Тайны старого Петербурга Жукова-Гладкова Мария
– Все вопросы задашь Стрельцову. А еще лучше – папе Сулейману. Если самолично появится.
– Это кто такой? – поинтересовалась я.
Алик усмехнулся и пояснил:
– Старший товарищ Стрельцова и Волконского. Сулейман Расимович Рашидов, по кличке папа Сулейман. Главный папа. Должен вообще-то присутствовать сегодня вечером. Ты его видела один раз, когда вы мужиков на помойку выносили. А вообще, Маринка, ты бы особо не высовывалась. Это я от себя лично, в частном порядке тебе говорю. Баба ты, конечно, смелая и рисковая, но не зарывайся.
Комплименты слушать всегда приятно, советы же я, откровенно говоря, терпеть не могу. Правда, вынуждена была согласиться, что в плане не высовываться Алик абсолютно прав. Мне самой не хотелось привлекать к себе излишнее внимание. Но Ивана Петровича следовало спасать, и я задала прямой вопрос:
– Скажи честно: сосед мой жив или нет? Только не ври, пожалуйста. Лучше тогда ничего не отвечай. Это – единственное, что меня по-настоящему интересует.
Алик бросил на меня взгляд и пробурчал себе под нос что-то типа: «Ох, Маринка!» Затем притормозил у зала прибытия и сказал мне, чтобы я выходила и шла внутрь, пока он найдет место для парковки. Я же ждала ответа. Перед тем как открыть дверцу, я посмотрела Алику прямо в глаза. Он на мгновение прикрыл их и кивнул. Я выскочила из джипа.
Значит, жив Иван Петрович? Но Алик не уполномочен мне это сообщать? Он сегодня отчитался перед Стрельцовым и компанией, поведал о своих деяниях и моих подвигах? Но почему он тогда сейчас в машине?.. И тут до меня дошло, что в машине, наверное, было установлено записывающее устройство, а Алик – лицо подчиненное, выполняющее задание старших товарищей… Ладно, я, как признал мой новый приятель, женщина смелая, могу и открытым текстом у Стрельцова спросить, где Иван Петрович и зачем он им понадобился. Хорошо хотя бы, что за Ивана Петровича еще выкуп никто не требует.
Вскоре Алик подошел ко мне, и мы с табличкой присоединились к встречающим. Когда Жан-Жак выкатился из проема в стеклянной стене, с трудом в него протиснувшись вслед за тележкой с вещами, я подумала, что более полных людей в жизни не видела; во всяком случае, я никак не могла предположить, что мы встречаем огромного негра. Хорошо, что приехали на джипе, в другую машину он со своими вещами мог бы и не поместиться.
Мы проследовали к автомобилю. Алик тоже не ожидал, что клиент окажется столь колоритным.
Мы поехали в небольшую гостиницу, принадлежавшую, как мне было сказано, фирме. Гостиница располагалась в здании восемнадцатого века на канале Грибоедова, неподалеку от Николо-Богоявленского собора. Витая решетка, закрывающая въезд по двор (мощенный булыжником), лестница, украшенная ангелочками и зеркалами, лепные потолки, камины…
Персонал, наверное, выбирали на конкурсах красоты (или на просмотрах, периодически устраиваемых «Жар-птицей»). Иностранного гостя поселили в просторной комнате с двумя широченными кроватями, на которых мог поместиться даже Жан-Жак. Мы сказали ему, что приедем за ним через два часа, чтобы отвезти его на встречу с нашим руководством.
– О господи! – воскликнул Алик, садясь в машину. – Ну надо же так отожраться!
– У него, наверное, нарушен обмен веществ, – заметила я.
Алик связался по сотовому со Стрельцовым и доложил о проделанной работе.
– Минут через десять будем, – закончил разговор мой новый знакомый и отключил связь. Потом повернулся ко мне и сообщил: – Едем в «Жар-птицу». Помни, о чем я тебе говорил.
Я только хмыкнула.
Машина притормозила перед главным входом, Алик высадил меня, потом отогнал джип на стоянку, вернулся ко мне, и мы вместе вошли в ночной клуб с парадного входа. Моего сопровождающего все знали. Убранство было богатым, но после посещения закрытой гостиницы это не очень-то впечатляло. Я опять оказалась в том же кабинете, где недавно ужинала со Стрельцовым и Волконским.
Мужчина, с которым мне довелось видеться до этого только один раз (при выносе тел из нашей квартиры), восседал во главе стола. Как я поняла, это и был папа Сулейман. По правую руку от него сидел Стрельцов, по левую – Волконский. Мне было предложено занять место напротив.
Наверное, папа Сулейман хотел, чтобы я почувствовала себя как кролик перед удавом. Но я дала себе слово ничего не бояться. Ведь не прирежут же меня, в самом-то деле? Да и не за что, пожалуй. Я же вроде их человека спасла. Спасибо должны сказать. И привлечь на свою сторону как ценный кадр. Валерий Павлович-то меня уже оценил, как и остальных жильцов нашей квартиры. Силу, как я предполагала, эти первобытные люди уважают. В особенности тот волчара, что в центре. К тому же я нужна им для общения с Жан-Жаком.
– Здравствуйте, Марина Сергеевна, – произнес наконец папа Сулейман после долгого разглядывания моей особы. – Интересно вы проводите вечера, как я посмотрю.
– Каждый развлекается, как может, – заметила я.
Троица напротив меня усмехнулась. Алик помещение покинул, никто больше не появлялся. Мне почему-то страшно захотелось пить: на улице было душно, а по пути я не сообразила сказать Алику, чтобы остановился у ларька. Да и зачем, если едем в ресторанно-барное заведение? Я высказала пожелание испить грейпфрутового сока. Сулейман Расимович велел Стрельцову распорядиться.
– Больше ничего не желаете, Марина Сергеевна? – спросил Рашидов.
Я тут же поняла, что проголодалась. Как-то сразу, мгновенно сообразила. Или папа Сулейман обладает гипнотическим даром? Хотел, чтобы я захотела есть, и я захотела.
– Салатику какого-нибудь, – сказала я. – И котлетку.
Волконский прыснул в руку, но тут же осекся под взглядом папы Сулеймана.
– Дам вам совет, Марина Сергеевна, – обратился ко мне Рашидов. – Даже в самом лучшем ресторане не заказывайте котлет, всегда берите кусок мяса. В котлету мало ли что могут положить… Может, все-таки отбивную?
Я не знала, смеется ли он надо мной или говорит серьезно, но согласилась на отбивную. Стрельцов удалился. Не прошло и двух минут, как нас окружил отряд официантов. Накрыли стол, принесли напитки и закуски.
Беседу мы продолжили за трапезой. Как я и предполагала, Сулейман Расимович поинтересовался, что это нас с художником и моим бывшим на ночь глядя понесло в деревню, где у нас нет ни недвижимости, ни знакомых.
– Знакомые есть, – поправила я. – Вернее, были.
– Вы знакомы с Лукьяненко? – спросил папа Сулейман.
– С кем? – переспросила я.
– Вот то-то же, – усмехнулся Расимович и объяснил, что это фамилия художника, к которому мы, наверное, направлялись. Про художников мне было рекомендовано забыть. Я только раскрыла рот, чтобы поинтересоваться судьбой Ивана Петровича, как мне протянули сотовый телефон и велели позвонить домой. Подошла Ольга Николаевна и сообщила, что дядя Ваня пришел полчаса назад в хлам пьяный. Сейчас отсыпается. Где все это время шлялся и что делал, пока выяснить у него не удалось, если он вообще вспомнит: после пробуждения у дяди Вани память отшибало напрочь.
Папа Сулейман повторил свой вопрос: зачем все-таки меня носило на ночь глядя в деревню, да еще с заряженными автоматом и пистолетом? Я там что, в боевых действиях участвовать собиралась? Зачем оружие с собой брали?
– На всякий случай, – ответила я.
Троица за столом расхохоталась.
– И это говорит учительница, призванная воспитывать в детях… – заговорил Стрельцов, но я его перебила:
– Жизнь вынуждает учителей взяться за оружие. По разным причинам. Скоро еще врачи и инженеры подключатся. Может, хоть тогда в стране порядок будет.
Папа Сулейман расхохотался. Потом заметил:
– Если бы все наши учителя, врачи и инженеры были такие, как вы, Марина Сергеевна, – да, согласен. Но вы, лапушка, исключение. Кстати, а вы раньше в людей когда-нибудь стреляли?
Сулейман Расимович мгновенно стал серьезным; он смотрел на меня, чуть прищурившись. Я же подумала: меня что, еще как-то использовать собираются, не только в качестве переводчицы? Валерий Павлович тоже ведь предлагал переквалифицироваться…
– Нет, – ответила я. – И не буду. – Рашидов вопросительно приподнял бровь, а я добавила: – Только если жизнь свою защищать придется. Или сына. Потому что, когда выбор стоит – или враг, или я, выстрелишь не задумываясь. Я, по крайней мере, пальну.
– Не сомневаюсь, – сказал папа Сулейман.
Больше он о нашей поездке в деревню не спрашивал. Может, поверил на слово, что наши вначале ездили проведать художника Андрея, а второй отряд (Василий, бывший, и я) – вызволять Ивана Петровича.
Перекусив, мы со Стрельцовым и Аликом отправились в гостиницу за Жан-Жаком. Все, с кем приходилось общаться, именовали меня теперь только по имени-отчеству. Пока мы ждали Жан-Жака, а Стрельцов уходил куда-то, Алик шепнул мне, что папа меня принял – и теперь мне бояться нечего, если только не сморожу какую-нибудь глупость. Но Алик все равно рекомендовал не высовываться. Вскоре вернулся Олег Вениаминович, и мы поехали обратно.
На третьем этаже здания, в котором располагался ночной клуб, имелся специальный зал для просмотра молодых дарований. В приемной комиссии сидели Сулейман Расимович, Волконский и Стрельцов – с российской стороны и Жан-Жак Боку – с французской. Имелся также распорядитель, который объявлял, чья очередь выступать. В зале также находились человек десять крепких молодцев, на которых, как я заметила в процессе представления, ничто не производило ни малейшего впечатления. По крайней мере, на физиономиях не отражалось никаких эмоций. Возможно, уже привыкли к подобным шоу?
Для меня же все было в новинку. В конкурсе участвовали примерно тридцать претенденток в возрасте от четырнадцати (хотя могли быть и моложе – теперь девчонки рано взрослеют) до двадцати семи (но опять же могу ошибаться – у некоторых был нездоровый цвет лица, так что могли выглядеть старше своих лет). Я с ужасом узнала двух своих бывших и трех нынешних учениц, но виду не подала, как и они. Кто-то демонстрировал стриптиз, кто-то пел, имитируя популярных звезд эстрады, кто-то танцевал, по всей вероятности пытаясь изобразить что-то эротическое и возбуждающее. В общем, просмотрев всех, я поняла, почему многочисленные охранники никак не реагируют на обнаженные женские тела: представление, в общем-то, было довольно низкого пошиба. Я, честно говоря, ожидала от Стрельцова и компании более высокого уровня. Или я ничего не понимаю в таких шоу?
Жан-Жак что-то записывал на протяжении всего просмотра, а после его окончания велел всем участницам снова выйти на сцену. Приказ был громогласно повторен распорядителем после моего перевода. Девушки мгновенно повиновались. Теперь парадом командовал Жан-Жак. Он выстроил девчонок по масти – блондинки, брюнетки, рыжие.
По его команде они нагибались, прогибались, поворачивались, раздевались, одевались, прыгали, ходили на четвереньках. Мужчины, находившиеся в зале, не выражали никаких эмоций. Мне было жаль девчонок (хотя я прекрасно понимала, что их сюда никто силой не загонял); с другой стороны, хотелось плеваться и хорошенько врезать по морде этому толстому негру. Или это только у меня переизбыток нравственности? Возможно, следует давно понять, что женское тело – тоже товар. Есть спрос – должно быть предложение, а покупатель выбирает тот товар, который ему больше подходит.
По-моему, танцевальные и певческие способности девушек, которые те недавно с таким усердием демонстрировали, француза нисколько не интересовали. Я не знаю, на что рассчитывали девушки, но лично я после устроенного Жан-Жаком просмотра не сомневалась, что он выбирал их для работы в массажных салонах, а уж никак не на сцене. Ну, может, на сценах каких-то самых дешевых кафешек или стриптиз-баров.
Стрельцов с конферансье остались давать девушкам указания, когда и куда им явиться в следующий раз, а папа Сулейман, Волконский, Жан-Жак и я в сопровождении группы охранников покинули зал и перебрались в кабинет, где уже был накрыт стол. Перед уходом Жан-Жак попросил крашеную блондинку с самым большим бюстом задержаться. Стрельцов тут же пообещал, что она присоединится к иностранному гостю попозже, после того как мы поговорим о делах.
Когда мы расселись вокруг стола, француз первым делом спросил: нет ли у господ более качественного товара? Жан-Жака интересуют девушки различного класса. Для первой, пробной партии сойдут и такие, но в дальнейшем, если у них получится взаимовыгодное сотрудничество, он предпочел бы покупать (или арендовать) девиц классом повыше. У Сулеймана Расимовича имелось все.
Как я поняла, клиенту для начала предлагали новеньких, неотесанных. Надо же попытаться продать самое дешевое? Вдруг и такие сойдут? На кофе клиента пригласили в один из залов, где как раз начиналось вечернее субботнее шоу.
Мы оказались в кабинке, отделенной от зала двойным стеклом. Подобные отсеки протянулись по обеим сторонам, чтобы никто из присутствующих не знал, кто находится в соседнем. Благодаря специальному покрытию мы видели, что происходит в зале и на сцене, но сами оставались невидимыми. В каждую кабинку имелся отдельный вход из коридора, опоясывающего зал. В центре зала стояли столики, за которыми также сидели люди. Насколько я поняла, эти места были дешевле или занимающие их люди не пользовались особым влиянием.
Вот на этом шоу девочки в самом деле были классные. Каждая могла претендовать на призовое место в любом конкурсе красоты. Пластика у них была отличная. К тому же им явно хорошо объяснили, что раздеться – это не главное. Я получила удовольствие, наблюдая за ними. Мальчики тоже были хороши, но их появлялось гораздо меньше, чем девочек. Жан-Жак пускал слюни. Разница в классе тех, кого мы смотрели на третьем этаже, и тех, за кем наблюдали теперь, была как разница между примой из Большого театра и участницей конкурса самодеятельности поселкового масштаба.
После окончания представления месье спросил, сколько стоят те, кого он только что видел. Ему ответили, что эти – не продаются. Француз тут же решил выяснить, кого еще мы можем продемонстрировать, – хотя бы для того, чтобы он знал, на кого рассчитывать в дальнейшем и что говорить компаньонам.
– Сейчас вы видели лучшее, – пояснил папа Сулейман. – Как вы понимаете, лучшее мы оставляем для себя. За рубеж же поставляем в основном «сырых». По отдельной договоренности – обученных. Для стриптиз-шоу, пип-шоу. Чего хотите.
На следующий день был запланирован просмотр других категорий имеющегося товара. В гостиницу Жан-Жак поехал с пышногрудой блондинкой. По моей просьбе Алик проводил меня до двери (лифт до сих пор не работал). В нашем дворе, к моему большому удивлению, опять стоял джип с дамой в шляпке. Что она тут делает? И где я ее видела?! Но я слишком устала, чтобы напрягать память, да и выпитое за вечер спиртное не способствовало нормальной работе головного мозга.
Я рухнула на постель, едва до нее добравшись. Алик что-то обсуждал на кухне со старушками Ваучскими. Они пытались мне доложиться с утра, но я очень торопилась и предложила отложить все обсуждения до окончания работы с французским гостем: он должен был улететь на следующий день. В мое отсутствие снова звонил бывший. Теперь за него кто-то требовал сорок тысяч долларов или его мне доставят по частям. Подходившая к телефону Анна Николаевна взяла на себя смелость заявить, что я скорее всего предпочту получить бывшего по частям, потому что сорока тысяч долларов у меня никогда не было, нет и, к великому сожалению соседки, по всей вероятности, не будет. А если и появятся, то соседи, как старшие товарищи, не позволят мне их тратить на выкуп бывших мужей, которые алименты не всегда в срок платят. На том конце провода повесили трубку.
Весь второй день прошел в просмотрах и обсуждениях. Не буду вдаваться в детали, в общем-то, просмотры проходили однообразно; если вначале мне хотелось плеваться, то к концу второго дня я смотрела на все уже так же равнодушно, как и группа охранников. Я теперь прекрасно понимала, почему они взирают на претенденток в звезды такими пустыми глазами.
Потом мы посетили «классы», расположенные в том же здании, что и «Жар-птица». Там имелись и балетные станки, и многочисленные тренажеры. В общем, к делу тут подходили серьезно. Среди педагогов были балетмейстеры, тренеры по художественной гимнастике, инструкторы по аэробике. Оказалось, что для агентств типа «Услады» здесь тоже проводят специальную подготовку. В общем, бизнес есть бизнес. Требования рынка решают все.
Когда мы проводили француза на третий день, Алик снова привез меня в «Жар-птицу» и привел в уже хорошо знакомый мне кабинет. Папа Сулейман протянул конверт, который я, не заглядывая внутрь, убрала в сумочку.
– Да вы взгляните, сколько там, Марина Сергеевна, – сказал он. – А то, может, обидел.
Я взглянула. Год работы в школе. Эх, если бы только работа в «Жар-птице» была постоянно…
– Спасибо, – поблагодарила я.
Сулейман усмехнулся и пояснил, что это не только оплата моих трудов в последние три дня, но также и оплата, так сказать, простоя – до тех пор пока я не полечу во Францию с группой девушек. Папа обещал в дальнейшем платить еще больше. Он окинул меня взглядом – словно раздел.
«Мне и столько хватит за переговоры, – подумала я. – А на большее не надейтесь, Сулейман Расимович». Хотя… Раньше мне никогда не нравились восточные мужчины, но что-то в Рашидове меня привлекало, только пока я не могла определить, что именно. Или уже могла? Рашидов источал силу, это был матерый мужик, самец, который уж если скрутит – ты и пискнуть не посмеешь. Во мне проснулись первобытные инстинкты? Или просто захотелось сильного мужика, потому что надоело самой все время быть сильной?
Я тут же мысленно отругала себя за то, что думаю о Рашидове чуть ли не сразу же после гибели Васи. С Васей у нас ничего не было, но могло бы быть… Или я сейчас особенно остро ощущаю свое одиночество? Может, хочу иметь рядом крепкое плечо, на которое можно опереться?
Проводить меня до квартиры на этот раз вызвался Стрельцов, правда, как только мы покинули стены ночного клуба, он предложил зайти к нему испить кофе, потому что «у него будет удобнее». Я уточнила, что именно: вариантов сама лично могла предложить несколько.
Оказалось, что просто поговорить. Ну что ж, поговорим.
Выходя из «Жар-птицы» черным ходом, я специально посмотрела направо, но на этот раз джипа со странной дамой во дворе не было. Или еще слишком рано? Кого она тут караулит?
Сына Саши в квартире Олега Вениаминовича не оказалось, вообще не было никого. Насколько я знала, с женой Стрельцов давно развелся и воспитывал мальчика один, причем спуску не давал, заставлял по-серьезному учиться. Саша Стрельцов был одним из лучших учеников в нашей школе, имел склонность к техническим наукам. Хуже всего ему давался мой французский, но мы по просьбе отца занимались с ним дома дополнительно. Саша мне нравился: мальчик был очень неглуп, вежлив и приятен в общении. Что касается его отца… Да, наверное, обладает нужными деловыми качествами, имеет светские манеры, дает мне работу, но что-то в нем меня отталкивало. Что именно – трудно сказать. Может, отсутствие человечности? Я точно знала: Саше очень не хватает ласки – во-первых, женской (насколько я поняла, у его отца не было постоянной женщины, а если и имелась, в дом он ее не приводил), а во-вторых – отцовской. Вообще-то Стрельцов смотрел на отпрыска в первую очередь как на наследника. А может, вообще только как на наследника.
Нет, Олег Вениаминович не был мне неприятен, но видеть его хотелось лишь в ограниченных количествах. Симпатичный мужчина, но во мне как в женщине реакции не вызывал.
После недолгой светской беседы Стрельцов перешел к делу: он рекомендовал мне (и другим жильцам нашей квартиры) отказаться от общения с Валерием Павловичем. Уже откуда-то прознал, что тот к нам зачастил?
– Могильщик вас чем-то держит? – спросил Стрельцов.
Я покачала головой.
– Тогда в чем же дело? Посылайте его подальше. И чем раньше, тем лучше.
Я пожала плечами и задумалась. То есть это Стрельцов и компания забрали товар Валерия Павловича из мансарды? Именно они хотят выселить отсюда Могильщика? Алик, конечно, вытянул из моих соседей все, что мог. Жаль, что я не присутствовала во время их бесед. Конечно, молодец донес обо всем Стрельцову, своему шефу, и тот недоволен: столько приложил усилий, чтобы Валерий Павлович убрался, а мы его принимаем как дорогого гостя.
Олег Вениаминович пустился в объяснения. Конечно, всего он не сказал, но поставил меня в известность: район, в котором я живу, фактически принадлежит папе Сулейману. Валерий Павлович – давний конкурент Сулеймана Расимовича, можно сказать, с молодости. Стрельцов не хочет, чтобы любимая учительница его сына и симпатичная ему самому женщина без вины пострадала по незнанию, став, так сказать, случайной жертвой междоусобной войны.
Как я думаю, что Валерию Павловичу от нас надо? Да он же тут специально обосновался и держится, как клещ, чтобы действовать на нервы папе Сулейману. Мол, вот я тут тихонько, со своими гробиками, но я здесь, рядышком, на твоей территории!
У меня возник резонный вопрос: так почему Сулейман Расимович его не шуганет со своей-то территории? Стрельцов пояснил, что папа Сулейман сам этого сделать не может, поскольку у него перед Могильщиком есть один должок. Олег Вениаминович не уточнял какой. А мы из своей квартиры его попросить так вполне можем. Не ходите больше к нам, пожалуйста, вот и весь сказ. И аргументированных объяснений можно кучу найти – если вообще следует их искать.
М-да, ситуация.
Мне не хотелось оказаться в центре этого конфликта, именно поэтому следовало подумать, как по-хорошему расстаться с Валерием Павловичем. Я бы, конечно, предпочла никогда в жизни не видеть ни Рашидова, ни Боровичка, ни Стрельцова, но, наверное, не получится. Из их компании я предпочитала папу Сулеймана, казавшегося мне наиболее могущественным (и живу ведь в его районе!); я действовала в соответствии с животными инстинктами – хотела приткнуться к сильнейшему в стае.
Но Валерий Павлович тоже был непрост. И может обидеться, если ему напрямик заявить, чтобы больше у нас не появлялся. А к каким последствиям приведет обида Боровичка, спрогнозировать было сложно. Один выстрел в деревне чего стоит (там из гранатомета стреляли или из чего?). В общем, я хотела и на елку влезть, и не уколоться, но, с другой стороны, если все хорошо продумать… Да и Анна Николаевна высказывалась в том смысле, что мы должны оставаться сами по себе, а эти волки пусть друг другу горло перегрызают… Может, пустить это дело на самотек?
Наверное, работа моей мысли каким-то образом отражалась у меня на лице. Олег Вениаминович прервал этот напряженный процесс и твердо заявил:
– Сегодня же позвоните Могильщику и скажите, чтобы больше в вашу квартиру носа не казал.
Его колючий взгляд, казалось, прожег меня насквозь. Я хорошо поняла, что это не просьба, не условие и даже не требование. Это был приказ, которому нельзя не повиноваться. Я робко кивнула.
Значит, решили действовать моими руками. Папа Сулейман – руками Стрельцова, а тот моими. Или сразу моими, а Стрельцов на правах старого знакомого вызвался объяснить мне ситуацию – вроде как по-соседски, желая мне добра. Почему бы не заставить меня работать на себя? И денег мне столько сегодня заплатили явно не только за переводческую работу…
Положение, в котором я оказалась, мне очень не нравилось, но я решила, что нашей дружной квартирой мы что-нибудь придумаем. Чтобы опять же и на елку влезть, и не уколоться. Пусть папа Сулейман со Стрельцовым (с одной стороны) и Валерий Павлович (с другой) рвут друг друга на части. Нам клады искать нужно.
Аудиенция в покоях господина Стрельцова была закончена, и я проследовала домой.
Глава 13
6 июля, понедельник, вечер
Иван Петрович, как обычно, ничего не помнил. Черная дыра образовалась после того, как он с какими-то молодыми ребятами чего-то выпил. Художника там точно не было. И все. Проснулся дядя Ваня в своей родной кровати. Как тут оказался – тайна сия велика есть. Но до родной кровати его обычно доводили ноги. Сами собой. Они путь знали.
На теле следов побоев не наблюдалось, только несколько синяков, но они у Ивана Петровича были обычным делом, поскольку, добираясь до родного дома, он, как правило, несколько раз ложился отдыхать на сырую землю, передвигался на четырех конечностях или держась верхними за стеночку, то и дело по ней сползая.
– Все хорошо, что хорошо кончается, – изрек дядя Ваня.
Я не могла согласиться насчет хорошего конца, но все жильцы нашей квартиры были живы и в общем и целом здоровы. Так что мы могли продолжить наше основное занятие – поиски кладов, – от которых нас отвлекли непредвиденные обстоятельства.
Но для начала следовало решить вопрос с Валерием Павловичем. Главное, не хотелось накликать его гнев на наши буйные головы. А то, глядишь, отдаст приказ пальнуть по нашей квартире, как по деревенскому дому. Мало ли что ему в голову взбредет, если мы вдруг позвоним и скажем, чтобы больше у нас не показывался, как велел Стрельцов. Хорошо еще, что Олег Вениаминович про гробы не знает и про предложение с ними работать, хотя мы и отказались.
С другой стороны, чего это вдруг Валерий Павлович хотел видеть нас в роли частных детективов? Он что, расклад сил в районе не знает? Или все эти бандиты просто решили найти козлов отпущения и выбор пал на нашу квартиру?
Анна Николаевна повторила, что мы в первую очередь должны блюсти свои интересы, но и ругаться ни с кем не стоит – ни с Сулейманом Расимовичем, ни с Валерием Павловичем. Надо искать какой-то выход. Если мы, как обычно, совместными усилиями подумаем, то решение найдем. У нас такое уже неоднократно получалось, правда, между двух бандитских огней мы еще не оказывались, но ведь все когда-то бывает впервые.
Выход нашел Сережка, вспомнив моих подруг Светку с Наташкой, которые от дополнительных заработков никогда не отказывались. Я могла теперь работать только в «Жар-птице» и сказать папе Сулейману и Стрельцову, что с Валерием Павловичем связь не поддерживаю. Я точно знала, что подруги сейчас стонут без работы, – так, может, займутся товаром Могильщика? Мансард в их домах нет, но подвалы имеются. Выделит Валерий Павлович средства на уборку и минимальный ремонт – и заработает мастерская. Таким образом, Валерий Павлович останется в районе – пусть и не напротив «Жар-птицы», но поблизости. А наведываться к нам надобность отпадает. То есть и волки сыты, и овцы целы. Если все, конечно, согласятся.
Не откладывая дело в долгий ящик, я тут же созвонилась с подругами и вкратце описала им суть нашего предложения. Подруги согласились и незамедлительно примчались ко мне, тем более мы не виделись с тех пор, как от них съехали. Они подробно расспросили, что от них требуется, и дружно кивнули. Теперь следовало договариваться с Валерием Павловичем.
Мы ему тоже позвонили и пригласили в нашу квартиру, объяснив, что возникла пикантная ситуация, которая требует обсуждения не по телефону.
Боровичку мы представили ситуацию таким образом, что нам поставлен ультиматум хозяевами ночного клуба, один из которых проживает в нашем доме: никаких дел с Могильщиком – или мы сами окажемся в том виде, в котором обычно в могилу опускают. Нам, конечно, этого не хочется, как не хочется и портить отношений с милейшим человеком Валерием Павловичем.
Мы выступили с деловым предложением.
Наверное, наши речи звучали по-идиотски. Правда, Валерий Павлович слушал внимательно все, что мы говорили. Уточнил, кому именно был предъявлен ультиматум. Я признала, что мне. Кем? Стрельцовым в частной беседе у него дома за чашкой чая, вернее, кофе. Папа Сулейман что-то упоминал, намекал?.. Нет. Затем Боровичок выяснил, где живут Наташка со Светкой, что-то прикинул и заявил, что подумает над нашим предложением. А там видно будет.
Не знаю уж, почему ему так хотелось остаться на нашей территории. В самом деле – чтобы специально позлить папу Сулеймана, как утверждал Стрельцов? Чтобы потом все-таки вернуться на изначальные позиции?
Стрельцова и компанию я понять могла. Скупают прилегающие к их базовому зданию площади. Но Валерий Павлович-то что, другого места найти не может? Если это территория папы Сулеймана, какого черта Боровичок тут сидит и не уходит? Чего лезть на рожон? Зачем злить Рашидова? Но я прекрасно понимала, что Валерий Павлович мне все равно не скажет правду. Как и папа Сулейман. Их сам черт не разберет. И вообще, не нашего это ума дело.
Как только мы утрясли все вопросы – вроде бы к взаимному удовлетворению сторон, – Валерий Павлович отбыл вместе с моими подругами для осмотра места. Про бывшего я у Могильщика так и не спросила, а он сам ничего не сказал. Про совершивших на меня покушение молодцев тоже не упоминал, правда, как я подозреваю, они действовали по собственной инициативе.
Только мы нашим обычным составом собрались обсудить дальнейшие пути кладоискательства, как нам опять помешали. В дверь позвонили. Кого еще несет? Принесло некоего старшего лейтенанта Терентьева.
– А где капитан Безруких? – спросила я, разглядывая предъявленную ксиву.
Старший лейтенант с капитаном знаком не был. Он представлял другую структуру и вел совсем другое дело.
Мы пригласили господина Терентьева на нашу коммунальную кухню и предложили изложить суть дела, но он для начала попросил нас пояснить, откуда мы знаем капитана. Мы пояснили, да и продемонстрировали еще не ликвидированные последствия затопления после пожара наверху, а также сообщили старшему лейтенанту, что если ему нужно также и к соседям, где был найден скелет, то это с парадного подъезда. От нас в ту квартиру не попасть. А если в мансарду, то это выше по лестнице, но на ней сейчас амбарный замок висит (или еще какой) – ее уже перекупили и ремонтируют. Надо приходить днем. Да и останки в любом случае уже давно вывезли. Если старший лейтенант, конечно, место происшествия пришел осмотреть. У нас в квартире можно посмотреть только последствия деятельности пожарных. И все. Трупы к нам не падали, и скелеты тоже не у нас находили.
По мере нашего рассказа старшему лейтенанту, как мы видели, становилось все хуже и хуже. Вскоре мы выяснили, что вся информация про обнаруженных вокруг нас мертвецов – для него новость.
– Так тогда зачем вы к нам? – с удивлением воззрились мы на Терентьева.
Оказалось, что старший лейтенант пришел вообще-то по мою душу. К ним поступило заявление от некой гражданки Белоусовой, сожительствующей с Евгением Юрьевичем Рубцовым.
– Это с папой, что ли? – удивился Сережка.
Я про упомянутую гражданку слышала впервые, но могла ей только искренне посочувствовать, о чем незамедлительно сообщила старшему лейтенанту. Сестры Ваучские меня поддержали. Иван же Петрович поинтересовался, что же такое потребовалось гражданке Белоусовой, что могло привести старшего лейтенанта Терентьева к бывшей жене гражданина Рубцова, с которым она (то есть я) уже восемь лет как в разводе.
Гражданка Белоусова сообщила, что ее сожителя, гражданина Рубцова, взяли в заложники и за него требуют выкуп. Она пыталась обратиться ко мне, чтобы поделить траты, правда, со мной ей даже не дали поговорить, когда она изложила, что желает выкупать милого «напополам» со мной. Более того, гражданка со старческим голосом (то ли моя мать, то ли еще кто-то) в довольно грубой форме посоветовала ей обратиться к психиатру. Но вместо психиатра Белоусова пошла в милицию, чтобы та помогла ей вызволить милого из лап захватчиков.
«У Жени все бабы с приветом», – подумала я, не представляя, имеем ли мы на этот раз дело с очередной бизнесменшей или все-таки с простой смертной. С другой стороны, если за бывшего требовали вначале тридцать, а потом сорок тысяч «зелеными» и она хотела разделить со мной траты…
Старший лейтенант Терентьев обратился к нам ко всем с вопросом: имел ли место разговор с гражданкой Белоусовой и что нам известно о местонахождении Евгения Юрьевича Рубцова?
Анна Николаевна взяла инициативу в свои руки и сообщила представителю правоохранительных органов, что с гражданкой Белоусовой разговаривала она, когда меня не было дома. Гражданка Белоусова требовала, чтобы я дала ей двадцать пять тысяч долларов для выкупа милого. Анна Николаевна прекрасно знает, каково материальное положение молодой соседки (то есть мое), а также о том, что представляет собой мой бывший муж. Она даже не посчитала нужным ставить меня или кого-либо в квартире в известность о звонке этой сумасшедшей. У Мариночки (то есть у меня) не то что двадцати пяти, а и пяти тысяч долларов нет. Да и с какой стати отдавать их какой-то дамочке, которую никто из нас в глаза ни разу не видел? Если у гражданки Белоусовой есть двадцать пять тысяч долларов, то захватчики (если мой бывший в самом деле в заложниках), наверное, хотели обчистить ее, а не меня, когда брали бывшего. Или, может, дамочка на пару с моим бывшим маскарад устроили? В общем, Анна Николаевна велела ей больше нам не звонить, а мне не даст выложить и рубля на выкуп бывшего, если его новая пассия имеет такие деньги. А как бы поступил на месте старушки Ваучской господин старший лейтенант?
Господин старший лейтенант, уже осмотревший нашу квартиру, согласился, что я не смогу войти в долю с таким крупным паем, но все-таки решил довести дело до конца и спросил, не знаю ли я – или мы все, – кто мог взять в заложники моего бывшего. И с какой целью. И вообще, где он может быть.
– Да кому он нужен-то? – сказала я.
– Может, от этой дамочки скрывается? – вставила Анна Николаевна.
– Это что, папу в пятьдесят тысяч долларов оценили? – спросил Сережка. – Мам, а на меня алименты сколько? Двадцать пять процентов? Нам чего-то положено, если его кто-то купит? Вот если получим двенадцать с половиной тысяч баксов… Мам, заживем! Давай прикинем, чего купим.
– Товарищ начальник, – подал голос Иван Петрович, – я этого Марининого мужа видел несколько раз, приезжал он сюда. Так я вам как мужик скажу: не стоит выкупать. Сколько, Сережка, он тебе компьютер вез? У единственного сына – день рождения, а отец только через два месяца с подарком приезжает. И на такого деньги тратить?
– Господин Терентьев, – обратилась к старшему лейтенанту Ольга Николаевна, – вы нам все-таки скажите: а Мариночке на Сережу что-нибудь с оценочной стоимости его отца положено или как?
Я была единственной, кто ответил старшему лейтенанту, сказав, что про местонахождение бывшего жильцы нашей квартиры не осведомлены, что соответствовало действительности.
Анна Николаевна снова рта раскрыть не успела: в дверь опять позвонили. Старший лейтенант под нашим натиском вообще сидел молча и вопросов пока больше не задавал.
Дверь пошел открывать Иван Петрович. В прихожей послышался шум борьбы и женские вопли, а потом в кухню влетела разъяренная фурия, очень уважающая перекись водорода. Осветленные патлы торчали во все стороны, косметика совершенно отсутствовала, лимонно-желтая блузка с трудом сходилась на пышной груди и была заправлена в салатного цвета юбку. Мы с сестрами Ваучскими и Сережкой в изумлении уставились на незваную гостью. В дверях появился Иван Петрович и громко заявил, что нанесение телесных повреждений карается по закону. И тут же продемонстрировал синяк на руке, правда, добытый им в другое время, но поставить на место фурию следовало. Сережка вякнул что-то про неприкосновенность жилища. Анна Николаевна обратилась к представителю правоохранительных органов с просьбой вывести непрошеную гостью из нашего дома. Не звонить же нам в милицию, если милиция находится у нас в доме? Кот громко мяукнул.
Фурия обрушила весь свой гнев на бедного старшего лейтенанта. Откровенно говоря, я предполагала, что это и есть гражданка Белоусова, и с огромным интересом ее разглядывала. Она очень походила на Жениных предыдущих, быстро бравших его в оборот.
– И вы хотите, чтобы я вошла с вами в долю?! – спросила я у нее. – Да забирайте вы его со всеми потрохами, я не то что цента, копейки за бывшего не выложу.
– Правильно, – кивнула Ольга Николаевна.
– А откуда у вас двадцать пять тысяч долларов? – поинтересовался Иван Петрович. – В налоговой инспекции про них знают?
Но ворвавшаяся гражданка не обращала на нас никакого внимания. Ее интересовал исключительно старший лейтенант Терентьев. Мы все замолчали и стали внимательно слушать гражданку. Из ее речи явствовало, что старший лейтенант был опять замечен днем у «той твари», жена (мы, оказывается, лицезрели жену) его весь день выслеживает, а Фигаро здесь, Фигаро там. Вот, наконец, ей удалось до него добраться, и теперь он, как миленький, отправится домой.
Терентьев сидел весь пунцовый и пытался объяснить благоверной, что он при исполнении. Иван Петрович проявил мужскую солидарность и подтвердил, что старший лейтенант в самом деле пришел к нам по делу, поскольку моего бывшего мужа взяли в заложники.
– И что? – спросила дама, оглядывая меня.
– Если хотите, можете выкупать и забирать себе, – предложила я ей.
– А сколько за вашего требуют? – полюбопытствовала Терентьева, временно оставив в покое своего.
Мы сообщили, что похитители оценили Женю в пятьдесят тысяч «зеленых». Дама еще больше заинтересовалась, заметив, что она бы за своего и рубля не дала. Но почему-то целый день за ним бегает, мысленно усмехнулась я.
Терентьева тянула мужа домой. Он оставил нам свою визитку, попросив сообщить, если мы что-нибудь узнаем о местонахождении Евгения Юрьевича. Мы все кивнули, хотя не собирались участвовать в поисках Жени, тем более выплачивать за него требуемые суммы. Но, может, позвонить все-таки Валерию Павловичу?
Мы не успели выпустить супругов Терентьевых, бочком продвигавшихся по заставленному коридору, потому что в дверь опять позвонили. Не квартира, а приемная министра.
На пороге стояли две девочки: одна – из элитного десятого класса, где я преподаю, вторую я не знала.
– Добрый вечер, Марина Сергеевна, – пискнули они. – Мы к вам. Можно?
До прихожей наконец добралась госпожа Терентьева, тащившая за собой мужа. Она уставилась на девчонок.
– Ира? Что ты здесь делаешь?!
Мне было трудно поверить, что тихоня Ира Терентьева – дочь этой разъяренной фурии. Правда, познакомившись с отцом, я поняла, в кого она пошла. Мать теперь вопила на дочь за то, что та не прополоскала как следует белье, вытерлась не тем полотенцем, не туда положила вилку и все в том же духе. Старший лейтенант пытался вступиться за дочь, но, конечно, не тянул против супруги. И тут во мне проснулся педагог.
Я взяла ситуацию в свои руки, приказав Терентьевой-старшей замолчать и покинуть пределы моей квартиры, старшему лейтенанту – зайти в дневное время, если у него еще остались к нам вопросы, а Ире с подружкой – проходить.
Терентьева-старшая не привыкла получать отпор, но, натолкнувшись на мой ледяной взгляд, как-то сразу сникла.
– Ирочка, ты за нами пришла? – спросил тем временем отец.
– Нет, я к Марине Сергеевне. У нас с Алисой вопрос по французскому. Марина Сергеевна – наша учительница.
Почему-то слово «учительница» вызвало новый всплеск эмоций у госпожи Терентьевой. Она попыталась схватить меня за волосы, но я увернулась, а Терентьева, потеряв равновесие, рухнула на пакет со старой дяди-Ваниной обувью. Я тем временем предложила девочкам пройти на кухню и подождать нас там. Они кивнули и юркнули в указанном направлении. Ольга Николаевна и Анна Николаевна последовали за ними. Сережка, Иван Петрович, старший лейтенант и я остались в прихожей. Терентьева-старшая пыталась подняться, но это оказалось не так-то просто. На помощь же ей никто не приходил. Кот решил попрыгать через препятствие.
Входную дверь я еще закрыть не успела и увидела, как по лестнице поднимается какая-то стильная высокая дама в брючном костюме. Поскольку идти она могла лишь к нам, у меня возникли подозрения, что она тоже присоединится к честной компании. И оказалась права. Дама обвела собравшихся отсутствующим взглядом. Боже! Это же она сидела в джипе, только сейчас была без шляпки. Тем временем вновь прибывшая спросила ровным, без всяких эмоций голосом, где Марина.
– Здесь я, – приподнялась Терентьева-старшая. – А чего надо-то?
Я молчала, не в силах вымолвить ни слова. Вот теперь я ее вспомнила. Мне доводилось встречаться с ней два раза (если не считать тех случаев, когда она сидела в джипе): в первый – у Жени, во второй – у Стрельцова. Дочь бизнесмена, единственная наследница какой-то империи, прихватившая бывшего, когда он устанавливал системы видеонаблюдения у ее отца. Я тогда приезжала к Жене за алиментами, а эта дамочка бросила мне свысока несколько фраз с единственной целью – унизить. Видимо, унижение слабых и хуже устроенных в жизни, чем она, доставляло дамочке большое удовольствие. Кайф ловила, садистка чертова. Женя мне потом ее в красках расписывал… Говорил, что хуже, чем все его предыдущие, вместе взятые. Но она его давно бросила. Что ее сейчас-то сюда принесло?
Или это она из-за Стрельцова?! У него дома она меня не узнала, не ассоциировала с Жениной бывшей женой. Да и кто я ей? У Стрельцова она со мной даже не поздоровалась, не удостоила ответом мое приветствие. Посмотрела свысока: какая-то репетиторша, недостойная даже кивка царственной головы. Саша, сын Стрельцова, потом за ее спиной рожицу скорчил, признался, что эту тетю Раю терпеть не может, и сказал, что у них с папой какие-то дела. Подросток, по-моему, был уверен, что не постельные. А если все-таки постельные и она каким-то образом узнала или увидела, как я от Стрельцова выходила после распития кофеев? Теперь пришла указать мне на мое место. И во дворе следила за Олегом Вениаминовичем?
Итак, я не могла вымолвить ни слова, узнав даму. Наши жильцы тоже молчали. Только моя тезка призналась, что она Марина.
Вновь прибывшая дама окинула нас всех ледяным взглядом, который, задержавшись на Марине Терентьевой, стал еще и презрительным. Потом она взглянула на меня. В ее глазах промелькнула такая ненависть, что мне стало страшно… Значит, узнала меня? Но почему она меня так ненавидит? Может, думает, что я пытаюсь увести у нее Стрельцова? Или Женя и ей звонил насчет выкупа, а она пришла… Зачем? Правда, смотрела она на меня не больше секунды, затем посмотрела на старшего лейтенанта и заявила:
– Вы мне больше не нужны. Я зря потратила на вас столько времени.
После чего развернулась на каблуках и пошла вниз. На меня она больше не смотрела. «Сумасшедшая», – промелькнуло у меня.
– Кто эта тварь?! – завопила Терентьева; она наконец поднялась на ноги, схватила лежавшую на полу гардину и, держа ее, как копье, бросилась вслед за дамой.
– Надо вызвать милицию, – с усталым видом проговорил старший лейтенант. – Мне одному не справиться.
– А чего справляться-то? – резонно заметил Иван Петрович. – Пусть бабы сами между собой разбираются. Пойдем-ка выпьем. У меня есть. Тебя как зовут-то?
Старший лейтенант, которого звали Сашей, удалился вместе с Иваном Петровичем в комнату последнего – пить горькую и плакаться на судьбину. Он бросил мне через плечо, что это и есть гражданка Белоусова, готовая выложить за моего бывшего двадцать пять тысяч «зеленых». Значит, Женя позвонил и ей. Или сейчас вспоминает всех своих бизнесменш в надежде, что хоть одна по старой памяти его выкупит? А Белоусова – самая хитрая и решила подключить всех, кого можно: меня, чтобы получить часть суммы; милицию, чтобы, может, вызволить Женю бесплатно. Но, как показала практика, в данном случае ни от меня, ни от милиции в лице старшего лейтенанта Терентьева толку никакого.
Я мысленно позлорадствовала, подумав, что Марина Терентьева выплеснет на Белоусову все свои отрицательные эмоции. Так ей и надо. Марина, как я поняла, уже успела огреть ее гардиной, не выясняя, зачем Белоусовой потребовался Терентьев.
Я заперла дверь на все замки и отправилась на кухню к девочкам. С лестницы доносились отзвуки сражения.
Старушки Ваучские уже поили моих учениц чаем. Ира Терентьева поясняла, что мама всегда такая. Я поинтересовалась, где работает Ирина мама.
Мама была чем-то вроде бригадира в группе «челноков», командовала и закупщиками, и продавцами. А также мужем и дочерью.
– Папа не уходит к тете Наташе только из-за меня, – поясняла девочка. – Он не может меня оставить на маму, тогда мне вообще житья не будет. А у тети Наташи нам вместе с папой жить негде. У нее еще маленький ребенок и родители. Так что папа говорит, что дождется, пока я замуж выйду…
Ситуация с тетей Наташей показалась мне до боли знакомой.
– Это ты про Наталью Леонидовну? – спросила я.
Ира кивнула. Речь шла о моей подруге, которая уже давно крутила с каким-то милиционером. Правда, мы со Светкой его никогда не видели, знали только, что он женат и все никак не решается уйти из семьи. Наташка объясняла это бесхарактерностью, а не наличием любимой дочери.
– А Наташка, то есть Наталья Леонидовна, знает, что ты – папина дочь?
Ира покачала головой и попросила меня ей об этом не рассказывать. Не по годам взрослая девочка сказала мне, что она будет лишней в семье папы и тети Наташи, – если у них получится. А она хочет, чтобы у папы получилось. И у Иры имелся план, как ускорить процесс ухода папы к тете Наташе.
Ирина и ее подруга Алиса узнали, что я была переводчицей на просмотре талантов в «Жар-птице». Девчонки давно собирались туда обратиться, да все никак не решались. Теперь жалеют, что не пошли раньше. Они хотели попросить меня посодействовать им в получении зарубежного контракта. Они хотят уехать работать за границу, чтобы заработать побольше денег и начать самостоятельную жизнь. Семья Алисы находится в бедственном положении, а Ира одновременно хочет и вырваться из дома, и подзаработать.
Я глубоко вздохнула. Я стояла перед дилеммой. Я – учитель и не могу толкать девчонок на то, к чему они стремятся. Я должна попытаться их отговорить. С другой стороны, я им сочувствовала, особенно после знакомства с Ириной мамочкой. Я честно сказала, что, по моему мнению, ожидает их в случае выезда за границу по контракту с «Жар-птицей», и не сообщила девчонкам ничего нового.
– А отец, Ира? – сделала я последнюю попытку. – Если он узнает? Подумай, каким это будет для него ударом.
– Я что-нибудь придумаю, Марина Сергеевна.
– Но он же работает в милиции! Да я бы на его месте…
– Вы не на его месте, Марина Сергеевна, – сказала Ира. – И вы сильная, а он – слабый. Вас даже Рашидов признал. Об этом сейчас все говорят.
Ольга Николаевна тут же поинтересовалась, кто такой Рашидов – ведь я его в своих рассказах именовала папой Сулейманом. Анна Николаевна же заметила, что мне с такой славой лучше в школу не возвращаться. Не надо, наверное, было соглашаться на последнюю работу.
– То есть как не возвращаться?! – воскликнула Ира. – А мы?!
Она что, забыла? Ведь говорила о намерении уехать. Я поинтересовалась, откуда девчонки-то знают о существовании папы Сулеймана. Я лично узнала и его, и о нем совсем недавно.
– Да вы что, Марина Сергеевна?! – искренне удивились Ира с Алисой.
Мне пояснили, что папа Сулейман – хозяин нашего района (это я уже слышала от Стрельцова) и что все фирмы, бары, рестораны, торговые точки и ночные клубы, расположенные в округе, платят ему дань. Если кто-то открывает тут дело – должен вначале сходить на поклон к Сулейману Расимовичу, иначе ничего не получится.
Судя по словам девочек, выходило, что Стрельцов с Волконским – нанятые папой Сулейманом люди. У них, конечно, есть какие-то проценты в деле, но большая часть акций принадлежит Рашидову, и, следовательно, он имеет больше всех с каждого из направлений деятельности «Жар-птицы». Стрельцов с Волконским не определяют кардинальных линий политики. После беседы со Стрельцовым у меня сложилось несколько иное впечатление о «Жар-птице» – или он попытался его создать? Я решила, что Стрельцов – главный партнер. А может, Олег Вениаминович просто рисовался передо мной, показывая себя таким крутым, – просто как мужик перед женщиной?
Ольга Николаевна тем временем поинтересовалась, не знают ли девочки чего про некоего Валерия Павловича, он же Могильщик. Девочки переглянулись, наморщили лобики, а потом покачали головами, но обещали поспрашивать, если нас он интересует.
Мы попросили узнать все, что только удастся. Я же скрепя сердце обещала поговорить со Стрельцовым, а если получится, то и прямо с папой Сулейманом, но собиралась сделать это только в отношении Алисы. Насчет Иры я намеревалась поговорить с Наташкой.
Внезапно мы услышали во дворе вой милицейской сирены и выглянули в окно. Вооруженные дубинками люди в форме вбегали к нам в парадное. Наверное, кто-то из соседей их вызвал, увидев или услышав, что происходит на лестнице.
Мы припали к окну.
К моему удивлению и ужасу, из нашего парадного вывели не только Терентьеву и Белоусову, но и Светку с Наташкой, тоже каким-то образом ввязавшихся в драку.
Мне ничего не оставалось, как позвонить Родиону Степановичу Безруких, чтобы помог вызволить двух учительниц своего сына.
Капитан Безруких усмехнулся в трубку, когда я вкратце изложила просьбу – и свое понимание событий, – и велел мне вместе со старшим лейтенантом Терентьевым проследовать в наше районное отделение милиции.
Старший лейтенант уже обнимался с Иваном Петровичем, от которого мы с дочерью Ирой его с трудом оторвали. Алиса пошла домой, а мы с Ирой повели папу под белы рученьки к его коллегам. Старший лейтенант высказывался в том смысле, что его женушке только пойдет на пользу ночь в «обезьяннике». И дочь и я были с ним полностью согласны. Судьба моей тезки Терентьевой волновала меня очень мало, мне хотелось вызволить Светку с Наташкой.
Когда мы дружною толпою ввалились в отделение, там все гоготали, слушая задержанных. Безруких был уже на месте и добавлял какие-то детали. Нас встретили с распростертыми объятиями. Саше Терентьеву коллеги начали задавать вопросы насчет того, как он такую бабу терпит. Набравшийся смелости старший лейтенант заявил во весь голос, что он разводится и уходит к Наташеньке; он указал на мою подругу, сидевшую в уголочке с оплывшим глазом.
Супруга Терентьева, в присутствии которой было сделано заявление, разразилась колоритнейшими эпитетами в адрес моей подруги и своего мужа. Досталось и мне, и родной милиции, и дочери, которую мамочка уже успела заметить, и госпоже Белоусовой со Светкой в придачу.
Госпожа Белоусова, которая менее часа назад показалась мне исключительно стильной дамой, теперь выглядела неважнецки. Терентьева над ней хорошо поработала. Вещдок – дяди-Ванина гардина лежала тут же. У Белоусовой была разбита бровь, расцарапаны обе щеки, растрепаны и выдраны волосы, ранее гладко зачесанные назад, в «хвост», порвана одежда, теперь висевшая клочьями. Достойного сопротивления моей тезке она оказать не смогла. Приемами не владела, а по массе уступала примерно вдвое. На ее счастье, в парадном появились Светка с Наташкой, решившие забежать ко мне, чтобы просто поболтать после окончания всех дел с Валерием Павловичем. Подруги знали, что я днем отправила француза, следовательно, можно было это дело отметить. Светка с Наташкой шли ко мне с бутылочкой вина, которую пришлось разбить о голову Терентьевой, защищаясь от разъяренной фурии. Терентьеву это не остановило, а вот содержимое бутылки вылилось. От жены старшего лейтенанта теперь во все стороны несло алкоголем, а по ее лимонно-желтой кофточке растеклись разводы.
Можно сказать, что Белоусовой повезло, а то неизвестно, осталась бы она в живых: Терентьева переключилась на Наташку, как только ее увидела. Светка вступилась. Белоусова больше в драке не участвовала, а лежала на лестничной площадке, отходила. Но Светки с Наташкой против Терентьевой было явно недостаточно.
Вопли на лестнице побудили соседей со второго этажа вызвать милицию.
Читать бесплатно другие книги:
