Пятиборец Антонов Сергей

Глава 1

Об относительной пользе и о вреде золотых гольденов

Совсем близко кто-то незримый начал монотонным голосом читать непонятные заклинания. И вдруг все смолкло. Брюсов открыл глаза: улочка Ист-Энда исчезла. Теперь он находился в монументальном готическом соборе, заполненном синеватым, переливающимся искрами туманом.

Солнце красиво подсвечивало высокие окна с цветными стеклами. Лучи его ложились на мозаичный пол ярко-голубыми, желтыми и красными пятнами. Однако большая часть собора тонула в темноте. Андрей в изумлении глядел на бесконечный, похожий на коридор неф с высокими колоннами, покрытыми изображениями ангелов и святых. Далеко-далеко, в самом конце его полыхал ослепительный свет.

Андрею доводилось читать о людях, которые пережили клиническую смерть и видели такой же свет в конце туннеля. Все срастается: он убит ударом молнии! И теперь ему, как примерному покойнику, остается только одно: безропотно шагать туда, куда следует, — к свету. Наверное, его там ждут. Брюсов так и поступил. И был удивлен гулким стуком, который производили его шаги. Он опустил глаза — кроссовки исчезли. На ногах у него были коричневые ботфорты с приспущенными голенищами. Превращения затронули также свитер и джинсы. Теперь на нем был черный камзол с серебряными галунами и того же цвета плащ, вместо джинсов — узкие бриджи. На голове — шляпа с широкими полями, а волосы стали длинными, до плеч. Пластиковую карточку «Визит Голден-кард», которую Брюсов, выходя из отеля, по привычке сунул в кармашек на ремне, сменил висевший на поясе тяжелый кошель. Изменения не коснулись лишь кинжала с ярким рубином на рукоятке, он остался таким, каким Андрей увидел его в первый раз.

Ерунда какая-то. Если уж он идет в рай, то зачем должен тащить с собой орудие убийства, на клинке которого остались следы крови? Андрей открыл застежку кошеля. Высыпал на ладонь пригоршню монет. Золотые! С крестом на одной стороне и незнакомым профилем на другой.

Андрей был сбит с толку, мысли сами собой сплелись в немыслимый узел. Ворон... Труп в кирасе... Второй ряженый, который хотел проткнуть его средневековым мечом. Умирающий отец. А теперь еще свет в глубине готического собора, старинная одежда и странные деньги. Разве так выглядят те, кто идет в рай? С другой стороны, кто сказал насчет рая? Может, это дорога в ад, тем более что минуту назад он убил человека?! Правда, защищаясь, но все равно на душе тяжело.

Нахмурившись, Брюсов двинулся к свету. И тут из синего тумана выплыл полупрозрачный лик. Его прекрасные черты в полной мере соответствовали представлениям Андрея о том, как должны выглядеть ангелы: идеальных пропорций женственное лицо с чистым высоким лбом. Большие, бездонной сини глазапод красиво изогнутыми полукружьями бровей. Прямой нос. Полудетский, слегка изогнутый в ласково-печальной улыбке рот. Ангел остановил взгляд на Андрее. Губы ангела не двигались, но Брюсов явственно услышал женский голос, звеневший, как серебряный колокольчик:

—Тот, кого ждали. Тот, кого ждали...

Прекрасное видение заколыхалось, пошло волнами, как будто запечатлено было на полупрозрачной ткани. Вслед за ликом ангела на ней возник темно-синий, наполненный помигивающими звездами овал. Звезды начали собираться в переливавшуюся огоньками длинную, до пят, складчатую тунику. И постепенно в овале возникло изображение высокой и стройной девушки со светлыми крыльями за спиной и в венчике из белых роз на голове. Но что самое удивительное, она выглядела и была живой, а не нарисованной!

Внезапно подул холодный порывистый ветер. Он разорвал тонкую, как паутина, материю в клочья и утащил ее обрывки в черную, бешено вращавшуюся воронку. Туман изменил окраску, сделался пепельно-серым, как печная зола. Сгустки его слились в другое лицо, землистого цвета, с размытыми очертаниями. Андрею удалось хорошо разглядеть только льдисто-голубые, рассеченные пополам красными вертикальными зрачками глаза, которые всматривались в него с холодной ненавистью, словно стараясь запомнить на веки вечные.

—Свершитель! — раздался рядом давящий на уши низкий инфернальный голос. — Свершитель!

Стены коридора расступились... Брюсов вновь оказался на улице, но явно не в Ист-Энде. Окружавшие его дома — гораздо ниже и скромнее, а главное, древнее современных зданий — построены они из сероготесаного камня и украшены многочисленными пилястрами, колоннами, арками и нишами, в которых застыли изваяния крылатых ангелов с мечами, копьями и круглыми зеркалами в руках.

В лицо Андрею ударил теплый ветер. Юноша услышал странный звук, размеренный металлический лязг, чередующийся с противным поскрипыванием. Всего минуту назад он думал, что обрадуется любому шуму, а теперь лишь крепче стиснул кинжал обожженными молнией пальцами и замедлил шаг. Слишком заунывными были скрип и лязг. Точнее сказать — загробными! Брюсов никогда не верил россказням о привидениях, слоняющихся по темным закоулкам, но в такой ситуации в голову сразу полезли мысли о живых мертвецах, имеющих обыкновение разгуливать в цепях, в которые их заковали еще при жизни.

Звуки доносились откуда-то из-за угла. Андрей вытер рукой выступивший на лбу пот. Резко свернул за угол, готовясь отбить любое нападение. Но все приготовления оказались напрасными: скрипела и лязгала подвешенная на ржавых цепях над дощатой дверью вывеска с кое-как намалеванным пузатым бочонком. Неужели очередной паб? Не успел Андрей ступить на каменную ступень порога, как дверь распахнулась. На мостовую кубарем выкатился мужчина с испитым лицом, одетый в синюю, подпоясанную толстой белой веревкой рясу монаха.

—Чтоб глаза мои больше тебя не видели, пьянчуга проклятый! — донесся из глубины помещения басовитый крик. — Катись на все четыре стороны!

Монах сидел на мостовой, потирая ушибленную при падении щиколотку. Только сейчас Андрей заметил, что тот бос, а ряса у него разорвана на груди. Сквозьпрореху были видны густые, напоминавшие баранью шерсть, курчавые волосы. На шее у бедняги висел тяжелый деревянный ящик для сбора подаяний. Недовольно бурча что-то себе под нос, монах поднялся и, хромая, пошел прочь, не удостоив Брюсова даже взглядом.

Андрей взглянул на вывеску с бочонком. Пожалуй, кружка пива — именно то, что нужно сейчас этому пропойце. Пиво развяжет ему язык и поможет выяснить обстановку. Судя по красному носу забулдыги и проклятиям хозяина трактира, монах не дурак выпить.

—Постойте, святой отец! — Андрей с удивлением заметил, что начал изъясняться, как герой романов любимого с детства Вальтера Скотта. — Приглашаю вас на обед с пивом.

—Плоть наша так же страдает без пищи, как душа без молитвы, — с видом полного смирения отвечал монах. — Сухая корочка и глоток влаги — вот все, что требуется страннику для избавления от немощи.

Задрав рясу чуть ли не до колен, он довольно резво поднялся по крутым ступеням, открыл дверь и с поклоном пропустил Брюсова вперед. В лицо им пахнуло запахом жареного мяса и лука. Стены трактира были сложены из дикого камня. В низком тесном помещении с балочными перекрытиями, подпертыми несколькими столбами, царила полутьма. Тусклый свет падал из единственного затянутого бычьим пузырем окошка. В углу пылал очаг с выведенным прямо в стену дымоходом. Одетый в лохмотья белобрысый мальчишка-подносчик лет десяти поворачивал вертел с половиной бараньей туши, умещенной меж двух рогаток. Шипел и дымился капавший в огонь жир. Четыре грубо сколоченных стола и восемь лавок составляли всю обстановку заведения.

За массивной дубовой стойкой, отделявшей четверть помещения от остальной его части, стоял хозяин трактира, крепко сбитый кареглазый мужчина в поварском фартуке, надетом поверх некогда белой, а ныне пожелтевшей от времени рубашки. На голове у него был красный колпак, из-под которого выступали длинные черные волосы. Того же цвета щетина служила украшением его подбородка. Он задумчиво водил ножом по каменному бруску и не оставил своего занятия, заметив вошедших. За его спиной располагались деревянные полки. На них были расставлены пузатые кувшины, деревянные тарелки и глиняные кружки с оловянными крышками. На дубовых столах, которые теперь пустовали, виднелись следы трапезы предыдущих клиентов — обглоданные кости и лужицы вина. Не отличался чистотой и земляной пол: последний раз его подметали довольно давно.

Увидев монаха, хозяин грозно сдвинул черные, словно нарисованные на румяном лице брови и раскрыл рот, чтобы разразиться проклятиями, но святой отец опередил его. Он бодро подошел к стойке и кивнул подбородком на Андрея:

—Милорд угощает! Две порции жаркого и кувшин твоего лучшего питья! Эй, Патрик, ты что, не слышал? Пошевеливайся!

—Сперва деньги, — недовольно буркнул красный колпак, с подозрением поглядывая на Брюсова.

—Я прибыл издалека и не знаю ваших цен. — Андрей достал из кошеля на поясе и положил на стойку золотую монету: — Этого достаточно?

—Наконец-то я вижу золото! — радостно воскликнул Патрик и пояснил: — Дела идут из рук вон плохо. В былые времена, клянусь вам, здешние стены сотрясались от музыки и смеха, а пиво лилось рекой... Но после того, как ночные кровососы похитили Плат Пречистой Маргариты, все живут ожиданием войны и предпочитают отсиживаться по домам.

При упоминании о кровососах Брюсов вздрогнул. Еще один сумасшедший? Этого только не хватало! Однако трактирщик больше походил на человека рассудительного, чем на полоумного. Патрик собрался было смахнуть монету в ладонь, как вдруг замер, так и не коснувшись ее пальцами. Потом взял золотой кружок в руки, поднес к глазам, внимательно изучил. Брови у него полезли на лоб от удивления. После недолгих колебаний он спрятал монету в нагрудный карман фартука.

—Что-то не так? — спросил на всякий случай Андрей.

Подняв на него глаза, хозяин показал с помощью учтивой улыбки, что все в порядке, и доброжелательно произнес:

—Соблаговолите выбрать любой из столов, милорд. — Повернувшись к мальчишке, он крикнул не терпящим возражений голосом: — Эй, Томми, наведи на столе порядок, быстро!

Трактирный подносчик бросился к указанному Брюсовым столу. Смахнул мусор на пол, протер мокрой тряпкой потемневшие от времени и пятен доски столешницы, принес кружки и столовые приборы. Андрей уселся лицом к двери, а монах с самым беспечным видом занял место напротив него. Ящик для пожертвований он поставил на столешницу рядом с собой. Тем временем трактирщик подозвал мальчишку и что-то прошептал ему на ухо. Сорванец торопливо выбежал на улицу, а хозяин сам снял истекающую соком тушу с вертела, отрезал лучший кусок молодомугосподину, похуже — монаху, разложил по тарелкам и лично принес гостям еду и выпивку.

Как только жаркое и вино водворились на столе, Брюсов наполнил кружку, сделал глоток, после чего недовольно поморщился. Если эта кислятина считается здесь лучшим пивом, то какое они называют плохим? Он опустил кружку на стол, вооружился ножом, двузубой вилкой и попробовал дымящееся на тарелке мясо. Оно оказалось выше всяких похвал, но у Андрея так сильно болела правая рука, что ему было не до кулинарных изысков. К тому же Брюсова терзали дурные предчувствия. Монах же вовсю налегал на мясо, не забывая при этом заливать жаркое внушительными глотками пива.

—Давненько в моих чревоугодьях конь не валялся, — произнес он через некоторое время с набитым ртом. — Вернее, не конь, а барашек. А вы почему не едите, сэр?

Андрей сказал, что ему кусок не лезет в горло, и спросил монаха, как его зовут.

—Брат Уильям Ригглер, — отвечал тот. — А еще монах Билли. Так меня все называют.

Настал черед Андрея назвать себя. Вот черт! Он не может представиться спортсменом из российской команды по пятиборью, монах его просто не поймет. И тут перед глазами у него возник портрет старика в завитом парике! Брюс! Чем плохая фамилия! К тому же, возможно, не чужая для него.

—Я Эндрю Брюс, — уверенно произнес Андрей. — Скажи мне, монах Билли, правда ли то, что хозяин сказал о кровососах? У вас водятся эти твари?

—Кровососы, милорд? — Ригглер тщательно обглодал одно баранье ребрышко и принялся за следующее. — Они у нас пока большая редкость, но я думаю, что вскорости они навалятся на нас всем скопом, и всем нам придет конец.

—Почему вдруг?

—Да как же почему? — монах сделал жадный глоток, отдышался и снова пустился в объяснения: — Чада тьмы украли Плат Пречистой Маргариты, благодаря которому ночные твари и шагу ступить не могли по земле королевства Уайтроуз. И теперь королевство наше, оставшись без защиты, оказалось на краю гибели.

Брюсов бросил удивленный взгляд на хозяина заведения. Тот продолжил точить свой нож о камень, время от времени искоса поглядывая на дверь. Монах прикончил две порции жаркого, с сожалением посмотрел на пустые тарелки и вновь доверху наполнил свою кружку пивом.

—Скажу вам больше, милорд, — произнес он доверительным тоном. — К чужакам у нас в последнее время относятся с величайшим подозрением.

—А очень заметно, что я чужой? — спросил Андрей.

—Хвала Деве, глаза у меня пока еще на месте. Короче, здесь, — монах выразительно постучал себя согнутым пальцем по лбу, — хватит сообразительности на нас обоих, прошу мне верить.

Брюсов задумался. Итак, он попал в королевство Уайтроуз. Это цветочное название ничего ему не говорило. Надо разобраться в ситуации и понять, что нужно сделать, чтобы вернуться для начала хотя бы в Лондон. Главное, не опускать руки. Ему вспомнилась поговорка отца: «Судьба от звезд зависит, а звезды от судьбы...»

Отдавшись тревожным мыслям, Андрей совсем перестал прислушиваться к болтовне монаха. А тот, неумолкая ни на минуту, уже не только успел опорожнить целый кувшин пива, но и потребовал принести новый. Это заставило Брюсова вернуться к действительности. Он внимательно пригляделся к сотрапезнику. Розоватые прожилки на лице монаха, явно не знавшего меры в питье, становились все более пунцовыми, а речи все более доверительными. Судя по манере выражаться, Ригглер отнюдь не принадлежал к верхушке здешнего общества. Андрей из вежливости поинтересовался, кто он и откуда.

—Я родом из графства Нордшир. Отец мой — вольный землепашец, — гордо заявил Ригглер, отхлебнул из кружки и скривился то ли от прокисшего пива, то ли от невеселых мыслей. — Вот почему сердце у меня болит за народ. Люди живут в нескончаемом страхе. Да разве дело только в кровососах! Ан нет, сын мой. Стальные сутаны пострашнее кровососов будут!

—Кто эти Стальные сутаны?

—Драгуны Священной Экзекуции, ясное дело.

—Драгуны? И отчего же им быть страшнее этих ночных тварей? — недоверчиво улыбнулся Андрей.

—Ну как же, с тех пор как был похищен Плат Пречистой Девы Маргариты, покою от них нет! Рыщут всюду, аки волки. И все-то у них до единого еретики, даже наш брат монах, не говоря уже о клириках, горожанах и простых йоменах. При малейшем подозрении врываются в жилища и ночью и днем, волокут людей к себе на дознание в Трибунал Священной Экзекуции. А там, говорят, подвалы тянутся чуть ли не до самого пекла. Да, сэр... С нашими стальными сутанами шутки плохи.

Брюсов задумался. Рассказ монаха сильно напоминал известные по книгам истории о бесчисленныхаутодафе, злодеяниях и жестоких пытках инквизиции. Здесь все понятно: кто-то украл главный оберег королевства Уайтроуз. Экзекуторы не смогли уберечь чудотворную реликвию, но отвечать за это никому не хочется. Начались обыски и аресты, гонения на ведьм и колдунов, короче, на всех, на ком можно поставить клеймо еретика. Пока Плат не вернется на свое место, чужестранцу лучше не привлекать к себе внимания. Андрей надолго замолчал, размышляя над сложившейся ситуацией.

Ригглер опорожнил до дна второй кувшин и привстал над скамьей, явно собираясь сделать новый заказ, тогда как Брюсов уже готов был задать очередной вопрос, но с улицы донесся топот копыт, послышались грубые голоса, тяжелая поступь и звон шпор.

Дверь с грохотом распахнулась, в трактир вошли четверо военных в запыленных серых сутанах. В помещении запахло казармой и конским потом. Вид у вояк был самый что ни на есть бравый, у каждого поверх платья была надета сверкающая стальная кираса с гравировкой в виде рыцарской перчатки. Их овальные шлемы с высоким гребнем и загнутыми спереди и сзади козырьками весьма напоминали морионы, какие Андрей видел в фильмах про испанских конкистадоров. Вооружены они были кавалерийскими палашами и алебардами. Ригглер весь побелел от страха, на лице его появилось выражение отчаяния.

—О, Дева! Стальные сутаны... — прошептал он еле слышно.

Брюсов сразу определил, кто из них главный. Это был рослый парень, его простецкое, грубоватое лицо, украшенное короткой бородкой, щегольски закрученными вверх усами и поразительно широкими бровями, не выражало никаких эмоций. Детина застыл у порога, флегматично наблюдая за действиями подчиненных.

Гремя сапогами, драгуны направились к столу, за которым сидели монах и Брюсов. Одновременно Андрей услышал за спиной крадущиеся шаги, обернулся и вскочил с лавки. Перед ним в угрожающей позе застыл трактирщик Патрик, в руке его сверкал остро наточенный нож размером с кавалерийский тесак. Выражение сонной благожелательности на лице хозяина заведения сменилось хищным оскалом. Он отвел руку с ножом, явно готовясь сделать выпад, и Андрею не оставалось ничего иного, как схватить со стола ящик для пожертвований и с размаху обрушить его на колпак трактирщика. Ноги Патрика подкосились, он со стоном улегся на полу и затих. Брюсов левой рукой выхватил из ножен кинжал, но вдруг почувствовал, как что-то острое уперлось ему в спину под лопаткой.

—Эй, не балуй! — услышал он за плечами чей-то грубый голос. — Оборотись-ка без лишней спешки... Вот так... А теперь подними руки над головой. И брось свою зубочистку.

Раздосадованный Андрей замер, скрипя зубами от бессилия что-либо изменить. Разжал пальцы — кинжал с глухим стуком упал на земляной пол. Некто невидимый отвел острие и, судя по звону шпор, сделал шаг назад. Брюсов нарочито медленно повернулся и увидел, что ближайший к нему драгун направил на него острый конец палаша. Сердце Брюсова сжалось от дурного предчувствия: солдаты выстроились цепью, отрезав путь к отступлению. Брат Билли благоразумно ретировался под стол. Трактирщик пришел в себя, кряхтя и охая, поднялся с пола. По лбу у него текластруйка крови, на лице застыло выражение оскорбленной невинности. Он стянул с головы колпак, вытер им кровь со лба и завопил, показывая дрожащим пальцем на Андрея:

—Сержант Ги, это слуга Круцифера! Гляньте, чем он расплатился! — Из кармана фартука появилась на свет золотая монета. — Видите, здесь крест, а вот надпись — Эдвард! Эти подлецы — лазутчики ночных тварей!

Брюсов ни сном ни духом не ведал, кто такой Круцифер и почему имя Эдвард в сочетании с крестом на монете могло стать причиной такого взрыва враждебности. Однако по выражению злобного торжества на лицах солдат можно было догадаться, что дела его плохи. Надо действовать! Он резко перевернул стол обеими руками: на земляной пол посыпалась посуда и остатки трапезы. Стоявший под ним на коленях Ригглер сделал вид, будто погружен в молитву и ничего не замечает, что было весьма глупо с его стороны, потому что тяжелый стол со всего маху упал на сапог одного из солдат и, видимо, раздробил ему пальцы стопы. Вояка с проклятиями запрыгал на одной ноге, бросив оружие на пол.

Остальные, ощетинившись палашами, двинулись на Брюсова, стараясь загнать его в угол трактира. Положение Андрея оставляло желать лучшего. Морщась от боли в руке, он схватил тяжелую лавку и, действуя ею, как тараном, проложил себе дорогу к двери. Двоих солдат ему удалось смести со своего пути, они покатились по полу, но третий подскочил с алебардой сзади и успел хватить его плашмя по голове. У Андрея свет померк в глазах... Тело сделалось ватным, ноги подкосились. Его повело вперед, он ткнулся лицом впол, со стоном перевернулся на спину. Последнее, что он увидел, были лица склонившихся над ним стальных сутан. Они закружились, сначала медленно, а затем бешеным хороводом и унеслись во тьму...

Глава 2

О вороне Нигредо и о проигранной белыми шахматной партии

Черный силуэт птицы на мгновение заслонил серебристый диск луны, окруженный мигающими звездами ночного неба. Ворон проделал долгий путь. Сначала он пересек погруженное в сон королевство Уайтроуз. Затем пролетел над пещерами Андерленда и углубился в воздушное пространство Кровавых Земель, где уже много веков подряд властвуют самые загадочные в мире существа — гируды.

Долгое воздушное путешествие ворона подошло к концу, когда в сиянии луны замаячили внизу крепостные стены Фералиса — столицы империи гирудов. Ворон устремился вниз, к величественному готическому замку с мощными бастионами. Замок венчал собой вершину круглого холма, на котором раскинулся огромный город, выглядевший сверху как скопище слабо озаренных призрачным светом островерхих крыш и шпилей.

Выставив когтистые лапы и притормаживая распростертыми крыльями, огромная птица плавно опустилась на каменный парапет тронного зала замка Блэккастл. Ворон сложил крылья, а затем постучал клювом в полупрозрачное лунное стекло. Спустя мгновение в стрельчатой арке распахнулись створкивысокого окна. Разошлись тяжелые черные портьеры. Из-за них показалась узкая бледная рука. Длинные, унизанные перстнями пальцы ласково коснулись белого хохолка на голове птицы.

—Нигредо, друг мой, наконец-то ты вернулся, — произнес тихий, похожий на шелест опавшей листвы, голос.

Ворон вспорхнул на подставленный кем-то локоть. Черные портьеры сомкнулись. В просторной комнате с балочными перекрытиями царил полумрак, изредка разгоняемый сполохами огня в огромном, в полтора человеческих роста, камине. Там, за черной кованой решеткой, горели массивные дубовые плахи. Время от времени сырое дерево громко трещало, взметая фонтаны оранжевых искр. В эти мгновения свет, отражаясь в полированном гематите стен, выхватывал из темноты большую часть кабинета.

В комнате не было окон. Их заменяли потемневшие от времени картины в тяжелых позолоченных рамах. Высокие стены зала были увешаны рыцарскими кирасами, пернатыми шлемами, скрещенными алебардами, мечами и копьями. Между ними проглядывали барельефы, изображавшие рыцарей на вздыбленных скакунах. Рядом со всадниками-гирудами в позах тревожного ожидания застыли мраморные копьеносцы. Эта самая многочисленная часть войска Империи состояла из людей, добровольно или по принуждению ставших гирудами и слугами чад ночи.

Ворон устроился на локте Эдварда Мороя и преданно уставился на своего повелителя. Император гирудов выглядел лет на сорок-пятьдесят, но эта моложавость была обманчивой. Он и сам забыл, когда был создан из праха и крови творцом гирудов демономКруцифером, так давно это происходило. В длинных белесых волосах, которые император зачесывал назад, серебрились едва заметные прожилки седины. У Мороя был узкий вытянутый торс с несоразмерно длинными руками и ногами. Худой и прямой, как палка, он передвигался быстро и бесшумно, почти не покачиваясь при ходьбе. Его бледное треугольное лицо с вогнутыми висками, острыми скулами и глубоко запавшими зеленовато-голубыми глазами резко контрастировало с черным камзолом и черной же, ниспадающей на пол мантией.

Так же, как семеро первозванных гирудов, Морой получил от Круцифера способность взглядом подчинять своей воле людей и животных. Простые люди могли сойти от этого взгляда с ума, и даже ближайшие соратники императора, встречаясь с ним глазами, чувствовали себя крайне неуютно, когда он сверлил их своим тяжелым, гипнотическим взором. Лишь древний ворон Нигредо в состоянии был выдержать этот взгляд, не мигая.

Противоположный конец Гематитового кабинета представлял собой полукруг с тремя высокими, узкими нишами, в которых мигали желтыми огоньками пламени высокие семисвечники. Здесь же находился массивный круглый стол из полированного лабрадора. Столешницу его украшала инкрустация из белого мрамора в виде пентаграммы.

На столе лежали шахматная доска, магические фолианты, покрытые красными письменами папирусы, а также большая карта империи гирудов и королевства Уайтроуз. На карте оно выглядело маленьким и беззащитным, но император знал, что на самом деле этодалеко не так. Люди представляли опасность даже для гирудов, бессмертных детей Круцифера.

Бледная и узкая ладонь Эдварда Мороя накрыла Уайтроуз — еще немного, и последнему оплоту его врагов придет конец. Теперь оставалось только выбрать направление главного удара, чтобы разделаться с противником раз и навсегда.

Император все еще всматривался в карту, когда раздался едва различимый звук. Морой почувствовал, как черная имперская пешка передвинулась на клетку вперед. Император понял, что следует ожидать визита кого-то из Лордов Тьмы. Он не знал только одного, кто именно из них продолжил партию, сделав за него ответный ход.

Морой перевел взгляд на доску с белыми и черными фигурами рыцарей и латников, а также императора и короля в парадном облачении. По расположению статуэток было видно, что на поле сложилась весьма драматичная для белых ситуация.

—Вернемся к отложенной нами партии, Нигредо, — тихо произнес император, обращаясь к ворону. — Твой ход...

Нигредо слетел с руки Мороя на стол, некоторое время молча смотрел на доску, а затем, переставил клювом ладью на новую клетку. Однако уже ничто не могло спасти его от поражения.

Эдвард Морой принялся расхаживать по Гематитовому кабинету, рассматривая портреты на стенах. На них были изображены герцоги-гируды. Одетые в черное, все они очень походили на императора гордой осанкой, узкими бледными лицами, исключительной худобой и чересчур длинными конечностями.

Изображения их оставались неподвижными, зато у них за плечами кипела жизнь.

Лорд Джозеф Урсус носил черную окладистую бороду. У него было вытянутое лицо с длинным носом, глубоко запавшими черными глазами, густыми, кустистыми бровями и рельефными скулами. Низкий лоб, торчащие уши и руки ниже колен казались позаимствованными у большой обезьяны. Волосы на голове коротко острижены. Он был изображен в костюме охотника на фоне лесной чащи в окружении волков и медведей.

Император перешел к портрету Найджела Харрикейна. Лорд Тьмы стоял лицом к зрителю у самого края горного плато. В его платье угадывалась любовь к морю и дальним странствиям. Лицо сэра Найджела было менее узким и длинным, чем у братьев, но запавшие глаза придавали ему черты семейного сходства. Он был гладко выбрит, а его выступавший вперед подбородок походил на острие копья. За ним простиралось штормовое, покрытое бурунами море.

Лорд Джастин Флавий выглядел на своем портрете моложе других Лордов Тьмы. В безбородом лице с широко расставленными голубыми глазами было нечто детское, несмотря на резкие морщины в их уголках. За спиной Флавия буйствовала пышная тропическая растительность.

Лорд Майкл Шарп красовался в кирасе с шипами и увенчанном острым гребнем шлеме. Его ромбовидное лицо, казалось, состояло из одних острых углов. На заднем плане виднелись недра огромной, тонущей во мраке пещеры. Здесь размещались подземные кузницы Шарпа. Пылали горны, обнаженные до пояса горбуны качали мехи и беззвучно стучали молотами по наковальням.

На пятом полотне была изображена леди Клементина Фог-Смог. Одетая в рыцарские доспехи гирудина восседала на вороном жеребце, вставшем на дыбы. Развевался на ветру черный полупрозрачный шарф. Блестели черные латы, на клинке воздетого меча играл лунный свет. Леди Клементина могла менять свои обличья, как перчатки, но предпочитала появляться в образе прекрасной молодой дамы в черном платье. Император Морой так описал ее в своем стихотворении:

Леди Клементина отличалась от своих братьев-гирудов необыкновенной красотой. Темно-фиалковые глаза придавали ее лицу удивленно-невинное выражение из-за того, что их внешние края были расположены выше, чем внутренние. Однако воздушная и хрупкая на вид леди Фог-Смог не уступала в силе и холодной бесчувственности братьям. Число ее жертв за многие столетия кровопийственной практики не поддавалось исчислению.

Шестой и последний портрет был пуст. Остался лишь задний план, изображавший кремнистую дорогу, извивавшуюся среди унылых серых холмов и уходившую за горизонт. Лорд Саймон Пилгрим, известный умением мгновенно перемещаться в пространстве, покинул портрет, спустился в тронный зал и теперьстоял у шахматной доски, внимательно изучая диспозицию. На нем был длинный, до самых пят, темно-коричневый плащ. Большой складчатый капюшон почти полностью скрывал его лицо.

—Твое положение безнадежно, Нигредо, — бесчувственно произнес Саймон, откидывая капюшон. — Мат белому королю.

—Но ведь ты пришел не для того, чтобы сыграть с нами в шахматы?! — воскликнул император. — Не томи, Саймон. У тебя есть новости?

Очертания Пилгрима начали терять четкость, и вдруг он полностью растворился в воздухе, а через мгновение возник у камина: теперь капюшон у него был откинут. Гируд стоял спиной к императору, протягивая к огню озябшие узкие ладони. Он выглядел значительно старше своих братьев. Голова и морщинистое лицо Саймона были полностью лишены растительности. Обтягивающая череп пергаментно-прозрачная кожа с синими прожилками в колеблющихся отсветах камина отливала желтизной. В его выцветших глазах навеки поселилась усталость. Даже презрительно выпяченные над раздвоенным подбородком губы были не красного, как у других гирудов, а бледно-пунцового цвета. Однако за обманчивой внешностью немощного, изможденного старца скрывались и деятельный ум, и хватка хищника.

—Холодно, — произнес Саймон глухим голосом, отстраненно всматриваясь в языки пламени, которые при каждом его движении, словно в испуге, жались к стенке камина. — Да, ты прав, император. Новости есть. Мы отыскали Свершителя.

—Рад это слышать, — едва заметно оживился император. — И кто же он?

—Великий магистр Лиги Саламандры. Мои кинжальщики нашли его.

—Надеюсь, они его остановили?

—Ценой собственного существования, повелитель. Оба мертвы. Ты ведь знаешь, эти саламандриты никогда не сдаются без боя. Он дрался, как загнанный в угол зверь, но они справились. Пророчество Теофила не исполнится, ибо Свершителя больше нет.

Сидевший на столе с картой Нигредо захлопал крыльями и дважды каркнул. Эдвард Морой развернулся и вопросительно взглянул на ворона:

—Ты хочешь сказать, что это не так? Свершитель пророчества жив?

Нигредо каркнул один раз и наклонил голову в знак согласия. Император с недоверчивым видом повернулся к Саймону:

—И рад бы тебя поздравить, брат мой, но не могу. Если все так, как ты утверждаешь, а империи больше ничто не угрожает, то переход из одной эры в другую произошел слишком обыденно. Так великие дела не делаются.

—Тем не менее, это правда: убит последний из Рыцарей Саламандры. Благодаря мне тысячелетняя Лига перестала существовать.

—Хорошо, Саймон. Звучит веско, — примирительно улыбнулся Эдвард. — Если ты прав, то самое время заглянуть в Неупиваемую Чашу и узнать, что нам сулит будущее.

Император направился к боковому выходу из зала.

Нигредо последовал за ним, кружа над головой повелителя. Пилгрим некоторое время оставался у камина, а затем с присущей ему стремительностью присоединился к Морою.

Глава 3

О том, что иногда милосердие бывает опаснее жестокости

Брюсов очнулся от противного скрежета, тряски и дробного цокота копыт. По этим ощущениям он догадался, что лежит на дне повозки, которая едет по булыжной мостовой. Открыл глаза и увидел над собой Ригглера на фоне синего неба и белых облаков. Одно из них, словно нимб святости, застыло над его головой. Монах стоял, держась руками за верхние прутья поставленной на колеса железной клетки.

Они ехали по улице, застроенной высокими каменными домами и фахверками. По ту сторону прутьев маячил всадник в сверкающей кирасе поверх серой сутаны. Еще трое кавалеристов в серых сутанах гарцевали позади телеги, запряженной парой вороных тяжеловозов. В углу клетки сидела миловидная девушка лет двадцати в зеленом платье со шнуровкой. Того же цвета, но более светлая шаль лежала у нее на коленях. Красивое лицо ее чуточку портили веснушки, густо осыпавшие прямой носик Глаза у нее были серо-зеленые, лицо испуганное. Платье съехало с плеча, обнажив ряд малиновых царапин на белой коже. Девушка перехватила нескромный взгляд Андрея, завернулась в шаль и тряхнула головой так, что пряди рыжих волос закрыли ей лицо.

Брюсов вдруг почувствовал боль в руке — заныла обожженная ладонь. Затем боль переместилась к голове. Нащупав здоровой рукой шишку на затылке, Андрей сдержанно застонал. И вдруг четырехэтажные дома по обе стороны улицы расступились, и они выехали на открытое пространство.

Брюсов, превозмогая головокружение, встал на ноги. Скрипящая, как несмазанные петли, телега выехала на гулкую площадь, образованную двухбашенным собором, ратушей, островерхими домами зажиточных горожан и мрачным темно-серым домом с подвальными окнами. Это приземистое, сложенное из дикого камня здание больше всего напоминало старую крепость с четырьмя башнями по углам.

—Трибунал Экзекуции, — произнес монах с дрожью в голосе.

Во внутреннем дворе Трибунала находился фонтан, который можно было увидеть с площади через снабженную решеткой арку фасада. Решетка была поднята. Фонтан имел вид большой чаши с изваянием стройной девушки в развевающейся тунике посредине. За спиной у нее виднелись расправленные крылья, обе руки она держала на гарде двуручного меча, воткнутого перед ней в круглый постамент. На заднем плане вырисовывались галереи с увитыми плющом колоннами и рядами зарешеченных окон.

Телега с грохотом въехала во внутренний двор, остановилась у фонтана. Всадники ловко спешились, один из них, звеня шпорами, подошел к двери клетки, отворил ее и велел узникам выходить. Никто не сдвинулся с места. Посыпались грубые ругательства. Андрея вытащили из клетки первым, а за ним и его товарищи по несчастью один за другим выбрались наружу.

Высыпавшие им навстречу пешие воины в серых сутанах начали подталкивать их алебардами ко внутреннему входу в здание Трибунала. Девушка споткнулась, чуть было не упала, но Брюсов успел подхватить ее за талию. Он почувствовал под рукой молодое, упругое тело. Девушка не отстранилась, а напротив,покладисто оперлась на подставленную руку. Дальше они пошли рядом. За спиной у них раздавалось недовольное пыхтение толстяка Ригглера.

Их долго вели по широким и низким, освещенным настенными светильниками коридорам мимо личных покоев экзекуторов, библиотеки, архива, зала судебных заседаний и просто закрытых кабинетов, из которых доносились чьи-то стоны и вопли. По всей видимости, эти звуки здесь никого не удивляли. Во всяком случае, никто из сновавших по коридорам людей в серых платьях не обращал на них ни малейшего внимания.

Затем арестованных свели по истертым ступеням в подземный коридор со множеством окованных железными скобами дверей. Экзекутор с лязгом отодвинул засов и открыл одну из них, затем грубо толкнул девушку в спину, силой заставив войти в темную камеру. Дверь за ней с грохотом захлопнулась. Андрея и Ригглера стражники поочередно заперли в соседних темницах.

Когда перед Брюсовым распахнулась дверь и его втолкнули в пропахшее сыростью помещение, он по инерции сделал несколько шагов в полумрак и вдруг наступил на что-то мягкое. Это была охапка соломы. Он со стоном облегчения опустился на пол. И, едва коснувшись головой соломенной постели, провалился в сон.

Император и лорд Саймон долго шли бесконечной анфиладой гулких зал с высокими сводчатыми потолками. Помещения эти соперничали друг с другом в роскоши убранства, великолепии фресок и тонкостирезьбы по камню. Прежде всего бросались в глаза многочисленные статуи гирудов из белого мрамора и черного лабрадора. Стены украшали арматуры из старинных доспехов, мечей, копий и боевых топоров. Между ними висели сребротканые, потемневшие от времени гобелены, на которых изображались сцены из славной истории гирудов и жития демона Круцифера, а также парадные портреты монархов, правивших давно исчезнувшими народами. Массивные сундуки, резные шкафы, скамьи и стулья — все это свозилось в Фералис из покоренных королевств и заморских земель, чтобы вечно радовать глаз властителя Империи гирудов.

Морой остановился у низкой, окованной медными полосами дубовой двери и что-то прошептал, производя руками магические пассы. Дверь бесшумно распахнулась. Взгляду открылась глубокая штольня с уходившей в темноту каменной винтовой лестницей. Из темноты потянуло холодом. Нигредо с хриплым клекотом уселся на плечо императора и сложил крылья. Как только Морой шагнул на первую ступеньку лестницы, вспыхнул воткнутый в отверстие в стене факел. Пилгрим последовал за императором. Факелы зажигались и гасли один за другим, по мере их нисхождения по стертым ступеням, ведущим глубоко под землю, в крипторий, который исполнял в Блэккастле ту же роль, что часовни Девы в замках королевства Уайтроуз. Однако устроен он был по-другому — божество, которому там поклонялись, ненавидело тепло и свет.

Лестница закончилась небольшой каменной площадкой и узким коридором со сложенными из мегалитов стенами. Стены расступились, открывая взорам гирудов квадратное помещение с потолком пирамидальной формы, вершина которого терялась в темноте. Нижняя часть освещалась семью факелами, воткнутыми в настенные кольца. Груботесаные камни стен и разномерные плиты пола вполне сочетались с изъеденным временем деревянным распятием, изображавшим крестную муку демона Круцифера. Крест высотою в два человеческих роста был воздвигнут точно посредине криптория. На нем висел, склонив голову набок, обнаженный бронзовотелый атлет с лицом идеальной красоты. Он был прибит к брусьям за руки и ноги четырьмя гвоздями. На темном лике изваяния застыло выражение боли, гнева и жажды мести. На шее, запястьях и обеих голенях страдальца виднелись едва намеченные резцом ваятеля пять стигматов. Из них сочилась кровь. Все тело распятого демона было покрыто сеткой кровавых струек, переплетавшихся в самых немыслимых сочетаниях. Кровь из ран с тихим журчанием стекала в рубиновую чашу, стоявшую у подножия креста. Чаша была полна, однако ни одна капля темной жидкости не переливалась через ее края.

Ворон заложил над демоном круг, плавно опустился на плечо демона и сложил крылья. Морой и Саймон застыли перед распятием в благоговейном молчании, со склоненными головами и молитвенно сложенными руками.

После долгой молитвы император опустился перед Чашей на колени, произнес над ней заклинание: по темной глади побежали круги. Вскоре рябь улеглась. Кровь Круцифера сделалась блестящей, словно ртуть. На серебристой поверхности возникла панорама ночного города. Вот на залитой лунным светом улицепоявляется высокий человек в странной одежде. В руках он держит длинный сверток. За ним крадутся две темные фигуры. Посверкивают в свете луны кинжал и меч. Убийцы набрасываются на странного человека. Гот выхватывает из свертка меч и первым же ударом рассекает череп одному из нападавших. Тот медленно опускается на землю, бьется в конвульсиях и затихает. Второй наемник действует проворнее — он успевает нанести противнику колющий удар в живот. Мужчина зажимает рукой рану, прислоняется спиной к стене и садится на землю.

—Как я и говорил, мои кинжальщики все проделали безупречно, — самодовольно произнес Саймон.

Ворон недовольно каркнул. Морой продолжал всматриваться в Чашу. На улице появляется человек в странной одежде. Он бросается на последнего наемника и убивает его кинжалом. Затем склоняется над раненым. Яркая вспышка сначала ослепляет гирудов, а затем, по мере восстановления зрения, превращается в юркую ящерицу, словно сотканную из языков пламени. Рассыпая вокруг себя оранжевые искры, она заслоняет собой картину ночной улицы. И вдруг все гаснет. По темной глади Чаши бежит постепенно исчезающая рябь.

—Свершитель жив! — с горечью прошептал император. — Он жив, а значит, с каждой минутой становится все сильнее! И будущее нашей расы находится под вопросом. Убей же его, наконец!

—Вина моя безмерна, брат, — тихо произнес Саймон. — Обещаю, что мы оба изопьем его крови. На этот раз ошибки не будет!

—Я уверен в этом, — едва заметно кивнул император. — И надеюсь как можно чаще извещаться о каждом твоем успехе.

Братья обменялись прощальными поклонами. В то же мгновение лорд Пилгрим начал медленно растворяться в туманной дымке магического сфумато. Через мгновение он исчез, а император подставил локоть слетавшему с распятия ворону.

—Что скажешь, Нигредо? Плохи наши дела? — спросил он нахохлившуюся птицу.

Ответом было молчание.

Андрея разбудил солнечный луч, проникший в темницу через маленькое, похожее на квадратную трубу оконце в толще стены. Спать больше не хотелось. Брюсов осмотрел темницу. Не «Стаффорд». Помещение не больше пяти ярдов в ширину и четырех — в длину. Большую часть его занимала грубо сколоченная деревянная лавка — единственный предмет, который можно было передвигать. Андрей тут же этим воспользовался — перетащил лавку к стене и, взобравшись на нее, выглянул в оконце. Несмотря на то что через него не протиснулся бы даже ребенок, его делил пополам толстый и ржавый железный прут. Попытки что-либо рассмотреть успехом не увенчались. Удалось понять только одно, что день наступил уже давно.

Оставив в покое окно, Андрей сосредоточил внимание на двери. Однако и она была сработана на диво прочно — широкие доски были плотно пригнаны одна к другой, а скреплявшие их железные скобы отличались приличной толщиной. Оставалось лишь улечься на лавке и в ожидании хоть каких-то событий изучать пятна и трещины на потолке. Он задумался над тем, куда попал и почему это произошло.

«Почему» было отчасти ясно: его перемещение в королевство Уайтроуз, наверное, вызвано рукопожатием смертельно раненного отца. Оставалось лишь понять, как тот попал в Лондон из Москвы и почему нарядился в старинную одежду.

«Скорее всего, тем же путем, каким сюда попал я сам... — подумалось Андрею. — Значит, и рассказы об астрологе Якобе Брюсе — не дешевые побасенки, а чистая правда! А вдруг я действительно потомок Брюса, и отец в этом утверждении прав? Так же, как в случае с гороскопом, ведь он просил меня не покидать отель!»

И еще одна загадка — Пресвятая Дева! Первое, что приходит в голову при этих словах — Дева Мария, мать Христа. Но Богородицу никогда не изображают на иконах с крыльями, ведь так? А здесь почему-то Пресвятую Деву называют Маргаритой, и у статуи ее на фонтане есть крылья! Стоп. Ему ведь явилась в каком-то старинном соборе прекрасная девушка с ангельскими крыльями. Уж не она ли та самая Дева Маргарита? А кто же тогда демон с землистым лицом?

После долгих размышлений Брюсов пришел к выводу, что если ангелы существуют, то одно не исключает другого. Ангелы непрестанно воюют с демонами и на земле, и в сердцах людей. Итак, Дева Маргарита — ангел! Пойдем дальше. Дева сказала, обращаясь к нему, что он тот, кого ждали, а демон упоминал какого-то Свершителя. Что это может означать? Кто его знает... Как ни ломал Брюсов голову над этими загадками, ответа так и не нашлось. Вздохнув, он отложил их разгадки на будущее.

Стоило Андрею закрыть глаза, как он снова увидел перед собой бледное лицо незнакомца и хлеставшую из раны на его горле кровь. Итак, он стал убийцей.

Лепет о самозащите в расчет не принимается. Месть за отца — тоже не оправдание. Ведь в тот момент он еще не знал, что бледнолицый кого-то ранил. И как теперь с этим быть? Брюсов встал с лавки и принялся мерить шагами свою темницу.

О ходе времени можно было судить по изменению света в окошке. Сначала он сделался ярче, а затем потускнел. Наступил вечер, а узником так никто и не интересовался. Ему даже не приносили поесть. Когда светлое пятно под потолком потемнело и слилось со стеной, Брюсов впал в уныние. Ему стало казаться, что тюремщики навеки замуровали его в этих четырех стенах, что о нем забыли навсегда. От нечего делать он стал вспоминать друзей-спортсменов. Вот бы сюда Лаврика Корнилова! Он мигом бы разобрался, что к чему, и даже успел бы начистить рожи паре-тройке вояк в серых сутанах. Его никогда не терзали сомнения. Странно, но воспоминание о простоватом друге немного развеселило Андрея. Он уснул без сновидений.

Новое утро не принесло изменений. Теперь узник старался понять, что происходит за стенами его темницы, и жадно ловил любой звук Ничего, кроме неясных шорохов и далеких шагов, различить не удалось. Брюсов сделал то, что делали в подобной ситуации все узники — отыскал на полу острый камешек и прочертил на стене две вертикальные линии. К вечеру он почувствовал сильнейшую жажду, принялся стучать в дверь, чтобы вызвать тюремщиков, но никто так и не пришел. Ему пришлось слизывать языком влагу с каменной стены. Утром он занимался прочерчиванием третьей полосы, когда услышал шаги в коридоре. Лязгнул отодвигаемый засов. В распахнутую дверь вошелстражник с алебардой, а вслед за ним долговязый парень в серой сутане с заткнутым за ухо гусиным пером. Свет факела, который держал в руке стражник, заставил Андрея на мгновение зажмуриться.

—Подозреваемый, сейчас вы проследуете в зал судебных заседаний Трибунала Священной Экзекуции! — громко объявил писец. — Заклинаю вас Пресвятой Девой проявлять смирение и подчиняться всем требованиям служителей Экзекуции. Прошу вас подтвердить, что вы меня поняли и согласны выполнять все предписания Священной Экзекуции без исключения.

—Понял и согласен! — Брюсов произнес эту короткую фразу с малодушной готовностью, которой от себя никак не ожидал.

Он был просто счастлив только оттого, что о нем наконец-то вспомнили. Писец отступил в сторону, и Андрей вышел в уже знакомый коридор. Его опять повели вдоль множества дверей, из-за которых доносились то монотонные перечисления чьих-то прегрешений, то громкие и настойчивые требования говорить правду и только правду.

Наконец стражник распахнул высокую двустворчатую дверь и не слишком дружелюбно втолкнул Брюсова в зал судебных заседаний Трибунала Священной Экзекуции. Это было просторное помещение с низким сводчатым потолком и рядом узких, зарешеченных окошек. За недостатком света оно освещалось воткнутыми в отверстия на стенах факелами. С них капала на пол смола, отчего в зале пахло горящей живицей и чадом. Вдоль стен зала бежали потемневшие от времени скамьи, на которых со скучающим видом сидели всего двое пожилых монахов в серых рясах.

Писец указал Андрею на его место — низкую одиночную лавку. Она была расположена сбоку от возвышения в виде помоста с высоким пюпитром и длинным, накрытым серой тканью столом, на котором находились деревянный молоток, большая книга в черной обложке и чернильница в виде рыцарской десницы.

За столом, откинувшись на резную спинку высокого кресла, восседал почтенного вида толстый священник в серой рясе с откинутым капюшоном. На шее у него висела массивная серебряная цепь с овальной иконкой в виде оправленного в серебро медальона. Справа от него примостился давешний писец все с тем же гусиным пером за ухом. По исполненному собственного достоинства виду священника Брюсов догадался, что это и есть председатель Трибунала. Он уперся подозрительным взглядом в Андрея и долго не сводил с него своих заплывших жиром бесцветных глаз. Под этим тяжелым взглядом хотелось опустить взор, но Брюсов мысленно сказал себе, что он ни в чем не виноват, и посмотрел на священника честно и открыто. Удивленной этой дерзостью, толстяк с медальоном на шее повернулся к секретарю, что-то сказал ему на ухо, отчего тот мелко затряс головой, соглашаясь с начальствующей персоной. А председатель окинул Андрея презрительным взглядом и торжественно произнес:

—Пожалуй, можно начинать. Свидетели Трибунала, прошу занять места на кафедре.

Двое священников поднялись со скамьи и проследовали на возвышение, где заняли места один справа от председателя, а другой слева от секретаря.

—Итак, слушается дело о подозрении в ереси круциферовой, в сочувствии безбожным гирудам и в государственной измене! — провозгласил председатель Трибунала. — Прошу вас, господин секретарь.

—Назовите ваше имя и звание, подозреваемый, — пискнул секретарь, вытаскивая из-за уха гусиное перо и опуская его в стоявшую перед ним чернильницу.

Андрей не сразу понял, что обращаются к нему. Немного помешкав, он ответил ровным голосом: