Игра престолов. Часть II Мартин Джордж
Эдмур посмотрел на нее с печалью.
– Ему недолго жить среди нас, так говорят мэйстеры. Отца мучают боли, они не оставляют его.
Слепой гнев наполнял Кэтлин; гнев на весь мир, на брата Эдмура, на сестру Лизу, на Ланнистеров, мэйстеров, наконец, на Неда и отца… на чудовищную несправедливость богов, решивших отобрать у нее сразу обоих.
– Надо было известить меня, – сказала она. – Ты должен был послать мне слово сразу, как только узнал об этом.
– Отец запретил. Он не хотел, чтобы наши враги проведали о его близкой смерти. Он опасался, что, когда повсюду война, Ланнистеры могут воспользоваться его слабостью.
– И напасть на Риверран, – жестко договорила за него Кэтлин. «Твоя работа, твоя, – шептал внутренний голос. – Если бы ты не схватила карлика…»
Они молча поднимались по винтовой лестнице. Главная башня была треугольной, как и сам Риверран. Треугольной была и горница лорда Хостера. Каменный балкон выдавался на восток кормой какого-то гигантского корабля. Отсюда лорд замка мог видеть стены и укрепления, а за ними простор, образовавшийся при слиянии вод. Кровать отца переставили на балкон.
– Он любит сидеть на солнышке и смотреть на реки, – объяснил Эдмур. – Отец, погляди, кого я привел. Кэт пришла повидать тебя…
Хостер Талли всегда был внушительным мужчиной: рослым и широкоплечим в молодости, объемистым в зрелые годы. Теперь он словно съежился, плоть исчезла, оставив кости. Даже лицо его обтянула восковая кожа. Когда Кэтлин в последний раз видела отца, каштановые волосы и борода его едва подернулись сединой. Теперь они сделались белыми, словно снег.
Глаза отца открылись.
– Котенок, – пробормотал он тонким и неровным, полным боли голосом. – Мой котенок! – Дрожащая улыбка прикоснулась к его лицу, и он протянул руку. – Я ждал тебя…
– А теперь я оставлю вас, чтобы вы поговорили, – сказал брат, нежно поцеловав лорда-отца в лоб, прежде чем уйти.
Кэтлин преклонила колено и взяла руку отца. Большая ладонь сделалась теперь бесплотной, кости ходили свободно под кожей; все силы оставили его.
– Ты мог бы известить меня, – сказала она. – Послать всадника или ворона…
– Всадников перехватывают и допрашивают, – сказал он. – Воронов сбивают. – Судорога боли пронзила его, пальцы стиснули ее руку. – Крабы угнездились в моем животе… они щиплются, всегда щиплются, день и ночь. У них жуткие клещи, у этих крабов. Мэйстер Виман делает мне сонное вино из макового молока. Я много сплю… но я хотел бодрствовать, когда ты придешь. Я уже боялся… когда Ланнистеры захватили твоего брата и вокруг стояли враги… я боялся, что уйду, не повидавшись с тобой… Я боялся…
– Я здесь, отец, – сказала она. – С Роббом, моим сыном. Он тоже хочет видеть тебя.
– С твоим сыном… – шепнул он, – помню, у него были мои глаза.
– Были и есть. А еще мы привели Джейме Ланнистера – закованным в железо. Риверран вновь свободен, отец!
Лорд Хостер улыбнулся:
– Я видел. Вчера ночью, когда это началось, я велел им… надо было посмотреть. Меня принесли в Надвратную башню, и я следил с крыши. Ах, это было прекрасно… огненным ручьем текли факелы, за рекой кричали… какие же это были приятные крики… когда эта их осадная башня вспыхнула, боги, я готов был умереть; я был бы рад смерти, если бы только сперва смог увидеть вас, моих детей. Значит, это сделал твой мальчик? Твой Робб?
– Да, – проговорила Кэтлин с гордостью. – Это сделал Робб… и Бринден. Твой брат вернулся домой, милорд.
– Вот как. – Отец едва шептал. – Черная Рыба… вернулся назад? Из Долины?
– Да.
– А Лиза? – Холодный ветер шевельнул тонкие белые волосы лорда Хостера. – Боги милосердные, твоя сестра… она тоже здесь?
Отец казался ей столь полным надежд и ожиданий, жаль было разочаровывать его.
– Как ни жаль, нет.
– Ох. – Лорд Хостер сразу приуныл, и свет оставил его глаза. – А я так надеялся… Мне бы хотелось увидеть ее, прежде…
– Сейчас она вместе с сыном в Орлином Гнезде.
Лорд Хостер устало кивнул:
– Д-да, он теперь лорд Роберт, бедный Аррен умер… помню… почему она не приехала вместе с тобой?
– Лиза боится, милорд, а в Орлином Гнезде она чувствует себя в безопасности. – Кэтлин поцеловала морщинистый лоб. – Робб ждет встречи с тобой, ты примешь его? А Бриндена?
– Твоего сына, – прошептал он, – да. Сына Кэт… у него были мои глаза. Помню, когда он родился. Пусть приходит… да.
– А твой брат?
Отец ее поглядел в даль над реками.
– Черная Рыба… – сказал он. – Женился он наконец? Взял в жены какую-нибудь девицу?
«Даже на смертном одре», – со скорбью подумала Кэтлин.
– Он по-прежнему не женат. Ты знаешь, отец, дядя Бринден никогда не сделает этого.
– Я же говорил ему… приказывал. Женись!.. Я ведь был его лордом. И я имел право подобрать ему пару. Хорошую пару. Из Редвинов. Старый дом, милая девушка, хорошенькая… с веснушками… Бетани, да. Бедная девочка, она все еще ждет! Да, все еще…
– Бетани Редвин вышла за лорда Рована много лет назад, – напомнила Кэтлин отцу. – Сейчас у нее уже трое детей.
– Даже так, – пробормотал лорд Хостер. – Даже так. Наплевать на эту девицу, на Редвинов. Наплевать на меня. Его лорда, его брата… вот тебе и Черная Рыба. У меня были и другие предложения. Дочь лорда Бракена. Уолдер Фрей… он предлагал любую из трех… И что, он женился? Хоть на ком-нибудь?
– Нет, – сказала Кэтлин. – Тем не менее, чтобы повидаться с тобой, он с боем прошел множество лиг на обратном пути в Риверран. Если бы не помощь сира Бриндена, я бы сейчас не стояла перед тобой.
– Да, он всегда был воином, – хрипло проговорил отец. – Это он умеет, Рыцарь Ворот. Да. – Он откинулся назад и закрыл глаза в беспредельной усталости. – Пришли его, только потом. А сейчас я посплю. Я слишком хвор, чтобы сражаться с ним, так что Черная Рыба пусть придет после…
Кэтлин ласково поцеловала старика, пригладила его волосы и оставила лежащим в тени – над сливающимися внизу реками. Сир Хорстер заснул прежде, чем она оставила его горницу.
Когда она спустилась во двор, сир Бринден Талли стоял у причальной лестницы в мокрых сапогах, занятый разговором с капитаном гвардии Риверрана. Он немедленно подошел к ней.
– Ну как он?..
– Умирает, – отвечала Кэтлин. – Как мы и боялись.
На морщинистом лице сира Бриндена проступила явная боль. Он провел пальцами по густой седеющей шевелюре.
– Так он примет меня?
Она кивнула:
– Сказал, что слишком хвор, чтобы сражаться.
Бринден Черная Рыба усмехнулся:
– Я слишком старый воин, чтобы поверить в это. Хостер будет зудеть об этой девице даже со своего погребального костра!
Кэтлин улыбнулась, зная, что дядя прав.
– Я не вижу Робба.
– По-моему, они с Грейджоем направились в зал.
Теон Грейджой сидел на скамье в Большом зале Риверрана; наслаждаясь пивом, он потчевал гвардейцев ее отца подробностями о побоище в Шепчущем лесу.
– Некоторые попытались бежать, но мы перекрыли долину с обоих концов и выехали из тьмы с мечами и копьями. Наверное, Ланнистеры решили, что попали в засаду Иных, когда волк Робба оказался среди них. Я сам видел, как эта зверюга вырвала руку из плеча одному из них; а кони вообще просто обезумели от его запаха. Я даже не знаю, скольких человек…
– Теон, – перебила она. – Где я могу отыскать моего сына?
– Лорд Робб направился в богорощу, миледи.
Так поступил бы и Нед. «Он сын своего отца, так же как и мой. Не надо забывать об этом. О боги, Нед…»
Она обнаружила Робба под зеленым пологом листьев, окруженного высокими красностволами и великими старыми ильмами. Сын преклонял колено перед сердце-деревом – стройным чардревом, лицо на стволе которого было скорее скорбным, чем свирепым. Длинный меч перед ним был вонзен острием в землю, облаченные в перчатки руки сына сжимали рукоять меча. Вокруг него преклонили колена и остальные: Большой Джон Амбер, Рикард Карстарк, Мэйдж Мормонт, Галбарт Гловер и прочие. Даже Титос Блэквуд находился среди них, огромный вороний плащ топорщился позади него. «Они сохранили верность старым богам», – подумала Кэтлин и спросила у себя, каким богам поклоняться теперь ей, но не смогла отыскать ответа.
Не дело прерывать их молитву. Боги должны получить свое… даже жестокие боги, отобравшие у нее Неда и лорда-отца. И Кэтлин принялась ждать. Ветер шевелился в высоких зеленых ветвях, справа высилась Колесная башня, наполовину заросшая плющом. Непрошеным потоком нахлынули воспоминания. Среди этих деревьев отец учил ее ездить верхом; вон с того ильма свалился Эдмур и сломал себе руку, а среди этих кустов вместе с Лизой они играли в поцелуи с Петиром.
Она не вспоминала об этом многие годы. Как молоды они были тогда; она была не старше Сансы, а Лиза даже младше Арьи, но все-таки старше Петира, уже такого нетерпеливо-страстного. Девочки менялись им, то серьезно, то хихикая. Воспоминание оказалось настолько ярким, что она едва ли не ощутила горячие пальцы Петира на своих плечах и мятный запах его дыхания. В богороще всегда росла мята, и Петир любил жевать ее. Он был смелый мальчишка и всегда попадал в неприятности.
– Он попытался засунуть мне в рот свой язык, – призналась потом Кэтлин своей сестре, когда они остались вдвоем.
– И мне тоже, – шепнула Лиза, застенчивая и задыхающаяся. – А мне понравилось!
Робб медленно поднялся на ноги, вложил меч в ножны, и Кэтлин подумала, случалось ли ее сыну целовать девушку в богороще. Наверняка! Она видела, как Джейн Пул глядела на него влажным взглядом, и кое-кто из служанок, даже восемнадцатилетние… А теперь он побывал в битве, убивал своим мечом и, конечно же, познал поцелуй. На глазах ее выступили слезы. Кэтлин сердито смахнула их.
– Мать, – проговорил Робб, заметив ее, – надо созвать совет. Нужно принять решение.
– Твой дед хотел бы видеть тебя, – сказала она. – Робб, он очень болен.
– Сир Эдмур сказал мне. Мне очень жаль, мать… и лорда Хостера и тебя. Но сперва мы должны обсудить дела. Пришли известия с юга. Ренли Баратеон заявил, что возлагает на себя корону брата.
– Ренли? – спросила удивленная Кэтлин. – А я-то думала, что это сделает лорд Станнис…
– Как и все мы, миледи, – ответил Галбарт Гловер.
Военный совет собрался в Большом зале, четыре длинных стола на козлах расставили неровным квадратом. Лорд Хостер был слишком слаб, чтобы присутствовать, он спал на своем балконе и видел во сне солнце, встающее над реками его молодости. Эдмур занял Высокий трон Талли, Бринден Черная Рыба был возле него, знаменосцы отца расположились справа и слева у обоих боковых столов. Слово о победе при Риверране достигло беглых лордов Трезубца, повернувших обратно. Вошел Карел Вэнс, ставший теперь лордом. Отец его погиб под Золотым Зубцом. С ним был сир Марк Пайпер, они привели сына сира Реймуна Дарри, мальчишку не старше Брана. Лорд Джонос Бракен от руин Стонхеджа, сердитый и грозный, он устроился подальше от Титоса Блэквуда – насколько это было возможно.
Северные лорды расположились напротив, вокруг Кэтлин и Робба, лицом к сиру Эдмуру. Их было меньше. Большой Джон сидел у левой руки Робба, с ним рядом Теон Грейджой. Галбарт Гловер и леди Мормонт – справа от Кэтлин. Лорд Рикард Карстарк, исхудавший от горя, занял свое место движениями человека, видящего кошмарный сон; длинная борода его была непричесана и немыта. Двое сыновей его погибли в Шепчущем лесу, и не было вестей от третьего, старшего, который возглавлял копейщиков Карстарка, выступивших против Тайвина Ланнистера у Зеленого Зубца.
Споры затянулись до ночи. Каждый лорд имел право сказать слово, и они говорили… кричали, ругались, рассуждали, улещивали, шутили, торговались, хлопали кружками о стол, угрожали, уходили и возвращались – мрачные или улыбающиеся. Кэтлин сидела и слушала.
Руз Болтон занял со своим потрепанным войском устье гати. Сир Хелман Толлхарт и Уолдер Фрей удерживают Близнецы. Армия лорда Тайвина переправилась через Трезубец и направилась к Харренхолу. Более того, в стране было два короля. Два короля и никакого согласия!
Многие из лордов-знаменосцев предлагали немедленно выступить к Харренхолу, чтобы встретиться с лордом Тайвином и положить конец семени Ланнистеров раз и навсегда. Юный и горячий Марк Пайпер рекомендовал ударить на запад, в Утес Кастерли. Но остальные советовали ждать.
– Риверран перерезал линии снабжения Ланнистеров, – заметил Джейсон Маллистер. – Надо выжидать, не позволяя подкреплениям и фуражирам достичь лорда Тайвина, мы укрепим свою оборону и дадим отдых усталым войскам.
Лорд Блэквуд не желал даже слушать об этом:
– Следует закончить дело, которое было начато в Шепчущем лесу. Все на Харренхол, пусть туда идет и Руз Болтон.
Как всегда против предложения Блэквуда выступил Бракен: лорд Джонос предложил присягнуть королю Ренли и выступить на юг, чтобы соединиться с ним.
– Ренли не король, – сказал Робб. Сын ее заговорил впервые. Подобно собственному отцу он умел слушать.
– Вы не можете присягнуть Джоффри, милорд, – проговорил Галбарт Гловер. – Он отправил на смерть вашего отца.
– Значит, он плохой человек, – отвечал Робб. – Но отсюда отнюдь не следует, что Ренли можно считать королем. Джоффри остается старшим, законнорожденным сыном Роберта, поэтому престол по праву принадлежит ему. Если он умрет, а я постараюсь устроить это, у него есть еще младший брат; Томмен наследует следом за Джоффри.
– Томмен такой же Ланнистер, – отрезал сир Пайпер.
– Как вам угодно, – ответил Робб с раздражением. – Но если никто из них не может быть королем, как может стать им лорд Ренли? Он младший брат Роберта. Бран не вправе стать лордом Винтерфелла раньше меня. Ренли не быть королем перед лордом Станнисом.
Леди Мормонт согласилась:
– У лорда Станниса больше прав.
– Но Ренли коронован, – сказал Марк Пайпер. – Хайгарден и Штормовой Предел поддерживают его претензии, и дорнийцы не будут тянуть с признанием. Если Винтерфелл и Риверран будут за него, он получит поддержку пяти из семи великих домов. Шести, если Аррены потрудятся шевельнуть пальцем! Шестеро против Утеса! Милорды, через год головы всех Ланнистеров будут торчать на пиках: и королевы, и мальчишки-короля, и лорда Тайвина, и Беса, и Цареубийцы, и сира Кевана, всех! Вот что мы выиграем, если присоединимся к королю Ренли. Что может предложить нам лорд Станнис, чтобы забыть об этом?
– Справедливость, – сказал Робб упрямо, и Кэтлин почудились в голосе сына знакомые отцовские нотки.
– Итак, ты считаешь, что мы должны присягнуть Станнису? – спросил Эдмур.
– Не знаю, – ответил Робб. – Я молился, чтобы боги указали мне путь, но они молчат. Ланнистеры убили моего отца, назвав его изменником; все мы знаем, что это ложь, но если Джоффри – законный король, изменниками оказываемся уже мы.
– Мой лорд-отец посоветовал бы соблюдать осторожность. – сказал пожилой сир Стеврон со своей улыбкой хорька – такой же, как у всех Фреев. – Подождать, позволить этим двум королям разыграть свою партию в игре престолов. Когда драка закончится, можно преклонить колено перед победителем или выступить против него – при желании. Раз Ренли вооружается, лорд Тайвин предложит нам перемирие… потом он хочет получить назад сына. Благородные лорды, позвольте мне съездить к нему в Харренхол, обговорить условия и выкуп…
Голос его потонул в яростном басе.
– Трус! – грохотнул Большой Джон.
– Если мы предложим перемирие, Ланнистеры сочтут нас слабыми, – объявила леди Мормонт.
– Будь прокляты выкупы, мы не должны отдавать Цареубийцу, – выкрикнул Рикард Карстарк.
– Чем вас не устраивает мир? – спросила Кэтлин.
Лорды смотрели на нее, но она ощущала на себе только глаза Робба, его и только его.
– Миледи, они убили моего лорда-отца и вашего мужа, – мрачно сказал он. Достав длинный меч, он положил его перед собой, яркая сталь блеснула на грубом дереве. – Только он примирит меня с Ланнистерами.
Большой Джон прогрохотал одобрение, к нему присоединились и другие голоса, лорды с криками извлекали мечи и стучали кулаками по столу. Кэтлин дождалась, пока они притихли.
– Милорды, – проговорила она, – лорд Эддард был вашим сюзереном, я разделяла его ложе и рожала ему детей. Неужели вы думаете, что я люблю его меньше, чем вы? – Голос ее дрогнул от горя, но Кэтлин глубоким вздохом успокоила себя. – Робб, если бы этот меч мог вернуть твоего отца назад, я бы не позволила тебе вложить его в ножны, пока Эддард Старк вновь не встал бы рядом со мной… Но Неда нет, и сотне Шепчущих лесов ничего не переменить. Нед ушел, а с ним Дарин Хорнвуд, доблестные сыновья лорда Карстарка и многие другие добрые люди; никто из них не вернется к нам. Нужны ли нам новые смерти?
– Вы женщина, миледи, – глухо прогудел Большой Джон. – Женщины не разбираются в подобных вещах.
– Вы слабый пол, – проговорил лорд Карстарк, и свежие морщины шевельнулись на его лице. – Муж нуждается в мести.
– Дайте мне Серсею Ланнистер, лорд Карстарк, и вы увидите, как слабы бывают женщины, – ответила Кэтлин. – Быть может, я не знаток тактики и стратегии, но у меня есть здравый смысл. Вы выступили на войну, когда армия Ланнистеров разоряла Речные земли и Нед был узником, ложно обвиненным в предательстве. Мы хотели защитить себя и освободить моего мужа.
Одна цель достигнута, а другая теперь навсегда останется невыполненной. Я буду оплакивать Неда до конца моих дней, но сперва я должна подумать о живущих. Я хочу вернуть своих дочерей, которых захватила королева. Если мне придется отдать четверых Ланнистеров за двух Старков, я назову это выгодной сделкой и поблагодарю бога. Я хочу, чтобы ты, Робб, правил в Винтерфелле на престоле своего отца. Я хочу, чтобы ты жил, целовал девушку, вступил с ней в брак и родил сына. Я хочу положить конец этой войне. Я хочу вернуться домой, милорды, и оплакать моего мужа.
Все притихли, когда Кэтлин закончила.
– Мир, – проговорил ее дядя Бринден. – Мир – хорошая штука, миледи… но на каких условиях? Незачем вечером перековывать меч на орало, если утром тебе снова потребуется меч.
– За что погибли Тррхен и мой Эддард, если я вернусь в Кархолд только с их костями? – спросил Рикард Карстарк.
– Именно, – проговорил лорд Бракен. – Грегор Клигейн опустошил мои земли, перебил моих людей, превратил Стонхедж в дымящиеся руины. Неужели я должен преклонять колено перед теми, кто послал его? За что мы сражались, если все станет так, как было прежде?
Лорд Блэквуд согласился с ним – к удивлению и разочарованию Кэтлин:
– Но если мы помиримся с королем Джоффри, то разве не изменим королю Ренли? Где мы окажемся, если олень победит льва?
– Что бы вы ни решили, я никогда не назову Ланнистера своим королем, – объявил Марк Пайпер.
– И я тоже! – вскричал маленький Дарри. – Никогда!
Тут вновь начались крики. Кэтлин чуть не впала в отчаяние. Она была так близка к успеху, они почти послушались ее… почти. Но такого момента больше не будет! Не будет мира, исцеления, безопасности. Она глядела на своего сына, следила за тем, как он выслушивает мнения лордов… хмурящегося, встревоженного, повенчанного со своей войной.
Он обещал жениться на дочери Уолдера Фрея. Но Кэтлин видела его истинную невесту: меч, лежавший на столе перед сыном.
Кэтлин вновь думала о своих девочках, не зная, увидит ли их снова, когда на ноги поднялся Большой Джон.
– МИЛОРДЫ! – рявкнул он, отголоски загуляли между балками. – Вот мое мнение об этих двух королях! – Он смачно плюнул. – Ренли Баратеон – ничто для меня. Станнис тоже. Почему они должны править мной и моими людьми с их цветочного сиденья в Хайгардене или Дорне? Что они знают о Стене, о Волчьем лесе или о курганах первых людей? Даже боги их ложны. Пусть Иные поберут Ланнистеров, я сыт ими по горло. – Он потянулся рукой за плечо и обнажил свой колоссальный двуручный меч. – Почему мы не можем вновь править в своей стране? Мы уступили только драконам, а драконы теперь мертвы. – Он указал на Робба клинком. – Вот единственный король, перед которым я готов преклонить колено, м’лорды, – прогрохотал он. – Король Севера!
И лорд Амбер поклонился и положил свой меч к ногам ее сына.
– На таких условиях я согласен на мир, – присоединился к нему лорд Карстарк. – Пусть берут себе свой Красный замок и сидят на Железном троне. – Он извлек длинный меч из ножен. – За Короля Севера! – провозгласил Карстарк, опускаясь на колено возле Большого Джона.
Встала Мэйдж Мормонт.
– За Короля Зимы! – крикнула она, опуская свою шипастую булаву возле мечей. Поднимались и Речные лорды, Блэквуды, Бракены и Маллистеры, дома, которые никогда не подчинялись Винтерфеллу, но Кэтлин видела, как они встают, извлекают клинки, преклоняют колена и выкрикивают старые слова, которых не было слышно в стране более трех сотен лет… с той поры, как Эйгон Дракон явился, чтобы слить Семь Королевств воедино… теперь они снова гремели в зале ее отца.
– За Короля Севера!
– За Короля Севера!
– ЗА КОРОЛЯ СЕВЕРА!
Дэйнерис
В ржавом, мертвом и высохшем краю хорошее дерево попадалось редко. Сборщики вернулись с корягами хлопкового дерева, ветками пурпуролиста, охапками бурой травы. Они выбрали два самых ровных дерева, отсекли сучья и ветви, ободрали кору, раскололи бревна и сложили их в квадрат. Середину заполнили соломой, ветвями кустарников, кусками коры и сухой травой; Ракхаро выбрал жеребца из оставшегося у них небольшого табуна, коню было далеко до рыжего, что принадлежал кхалу Дрого, но равного тому вообще трудно было сыскать. Агго отвел жеребца внутрь квадрата, дал ему побуревшее яблоко и повалил на месте ударом топора между глаз.
Связанная по рукам и ногам, сидящая в пыли Мирри Маз Дуур следила за происходящим встревоженными черными глазами.
– Убить коня недостаточно, – сказала она Дэни. – Сама по себе кровь бессильна. Ты не знаешь заклинаний и не владеешь мудростью, которая позволила бы тебе отыскать их. Ты считаешь, что магия крови – это детская игра? Ты зовешь меня мэйгой, будто это ругательство. А это слово просто значит мудрая. Ты еще дитя и невежественна, как дитя. Что бы ты ни задумала, у тебя ничего не получится. Освободи меня, и я помогу тебе.
– Я устала от воплей мэйги, – обратилась Дэни к Чхого. Тот приложил лхазарянку кнутом, после чего божья жена замолчала.
Над трупом коня они поставили помост из тесаных бревен, взяв стволы небольших деревьев и сучья от крупных, а также самые толстые прямые ветви, какие смогли найти. Дерево разложили с востока на запад, от восхода к закату. На помост положили сокровища кхала Дрого: огромный шатер, расписные жилеты, седла и упряжь, кнут, подаренный отцом, когда Дрого достиг зрелости. Аракх, которым муж ее сразил кхала Ого и его сына, могучий лук драконьей кости. Агго добавил бы и оружие, которое кровные Дрого подарили Дэни на свадьбу, но она запретила.
– Эти вещи принадлежат мне, – сказала она. – И я хочу оставить их.
Сокровища кхала завалили новым слоем хвороста и забросали связками сухой травы.
Сир Джорах Мормонт отвел ее в сторону, когда солнце подползало к зениту.
– Принцесса… – начал он.
– Почему вы так зовете меня? – требовательно спросила Дэни. – Мой брат Визерис был вашим королем, разве не так?
– Да, миледи.
– Визерис мертв, я его наследница, последняя от крови дома Таргариенов. Все, что принадлежало ему, теперь принадлежит мне.
– Да… моя королева, – проговорил сир Джорах, опускаясь на колено. – Меч мой, который прежде принадлежал ему, теперь ваш, Дэйнерис. И сердце тоже, хотя оно никогда не принадлежало вашему брату. Я только рыцарь и, кроме своего изгнания, ничего не могу предложить вам, но молю, выслушайте. Отпустите кхала Дрого. Вы не останетесь одна, я обещаю вам, никто не отвезет вас в Ваэс Дотрак, если только вы не захотите этого. Вам незачем присоединяться к дош кхалину. Поедемте на восток вместе со мной. В И Ти, Кварт, к Нефритовому морю, Ашаю, что у Теней. Мы увидим невиданные чудеса и выпьем вина, которое боги предназначили для нас. Прошу, кхалиси. Я знаю, что вы задумали. Не делайте этого. Не надо.
– Я должна, – сказала ему Дэни. Она прикоснулась к его лицу с лаской и грустью. – Вы не понимаете!
– Я понимаю, что вы любили его, – сказал сир Джорах голосом, полным отчаяния. – Некогда и я любил свою жену, но я не умер вместе с ней. Вы – моя королева, мой меч принадлежит вам, но не просите меня оставаться в стороне, когда вы взойдете на погребальный костер Дрого. Я не буду смотреть, как вы горите.
– Вы этого боитесь? – Дэни легко прикоснулась губами к его широкому лбу. – Я не дитя, чтобы совершать подобные глупости, милый сир.
– Значит, вы не хотите умереть вместе с ним? Вы клянетесь в этом, моя королева?
– Клянусь, – проговорила она на общем языке Семи Королевств, по праву принадлежащих ей.
Третий уровень помоста сплели из ветвей толщиной в палец и засыпали сухой листвой и хворостом. Их выстилали с севера на юг – от льда к огню, – а потом покрыли мягкими подушками и ночными шелками. Солнце уже начало клониться к западу, когда они покончили с делом. Дэни созвала дотракийцев. Их осталось менее сотни. «Сколько у Эйгона было в начале?» – подумала она. Это не имело значения.
– Вы будете моим кхаласаром, – сказала она. – Я вижу лица рабов. Я освобождаю вас! Снимите ошейники. Уходите, если хотите, никто не причинит вам вреда. Если вы останетесь, то будете жить как братья и сестры, жены и мужья.
Черные глаза смотрели на нее, настороженные и бесстрастные.
– Я вижу детей, женщин, морщинистые лица стариков. Вчера я была ребенком. Сегодня я женщина. Завтра я буду старой. Каждому из вас я говорю: дайте мне ваши руки и ваши сердца, и для вас всегда найдется место.
Она обернулась к трем молодым воинам своего кхаса.
– Чхого, тебе даю я кнут с серебряной рукоятью, который был моим свадебным даром, именую тебя ко и прошу твоей клятвы жить и умереть, как кровь моей крови, странствуя рядом со мной, чтобы сохранить меня от беды.
Чхого взял кнут из ее рук, но на лице его было написано смятение.
– Кхалиси, – сказал он неуверенно, – так не делается. Если я стану кровным женщине, это навлечет на меня позор.
– Агго, – позвала Дэни, не обращая внимания на слова Чхого. «Если оглянусь, я пропала». – Тебе я даю лук из драконьей кости, который был моим свадебным даром. – Этот изысканный, с двумя изгибами, блестящий черный лук был выше ее ростом. – Я именую тебя ко и прошу твоей клятвы жить и умереть, как кровь моей крови, странствуя рядом со мной, чтобы сохранить меня от беды.
Агго принял лук, опустив глаза:
– Я не могу произнести эти слова, лишь муж может возглавить кхаласар или назвать ко.
– Ракхаро, – сказала Дэни, отворачиваясь от отказа. – Ты получишь большой аракх, который был моим свадебным даром, с рукоятью и клинком, украшенными золотом. И тебя я тоже именую ко и прошу, чтобы ты жил и умер, как кровь моей крови, странствуя рядом со мной, чтобы сохранить меня от беды.
– Ты кхалиси, – проговорил Ракхаро, принимая аракх. – Я доеду с тобой до Ваэс Дотрак у подножия Матери Гор и сохраню тебя от беды, пока ты не займешь свое место среди старух дош кхалина, – большего я не могу обещать.
Она кивнула – спокойно, словно бы не слыхала его ответа, и повернулась к последнему из ее защитников.
– Сир Джорах Мормонт, – сказала она, – первый и величайший из моих рыцарей. У меня нет для вас свадебного дара, но клянусь, что настанет день, и вы получите из моих рук такой меч, какого еще не видел мир. Выплавленный драконом, выкованный из валирийской стали. И я прошу вашей клятвы.
– И я даю ее, моя королева. – сир Джорах опустился на колени, чтобы положить меч к ее ногам. – Клянусь служить вам, повиноваться и умереть за вас, если потребуется.
– Что бы ни случилось?
– Что бы ни случилось.
– Я связываю вас этой клятвой. И молюсь, чтобы вы никогда не пожалели о ней.
Дэни подняла его с колен. Поднявшись на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ, она нежно поцеловала рыцаря и сказала:
– Вы – первый в моей Королевской гвардии.
Ощущая на себе взгляды кхаласара, она вошла в шатер. Дотракийцы что-то бормотали, искоса поглядывая на нее темными миндалевидными глазами. Они решили, что она обезумела, поняла Дэни. Возможно, так и есть. Скоро она узнает это. «Если оглянусь, я пропала».
Ирри помогла ей забраться в ванну. Вода была обжигающе горячей, но Дэни не вздрогнула и не вскрикнула. Она любила тепло, возвращавшее ей ощущение чистоты. Чхики надушила воду маслами, которые отыскала на базаре в Ваэс Дотрак. Поднялся благоуханный пар. Дореа вымыла ее волосы и расчесала спутавшиеся пряди. Ирри потерла ей спину. Дэни закрыла глаза, отдаваясь аромату и теплу.
Она ощутила, что тепло растворило боль между ее бедрами: она поежилась, когда жар воды вступил в нее, изгоняя боль и напряжение. Она поплыла.
Когда Дэни вымылась, служанки помогли ей подняться из воды. Ирри и Чхики вытерли ее досуха, а Дореа расчесала волосы так, что они стали казаться рекой жидкого серебра, ниспадающей на ее спину. Ее надушили пряноцветом и корицей, прикоснувшись к обоим запястьям, за ушами и к тяжелым от молока грудям. Последнее прикосновение предназначалось для ее естества. Палец Ирри, легкий и прохладный, как поцелуй любовника, скользнул между ее губами.
Потом Дэни отослала их всех, чтобы самой подготовить кхала Дрого к его последнему пути в ночные земли. Она омыла его тело, расчесала и умастила волосы, последний раз перебрала их пальцами, ощущая их тяжесть, вспоминая, как впервые прикоснулась к ним в ночь после свадьбы. Волосы эти никогда не были острижены. Многие ли из мужей способны умереть с неостриженными волосами? Она уткнулась в них лицом, ощущая томное благоухание масел. От Дрого пахло травой и теплой землей, дымом, семенем и конями. Он пахнул собой. «Прости меня, солнце моей жизни, – подумала она. – Прости меня за то, что я сделала, и за то, что должна сделать. Я заплатила цену, моя звезда, но она оказалась слишком высокой, слишком высокой…»
Дэни заплела волосы кхала в косу, надела серебряные кольца на усы и подвесила колокольчики, один за другим: их было много, золотых, серебряных и бронзовых. Колокольчики, которые слышали его враги, слабея от страха. Она надела на него штаны из конского волоса и высокие сапоги, застегнула тяжелый пояс из золотых и серебряных медальонов. Израненную грудь прикрыл расписной жилет, старый и выцветший, который Дрого любил больше прочих. Для себя она выбрала свободные штаны из песочного шелка, сандалии со шнуровкой до колен и такой же жилет, как у Дрого.
Солнце уже садилось, когда она приказала отнести тело кхала к костру. Дотракийцы молча провожали взглядами Чхого и Агго, выносивших его из шатра. Дэни шла позади них. Они положили Дрого на подушки и шелка, головой на северо-восток, в сторону далекой Матери Гор.
– Масло! – распорядилась она. Принесли кувшины и облили костер, пропитав шелка, хворост и охапки сухой травы; наконец масло закапало из-под бревен, и воздух пропитался благоуханием. – Принесите драконьи яйца, – велела Дэни служанкам.
Нечто в ее голосе заставило их броситься бегом. Сир Джорах взял ее за руку.
– Моя королева, драконьи яйца не нужны Дрого в ночных землях. Лучше продать их в Ашае. Продайте одно, и мы сможем купить целый корабль, который отвезет нас обратно в Вольные города. Продайте все три, и вы будете богатой до конца дней своих.
– Они были даны мне не для того, чтобы я продавала их, – сказала Дэни.
Она поднялась на костер и собственной рукой положила яйца вокруг тела своего солнца и звезд; черное у сердца, зеленое у головы, обернув вокруг него косу, молочно-золотое легло между его ног. Когда она поцеловала Дрого в последний раз, то ощутила на его губах сладость масла.
Спустившись с костра, она заметила на себе взгляд Мирри Маз Дуур.
– Ты обезумела, – хрипло проговорила божья жена.
– Далеко ли от безумия до мудрости?.. – спросила Дэни. – Сир Джорах, возьмите эту мэйгу и привяжите ее к костру.
– К костру… моя королева, нет, выслушайте меня…
– Делайте, как я сказала, сир Джорах. – Но он колебался, и гнев ее вспыхнул. – Вы поклялись повиноваться мне, что бы ни случилось. Ракхаро, помоги ему.
Божья жена не вскрикнула, когда ее поволокли к костру кхала Дрого и привязали среди его сокровищ. Дэни сама облила маслом голову женщины.
– Спасибо тебе, Мирри Маз Дуур, – сказала она, – за урок, который ты дала мне.
– Ты не услышишь моего крика, – отозвалась Мирри, когда масло потекло с ее волос, пропитывая одежду.
– Услышу, – сказала Дэни, – но мне нужны не твои вопли, а твоя жизнь. Я помню, что ты мне сказала: лишь смертью можно заплатить за жизнь.
Мирри Маз Дуур открыла рот, но ничего не ответила. Шагнув в сторону, Дэни заметила, что презрение оставило тусклые черные глаза мэйги, сменившись неким подобием страха. Больше делать было нечего, оставалось лишь следить за солнцем и ждать первой звезды.
Когда умирает повелитель табунщиков, с ним убивают его коня, чтобы он гордо ехал по ночным землям. Тела их сжигают под открытым небом, и кхал взмывает на огненном скакуне, чтобы занять свое место среди звезд. И чем ярче горел человек в жизни, тем более яркая звезда вспыхнет в ночи.
Чхого заметил ее первым.
– Вон! – сказал он негромким голосом.
Дэни поглядела и увидела звезду низко на востоке. Первая звезда оказалась кометой, пылающей красным. Кроваво-красным. Огненно-красным. Это был хвост дракона. Она не могла бы просить более сильного знамения.
Взяв факел из руки Агго, Дэни воткнула его между поленьями. Масло немедленно вспыхнуло. Хворост и сухая трава занялись через мгновение. Крошечные языки пламени побежали по дереву как быстрые красные мыши, катясь по маслу, перепрыгивая с коры на ветку, с ветки на листок; нарастающий жар вдруг мягко дохнул ей в лицо, словно возлюбленный, но уже через мгновение сделался непереносимым. Дэни отступила на шаг. Дерево трещало все громче и громче. Мирри Маз Дуур запела высоким вибрирующим голосом. Пламя крутилось, вилось, языки его догоняли друг друга. Мрак дрожал над костром, сам воздух будто плавился от жары. Дэни услышала, как затрещали бревна. Огонь охватил Мирри Маз Дуур. Песня ее сделалась громче, пронзительней и… потом мэйга охнула, снова и снова, и ее пение превратилось в дрожащий вой, тонкий, высокий и полный муки. Наконец пламя достигло и Дрого, языки охватили его. Вспыхнула одежда, и какое-то мгновение кхал казался облаченным в лоскутья воздушного оранжевого шелка и серого дыма. Губы Дэни раздвинулись, и она затаила дыхание. Часть ее стремилась подняться на этот костер, чего опасался сир Джорах, броситься в пламя, чтобы попросить у Дрого прощения и в последний раз принять его в себя, а там пусть огонь отделит их плоть от костей, когда они сольются навеки.
Она чувствовала запах горящей человеческой плоти, который ничем не отличался от запаха жарящейся на костре конины. Костер ревел в сгущающейся темноте словно огромный зверь, заглушая ослабевшие крики Мирри Маз Дуур и выбрасывая вверх длинные языки пламени, лизавшие чрево ночи. Дым становился все гуще, дотракийцы, кашляя, отступали. Полотнища огня разворачивались под адским ветром, бревна шипели и трещали, огненные искры новорожденными светляками возносились в дыму и исчезали во тьме. Жар бил по воздуху огромными красными крыльями, отгоняя дотракийцев, отгоняя даже Мормонта, но Дэни стояла на месте. Она была от крови дракона, и огонь жил внутри нее.
Она давно поняла истинный смысл этих слов, думала Дэни, делая шаг ближе к бушующему пламени. Но жаровня была недостаточно горяча. Языки пламени извивались перед ней, как женщины, плясавшие на ее свадьбе, кружили, пели, размахивая желтыми, оранжевыми и алыми вуалями, страшными с виду, но в то же время прекрасными, такими прекрасными, живыми от жара. Дэни раскрыла для них свои объятия, ее кожа покраснела и засветилась. «Это тоже свадьба», – подумала она. Мирри Маз Дуур умолкла. Божья жена сочла ее ребенком, но дети растут и учатся.
Еще шаг, и ступни Дэни ощутили жар раскаленного песка даже сквозь сандалии. Пот бежал по ее бедрам, между грудями, ручейками тек по щекам – там, где некогда катились слезы. Сир Джорах кричал позади нее, но он теперь ничего не значил. Важен был только огонь. Пламя было таким прекрасным: ничего прекраснее она не видела, каждый язык казался ей чародеем, облаченным в желто-оранжево-алые одежды, кружившие под дымным плащом. Она видела малиновых пламенных львов, великих желтых змей и единорогов, сотканных из бледно-синего пламени; видела рыб, лис, чудовищ, волков, ярких птиц и цветущие деревья; каждое новое видение было прекраснее предыдущего… Она увидела коня, огромного серого жеребца, сотканного из дыма, со струящейся гривой из синего пламени. «Да, мой любимый, мое солнце и звезды, садись, время уезжать».
Жилет ее начал тлеть, Дэни, дернув плечами, сбросила его на землю. Расписная кожа внезапно вспыхнула, а она шагнула поближе к костру, струйки молока текли из красных и раздувшихся сосков. «Сейчас, сейчас», – подумала она и на мгновение увидела перед собой кхала Дрого верхом на дымном жеребце с пылающим кнутом в руке. Он улыбнулся, и хлыст с шипением ударил по костру.
Раздался треск, с которым лопается камень. Помост из дерева, хвороста и травы начал рушиться внутрь себя. Кусочки горящего дерева посыпались на нее градом пепла и угольков. И подпрыгивая, вращаясь, о землю возле ее ног ударился круглый камень, бледный, усеянный золотыми прожилками, разломанный и дымящийся. Рев огня наполнял мир, но за ним Дэни слышала женские крики и удивленные детские голоса.
«Лишь смертью можно заплатить за жизнь».
Словно гром раздался второй треск, ее окружил дым, костер сместился, бревна начали взрываться по мере того как огонь проникал в их потаенные сердца. Она слышала ржание испуганных коней, голоса дотракийцев, кричавших от ужаса, и то, как сир Джорах звал ее и ругался. «Нет, – хотела она крикнуть ему. – Нет, мой добрый рыцарь, не бойтесь за меня! Огонь в моей власти. Я Дэйнерис Бурерожденная, дочь драконов, невеста драконов, мать драконов, разве вы не видите? Разве вы не видите?» Извергнув столб пламени и дыма тридцатифутовой высоты, погребальный костер обрушился вокруг нее. Ничего не боясь, Дэни шагнула в огненную бурю, призывая к себе детей.
Третий удар был таким, словно треснул сам мир.
Когда костер наконец угас и почва остыла, так что на нее можно было ступать, сир Джорах Мормонт обнаружил ее посреди пепла, окруженную почерневшими бревнами и тлеющими угольками, среди обгорелых костей мужчины, женщины и коня. Дэни была нага, тело ее покрывала лишь сажа, одежда ее превратилась в пепел, прекрасные волосы сгорели… но сама она была невредима.
Читать бесплатно другие книги:
