…

– Пусть задержатся. Я подожду.

– Ты ненормальная, – сказал Иван Захарович и отключился.

У меня сразу же поднялось настроение. Значит, мне нужно продержаться часа два – если вертолет полетит оттуда же, откуда летели мы. Камеру найдут. Купят, если надо. Теперь технику продают и в городе, где вертолетная площадка. Значит, плюс час. Максимум. Я посмотрела на часы и засекла время, потом убрала телефон в мешок, мешок накинула на плечи и пошла по бережку, пробираясь сквозь довольно густую, но все-таки проходимую растительность.

Глава 25

Вначале я поняла, что кусок суши слева от меня (а я пошла по часовой стрелке) – это остров. Он закончился, и моему взору представилось водное пространство, уходящее вдаль. Вдали виднелся еще какой-то кусок суши. Разрушенного монастыря и военного городка я со своей точки обзора не видела. Хотя меня могли увезти довольно далеко от них. Мало ли что Иван Захарович сказал, что я «примерно там же, где была». Вот именно что «примерно».

На бережку второго увиденного мной острова кто-то сидел, держась за голову руками.

С моего места обзора я не могла рассмотреть, кто это, – расстояние было слишком большим, а биноклем меня никто снабдить не удосужился. Интересно, а где мои документы? Где съемки, которые мы сделали? Документы я, конечно, быстро восстановлю, имея столько знакомых в органах, но тем не менее. Хотя, признаться, меня больше волновали съемки. А еще больше – Пашка. И Татьяна. И Виталя. И все остальные.

Иван Захарович советовал не кричать. Но молчать я не могла.

– Ау! – крикнула я, не придумав ничего лучше. – Ау!

Сидевший на берегу человек вроде бы поднял голову. Я запрыгала на месте, махая руками. Человек поднялся и тоже запрыгал. Пашка! Мой родной оператор! У меня на глаза выступили слезы.

Потом Пашка ринулся в какие-то кусты, быстро появился вновь задом вперед. Он что-то тащил. Или кого-то. Кто-то еще не проснулся? Газ, наложившийся на изрядную дозу алкоголя, заставляет спать дольше.

Но Пашка появился с плотом. Откуда у него плот? Пашка не мог сам смастерить плот! Он холодильник разморозить не может. Он разбирается только в том, что ему нужно для работы. А плот в работе оператора криминальной хроники не требуется. Пока не требовался.

Или плот уже лежал в кустах, когда рядом с ними оказался Пашка? Остался от воинской части или ее отдельных представителей? Или посетителей этих мест? Но почему там? Или там – материковая часть? Нет, остров…

Пашка загрузился на плот и, подгребая руками, поплыл ко мне.

Вскоре мы уже лобызались и рыдали в объятиях друг друга, но очень быстро пришли в себя.

– Камеры нет, Юля, – сказал Пашка. Это было его первой фразой после нашего трогательного воссоединения. Это Пашку волновало больше всего. Меня больше всего волновала Татьяна, но раз Пашка жив, и я сама жива, оставалась надежда найти и Татьяну в добром здравии.

Я быстро сказала Пашке, что помощь уже в пути, и камеру привезут. Правда, уже сделанные съемки пропали…

– Задержимся, – пожал плечами Пашка. – Можно что-то снять по новой. Хотя надо вернуться на наш остров. Юля, я на ночь прятал камеру. Причем камеру отдельно, а отснятое отдельно. Очень хорошо надо будет поискать тому, кто не знает, где искать. Так что есть шанс, что все сохранилось.

Мы посмотрели друг на друга, улыбнулись, затащили плот подальше на берег, спрятали под кустами теперь уже на этой стороне и вдвоем продолжили исследование берега.

Вскоре мы вышли на небольшую площадку, свободную от деревьев и кустов. Конечно, в этом году она успела зарасти травой, но раньше ей явно пользовались как пристанью – или мы так решили.

– Обыскивать будем? – спросил Пашка.

– Что ты здесь рассчитываешь найти? Старые пуговицы? Гильзы? И ждать вертолета здесь не стоит – места мало для посадки. Нам нужно возвращаться на «мою» поляну. Там машина точно сядет.

– А там вообще много мест, – Пашка кивнул в сторону участка земли, на котором проснулся.

Его тоже оставили в спальном мешке (который он не прихватил на плот) на голой земле. Кроссовки и джинсы ему оставили рядом с мешком, как и мне.

– Возможно, нас решили не убивать из-за Ивана Захаровича, – заметил Пашка. – Зная, что если нас убьют, он землю носом будет рыть. И наши друзья из органов. Может, думали анонимный звонок организовать через некоторое время? Пока мы еще не померли, но уже прониклись идеей никогда больше не совать нос в эти места?

– В таком случае они меня плохо знают, – заметила я.

– Это точно, – хмыкнул Пашка.

Я заметила, что мог быть еще один вариант. Мы должны решить, что здесь аномальная зона. То свечение, то люди исчезают, то сами переносимся в другие места и ничего не помним.

– Рассчитано на идиотов, – сказал Пашка. – А не на тех, кто работает в «Криминальной хронике».

– Возможно, те, кто все это делает, в отчаянии, – высказала свое мнение я. – Им нужно убрать нас отсюда. И они побоялись нас убивать. Они не знают, что делать. Возможно, отсутствует главное начальство, а подчиненные предпринимают какие-то действия, но не идут на кардинальные меры.

– А чиновник с археологом? – напомнил Пашка. – А исчезнувший вертолетчик?

– Их убийство использовалось как угроза нам. Нас пока убивать не решились. Но согласись: без посторонней помощи мы с тобой отсюда не выберемся.

Тут Пашка вспомнил, как в отрочестве или юности читал какую-то книжку о пиратах, где рассказывалось о том, как иногда поступали с приговоренными к смерти пиратами. Их оставляли на корабле со срубленными мачтами посреди океана. Считалось, что их таким образом оставляют в руках Божьих. Доподлинно известно, что часть пиратов с одного корабля выжила. Начался шторм, и корабль выбросило на остров, где жили дикари (по меркам европейцев). Выжившие пираты обосновались на этом острове, завели жен из местных, родились дети. Через несколько лет на острове появились европейцы, «исправившимся» пиратам предлагали вернуться на родину, но они отказались.

Мы с Пашкой еще немного прогулялись по бережку и набрели на малинник. Съели всю малину, которая никогда не казалась мне такой вкусной, и решили отправиться назад на «мою» поляну. К сожалению, мы так пока и не поняли, находимся ли на острове или в материковой части. Больше из людей никого не видели и не слышали.

Я сказала, что нам нужно взять с собой плот.

– На поляну? – посмотрел на меня Пашка.

– Нет, к выходу на берег, где я пила воду после пробуждения. На поляне нас могут не заметить. Или заметить не сразу. А так, когда прилетит вертолет, кто-то из нас на плоту отойдет от берега и помашет вертолетчикам.

– По-моему, все равно, с поляны кричать или с воды. А что будем делать, если прилетит не тот вертолет? На воде точно не спрячешься. В лесу вокруг поляны можно. Юля, ты понимаешь, что по нам могут начать стрелять? Мы не знаем, во что мы влезли. Мы знаем только, что нас хотят отсюда убрать – и так, чтобы ни мы, ни наши знакомые здесь больше никогда не появлялись.

– Ты забыл, что у меня есть телефон. Позвонят из вертолета. После этого мы должны будем показаться. На воде нас легче заметить.

Пашка пожал плечами и полез за плотом.

– Паш, давай сломаем какое-то сухое деревцо, чтобы ты им пользовался как шестом? Будешь ото дна отталкиваться. Не руками же подгребать.

– Я вообще могу по воде пройтись. Вода прозрачная. И камней мало.

– Но холодная. Сведет ногу – свалишься в воду. Пусть лучше шест будет. Вон как раз сухое дерево, как столбик стоит. Сейчас ногой пну – обломится.

Я стала пробираться к будущему шесту, который высмотрела и который подал мне идею. Пашка пошел за мной – на тот случай, если мне не хватит сил сломать это засохшее деревцо. Я пнула первой, потом Пашка надавил руками и стал его выкорчевывать.

– С корнями-то не надо, – сказала я. – Обломить надо, чтобы шест получился.

– Я его должен раскачать, потом об колено сломаю, – заявил Пашка.

Я решила больше не лезть с комментариями и указаниями. Пусть делает, как хочет. Ему на плоте плыть.

– Юля… – вдруг прошептал любимый оператор.

Я увидела, как на земле в лучах солнца что-то блестит. Я в первый момент не поняла, что это. Потом мы с Пашкой рухнули на колени и быстро стали работать руками, не думая, что запачкаемся. Мы вообще ни о чем не могли думать. Мы смотрели на то, что открывалось нашим глазам.

Мы откопали восемь чарок и два кубка.

Какое-то время мы стояли на четвереньках друг напротив друга и смотрели то на найденный клад, то друг на друга.

– Здесь что, кругом клады? – наконец выдал Пашка. – Или аномальная зона, и все тот же клад перемещается в разные места?

– И дается в руки тем, кто пережил испытания?

Пашка пожал плечами.

– Кто-то мог его перепрятать. Повредил корни дерева, поэтому оно и засохло, – высказала свое мнение я. – Или специально выбрал засохшее как ориентир.

– Да, ориентир какой-то должен был быть, если его в наше время прятали, – согласился Пашка. – И, может, и есть, только мы с тобой как городские жители его не найдем. И вообще, что делать с кладом будем?

Я предложила упаковать в мой спальный мешок, поскольку больше было некуда. Телефон теперь висел у меня на шее под футболкой.

Но для начала мы решили все вещи помыть. Пашка доломал шест, яму мы не закапывали, не исключая, что сюда вернемся, и отправились к воде. Там все вымыли и бросили в мешок.

– Юля, а за нами сам Иван Захарович прилетит? – спросил Пашка. – Лучше позвони ему. Все-таки посоветуйся, что с находкой делать.

Я позвонила. Сухоруков прибалдел.

– Сверток очень большой получился? – спросил он. – Я, конечно, своим ребятам доверяю, но нельзя забывать про человеческую природу.

Я сказала, что мы на плоту можем вернуться за Пашкиным спальным мешком и распределить клад на две части.

– Дуйте. Вертолет скоро будет. И яму лучше закопайте. Как можете.

На этот раз мы работали ногами и постарались, как могли, утрамбовать землю. Конечно, было понятно, что тут копались, но мы надеялись, что вскоре здесь вырастет трава, а потом начнется дождливая осень, за ней – зима…

– Ой, еще что-то! – воскликнула я, заметив в траве по соседству какой-то кусок металла.

Мы снова опустились на колени.

Это был ключ. Небольшой заржавевший ключ. Явно современный, не семнадцатого века. Если успел заржаветь, то, вероятно, лежит как минимум с прошлого года. Ключ я опустила в карман джинсов.

Мы вернулись к воде и плоту. Вот тут нам шест и понадобился.

На Пашкином острове мы отыскали брошенный им мешок, туда сгрузили половину находок, потом скатали мешки, как могли, я взяла свой под мышку.

– Посмотри внимательно, заметно или не заметно?

– Что чарки и кубок семнадцатого века лежат у тебя в спальном мешке? – хохотнул Пашка, но тем не менее внимательно оглядел скатку. Потом я оглядела его с мешком.

Вроде никто не должен догадаться. И из-за плотного мягкого материала ничего не звенело. Тем более Иван Захарович объявил, что вылетает в город с вертолетной базой. Он не был уверен, что окажется там к нашему возвращению, но сегодня ночью, если все и у него, и у нас пройдет нормально, мы должны будем там встретиться. Изначально он не собирался никуда лететь, но после моего последнего сообщения резко поменял планы.

Вскоре мы услышали вертолетный гул, но до приближения машины было еще далеко. Мы временно отошли под нависающие деревья на Пашкином острове и ждали сигнала.

Он поступил. Прилетели за нами.

Из вертолета вышли четыре вооруженных парня, двух из которых я знала визуально, в кабине сидел пилот.

– Ну, целы и невредимы? – спросил один, улыбаясь. – Шеф сказал выполнять все ваши пожелания.

– Камеру привезли? – спросила я.

– А пиво? – спросил Пашка.

Парни захохотали.

– Нормальные люди спросили бы про еду.

Но привезли и новую камеру, и еду, и пиво Пашке. Первым делом любимый оператор опорожнил бутылочку, я пока с самым невозмутимым видом уложила спальные мешки с ценным грузом в вертолет и вернулась с бутербродом. В вертолете посмотрелась в зеркало. Физиономию расцарапала не сильно. Для репортажа с мест событий – самое то. А если надо, в холдинге подретушируют.

Пашка уже готовил камеру к работе. Я доела бутерброд, запила лимонадом и приступила к работе, ради которой, собственно говоря, и приехала в эти места. Парни с оружием из кадра исчезли, только похихикивали под деревьями.

После первых общих комментариев на Пашкином острове перелетели на поляну, где проснулась я, сняли труп на ней, а также подход к «моей» поляне от воды.

– Ни фига себе… – только и повторяли прибывшие за нами парни.

Потом полетели на знакомый нам остров со строениями, оставшимися от воинской части.

– Здесь сразу садиться не будем. Может, вообще не будем, – предупредили нас. – Надо осмотреться.

Пашка снимал все строения и водную гладь сверху. Вертолет, на котором мы изначально прилетели на остров, отсутствовал. Остов брошенного год назад стоял, где стоял. Никто на шум теперешнего не выбежал.

– А громкоговоритель у вас есть? – спросила я.

– Есть. Но что ты говорить собираешься?

– Мировой коммунизм обречен, – хмыкнула я.

Я вспомнила еще одну недавно прочитанную книгу, об истории Британской империи и ее крахе. В ней, в частности, рассказывалось, какой ужас испытали жители Куала-Лумпур, когда вдруг из облаков (в день начала той пропагандистской кампании была облачность) звонкий женский голосок на китайском языке стал повторять эту фразу. Это было первое в истории использование самолета с громкоговорителем в пропагандистских целях.

– Ну, попробуй, – предложил вертолетчик и показал, куда говорить.

– Это я, Юля Смирнова, – объявила я с неба. – Ребята, есть кто живой?

Пашка снимал это «шоу» на новую камеру. С земли никто не отозвался. Остров и строения выглядели заброшенными.

– Давайте все-таки сядем, – попросила я. – Там остались наши вещи, документы. Вдруг до сих пор лежат?

Вначале из вертолета вышли двое и отправились на осмотр строений. Нам было приказано сидеть в машине. Она была готова мгновенно взмыть в воздух. Я понимала, что ребята ради нас рискуют жизнью, и была им благодарна за это. Но мне тоже хотелось действовать! Я теперь была не одна! Я напилась, перекусила, я была в современном вертолете, а не в лесу! Страх прошел. Страх за себя. Но я думала о Татьяне… Я хотела действовать, потому что требовалось не только работать, но и искать наших.

Они вернулись только минут через сорок. Столько времени ушло на осмотр. Эти сорок минут были одними из самых напряженных в моей жизни. Я боялась услышать, что из наших больше не осталось никого живого. Я боялась, что и они не вернутся. Но больше всего меня волновала Татьяна. И конечно Виталя, и Василий Петрович – те, кого я знаю давно, те, кто является частью моей жизни.

Ребята вернулись с пустыми руками, если не считать автоматов, которые они держали на взводе.

– Ну?! – не могла сдержаться я.

– Три трупа. Один точно старый. Похоже, вытащенный из воды утопленник. В одном доме, в трех комнатах. Живых нет. Вещей всяких полно.

– Это, наверное, чиновник, археолог и солдат, – сказал Пашка. – Василий солдатика в третью комнату положил, чтобы все в разных местах были.

– Что? – ошарашенно спросили парни, переводя взгляд с оператора на меня и обратно.

Ах да, они же не могут знать, что тут случилось.

– Идем снимать. – Я спрыгнула на землю. – Это наши трупы.

На меня смотрели странно.

– По пути объясню!

Нас с Пашкой сопровождали трое. Один парень остался дежурить у вертолета.

Трупы на самом деле были те, которые и должны были быть. Значит, оставалась надежда, что остальные живы, и нам потребуется просто полетать над островами. Меня, как выяснилось, отвезли дальше всех – на материковую часть. Или мне давался лучший шанс добраться до цивилизации, так как не требовалось преодолевать водную преграду? Или шанс давался нам с Пашкой? Мы же увидели друг друга. Возможно, так и предполагалось. Но что предполагалось еще?

Больше всего меня порадовало то, что Пашкина камера и все съемки оказались нетронутыми. Пашкины тайнички не нашли. Или не искали? И документы были целы. Не только наши с Пашкой, а всех, кто был с нами на острове.

– Вещи забираем все, – сказала я.

– За раз не унести, – заметил один из парней. – И двое из нас должны быть с приготовленным к стрельбе оружием.

– Значит, понесем втроем – мы с Пашей и один из вас. Потом придем снова.

Сделали три ходки, второй и третий раз подключался и четвертый парень.

– Ну, наконец можем лететь? – спросил тот, кто явно был старшим среди наших спасителей.