Небесный ключ Эльтеррус Иар
Онер перекатил сырой чурбак и уселся прямо напротив мальчика. Поднял глаза:
— Все гораздо серьезнее, Виль. Я нашел сети. А птички в них нет.
Мальчишка вздернул подбородок и выжидающе посмотрел на ученого. Онер сцепил пальцы рук и наклонился вперед.
— Я сегодня был там, — он вдруг замолчал и сглотнул. — Видел место, где вы с ней встречались.
Виль угрюмо кивнул.
— Ничего?
Хассер склонил голову. С минуту оба молчали. Вдруг мальчик выпрямился, светло улыбнулся и попросил:
— Расскажи—ка мне про Академию, Онер.
— Зачем?
— Рассказывай. Надо.
Хассер тряхнул головой. Он давно не удивлялся неожиданным поворотам подобных бесед. Виль очень уж заковыристо мыслит. И заранее неизвестно, к чему он придет.
— Академия была основана двести пятьдесят лет назад, — начал рассказывать Онер. — Тогда колдуны, алхимики и парафизики устали прятаться в темных подвалах и кельях, скрывая знания друг от друга и от окружающих. Они поняли, что поодиночке им ничего не добиться. Тогда и устроили Большой Сход возле горы Сорк на юго—восточном побережье Мая. В бухту, расположенную неподалеку от подножия горы, начали стягиваться разномастные суда, по дорогам со всех концов Меона спешили поклонники различных богов и ученики разных школ, стремящиеся к силе и знанию. Говорили, что для всех, желающих найти путь, по ночам горел огромный костер на сорк—камне — большом скальном выступе. Он служил маяком. Маги, бросая дома и семьи, шли в путь, препоручив судьбу Духу Жизни. Каждый знал, что после решения, принятого на Большом Сходе, его жизнь изменится навсегда. Ведь ни один маг не добился той цели, что философы поставили человечеству долгие годы назад. А звучала она так: сделать душу бессмертной. Еще древние колдуны знали, что после смерти душа человека распадается на элементы, как и его тело. Сотни лет магии не приблизили бессмертие ни на шаг.
Хассер ненадолго смолк, собираясь с мыслями. Виль смотрел выжидающе.
— С конца весны до середины осени длился Большой Сход, — продолжил ученый. — И в конце маги, колдуны и религиозные практики приняли решение — одно на всех. Они отреклись от богов и традиций, сняли с себя регалии власти и принадлежности и сожгли на сорк—камне. Это был подвиг. Люди жаждали истины и бессмертия, поэтому сумели отречься от предрассудков. Взамен утерянных верований Контролирующие — а теперь они называли себя так — занялись созданием Единой Науки. Из голов всех, кто обладал хоть какими-то знаниями, они вытряхивались, зачастую насильно, и становились доступны для всех. Будь то рецепт микстуры от кашля или учения кайна—йоги — все пошло в дело. Но предпочтение отдавалось наукам о психике. Ведь душа-то должна быть бессмертной! Значит, нужно ее защищать, укреплять.
Произнося эти слова, Онер чуть улыбнулся уголком рта, продолжая смотреть на Виля. Нужен ему исторический экскурс? Но лицо мальчика отражало внимание и интерес. Он явно заслушался. Только в глазах время от времени мелькало странное недоумение.
— Что-то не так, Виль? — резко спросил Хассер.
— Душа бессмертна... Они что, не знали?
Ученый внезапно подался вперед, отвесив челюсть, и уставился на мальчишку, словно в первый раз видел. С минуту разглядывал. Вот оно как...
— У тебя... кажется, да. — Онер с трудом овладел собой. — Но никто тебе точно об этом не скажет. Им сравнивать не с чем. И мне, Виль... Мне тоже!
Хассер сцепил бледные руки в замок и слегка покачнулся. Вот Человек! Именно так пелось в гимнах. А он еще думал, что в мальчике странного... На мгновение душу ученого пронзила надежда. Может, он, Онер Хассер, когда-нибудь встанет рядом с Вилем. И станет бессмертным...
Освещенное бледным огнем лицо мальчика придвинулось близко. Ученый бессмысленно хлопнул глазами.
— Онер! Что с тобой, Онер?!
— Бессмертным я стать захотел, — сжав кулаки, шепнул Хассер.
Лицо мальчика на мгновение стало смертельно серьезным. Он зачем-то сунул руку в карман куртки, порылся. Вынул горстку семян, посмотрел. Потом скривился и выбросил.
— Не годится, — сказал он, не глядя на Онера.
Еще мгновение Виль думал. Потом странным жестом выбросил вперед левую руку, дернув Хассера за одежду.
— Смотри.
Ученый медленно повернул голову. Ладошка мальчика, сложенная «лодочкой», указывала на звезду, прозванную в народе «глаз сердца». И казалось, что из сердца—звезды вытекает свет. Прямо Вилю в ладонь. Как молоко. Казалось, сейчас ладошка наполнится до краев, и можно будет глотнуть. Одному. Или даже обоим. Но мальчик вдруг развел пальцы, легким движением стряхнул капли, и звездное молоко растеклось по небу стремительно тающей лужицей света.
— Съел, брат? — странным голосом спросил Виль.
— Съел, — ровно сказал Онер, сглатывая пустоту.
— Ну что? Хочешь еще стать бессмертным?
— Нет, брат. Уже не хочу, — ответил ученый совсем буднично, слегка согнув плечи.
«Глаз сердца», мигая, спрятался в тучи. Дождь опять зачастил, и Онер почувствовал, как он устал и продрог.
— Пошли спать, — сказал Виль взрослым тоном.
Хассер молча кивнул.
«Про Академию мы поговорим завтра», — подумали оба и переглянулись. Мальчик скользнул в дом неслышно, как тень. А Онер еще постоял перед дверями своей комнатушки, вдыхая сырой ночной воздух. Очень хотелось взглянуть на осеннее небо, на мокрую землю, на жухлые травы. Они ведь останутся, когда его, Хассера, суть распадется на первоосновы. Можно стать бессмертным. Уйти к звездам. Посмотреть в лицо древним светилам, как братьям и сестрам. Но бессмертие обретает не тот, кто этого хочет. И даже не тот, кто достоин. Оно просто дается. А почему — неизвестно. Правда, его можно и заслужить. Но чем — ты никогда не узнаешь.
«Глаз сердца», на мгновение, скользнув в разрыве густых туч, увидел первую седую прядь в волосах Онера Хассера. Впрочем, люди этого все равно не заметят. Волосы у него и так почти белые...
ГЛАВА 5
По изломанным черным склонам горы Ойд, что находится к юго—востоку от залива Зохр—Ойд, ветер гнал облака. Тонкие, острые, жалящие, словно боевые спицы «дак» — полузабытое оружие древности. Казалось, они состояли не из воды, а из металлических игл. Пролетая с северо—восточным ветром на бешеной скорости, лезвия облаков царапали могучее тело горы, словно деля его надвое: вершина была скрыта. Впрочем, никто этого не видел. Слишком тревожная выдалась ночь. Почти всех жителей побережья норд-вест разогнал по домам. Те, что остались, в спешке спасали от урагана имущество, разбросанное на берегу, и поминали сквозь зубы злых морских духов.
Ни один рыбак не бросил случайного взгляда в сторону мрачного Ойда, пользовавшегося в народе дурной славой. И неудивительно: многие зохры считали, что эта гора испокон веков притягивает на побережье несчастья и беды. Шторма, бури и грозы, по слухам, привлекали в залив демоны, живущие в страшной горе. Суеверные люди делали знак, отвращающий злых духов, случайно взглянув в сторону Ойда. И неудивительно. Какое еще может быть отношение к горе, которую до сих пор не осмелился покорить ни один скалолаз?
Люди Меона давно побывали на многих вершинах. Некоторым хотелось стать ближе к небу, а остальным — посмотреть на мир сверху вниз. Вот и лезли. Но горы, покоренные людьми, являлись относительно низкими и безопасными. А почти отвесные склоны Ойда пугали. Его вершина, казалось, пронзала небо насквозь. Просвещенные люди считали, что воздуха там почти нет, и голые черные камни вершины всегда холодны, потому что соприкасаются с тьмой и холодом Внешних Пространств. Что это такое, никто толком не знал. Лишь старухи—колдуньи, вплотную подходя к черте между жизнью и смертью, иногда проговаривались: мол, вершина Ойда — действительно страшное место. Туда спускаются боги Тьмы Внешней. Их нельзя видеть, их невозможно понять, ибо суть их темна... Так и стоял Ойд столетиями, окруженный догадками и опасениями. Мудрые старики рассказывали внукам, что мгла, клубящаяся на его базальтовых склонах, — человеческий страх.
Сейчас, в последнюю ночь осени, горное эхо, живущее в расселинах Ойда, стонало, подхватывая яростный вой северо—восточного ветра. На редкость сильным и злым был ветер, пришедший с материка Май, — такого не было уже долгие годы. Этот ветер принес с собой бурю — такую, что никто из жителей побережья Зохр—Ойд не мог заснуть в эту ночь. В водах залива вздымались валы. Капитаны парусников, шедших через океан Ран, хрипло выкрикивали приказы, стоя под ударами ледяных штормовых волн, а матросы едва слышали их. Морякам, бледным от ужаса, чудилось, что этот ветер живой. Его вой казался рыданиями. Будто плакал мальчишка. Многие слышали голоса своих сыновей. В голове у матросов мутилось, и они едва удерживались, хватаясь за снасти. «Спасайся! — чудилось им среди грохота волн. — Спасайся, отец!» И мужчины, сжав зубы, держались за жизнь.
Не меньше досталось и побережью. Рыбаки, ушедшие на ночной лов, обмирали от страха. Шторм разыгрался внезапно. Волны переворачивали лодчонки, срывали расставленные днем сети, и люди бились в них, подобно пойманной рыбе. Лодки вдребезги разбивались друг об друга, прежде чем врезаться носом в песок, и друзья детства, рыбачившие бок о бок многие десятилетия, барахтались рядом. Видя товарищей, готовых вот—вот пойти ко дну, рыбаки выпутывали их из сетей и вытаскивали друг друга. Многие действительно добирались до берега. А ветер, полный отчаяния, бил им в спину и словно кричал. Так, что уши закладывало. Мужчины, только что выбравшиеся на берег, слышали вопль «Спасай!» и думали о том, что сейчас, может быть, жадные волны забирают чью— то жизнь. Поворачивались спиной к берегу, шли и спасали.
Рыбацкие жены застыли на берегу, как изваяния. У каждой в руке был зажженный фонарь — маленький маяк, рассеивающий ночную мглу. «Спаси!» — шептал ветер женщинам. И они повторяли: «Спаси!», как молитву или заклинание. Боги вряд ли услышат. Но, может быть, все же услышат?
Проклятия моряков, нашедших смерть в океанской пучине, подхватывал ураган. На берегу залива они мешались с хриплым дыханием рыбаков и утробным воем женщин. Вопль боли и горя шел вместе с ветром к горе Ойд, чтобы разбиться о ее голые склоны. Казалось, что этой ночи не будет конца, но рассвет наступил. А на рассвете проснулся тот, кто не мог быть равнодушным.
Робкий луч солнца, прорвав пелену туч, прянул в лицо зохру средних лет, одетому в потрепанный матросский костюм. Мужчина, уютно свернувшийся калачиком на черных холодных камнях, почесал щеку, заросшую четырехдневной щетиной, и улыбнулся во сне. Но рассвет был настойчив. Из-за туч краешком показался солнечный диск и осветил вершину горы Ойд. Лучи солнца казались в разреженном воздухе слишком колючими, острыми. Впрочем, некоторым на вершине неплохо спалось. Ведь никто не мешал.
Вскоре совсем рассвело. Юйг Аден, один из Высоких, или, как их еще называли, Шайм Бхал, крякнул и сел, свесив ноги в бездонную пропасть. Сказывалась многолетняя привычка вставать на рассвете. Ни утрата человеческой природы, ни пятьсот с лишним лет, проведенные среди Высоких, не изменили ее. Впрочем, Юйг не пытался казаться обычным Высоким. Нывший моряк был себе на уме. Да и сам Владыка Шайм Бхал считал его чем-то вроде бельма на глазу. ( ноеволен, упрям. Не слушая старших, пытается сунуть башку за Предел и понять, что там происходит. А на вопросы не отвечает. Говорит, что «так надо». Хотя давным—давно ясно, что сам принимает решения. Моряк-зохр — он и есть моряк-зохр. И вознесение не помогло. Каким был, таким и остался. После нескольких случаев Владыка Шайм Бхал предпочитал делать вид, что Юйга Адена вообще нет на свете. Стоило на Меоне наступить эпохе Контроля, как бывший моряк явился на общий совет Вознесенных в человеческом теле, что было совсем уж нелепо. Высокие с недоумением смотрели на гладко выбритую физиономию зохра. Дочиста выстиранный матросский костюм сидел, как влитой. Как будто простой человек явился с отчетом к начальству. Да еще видно, что это ему непривычно. Владыка Шайм Бхал оглядел Юйга с ног до головы, стараясь не показать изумления. Бросил, не глядя в лицо:
— Что на западе?
— Контроль, — равнодушно откликнулся Юйг.
— Мы ведем души людей, — сварливо сказал Владыка, сверху вниз глядя на зохра. — Какова твоя тактика?
— Нет ее у меня, — сказал Юйг садясь. — Там Контроль.
Спустя мгновение Высокие с удивлением наблюдали, как бывший моряк набил и разжег трубку — орудие колдовства древних зохров. Некогда, в допотопные времена, сильные колдуны Истинного народа — а именно так называли себя тогда зохры — «курили богам», чтобы разговаривать с ними. А те им отвечали. В полночь, после двух трубок йера[2], если Тейа светила ярко, шаманам племени зохр являлась Мать Всех Живущих. Предсказывала судьбу, исцеляла больных. Северо—восточный ветер, дующий с материка Май, показывал старикам жизнь «второго народа» — древних майнцев. Чуждых и странных. Они жили умом, а не сердцем. Некоторые старые зохры, выкурив трубку, вели беседы с самим Отцом Мертвых и отговаривали его приходить. Было ли странно, что некоторые отшельники жили так долго, что предпочитали забыть свою дату рождения? Отнюдь нет. А мореплаватели народа зохр? Выходя в море на утлых плотах, в одиночку, они иногда возвращались через долгие годы и рассказывали удивленным собратьям: в мире есть земли, где люди бессмертны, но очень глупы, потому что боги не наделили их разумом. Пешие путешественники говорили: мол, если идти на север сто двадцать дней и еще два дня, то станут видны склоны стеклянной горы Кайо. Та гора подпирает небесный свод, а вокруг нее живут звери, говорящие человеческим голосом. В тех местах и в небе есть на что посмотреть. Далеко в землях севера рисунок созвездий меняется. Тейа не освещает небесный свод, да и Ночная Спутница туда не заглядывает. Долгие годы передавалось из уст в уста, что ночь в тех местах длится ровно четыре обычных дня, а в темно—синих ночных небесах гоняются друг за другом три разноцветные луны, смешные и маленькие, словно детеныши тарна. А когда наступал день, солнце — белое, жаркое, карабкалось на небо неспешно, и рассвет длился несколько часов.
Много странного рассказывали путники, заплутавшие на дальних дорогах. Их словам верили мало, потому что всего того, о чем они говорили, не могло быть на Меоне. Но колдуны зохров выслушивали истории странников, курили свой йер и уносились на крыльях волшебного зрения. А потом соглашались. Мол, да, все так и есть, потому что путешественники прошли «вратами богов» и не заметили этого.
«Видели ли вы две скалы по обе стороны от дороги? Шли руслом давно пересохшей реки?» — спрашивали колдуны.
И странники подтверждали. Ведь шаманы, курившие йер, смотрели глазами богов и не ошибались. А путешественники, поскучав в землях Зохра, вновь собирались в путь. Их звал голос стеклянной горы Кайо. Да и говорящие звери теперь были для них ближе людей. Уйдя во второй раз, странники больше не возвращались. Зачем? А старые зохры кивали и улыбались. «Все правильно», — говорили они. А когда любопытная молодежь прибегала в дома колдунов, чтобы сыпать вопросами, те отвечали:
— Если Врата Богов вдруг закроются, Меон задохнется. Он станет скучен и однообразен, как жизнь очень глупого человека. А если никто не проходит Вратами, то гаснет их сила.
Молодежь пожимала плечами. Совсем непонятно.
Но после потопа даже опытные путешественники не могли пройти в те места, а колдуны стали терять силу. Даже йер не помогал. «Боги покинули Мир...» — отвечали на все вопросы старые зохры. Вскоре долгожители вымерли. И никто больше не рассказывал дивных былей. А тем, кто остался, казалось, что небо Меона стало каким-то тяжелым и плоским. Вот уж точно — «небесная твердь». Как крышка над блюдом. Захочешь — не вылезешь.
Миновали времена легенд. Теперь в мире творилась бессмыслица. Всюду Контроль, куда ни плюнь, где пепел из трубки ни выбей. И Владыка Шайм Бхал хмурится. Сколько лет старику, а чего от кого ждать — до сих пор понятия не имеет.
Сизый дым тек по бокам древней трубки. Юйг Аден сидел на сплетении силовых линий и отрешенно курил, глядя мимо Владыки. Это выглядело абсурдом. Ведь Вознесенные, как известно, не люди. Лишь в исключительных случаях они принимают человеческий облик. А этот, с позволения сказать, Высокий, явился в сердце Шайм Бхал в неподобающем виде и теперь курит шаманскую трубку. Иллюзия человечности, созданная бывшим моряком, казалась настолько реальной, что Владыка, происходящий с континента Май, подавился густым дымом и чуть не чихнул. От нелепости происходящего он перестал мыслить связно.
«Где он смог достать йер?» — пронеслось в голове у старца.
— Что ты хочешь сказать своей выходкой, Юйг? — спросил один из Высоких. Он выглядел молодым и напористым.
Бывший моряк неспешно выпустил густой клуб сизого дыма. Потом произнес:
— Древние боги ушли. Врата через Пределы закрылись. Меон давным—давно деградирует, Майн. Теперь человечество докатилось до глупости, которую называют Контроль. Тебе это нравится?
В сторону Владыки зохр даже взгляда не бросил.
Майн потупился, вспомнив меч, который верой и правдой служил ему в течение всей человеческой жизни. Вдруг захотелось почувствовать в руке его рукоять. Его вес. Захотелось стремительной ярости битвы.
— Технократия лучше Контроля, — ответил бывший воин, беря себя в руки.
— Вот—вот, — пробурчал Юйг, нервно дернув щекой. — Там хоть что-то происходит. А у нас — болото.
На мгновение в сердце Шайм Бхал воцарилось молчание. Ни одной мысли. Словно затишье перед бурей. В горних высях, выходит, тоже так бывает. Но буря не разразилась. Энергетические тела Высоких слабо мерцали, а Владыка по-прежнему сиял средоточием силы. Слишком разными были Шайм Бхал, происходившие с различных континентов и из отдаленных времен.
В полной тишине бывший моряк докурил трубку и стал выбивать пепел. Подняв подбородок, он дерзко взглянул в очи Владыке и горько сказал:
— Древние боги ушли, о Верховный. Меон кто-то закрыл, как клетку с пойманной птицей. Птица разжирела на дармовом зерне. Разучилась летать. Она стала домашней. А птичка-то — мы и есть... Шайм Бхал возник сразу после того, как врата через Пределы захлопнулись. Мы заняли место ушедших богов, Владыка. Но мы не боги. Мы — только домашние птицы. Прирученные, — слова давались Юйгу с трудом. — Мы — Контроль.
Майн на мгновение обрел человеческий облик. В его глазах полыхнул гнев.
— Какой, к Темной Матери, Контроль?! Контроль — там, внизу! — вскричал он. — Выбирай слова, зохр! — И добавил, уже тише, скрестив руки на узкой груди: — Мы — исток.
— Мы делаем «как надо», Майн, — печально произнес бывший моряк. — И давным—давно разучились делать иначе. Как сами хотим. А почему так случилось — загадка. Но домашнюю птичку кто-то сильно напугал, и теперь она созерцает прутья своей клетки, считая их благом. Называет их умными словами «узлы кармы» и «линии мира». Дисциплинированно развязывает, расправляет. И очень боится свободы.
Юйг протянул руку и натолкнулся на невидимую преграду. Владыка Шайм Бхал отгородил его сетью силовых линий от остальных, дабы уменьшить влияние. Зохр сделал сеть видимой и встал во весь рост выпрямившись. Лицо его приобрело строгое скорбное выражение. Светящиеся линии охватывали фигуру бывшего моряка полукругом.
— Клетка, — жестко сказал он. Потом сжал и разжал кулаки.
— Я — Контроль, — выдавил он из себя через некоторое время. — Вы — Контроль. Мы давно разучились летать. Неудивительно, что люди Меона стали похожи на нас. Мы так долго делали им благо... И сделали, демон возьми! Так вот я в отличие от многих из вас не хотел быть таким! Я даже после Вознесения держал в руках шкот. Я цеплялся за жизнь! Но теперь мы — Контроль. И они, внизу — тоже Контроль. Круг замкнулся. Теперь остается лишь ждать, когда это закончится!
— Кончится — что? — оторопело спросил кто-то из неофитов.
— Мы! — резко выдохнул Юйг.
Призрачные фигуры Высоких застыли — кто в немом ужасе, а кто — с молчаливым укором. Владыка Шайм Бхал прикрыл мудрые, многое видевшие глаза. Боль утраты Единства резала, словно ножом. А бывший моряк с силой бросил колдовскую трубку оземь, и она разлетелась в мельчайшую пыль. Рвать по живому — так рвать по живому. Не задерживаясь ни на мгновение, Юйг покинул пределы Шайм Бхал, и многотерпеливая земля Меона приняла его почти человеческое тело.
Память о словах и поступках Юйга до сих пор оставалась для всех в Шайм Бхал тяжелой, болезненной темой. А для самого бывшего моряка — еще одной вехой на долгом нелегком пути. Но об этом не стоило думать. Зохр всегда находил себе дело. Вот и сейчас, в первое утро зимы двести пятьдесят первого года эпохи Контроля, Высокий, с комфортом сидя на черных холодных камнях, слушал бурю, бушующую внизу. И вой ураганного ветра был голосом мальчика. Юйг нахмурил лоб и задумался. Всю прошедшую ночь по лесам средней полосы Мая гулял осенний ветер. Он вел себя смирно, как и подобает осенним ветрам. Нес тучи с дождем, который пролился где-то возле местной силовой аномалии. Этот ветер не рвал с корнем деревья, не рушил дома. Не было предпосылок к тому, что обычный циклон выйдет на океанский простор, обретет силу урагана и, достигнув Зохра, начнет крушить все на своем пути. И еще там, в глухих лесах Мая, в деревне, в прошлую ночь плакал мальчик. Тоже на первый взгляд дело обычное. Двенадцатилетние мальчишки иногда плачут. Только причины для слез у них разные...
Бывший моряк склонил голову в глубокой задумчивости, теребя подбородок. Он видел перед собой этого мальчика. Худое, сердечком, лицо. Слипшиеся мокрые волосы неопределенного цвета. Глаза в пол—лица, полные недоумения и боли. Юйг вслушался в сочетание звуков его имени. Виль. Интересное дело...
«Виль» для жителей деревень значило «день» и одновременно «дела, сделанные за день». Кажется, все очень просто. Но слишком уж просто. Ремесленники и крестьяне Мая говорят друг другу «рата виль», если желают удачи и доброго дня. Получается, того мальчика, хотят или не хотят, поминают и заклинают всегда. Причем по-доброму. Люди слишком мало внимания обращают на значение имен. А зря... «Рата виль» означает самое лучшее, что люди делают своими руками изо дня в день. Если мальчика из лесной глухомани зовут таким именем, то древние боги, покинувшие Меон, могут сплясать, взявшись за руки. Правда, древние боги могут не только сплясать. Потому что по Зохру идет ураган... Два совсем незначительных факта. Циклон над Маем и слезы мальчика Виля. Но два ничтожно малых укола пришлись в одну и ту же акупунктурную точку, как выразился бы глупый человеческий Контроль. И породили воздействие на порядок сильнее...
Юйг резким движением вытряхнул несуществующий пепел из несуществующей трубки, которая незаметно образовалась в его руках. Древние боги могут пойти отдохнуть. На Меоне наконец-то стали происходить необычные вещи. Будто мозаика складывалась. И мальчик Виль являлся ее частью.
Зохр откинулся на холодные черные камни, как на спинку удобного кресла. Перед его внимательным взором запрыгали отблески серебристых деревьев лесов Мая. Он сфокусировал зрение. Ураган, ворочающий тяжелые камни в предгорьях Ойда, нес мальчишечьи чаяния Виля. А он, Юйг Аден, обязан знать, что «делал по-доброму» в этот день континент Май. Да так, что весь Зохр затрясло.
Перед глазами бывшего моряка понеслись серебристые сейги лесов Мая, качающиеся под порывами ветра. Мимо, дальше. Еще на восток и на север. Вот аномалия Тайнга, зияющая в ночи, словно черный провал. Вот сиротливо жмущиеся друг к другу домишки селения Тайнг. И над одним из них бьется холодное пламя. Как пламя свечи, которая уже догорела, но тепло и свет запомнились навсегда. На заднем дворе, под холодным дождем, скорчился худенький мальчик. Кажется, здесь. Состыковка... Да, именно он.
Виль лежал на груде промокших досок, ткнув лицо в озябшие ладошки, и, кажется, плакал. Впрочем, дождь лил так сильно, что мальчик не понимал — то ли это его слезы, то ли просто вода. Очень хотелось куда-нибудь спрятаться, подобно зверенышу. От всех, от всего. Только в доме не спрячешься. Там ведь люди. И они очень скоро умрут, потому что у их души нет бессмертия. Нет никакого бессмертия!
Виль скорчился, надрывно всхлипнул и спрятал лицо еще глубже в ладони. Сил реветь не осталось.
«Все зря. Незачем, — твердил он себе. — Я им лечил души, а это вообще незачем. Потому что они все умрут. Эмин Дано меня обманула».
Вдалеке за селением сверкнула молния, загремел гром. Время гроз уже пару месяцев как миновало. Над Тайнгом шел один из первых зимних дождей — пронизывающий и холодный. Странно, но звук грома вызвал злость в душе мальчика. И откуда на злость только силы взялись? Впрочем, это Виля совсем не заботило. Его не волновало сейчас ничего, кроме решения, которое свалилось, как гром среди ясного неба. Они все не бессмертные, да? И небесная тетка тебя обманула? А ты возьми да переломи все это об колено. Как палку. Нет ничего более важного, чем собственная дурацкая прихоть!
Мальчик слез с груды досок, встал посреди двора, босиком, прямо в лужу, и топнул ногой. По двору разлетелись холодные брызги. Вот так! Не бессмертные? Сдохнуть хотят? Да?! А ядрена корня им в грызло не надо?! Вот возьму и сделаю так, чтоб не дохли! И не хотели!
Виль почесал головенку и принялся лихорадочно мерить двор шагами. Злость внезапно пропала. Мальчик то останавливался как вкопанный, то срывался с места и продолжал возбужденно ходить. «Мысль» была огромная. Величиной с дом как минимум. И, кажется, он сам ее выдумал. Потому что небесные тетки и прочие болтуны давно почему-то заткнулись. И демон с ними, толку от них — ни на медный кент. Но самое паршивое то, что люди — и Онер, и Ийя, и деревенские старосты — все хотят сдохнуть. Сами хотят, хоть и не понимают! У них жизнь заканчивается как бы естественным образом. Словно масло в лампадке кончается. И душа так же стареет и умирает, как тело. А все почему? Потому что отказывается от борьбы. Вот, допустим, образовался у кого-то из них интерес. Социоматика какая-нибудь. Построить, как они выражаются, социум. Построили. Сделали дело. Израсходовали свою суть и сгорели, как свечка. И все, нет больше интереса! И жить больше незачем.
Виль застыл посреди двора, словно маленький призрак.
«Нужно срочно додумывать «мысль», — решил он, переминаясь с ноги на ногу. — А то холод подкрадывается. Какой-то совсем нездоровый».
Мальчик запрыгал по двору, мелко дрожа. И вдруг внезапно остановился.
— Эти кретины все время выдумывают себе оправдание, чтобы жить, — сказал он вслух. — Внушают себе, что нужны лишь для дела. Будто не люди, а волы вьючные. А когда дело сделано, умирают. — Виль с трудом перевел дыхание. — Но им необходимо перестать трястись за свою жизнь. И не ждать смерти. Если кто-то найдет для себя что-то более важное, чем мысли о жизни и смерти, то будет вот так: тело умрет, а душа этого вообще не заметит. Просто уйдет в небо, к своей любимой звезде.
Произнеся это, мальчик поперхнулся. В животе тянуло, как будто он поднял что-то очень тяжелое. С полминуты он тщательно запоминал свою речь. «Надо сказать Онеру», — подумал он и быстро направился в дом.
— Дураки, — пробормотал Виль, растягиваясь на лежанке и успокаиваясь. — Злого духа в седалище... Вот вырасту, я им устрою!..
Внимательно выслушав сбивчивые рассуждения Виля, Юйг улыбнулся. Легко, молодо. По-человечески. У бывшего моряка с сердца камень упал.
«Дорогого это стоит! — подумал он удовлетворенно. — Если простой мальчишка разгадал загадку бессмертия, да еще и пустил свои слова по ветру, то скоро в Мире станет жарко».
Юйг с удовольствием вспоминал каждое высказывание необычного ребенка, перекатывая их, как леденцы во рту. Особенно обрадовала последняя фраза Виля. Про дураков, злого духа и седалище. Тут у бывшего моряка имелась своя давно наболевшая тема. За минувшие столетия некоторые Высокие поглупели, занимаясь вопросами кармы. Дураков на Меоне полно, и далеко не все из них — люди. Но планету уже накрывает волна перемен. Он, Юйг, наблюдал. И, несмотря на свою принадлежность к Высоким, предполагает, что за этим стоит. Скоро всем дуракам будет демон в седалище! А материально седалище или не очень — неважно. Многие из Шайм Бхал уже чувствуют, что теряют силу, и паникуют, не зная, в чем дело. Некоторых скоро придется спасать, как неразумных детей. Например, Эмин Дано. Запуталась, бедная...
Но зохр, несмотря ни на что, наслаждался. Пазлы огромной мозаики вставали на места. Легкий щелчок, вспышка света — и непонятное становилось понятным. Простым, недвусмысленным. Не обманешься, даже если захочешь. Солнце светило на черные камни высокого Ойда, а внизу, стоило лишь бросить взгляд, простиралось бескрайнее лоскутное одеяло Меона. Села, пашни, сады. Города. Мир жил, не чувствуя, что предстоят перемены.
«Человечеству будет несладко, — сказал себе Юйг. — Виль копнул очень серьезную тему. Мальчик, видимо, чувствовал — это назрело. Люди думали о душе, пытаясь вывести ее за Предел. Но, устав биться в закрытые двери, душа умирала. А бессмертный дух уходил наверх, к звездам, пройдя Верхние Двери. Он сбрасывал тело и душу, словно изношенные одежды. Теперь станет иначе. Некоторым из людей будет дано принудительное, непрошеное бессмертие. Многие проклянут свою душу и жизнь. Но не смогут убить себя и будут вынуждены принять жизнь такой, какова она есть. А Высокие в страхе и зависти будут смотреть на пути этих душ».
О многом еще думал бывший моряк, глядя вниз, на просторы Меона. А о чем — того не стоит знать ни Высоким, ни людям. Потом, откинув голову, Юйг глубоко вздохнул, глядя на солнце. Пылающий шар в небесах сиял ослепительно. Зохр почувствовал себя маленькой частью огромной вселенной. И вздрогнул. Страшно Высокому чувствовать, как человек. И надеяться, как человек.
Около суток назад, когда ураган, родившийся из рассуждений Виля о сути бессмертия, достиг берегов Зохра, на Мае светало. Дождь закончился только к утру, и домишки в селении Тайнг выглядели промокшими. Тучи давно разошлись, и бледное зимнее солнце карабкалось по небу. Один из его лучей, проникнув в окно, пощекотал щеку Онера Хассера. Щека выглядела запавшей и бледной. Социоматик пока не хотел просыпаться. Состояние оставляло желать лучшего.
Под веками Хассера вяло скользили цветные картины. Перед внутренним взором вставали немыслимые события. Вот он, подросток тринадцати лет. Они Фантазер, отчаянный и бесшабашный. На улицах Таймы, где он родился, гудела толпа. Улицы запружены жителями окрестных сел и городов, мостовые завалены кучами хлама, создающими преграды для передвижения. «Баррикады», — всплыло в сознании незнакомое слово.
— Контроль низложен! — свирепо орали повстанцы.
Онер знал, что сейчас регулярные части, принадлежавшие Службе Контроля Безопасности, врываются в стены Большой Академии Таймы и расстреливают беззащитных ученых. Главы Спецслужб отсиживаются в глубоких подвалах — дирижабли готовить уже поздно.
Толпа на улицах Таймы рычит. Лица обывателей перекошены злобой. В руках — остро заточенные ножи. Скоро у каждого будет ружье. И телефон. И динамо—машина. Что это — они не понимали. Но знали, что лишь в Технологии — сила. И Он ведет их к победе. Светловолосый, прекрасный, огромного роста.
— Свобода и Разум!
— Конец психократам!
— За прогресс! — подхватил ломающимся голосом тринадцатилетний Они Фантазер, вставая на баррикаде в рост с флагом серо—стального цвета. Мгновение спустя живот пронзило что-то очень горячее. Подросток, недоумевая, упал. Стало больно. И только потом навалилась кромешная тьма.
Онер Хассер дернулся, как от удара. Кошмар оборвался. Ученый мгновенно проснулся.
«Хорошо, что всего этого не было, — подумал он, не открывая глаз. — А могло и случиться».
Он спустил ноги с лежанки. Потом встал и оделся. Тело было опустошенным и легким, а разум — кристально—ясным. Потерев кулаками глаза, ученый вышел во двор и умылся студеной водой.
Во дворе, на своем любимом бревне, сидел Виль и, как ни в чем не бывало, остругивал колышек. Двенадцать сантиметров длиной и четыре в диаметре. С очень острым концом. Онер живо представил, зачем может быть нужен предмет такой формы.
— Вот именно, — буркнул Виль, прочитав мысли.
Ученый не стал выяснять, для кого «ядрен корень».
Вид у мальчика был самоуглубленным и хмурым. Виль кинул поделку в кусты, отложил нож и сказал:
— Я принял решение, Онер.
Какое решение? Вчера многое случилось, и все слиплось, как зернышки в каше. Вспоминая минувший день, ученый впал в легкую прострацию. Голова шла кругом.
— Насчет Академии. — Лицо мальчика стало упрямым. — Расскажи, как ты поступал в Академию. Я поступлю.
— Неожиданно... — Онер захлопал глазами. Проявлять чувства в присутствии Виля он давно не стеснялся. В голове ученого стремительно замелькали картины собственной жизни. Обучение в элитной школе при Академии с шести лет. Дрессировки по Самоконтролю. Рыдания в подушку. Опять дрессировки. Целый год беспощадных психологических тестов — с четырнадцати до пятнадцати лет. Поступление. И побег. Из блистательной Таймы — в спокойный Маэр... Но главное для поступления — гены родителей и результаты тестов.
Социоматик взглянул на мальчика. И проглотил слова, уже готовые сорваться с губ.
— Надо, — сказал Виль. — Ты мне это устроишь.
Легко сказать... Онер сидел минут пять, подперев лоб рукой.
— План есть. Но весьма шаткий.
— Говори.
— Напишу письмо одному человеку. Он глава одной из Спецслужб в Большой Академии Таймы. И многим мне обязан. По моему слову его могут выкинуть с должности. Но доверять ему можно.
— Сахой Ланро? — безразлично спросил мальчик.
— Он самый. Тебя зачислят на первый курс Академии, Виль. Сокурсники будут на два—три года старше. О поступлении в элитную школу и речи нет. Ланро над ними не властен. Зачислят весной, с наступлением нового года. У тебя есть три месяца на подготовку.
— Как надо готовиться?
— Перестать выглядеть, как деревенщина. Этому я научу. Еще нужно написать выпускную работу. Исследование. Ее пишут в конце школы в течение года. Проверка способностей Контролирующего на человеческом материале.
— На людях?
Ученый кивнул.
— А тему работы возьмем... «Воздействие Контролирующего на колдовство и его результаты посредством Жеста и Слова».
— Это чушь. Ты плохой колдун, Онер, — сказал мальчик, немного подумав. — Контроль не влияет на колдунов.
Социоматик потер подбородок.
— Я знаю! — просиял Виль через пару минут. — «Воздействие Контролирующего на частоту и характер ругательных оборотов в речи деревенских старост при условии сохранения эмоционального и энергетического комфорта последних»!
— Откуда умных слов набрался? — растерянно спросил Онер.
— Из твоей головы.
— Тему принял, — сказал ученый, немного подумав. — Теперь я буду руководить твоей научной работой. В Академии это съедят. Но не «деревенских старост», а «служащих города Пегра». Только Ланро будет знать, что ты из Тайнга. Для него тут как медом намазано. А для всех остальных ты родился в провинции Пегр, в глуши. Сочиним документы, родителей. Будешь, как следует врать! Юный гений провинции Пегр! Самородок! То, что ты не такой, как все, станет твоей сильной стороной. Кому надо — оценят.
— У меня нет прямо тут служащих города Пегра, — развел руками мальчик.
— И не надо. Изучать будем старост. Пегр — почти деревня. «Ядрен корень» там очень в чести, — насмешливо склонил голову Онер. Хлопнул себя по коленям и произнес: — Начнем прямо сейчас. Времени мало. Тесты я помню. Приемы изучишь по ходу. Сиди у меня в голове и запоминай каждую мысль!
Виль кивнул и с готовностью встал.
— Бумаги в моей каморке полно, — продолжил ученый. — Стило есть. Писать быстро умеешь?
— Естественно, нет.
— Придется учиться писать так же быстро, как думаешь. Ученики школ пишут быстро. Даже в Пегре. Пошли!
Оба бодро выскользнули за калитку, забыв позавтракать и одеться теплее. А солнце таращилось на них с бледных небес. Авантюристы идут! Это плохо. Должно быть, к суровой зиме.
ГЛАВА 6
Долгожданная весна пришла на Калайский архипелаг. Это произошло через несколько дней после нового года — он наступал в первый день первого весеннего месяца. Тучи, всю зиму окутывавшие небо плотным покровом, разогнало порывами ветра, и робкие лучи солнца осветили остров Лаок. Воздух огласился победными криками морских птиц — они чувствовали перемену погоды. Океан успокоился — шторма перестали следовать один за другим. Можно ждать появления кораблей. Они привезут вдоволь топлива и продовольствия.
Жители резервации по утрам выходили из общего ночлежного дома, где им приходилось зимовать вместе. Распахивали тяжелые плащи, в которых, как правило, спали, и подставляли тела лучам солнца. Старейшины уже посматривали на море — не видно ли парусника? Люди среднего возраста выносили на руках самых старых, неспособных самостоятельно передвигаться, и, расстелив на деревянных мостках плотные теплые одеяла, бережно укладывали на них стариков. Дети бродили по пляжам и разыскивали красивые раковины, которые зимние шторма выбросили на берег. Зимой из-за дождей им часто приходилось сидеть под крышей ночлежного дома, вороша угли в маленькой печке, и пересказывать друг другу истории. Зима на Лаоке была временем, когда люди лишались возможности что—либо делать и совместно боролись со скукой. Поэтому приход весны вызвал в душе каждого чувство глубокого облегчения.
Тед и Аль, подростки, прибывшие на остров летом, не очень-то радовались приходу тепла. Этому были свои причины. Слишком многое свалилось на них за полгода, которые они провели на острове. Они повзрослели. И внешне, и внутренне. Дел у мальчиков было по горло. Сегодня, в двенадцатый день нового года, они встали с рассветом, размялись и, расстелив плащ, сели и стали обсуждать что-то свое. Их лица были серьезными и сосредоточенными, движения — скупыми и четкими. Такое поведение совсем не характерно для их возраста. Старший, Тед, выглядел уже лет на шестнадцать, Аль — на пятнадцать. Оба не позволяли себе бездумной растраты сил, свойственной подросткам. Они были подобны туго сжатым пружинам или росткам, готовым рвануться вверх с наступлением тепла. Сказывались результаты занятий борьбой зохр. Мальчики не знали, что их взаимное обучение не дало бы никаких результатов где-нибудь на континенте, в спокойных условиях. Их дала сама жизнь — самостоятельная, суровая.
Летом, когда подростки только попали на остров, они выглядели обиженными злыми детьми, хоть и не считали себя таковыми. Парни бродили по скалам, стараясь избегать контакта как со взрослыми, так и со сверстниками. Их никто ни к чему не принуждал — мужчины все понимали, а подростки побаивались их. Лед внезапно дал трещину, когда один из мужчин на руках вынес из ночлежного дома беловолосого мальчика лет тринадцати—четырнадцати с глазами цвета священного красного камня. Он выглядел словно полупрозрачным. Слабые мышцы, облачно—белая кожа с проступающими сквозь нее синеватыми жилками. И бессильные длинные ноги. Ясно, что ступни этих ног никогда не касались земли. Но лицо мальчика было прекрасно. Строгие, словно изваянные из белого камня, черты. Огромный лоб. И улыбка. Чистая, как рассвет над океаном. На острове его так и назвали — Иерен. Луч солнца. Родители мальчика отказались дать ему имя, годовалым малышом отдав в Центр Контроля. А жители резервации не только назвали, но и окликали по полному имени. Имя было красивым, и не хотелось его сокращать.
— Я вижу, — нетерпеливо заявил Иерен, повернув голову в сторону Теда и Аля.
Мальчики высунулись из-за скалы, переглянулись.
«Это бред, — подумал Аль, кинув взгляд на Йерена. — Он не может видеть. Он альбинос».
— Что видишь, Йерен? — спросил мужчина, державший мальчика на руках.
— Двух птенцов, дядя Сиг, — ответил юный альбинос. — Черного и золотого. Оба очень боятся.
— Я? Боюсь? — вспылил Тед, выскочив из-за скалы. Аль вышел следом и удивленно уставился на инвалида.
— Именно ты, — серьезно ответил Иерен, глядя прямо в глаза Теду. Перед внутренним взором альбиноса возникла мгновенная вспышка черного пламени. Гак выглядел для него птенец морской канги, когда злился. — Ты боишься больше, а твой золотистый приятель — меньше, — продолжал ясновидящий.
— Почему это? — оторопев, спросил Тед.
— Ему надоело бояться.
— Парни, вы посидите тут с Йереном, — вступил в разговор Сиг. — Я пойду дело делать. Йерен, ты хочешь побыть с ними?
— Хочу, — сказал тот.
Сиг бережно опустил мальчика на землю, снял с себя плащ, подстелил, положил на него Йерена и удалился. Тед и Аль с опаской смотрели, как альбинос устраивается на плаще, пользуясь только руками. Ноги были неподвижны.
— Ты и, правда, нас видишь? — нарушил молчание Аль.
— Вижу, парни. Не хлопайте крыльями.
Тед и Аль застыли, смущенно разглядывая инвалида.
«Был бы он здоровым, я бы подрался с ним», — мысленно возмущался Тед, внезапно ощутив в Йерене противника. Тот смотрел на него в упор. Но ярости в больном от рождения мальчике не наблюдалось. А виделось что-то другое. Это злило юного зохра еще больше. Он чувствовал, что обязан победить альбиноса. Доказать, что сильный! Только как? Тед не знал.
Аль, подойдя к Йерену, разглядывал его лицо цепким взглядом художника.
— Я бы нарисовал тебя, если бы было на чем, — вздохнул он.
— Ты художник?
— Ага.
— А ты кто? — обратился альбинос к Теду.
— Занимаюсь борьбой школы зохр, — бросил тот.
— Ты борец, — чуть подумав, сказал Йерен. — Кстати, как вас зовут?
Мальчики представились.
— Я, как вы уже знаете, Иерен.
— В чем ты силен? — с нажимом спросил его Тед.
— Я не силен, как видишь, — улыбнулся альбинос. — Я умен. Потому что меня учил Умник Кар.
— Это кто?
— Контролирующий Карген Нордо, — вздохнул Йерен. — Он был мне как отец. Он учил меня думать.
— Контролирующий? Здесь? — спросил Аль.
— Он погиб год назад, — печально сказал альбинос. — К нам пришел рейсовый парусник. Кар попытался сломить своей волей волю команды, чтобы сбежать. С ним пошло еще несколько человек, но один из них оказался психопатом. Он кинулся на капитана, и Кар не успел. Он погиб. Сжег свою суть.
— Кем он был? — взволнованно спросил Аль.
— Мастером Слова. Писал книги. Из-за них его и сослали сюда. За подстрекательство к бунту.
— Должны были убить, — тяжело сказал Тед.
— Не убили. У нас же Контроль, ты забыл? Каждый властвует над собой, поэтому никаких бунтов не может быть.— Губы Иерена сжались. — И эмпаты—разведчики должны знать, что он жив, если что...
— Все действительно было так? — язвительно произнес Тед. — Политика — сложная тема. Особенно — для твоих лет.
Альбинос грустно улыбнулся.
— Ну и сколько, по-твоему, мне?
— Лет тринадцать.
— Мне почти восемнадцать, ребята.
Тед и Аль недоуменно переглянулись.
«Я думал: в чем он меня превосходит? — пронеслось в голове Теда. — А он просто старше...»
— А вам, сколько лет? — спросил Йерен.
— Тринадцать... И три месяца, — сказал Аль.
— Четырнадцать, — твердо произнес Тед. — Ты научишь меня тому, чему научил тебя Кар?
— Я перескажу все, что он говорил, — пообещал альбинос. — У меня очень хорошая память. Но зачем тебе...
Читать бесплатно другие книги:
