На что способны женщины Чейз Джеймс

Глава 1

Крысиная дыра, называвшаяся моим офисом, располагалась ровно на шестом этаже довольно ветхого строения в мертвой части Сан-Луис-Бич. Шум уличного движения и детские вопли, направленные исключительно в открытое окно моих недорогих апартаментов, от восхода солнца и до самого заката сливались в бесконечный монотонный вой. В качестве приюта для глубоких мыслей эта комната могла поспорить разве что с головой хлыща из третьесортного водевиля.

Из-за этого всю умственную деятельность мне приходилось переносить на темное время суток; вот и последние пять ночей я провел здесь в одиночестве, поигрывая мускулами собственных мозгов и тщетно пытаясь нащупать тропинку из окружавшего меня болота. Но теперь-то уж я действительно попал, и я знал это. Тропинок не было. Чтобы прийти к такому блестящему выводу, мне понадобилась пара ночных заседаний, после чего и стало окончательно ясно, что пора сматывать удочки и завязывать здесь со всеми делами.

Этот вывод явился в десять минут двенадцатого жаркой июльской ночи, ровно через восемнадцать месяцев с той поры, как я появился в Сан-Луис-Бич. Заключение, теперь уже принятое, требовало выпить, и, пока я изучал на свет свою офисную бутыль, убеждаясь, что она пуста, так же как и карманы моих брюк, на лестнице раздались шаги.

Другие конторы – ни на моем, ни на нижних этажах – по ночам не работали. Все они закрывались около шести и находились в таком состоянии до девяти утра. Я да мыши оставались единственными обитателями всего здания, и от неожиданного скрипа ступеней мои соседи бросились по своим щелям. Единственными, кто еще навещал меня в течение последнего месяца, были копы. Не похоже было, чтобы лейтенант полиции Редферн заявился в такое время, хотя, конечно, никогда не знаешь наверное. За Редферном случаются непонятные выходки, и его запросто могла озарить идея немедленно избавиться от меня. Я нравился ему не больше, чем гремучие змеи, – возможно, даже меньше, – и для него в порядке вещей было бы вышвырнуть меня из города в двенадцатом часу ночи.

Шаги были уже в коридоре. В них не было спешки: медленная, размеренная походка, несущая на себе порядочную массу.

Я нащупал в кармане жилета ствол, потом чиркнул спичкой и зажег лампу. Это был последний ствол, и я берег его как раз для такого случая.

Свет из коридора проникал в комнату через матовую стеклянную дверь. Настольная лампа ярко освещала наваленные под ней бумаги, но остальная часть крысиной дыры оставалась в темноте. Тяжелые шаги остановились перед дверью, бросив на ее светлый прямоугольник внушительную тень. Тень была действительно огромна. Плечи полностью загораживали освещенный проем; над тыквообразной головой возвышалась шляпа вроде тех, что носили ребята ножа и топора в те времена, когда я еще пешком ходил под стол.

Невидимые пальцы повернули ручку, дверь отворилась, и я тут же направил на нее свет настольной лампы.

Человек в дверном проеме смахивал на двухтонный грузовик. Он был толст, широк, с круглым, шарообразным лицом, кожа на котором с трудом удерживала тяжелые складки жира. Расчесанные черные усы торчали под носом, словно клюв осьминога, а маленькие черные глазки глядели на меня поверх двух горных жировых хребтов. Ему могло быть лет пятьдесят, не больше. Как и все полные люди, он мучался от тяжелой одышки. Конец его широкой черной шляпы задел за косяк, и, чтобы внести свое гигантское тело в контору, ему пришлось наклонить голову. Стоячий воротник венчал его длинный, плотно сидящий плащ, а ноги были упакованы в безупречно отполированные ботинки с подошвой в добрых полтора дюйма.

– Мистер Джексон? – Его голос звучал скрипуче и неуклюже тонко. Совсем не то, чего бы вы ожидали от туши объемом в баррель на ногах, которые должны были быть каждая толщиной в дерево, чтобы носить все это.

Я кивнул.

– Мистер Флойд Джексон?

Я снова кивнул.

– А! – Восклицание вырвалось вместе с неровным выдохом. Он продвинулся внутрь комнаты, захлопнув спиной дверь. – Моя карточка, мистер Джексон. – И он бросил на стол визитку. Мы двое, да письменный стол занимали почти все пространство комнаты, а оставшийся воздух, казалось, вихрями кружился от его дыхания.

Без малейшего движения я взглянул на карточку. Она не говорила мне ничего, кроме его имени. Ни адреса, ни кто он такой. Всего два слова: «Корнелиус Гормэн».

Пока я смотрел на карточку, он подвинул себе стул. Стул был старый и прочный, но и тот вздрогнул, когда он разместил на нем свою задницу. Когда он сел, свободного места стало чуть больше – ненамного, но ветер в комнате более-менее улегся.

Он сложил свои жирные руки на конце трости. Бриллиант, не так сильно уступавший в размерах дверной ручке, засверкал на его мизинце, словно маяк. Корнелиус Гормэн мог притворяться, но деньги у него были. Я чуял их, а у меня очень острое обоняние, когда дело доходит до денег.

– Я расспрашивал о вас, мистер Джексон, – сказал он, изучая меня своими крошечными глазками. – Я слышал, что вы действительно заслуживаете внимания.

В свой последний визит лейтенант Редферн говорил мне примерно о том же, правда, в более грубых выражениях.

Я ничего не сказал на это, выжидая и удивляясь, как же много он разведал обо мне.

– Мне сказали, что вы хитры и изворотливы; очень, очень изворотливы и скользки, – продолжал он своим скрипучим голосом. – У вас есть мозги, говорили мне, и вы не страдаете излишней прямотой. Вы опрометчивый человек, мистер Джексон, но в вас есть место храбрости и воле, и вас не проведешь. – Он посмотрел на меня поверх своего бриллианта и улыбнулся.

Без всякой причины офис вдруг показался мне далеким от земли и всего живого, а ночь бесконечной и пустынной. Я поймал себя на том, что думаю о кобре, обвившей ветвь кустарника: толстая кобра, почти недвижная и опасная.

– Рассказывают, вы в Сан-Луис-Бич восемнадцать месяцев, – восстановив дыхание, говорил он. – До этого вы работали в сыскном агентстве в Нью-Йорке в качестве одного из детективов. Детектив, работающий в сыскном агентстве, как мне поведали, располагает исключительно выгодными позициями, когда дело доходит до шантажа. Возможно, именно из-за этого вас попросили оттуда. Не было никаких обвинений, просто они убедились, что вы живете на заметно более широкую ногу, чем позволяли бы деньги, которые вам платили. Это, мистер Джексон, и навело их на определенного рода подозрения. Сыскное агентство не может быть слишком милосердным.

Он остановился и с любопытством разглядывал мое лицо, однако это ничего не дало ему.

– Вас попросили оттуда, – продолжал он после паузы, – и вскоре вы стали сотрудником Ассоциации охраны отелей. Затем от одного из владельцев отелей на вас пришла жалоба. Похоже, что с некоторых отелей вы взимали плату, не оставляя им квитанций. У вас нашлось что ответить на это, после чего компания с неохотой пришла к выводу, что преследовать вас было бы безосновательно, и вы отделались простым увольнением. После этого вы поселились у молодой девушки, с которой вы были дружны: у одной из множества, как мне пояснили. Но вскоре она устала давать вам деньги на то, чтобы вы тратили их на других молодых девушек, и вы расстались.

Спустя несколько месяцев вы решили основать собственное дело в качестве частного детектива. По поддельной характеристике вы получили лицензию у поверенного Штата и приехали в Сан-Луис-Бич, поскольку это чистый, здоровый город с незначительной конкуренцией. Вы специализировались на разводах, и некоторое время дело процветало. Однако искушение погреть руки одолевает, как я понимаю, и при разводах. Кто-то пожаловался в полицию, и они провели соответствующие исследования. Но вы весьма изворотливы, мистер Джексон, и вам снова удалось избежать серьезных неприятностей. Теперь полиция мечтает выкинуть вас из города. Они, как могут, мешают вам жить. Они аннулировали вашу лицензию и, судя по всему, сумели отстранить вас от дел: по крайней мере, они так считают, но нам-то с вами это известно лучше.

Я наклонился вперед, чтобы выложить пушку, и невольно мои глаза приблизились к бриллианту. Он мог стоить штук пять, а мог и больше. Ребятам и похитрее Тюфяка Гормэна отрезали пальцы за камешки и в половину такой суммы. Я задумался об этом бриллианте.

– Хотя вы и пытаетесь продолжить работать в качестве частного сыщика, вы лишены всякой рекламы, даже таблички на входной двери. Полиция присматривает за вами, и, если они узнают, что вы по-прежнему взимаете комиссионные, они возьмут вас. До настоящего времени, хотя вы и распространяете слухи через ваших знакомых барменов, что, как и раньше, беретесь за дело и не задаете лишних вопросов, никто этим не заинтересовался, и вам пришлось опуститься до последнего гривенника. Последние пять ночей вы пытались решить нелегкую проблему: оставаться вам здесь или бросить все. И, судя по всему, вы предпочли бросить. Я прав, мистер Джексон?

– Возможно, – проговорил я и откинулся на спинку кресла.

Я был озадачен. Чем-то этот Тюфяк нравился мне. Может, он лукавил; может, он специально сверкал своим бриллиантом, чтобы произвести впечатление, но в нем явно было кое-что и помимо идиотской шляпы и пятитысячного бриллианта. Его маленькие черные глазки предупреждали меня, чтобы соображал я побыстрее. Форма его рта заслуживала отдельного внимания. Поверните лист бумаги ребром к себе, и вы получите представление о его губах. Я бы легко мог представить его сидящим солнечным днем на корриде. Он был бы счастлив, наблюдая за тем, как бык на арене прощается с жизнью. Он как раз из таких. Вид быка с распоротым брюхом вполне бы мог доставить ему удовольствие. Хотя и толст, он был необычайно силен, и мне подумалось, что, если когда-нибудь его пальцам суждено сомкнуться на моей глотке, ему не составит труда сделать так, чтобы из ушей у меня хлынула кровь.

– Не бросайте, мистер Джексон, – сказал он. – У меня для вас есть работа.

Ночной ветерок, залетавший в комнату из открытого окна, приятно холодил мне затылок. Моль выпорхнула из темноты и тщетно билась вокруг настольной лампы. Бриллиант продолжал отбрасывать на потолок замысловатые узоры. Мы смотрели друг на друга. За возникшую паузу можно было спокойно прогуляться по коридору и успеть вернуться.

Наконец я спросил:

– И что за работа?

– Тонкая работа, мистер Джексон. Как раз для вас.

Я просчитал это. Ну, по крайней мере, он знает, что покупает. Винить ему придется только себя.

– Почему вы так думаете?

Он провел по расчесанным усам своим толстым пальцем.

– Потому что это именно такая работа.

Развивать свою мысль он не собирался.

– Ну, давайте рассказывайте, – небрежно проговорил я. – Я на прилавке.

Гормэн перевел дух. Похоже, он ждал затруднений, хотя и должен был догадываться, что я не ссорюсь с людьми с такими бриллиантами на пальцах.

– Я расскажу вам, как слышал это сегодня, – ответил он, – а затем – чего я жду от вас. – Он снова дохнул на меня и продолжил: – Я – театральный агент.

Он должен был быть кем-то подобным. Никому больше не придет в голову надевать широкую шляпу и задирать воротник в такую жару.

– Я присматриваю за интересами нескольких крупных звезд и содержу нескольких помельче, – рассказывал он. – Среди тех, кто поменьше, есть молодая женщина, специализирующаяся на холостяцких вечеринках. Ее зовут Веда Ракc. Род ее деятельности можно определить как стриптиз. Она хорошо играет, иначе я бы не взялся за нее. Это искусство высшего сорта.

Пока он глядел на меня поверх бриллианта, я все пытался придать себе доверчивое выражение, хотя не думаю, что был достаточно убедителен.

– Вчера она была приглашена на вечер, устроенный для своих коллег-бизнесменов мистером Линдсеем Бреттом. – Маленькие черные глазки быстро прыгнули с меня на бриллиант и обратно. – Возможно, вы слышали о нем?

Я кивнул. У меня вошло в привычку знать что-нибудь обо всех в Сан-Луис-Бич, чей доход составлял более пяти тысяч. Бретт имел шикарный дом в нескольких милях от города; последнее крупное владение на Оушен-Райз, где прячется большинство местных миллионеров. Оушен-Райз – извилистый бульвар, обрамленный с обеих сторон пальмами и цветущими тропическими кустарниками и теряющийся в холмах, окружающих предместья города. Дома там выстроены на частной земле и ограждены от остального мира стенами в двенадцать футов. Чтобы пожить на таком бульваре, вам потребуются деньги – много денег. Что касается Бретта, то с деньгами у него все было в порядке: у него их было ровно столько, сколько он мог потратить. Он располагал яхтой, тремя машинами, пятью садовниками и кучей свеженьких юных блондинок. В свободное от вечеринок и шумных приемов, попоек и блондинок время он выгребал деньги из двух нефтяных компаний и сети магазинов от Сан-Франциско до Нью-Йорка.

– После того как мисс Ракс закончила свое выступление, Бретт пригласил ее присоединиться к празднованию, – повествовал Гормэн. – Во время вечера он продемонстрировал ей и своим гостям часть своей коллекции антиквариата. Не так давно он приобрел клинок работы Челлини. Чтобы показать его гостям, он открыл встроенный в стену сейф. Мисс Ракс сидела к нему ближе всех, и, пока хозяин вращал диски замка, она бессознательно запомнила комбинацию. Я бы сказал, она обладает безошибочной зрительной памятью. Клинок произвел на нее неизгладимое впечатление. Она сказала мне, что это самая прекрасная вещь на свете, какую она только видела.

Даже после столь продолжительного рассказа я все еще не имел понятия, каким образом все это может касаться моей персоны. И вообще, я хотел пить. Я хотел спать, наконец. Но я должен был сидеть здесь, под прицелом глаз этого Тюфяка, и не мог сделать и лишнего движения. Я снова стал думать о бриллианте.

– Позднее, когда гости разошлись, Бретт провел мисс Ракс в ее комнату. В заказ входило, что она останется в доме Бретта на ночь, поскольку празднования могли продолжиться и с утра. Оставшись с ней наедине, Бретт повел себя вполне определенным образом. Вероятно, он вообразил, что одержит легкую победу. Она послала его.

– А чего же она еще ожидала? – раздраженно спросил я. – Когда подобная дама развлекает ребят, продолжение напрашивается обычно само собой.

Он проигнорировал мое вмешательство и продолжал:

– Бретт разозлился, и они начали бороться. Он потерял последнее терпение, и случиться могло уже что угодно, если бы двое из припозднившихся гостей не зашли в комнату на шум. Бретт был в ярости, и он пригрозил мисс Ракс. Он сказал, что расправится с ней за то, что она выставила его в таком положении перед его друзьями. Он был действительно в ужасном настроении и запугал ее. Не важно, что именно он сказал.

Я тяжко перевалился в своем кресле. Больше всего на свете я теперь хотел, чтобы он надрал ей задницу. Девкам, сбрасывающим с себя одежду перед маслеными глазами нажравшихся уродов, никогда не заслужить моей симпатии.

– Когда наконец она заснула, ей привиделся сон, – проговорил Гормэн и остановился. Вытащив золотой портсигар, он раскрыл его и положил на стол. – Кажется, вам хочется курить, мистер Джексон.

Я поблагодарил его. Он действительно держал руку на моем пульсе. Если и было что-то, чего я желал больше, чем напиться, так это курить.

– Ее сны также неотделимы от дела? – спросил я, доставая спичку.

– Ей приснилось, как она спустилась по лестнице, открыла сейф, взяла футляр с клинком и оставила там вместо него свою пудреницу.

Легкое покалывание пробежало по моей спине до самых корней волос. Я не шевельнулся. Невозмутимое выражение, которое я натянул на свое лицо с самого начала, не менялось, но в голове моей зазвенела сигнализация.

– Сразу же после сновидения она проснулась. Было шесть часов. Она решила сбежать до того, как Бретт проснется. Она поспешно собрала свои вещи и ушла. Никто не видел ее. И все было хорошо, пока в середине дня она не открыла сумочку и не обнаружила на дне тот самый клинок Челлини.

Я провел рукой по волосам и снова вспомнил о своей жажде.

– И конечно, она не нашла там своей пудреницы, – добавил я, чтобы показать, что слежу за рассказом.

Он отнесся к этому со всей серьезностью:

– Именно так, мистер Джексон. Она тут же сообразила, что произошло. Когда что-то не давало ей покоя или если она просто много думала накануне о чем-то, она могла ходить во сне. Во сне она взяла и клинок Челлини. Сновидение не являлось таковым на самом деле. Это произошло на самом деле.

Он издалека подводил к этому, но теперь карты лежали на столе. Мы молча глядели друг на друга. Я бы многое мог сказать ему, но все это ни к чему бы меня не привело. Это его дело, так что я просто прикоснулся к своему носу и пошел у него на поводу. Он мог поворачивать все так, как ему больше нравится.

– Почему ей не отдать клинок в полицию и не рассказать им, что произошло? – спросил я. – Они могли бы все устроить.

– Это не так просто, как кажется. Бретт угрожал ей. Это очень неприятный человек, когда злится. Мисс Ракс чувствует, что он может чинить ей неприятности.

– Не сможет, если она обратится в полицию. Это разрушит все его замыслы.

Гормэн снова задышал на меня. Его тонкие губы разошлись, пытаясь поймать побольше воздуха.

– Бретт может заявить, что, украв клинок, мисс Ракс обнаружила, что не может его продать. Тогда для нее становится вполне естественным вернуть клинок в полицию с историей о ночных прогулках.

– Но пудреница бы послужила доказательством ее правоты. Только сумасшедшая могла оставить ее в сейфе на месте футляра, либо она спала.

– Но предположим, Бретт будет отрицать, что нашел пудреницу, чтобы расправиться с ней?

Я с сожалением затушил о пепельницу окурок. Давно я не курил с таким удовольствием.

– Почему же она не сможет получить за клинок деньги, если он действительно представляет собой такую ценность?

– Очень просто: он уникален. Челлини были сделаны только два клинка. Один из них в галерее Уффици, а второй принадлежит Бретту. В мире нет ни одного дилера, кто бы не знал этого. Он не может быть продан, пока Бретт лично не договорится о сделке.

– О\'кей, ну так пусть Бретт разделается с ней. Если она сверкает своими достоинствами перед искушенным жюри, значит, она того заслуживает. С трудом верится, что она никогда не попадала в подобные истории.

Он имел ответ и на это.

– Мисс Ракс не может допустить огласки. Если Бретт сделает все, как обещал, это не останется на бумаге. Это сломает ей карьеру.

Я сдался:

– Ну так что же произошло? Бретт уже плетет свои сети?

Гормэн улыбнулся:

– Теперь мы подошли к главному, мистер Джексон. Сегодня рано утром Бретт отправился в Сан-Франциско. Он вернется послезавтра. Он думает, что клинок все еще в его сейфе.

Я уже знал, к чему он клонит, но хотел, чтобы он сам сказал это. Вместо этого он выудил из внутреннего кармана сверток купюр, способный свалить лошадь. Отделив от него десять стодолларовых бумажек, он веером разложил их передо мной. Деньги были новые и хрустящие, и я почти чувствовал их запах. Я уже отметил, что он был при деньгах, но никак не ожидал, что он настолько набит ими. Я наклонился в кресле и рассмотрел банкноты поближе. В них не было ничего особенного, если не считать того, что лежали они с его стороны.

– Я хотел бы воспользоваться вашими услугами, мистер Джексон, – объявил он, понизив голос. – Вас интересует эта сумма?

Голосом, который ни за что бы не признал за свой, я отвечал, что это, конечно, другой разговор, и нервно провел рукой по голове, чтобы убедиться, что она все еще на месте. Вид Франклинов на банкнотах заметно влиял на мое сердцебиение.

Из другого кармана он извлек красный кожаный футляр. Открыв, он подтолкнул его ко мне. Я мельком глянул на сверкающий золотой клинок, лежавший на белой атласной подложке. Он был около фута длиной, покрытый замысловатой гравировкой в виде цветов и животных и с изумрудом с хороший орех на конце рукоятки. Милая игрушка, если вы любите прелестные вещицы; я же их не люблю.

– Это клинок Челлини, – с придыханием сказал Гормэн. – Я хочу, чтобы вы вернули его на место и принесли бы пудреницу мисс Ракс. Я понимаю, что это несколько неэтично и вам придется поработать в роли взломщика, но вам же не нужно ничего красть, мистер Джексон, и сумма, как я полагаю, отвечает принимаемому риску. А сумма, мистер Джексон, составляет тысячу долларов.

Я знал, что не должен прикасаться к этому даже двадцатифутовой палкой. Сигнализация вовсю трезвонила в голове, говоря мне, что этот жирный мясник собирается серьезно прокатить меня. Я не сомневался, что вся эта паршивая история про клинки Челлини и лунатичных стриптизерш с пудреницами в сейфах – такая туфта, что ею не провести и полоумного паралитика. После таких сказок я бы должен был посоветовать ему, например, прыгнуть в озеро или, может, сразу в два, если одного будет слишком мало, чтобы полностью поглотить его. Кажется, теперь самое время. Это избавит меня от многих печалей, избавит и от возможной охоты за моей головой. Но больше всего на свете мне не хватало сейчас тех десяти Франклинов на столе, отсутствие которых грызло бы меня всю оставшуюся жизнь, и я решил, что я, в принципе, достаточно хитер, чтобы разыграть все дело по-своему и не вляпаться в серьезные неприятности. Что ж, если я прогорю здесь – так все равно утону в своем болоте. А если Редферн не прижмет меня, то, как говорится, возможны варианты. Почему бы и нет?

Я ответил, что берусь за это.

Глава 2

Раз подцепив меня, Гормэн уже не дал мне шанса передумать. Он хотел, чтобы я отправился к нему прямо сейчас. Он сразу же отмахнулся от моей попытки зайти домой, чтобы забрать необходимое. Я мог заимствовать у него что угодно. Снаружи ждала машина, и дорога до его конуры не отнимет много времени, а там нас ждал ужин с выпивкой и тишина, в которой можно было спокойно обсудить детали. Я видел, что он не собирался упускать меня из виду, дать позвонить по телефону либо любым другим способом проверить его легенду или рассказать о нашем уговоре. Обещание выпивки окончательно добило меня, и я согласился поехать с ним.

Возникли, однако, некоторые расхождения по поводу оплаты. Он собирался платить по окончании операции, я же представлял себе это несколько иначе. В конце концов я выжал из него двести и убедил расстаться с еще двумястами непосредственно перед тем, как я отправлюсь на дело. Остальное я получал сразу по предъявлении пудреницы.

Чтобы показать, что моя вера ему простирается не дальше чем на расстояние, на которое у меня хватит сил его бросить, я положил два банкнота в конверт, адресованный моему банковскому менеджеру, и по дороге бросил его в почтовый ящик. Если он собирается кинуть меня, то, по крайней мере, на эти две бумажки лапы ему уже не наложить.

Старинный «Паккард-Стрэйт-8», стоявший на улице, несколько нарушал обычный внешний облик моего офиса. Единственная возможная польза от такой машины – ее размер. Я ожидал увидеть здесь нечто черное, и сверкающее, и стремительное, под стать бриллианту, и этот музейный экспонат явился для меня в некотором роде сюрпризом.

Я ждал, пока Гормэн запихнет себя на заднее сиденье. Он не садился в машину: скорее он надевал ее. Я боялся, что все четыре покрышки лопнут, когда Тюфяк полностью разместит себя, но они выстояли. Убедившись, что рядом с ним места уже не осталось, я сел рядом с водителем.

Мы выехали за город по бульвару Оушен-Райз и перебрались через холмы, подковой окружавшие весь городок.

Я не смог хорошенько разглядеть шофера. Он сидел, низко нагнувшись над рулевым колесом, почти на самом носу у него была водительская кепка, и смотрел он только вперед. За все время пути он не сказал мне ни слова и даже не взглянул на меня.

Некоторое время мы повторяли все зигзаги вслед за основаниями холмов, затем свернули в каньон и поехали по грязной дороге, обсаженной непролазным кустарником. Мне не доводилось бывать здесь раньше. Обычно, куда бы вы ни направились из города, вас всюду будут окружать чьи-то дома. Здесь же не было видно ни огонька.

Через некоторое время я прекратил всякие попытки запомнить маршрут и обратил свои мысли к двум сотням баксов, что я отправил в свой банк. Как минимум, теперь у меня уже было что бросить очередному волку, когда он в следующий раз постучится в мой офис.

Я не питал никаких надежд относительно истинной цели моего задания. Меня наняли для взлома сейфа. Не принимать же всерьез навороченную легенду: бедная маленькая стриптизерша, запуганная большим и ужасным миллионером, или фальшивый клинок, сделанный якобы мистером Челлини. Я не верил ни единому его слову из всей этой поэмы. Гормэну было нужно нечто, что Бретт хранит у себя в сейфе. Может, это действительно пудреница. Я не знал, но что бы это ни было, ему страшно хотелось завладеть этим, и он явился ко мне с этой наспех сколоченной туфтой, словно бы у него имелся запасной выход, в который он выпрыгнет, если я провалюсь. Ему не хватило духу сказать мне, что на самом деле я должен вскрыть для него сейф. Но платил он мне именно за это. Но если я взял его деньги, это еще не значит, что я буду плясать под его дудку. Он сам сказал, что я изворотливый и скользкий. Может, и так. Дело зашло уже довольно далеко, но я никогда не прыгаю, если не вижу, куда приземлюсь. По крайней мере, именно это я твердил себе, и в тот момент действительно верил в это.

Мы добрались до конца каньона. Здесь, внизу, было довольно сыро и темно, и над землей висел легкий белый туман. Свет фар с трудом раздвигал его, и разглядеть, что же лежит впереди, было довольно сложно. Откуда-то из тумана и темноты доносились голоса лягушек. Луна, проглядывавшая сквозь белую завесу, смахивала на лицо мертвеца, а звезды можно было принять за приклеенные бриллианты.

Машина неожиданно проскочила через узкие ворота и поднялась по крутой дорожке, ограниченной с обеих сторон высокой и толстой изгородью. Мгновение спустя мы повернули, и я увидел светящиеся окна, повисшие в пустоте. В кромешной темноте невозможно было разглядеть даже очертания дома, и нас обволакивало такое спокойствие и полное отсутствие всякого движения, которое вы встретите разве что в камере смертника в Сан-Квентине.

Машина зашелестела покрышками по гравию и остановилась. Из кованого фонаря над входной дверью брызнул свет. Он выхватил из темноты двух каменных львов, присевших по бокам небольшого портала. Парадная дверь была обита гвоздями с медными шляпками, и выглядела она достаточно крепкой, чтобы выдержать настоящий таран.

Шофер подбежал к задней двери и помог Гормэну выйти. Свет из фонаря упал ему на лицо, и я сумел наконец разглядеть его. Мне припомнился его переломленный нос и толстые губы. Где-то я уже видел его, но вот где – я не знал.

– Убери машину! – рявкнул на него Гормэн. – И принеси нам несколько сандвичей, да не забывай мыть руки перед тем, как прикасаться к хлебу.

– Да, сэр, – сказал шофер и наградил Гормэна таким взглядом, что тот должен был бы сгореть на месте, если б заметил его. Нетрудно было понять, что он ненавидел Гормэна. Мне было приятно узнать это. Когда вступаешь в такую игру, неплохо разобраться сначала, кто на чьей стороне.

Гормэн распахнул парадную дверь, и, дождавшись, пока он протиснет в нее свою тушу, я проследовал за ним. Мы оказались в просторном холле; в дальнем конце широкая лестница вела в верхние комнаты. Слева за двойными дверями располагалась диванная.

Дворецкий не приветствовал нас. Казалось, вообще никто не заинтересовался нашим прибытием. Гормэн снял шляпу и выбрался из плаща. Без шляпы он выглядел еще внушительнее и еще опаснее. На голове у него светилась пролысина, но волосы его были пострижены так коротко, что это не бросалось в глаза. Розовый скальп везде проблескивал через светлую щетину, так что вы с трудом бы определили, где же заканчиваются его волосы.

Я бросил свою шляпу на стул.

– Располагайтесь, мистер Джексон, – сказал он. – Я хочу, чтобы вы были здесь как дома.

Я прошел с ним в диванную. Идя рядом, я чувствовал себя буксиром, сопровождающим океанский лайнер. Диванная была милой комнаткой с парой честерфилдских кресел красной кожи и тремя или четырьмя стульями, расставленными перед огромным камином. Персидские ковры на паркетном полу играли всевозможными красками, а у стены с французскими окошками располагался резной бар с разнообразной коллекцией стекла.

Худой, элегантно одетый человек поднялся из кресла подле окна.

– Доминик, это мистер Флойд Джексон, – сказал Гормэн и, обращаясь ко мне: – Мистер Доминик Паркер, мой партнер.

Хотя мое внимание и было приковано к бутылкам, я все же уделил ему кивок, дабы выглядеть дружелюбным. Мистер Паркер не удостоил меня и этого. Он оглядел меня, губы его высокомерно скривились, и в целом он выглядел не то чтобы очень приветливо.

– О, детектив, – насмешливо проговорил он и сконцентрировал внимание на своих ногтях так, как это делают обычно женщины перед тем, как отшить вас.

Гормэн разложил себя напротив камина. Он смотрел на меня пустым взглядом, словно я неожиданно надоел ему.

– Выпьете что-нибудь? – спросил он и перевел взгляд на Паркера. – Налей ему, Доминик.

– Нальет сам, – резко ответил Паркер. – Я не привык прилуживать своей прислуге.

– То есть мне? – уточнил я.

– Вы здесь, пока вам платят, следовательно, это делает вас прислугой, – высокомерно ответил он.

– Ну, я переживу.

Я подошел к бару и намешал себе столько, что туда впору было спускать каноэ.

– Было бы прекрасно, если бы вы открывали рот тогда, когда вам скажут, – не успокаивался он, лишь наливаясь злобой.

– Не заводи себя, Доминик, – сказал ему Гормэн.

Хриплый, сломанный звук его голоса подействовал на Паркера. Он снова уселся и, нахмурившись, обратился к своим ногтям. Повисла пауза. Я качнул своим бокалом в сторону Гормэна и отпил. Скотч был также хорош, как и его бриллиант.

– Он собирается заняться этим? – неожиданно спросил Паркер, не поднимая глаз.

– Завтра ночью, – отозвался Гормэн. – Объясни ему. Я пошел спать. – И он включил меня в разговор, ткнув в мою сторону своим пальцем толщиной с банан. – Мистер Паркер расскажет вам все, что вы захотите знать. Спокойной ночи, мистер Джексон.

Я пожелал ему приятных снов.

В дверях он снова обернулся ко мне:

– Пожалуйста, сработайтесь с мистером Паркером. Я полностью доверяю ему. Он знает, что нужно сделать, и все, что он скажет тебе, идет из моих уст.

– Конечно, – ответил я.

Мы слушали тяжелые шаги Гормэна, пока он карабкался по лестнице. Без него комната оказалась сильно опустевшей.

– Ну, давай, – сказал я, плюхнувшись в кресло. – Тогда и я полностью доверяю тебе.

– Нам не нужна никакая изящная словесность, Джексон. – Паркер не чувствовал себя в своем кресле свободно. Он сжал кулаки. – Тебе платят за эту работу, и платят очень хорошо. И я не потерплю дерзости. Понятно?

– До сих пор я получил только двести долларов, – сказал я, улыбнувшись ему. – Если я не нравлюсь вам таким, какой я есть, прикажите отвезти меня домой. Эти деньги покроют потерянное время, которое я потратил, добираясь сюда. Решайте сами.

Стук в дверь сохранил ему достоинство. Холодным, злобным голосом он приказал войти и засунул кулаки в карманы брюк.

В дверях появился шофер с подносом. Он был переодет в белый жакет, казавшийся великоватым для него. На подносе лежали толсто порезанные гамбургеры.

Без кепки я узнал его. Я видел его работающим в порту. Он был темным, печально выглядящим невысоким человеком со сломанным носом и грустными, влажными глазами. Странно было видеть его здесь. Я вспомнил, что несколько дней назад видел его рисующим лодку на фоне морской глади. Похоже, он здесь такой же новичок, как и я. Войдя, он мельком взглянул на меня, и в глазах у него мелькнуло удивление.

– Что это значит? – взвизгнул Паркер, показывая на поднос.

– Мистер Гормэн заказывал сандвичи, сэр.

Паркер встал, взял тарелку и уставился на нее. Брезгливо подняв ломтик указательным и большим пальцами, он нахмурился, изобразив наибольшую степень отвращения.

– Ты находишь, что мы можем принимать внутрь гадость вроде этой? – сердито объявил он. – Ты никак не можешь забить в свою плоскую башку, что сандвичи должны быть порезаны тонко: тонко, как бумага, тупой чурбан! Иди режь! – И быстрым движением он опрокинул содержимое тарелки прямо в лицо коротышке. Крошки с кусочками цыпленка застряли у того в волосах. Коротышка стоял как вкопанный и лишь побледнел.

Паркер проследовал к французскому окну, отдернул низ шторы и выглянул в ночь. Он стоял спиной к нам, пока шофер отряхивался.

Я подумал, что должен сказать ему что-нибудь.

– Мы не будем ничего есть, дружище. Тебе не нужно возвращаться.

Шофер вышел, не взглянув на меня. Спина его тряслась от бессильной ярости.

– Я попрошу вас не давать распоряжений моим слугам, – бросил мне через плечо Паркер.

– Если ты собираешься и дальше закатывать представления, как истеричная старуха, то я, пожалуй, тоже пошел спать. Если же у тебя есть что сказать мне, говори. Только постарайся держать себя в руках.

Он отодвинулся от окна. Злость старила и уродовала его.

– Я предупреждал Гормэна, что ты можешь хамить, – сказал он, пытаясь сдерживать голос. – Я говорил ему, чтобы он оставил тебя в покое. Дешевые клоуны вроде тебя никому еще не приносили пользы.

Я только усмехнулся на это:

– Я был нанят для дела, и я собираюсь выполнить его. Но я буду заниматься им так, как сочту нужным, и грубости от вас я не потерплю. Это же относится и к Тюфяку. Если вам нужен результат, так и скажите, и будем работать.

Он справился со своими нервами и успокоился, совершенно неожиданно для меня.

– Все в порядке, Джексон, – мягко сказал он. – Нет смысла ссориться.

Я пронаблюдал, как он деревянной походкой подошел к бару, открыл ящик и вытащил длинный свиток голубой бумаги. Он бросил его на стол.

– Это план дома Бретта. Посмотри.

Я помог себе еще одной порцией скотча и одной из толстых сигар, коробку с которыми я обнаружил в баре. Затем я развернул бумагу и занялся планом. Это была копия архитектурного чертежа. Паркер наклонился над столом и показал выходы и где расположен сейф.

– Дом патрулируют два охранника, – сказал он. – Это бывшие полицейские, и они быстро стреляют. Сложная сигнализация, но она подведена только к окнам и к сейфу. Ты войдешь через черный ход. Это здесь. – Его длинный палец водил по плану. – Пройдешь по этому коридору, поднимешься наверх, и здесь – его кабинет. Сейф здесь, я отметил его красным.

– Эй, минутку, – оборвал я его. – Гормэн ничего не говорил об охранниках и сигнализациях. Как же это леди Ракс умудрилась не задеть сигнализацию?

Он ожидал подобных вопросов и отвечал без запинки.

– Когда Бретт вернул клинок в сейф, он забыл включить ее.

– Думаете, она все еще отключена?

– Возможно, но тебе не следует рассчитывать на это.

– А охранники? Как она миновала их?

– В тот момент они были в другом крыле здания.

Это не успокоило меня. Охранники из бывших полицейских получаются хоть куда.

– У меня есть ключ от черного хода, – небрежно добавил он. – Об этом можешь не беспокоиться.

– Да? Быстро работаете, а?

Он ничего не сказал на это.

Я подошел к камину и присел перед ним на корточки.

– Что произойдет, если меня поймают?

– Мы бы не выбрали тебя для этой работы, если бы рассматривали такой вариант, – ответил он и оскалился.

– Вы не ответили на мой вопрос.

Он расправил свои изящные плечи.

– Вы должны сказать мне правду.

– Вы имеете в виду эту крошку, которая гуляет во сне?

– Именно. Мне будет очень приятно убеждать Редферна поверить в эту чушь.

– Если вы будете достаточно осторожны, до этого не дойдет.

– Надеюсь, что не дойдет. – Я допил второй бокал и свернул план. – Я еще раз взгляну на него перед сном. Что-нибудь еще?

– Вы носите оружие?

– Иногда.

– Завтра ночью вам лучше не брать его.

Наши глаза снова встретились.

– Я не возьму.

– Тогда все. Завтра утром мы поедем на место и осмотрим дом. Важно знать местность.

– У меня складывается впечатление, что все это дело лучше бы поручить спящей стриптизерше. По басням Тюфяка, если у нее чем-то занята башка, то во сне она спокойно гуляет хоть по лезвию ножа. Я бы нашел, пожалуй, чем забить ей голову.

– Вы снова дерзите.

– Наверное. – В качестве трофея я забрал с собой бутылку скотча и бокал. – Свой ужин я закончу в постели.

– Мы не поощряем пьянство среди людей, которых мы нанимаем. – Он снова был презрителен и недосягаем.

– Я не нуждаюсь ни в чьих поощрениях. Где я сплю?

Он снова переборол свою ярость и вышел из комнаты, всем видом показывая мне, насколько неумно я себя веду.

Я вышел за ним. Мы поднялись по широкой лестнице и прошли по коридору к спальне, в которой была такая духота, словно ее не открывали очень давно. Но если не считать пыльного, застоявшегося воздуха, ничего особенного в ней не было.

– Спокойной ночи, Джексон, – процедил он и удалился.

Я налил себе небольшую порцию скотча, выпил, налил еще и подошел к окну. Распахнув его, я высунулся наружу. Кроны деревьев и темнота – вот все, что я увидел. Лунный свет не проникал сюда через не то деревья, не то кусты. Под собой я обнаружил плоскую крышу, которая, судя по всему, окаймляла под окнами второго этажа весь дом. Не придумав ничего лучше, я выбрался из окна и спустился на это перекрытие. Вдали я увидел большую, широкую лужайку. Мое внимание привлек пруд с лилиями, похожий в лунном свете на лист серебра. Он был окружен высоким парапетом. На нем виднелась сидящая фигура. Похоже, что это была девушка, хотя с такого расстояния я не мог сказать наверняка. Я заметил далекий огонек сигареты. Если бы не он, я был готов подумать, что это скульптура. Некоторое время я продолжал наблюдение, но вокруг ничего не происходило, и тогда я таким же образом вернулся к себе в комнату.

В спальне на моей кровати уже сидел шофер и ждал, когда я влезу обратно.

– Просто подышал свежим воздухом, – сказал я, одной ногой еще за окном. – Пыльновато здесь, а?

– Пыльновато, – согласился он полушепотом. – Ведь я видел вас где-то, верно?

– На берегу. Джексон.