Принц с опасной родословной Жукова-Гладкова Мария
– Нет.
– У вас что-то украли, а милиция не ищет украденное?
– Нет.
– Требуют взятку?
– Нет. Наоборот.
Я уставилась на рыжую большими круглыми глазами.
– Они вам сами хотят заплатить? – спросила я и подумала: «Хотя это неудивительно».
– Они все сделали правильно, – пояснила рыжая мне. – Ему место только в тюрьме. И я хочу, чтобы его не выпускали. Я готова им заплатить, чтобы они этого не делали. И хочу, чтобы вы выступили посредницей. Я должна уже сегодня побеспокоиться о своем будущем. Он должен сидеть в тюрьме!
Я сказала себе: «Юля, возьми себя в руки» – и приказала себе продолжать говорить ровным тоном – следовало помнить: рядом со мной неуравновешенный человек, чтобы не сказать хуже.
– Вы вообще кто? – спросила я.
– Света, – сказала рыжая.
Я попросила назвать имя, фамилию и отчество. На всякий случай. Она оказалась Светланой Александровной Ковальчук. «Фамилия знакомая», – подумала я, правда, Свету раньше никогда не встречала. Ее забыть невозможно.
– А посадили кого? – задала я следующий вопрос.
– Мужа, – ответила рыжая.
– Вашего?
Рыжая задумалась.
– Не совсем, – выдала наконец.
– Человек или женат на вас, или не женат, – сказала я ровным тоном. – Третьего варианта быть не может.
– Ну как же? – искренне удивилась Света. – Он ни на ком не женат.
«После общения с тобой это неудивительно», – опять подумала я, но вслух ничего комментировать не стала. А Света продолжала пояснения. Оказалось, мужчина, о котором идет речь, завлек бедную Светочку ложными обещаниями, она вступила с ним в интимные отношения, потому что он обещал на ней жениться, но обманул. Светочка страдает. Мужчине была выдана весьма колоритная и, главное, разнообразная характеристика: мерзавец, подонок, негодяй, сволочь, развратник, хам, грубиян, пьяница.
– И как я могла с ним связаться? – сокрушалась рыжая. – Это же такой позор на нашу семью! У нас семья интеллигентная – и этот мужлан! Мама говорила мне: ты только посмотри на его бандитскую рожу! Ему же с кистенем под забором стоять! И где были мои глаза? Где они были?!
– Он осужден? – вклинилась я в поток речей интеллигентки, использующей в описании слова, которые приличной женщине (даже не интеллигентке) знать не положено. Их я опускаю – редактор все равно вычеркнет.
– Нет еще! Нет! Я ходила к следователю! Я ходила в милицию! Сколько раз я была в районном отделении! И в своем, и у этого негодяя! Сколько раз я была в прокуратуре! Я объясняла им, как они могут скоординировать свою работу, чтобы воздействовать на этого негодяя большими силами! Но участковый ничего не делает. Вы представляете, как безобразно работает наша милиция? Вы знаете, о чем думают эти участковые?
Я догадывалась, что о чем угодно, но только не о рыжей и ее мужике (или он даже не ее? И что с ним делать-то? Может, он решил в тюрьме от нее спрятаться?), но свое мнение вслух высказывать не стала. Более того, я подозревала, что несчастные участковые теперь специально не будут появляться в свои часы приема и предпочтут лучше пачками строчить объяснительные, чем встречаться с рыжей.
– Я требовала дать ему максимальный срок! – продолжала Светка. – Чтобы он никогда не смог обмануть ни одну другую женщину! Как жаль, что у нас отменили смертную казнь! Я даже написала в Совет Европы и в Международный суд ООН. Почему Совет Европы суется в дела нашей страны? У нас свои традиции, а эти европейцы и тем более американцы вечно лезут куда их не просят.
Я не стала пояснить, что смертная казнь у нас, в общем-то, не отменена, просто на нее наложен мораторий. Да мне пока и не давали вставить ни слова. Рыжая в мельчайших подробностях поведала, как высказала свое мнение о деятельности Совета Европы самому Совету Европы в письменном виде. Нечего унифицировать законодательства разных стран. Разные страны – разные порядки. У них – Запад, у нас – Восток. И вообще у нас давно пора в Уголовный кодекс включить статью о принудительной кастрации. Я хотела вклиниться в поток речи, но у меня опять ничего не получилось. Рыжая вспомнила папу (своего), который поведал ей про «экспертизу уровня защиты прав личности», которую Совет Европы проводил у нас. И кто их только сюда пустил? Сидели бы в своем Страсбурге или хотя бы шлялись по своим Европам, а то полезли туда, где их не ждали. Но рыжая это дело просто так не оставит. Она намерена бороться не только за свои права, но и за всех несчастных женщин, совратителям которых место только у расстрельной стенки.
Наконец мне все-таки удалось вклиниться в поток возмущений и дальнейших планов, и я уточнила, получила ли рыжая ответы на свои послания. Мне было просто любопытно – во-первых; во-вторых, я подумала, что неплохо будет дать сюжетец об инициативах рыжей. Народу может понравиться. И народ вполне может пойти по ее стопам. Интересно будет узнать реакцию международных организаций на поток писем от наших людей. МВФ не даст очередной кредит? Или, наоборот, даст? И не кредит, а просто бабки, чтобы такие Светочки оставили ООН в покое.
– Пока нет, – гневно ответила дама. – Копаются они что-то долго.
Но она обещала написать им снова. Закидать их письмами!
«Так что они пришлют киллера, чтобы убить тебя, – подумала я, – несмотря на все моратории».
– Кстати, а на каком языке вы им пишете? – уточнила на всякий случай.
– На русском, конечно! Они обязаны учить русский язык. Вы знаете, сколько человек в мире говорят на русском? Пусть учат. Вон турки – заговорили по-русски. Я была прошлым летом в Турции. Все говорят. А эти в своем Страсбурге? Я и в Гаагу писала, я успела вам сказать? Международный суд в Гааге находится. Что такое Голландия? Тьфу! По сравнению с Россией. Кто они такие? А замашки… Нам тут свои порядки устанавливать вздумали, а русский учить не хотят. Я им Маяковского процитировала. Вы любите Маяковского? Настоящий революционный поэт.
– Это в смысле «Я русский бы выучил только за то…»? – уточнила я, тихо шизея.
– Да.
– Вы уверены, что они знают, кто такой Ленин? Сейчас ведь даже наши школьники не все знают.
– Мой сын знает, – объявила рыжая. – У нас дедушка – твердокаменный ленинец. И я – член КПРФ. И мой мальчик будет вступать в октябрята и пионеры, а не болтаться по улицам с наркоманами и рецидивистами.
– Мысль вообще-то мудрая, – вынуждена была признать я. Когда росла я, девочки, сидя за школьной партой, не мечтали стать женами олигархов или просто моделями.
Я спросила даму, не осталось ли у нее дома копий писем в Совет Европы и Международный суд ООН.
– Остались, – заявила рыжая и добавила: – Теперь подумываю написать в Совет Безопасности ООН, Конгресс США и лично президенту.
– Президенту США? – уточнила я. Рыжая кивнула.
– Что именно вы от них от всех хотите? – уточнила я, уже потеряв нить ее рассказа.
– Ну от кого что, – отчеканила рыжая и уже собралась мне это объяснять, но я решила вернуться к мужчине, с которого все началось.
И тут рыжая Светка, можно сказать, убила меня наповал.
– Я у вас вот что хотела спросить: можно ли привлечь его за изнасилование, если он обещал на мне жениться, но обманул?
– Нет. Это не образует состава преступления изнасилования. Как и вступление в половое сношение путем ложного обещания оказать какую-либо услугу, например…
– В милиции мне то же самое сказали, – вздохнула Светка. – И в прокуратуре. А что такое «сексуальное мошенничество»?
Я не была уверена, что в наших кодексах есть точное определение, и дала его своими словами: ложное обещание предоставить какие-либо выгоды за вступление в половое сношение. Но в любом случае сексуальное мошенничество опять же не образует состава преступления изнасилования.
– Но, если я вас правильно поняла, он уже сидит? – уточнила я у рыжей.
– Да, за убийство, – кивнула она. – Но это он правильно ее убил. По той шалаве петля давно плакала.
– Он задушил женщину?
– Нет, он ее ножом, – небрежно сказала рыжая. – И недавно. Вначале она его у меня увела. Причем хорошего мужчину бросила. Мужчина ко мне приходил, мы вместе думали, как нам вернуть свое. Мужчина и посоветовал мне обратиться в международные инстанции. И адреса дал. Я написала, мы стали ждать ответов. Но тут Славка ее ножом пырнул.
Сочетание состава преступления и имени навело меня кое на какие мысли. Да и кто мог дать адреса международных инстанций и посоветовать в них обратиться, кроме как чокнутый немецкий барон, Отто Дитрих как-там-его, вылечившийся от аэрофобии в нашем поезде?
– Как зовут мужчину, о котором идет речь?
Мое предположение оказалось верным: Ящер променял рыжую Светку на модель Тамару. Более того, Светка каким-то образом успела познакомиться с немецким бароном, как выяснилось, приезжавшим в Россию, чтобы вырвать Тамару из цепких объятий Ящера. Но Тамара не пожелала из них вырываться.
– Дура! Вот дура! – сокрушалась рыжая. – Уехала бы с немцем – осталась бы жива. Такой мужчина! Баронессой бы стала, ненормальная! И Славка бы ко мне вернулся – и ни в какие «Кресты» его бы не упекли.
Мне было бы просто интересно узнать у Ящера, что он предпочел бы. Может, как-нибудь спрошу при встрече. Если моя встреча с ним состоится.
– А почему вы не занялись бароном? – полюбопытствовала я.
– Я чужих мужчин не увожу, – с гордостью заявила рыжая.
– Но он же вроде сейчас ничей. Можно брать.
– У меня высокие нравственные принципы, – отчеканила рыжая.
Я подумала, что ее разговор со мной можно демонстрировать в передаче, посвященной тяжелому журналистскому труду. Смотрите, уважаемые зрители и читатели, кто шляется по редакциям и с кем приходится общаться журналистам.
– Почему вы пришли ко мне? – спросила я у рыжей усталым голосом. Мне эта «бодяга» порядком поднадоела. Правда, я выяснила, какие у Вячеслава Николаевича разнообразные вкусы в плане женского пола. – Уточнить про изнасилование?
– И это тоже, – кивнула Светка. – Но не только. Вы единственная из наших журналистов – известных, конечно, тех, фамилии которых у нас все в городе знают, – кто не борется за освобождение этого мерзавца. Я специально просмотрела всю прессу и по телевизору смотрю все, что с ним связано. Вы, наоборот, певца Небосклонова идиотом показали и митинги соответствующим образом освещаете. С иронией.
– Что вы от меня хотите?
– Засадить его надолго, – выдала Светка.
Я что-то не видела в ее словах логики… То засадить, то вернуть… Я сказала ей об этом, а также о том, что сейчас-то Вячеслав Николаевич вроде бы свободен – в смысле от всех женщин, а также поделилась информацией, полученной от женщин, с которыми беседовала на Арсенальной набережной во время своих многочисленных посещений известного в Питере места слез. Женить на себе мужчину, находящегося в м.л.с., не составляет особого труда. Женятся охотно, не то что на свободе.
– Нет, я не хочу за него замуж. Теперь не хочу. Раньше хотела и требовала сделать меня порядочной женщиной. Я три месяца жизни на него угробила! Могла бы встречаться с другими мужчинами. А потом сколько нервных клеток потеряла?! И опять мне было не до мужчин – это еще три месяца. Сколько я потратила на международные конверты! Он должен быть наказан за обман. И вы должны мне в этом помочь. И изолировать меня от этого мерзавца.
По-моему, подобное было несложно. У нас в городе немало мест, в которых рыжей уже давно проставляют прогулы. Я также про себя добавила, что рыжую можно будет продемонстрировать в суде, и я, возможно, подскажу это адвокату Ящера. Человек, который не прикончил рыжую, пообщавшись с ней три месяца, а потом еще три от нее отбивавшийся (не применяя насилия), на убийство просто не способен.
– Что вы конкретно хотите от меня? У вас есть какие-то конкретные предложения?
– Опубликуйте в газете, какой он мерзавец. Я же вам все рассказала. Вот это все и опишите. Потом я сама с вашими газетами пойду по инстанциям. И вы со мной.
– Это не совсем моя тематика. Если вы в курсе, я пишу о криминале. А в том, что Вячеслав Николаевич…
– Сделайте что-нибудь! – взвыла Светка так, что прохожие в радиусе метров пятисот замерли на своих местах и стали озираться по сторонам. Видимо, подумали, что где-то сработала сигнализация.
– Вы можете подать любой текст в рубрику «Платные объявления», – выпалила я первое, что пришло мне на ум. Только бы Светка заткнулась! – Первый этаж, третий кабинет.
– Но я хочу, чтобы оно бросалось в глаза! Там у вас много объявлений. Где его можно опубликовать так, чтобы все увидели?
Так, идея с объявлением пришлась по вкусу. Слава тебе, господи. А я потом Ящеру эту газетку в «Кресты» переправлю. Или Сан Саныч постарается.
– Вообще-то это можно сделать в любом месте, хоть на первой полосе, – сказала я вслух.
«Только плати деньги», – добавила про себя. Правда, я не была уверена, что у рыжей их хватит. Если она «разорилась» на международные конверты. Или посоветовать ей записывать свои траты, а потом предъявить счет Вячеславу Николаевичу? Посоветовала. Но припозднилась с советом: у Светочки уже все было готово. Она намеревалась с Вячеслава Николаевича еще содрать за моральный ущерб.
– И на вашей странице в «Невских новостях» можно? И в вашей программе?
