Охотник за Смертью Грин Саймон

Она вытерла руки о салфетку, которую тут же швырнула в ведро с внутренностями.

— Это... какая-то насмешка над Господом, злобная пародия на его творения. Они уничтожили в себе нравственное чувство, способность выбирать между добром и злом и сделали это исключительно во имя выживания.

— Может быть, у них не было выбора, — предположил Оуэн. — Может быть, они пошли на это, чтобы обеспечить выживание не себе, а тем биологическим видам, которым предстояло явиться им на смену. То есть пожертвовали собой во благо жизни и разума. Не суди о них слишком сурово, мать Беатрис. Мы не знаем, с какими формами и глубинами зла им пришлось столкнуться. Суровые времена нередко вынуждают к непростому выбору.

— Хорошенькое дело — ты читаешь мне лекцию о терпимости, — усмехнулась святая Беа.

Оуэн невольно улыбнулся:

— Что ж, мать Беатрис, спасибо за то, что пригласила меня на это маленькое представление. Зрелище удалось: редко случается увидеть что-либо столь же тошнотворное. Давай теперь на некоторое время воздержимся от подобных показов.

Святая Беа пожала плечами:

— Похоже, это выбило тебя из седла, а?

— Почти. Причем в самом буквальном смысле: никогда не чувствовал себя таким разбитым.

Дверь позади них с грохотом распахнулась, и в помещение, пошатываясь, вошел прокаженный. Его фигура была скрыта, как и у других больных, бесформенным серым плащом с низко надвинутым капюшоном. Но он отличался от прочих небольшим, едва достигавшим пяти футов, ростом и странной разболтанной походкой, словно в нем разладился какой-то внутренний механизм. Из-под плаща вынырнула серая трехпалая рука с отслаивающейся кожей и, помахав Оуэну, тут же убралась обратно. Прокаженный откашлялся и сплюнул: мокрота, вылетев из-под капюшона, шлепнулась на пол лазарета. Он заговорил, и голос его удивил жуткой смесью акцентов и тембров.

— Лорд Оуэн Великий, в коммуникационный центр для ты поступило сообщение. Срочно, важно, безотлагательно! Слово таков я есть немедленно привести тебя в центр, для подробность и приказ есть. Ты приходишь сейчас, или тебя рвать на части. А почему ты все еще стоящий там?

Оуэн заморгал и взглянул на святую Беа, которая приветливо кивнула маленькому воинственному посланцу.

— Спасибо, Вон. Прямо в точку. Оуэн, ступай с ним... или с ней. Думаю, тебе и вправду не помешает ознакомиться с этим посланием.

Низкорослая фигурка нетерпеливо покачивалась, издавая булькающие звуки.

— С ним или с ней? — переспросил Оуэн.

— От Бона на этот счет информации не поступало, а я, со своей стороны, не считала нужным вдаваться в столь малозначительные подробности, — пояснила святая Беатрис. — А теперь отправляйтесь-ка оба в коммуникационный центр. Вприпрыжку, как кролики!

— Моя не прыгать! — надменно заявил Вон. — Моя иметь достоинство, с которым надо считаться, а вот пальцев на ноги, наоборот, не иметь. Двигайся, Охотник за Смертью, или я будет показать тебе свои бородавки.

— Показывай лучше дорогу, — пробурчал Оуэн. — Иди впереди, а я за тобой. Уж, надо думать, не отстану.

— Этак многие говорить, — откликнулся Вон.

Когда они наконец добрались до коммуникационного центра, Оуэна там дожидалось послание от капитана приближавшегося курьерского корабля. Видимо, Охотник за Смертью понадобился Парламенту по весьма важной и неотложной причине. Корабль должен был приземлиться всего через несколько часов, и Оуэну предписывалось встретить его на посадочной площадке. Никаких подробностей капитан не сообщил, возможно, из предосторожности. Оуэн терпеть не мог имперскую привычку командовать, но он взял себя в руки, сосредоточась на возможности выбраться с Лакрима Кристи. Попытки разузнать у сотрудников коммуникационного центра побольше о корабле и его команде почти ничего не дали. Известно было лишь имя капитана — Ротштайнер — Радость Господня. А корабль звался «Моавитянской Лоханью».

Услышав это название, Оуэн вытаращился на связиста:

— «Моавитянская Лохань»? Что это, черт возьми, за название для звездолета?

— Старинный церковный названь, — пояснил Вон, придя на выручку офицеру связи.

Прокаженный (или прокаженная) так и отирался в помещении коммуникационного центра, игнорируя предложения переместиться куда-нибудь в другое место.

— Капитан Ротштайнер есть первейший мракобес, фанатик старой церкви, от который все иметь один морока. Никто не хотеть иметь с ним дело. Он считать пове-шенье самый мягкий наказание, а порка практиковать для профилактика, два раза в неделю.

— Знавал я таких, хотя думал, что святая Беа отлучила их от реформированной церкви, — промолвил Оуэн. —Но почему этот святоша на церковном корабле развозит депеши Парламента?

— А что ты прицепился к моя? — возмутился Вон, оторвавшись от изучения мусорной корзины. — Я что, по-твоему, похож на того, кто уметь читать мысли? Моя не экстрасенс! Плевать моя на экстрасенсы! Моя быть Имперский волшебник третьего дана, иметь семь подличностей и специализацию по проклятиям. Поддерживать долговременный защитный шум, пока не подцепить чертова гниль. И вот они спровадить меня здесь, на этот собачий дыра! Наклонись, и я вылечу твои бородавки.

— Нет у меня никаких бородавок, — отмахнулся Оуэн.

— Хотеть малость?

Проползло два с половиной часа, прежде чем «Моавитянская Лохань» преодолела атмосферу и приземлилась на единственной на планете посадочной площадке в двух шагах от Миссии. Все это время Оуэн пытался отделаться от Вона, однако на него (или на нее?) не действовали даже неприкрытые угрозы. Стоя под дождем рядом с Охотником за Смертью, прокаженный дожидался прибытия корабля. Пока они томились, Оуэн навел кое-какие справки и выяснил, что маленький человечек был (или была?) весьма сильным экстрасенсом, пока не сподобился в одном из задних помещений «Дома Радости» мистического прозрения и не объявил себя Чародеем. Иными словами, провозгласил себя обладателем сверхъестественных сил. Никаких доказательств тому явлено не было, но Вону этого и не требовалось. Оуэн подумал, что он свихнулся из-за проказы, хотя, судя по всему, Вон и до болезни был человеком со странностями.

Впрочем, сейчас Оуэну было не до чудаковатого прокаженного: перед ним стоял звездный корабль. Капли дождя, попадавшие на его раскаленную обшивку, с шипением испарялись. По правде сказать, то был отнюдь не шедевр космического судостроения, он едва достигал размеров недавно разбившегося «Звездного бродяги», и вся его команда, похоже, состояла из шкипера да нескольких подручных. Правда, «Лохань» наверняка была быстроходной, иначе Парламент не воспользовался бы ею для передачи срочного сообщения.

Оуэн усмехнулся. Коль скоро Парламент счел возможным оторвать курьерский корабль от военных действий, сообщение наверняка было весьма важным. Столь важным, что, пожалуй, лучше бы и не знать, с чем оно связано. Впрочем, это тоже не имело особого значения. Единственное, что его интересовало, это возможность как можно скорее убраться с этой планеты и найти Хэйзел.

Когда после долгого свиста и шипения наружное и внутреннее давление в корабле уравнялись, люк переходного шлюза открылся, и на земную твердь ступил капитан Ротштайнер — Радость Господня. Оказавшись под дождем, он с презрением посмотрел по сторонам, затем с отвращением уставился на Оуэна. Длинный, неестественно худой... Казалось, его мог сбить с ног даже слабый ветерок. На лошадиной физиономии капитана вьщелялся крючковатый нос, с виду вполне пригодный для открывания консервных банок. Глубоко посаженные глаза казались черными, тонкие губы свела гримаса. Унылое, черное одеяние святоши оживлял лишь ярко-красный пояс — отличительный знак официального представителя Парламента. Смерив Оузна высокомерным взглядом, он презрительно фыркнул, и Охотник за Смертью понял: они не поладят. Вона капитан не замечал вовсе.

— Я привез послание Парламента, — проскрипел Ротштайнер, — и говорю от имени человечества.

— Неужели? — парировал Оуэн. — Очень мило с вашей стороны. И как поживает человечество?

— Тебе, сэр Охотник за Смертью, — невозмутимо продолжил капитан, — предписывается немедленно отправиться на Голгофу. Возникла срочная надобность в твоих услугах, а потому ты отправишься со мной, дабы я смог препроводить тебя на приближающийся звездный крейсер. Сколько времени потребуется тебе на сборы?

— Что за спешка? — отозвался Оуэн, совершенно не тронутый ни категоричностью заявления, ни тоном посланца. — Что ж такое стряслось, если они отрядили за одним человеком чертов звездный крейсер? Наверное, пока я тут торчал, дела на войне пошли совсем плохо.

— Война есть плохой идея, — заметил Вон. — Порча имущества, разорять для страховщиков. Чем убивай уйму солдат, лучше перебить правителей с обеих сторона. Это сэкономит время и помогай предотвратить грядущие войны. Уж я-то в этом разбирайся, мне не раз обсуждай данный вопрос с Господом.

— Да, дела на войне плохи, — подтвердил капитан, проигнорировав Вона с восхитившей Оуэна нарочитостью. — Ты должен отправиться немедленно.

— Расскажи мне о войне, — попросил Оуэн.

— ИРы с планеты Шаб одерживают победы на большинстве фронтов, — сказал капитан, и Оуэн впервые услышал в его голосе настоящую озабоченность. — Человечество едва удерживает собственное пространство против кораблей насекомых. По всей Империи, то здесь, то там, возникают новые базы хайденов. «Возрожденные» пока не покинули Черной Тьмы, но самые чувствительные из экстрасенсов ловят пугающие признаки их активности. И помимо всего этого появилась новая напасть, моровое поветрие, охватывающее планету за планетой. Близится Конец Времен, Охотник за Смертью, все мы стоим на пороге Судного дня. Зло, ужас и разорение угрожают человечеству отовсюду. Ты должен вернуться. Империя нуждается в тебе.

— Позволь возразить, — сказал Оуэн. — Решать такие проблемы должна армия. Я не имею ни малейшего представления о том, кто такие эти «возрожденные» или что они собой представляют. А для борьбы с моровым поветрием вам нужны доктора и научные лаборатории. Я нужен Парламенту лишь для того, чтобы показать народу, что власть не бездействует. У меня нет времени участвовать в шоу. Я должен быть в другом месте.

— Парламент придерживается иного мнения, — отрезал капитан Ротштайнер. — Ты отказываешься исполнить волю народа?

— Я сыт по горло подвигами и геройством, — ответил Оуэн. — Пусть эту роль возьмет на себя кто-нибудь другой. Хэйзел д'Арк похищена Кровавыми Наездниками. Я должен спасти ее. Если в качестве вдохновляющего символа вам нужен человек, прошедший Лабиринт, почему бы не обратиться к Джеку Рэндому или Руби Джорни?

— Их больше не считают... надежными, — неохотно признался Ротштайнер. — С планеты Локи поступают сообщения о страшных злодеяниях, совершаемых по их приказам и при их непосредственном участии. Массовые расправы без суда и прочие зверства. Возмутительное, недопустимое варварство!

— Я в это не верю, — заявил Оуэн после долгого молчания. — Джек Рэндом не способен на подобные зверства. Я не знаю более достойного человека. Нет, эти россказни не более чем уловка, это трюк, чтобы заманить меня на Голгофу. Так вот, я туда не полечу. Я нужен Хэйзел.

— Судьба всего человечества важнее одной женщины! Твой долг вернуться вместе со мной.

— Не смей говорить при мне о долге! Я отдал больше, чем ты можешь себе представить. Не я в долгу перед людьми, а они передо мной. И мне наплевать, кто и чего от меня хочет. Я признаю лишь один долг, долг перед той, кого я люблю.

Капитан Ротштайнер отступил на шаг, не отрывая глаз от Оуэна, и открыл пространство перед воздушным шлюзом.

— Меня предупредили о том, что ты можешь оказаться несговорчивым, — проговорил он. — На сей случай властями были приняты меры: чтобы побудить тебя вести себя правильно, меня снабдили эскортом.

Он щелкнул пальцами, и из шлюза появилась багровая бронированная фигура. Дождь барабанил по широкой голове в форме сердца. Гренделианин, оскалив стальные зубы и шевеля металлическими клешнями, медленно двинулся вперед. Когда он остановился рядом с капитаном, Оуэн приметил на шее чудовища ошейник дистанционного контроля. Иномирянин — молчаливый, безжалостный, внушающий страх — застыл как мертвый, не сводя с Оуэна пристального взгляда. Оуэн замер, стараясь не делать провоцирующих движений и не выпуская чудовище из виду, лишь бы капитан Ротштайнер не догадался, насколько он напуган.

Как-то раз, в Мире вольфлингов, перед Гробницей хайденов, Оуэну довелось сразиться с Гренделианским чудовищем. У Оуэна тогда были лишь мужество да наследственная способность к «спурту». Из той страшной битвы он вышел победителем. Но, убив чудовище, он лишился левой руки и еще долго потом страдал от ночных кошмаров. Правда, парламентский посланец не знал, что Оуэн снова был не более чем человеком. Капитан видел перед собой легендарного, непобедимого и бесстрашного Охотника за Смертью. Оуэн одарил его самым убийственным своим взглядом.

— Должен напомнить тебе, что я совсем недавно сразился с целой армией этих чертовых уродов. Если присмотришься повнимательнее, ты увидишь, что я все еще здесь, а они куда-то подевались. Человек разумный в состоянии сделать на основе этого факта некоторые выводы. А теперь убери своего крошечного домашнего любимца, пока я не разодрал его в клочья и не заставил тебя их сожрать.

Капитан слегка побледнел, но не отступил. Тот Охотник за Смертью, о котором он слышал, был способен и не на такое, но, с другой стороны, гильдия экстрасенсов заверила Парламент, что гренделианин сумеет совладать с этим прославленным воителем. Похоже, они знали об Оуэне что-то важное, правда, делиться своим знанием отнюдь не собирались. Может быть, потому, что между экстрасенсами и людьми, прошедшими Лабиринт, никогда не было особой приязни.

Капитан Ротштайнер внимательно присмотрелся к Охотнику за Смертью. Похоже, он не блефует. Капитан Ротштайнер выпрямился в полный рост и напомнил себе, что Бог на его стороне.

— Охотник за Смертью, мне было приказано доставить тебя на Голгофу живым, но о том, чтобы непременно еще и здоровым, речи не шло. Ты пойдешь со мной, если не по-хорошему, так по-плохому. Таков твой долг перед человечеством и Всевышним.

— А как же Хэйзел д'Арк?

— Это к делу не относится.

Оуэн посмотрел на гренделианина. Силе, быстроте и злобе восьмифутового бронированного чудища со стальными когтями он мог противопоставить лучемет, меч и «спурт». У Оуэна был шанс. Он уже побеждал в подобной схватке, а сейчас на карту была поставлена судьба Хэйзел. Правда, Оуэн приметил, что рука капитана потянулась к рукояти висевшего на бедре дисраптера. Выходит, прежде чем заняться гренделианином, ему придется убить святошу. Дело дрянь, но, похоже, другого выхода у него не оставалось. Он глубоко вздохнул и сосредоточился. «Это мне под силу. Да, черт побери, под силу! — бесстрастно подумал Охотник за Смертью. — Раз без этого не обойтись...»

И тут Вон, о котором все совершенно забыли, сделал обманный выпад и ткнул в гренделианина серым обрубком пальца. Ошейник чудовища звякнул, а потом забренчал как сумасшедший. Гренделианин дернулся и забился в неистовых конвульсиях. Капитан попытался выхватить дисраптер, но Оуэн уже навел на него свое оружие. Увидев, что ствол нацелен ему прямо в живот, святоша проявил благоразумие и застыл как статуя. Между тем звонкие рулады ошейника слились в единый, непрекращающийся звук, и бившийся в безумных судорогах гренделианин, выгнув спину и вскинув руки, рухнул навзничь на стартовую площадку. Он застыл, словно игрушка, у которой вышла из строя батарейка. Ошейник победно звякнул в последний раз и умолк. Оуэн и капитан посмотрели на неподвижное тело, а потом, не сговариваясь, повернулись к фигурке в сером плаще.

— Что ты сделал? — спросил Оуэн.

— Активировать ошейник и свести гренделианина с ума противоречивыми приказами. Этот тварь есть очень дурак. Теперь он быть вырублен, пока не найтись другой дурак, чтобы починить ошейник. А ты чему так удивляться? Сказано же тебе, моя есть страшный, могущественный мудрый чародей. Могу лечить скот, отравлять колодцы, трахаться весь день напролет и жевать жвачку — и все это одновременно! Но сейчас моя чуточку поспать. Не будить: кто станет мешать, выверну наизнанку, так что кишки плясать под дудку.

Он (или она?) развернулся, немного потоптался на месте и растянулся рядом с гренделианином. Оуэн с капитаном переглянулись и одновременно пожали плечами.

— Интересно, — промолвил Оуэн, — какое применение найдет святая Беа управляемому гренделианину. Наверное, при правильном подходе из него получится превосходный работник. Впрочем, не это главное. Итак, капитан, твою «Лохань» я реквизирую. Можешь протестовать сколько душе угодно, мне на это плевать.

Он протянул руку и забрал у капитана дисраптер.

— Если у тебя есть еще какое-нибудь оружие, лучше скажи сразу. А то ведь, знаешь, как бывает: увижу у тебя что-то неположенное, да с перепугу и пристрелю.

— Нож в правом сапоге, — нехотя промолвил капитан. — А в левом — кистень.

Оуэн избавил капитана от этих инструментов божьей веры и на всякий случай заткнул их себе за пояс.

— Так-то лучше, капитан. А теперь ступай и сообщи своей команде скверную новость. Когда твои молодцы выметутся с моего корабля, отправишься к матери Беатрис и доложишь ей, что да как. Думаю, следующий корабль заглянет сюда не скоро, а до тех пор она приставит тебя к полезному делу.

— Ты не можешь сделать этого, Охотник за Смертью!

— Неужели? — с интересом спросил Оуэн. — А ты, часом, не знаешь, кто мне в этом помешает? Нет? Тогда собирай своих прихвостней и марш к святой Беа. Скачи резво, как кролик. И не досаждай мне больше, не то я напущу на тебя Бона.

Капитан Радость Господня — Ротштайнер понял, что попал между молотом и наковальней. Он вернулся на борт корабля, который еще совсем недавно был его кораблем, и сорвал часть дурного настроения на экипаже. Оуэн же отправился на поиски Тобиаса Муна. Теперь, когда Охотник за Смертью обзавелся кораблем, ничто не могло помешать ему убраться с этой планеты.

Тобиас Мун оставил туго замотанный в красную листву контейнер за оградой Миссии. На всякий случай. Он со всей возможной деликатностью сообщил матери Беатрис о смерти сестры Марион и, оставив настоятельницу наедине с ее горем, пошел искать Оуэна. За время обратного пути нога его полностью исцелились. При мысли о том, что подобная способность к регенерации могла бы, пожалуй, спасти и погибшую монахиню, он ощутил некое новое чувство. Возможно, чувство вины. Тобиас как раз размышлял об этом, когда к нему подошел Оуэн.

— Хорошая работа, Мун! Молодчина. Были какие-нибудь затруднения?

— Да так, небольшие, — замялся Мун. — Сестра Марион погибла.

— Вот ведь черт! — воскликнул Оуэн. — Черт! Она мне нравилась. Я даже не предполагал, что кто-то может пострадать. Это, наверное, мое проклятие. Люди вокруг меня так и мрут. Что враги, что друзья. Они умирают, а я продолжаю делать свое дело. Марион была хорошим бойцом. Но что я теперь скажу матери Беатрис?

— Ей я уже все рассказал, — промолвил Мун. — И вот что... Скажи, Оуэн, тебя никогда не беспокоило, как мы используем простых смертных? Мы позволяем им гибнуть ради достижения наших целей.

— Мне трудно сосчитать, сколько раз я рисковал жизнью ради спасения человечества, — проворчал в ответ Оуэн. — Кроме того, я никогда и никого не просил умереть ради меня. Да, порой дела оборачиваются не лучшим образом, но такова жизнь.

— Ты имеешь в виду, «такова смерть». Ладно, скажи лучше, что теперь делать с двигателем, который я притащил?

— На посадочной площадке стоит курьерский корабль, — сообщил Оуэн, немедленно перейдя к делу, — Демонтируй его двигатель и замени на звездный привод. Не думаю, чтобы это было слишком сложно: привод универсален и спроектирован с учетом возможности установки на человеческие корабли различных модификаций.

— Займусь этим без отлагательства, — заверил Мун, но помедлил и, смерив Оуэна немигающим взглядом, спросил: — Ты ведь собираешься на поиски Хэйзел, верно?

— Конечно. Ей нужна моя помощь.

— Империи, судя по тому, что я услышал, тоже. Похоже, сам ад сорвался с цепи.

— Не припоминаю, чтобы он хоть когда-нибудь смирно сидел на этой самой цепи. И вообще: неужели я не имею права на личную жизнь? Права спасти тех, кто мне дорог?

— А как насчет чести?

— А при чем тут честь?

— Боюсь, на самом деле ты так не думаешь.

— Может быть, — согласился Оуэн. — Может быть, и не думаю. Но мне осточертело совершать геройские подвиги ради людей, которых я никогда в жизни не видел. Некоторое время Империя сможет обойтись и без меня. Кое-кому совсем даже не помешает научиться стоять на собственных ногах. Порой... порой надо следовать зову своего сердца, наплевав на возможные последствия. Как раз это и означает быть человеком.

— Буду иметь это в виду, — сказал Мун. — Знаешь, порой быть человеком очень трудно.

С этими словами хайден ушел, чтобы заняться транспортировкой привода на посадочную площадку. К счастью, и то и другое находилось за оградой Миссии.

Оуэн проводил друга взглядом, а мысль о своем эгоизме отогнал подальше. В конце концов раньше он никогда не просил ни о чем для себя лично. Напротив, чтобы стать героем и воителем, к чему у него отроду не было ни малейшей склонности, ему пришлось многим пожертвовать. Очень многим. Но будь он проклят, если пожертвует еще и Хэйзел!

Услышав позади шаркающие шаги, Оуэн обернулся и увидел Ротштайнера, бывшего капитана. Святоша выглядел еще хуже, чем раньше. Встретившись с неподвижным взглядом Охотника за Смертью, Ротштайнер замедлил шаг, остановился на расстоянии, показавшемся ему безопасным, и сказал:

— Ты не можешь вот так оставить меня здесь, Охотник за Смертью! Да еще и с этими... людьми!

— Ты глубоко заблуждаешься, — невозмутимо отозвался Оуэн. — Кстати, должен сказать, что «Моавитянская Лохань» — чудовищно тупое название для звездного корабля. Поэтому я официально переименовываю его в «Звездного бродягу-3». Да, будь у нас бутылка шампанского, можно было бы разбить ее в честь крещения о его корпус. Правда, никакого шампанского у нас нет и в помине, а случись ему обнаружиться, вряд ли стоило бы расходовать доброе вино таким образом. К сожалению, местные напитки для этого не подходят: их брызги, пожалуй, разъели бы обшивку до дыр.

— Ты не можешь вот так оставить меня здесь! — заорал Ротштайнер, стоило Оуэну прервать свой монолог, чтобы перевести дыхание.

— А почему нет? — спокойно осведомился Оуэн. — Назови мне хоть одну вескую причину. Да черт с ней, с веской, назови хоть не вескую. Мать Беатрис всегда найдет, чем занять человека, так что скучать от безделья тебе не придется. Кроме того, во-первых, это пойдет на пользу тебе, ну а во-вторых, ты сам, для разнообразия, принесешь хоть какую-нибудь пользу. Можешь рассматривать это как своего рода послушание. Этап в твоем духовном совершенствовании. Или не рассматривать: мне, вообще-то, наплевать. Единственное, что я говорю тебе четко и однозначно, это то, что тебе следует без промедления оставить меня в покое и убраться куда-нибудь подальше. А то ведь я, не ровен час, сотворю с тобой для развлечения что-нибудь страшное, такое страшное, что волосы дыбом встанут!

Экс-капитан Ротштайнер, стараясь не совершать резких движений, удалился. А Оуэн отправился в последний обход Миссии, прощаясь с людьми и заверяя их, что затеянные им начинания будут продолжены и без него.

Он был вежлив и даже любезен, но прокаженные чувствовали, что его мысли витали где-то далеко. Они поняли, что он просто заполняет время до старта.

На установку нового двигателя Муну потребовался всего час, но Оуэну это время показалось вечностью. Зато когда хайден появился снова, Охотник за Смертью улыбнулся — впервые за две недели.

— Дело сделано, — заявил Мун. — Затруднений не возникло, двигатель будет работать идеально, так что ты можешь стартовать, когда тебе вздумается. Я ничего не упустил?

— Похоже, что нет, — сказал Оуэн. — Спасибо, Мун. Постарайся не думать обо мне плохо, я должен сделать это.

— Понимаю. — Мун заколебался. — Я мог бы отправиться с тобой. Хэйзел мой друг.

— Ты нужен здесь, — решительно возразил Оуэн. — Мы не можем все пренебречь своими обязательствами. Ты должен научить здешних людей устанавливать связь с Красным Мозгом. И кроме того: то, что я собираюсь делать, имеет мало общего с законом и, напротив, весьма смахивает на преступление. Мне не хочется, чтобы ты оказался втянутым в нечто противозаконное.

— Береги себя, Оуэн, — попросил Мун. — Ты больше не сверхчеловек, которым привык быть раньше.

— Да, — сказал Оуэн. — Но они об этом не знают. Он протянул Муну руку, но хайден вдруг привлек его к себе и сжал в объятиях. Это получилось неуклюже, но зато от души, словно Мун знал теорию лучше, чем практику. Оуэн в ответ крепко прижал его к себе, и на какой-то миг они замерли в объятиях друг друга. Наконец оба отступили назад и посмотрели друг другу в глаза. Ни тому, ни другому не хотелось произносить слова прощания. В конце концов они просто кивнули друг другу, словно Оуэн отправлялся на обычную прогулку, и разошлись. Каждый последовал своей дорогой, предначертанной судьбой.

Они больше никогда не видели друг друга. Разве что во сне.

Хэйзел д'Арк лежала на спине, привязанная к тележке. Тележка довольно плавно, если не считать рывков на поворотах, катилась по бесконечным, узким каменным коридорам. Хэйзел чувствовала себя смертельно уставшей. Налитое свинцом тело вжимало ее в платформу, удерживая на месте надежнее дюжины прочных кожаных ремней. В голове медленно ворочались путаные, туманные мысли. Тележка неслась вперед, Хэйзел все дальше углублялась во мрак, не понимая, куда и зачем ее везут.

Неожиданно вокруг тележки появились люди. Они сновали туда-сюда, не обращая на нее внимания. Это были рослые, гибкие альбиносы с горящими кроваво-красными глазами. Их длинные яркие одеяния переливались разными цветами. Узкие костистые лица альбиносов покрывали ритуальные шрамы, образующие замысловатые узоры. Ни один рисунок не повторялся, однако все они напоминали раскраску клоунов. Тележка чуть притормозила, и две призрачные фигуры обменялись несколькими словами прямо над беспомощным телом Хэйзел. Их хриплый, полный алчного томления, боли, злобы и страшного, неутолимого голода шепот напоминал пыльное дыхание древних мумий.

До Хэйзел постепенно дошло, что она знает, кто эти люди. То были Кровавые Наездники, представители древней, очень древней культуры. В незапамятные времена они обособились от человечества и изолировали себя в звездной системе Обейя. Поговаривали, будто эта раса стояла за каждой незаконной и грязной торговой сделкой в Империи. Но ни у кого не хватало сил отказаться от выплаты взимавшейся ими гнусной десятины. А еще говорили (по большей части шепотом и с оглядкой), что вся эта коммерция нужна им для финансирования жутких, немыслимых экспериментов. Пытая и убивая, они пытались овладеть тайной бессмертия. Для Кровавых Наездников человечество представляло собой огромный виварий со множеством лабораторных животных. Опытные образцы подлежали изучению, а затем, после использования, уничтожению.

Всех это возмущало, но никто, даже в самых высших кругах Империи, не протестовал открыто. Никто не смел. И вот она, Хэйзел д'Арк, попала в руки Кровавых Наездников. Страх, как медленный яд, растекался в ее затуманенном сознании, вынуждая выйти из забытья. Впервые за бесконечно долгое время мысли ее начали проясняться. Она вспомнила миссию на Лакрима Кристи. Вспомнила, как Оуэн отчаянно пытался спасти ее. Но тут возник этот мерцающий, серебристый энергетический кокон. Он окутал ее, как гусеницу, и Оуэн оказался отрезанным. Кровавые Наездники вырвали ее у Оуэна. И ни он, ни она ничего не смогли поделать. Когда Кровавые Наездники наконец сняли энергетический барьер, она отбивалась от них изо всех сил. Но они что-то сделали с ней, с ее телом и сознанием. Нечто, заставившее ее на долгое время провалиться в беспокойное забытье. У нее сохранилось смутное воспоминание о склоненных над ней огромных белых лицах. И еще голоса. Они говорили, что, лишенная своих сил, она им не нужна, потому что не представляет для них никакой ценности. Под конец они решили дать ей время прийти в себя и лишь после этого приступить к исследованиям. Она попыталась вспомнить, что это за силы и как можно было бы использовать их против похитителей. Но думать было все еще слишком трудно. Сон, выползший из уголков сознания, силился снова увлечь ее в забытье.

Тележка сделала резкий поворот и нырнула в очередной каменный коридор. Хэйзел не имела никакого представления о том, сколько времени она движется и куда ее везут. Она испытывала страх, но пока это было лишь смутное, неконкретное, размытое чувство. Прежде всего ей требовалось сосредоточиться, придать мыслям определенность. Она попыталась сконцентрироваться на окружающем. Над ней тяжело нависал потолок из серого, выщербленного, потемневшего за несметные века камня. Стены по обе стороны были сложены из массивных, пригнанных вплотную серых плит без каких-либо следов строительного раствора. И из этих стен, то здесь, то там, словно вырастая из них, торчали человеческие руки, сжимавшие керамические держатели с факелами. Языки пламени колыхались, будто в коридорах дул легкий ветерок. А вот руки не шевелились. Они были неподвижны, как у покойников. В каменных тоннелях было холодно, в воздухе стоял запах застарелой пыли. Тишину разряжали негромкий скрип колесиков тележки и редкие бормочущие голоса.

Хэйзел попыталась пошевелиться. Она ощутила, как туго стягивают ее тело прочные ремни. Она была беспомощна, одинока и находилась в руках безжалостных врагов.

Наконец тележка затормозила посреди большого зала. Не двигая головой, Хэйзел попыталась оглядеться. Стены и низкий потолок помещения были сооружены из серого камня и лишены каких бы то ни было украшений. За исключением рук с факелами. И тут у нее перехватило дыхание: на пьедестале из тусклого металла она увидела отсеченную человеческую голову. Живую, все еще в сознании! Кожа лица имела нормальный оттенок, но верхушка черепа была аккуратно спилена, и в свете факелов поблескивала обнаженная кора головного мозга. Из мозга выступали вживленные в него тонкие искривленные проводки. Губы подрагивали, словно пытаясь заговорить, а глаза были ясными, разумными, полными невыносимого страдания.

— Не обращай на него внимания, — прошелестел голос позади нее. — Это всего лишь мой оракул. Хранилище информации и вычислительный инструмент, намного превосходящий по эффективности ваши компьютеры.

Медленно, притворяясь совсем ослабевшей, Хэйзел повернула голову на звук и увидела Кровавого Наездника в пышном одеянии, сияющем всеми цветами радуги. Сначала ей показалось, будто в этом лице, точнее в этих шрамах, есть что-то знакомое, а потом...

Внезапно Хэйзел вспомнила, где видела это лицо, и ее сердце сжалось от ужаса.

— Скур...

— Верно, Хэйзел д'Арк. Я уже приходил за тобой раньше, в старой твердыне Охотника за Смертью, но тогда тебе удалось ускользнуть.

— Ты же мертв! Оуэн убил тебя! Я видела, как ты умираешь!

— Кровавые Наездники не умирают, — невозмутимо отозвался Скур. — Мы преступили эту грань: наша жизнь длится столетиями, и смерть более не имеет над нами власти. Наша культура стара, Хэйзел, древнее, чем ваша Империя. Но оказалось, что и ваша жалкая цивилизация может предложить нам что-то новое... вроде тебя, дорогая Хэйзел. Ты пробудила наше любопытство, и мы намерены узнать от тебя много интересного.

— Ничего вы от меня не узнаете! — сердито отрезала Хэйзел. — Не знаю, что за сделку заключил с вами мой бывший капитан, когда я еще служила на «Шарде». Мне на это плевать! Я тебе ничего не должна!

Скур пожал плечами. Его голос выражал полнейшее равнодушие к ярости Хэйзел:

— Многие так говорят, но в конечном счете выкладывают все, о чем их спрашивают. Позволь, я покажу тебе предыдущего обитателя этого кабинета. Попав сюда, он был весьма уверен в себе и, как и ты, полон намерения дать отпор нашим притязаниям. Клялся, что скорее умрет, чем позволит себя сломить. Мы, однако, не могли позволить ему поступить так нерационально.

Скур взялся за край тележки. У него были сильные белые руки с длинными, изящными, как у художника или хирурга, пальцами. Скур откатил тележку к другому концу помещения, остановил ее и, неспешно обойдя вокруг, встал рядом. Потом он аккуратно приподнял голову Хэйзел. На стене прямо перед собой она увидела истерзанное тело, прибитое к камню большими латунными скобами. То, что осталось от человека. Лицо его, с дикими, вытаращенными глазами, было нетронуто. Но туловище, от горла до паха, вскрыто безупречным вертикальным разрезом. Отвернутые пласты розовой кожи крепились к стене. Внутренние органы полностью отсутствовали, их заменила система прозрачных трубок, погруженных в большую, темно-красную полость, прежде вмещавшую внутренности. Некоторые из этих шлангов оплетали, словно некий чудовищный плющ, обнаженные ребра. Другие питали сохранившиеся органы медленно текущими жидкостями или выводили из них продукты жизнедеятельности. Трубки неспешно пульсировали, и все тело человека мягко покачивалось в такт этому ужасному ритму. Его гениталии тоже отсутствовали, а отверстие на их месте прикрывала металлическая нашлепка. На бессильно свисавших ногах запеклась кровь: она вытекла из ран, нанесенных давным-давно, но ее так и не вытерли.

— О, это был храбрый человек, — сказал Скур. — Но отваги здесь недостаточно. Значение имеет одно: насколько полезен может быть для нас тот или иной организм. Например, этот образец использован практически полностью. Он исчерпал свои возможности, и его существование скоро завершится.

Он отпустил голову Хэйзел, которая с глухим стуком упала на тележку, и направился к висевшему человеку. Хэйзел заставила себя чуть приподняться и увидела, как Скур, собрав в пригоршню прозрачные трубки, вырвал их из выпотрошенного торса. Человек конвульсивно дернулся, издал протяжный, леденящий душу вой. Из его рта хлынул мутный поток крови, и он замолк. Голова несчастного упала на грудь. Конечности еще дергались, но было ясно, что он уже мертв.

Скур небрежно бросил трубки на пол.

— Надо полагать, ты сделал это, чтобы произвести на меня впечатление? — спросила Хэйзел, в душе довольная тем, как невозмутимо и спокойно прозвучал ее голос.

— Нет, — ответил Скур, неторопливо подойдя к ней. — Это сделано для того, чтобы напугать тебя. Здесь страх является твоим другом, а не врагом. Он облегчит тебе превращение из живой легенды в лабораторный образец. Сопротивление означает боль. Упрямство влечет за собой лишь ненужные мучения. Рано или поздно ты сломаешься, это происходит со всеми, однако лучше сдаться раньше, пока ты сохраняешь ясность ума. Лучше прежде всего для тебя. Мы все равно узнаем все, что нам нужно, извлечем всю информацию из твоего сознания и подсознания, из каждой клетки твоего тела.

«Все, что угодно, лишь бы выиграть время, время на то, чтобы вернулись мои силы», — подумала Хэйзел и предложила вслух:

— Вот что, Кровавый Наездник, давай заключим сделку. Ты поведаешь мне все о своем народе, а я расскажу тебе о себе. Обо всем, что я умею и о чем ты не знаешь. Сделка — никакой нужды в пытках!

Некоторое время Скур молча смотрел на нее сверху вниз, потом промолвил:

— Признаюсь, мне очень давно не доводилось говорить о нашей природе с тем, кто мог бы понять и оценить нас. Но в конце концов, дорогая Хэйзел, ты уже и сама, пожалуй, являешься человеком не больше, чем я. Пожалуй, тебе можно поведать правду. Узнай же великую, правдивую и устрашающую историю Кровавых Наездников.

Безголовое человеческое тело вошло в комнату, неся перед собой деревянный стул. Кожа между плечами была гладкой, как будто мускулистое тело никогда не имело ни шеи, ни головы и даже не испытывало нужды в них. Оно остановилось рядом с тележкой и аккуратно поставило стул на пол. Скур сел, поддернув одеяния, а лишенное головы тело повернулось и удалилось. По-видимому, ему не требовалось глаз, чтобы видеть, куда идти.

— Это всего лишь слуга, — мимоходом обронил Скур. — Им движет наша воля, своей у него нет. Думай о подобных ему как о биологических механизмах. Наша цивилизация шла по другому пути. Мы опираемся на бесконечные возможности человеческого тела и сознания, а вы — на бездушные металлы и кристаллы. Итак, с чего же мне начать? Может быть, с Саммерстоуна? Но нет, все началось еще раньше. Ты должна понять, насколько мы древние. Невыразимо древние. Мы уже существовали до возникновения Империи. Когда человечество освоило множество миров, мы были уже стары. Мы всегда держались особняком, хотя в ту пору и сами оставались всего лишь людьми. Просто мы следовали не общей дорогой, а своими, тайными путями. Когда человечество направилось к звездам, мы нашли мир для себя. Шли столетия, и все это время мы совершенствовались, придавая себе желаемый облик. Не как хайдены, скованные своей верой в мертвые машинные технологии, но исключительно с помощью генной инженерии и биологической скульптурной пластики. То, о чем человечество не решалось и помыслить, мы радостно претворяли в жизнь, реализуя во плоти и крови.

Радикально улучшив собственную биологию, мы превратились в гермафродитов-долгожителей, соединив в одном совершенном теле все преимущества и возможности обоих полов. Способность производить потомство при этом утратилась, нам не хотелось видеть свое продолжение в своих потомках. Нам хотелось самим жить вечно. Я был свидетелем и участником этих преобразований и, как и мои товарищи, жив по сей день. Разумеется, я существую в другом теле. Тела, конечно же, ветшают. Но мы научились переносить сознание и все то, что составляет неповторимую личность, из изношенного тела в хранилище разумов, а оттуда в новую, заранее подготовленную плоть. Вот почему наши лица отмечены ритуальными шрамами: они помогают опознать обитателя тела. Плоть тленна, но мы продолжаем жить вечно.

— А что... что происходит с сознанием и душами тех тел, которые вы создаете? — спросила Хэйзел, стараясь выглядеть заинтересованной.

Скур пожал плечами:

— Мы изгоняем их, вот и все. Новорожденные души не могут сосуществовать с сознаниями, живущими столетия.

— Теперь я понимаю, как ты уцелел после схватки с Оуэном, — промолвила Хэйзел. — Он уничтожил твое тело, но твое сознание переместилось в другое.

— Конечно. Мы всегда держим новые тела наготове. Правда, он удивил нас своей силой. Поэтому мы решили дождаться, когда твои возможности временно истощатся, и тогда снова заявить на тебя свои права. Ты наша, Хэйзел д'Арк, и в твоем лице мы получим не просто годную для опытов плоть. И, кстати, не тешь себя надеждой, что Оуэн явится тебе на выручку. Никто не сможет появиться здесь без нашего дозволения. Система Обейя не столько участок пространства, сколько состояние ума.

— Источник энергии, — сказала Хэйзел. — Чтобы постоянно подпитывать вашу... науку и поддерживать хранилище разумов, необходимы колоссальные затраты энергии. Откуда вы ее черпаете? Это Саммерстоун?

— Замечательно, Хэйзел. Вижу, ты уже почти полностью пришла в себя. Да, это Саммерстоун. Он помог нам стать такими, какие мы есть. Он поддерживает наше существование, защищает нас от наших врагов, обеспечивает наше выживание. В нем средоточие нашей силы, наших созидательных и разрушительных возможностей. Хочешь взглянуть на него?

Он взмахнул рукой, и возле тележки неожиданно появилась большая каменная глыба. Чтобы рассмотреть ее получше, Хэйзел подняла голову. Это был серый шероховатый камень в форме конуса. Он достигал в диаметре восьми футов и касался верхушкой потолка каземата. Выглядел камень так, словно обладал чудовищным весом, и Хэйзел подсознательно подивилась тому, как плиты пола выдерживают эту страшную тяжесть. Монолит был реальней реального. Он странным образом пробуждал какие-то смутные и пугающие воспоминания.

— Ты узнаешь его? — спросил Скур, внимательно присматриваясь к лицу Хэйзел.

— Нет, хотя он и кажется мне знакомым. Где вы его обнаружили?

— Там же, где и ты: на планете, некогда известной как Хайден, а до того — как Мир вольфлингов. То, на что ты сейчас смотришь, в свое время было составным элементом Лабиринта Безумия. Мы похитили его и доставили сюда.

Скур снова махнул рукой, и камень пропал. Голова Хэйзел бессильно упала на тележку, но девушка лихорадочно соображала: «Этот кусок камня был когда-то частью Лабиринта Безумия? Но...»

— Да-да, я понимаю, — промолвил Скур. — Ты видела там некую высокотехнологичную структуру. Суть, однако, в том, что Лабиринт предстает контактирующим с ним разумам как отклик их сознания. Ты ожидала увидеть артефакт, порожденный техническим гением иной цивилизации, ты его и увидела. Мы мыслим иными, более древними категориями, потому и узрели кольцо стоящих камней. Великий каменный круг. Нам потребовалось время, чтобы понять, что это такое. Но мы были изгнаны из того мира, прежде чем успели использовать возможности Лабиринта, как это сделали вы. К счастью, нам удалось захватить один камень с собой. С тех пор он поддерживает нас. Может быть, теперь ты начинаешь понимать, почему мы так стремимся проникнуть в секреты твоей плоти и твоего сознания. Нам важно познать природу перемен, произошедших в тебе под воздействием Лабиринта. Самого Лабиринта уже нет. Он разрушен. Ты — единственное, что осталось от его величия, его славы и его тайны. И мы проникнем в эти тайны, проникнем во что бы то ни стало. Мы имеем на это право. В силу нелепой случайности ты стала такой, какими должны были стать мы.

Хэйзел представила себе возможности Кровавых Наездников, усиленные Лабиринтом, и кровь застыла у нее в жилах. От отчаяния она напряглась в удерживавших ее путах, стараясь мобилизовать внутренние ресурсы. И внезапно ощутила, как в нее вливаются новые силы. Порой страх и отчаяние способны на многое, например на то, чтобы прояснить затуманенное сознание. Кожаные ремни не поддались напору плоти, но вот металл застежек сослужил пленителям дурную службу. Когда в Хэйзел взыграла нечеловеческая мощь, пряжки вспороли кожу ремней. Мигом отбросив разорванные путы, она спрыгнула с тележки, намеренно развернув ее между собой и Скуром. Ноги ее еще заплетались, но сознание уже было чистым. Она лихорадочно обдумывала способ прорваться мимо Скура к единственному выходу из комнаты. Руки машинально пробежали по бедрам, хотя, разумеется, ни меча, ни пистолетов при ней не было. Впрочем, это не имело значения: в состоянии «спурта» ей должно было хватить сил, чтобы одолеть одного Кровавого Наездника без всякого оружия.

Она оттолкнула тележку в сторону.

Скур даже не шелохнулся, лицо его оставалось невозмутимым.

— Вернись на телегу, Хэйзел д'Арк, тебе некуда бежать и незачем. От судьбы не уйдешь, твой жизненный путь завершен!

— А пошел ты! — взорвалась Хэйзел. — Любой, кто попробует прикоснуться ко мне хоть пальцем, умрет. Я готова перебить всю вашу свору голыми руками. И если ты немедленно не покажешь мне выход их этой дерьмовой дыры, я начну с тебя!

— Выхода я тебе не покажу, его не существует. Идти тебе некуда, и никуда ты не уйдешь.

Скур' поднял бледную руку, и между ним и Хэйзел возникло мерцающее силовое поле. Шипя и потрескивая, оно медленно двигалось к ней, и она непроизвольно попятилась. В таком же коконе Хэйзел была доставлена сюда с Лакрима Кристи. Она метнулась к открытому выходу, однако на ее пути возникла еще одна силовая преграда. Мерцающее поле двинулось к ней, и Хэйзел снова пришлось отпрянуть. В состоянии «спурта» она могла перемещаться с огромной скоростью, но для этого требовалось пространство, а в помещении было тесно. Два потрескивавших энергетических щита оттеснили ее назад, к тележке, где Хэйзел вышла из состояния «спурта». Не было никакого смысла тратить оставшиеся силы на безнадежную борьбу.

Скур, глядя на нее, улыбнулся:

— Это наш мир, Хэйзел, наша обитель, средоточие нашего могущества. Поэтому советую тебе вести себя как подобает хорошему лабораторному животному. Ложись на место и начни свое увлекательное путешествие через боль к самопознанию.

Он поднял бледную руку, и в ней возник металлический предмет. Блестящий и острый. Скальпель.

— Сейчас, Хэйзел, мы здорово повеселимся.

— Хватит, Скур, — донесся от входа грубый голос. — Такого уговора не было. Она принадлежит всем нам.

Хэйзел быстро огляделась, надеясь, вопреки всему, если не на спасение, то хотя бы на передышку. На пороге, предостерегающе подняв левую руку, стоял еще один Кровавый Наездник, а позади него, скрестив на могучей груди мускулистые руки, маячили две безголовые фигуры.

Скур нахмурился:

— Вижу, Ламент, ты по-прежнему боишься путешествовать без своих телохранителей. Напомню тебе, что, согласно общему решению, первым доступ к тайнам плоти Хэйзел д'Арк получу я. У меня самый большой опыт в этих вопросах.

— Это как посмотреть, — возразил Ламент. — И не все мы согласились с таким решением. Ты стал слишком скрытным, Скур. В последнее время ты слишком многое от нас утаиваешь. Секреты Хэйзел д'Арк слишком важны, чтобы их можно было доверить тебе одному. Я говорю от имени многих. Не перечь нам.

— У меня тоже есть союзники, Ламент. — Сухой хрипловатый голос шипел от ярости, но все же был не громче шепота. — Многие обязаны мне, и они с готовностью откликнутся на мой зов.

— Но готов ли ты, Скур, развязать здесь, в тоннелях, войну? Многие из нас готовы. Хэйзел д'Арк может стать ключом, который наконец откроет перед нами безграничные возможности. С ее помощью мы сможем стать богами не только в системе Обейя, но и во всей Империи.

— Раз уж я так важна, то почему бы не попробовать договориться со мной по-хорошему? — встряла Хэйзел. — При здравом подходе я вполне способна к цивилизованному сотрудничеству.

— Вот в этом я сомневаюсь, — сказал Ламент, глядя на нее такими же холодными, как и у Скура, глазами. —То, что мы собираемся с тобой сделать, едва ли встретит у тебя понимание.

— Чего ты хочешь, Ламент? — спросил Скур.

— У Саммерстоуна состоится общий сбор. Будут присутствовать все Кровавые Наездники. Мы хотим доставить Хэйзел д'Арк туда, чтобы выяснить, каким будет ее воздействие на Саммерстоуна и его воздействие на нее.

— Это рискованно, — немедленно возразил Скур. — Слишком многое неизвестно. Слишком многое вне нашего контроля. А что, если она полностью вернет себе силы?

— Ну а если и вернет? Она одна, а нас много, и мы находимся в средоточии нашей мощи. Ты сам прекрасно знаешь: ничто не происходит здесь против нашей воли.

— Верно. Хорошо, она отправится к Саммерстоуну. Скур вновь уставился на Хэйзел кроваво-красными глазами. Ей пришлось подавить инстинктивное желание отступить.

— Раз уж забава откладывается, будет интересно посмотреть, что ты сможешь извлечь из Саммерстоуна. И он из тебя.

В огромном, как бесконечность, зале танцевали Кровавые Наездники. Их длинные просторные одеяния взвивались и опадали, когда они, скользя и покачиваясь, кружили вокруг исполинского камня. Их было около сотни. Они то сближались, то отдалялись, образуя сложные движущиеся узоры. Но при этом они не соприкасались и не сталкивались. Легкие, быстрые и уверенные движения подчинялись замысловатому алгоритму, понять который Хэйзел не могла. Ясно было лишь то, что эти движения подчинялись потокам пронизывавшей помещение энергии.

Сама она стояла в стороне, крепко удерживаемая за руки двумя безголовыми стражами Ламента, и не предпринимала ни малейших попыток вырваться. И Скур, и Ламент, едва войдя в помещение, тут же, словно против своей воли, включились в танец. Сейчас она уже с трудом выделяла их среди множества гибких, как ивовые прутья, альбиносов, кружившихся на серых каменных плитах. Музыки не было, лишь шарканье ног и быстрое, учащенное дыхание. Распахнутые глаза танцующих остекленели, словно Кровавых Наездников целиком поглотила некая беззвучная, но неодолимо влекущая песнь сирены. Хэйзел сосредоточилась на каменном монолите, ожидая, что он, как предполагал Скур, усилит ее силы. Но тщетно. Камень оставался мертвым: он никак не откликался на ее присутствие и не вызывал никакого отклика в ней.

Из каменного пола поднялись человеческие руки, сжимающие факелы. Пространство вокруг камня осветилось, но сам зал был слишком велик, чтобы стали видны его утопавшие в тенях стены. Если они вообще были. Поскольку потолок тоже терялся во мраке, создавалось впечатление, будто все происходит на огромной открытой площадке. Повсюду, на равных расстояниях один от другого, находились пьедесталы, увенчанные отсеченными человеческими головами со вскрытыми черепными коробками и обнаженными мозгами. Они исполняли роль компьютерных терминалов. Хэйзел задумалась, не ожидает ли ее подобная участь, когда Кровавые Наездники получат от нее все, что им нужно. И невольно содрогнулась. Сотни безголовых тел, держась на почтительном расстоянии, образовали кольцо вокруг танцующих и камня. Они не шевелились, в данный момент они были обездвижены по воле своих хозяев.

Прислушиваясь к разговорам Ламента со Скуром, Хэйзел сумела составить определенное представление о жизни здешних обитателей. Все они черпали силы от Саммерстоуна и, таким образом, обладали, вероятно, равными возможностями. Поэтому, чтобы добиться власти и влияния, постоянно заключали недолговременные союзы, строили козни и составляли заговоры. Кроме того, каждый из них постоянно увеличивал число личных роботов. Интриги здесь были обычным делом, но порой разногласия выливались в открытые столкновения, тогда в каменных коридорах проливалась кровь. С появлением Хэйзел и без того непрочное равновесие оказалось под угрозой — мечта о всемогуществе, даруемом Лабиринтом Безумия, неожиданно стала явью.

Кровавые Наездники продолжали свой бесконечный танец, хотя движения их постепенно становились не столь легкими, босые ноги опускались на каменный пол все тяжелее, с худых лиц ручьями струился пот. А потом вдруг танец прекратился. Альбиносы одновременно отбили последний такт, словно для них разом смолкла неслышимая музыка. Несколько долгих мгновений Кровавые Наездники стояли неподвижно, переводя дух и не глядя друг на друга, а потом повернулись и поклонились камню.

Затем они разбились на группы и принялись переговариваться, но так тихо, что Хэйзел, как ни старалась, не могла ничего расслышать. Их голоса звучали как отдаленный гул прибоя, то нарастающий, то стихающий. Самая большая группа образовалась вокруг Скура, и в конечном итоге внимание всех прочих тоже обратилось к нему. Он обвел присутствующих холодным, чуть насмешливым взглядом, а потом запустил руку в складки своего одеяния и извлек некий завернутый в хрустящий пергамент предмет. Нарочито медленно, словно испытывая терпение зрителей, Скур развернул его и продемонстрировал отрезанную мумифицированную человеческую руку. Пальцы ее, как свечи, заканчивались фитильками.. Скур тихо пропел несколько слов, и фитильки зажглись бледно-голубым пламенем.

Хэйзел поморщилась. Такие вещи она видела и раньше. На планете Туманный Мир считалось, что так называемые «Длани Славы» из отсеченных рук казненного помогают открывать секретные двери, обнаруживать потерянные сокровища и познавать тайны, сокрытые в головах умерших. Поговаривали, что для изготовления этих амулетов совершались гнусные, отвратительные деяния.

Скур, держа перед собой горящую «Длань Славы», направился к Саммерстоуну. И тут Хэйзел ощутила внутренний толчок. Монолит перестал быть простым камнем. Не дрогнув, не шелохнувшись, совершенно не изменившись внешне, Саммерстоун вдруг заслонил собой всю реальность. Хэйзел ощутила, как воздух наполняется медленным, беззвучным, ритмичным гулом, похожим на сердцебиение. Сердцебиение чего-то невероятно огромного, невообразимо далекого, но в то же самое время настолько близкого, что Хэйзел казалось, будто она может дотронуться до него. Это биение наполнило ее изнутри, отдаваясь эхом в плоти и крови. Что-то откликнулось в ней, и Хэйзел почудилось, что она слышит мелодию давно знакомой песни. Влияние монолита становилось все ощутимее. Он стал источником света, а все вокруг — его тенями. Кровавые Наездники замерли, вперив в Саммерстоуна немигающие взгляды, и задышали синхронно. Хэйзел тихонько застонала: ритм бесшумного сердцебиения отдался в ее голове пульсирующей болью. Она чувствовала, как ее сознание меняется, раскрывается, словно нечто, доселе таившееся в ней, стало наконец пробуждаться. Великая истина стала приоткрываться ей, как имя, трепещущее на кончике языка.

И тут Скур задул огоньки на пальцах «Длани Славы». На Хэйзел с грохотом обрушилась реальность. Камень вновь стал просто камнем. Кровавые Наездники зашевелились, сбрасывая общее наваждение. Некоторые из них уставились на камень, другие на Хэйзел, и трудно было сказать, какая группа выглядела более обеспокоенной.

Скур гневно огляделся по сторонам.

— Вы видите? Камень признал ее. Он отреагировал на ее присутствие. Кто знает, сколько сил могла бы она почерпнуть от него, помедли я хоть немного. Ее необходимо убрать отсюда и держать подальше от камня, в изолированной лаборатории, где можно будет обеспечить безопасность исследований.

— Логично, — согласился один из Кровавых Наездников, выступая навстречу Скуру из рядов своих сторонников. — Но мы все должны иметь доступ и к объекту исследований, и к полученной в результате экспериментов информации. Это не подлежит обсуждению.

— Разумеется, Пирр, секретами нужно делиться, — откликнулся Скур. — А в чем дело? Ты мне не доверяешь?

Все присутствующие разразились шипящим смехом, однако в их устремленных на Хэйзел кроваво-красных глазах не было и намека на веселье.

— А почему ты хочешь присвоить себе все удовольствия? — ответил вопросом на вопрос Пирр, обнажив зубы в оскале. — Нам всем хочется познать радость проникновения в ее плоть и кровь, насладиться болью и ужасом, с которыми она, одну за другой, будет выдавать нам свои тайны. Ты эгоистичен, Скур. Делиться нужно не только секретами, но и удовольствиями.

— Имейте в виду, я не отказываюсь от сотрудничества, — заявила в отчаянии Хэйзел. — Вам вовсе не обязательно что-то у меня выпытывать, тем паче что многое, тайное для вас, мне неизвестно точно так же. Мы могли бы вместе поискать ответы. Возможно, знай я побольше о вашем прошлом и вашей истинной природе, мне удалось бы предложить вам такие направления поисков, о которых вы даже не задумывались. Не забудьте, что я прошла через Лабиринт и соприкасалась с силами, о которых у вас не имеется даже отдаленного представления. Вы бы удивились, узнав, где я побывала.

Мучительно долгий момент ей казалось, что они на это не клюнут. Со всех сторон на нее взирали холодные, не ведающие сострадания, кроваво-красные глаза. Конечно, Хэйзел блефовала, но надеялась, что Кровавые Наездники об этом не догадаются. На данный момент она ставила перед собой две задачи: оттянуть осуществление кровожадных стремлений Скура и подольше задержаться возле Саммерстоуна. Даже сам вид Камня придавал ей уверенности.

— Расскажите ей то, о чем она просит, — согласился Ламент. — Пусть знает, с кем и с чем она имеет дело.

— Новая точка зрения может оказаться ценной, — промолвил Пирр. — Очень хорошо. Узнай же великую, правдивую и устрашающую историю Кровавых Наездников.

— Ты всегда любил выступать перед публикой, — заметил Скур.

— Некогда мы тоже были людьми, — начал Пирр. — Всего лишь людьми, хотя и обособившимися от человечества. Мы избрали собственный путь развития, более мрачный и изощренный. Во время археологических экспедиций наши представители высадились на планету, впоследствии получившую название Мир вольфлингов, и совершенно случайно обнаружили Лабиринт Безумия. Мы не искали его, возможно, на самом деле это Лабиринт нашел нас. В мире нет места случайностям. Все имеет смысл. Все имеет цель.

Ощутив могущество Великого каменного круга, мы изумились. Но вступать в него опасались. Уже тогда было понятно, что отважившийся проникнуть в Лабиринт Безумия подвергнется необратимым и непредсказуемым изменениям. Претерпев, сознательно и целеустремленно, существенные биологические изменения, мы стали иными существами. Мы не хотели рисковать достигнутым. Однако долгое, планомерное изучение Лабиринта Безумия с помощью наших высочайших методов принесло результаты, пробудившие наши аппетиты. Конечно, проводя столько времени рядом с Кругом, мы, так или иначе, менялись, становясь чем-то большим, чем были ранее. Мы не всегда выглядели так, как сейчас.

Менялись наши тела, менялось и наше сознание. Перед нами открывались новые, широчайшие перспективы. К тому времени слух о нашей находке уже достиг тогдашнего императора. Чтобы выиграть время для дальнейших исследований, мы по его пожеланию создали генетически модифицированную расу воителей, тех самых вольфлингов. Но Круг оказывал воздействие и на них. Они стали разумнее и самостоятельнее, чем нужно. Император стал опасаться их и повелел истребить. Как я понимаю, Хэйзел д'Арк, тебе довелось встретиться с последним вольфлингом. Это странное существо. Возможно, бессмертное и наверняка сохраненное Лабиринтом для собственных целей.

После того как вольфлинги взбунтовались, Империя бросила все свои силы на их истребление. Нам не осталось ничего другого, как убраться из их мира. Император не оценил принесенные ему дары и повелел уничтожить и нас. Эвакуироваться пришлось в спешке. Мы смогли захватить с собой всего лишь один камень. Мы бежали, опередив флот вторжения всего на несколько часов. Саммерстоун привел нас сюда, и с тех пор мы живем здесь. Мы редко отлучаемся от него, вдалеке от Камня наши силы убывают, и на нас всей своей мощью обрушивается время. Ты — наша надежда на избавление от этих цепей.

Столетиями мы черпали от Саммерстоуна свою жизненную силу. Все это долгое время мы не прекращали поиска истины всех истин. Мы хотим постичь природу реальности, проникнуть в суть того, что стоит за явлениями и ощущениями. Нам нужны не туманные тени наших несовершенных чувств, а краеугольный камень Бытия, на котором базируется все Сущее. Спору нет, появление экстрасенсов открыло новые способы постижения реальности. Но вы, люди Лабиринта, потенциально способны видеть, чувствовать и знать гораздо больше. И ты поможешь нам узнать это.