Тузы за границей Мартин Джордж

Это высказывание, казалось, позабавило кахину.

– На этот раз Hyp аль-Алла предпочел мое представление. В его представлении он мог бы оставаться в пустыне до тех пор, пока вы не улетите. – Кахина все еще говорила, но голос Рашида умолк. Она сердито взглянула на переводчика и сказала что-то такое, отчего тот поморщился. Один из мужчин, сопровождавших женщину, сделал резкий жест; Рашид прочистил горло и продолжил:

– Или… быть может, Hyp аль-Алла последовал бы совету Сайида и умертвил вас вместе с теми выродками, которых вы привезли с собой.

Тахион потрясенно откинулся на спинку стула; Лайонс, сенатор от республиканской партии, побагровела и, склонившись к уху Грега, прошептала:

– А я то считала, что это Барнетт больной!

Внутри у Грега нетерпеливо ерзал Кукольник. Несмотря на отсутствие прямой мысленной связи, Хартманн чувствовал клокочущие эмоции. Спутники кахины хмурились, явно недовольные ее прямотой, но не решались перечить той, которая как-никак была одной из составляющих пророческих близнецов. Боевики, стоявшие вдоль стены, подобрались. Представители ООН и Красного Креста принялись вполголоса переговариваться.

Кахина преспокойно сидела посреди всеобщего смятения, сложив руки на столе и устремив глаза на Грега. От ее пристального взгляда ему стало не по себе; он поймал себя на том, что с трудом сдерживается, чтобы не отвести глаза.

Тахион склонился вперед; его длинные тонкие пальцы были сплетены.

– На «выродках» нет вины, – сказал он без предисловий. – Если кого-то и стоит винить, то это меня. Лучше бы ваш народ окружал джокеров сочувствием, а не презрением и жестокостью. Их поразил слепой, ужасный и не делающий разбора между людьми недуг. То же самое случилось и с вами; вам просто больше повезло.

При этих словах ее спутники зашумели и принялись бросать на такисианина недобрые взгляды, но кахина невозмутимо ответила:

– Аллах над всеми нами. Может, вирус и слеп, но Аллах не слеп. Тех, кто достоин, Он вознаграждает. Недостойных же Он карает.

– А как же те тузы, которые приехали с нами? Они поклоняются другому богу, а кое-кто, пожалуй, и совсем никакому, – не сдавался Тахион. – Как же тузы из других стран, где поклоняются Будде, Аматерасу, или Пернатому Змею, или вообще никому?

– Пути Аллаха неисповедимы. Я знаю, что все, сказанное Им в Коране, – истина. Я знаю, что когда Hyp аль-Алла говорит Его голосом, он говорит истину. Что касается всего прочего, безрассудно утверждать, будто можно постичь Аллаха. – Теперь в голосе женщины слышались нотки раздражения, и Грег понял, что Тахион задел ее за живое.

Такисианин покачал головой.

– А я утверждаю, что самое большое безрассудство пытаться постичь людей, которые выдумали этих богов, – парировал он.

Грег слушал их перепалку со все возрастающим возбуждением. Вот бы заполучить эту женщину в марионетки, она может оказаться почти столь же полезной для него, как и сам Hyp аль-Алла. До сих пор он не принимал во внимание влияние провидицы. Он считал, что женщина в этом фундаменталистском исламском течении не обладает никакой реальной властью. Теперь он убедился, что ошибался в своей оценке.

Кахина и Тахион впились друг в друга взглядами. Сенатор поднял руку, заговорил урезонивающим, примирительным тоном:

– Прошу вас, доктор, позвольте мне ответить. Кахина, никто из нас не собирается оскорблять вашу веру. Мы здесь лишь для того, чтобы помочь вашему правительству справиться с трудностями, которые принес с собой вирус дикой карты. Моей стране пришлось дольше других сражаться с вирусом; у нас поражено больше населения, чем у всех остальных. Но мы здесь еще и затем, чтобы учиться, чтобы увидеть другие средства и методы. Мы наилучшим образом справимся с этой задачей, если будем встречаться с теми, кто обладает наибольшим влиянием. На всем Ближнем Востоке мы слышали, что это Hyp аль-Алла. Никто не обладает большей властью, чем он.

Взгляд кахины переметнулся обратно к Хартманну. Негодование еще не покинуло ее зрачки цвета красного дерева.

– Вы были в снах, которые посылает мне Аллах, – сказала она. – Я вас видела. С ваших пальцев свисали ниточки. Вы перебирали пальцами, и люди на концах ниточек шевелились.

«Боже мой! – От потрясения и паники Грег едва не вскочил со стула. Кукольник в его сознании ощерился, как загнанный в угол цепной пес. Кровь загрохотала у него в висках, щеки пылали. – Откуда она узнала?»

Сенатор натужно рассмеялся.

– Политики нередко участвуют в таких снах, – сказал он таким тоном, как будто она пошутила. – Наверное, я пытался заставить избирателей поставить в бюллетене галочку против моего имени. – При этих словах с его стороны стола послышались смешки. Хартманн заговорил уже серьезно: – Если бы я мог управлять действиями людей, то непременно дернул бы за те нитки, которые заставили бы вашего брата встретиться с нами. Не говоря уж о том, что давным-давно стал бы президентом. Возможно, в этом заключается смысл вашего сна?

Она смотрела на него не мигая.

– Пути Аллаха неисповедимы.

«Ты должен завладеть ею. Не важно, что здесь Тахион, что это может быть опасно, потому что она туз. Ты должен завладеть ею из-за того, что она может наговорить. Ты должен завладеть ею, потому что ты можешь никогда в жизни не встретиться с Нуром аль-Аллой. А она сейчас здесь, рядом с тобой».

Нетерпеливая сила внутри Грега рвалась в бой; он загнал ее обратно.

– Что нужно, чтобы убедить Нура аль-Аллу, кахина?

И снова трескучая очередь слов на арабском. В ухе Хартманна раздался голос Рашида:

– Аллах убедит его.

– И вы. Вы тоже его советница. Что вы ему скажете?

– Мы поспорили, когда я сказала, что сны, посланные мне Аллахом, велели мне ехать в Дамаск. – Свита кахины снова зашумела. Один из мужчин коснулся ее плеча и что-то горячо прошептал ей на ухо. – Я скажу моему брату то, что Аллах прикажет мне в моих снах. И ничего более. Мои собственные слова не имеют никакого веса.

Тахион отодвинул свой стул.

– Сенатор, предлагаю вам больше не тратить время попусту. Я хочу увидеть те немногочисленные клиники, которые сирийское правительство позаботилось построить. Возможно, там мне удастся чего-нибудь добиться.

Грег поднялся.

– Итак, мы будем ждать от вас вестей, кахина. Пожалуйста, прошу вас, скажите вашему брату, что иногда, узнав твоего врага, ты понимаешь, что он тебе и не враг вовсе. Мы здесь затем, чтобы помочь. Это все.

Кахина встала и сняла наушники, и Хартманн небрежно протянул ей руку, не замечая оскорбленных взглядов ее сопровождающих. Женщина не приняла протянутой руки, и он так и остался стоять.

– У нас есть пословица: в чужой монастырь со своим уставом не лезут, – заметил он в надежде, что она поймет его слова или Рашид переведет их. – И все же первый шаг к пониманию другого народа – это знакомство с его обычаями. Один из наших обычаев – пожимать друг другу руки в знак согласия.

На мгновение ему показалась, что его уловка не сработала, что такой удобный случай пропал зря. И почти обрадовался этому. Раскрыть разум и волю женщины-туза, которая и без того напугала его своей невольной проницательностью, причем сделать это на глазах у Тахиона…

Потом ее рука, неожиданно белая на фоне черных одеяний, еле уловимо коснулась его пальцев.

«Ну, давай же…»

Хартманн проскользнул по извилистым разветвлениям ее нервной системы, выглядывая блоки и ловушки и особенно внимательно выискивая признаки того, что его присутствие не осталось незамеченным. Иначе пришлось бы поспешно ретироваться. Он всегда был предельно осторожен с тузами, даже с теми, которые, вне всякого сомнения, не обладали ментальными способностями. Кахина, похоже, не подозревала о его проникновении.

Он раскрыл ее, установил вход, которым сможет воспользоваться впоследствии. Кукольник вздохнул, уловив бушующий водоворот эмоций, которые обнаружились в ее душе. Сложная, глубокая личность. Оттенки ее разума были яркими и насыщенными. Грег чувствовал ее отношение к нему: ослепительно золотисто-зеленая надежда, охра подозрения, мраморная прожилка не то жалости, не то отвращения к его миру. И все же под всем этим крылась мерцающая зависть и тоска, которая, похоже, была как-то связана с ее чувствами к брату.

Той же дорогой он двинулся обратно и с удивлением наткнулся на ничем не прикрытую злобу. Она была тщательно скрыта, погребена под более безопасными, более благожелательными эмоциями и запечатана уважением к милости, которую оказал Аллах Нуру аль-Алле, но она была там. Она запульсировала, ожила под его прикосновениями.

Все это заняло одно мгновение. Женщина уже отняла руку, но контакт был установлен. Для надежности он задержался в ее сознании еще на несколько секунд, затем вернулся в себя.

Удача! Все вышло как нельзя лучше, а с ним самим ничего не случилось. Кахина ничего не заметила; Тахион ничего не заподозрил.

– Мы все благодарны вам за то, что вы появились здесь, – сказал Хартманн. – Передайте Нуру аль-Алле, что мы желаем лишь согласия. Разве Коран не начинается словами «Во имя Аллаха милостивого, милосердного»? Мы прибыли сюда из чувства милосердия.

– Это тот дар, который вы привезли, сенатор? – спросила она по-английски, и Грег ощутил тоску, хлынувшую из ее раскрытого сознания.

– Я думаю, – ответил он, – это тот дар, который вы принесете самим себе.

Среда, 4 февраля 1987 года, Дамаск

Стук в дверь ее номера разбудил Сару. Кое-как разлепив веки, она первым делом взглянула на свой дорожный будильник. Был час тридцать пять по местному времени – ей казалось, что уже намного позже. «Я все еще не привыкла к разнице во времени».

Она накинула халат и, на ходу протирая глаза, двинулась к двери. Служба безопасности снабдила их весьма недвусмысленными инструкциями на время пребывания в Дамаске. Остановившись не прямо перед дверью, а сбоку, Сара изогнулась, чтобы посмотреть в «глазок». Сквозь стекло виднелось искривленное линзой лицо арабки, закутанной в черное покрывало. Глаза и тонкие черты лица казались знакомыми, как и голубые бусины, нашитые на головной платок.

– Кахина? – уточнила она.

– Да, – послышался из-за двери приглушенный голос. – Пожалуйста. Мне надо говорить.

– Минуточку.

Сара провела рукой по волосам. Потом сменила попавшийся ей под руку тонкий кружевной халат на другой, более плотный и менее откровенный. Она сняла с двери цепочку и приоткрыла ее.

Сильная рука распахнула дверь настежь, и Сара закричала. На нее, сжимая пистолет, хмуро смотрел крепкий мужчина. Окинув женщину беглым взглядом, он, казалось, утратил к ней всякий интерес и принялся обыскивать номер: открыл дверцы шкафа, заглянул в ванную. Покончив с этим, он что-то буркнул и вернулся к входу. Там он сказал что-то по-арабски, и кахина вошла внутрь. Ее телохранитель закрыл за ней дверь и сам расположился неподалеку.

– Прошу прощения. – Английский явно давался ей с трудом, но глаза у нее были добрые. Она махнула в сторону охранника. – В нашем обществе женщина…

– Мне кажется, я вас понимаю, – сказала Сара.

– Прошу прощения еще раз, что разбудила вас, но мой сон… – Кахина пожала плечами. – Можно сесть?

– Пожалуйста.

Араб невежливо таращился на нее; Сара потуже затянула пояс халата и поплотнее запахнула полы, затем указала на два кресла у окна.

Охранник снова буркнул. Потом затараторил по-арабски.

– Он говорит, у окна нельзя, – перевела провидица. – Слишком небезопасно.

Сара перетащила кресла в центр комнаты; это, похоже, удовлетворило телохранителя – он снова прислонился к стене. Кахина устроилась в одном из кресел, шелестя своими темными одеяниями. Журналистка осторожно уселась во второе.

– Вы были на встрече? – спросила гостья.

– Вы имеете в виду пресс-конференцию, которая была потом? Да.

– Я знаю ваше лицо по снам, которые посылает мне Аллах. Я пришла к вам из-за сна, который видела сегодня ночью.

– Вы хотите сказать, что мое лицо было в ваших снах?

Кахина кивнула. Из-за чадры невозможно было разобрать выражение ее лица – покрывало оставляло открытыми лишь ее пронзительные глаза. И все же они светились искренней добротой, сочувствием. Сара ощутила прилив симпатии к этой женщине.

– На кон… конференции, – арабка запнулась на незнакомом слове, – я сказала, что Hyp аль-Алла будет ждать моего сна, прежде чем решить, встречаться с вашими людьми или нет. Я только что видела этот сон.

– Так почему же вы пришли ко мне, а не к вашему брату?

– Потому что во сне мне велели прийти к вам.

– Ничего не понимаю. – Сара покачала головой. – Мы не знакомы друг с другом; я всего лишь одна из десятка с лишним журналистов, которые участвуют в этом турне.

– Вы влюблены в него.

«Ясно, о ком идет речь, но…»

– В него?

– В мужчину с двумя лицами. В мужчину с ниточками. В Хартманна. – Кахина потянулась и ласково прикоснулась к ее руке. – Вы любите того, кого прежде ненавидели.

Сара обнаружила, что не может солгать – солгать, глядя в эти широко распахнутые, уязвимые глаза.

– Наверное. Вы ведь провидица; можете сказать мне, как все закончится?

Женщина задала этот вопрос шутливым тоном, но кахина либо не уловила интонации, либо не придала ей значения.

– Сейчас вы счастливы, хотя вы ему не жена, хотя это грех. Я это понимаю. – Тонкие пальцы сжали руку Сары. – Я знаю, как ненависть может превратиться в затупившийся меч, как он может принимать на себя удар за ударом, пока ты не начинаешь считать его чем-то другим.

– Вы совсем запутали меня. – Сара откинулась на спинку, жалея, что никак не может проснуться до конца, что рядом с ней нет Грега. Кахина убрала руку.

– Позвольте мне рассказать о моем сне. – Женщина закрыла глаза и сложила на коленях руки. – Я… я видела Хартманна с двумя его лицами, и одно было приятное на вид, а другое жуткое, словно гнев Аллаха. Вы были рядом с ним, а его жены не было, и то его лицо, которое приятное, улыбалось. Я видела, что вы чувствуете к нему, как преобразилась ваша ненависть. Мы с братом тоже были там, и мой брат указал на того выродка, что скрывался внутри Хартманна. Выродок плюнул, и его слюна попала в меня. Я видела себя, и мое лицо было вашим лицом. И я увидела, что под моими покрывалами тоже скрывается другое лицо, лицо выродка, искаженное злобой. Хартманн потянулся ко мне и повернул мою голову так, что стало видно только лицо выродка. Иногда образы в моем сне путались. Мне показалось, что я вижу нож и Сайида, моего мужа, который дрался со мной. Потом все стало четким, и я увидела карлика. Он велел мне: «Скажи ей, что ненависть в глубине ее души еще не угасла. Скажи ей, чтобы помнила об этом. Эта ненависть защитит тебя». Карлик расхохотался, и смех у него был недобрый. Он мне не понравился. – Она открыла глаза, и в них трепетали отголоски ужаса.

– Я… я не знаю, что все это означает. Это просто случайные сновидения, ничем не лучше тех, что вижу я сама. Неужели они что-то для вас значат?

– Эти сны посылает мне Аллах. – Провидица не сдавалась, и голос у нее сел от напряжения. – Я чувствую в них Его силу. Я понимаю свой сон так: мой брат встретится с вашими людьми.

– Грег… сенатор Хартманн и все остальные будут рады узнать об этом. Поверьте мне, мы хотим лишь помочь вашему народу.

– Тогда почему мой сон нес в себе столько страха?

– Возможно, потому, что перемены всегда страшат.

Кахина прищурилась. Внезапно вся ее открытость куда-то исчезла. Она стала отчужденной, закрытой, как ее лицо под покрывалом.

– Как-то раз я сказала Нуру аль-Алле в точности эти слова. Они понравились ему не больше, чем мне сейчас ваши. – Она стремительно поднялась на ноги. Охранник у двери вытянулся в струнку. – Я рада, что мы встретились. Мы еще увидимся в пустыне. – Она поспешила к двери.

– Постойте… Это все, что вы хотели мне сказать?

Посетительница обернулась.

– Я хотела сказать вам только одно. Во сне у меня было ваше лицо. Я думаю, что мы очень схожи, у меня такое чувство, будто мы… как родные. То, что мужчина, которого вы любите, сделает со мной, он может сделать и с вами.

Кивок телохранителю. Они поспешно вышли в коридор.

Среда, 4 февраля 1987 года, Сирийская пустыня

Такого безжизненного пейзажа Грег никогда еще не видел. Край, над которым они летели, казался вымершим. Скудная растительность цеплялась за жизнь на вулканической породе пустынного плато. На побережье растительность была сравнительно буйной, но финиковые пальмы и пахотные земли постепенно уступали место соснам, по мере того как тройка вертолетов оставляла все дальше горы Джебель-Друз. Затем сосны сменились зарослями колючих кустарников. Единственными признаками жизни были попадавшиеся время от времени селения, где пастухи в длиннополых одеяниях и тюрбанах отрывались от своих коз и провожали их подозрительными взглядами.

Полет был долгим, шумным и трудным. Вертолет болтало, и лица у сопровождающих сенатора были кислые. Он оглянулся на Сару; она неуверенно улыбнулась ему и пожала плечами. Вертолеты начали снижаться над небольшим городком, окруженным частоколом пестрых палаток, который вырос на том месте, где когда-то давным-давно было русло реки. Солнце заходило за голые багровые холмы; повсюду мерцали огоньки костров.

Ветер, поднятый лопастями винта вертолета, взметал серую пыль. Вернулся Билли Рэй.

– Джоанна сказала, все в порядке, можно садиться, сенатор! – прокричал он сквозь рев двигателей, приставив руки ко рту рупором. – Но я хочу, чтобы вы знали: мне все это не нравится.

– Нам ничего не грозит, Билли, – громко ответил Грег. – Надо быть психом, чтобы попытаться что-нибудь с нами сделать.

Рэй бросил на него косой взгляд.

– Вот именно. Он же фанатик. Секта Hyp причастна ко всем террористическим акциям по всему Ближнему Востоку. Явиться в его логово по первому свистку и с ограниченными ресурсами, которые есть у меня в распоряжении, – значит наплевать на собственную безопасность.

Голос у него был скорее возбужденный, чем встревоженный: драка доставляла Карнифексу удовольствие, – но под нарастающим предвкушением Хартманн улавливал легкую нотку холодного страха. Он потянулся к сознанию Билли и раздразнил этот страх, наслаждаясь ощущениями, когда это чувство обострилось. Что ж, следовало сделать это не ради собственного удовольствия, а потому, что беспричинный страх заставит Билли действовать эффективнее, если что-нибудь случится.

– Спасибо за заботу, Билли, – сказал он вслух. – Но мы уже здесь. Посмотрим, что нам удастся сделать.

Вертолеты приземлились на центральной площади у мечети. Делегаты высыпали наружу; сюда прилетела лишь часть делегации. Hyp аль-Алла запретил всем «мерзким выродкам» показываться ему на глаза; таким образом, из списка выпали все явные джокеры вроде отца Кальмара и Кристалис; Радха и Фантазия сами предпочли остаться в Дамаске. Высокомерный тон «приглашения» Нура аль-Аллы разозлил многих делегатов; между ними даже разгорелся ожесточенный спор, надо ли вообще ехать туда. В конце концов настойчивость Хартманна взяла свое.

– Послушайте, я, как и все вы, нахожу его требования возмутительными. Но этот человек здесь царь и бог. Он правит Сирией, равно как доброй частью Иордании и Саудовской Аравии. Не важно, кто законные правители – Hyp аль-Алла сплотил секты воедино. Мне не нравится ни его учение, ни его методы, но я не могу отрицать его власть. Если мы повернемся к нему спиной, то не изменим ровным счетом ничего. Предрассудки, насилие, ненависть, которые он насаждает, продолжат распространяться. Если же мы встретимся с ним – что ж, по крайней мере, у нас будет надежда заставить его умерить свою жестокость. – Он рассмеялся, отчасти над собой, и покачал головой, перечеркивая все, что только что сказал сам. – Я не думаю, что у нас есть ответ на все вопросы, честное слово. И все же… нам придется столкнуться с этим, если не с Нуром аль-Аллой, то у нас дома, с фундаменталистами вроде Лео Барнетта. Предрассудки не исчезнут, если мы будем просто делать вид, что их нет.

Кукольник выбрался наружу и позаботился о том, чтобы Хирам, Соколица и все остальные, кто находился в его власти, согласно забормотали. Все остальные неохотно прекратили возражения, хотя большинство в знак протеста решили остаться в Дамаске.

В конечном итоге из тузов решили встретиться с Нуром аль-Аллой Хирам, Соколица, Браун и Джонс. Сенатор Лайонс решила ехать в последнюю минуту. Тахион, к смятению Грега, настоял на том, чтобы его включили в группу. Журналисты и сотрудники службы безопасности также увеличили ее ряды.

Когда стрекот винтов замедлился и из люков вертолетов на землю спустили трапы, из мечети вышла кахина. Она поклонилась прибывшим.

– Hyp аль-Алла приветствует вас, – проговорила она. – Пожалуйста, следуйте за мной.

Кахина сделала приглашающий жест, и в этот миг Грег услышал, как вдруг ахнула Соколица. И в ту же секунду он ощутил возмущение и панику. Он оглянулся и увидел, что она прикрылась крыльями, словно пытаясь защититься, а глаза ее прикованы к площадке перед мечетью. Он проследил за ее взглядом.

Между зданиями пылал огонь. В его колеблющемся свете все различили три кишащих червями тела, сваленных у стены. Вокруг них валялись камни. Ближайшее тело явно принадлежало джокеру: вместо лица у него была покрытая шерстью удлиненная морда, вместо рук – ороговевшие клешни. Потом в нос им ударил запах, густой и зловонный; Грег ощутил всеобщее потрясение и омерзение. Лайонс яростно и шумно рвало; Джек Браун выругался себе под нос. А Кукольник внутри него злорадно ухмылялся.

– Что это за безобразие? – осведомился Тахион у кахины.

Грег проскользнул в ее сознание и обнаружил там переливающиеся оттенки смущения. И все же, когда женщина вновь посмотрела на него, поверх возмущения уже была безмятежно-изумрудная вера; ее голос звучал старательно ровно и взгляд был спокоен.

– Они были… выродками. Аллах отметил этих недостойных своим клеймом, и их смерть ничего не значит. Так постановил Hyp аль-Алла.

– Сенатор, мы уезжаем, – объявил такисианин. – Недопустимо сносить такие оскорбления. Кахина, передайте Нуру аль-Алле, что мы заявим решительный протест вашему правительству.

Его аристократическое лицо одеревенело от сдерживаемой ярости, кулаки были сжаты. Но не успел никто из них сдвинуться с места, как из арочного входа в мечеть появился Hyp аль-Алла.

Грег ни на секунду не усомнился, что Свет Аллаха специально выбрал для встречи такое время, чтобы наиболее выгодно продемонстрировать себя. В сгущающейся тьме он, окруженный священным сияющим ореолом, казался средневековым образом Христа. На нем была тонкая джеллаба, сквозь которую рдела его кожа, борода и волосы казались черными на фоне этого сияния.

– Hyp аль-Алла – пророк Аллаха, – с заметным акцентом сказал он по-английски. – Если Аллах отпустит вас, можете уезжать. Если же Он велит вам остаться, вы останетесь.

Его голос был словно виолончель – великолепный, виртуозно настроенный инструмент. Хартманн понимал, что должен что-то ответить – но не мог. Все члены группы умолкли; Тахион застыл на полпути к вертолетам.

Сенатору пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы заставить язык подчиняться себе. Его сознание словно затянула липкая паутина, и лишь сила Кукольника помогла ему разорвать эти путы. Когда он все-таки ответил, собственный голос показался ему тонким и скрипучим.

– Hyp аль-Алла допускает убийство невинных.

– Hyp аль-Алла допускает убийство невинных. Это не сила Аллаха. Это лишь слабость человека, – проскрежетал Грег.

Саре хотелось поддержать его, но язык отказывался повиноваться. Все вокруг стояли, как будто на них напал столбняк. Проныра Дауне как строчил что-то лихорадочно в своем блокноте, так и застыл, сжимая в пальцах позабытый карандаш.

Она ощутила приступ страха – за себя, за Грега, за всех.

«Не надо было нам приезжать. Этот голос…»

Им было известно, что Hyp аль-Алла – блестящий оратор, они даже подозревали, что в его голосе скрывается сила, но ни в одном из докладов не говорилось, что он столь могуществен.

– Человек слаб, когда от него отворачивается Аллах, – безмятежно продолжал Hyp аль-Алла. Его голос незаметно зачаровывал, окутывал ватным оцепенением. Когда он говорил, его слова казались исполненными правды.

– Вы считаете меня полоумным. Это не так. Вы видите во мне угрозу; я угрожаю лишь врагам Аллаха. Вы думаете, что я грубый и жестокий; если это и так, то лишь потому, что Аллах жесток с грешниками. Следуйте за мной.

Он развернулся и быстро зашагал обратно в мечеть. Соколица и Хирам двинулись следом; Джек Браун с изумленным видом шагал за пророком; мимо Сары прошмыгнул Дауне. Сама она пыталась противиться принуждению, но в ноги словно вселилась чья-то чужая воля и заставила двигаться вслед за остальными. Из всей группы один только Тахион остался невосприимчив к силе Нура аль-Аллы. С напряженным лицом он стоял, прямой и неподвижный, в центре площадки. Когда Сара проходила мимо него, он оглянулся на вертолеты, потом сердито прищурился и позволил увлечь себя внутрь мечети.

Керосиновые лампы озаряли затемненные ниши между колоннами. Hyp аль-Алла стоял впереди, на возвышении – минбаре. По правую его руку замерла кахина, а в исполинской фигуре слева Сара узнала Сайида. Охранники с автоматами встали на свои места по всему залу.

– Внемлите словам Аллаха, – начал Hyp аль-Алла. Впечатление было такое, как будто заговорило какое-то божество, ибо его голос гремел и отзывался эхом. От гнева и презрения, звучавших в нем, их бросило в дрожь; казалось, самые камни мечети вот-вот рухнут от силы, пульсирующей в этом голосе. – «Что же до неверных, за прегрешения их поразят их нескончаемые бедствия и будут поджидать их у самого их порога». А еще говорит Он: «Горе всякому лжецу, грешнику. Он слушает знамения Аллаха, читаемые ему, а потом упорствует, возносясь, точно не слыхал их. Обрадуй же его вестью о мучительном наказании! А когда узнает он что-нибудь из Наших знамений, то обращает это в насмешку. Такие – для них наказание унижающее. А те, которые не веруют в знамения Господа, им – мучительное наказание из скверны»[49].

Сара обнаружила, что по ее щекам текут непрошеные слезы. Несмотря на сопротивление какой-то части сознания, ей хотелось молить Свет Аллаха о прощении. Она оглянулась по сторонам в поисках Грега и увидела его неподалеку от минбара. Но на его лице не было раскаяния.

«Неужели ты не видишь? – хотелось закричать ей. – Неужели ты не понимаешь, как мы заблуждались?»

А потом из голоса Нура аль-Аллы, все такого же низкого и звучного, вдруг ушла вся энергия. При виде улыбки на его сияющем язвительном лице Сара вытерла слезы.

– Вы чувствуете власть Аллаха. Вы пришли сюда, чтобы узнать вашего врага, – так знайте, что он силен. Его сила – сила Бога, и сокрушить его вам под силу не больше, чем переломить хребет мира. – Он поднял руку и потряс перед ними кулаком. – Здесь власть Аллаха. С ее помощью я искореню всех неверных на этой земле. Думаете, охранники нужны мне, чтобы удержать вас здесь? – Hyp аль-Алла сплюнул. – Пфу! Один лишь мой голос – тюрьма для вас; стоит мне захотеть, чтобы вы умерли, я просто прикажу вам. Я сровняю Израиль с землей; я захвачу всех, кто отмечен клеймом Аллаха, и обращу их в рабов; обладающих силой, которые откажутся посвятить себя Аллаху, я убью. Вот что я предлагаю вам. Никаких переговоров, никаких компромиссов, только кулак Аллаха.

– И этого мы не допустим, – раздался голос Тахиона от входа в мечеть. Сара позволила себе почувствовать отчаянную надежду.

– И этого мы не допустим.

Хартманн услышал эти слова, когда его пальцы изо всех сил тянулись к сандалиям Нура аль-Аллы. Кукольник добавил ему свою силу, но араб словно бы стоял на вершине горы, а Грег тщетно пытался дотянуться до него от ее подножия. На лбу у него выступили капельки пота. Сайид презрительно смотрел на него с высоты своего роста, не снисходя даже до того, чтобы пинком отбросить руку неверного от ног своего повелителя.

Hyp аль-Алла расхохотался.

– Не верующий в Аллаха бросает мне вызов? Я чувствую вас, доктор Тахион. Я чувствую, как ваша сила стучится в мое сознание. Вы полагаете, что можете взломать мое сознание точно так же, как сознания ваших спутников. Это не так. Аллах защищает меня, и Аллах накажет всякого, кто восстает против Него.

Однако вопреки этим словам Грег заметил напряжение на лице Нура аль-Аллы. Его сияние, казалось, потускнело, барьеры, сдерживавшие присутствующих, ослабли. Несмотря на всю похвальбу пророка, ментальная атака Тахиона достигла цели. У Грега вспыхнула надежда.

В ту же секунду благодаря тому, что внимание Нура аль-Аллы было занято такисианином, Грегу удалось прикоснуться к мерцающей коже ноги пророка. Изумрудное сияние обжигало, но он не обратил на это внимания. Кукольник ликующе закричал.

И мгновенно отпрянул. Hyp аль-Алла был там. Он знал, а еще Грег ощущал присутствие Тахиона.

«Слишком опасно! – заметался Кукольник. – Он знает, он все знает».

Где-то сзади послышался глухой удар и сдавленный крик; сенатор оглянулся.

Один из охранников подобрался к такисианину сзади и ударил прикладом «узи» по голове, тот упал на колени, застонал, прикрывая голову руками, затем попытался подняться, но араб безжалостно сшиб его с ног. Тахион захрипел и без сознания повалился на мозаичный пол.

Hyp аль-Алла расхохотался. Он взглянул на Грега, чья рука все еще тщетно тянулась к ноге пророка.

– Ну что, видишь? Я под защитой: под защитой Аллаха, под защитой моих людей. Эй, сенатор Хартманн, с нитками, которые видела кахина? Все еще хочешь завладеть мною? Быть может, стоит показать тебе нити Аллаха и заставить тебя сплясать Ему на потеху? Кахина сказала, что ты опасен, а Сайид считает, что тебя нужно убить. Так что, наверное, ты будешь первой жертвой. Как отреагировали бы твои люди, если бы увидели, как ты каешься в своих преступлениях, а потом, умоляя Аллаха о прощении, убьешь себя? Как думаешь, это будет здорово?

Hyp аль-Алла направил палец на Грега.

– Да, – проговорил он. – Думаю, еще как будет. – Кукольник заскулил от страха.

– Да, думаю, еще как будет.

Майша с тревогой прислушивалась к словам брата. Все, что он сделал, было для нее как пощечина: демонстративное сожжение забитых камнями джокеров, нападение на Тахиона, эти высокомерные угрозы. Наджиб предавал ее каждым своим словом.

Они использовали ее и лгали ей. Позволили поехать в Дамаск, считать, что она представляет их и что, если она привезет к ним американцев, появится надежда достичь какого-то согласия.

В душе у женщины медленно разгорался гнев, выжигая веру.

«О Аллах! Я верила, что голос внутри Наджиба – Твой. Но теперь он показал свое второе лицо. Может, оно тоже Твое?»

– Ты слишком спешишь, Наджиб, – прошипела она. – Не погуби нас своей гордыней.

Его сияющее лицо исказилось, он осекся на полуслове.

– Это я пророк, – рявкнул он, – а не ты!

– Тогда хотя бы послушай меня, которая видит наше будущее. Ты делаешь ошибку, Наджиб. Этот путь уводит прочь от Аллаха.

– Молчи! – взревел он, и его кулак понесся к ней.

Красная пелена застлала ей глаза. Боль заглушила голос Наджиба, и в тот же миг что-то в ее сознании надломилось – рухнул какой-то барьер, который сдерживал злобу. Холодная и убийственная, эта ярость была отравлена всеми теми обидами и оскорблениями, которые брат нанес ей за эти годы, пронизана неудовлетворением, вынужденным самоотречением и подчинением.

Hyp аль-Алла уже отвернулся от нее и продолжал вещать, и сила его голоса вновь начала оплетать толпу.

Майша увидела у него за поясом нож и поняла, что делать. Принуждение было слишком властным, чтобы ему противиться. С нечленораздельным криком она бросилась на Наджиба.

Сара увидела, как Hyp аль-Алла нацелил сияющий палец на Грега. Она проследила за этим жестом, но ее вниманием завладела кахина – та смотрела на брата, и во взгляде женщины был один только яд. Она что-то крикнула ему по-арабски, и он обернулся к ней, все еще полыхая силой. Они обменялись репликами, и брат ударил ее.

Этот удар словно вверг ее в божественное неистовство. Кахина бросилась на Нура аль-Аллу, точно дикая кошка, с воплем принялась драть его лицо когтями. Темные струйки крови затемнили сияющую луну его лица. Она дернула рукоять длинного кривого ножа, заткнутого у него за пояс, и вырвала его из украшенных драгоценными камнями ножен. Продолжением того же движения она полоснула его по горлу острым лезвием. Hyp аль-Алла схватился за шею, кровь хлынула у него между пальцев, а изо рта вырвался сдавленный всхлип. Он опрокинулся навзничь.

На мгновение всех сковал ужас, потом зал взорвался криками. Кахина, потрясенная, стояла над телом Нура аль-Аллы, сжимая нож в побелевших пальцах. Сайид взревел, взмахнул громадной ручищей – и женщина кувырком полетела на пол. Он неуклюже шагнул вперед, и Сара с изумлением поняла, что этот великан – калека. Двое охранников схватили кахину, рывком вздернули на ноги, несмотря на сопротивление. Двое других сидели на корточках у тела раненого Нура аль-Аллы, пытаясь остановить кровотечение.

Сайид между тем подобрал кинжал, который она выронила, уставился на бурые пятна на лезвии. Он взвыл, подняв глаза к небу, и занес нож, чтобы ударить жену. И простонал, не успев опустить клинок. Его колени подогнулись, как будто сверху на него навалилась чудовищная тяжесть, массивное тело просело – скелет был больше не в состоянии выдерживать вес плоти. Все услышали тошнотворный сухой хруст ломающихся костей. Сара огляделась по сторонам и увидела Хирама – на лбу у него выступил пот, он сжимал побелевшие кулаки.

Сайид – бесформенная масса на мозаичном полу – тихо скулил. Охранники в растерянности отпустили кахину.

И женщина побежала. Один из охранников вскинул свой «узи», но удар Джонса отбросил его к стене. Джек Браун, окруженный золотым сиянием, подхватил еще одного телохранителя Нура аль-Аллы и швырнул его в стену. Соколица, у которой линяли крылья, не могла подняться в воздух. Однако она все же натянула перчатки с титановыми когтями и драла ими охранника. Билли Рэй с ликующим гиканьем развернулся и пнул ближайшего к нему боевика в пах.

Кахина нырнула в арку выхода и была такова.

Среди всеобщего смятения Сара нашла Грега. Он был цел и невредим, женщина рванулась к нему – и застыла.

На его лице больше не было ни страха, ни тревоги. Он выглядел совершенно спокойным. Казалось, он вот-вот улыбнется.

Сара ахнула. Внутри у нее разверзлась бездна.

– Нет, – прошептала она еле слышно.

«То, что он сделает со мной, он сделает и с вами».

– Нет, – повторила она. – Этого не может быть.

Обвиняющий перст Hypа аль-Аллы нацелился на Хартманна, и тот понял, что единственная его надежда на спасение – источник горечи внутри кахины. Теперь он знал, что Свет Аллаха неподвластен ему, но женщина была игрушкой в его руках. Грег вломился в ее сознание жестоко и безжалостно. Он сорвал все, кроме этой подспудной ненависти, он всколыхнул и раздул ее. Все получилось как нельзя лучше.

Но кахина должна умереть! Должно быть, это Хирам остановил Сайида – слишком галантный, чтобы оставить женщину на растерзание исламскому правосудию, и до странности жестокий со своей силой. Грег выругал себя за то, что не предусмотрел такого исхода; он мог бы придержать Хирама, свою давнюю марионетку, несмотря даже на странные оттенки, которые стали заметны в нем в последнее время. Теперь момент был упущен, колдовские чары, которыми сковал их голос Нура аль-Аллы, рассеялись. Он осторожно прикоснулся к сознанию Хирама и снова удивился странной игре цветов. Надо будет подумать над этим.

Вокруг кричали люди. Оглушительно застрекотал «узи».

Посреди этого хаоса Хартманн ощутил Сару. Он обернулся и увидел, что взгляд женщины прикован к нему. В душе у нее сменяли друг друга неистовые эмоции, любовь, изорванная в клочки, истончилась под грузом разрастающейся охры подозрения.

– Сара! – крикнул он, и она резко отвела глаза, переведя взгляд на боевиков, окружавших Нура аль-Аллу.

Повсюду кипел бой. Грегу показалось, что он видит Билли – начальник службы безопасности с ликующим видом накинулся на телохранителя.

«Отдай мне Сару или потеряешь ее. – В голосе Кукольника звучала странная печаль. – Что бы ты ни сделал и ни сказал, дела уже не поправить. Она – единственное, что ты еще можешь спасти. Отдай ее мне, или она тоже будет потеряна».

«Нет, она не может знать. Это невозможно», – возразил Грег, но он уже знал, что обманывает себя. Он видел трещину в ее сознании. Никакая ложь не могла залатать ее.

Медленно и осторожно Кукольник прикрыл ее недоверие мягкими цветастыми лентами фальшивой любви.

Билли Рэй стоял над бесчувственным телом охранника. Своим скрипучим голосом он раздавал приказы подчиненным.

– Шевелитесь! Ты! Зови доктора. Сенатор Хартманн – давайте! Надо выбираться отсюда.

Кое-кто еще сопротивлялся, но люди Нура аль-Аллы находились в шоке. Большинство стояли на коленях вокруг распростертого тела своего повелителя. Пророк был еще жив: Грег чувствовал его страх и его боль. Он хотел, чтобы Свет Аллаха тоже умер, но убить его сейчас не было никакой возможности.

Громко застрекотал пулемет. Браун, сияющий ярким светом, встал перед затаившимся стрелком; пули, свистя, рикошетом отлетали от его тела. И вдруг Хартманн почувствовал, что его плечо словно пронзило копьем, от силы удара он пошатнулся.

– Грег! – услышал он крик Сары.

Он упал на колени и застонал. Пальцы, которыми он сжимал плечо, были в крови. Голова у него пошла кругом; Кукольник внутри съежился в комочек.

– Сенатор ранен!

Билли Рэй отстранил Сару и присел рядом с Хартманном. Он осторожно снял окровавленный пиджак и осмотрел рану. Грег ощутил облегчение, которое охватило начальника службы безопасности.

– До свадьбы заживет. Это просто длинная царапина, вот и все. Ну-ка, давайте мне руку…

– Я справлюсь сам, – проскрежетал он сквозь стиснутые зубы, пытаясь подняться на ноги. Сара подхватила его под здоровую руку, потянула наверх. Он хватал ртом воздух – повсюду вокруг царило насилие, но Кукольник был слишком ошеломлен, чтобы насыщаться. Он заставил себя думать, забыть о пульсирующей боли. – Билли, продолжай. Займись всеми остальными.

Соколица ускользнула наружу; Хирам сделал Тахиона почти невесомым и вел его к выходу; доктор с удивленным видом тряс головой. Никто не пытался воспрепятствовать им.

Они кое-как уселись на свои места в вертолете, и Сара осторожно обняла Грега.

– Я рада, что тебе ничто не грозит, – прошептала она.