Я кивнула. На моей памяти уже были случаи, когда люди приходили и тыкали пальцем, где именно они хотят видеть свои сообщения или призывы. Поскольку в текстах объявлений не было ничего противозаконного, мы их публиковали. Ведь это – деньги. В мою программу рекламу почему-то в основном дают герои прошлых сюжетов. «Криминальная хроника», говорят, это для них нечто родное и близкое, программа о друзьях и знакомых. Все смотрят. И увидят: а, вон у Васьки дела пошли, то он кровь красную пускал, теперь сок томатный по экрану разливает, ну и так далее. Я имею свой процент с рекламы – выбила у медиамагната с треском, заявив, что рекламодатели, желающие видеть свою рекламу в моей программе, вообще уйдут с нашего канала, если я им нажалуюсь на Кирилла Александровича. И он сам вполне сможет стать сюжетом моего очередного репортажа. Он поверил – я с процентами. А вообще я могу длинную статью написать (если не книгу) об огромных деньгах, получаемых владельцами средств массовой информации под видом оплаты рекламных услуг, правда, рыжей об этом сообщать не стала. Не ее ума дело.
Светка подробно расспросила меня про подачу объявления, уже собралась прощаться, мы встали, чтобы вместе идти к зданию офиса, но рыжая вдруг выдала:
– Юля, а вы в милиции скажите: пусть отправят его в штрафбат, – идеи сыпались из нее, как из рога изобилия. – Вы же там многих знаете.
– В какой штрафбат?! – застонала я.
– У нас же война идет в Чечне.
– Там все давно закончилось.
– А где сейчас воюют? В Таджикистане? Или я ошиблась? Надо у папы будет уточнить – он знает. Но воюют же где-нибудь? Ну пусть хоть в Иностранный легион его запишут. Скажите милиции. Может, его там прихлопнут, но хоть какую-то пользу обществу принесет.
– В Иностранный легион записывают во Франции.
– Но там же есть наши! Я сама читала. Пусть едет в Иностранный легион. Ему там самое место. Сами придумайте что-нибудь. Только подальше.
– Скажу, – пообещала я и представила на минуту лицо Андрея и всех остальных своих знакомых из органов. Бросила взгляд на Пашку. Запись шла. В сумке у меня крутилась диктофонная кассета. А может, предложить милиции переправить репортаж о моей встрече с рыжей лично Ящеру в «Кресты»? И предложить: сознаешься во всех преступлениях или мы тебя возвращаем Светочке – отдаем на поруки девушке из интеллигентной семьи. Интересно, что он выберет?
Мы тронулись в направлении офисного здания, Пашка – следом. Поскольку с того места, где мы сидели со Светкой, я не могла видеть, что делается у входа в здание, то замерла на полпути. Митинг в защиту Вячеслава Николаевича на этот раз был устроен напротив нашего офиса. Митингующие клеймили наш канал и издания холдинга за то, что мы не боремся за освобождение невинно арестованного. Были камешки и лично в мой огород.
Вопль рыжей, когда она поняла, зачем собрался народ, мог сравниться с сиреной гражданской обороны. Слушая ее, я прикидывала, начнет она срывать с себя одежду, чтобы изобразить попытку изнасилования, или не начнет. А если рядом поставить канистру с бензином? Обольет себя или как? И поднесу я к ней зажигалку или не поднесу? «Пожалуй, поднесу», – решила я. Надо спасать человечество, бедных европейцев с американцами в частности. На месте Президента США я вообще послала бы к нам какую-нибудь крылатую ракету вместо сокращения стратегических вооружений. Или они решат забрать рыжую к себе? В США ведь перебралось немало твердокаменных ленинцев и ораторов, не так давно активно толкавших с трибун обличительные речи. Пройдет как беженка по политическим мотивам.
Из пивбара высыпал народ. Митингующие забыли, зачем собрались. Толпа теперь собиралась вокруг рыжей. Правда, это был не первый концерт, который давали у стен нашего холдинга. Народ к ним был привычен.
Я кивнула Пашке, и мы, пользуясь тем, что всем была интересна Светка, быстро ретировались к моей машине и смотались с места.
Кстати, а зачем она сюда все-таки приходила? Что ей от меня нужно на самом деле? Или все-таки сумасшедшая?
Народ в Управлении, где я ближе к вечеру, сдав сюжет (об убийстве одного коммерсанта) для показа в эфире, продемонстрировала кассету с рыжей, покатывался со смеху. Кто-то предложил посмотреть питерские каналы. Может, где и демонстрируют ее сегодняшнее выступление перед нашим офисом? Я этого решила не делать, и Виктория Семеновна меня поддержала: у нас все-таки криминальная хроника, а не программа «В мире сумасшедших».
Выяснилось, что на моих коллег Светочка произвела большое впечатление, на мужчин в особенности. Я закатила глаза. Рыжая призывала правоохранительные органы к решительным действиям по искоренению преступности в регионе и принятию действенных мер по обезвреживанию особо опасных рецидивистов, к которым – по ее мнению – относился Вячеслав Николаевич Астахов, прелюбодей и развратник. Протягивая вперед перст судьбы (как Ленин на броневичке), она призывала стрелять в Астахова на поражение, если кто его заметит (это где? В «Крестах»?), а также обращалась с воззванием к обычным гражданам, призывая их вооружаться для защиты от мерзавца, негодяя и так далее по списку, – ведь он вполне может вырваться на свободу. Тогда негодяя следует поймать и обезвредить. Выступление рыжей на конкурирующем с нами телеканале два раза прерывалось рекламой: мужик променял подсевшую к нему в машину фотомодель на шоколадный батончик. Коллега Андрея заметил, что он отдал бы рыжую просто так, даже не взял бы за нее коробка спичек. Вторым «антрактом» оказалась набившая оскомину трагедия в Вилларибо. Просматривая этот ролик, я в последнее время обычно думаю: почему бы им для разнообразия не начать бороться с перхотью? На этот раз подумала: почему бы им не взять к себе рыжую мыть сковородки – с ее-то энергией она и без моющих средств справится. Приятели разделяли мое мнение.
Но чего же все-таки она добивается? Зачем она приходила ко мне? Из всех журналистов? Мало ли что я не агитирую в защиту Ящера.
– Почему Астахов ее не убил? – простонал Андрюха, выключая телевизор. – Тогда суд бы точно его оправдал.
– У нее, похоже, это наследственное, – заметил один из оперов. – Забыл что ли? У нее же папочка – большой активист. Ковальчук Александр Евстафьевич.
Мы все закивали. Я-то сама как не сообразила? Правда, Светка на папу совсем не похожа. В смысле, внешне. И ведь думала же я, что фамилию где-то слышала.
– Папаша на митингах такие речи толкает – закачаешься, – продолжал опер. – Мне ребята рассказывали, которые во время этих митингов общественный порядок охраняют. Ораторскому искусству можно на его примере обучать.
– И лезет во все антикоррупционные комитеты, – вспомнил Андрей.
Я ругала себя за то, что сразу не вспомнила, чья Светка дочь. Папа – активный член КПРФ, депутат нашего ЗакСа. В Мариинском заседает. В Госдуму, правда, не прошел. Но у нас ведет непримиримую борьбу с коррупцией. Слывет честным и неподкупным политиком.
Ребята в Управлении считали, что у борца с коррупцией (а борьба с ней в нашей стране подобна борьбе с тараканами) такая прохиндейская физиономия, что можно сразу отправлять в места не столь отдаленные.
– Юлька, выведи папу-коммуниста на чистую воду, – попросил один из оперов, собравшихся в кабинете у Андрея. – Борьба с коррупцией – это, конечно, хорошо, но он не с теми борется.
– А с «теми» ему никто не даст, – заметил Андрей. – Или сам не станет. Помните, как он ребят из ППС разделал, сука?
– Штраф у какого-то его приятеля, видите ли, на месте взяли, – кивнул опер. – Платили бы, сколько депутатам, может, и не брали бы.
Окружающие меня сотрудники правоохранительных органов дружно погрузились в грустные размышления. Видимо, задумались о своей зарплате, сравнивая ее с депутатской. А я вспомнила, что в последнее время, когда беру интервью, по крайней мере каждый второй (а случается, и первый) просит меня разделать депутатов и чиновников. Власти у нас, конечно, никогда особой народной любовью похвастать не могли, но чтобы так… Или разрыв в образе жизни стал более заметен? Или наглее стали воровать? Коммунисты-то считали, что их власть навечно, нужно и на потом оставить, а нынешние приходят и думают урвать побыстрее, а то потом уже не будет или просто не дадут…
– Юль, разделай борца с коррупцией, – опять попросили мужики. – Или хотя бы его доченьку…
– А вы мне оформите разрешение на интервью с Ящером? – посмотрела я на Андрея, потом на других. – Я его мнение спрошу о бывшей возлюбленной. А потом дам попеременно ее слова и его.
Андрей кивнул в задумчивости. Что-то его явно беспокоило. Он протянул руку к телефону, набрал номер Сан Саныча и спросил у того, смотрел ли он сегодняшние передачи.
– Про Светлану Александровну? – усмехнулся Сан Саныч: Андрей поставил телефон на громкую связь, чтобы все слышали. – А как же! Она же у меня сегодня была в очередной раз и предупредила, что «подключила общественность и прессу».
– Неужели Астахов имел с ней дело? – продолжал Андрей. – Я тут подумал…
– Какое-то время имел, Андрюша, – устало ответил Сан Саныч – Почему – ума не приложу. – Сан Саныч также считал, что Светка с ее талантами могла бы с успехом возглавить какую-нибудь народную дружину. Жаль, советские времена миновали.
«Может, тут дело в папе?» – подумала я и решила для себя, что семейкой Ковальчук мне на самом деле стоит заняться.
Иван Захарович, сидя в своей любимой позе отдыхающего тюленя, внимательно выслушал доклад подчиненных.
– Малявы он, конечно, не сохранил? – уточнил у Лопоухого.
– Уничтожил сразу же. Но малявы были. Наш человек подтвердил.
– Список тех, кто в ту ночь и в тот день ходили в «Кресты», есть?
Кактус протянул шефу бумагу.
– Или Юлька, или депутат Ефимов, – задумчиво произнес Иван Захарович, ознакомившись со списком. – А вы, орлы, что думаете?
– Смирнова, – сказал Лопоухий.
– Ефимов, – отчеканил Кактус.
Глава 12
В пятницу утром позвонил Сухоруков и спросил, как я насчет того, чтобы наведаться в один известный в Питере ночной клуб. Я, признаться, в нем никогда не была: не моя специфика (в смысле работы) и не по моим деньгам (в смысле отдыха). Любовников, которые могли бы туда свести, тоже на пути не попадалось, обычно водили куда попроще. И вообще я предпочитаю с любовниками общаться в домашней обстановке.
– Вы меня приглашаете поужинать? – уточнила я у Ивана Захаровича, хотя ожидала, что Сухоруков заготовил какую-нибудь очередную пакость. Только бы наш холдинг оставил в покое. Не хочется, чтобы коллеги из-за меня страдали. Ведь в наше время закрыть любое издание или канал – не проблема. Ну, например, из соображений пожарной безопасности. Или хотя бы арестовать один тираж – как предупреждение. И это уже делалось, правда, к счастью, пока не с нами.
– Нет, там презентация.
– Что теперь строить надумали? Все-таки тоннель под Невой? С Арсенальной набережной на Робеспьера? Поезда там пустить не хотите, как под Ла-Маншем? Брать за проезд деньги, пускать их потом на содержание заключенных. Сами знаете, как в тюрьмах кормят. И вообще почему еще никто никогда подкоп в «Кресты» не делал?
– А это мысль… – медленно и задумчиво произнес Иван Захарович. – Но начинать с Робеспьера. Оттуда копать. Из-под сфинксов, например. В тумбах полости проделаем. А еще лучше из какого-то здания работать. Поезда – лишнее. Люди сами дойдут. Пешочком. Достопримечательность будет только для избранных. Не для туристов. Так-так… Мысль, Юля! Молодец! Я ее детально проработаю. Будет ребятам ход, чтобы на волю выйти. Ну там хотя бы в ресторанчик сходить, покушать, в казино поиграть, по девочкам пробежаться. Людям же отдыхать надо, правда?
Затем Иван Захарович стал серьезным и объявил: в ночной клуб я сегодня иду не развлекаться, а работать (я и не сомневалась). Иду одна. Приглашение он мне перешлет с кем-то из своих людей. Одеться в вечернее, причем самое дорогое.
– Если хотите, чтобы я шла в ночной клуб, так пришлите какую-нибудь шмотку, соответствующую выбранному вами имиджу.
– Пришлю, – Сухоруков воспринял мое пожелание как само собой разумеющееся, а я-то беспокоилась… – И парик надень. Парик тоже пришлю. Физиономию сама намажешь. И Татьяна поможет. Чтоб тебя не узнали.
В клубе мне было велено держать глаза и уши открытыми, диктофон не отключать ни на секунду и фотографировать, когда появится возможность. – Сухоруков пришлет также и фотоаппарат с прибамбасами, позволяющими снимать в темноте. Но тем не менее Иван Захарович больше всего рассчитывал на мои глаза и уши. Велел сообщить ему, кто там сегодня появится и, главное, кто с кем будет общаться.
– А сами чего не идете? – уточнила я.
– Не твоего ума дело. Я тебе такой материал для репортажа даю, что другая журналистка уже описалась бы от радости, а ты еще вопросы задаешь. Туда больше ни одна не попадет. Никто приглашения не получит. Кстати, ты там никому не представляйся. И не попадайся на глаза тем, кто может тебя узнать и в парике. Ну там по голосу, например. По повадкам. Я бы тебя, кстати, узнал, с любой рожей. Но другие тебя еще не так хорошо изучили. Любовников твоих бывших там быть не должно. Герои репортажей, правда, будут. Хотя у нас полгорода – из тех, с кем я общаюсь, – герои твоих репортажей. Но они с тобой общались, только когда ты у них интервью брала, поэтому если с расспросами лезть не станешь… А внешность для женщины – понятие относительное. Постарайся, и будем надеяться, что тебя оттуда не вышвырнут на твою тощую попку.
– А и такой вариант не исключен?
– Если будешь разумна, то все обойдется.
– Когда я бывала разумна?! – вздохнула про себя. В особенности в том, что касается сбора фактуры. Журналистика – это все-таки состояние души. Я, как полная идиотка, соглашаюсь на такие авантюры, про которые нормальный человек даже подумать не может. Куда я только за свою жизнь не ввязывалась… Пашку, как я поняла, взять нельзя.
Затем я вспомнила про любимую соседку и не менее любимых ею пресмыкающихся и уточнила, нельзя ли сделать приглашение и на Татьяну.
– Нельзя. По возрасту и фигуре не подходит.
– Куда не подходит?
– Для этой презентации. Ты, кстати, тоже старовата, но все-таки ближе к нужной возрастной группе и тощая. Комплексов у тебя нет, я надеюсь?
– Насчет конкуренции с моделями? Я так понимаю, что это они там будут дефилировать? Нет, таких комплексов нет. Я радостно представляю будущее: их и свое. Внешность у них увянет – и куда? А писать можно и в сорок, и в пятьдесят. И даже в семьдесят. Мемуары, например, вспоминая бурную молодость, часть которой прошла рядом с вами. Но спасибо, что предупредили.
– Я тут, кстати, подумываю попросить тебя написать мою автобиографию, – задумчиво произнес Сухоруков. – Мои воспоминания могут обогатить мир.
– А вам не кажется, что автобиографию…
– Скажи мне, кто из известных людей сам писал свою автобиографию? – удивленно спросил Иван Захарович. – Ты думаешь, наши политики сами опусы сочиняют? Тогда на черта им столько помощников?
Я предпочла не углубляться в тему, хотя считала, что воспоминания Ивана Захаровича могут лишить мир всех надежд. В особенности если будут переведены на иностранные языки.
– Вечером отзвонишься, – велел Сухоруков. – То есть ночью. И постарайся поспать днем, чтобы ночью быть бодренькой и ничего не упустить.
Я в самом деле поспала, а когда вылезла из душа, в дверь позвонили. Глянула в глазок и увидела Лопоухого. Его уши закрывали весь вид. Открыла, впустила, пригласила на кухню. Кот стал обнюхивать гостя, затем издал вопль, спрашивая, что гость принес пожрать. Поскольку гость ничего не принес, он был укушен, и Васька с чувством исполненного долга удалился.
– Есть будешь? – спросила я Лопоухого.
– Нет. Кофе выпью.
Мы выпили кофе, и гость передал мне дополнительные указания Ивана Захаровича. Мне сегодня предстояло присутствовать на презентации какого-то коллекционного вина, привезенного к нам из Франции. Французы намерены открыть розлив у нас и гнать сюда вино цистернами (так получается дешевле). Но также намерены поставлять и «антиквариат». На тусовке будет много известных в городе лиц. Журналисты не приглашаются. Журналисты были сегодня днем на каком-то заводе, где планируется осуществлять розлив. Ночная презентация начнется в двадцать три ноль-ноль, потом планируется какая-то шоу-программа. Вообще клуб работает до шести утра. Оставаться мне там до закрытия или уйти раньше – на мое усмотрение. Все зависит от объектов, за которыми мне следует наблюдать.
– Но кто хоть будет-то? – спросила я.
– А фиг знает. Кто приглашение смог получить. Банкиры, чиновники, бизнесмены, депутаты.
Лопоухий извлек из внутреннего кармана пиджака приглашение, сделанное золотым тиснением на черном фоне, и вручил мне. Оно было на предъявителя.
– А вообще кому его прислали?
– Самому. В банк. Его как банкира пригласили. – Лопоухий позволил себе улыбку.
– На одно лицо?
– Ну, наверное, если бы поехал с дамою, то ее на улице не оставили бы.
– А если меня о чем-то спросят?
– Таинственно улыбайся.
После чего Лопоухий извлек из спортивной сумки, с которой пришел, черный полиэтиленовый пакет, вручил мне и предложил примерить наряд.
Я раскрыла пакет, сунула нос внутрь и извлекла оттуда нечто блестяще-струящееся.
– Это что такое? – спросила я.
– Вечернее платье, – хмыкнул Лопоухий. – Примерь. Шеф сам выбирал. И мы все ему помогали.
Я представила эту картину и чуть не прыснула, но сдержалась. Люди старались, обижать не хотелось. Я удалилась в спальню, надела подарок и почувствовала себя словно в змеиной шкуре. Сухоруков, наверное, Татьяну вспоминал, когда покупал мне это платье. Слава богу, хоть не до пят было, но спинка была здорово оголена, я бы никогда не решилась купить себе такой смелый наряд.
Вышла к Лопоухому. Он внимательно меня оглядел, словно покупал лошадь на базаре, затем извлек из сумки босоножки такого же цвета. Они точно подошли по размеру. Я поинтересовалась, как они не ошиблись с обувью. Насчет платья еще могла понять – все меня прекрасно представляли визуально, но босоножки?
– У нас есть слепок твоей ноги. И не один, – ответил Лопоухий.
– Что у вас есть?
– Нам же надо знать твой след. Чтобы сличать потом с оставленными в местах, где ты не должна была бы появляться. Но появлялась.
Я открыла рот, потом закрыла. Затем как истинная журналистка уточнила, сколько у них вообще слепков в коллекции. Или это только меня так уважают? Лопоухий точное количество слепков не помнил, но моих несколько. И они все их с собой брали для похода по бутикам.
– И как в бутиках на них отреагировали?
– Нормально. Продавцов там, по-моему, уже ничем не удивишь.
«Интересно, а что есть у Ящера?» – почему-то подумала я. Где его люди могли сделать с меня слепок? Или он все-таки сам так точно определил размер? С его опытом…
Затем Лопоухий достал из своей бездонной спортивной сумки золотистую сумочку, отлично подходящую и к босоножкам, и к «змеиной шкурке». Я смогла переложить в нее из своей обычной только самое необходимое: сотовый, диктофон, журналистское удостоверение. Лопоухий вручил небольшой фотоаппарат – узкую прямоугольную коробочку. Больше ничего уместить не получалось при всем желании.
Предложенный парик из натуральных волос делал меня блондинкой. Надеюсь, Кирилла Александровича в клубе не будет? Хотя у нас в городе и кроме него хватает любителей блондинок.
Виталя оглядел меня в парике и заявил: блондинкой по жизни мне все-таки становиться не надо. Я поинтересовалась почему (хотя сама никогда не хотела перекрашивать волосы). Виталя заявил, что тогда теряется моя стервозная сущность.
– Вот смотрю сейчас на тебя: не ты – и все тут. Некусачая ты какая-то с этими волосами. А так ведь каждую минуту ждешь, что ты цапнешь.
Хорошего же мнения обо мне подчиненные Ивана Захаровича… Хотя я сама постаралась.
– Но Сам был прав, – продолжал Виталя.
– В смысле?
– Так тебя никто не узнает. Да, клофелин у тебя есть? – совершенно серьезно спросил Лопоухий.
– Зачем?
– Неужели не используешь в работе?
Я покачала головой. Не моя специализация.
Лопоухий опять засунул руку в бездонную сумку и вручил мне «подарок от фирмы», затем принялся давать ценные указания по применению на практике.
– Виталя, я не буду его брать.
– Никогда не знаешь, что в жизни может пригодиться. Бери-бери. Сам велел.
– А ядку никакого не предлагал? Или, может, мне Сару на шею повесить? Для имиджа? По-моему, будет как раз самое оно.
– Татьяна не даст свою любимицу, – осклабился Лопоухий.
– Спорим? На твой пистолет.
– Не будем, – тут же ответил Лопоухий, подумал и спросил, зачем мне пистолет.
Я сказала, что давно мечтаю заиметь ствол. Клофелин – это все-таки не по моей части. Несолидно…
– Обойдешься, – вежливо сказал Лопоухий, затем добавил, что в случае возникновения каких-то эксцессов я должна сразу же звонить ему. Они с «ребятами» будут находиться недалеко от клуба и придут мне на помощь.
– Штурмом, что ли, брать будете?
– Это не твои проблемы. Вытащим. А теперь смотри план клуба.
И Лопоухий опять запустил руку в бездонную сумку и извлек некий графический рисунок, отдаленно напоминающий период кубизма в творчестве Пикассо, только сделанный менее профессионально и шариковой ручкой. Подозреваю, у отечественного художника здорово тряслась рука, вот только интересно было бы узнать причину: принял лишнего или пистолет держали прижатым к виску?
Лопоухий расшифровал мне все каракули. Судя по тому, что он говорил, Виталя явно бывал в клубе. Особый акцент делал на пути отхода. В душу закралось нехорошее предчувствие… Куда ж меня посылают все-таки? И почему туда не идет сам Сухоруков?
Машину мне было велено оставить дома, меня отвезут к месту. Перед тем как покидать клуб, я должна позвонить Лопоухому – и меня заберут.
После этого гость встал и обещал прибыть где-то в половине одиннадцатого. Я должна быть готова и во всеоружии – то есть с клофелином.
Он ушел, а я в задумчивости уставилась в окно. Затем подошла к телефону и позвонила коллеге Димону Петроградскому. Не встречался ли он в упомянутом клубе с кем-то из звезд шоу-бизнеса? И кому он принадлежит? И что там вообще происходит?
Читать бесплатно другие книги:
