Новый дом с сиреневыми ставнями Артемьева Галина

Утро

Кое в чем надо было разобраться. С утра дел полно, причем мышачьих каких-то дел, по-мелкому силы крадущих. Толку все равно не будет от выяснений, а на самотек пустить нельзя.

Самотек – вот именно! Все в самотеке. Новая душевая кабинка дает течь. Льется из-под нее на изысканный узор мраморного пола огромной ванной комнаты с двумя окнами. И после водных процедур со струями со всех сторон и цветомузыкой надо враскорячку собирать тряпкой воду, отжимать ее в унитаз, иначе заскользишь, шмякнешься враздрызг.

Воображение услужливо предлагает картинки комикса.

Б-б-б-енццц!

Упало голое нечто (признаки половой принадлежности стыдливо скрыты).

Руки-ноги треугольниками в манере Пикассо. Голова в полотенце прикладывается прямо к углу раковины. Полотенце не спасает.

Хрясь!!!

От головы – половина.

Далее – обнаружение равнодушного ко всему тела. Следствие. Вспышки камер. Служебная собака что-то вынюхивает. Опер сдвигает брови, от головы пар: мозгами шевелит.

Муж возвращается домой. Ничего не ожидающий.

Нет, не так: пусть – ожидающий. Приятный вечер при свечах пусть представляющий. И даже – пусть – с большим букетом роз, нет, белых лилий (так больше в тему).

Следаки вместе со служебной собакой пытливо и понимающе на него смотрят: «Ах, ты еще и с цветами!»

Он ничего не понимает, откуда тут вся эта живность и где жена. В круглых глазах застыл вопрос.

А жена – вон она. Лежит. Как звезда, под вспышками камер. Как порнозвезда.

Ужас! УжОс! И все вдруг пальцами, как положено в комиксах, указывают на него: «А вы и убили! Убивец!»

А у него глаза уже квадратные и челюсть отвисла.

Фу, гадость какая! Ну и набросочек!

Сантехник – сволочь! Вот кто настоящий убивец! Но кто же на него, гегемона, подумает! Его дело – сторона. Недовертел чего-то дрожащими от недопоя конечностями и скрылся навеки, получив плату за труд.

Нет, она его истребует, хоть из-под земли отроет и выгребет. И ткнет носом во все эти лужи перламутровые.

Вот дело номер раз!

И дело номер два – молчащий телефон. Тоже из мелких и гадких. Номер дали. Подключили. День работал, гудел, выдрынькивал настырную песню, когда с мобильника на него для пробы набирали. Потом позвонила со станции тетя-робот и велела оплатить задолженность за международные переговоры в размере 25 тысяч рублей. Иначе отключат. Аж дыханье перехватило от неслыханной наглости. Хотя почему от неслыханной? Слыхали, видали. «И я там был, мед-пиво пил…» Приходили счета и на прежний номер за разговоры с Вьетнамом и Таджикистаном такие, что мозг не воспринимал обозначенные цифры. В результате пришлось перекрыть выход на межгород и связываться с друзьями исключительно по мобильнику. Но там хоть ладно. Проехали. А тут – за один день работы обложили!

Вот выехали они, как давно задумали, из города. Создали свое убежище. Дом. Настоящий дом. Такой, о каком мечтали. Такой – крепость с добрыми теплыми стенами, укрывающими от зла и нечистого дыхания внешнего мира. А как от него уберечься, если со всех сторон что-то просачивается?

Наконец – третье дело. Расследование версии сторожихи о пропаже чайника из кухни. Несчастной этой женщине чайник приглянулся с первого взгляда, едва его распаковали.

– Ой! – восхитилась она. – Какой! Вот бы его в больницу! Все бы в палате обзавидовались!

Сторожиху Веру держали с давних пор, еще когда на участке ничего, кроме времянки, не выстроили. Она была женщиной с фантазиями, игрой в простоту и сермяжность народную. Мастерицей создавать ситуации и извлекать свою жалкую выгоду, которая и не выгода вовсе, из собственных сюжетных построений. Не отказывались от ее услуг из привычки и жалости: она страдала тяжкими невыдуманными недугами, вынуждавшими постоянно лечиться в больнице. Куда ее было выбрасывать, больную и слабую? Духом, правда, Вера была сильной, как никто. В больничной палате лидерствовала, поражала воображение своих сестер по скорбям телесным рассказами о богатстве и мощи своих хозяев, а также тем, какими предметами ее одаривают благодарные и обязанные ей по гроб жизни работодатели, без нее не способные ни на что, как сущие дети.

Надо было, конечно, сразу отдать Вере этот чайник, как только замерцали жаждой обладания ее глаза. Алчный огонь вспыхнул интенсивно и внятно.

– На, Вера! – вот что следовало немедленно произнести.

И не вводить во искушение. Сунуть в нетерпеливые руки вожделенный товар, а себе купить самый простой, невидный.

Но в тот день просто очень хотелось напиться чаю с мороза. И потому они оставили без внимания взоры и нежные Верины вздохи, обращенные к чайнику.

Всего-то четыре рабочих дня и провел с ними симпатичный электроприбор. На пятый день позвонила Вера, когда они были в городе, и доложила, что в дом залезли воры, через чердак, видно, и унесли чайник!

– Отморозки! – негодовала она. – Твари поганые! Как их земля носит! Как жить на белом свете после такого?

– Только чайник? – уточнил, улыбаясь, муж.

– Только и успели! Меня услышали! – клекотал голос в трубке.

– И назад побежали? – с веселым, но не слышным Вере удивлением подытожил хозяин.

– А то! – подтвердила та. – Везде ж решетки! И двери железные с сигналом! Вот они-то через чердак и намылились!

Почему, прежде чем гнать эту туфтень про чердак, она просто не подняла свою полную страстных задумок черепную коробку ввысь и не углядела, что на чердачном окне тоже имеются решетки? Не заметила из-за закрытых ставен, наверное. И не усомнилась ни на миг! Совсем их за идиотов считает. Вот: не увольняют ее, убогую, все выходки прощают. Значит – недоделанные. А с такими можно по-всякому. И сказочку рассказать, и песенку спеть, и слезу пустить по случаю. Театр!

Так и возникло третье дело. Разговор с Верой. Наглядный урок. Демонстрация решеток на чердаке и какого-никакого ума хозяев. Как бы получше сказать?

– Вера, чайник оставьте себе, но в следующий раз…

Или:

– Вера, наверное, мы сами куда-то задевали чайник, но это были не воры: на чердаке решетки…

Или:

– Вер, если случайно чайник у вас, пусть уж так и будет, мы новый купили…

И про чердак – ни слова. До следующего раза. В конце концов она уже почти родная, Вера бедная эта. А чайник – что? Бездушная вещь. Стоит ли из-за вещи человеку в душу плевать?

Вот ведь – дело! Ничто, пустота. И на это тратится жизнь. На пропойц, воров всех сортов и мастей и просто слабоумных, имеющих, впрочем, такое же право на существование, как и они, вооруженные знаниями, хорошо реагирующими мозгами, цепкой памятью, способностью обеспечить себя и надежно обустроиться в ненадежном мире.

Значит, надо все принимать как есть. Елозить с тряпкой по полу после удовольствий от водных процедур в душевой кабинке.

Это отрезвляет. И посему – в плюс.

Полезно думать о главном. О том, что сбываются мечты. Что препятствия одолимы. Что любовь и добро восторжествуют по-любому. Сказки не врут. Ни в чем. Они модель обозначают. Программу, созданную народом за тысячелетия накопленного опыта.

Пройди все испытания – и заживешь долго и счастливо. Проявляй терпение, целеустремленность, доброту. Ешь каждый пирожок, предложенный тебе непонятно откуда взявшейся в чистом поле печкой, и она укажет тебе верную дорогу. Стаптывай железные башмаки, пару за парой, дружи с Серым Волком, воюй против Кощея Бессмертного и, главное, не сжигай шкурку Царевны-лягушки, если не хочешь дополнительных осложнений.

Все прописано. Будь хорошим, не будь плохим. Улыбайся сквозь слезы и благодари за все. И когда ты надоешь судьбе своим долготерпением, она потеряет к тебе интерес и оставит тебя в покое. Тогда можно будет пожинать плоды и переводить дух.

Так Татьяне и казалось: самое время перевести дух. После всех усилий, ударов, подножек и суетни.

Она вспомнила, как это часто с ней бывало, когда нуждалась в помощи извне, любимые стихи:

Ладно, мелочи разгребутся. Главное останется. Просторный дом с сиреневыми ставнями. Яблоневый сад. Сосна у калитки. Ласточкино гнездо под крышей. Глаза мужа. Добрые его руки. Нежность к нему. Неизбывная. Та, что дарится свыше и навеки. И сохраняется, несмотря на все бытовые передряги. Цепкие мелочи – это «пятна на Солнце». Солнце слепит, сияет, греет. Астрономы твердят о пятнах, но простому глазу не разглядеть. И – надо ли? Солнце жизнь дает, осчастливливает. Так и любовь ее к мужу и его к ней дарит силы, свет и надежду. Поэтому все «пятна» не считаются. Пропускаются без внимания. И после ссор и дурацких стычек, затеянных от усталости или под влиянием чужеродной враждебной силы, достаточно просто улыбнуться друг другу. Или обняться молча.

Тонкий ход

Дела сегодняшнего, обычного во всех отношениях дня делились на внутренние и внешние. Внутренние (слесарь, телефон, чайник) и были самыми едко-противными.

Наружные – просто чудо расслабления, никаких тебе скотских разборок: парикмахерская, профилактический осмотр у дантиста, который она проходила раз в полгода «просто так», никогда не страдая от зубной боли. И последний визит – женский доктор. Потому что наступает новый этап жизни. Дом готов. И они с мужем готовы стать родителями. Они десять лет назад договорились, что ребенок будет, когда будут достойные условия жизни. И все эти годы работали ради этих условий. Теперь – пора. Сегодня узнает результаты анализов, это чистейшая проформа из привычки все делать обстоятельно, а потом любовь приведет их к самому главному ее воплощению – ребенку. Просто надо убедиться, что здоровье не подведет. Татьяна выросла в семье врачей и знала, что главное – вовремя найти в себе зародыш хвори, чтобы не дать ей расположиться в организме по-хозяйски.

Удивительно начинался день.

Сантехник заявился сам. Зря она его сволочью величала. Оказывается, вчера, во время плохого самочувствия, он забыл про какой-то вентиль, что-то не переключил, а сегодня спохватился и готов устранять, налаживать и подгонять.

Татьяна немедленно устыдилась. Безмятежности ей не хватает. Всю жизнь страдает от этого. Распаляется из-за ерунды. Не дает событиям развиваться по своей воле. Все предвосхищает. Ну даже если бы гегемон и не объявился? Ну подтирала бы пол – и все! Работу мысли зачем подключать?

На этом стыде и раскаянии ей почему-то удалось с первого раза дозвониться до телефонной станции и непривычно для себя ласково и просительно потолковать о странном счете за переговоры. И тут все прояснилось с необъяснимой быстротой.

– Сбой системы у нас, – вполне дружески и сочувственно объяснила Татьяне работница телефонной станции. – Не мог у вас такой счет за день набежать, это ж ясно. И не волнуйтесь! Сейчас все подключим заново.

Чудеса какие-то творились! Все – само собой! Такого еще не было. День удавался особенный.

Может, ну ее, Веру с чайником? Пусть думает о них, как о придурках конченых.

По дороге в город Татьяна придумала тонкий ход. Вполне в духе прихотливых изгибов загадочной славянской души. Надо купить точно такой же чайник, как пропавший. Принести Вере в подарок. Сопроводительный текст такой: «Хотела я тебе, Вера, подарить тот чайник, чтоб в больнице он тебя радовал. Но раз грабители лишили тебя такой радости, вот – получай новый. Главное, будь здорова».

И тогда пусть уж Вере будет стыдно, а ей – нет. Может, не станет после этого Вера в вещах их шарить? Вряд ли, конечно. А вдруг? Капля камень точит. Добром и терпением все преодолеешь.

От ловко придуманного сюжетного хода настроение поднялось. Пошли мысли совершенно дамские: что делать с обнаруженной недавно сединой? Едва заметной, но все же. Ей было 28, когда появился у нее первый седой волос. И она загордилась даже, показывала всем: смотрите, мол, что жизнь с людьми делает.

– Нашла, чем хвастаться, – усмехнулась тогда старшая по возрасту коллега. – Вырви и забудь.

Теперь у нее уже маленькая седая прядка на макушке. Седые волосы отличались от других. Они были жестче, непокорней, как будто не к ней имели отношение, а сами по себе существовали на выбранном ими пространстве. Интересно, если их закрасить, сойдутся ли они с остальными волосами характером? Нет, это знак. Это что-то новое в ее жизни. Пусть пока остается как есть.

Подправив стрижку и навестив зубного врача, Татьяна отправилась за чайником.

Ей нестерпимо захотелось сразу же ринуться к Вере и разыграть весь задуманный сюжет. Она не знала, устыдится ли Вера. Лично она бы очень засовестилась. Но по себе нельзя судить. Другие чувствуют по-другому. У каждого свой опыт диалога с совестью. Таня не брала чужого давно, с детских лет. Жизнь обязательно помещает всех невыросших людей в ситуации, определяющие потом их взрослое существование. Никто особо не поучал девочку Таню, что брать то, что тебе не принадлежит, плохо. Однажды совершенно бездумно залезла она в отцовский карман и вытащила жалкую горстку пятачков и двухкопеечных монеток. Подержала их в ладошке, и тут в коридор вышел папа, принялся натягивать пальто, шарф. Растерянно пошарил в карманах: «Странно, я вроде вчера пятачки для метро наменял и двушки на автомат, неужели мимо кармана сунул?» Он бывал иногда рассеянным и очень сердился на себя за это.

Таня стояла ни жива ни мертва, кулак с мелочью сам собой спрессовался в нечто гранитно-целостное, не разжать, пальцы не расправить, медяки из ладони не выковырять.

Папа еще невыносимо долго собирался в прихожей, шарфом шею обматывал, книжки в портфель запихивал. Таня изо всех сил притворялась безучастной, но не уходила, провожала папу на работу. Как всегда. Сердце бешено стучало. Страшно было, что папа услышит этот стук и обо всем догадается.

Как только за ним закрылась дверь, Таня ринулась в комнату, где стоял ее диванчик, и выбросила свой позор в щелочку между стеной и диванными подушками. Денежки даже не зазвенели, закатились себе куда-то и пропали навеки.

Зато стыдная память осталась. Ужас пережитый угнездился. И все. Больше не крала. Поняла: себе дороже и не впрок. Но не у всех же должно быть, как у нее. Другим, может, стыдно не бывает вовсе. Они думают, например, что все для них, что им положено по праву бедности или какой-то другой обделенности. А то и наоборот – по праву избранности и несходства с общей массой.

Как в этом отношении устроена Вера? Есть ли у нее совесть и хорошо ли слышны Вере ее укоры? Таню подталкивал и профессиональный интерес сценариста. Можно будет потом этот эпизод куда-то влепить. Главное – увидеть, в чем правда жизни окажется.

Плюс

С женским врачом Таня познакомилась давным-давно, они много лет уже хорошо дружили. Характерами совпали. Все смеялись, разыгрывали друг друга, насколько выдумки хватало.

В первый же Танин визит Саша (тогда еще, конечно, Александр Иванович) поведал программный анекдот про диалог врача и пациента: «У меня две новости: плохая и хорошая. С какой начнем?» – бодро потирает руки доктор. Пациент смиренно предлагает начать с плохой. – «Вы умрете», – докладывает доктор. – «А какая же тогда хорошая новость?» – интересуется сраженный наповал больной. – «Я вчера переспал с секретаршей!» – торжествует врач.

– Ой! Меня это как-то касается? – откликнулась тогда на черный юмор Татьяна.

– Вас никак, с вами скучно, у вас все в образцовом порядке. Новости только хорошие…

Так у них и повелось с тех пор: «У меня для тебя две новости…»

Она вошла в кабинет, готовая шутить и смеяться в ответ на Сашины шутки.

– У тебя для меня две новости, да, Саш? – начала она, поцеловав немного колючую щеку.

Саша выглядел усталым, опустошенным, что вполне можно понять: прием с восьми утра, женщины тянутся одна за одной. Вот, даже щетина успела отрасти к концу рабочего дня.

– Хочешь кофейку? – спросил он, не подхватывая привычную тему. Видно, совсем достали его бабы.

– Вообще-то, нет, – ответила было Таня, но тут же передумала: – Но если ты будешь, с тобой за компанию.

– Лар, сделай нам две чашечки, – бесцветным голосом пробурчал доктор медсестре.

– Конечно, Александр Иванович! Я мигом.

– И не торопись. Мы… поговорим пока. Не спеши.

Таня заметила: он слова из себя буквально выдавливал. И встревожилась:

– Саш, дома все в порядке? Как твои, все здоровы?

Он даже не ответил. Сел напротив, постучал указательным пальцем по столу. Потом взял карандаш. Принялся стучать им.

Танино сердце вдруг ухнуло, как при падении с высоты. Что-то он знает о ней страшное. И не может начать говорить.

– Я не боюсь, – сказала Таня, глядя прямо в чужие глаза, стремящиеся увернуться от ее взгляда, как от яркого света. – Я не боюсь, говори!

– Надо сделать дополнительные анализы, – сказал доктор, внимательно разглядывая карандаш.

– Зачем? Какие анализы? – шепнула Таня, хотя ей показалось, что она пронзительно и властно крикнула.

– Крови, – нехотя выдавил из себя врач.

– Зачем? Что со мной?

– Чтоб точно знать…

– Что? Скажи – что? – потребовала Таня.

Доктор отшвырнул карандаш. Хлопнул ладонями по столу. Решился.

– Новости такие. Все равно узнаешь. Ладно. Не важно, с чего начать. Первое. Анализ мочи показывает: ты беременна. Изменений сама не ощущаешь? Не подташнивает? Задержка у тебя какая?

Он разнервничался из-за этого! Вот глупость! Смешная неожиданность: хотела забеременеть после анализов, а получилось – до. Вполне могло получиться, хотя Таня не думала, что все так выйдет, как по заказу. Но – неужели? И пусть! Дом готов. Ничто не мешает…

– Не тошнит, голова немножко кружится по утрам. И задержка… Только сейчас и вспомнила про нее. Дней восемь задержка. Так бывает иногда…

– Так бывает всегда, когда женщина беременна, – раздраженно прервал ее лепет доктор. – Это все мы подтвердим, осмотрим, сделаем УЗИ.

Он замолчал, исподлобья испытующе глядя на Таню.

Она, ошеломленная новостью, несколько секунд на каком-то самом заднем плане воображения, прокручивала сцену сюрприза, как она сообщит мужу новость… Как надо вечером устроить праздник. Даже два – новоселье еще не справляли…

– У тебя как с Олегом? – спросил вдруг доктор.

– Он будет рад, – улыбнулась Таня, не выплывшая из своих грез.

– Я не о том. Ты – с ним? Все у вас в порядке?

И эти вопросы задавал непременный участник всех семейных торжеств! Друг, который знал все!

– Я тебя не понимаю, Саш. Что у нас может быть с Олегом не в порядке? Да скажи ты прямо, что не так. И все. Не темни.

– Анализ на ВИЧ дал плюс, Тань, – злобно выпалил доктор, – вот что не так.

Таня не понимала, улыбалась Сашиной злобе и не понимала ровным счетом ничего.

– Ты поняла, что я тебе сейчас сказал? – запальчиво проговорил врач.

Тут открылась дверь, и в кабинет принялась осторожно вползать медсестричка Лара с подносом, уставленным всякими красивыми и явно вкусными штуками. Запах кофе немедленно перекрыл скорбный медицинский дух.

– Поставь поднос и выйди, – распорядился Александр Иванович, не глянув даже в сторону своей помощницы.

Они вновь были одни. Таня очень медленно начала соображать, о чем идет речь. Она даже поняла, что Саша злится не на нее, что он расстроен каким-то плохим анализом. И еще ей безумно захотелось глотнуть кофейку.

Не отводя глаз от Сашиного лица, она взяла чашку и выпила все, что в ней было. Как лекарство. Кофейная горечь помогла. Стало ясно: ее жизнь больше не имеет никакого значения. С ней почему-то все кончено.

– Ребенку не жить. Я скоро умру, – кивнула она врачу, объясняя, что все-все поняла наконец. – И неужели это правда? Это же невозможно.

– Все не так говоришь, – качнул головой Саша, – давай по пунктам: прежде всего надо сдать повторный анализ. Ошибки бывают. И нередко. В твоем случае я склонен утверждать, что это скорее всего ошибка. И повторный анализ все разъяснит. Слышишь меня?

– Я же не могла нигде, никак, правда, Саш? Никаких уколов, никаких переливаний крови.

– Но сексуальные контакты…

– Нет! – воскликнула в ужасе Таня. – Нет никаких контактов!

Саша вымученно улыбнулся:

– Ну что ты такое говоришь, подумай сама! А ребенок откуда взялся?

– Так это разве контакт? Это же я с мужем. Мы же с Олегом…

Она боялась думать дальше. У нее зуб на зуб не попадал от ужаса, вошедшего в ее жизнь.

– Надо сдать повторный анализ, Тань. И Олегу надо сдать, – очень четко артикулируя, произнес доктор. – Поговори с ним. И даже если все подтвердится, даже в этом случае ребенок может родиться здоровым. Много таких случаев.

– Много случаев, что ВИЧ? – с огромным трудом выговорила Таня. Губы и язык почему-то совсем перестали слушаться.

– И ВИЧ, и довольно долгая жизнь, и дети здоровые, – вздохнул Саша, – Бог дарит шанс…

– Но если это все так… плюс этот… то откуда? Я просто не понимаю, как хочешь, откуда? Это же не грипп, не передается по воздуху. Это…

Лицо доктора пошло красными пятнами. Как у Таниного отца во время приступа гипертонии. Таня по привычке испугалась этой красноты и синих жилок: надо что-то делать, надо спасать, с давлением шутки плохи.

– С Олегом ты должна поговорить. И вместе – ко мне. Жду завтра с утра. Ты одна домой доберешься? Ты как?

– Я ничего, Саш. Я ничего. Я продышусь и поеду. А ты как? У тебя давление, да?

Саша обнял ее и погладил по голове:

– Жить будем. Долго и счастливо.

– А придет конец – помирать будем, – кивнула Таня, собравшая последние силы, чтоб не реветь прямо на глазах человека, которому и так хуже некуда.

Заразные слезы

Отревелась она в машине, положив голову на руль. Все вокруг было мокрым от ее слез.

«Наверное, у меня и слезы теперь заразные?» – подумала она, ужасаясь в очередной раз.

Страх накатывал волнами. Выталкивал новые слезы и всхлипы, рождал мысли одна кошмарнее другой.

Самая главная мысль «За что?» возвращалась циклически, затмевая все остальное.

Она задавала вопросы потусторонней силе, и ответы возникали немедленно, как свои собственные.

Ребенок мог быть еще десять лет назад. Десять детей уже могло быть, как было у ее прабабки, жившей бедно, но весело. Не было бы дома. И что? Дом теперь будет стоять пустой, как памятник расчетливой глупости. Человек предполагает, а Бог располагает. Ну, не получится у человека все по плану его. А если и получится, то до поры до времени. Домики-то мы строим даже не на песке, на воздухе. И из воздуха. Воздушные замки… Сегодня мы есть, завтра – нет. И что оставим? Домик?

Точная копия увиденного когда-то в Швейцарии у подруги, вышедшей замуж за добропорядочного гражданина славного города Берна. Ставенки, черепица, камин. Покоя не давала эта картинка. И мысли надиктовывала: время есть, куда спешить, все в твоих руках. Ну не было бы сейчас этого домика и что? Были бы дети, здоровые, веселые, наглые, пусть двоечники и хулиганы (она-то все плохих условий боялась, уроки им делать будет негде якобы). И Олег бы тогда…

Нет, нет, нельзя думать плохо. Но и повязку на глаза нечего наматывать, затычки в уши запихивать незачем. Она же видела, чувствовала в последнее время, что все изменилось. Ирония, отстранение, раздражительность… Однако она была самая умная, она знала все. Она себе объясняла: кризис десяти лет, пройдет. Ребенок родится, новая жизнь, новые импульсы, цели. Все по плану.

Снились ей в последнее время сны. Страшные, жуткие, цепкие. Все повторялись и повторялись. Идет она по улице, а навстречу ей Олег. Она машет, улыбается. Он смотрит мимо, как бы сквозь нее. Оглянувшись, она видит девушку, летящую навстречу Олегу. Тот подхватывает ее на руки, они кружатся, обнимаются, смеются друг другу. «А как же я?» – спрашивала во сне Таня. И Олег пожимал плечами. Как совсем чужой человек в ответ на вопрос чужого.

Она рассказывала об этих снах-мучителях мужу, и тот щелкал ее по носу легонько, чтобы не говорила глупости, не верила ночным бредням. И Таня тут же возвращалась в добрую реальность своей хорошо спланированной жизни.

О чем там спрашивал ее врач только что? Об этих… сексуальных контактах. Самой себе врать не надо: изменились эти контакты в последнее время. Не было нежностей, ласк, объятий. Все по-быстрому, как с вещью, с предметом привычным. И вопросов не было про то, хорошо ли было, и поцелуев перед сном не было. «Устал, – объясняла себе Таня, – оба мы устали. Вот достроим дом…»

Cколько стоит теперь вся ее жизнь вместе с домом?

Псалом

И все равно. Надо было успокаиваться. Готовиться к худшему, но успокаиваться, чтобы продолжать жить. Она полезла в бардачок за косметичкой, рука нащупала книгу. Молитвослов. Вот что важнее всего сейчас. Она будет читать и читать молитвы, они-то и подскажут. Книга открылась сама собой. Таня взглянула на страничку:

«Вместо еже любити мя, оболгаху мя, аз же моляхся, и положиша на мя злая за благая, и ненависть за возлюбление мое. Постави на него грешника, и диавол да станет одесную его. Внегда судитися ему, да изыдет осужден, и молитва его да будет в грех…»

108-й Псалом, Проклятие царя Давида, вот что ей выпало: «…за любовь мою оболгали меня, я же молюсь, и воздают мне злом за добро, и ненавистью за любовь мою. Поставь грешника, и диавол станет по правую его руку. Когда будет судиться, пусть выйдет виновным, и молитва его да будет в грех…»

Кому эти слова, неужели ей? Или тому, кто виноват перед нею? И кто виноват?

Таня читала страшный псалом от начала до конца, не зная, какой темной силе, исказившей ее жизнь, адресовать его.

Муж дома

Она долго молилась, выбирая все самые дорогие сердцу молитвы, пока жизнь по-прежнему не засияла перед ней великим счастьем и великим значением. Ей стало казаться, что она поняла, в чем была виновата перед жизнью и в чем жизнь милостива к ней. В ней зародилось новое. Вопреки всему. Ведь если бы ребенок не получился до этой страшной вести, она бы ни за что не решилась даже думать о его появлении на свет. А сейчас он уже есть. И может родиться здоровым. Значит, нужно набраться сил и ждать. Нужно смириться с тем, что все сложилось так, как сложилось.

Главное – научиться жить от одного дня к другому, медленно-медленно, не спеша, смаковать отпущенные минуты по капельке.

Она ехала на встречу с мужем, как на первое свидание.

Им предстояла правда. Самый жестокий и горький напиток на празднике жизни.

Таня издали увидела, что окна дома светятся, и привычно обрадовалась: муж дома. Выходя из машины, заметила на заднем сиденье забытый чайник, декорацию «следственного эксперимента». Как давно это было! Не может быть, что только сегодня утром. Вера, мысли о совести, жажда изобличения, поиск сюжета… Она взяла коробку, медленно поднялась по ступенькам.