Принц Лестат Райс Энн

Впрочем, призраки с каждым веком все лучше и лучше умели притворяться людьми. Эверар видел их с самого своего рождения, то в одной форме, то в другой. В те давние дни мало кто из них способен был образовывать себе плотные тела, но теперь это стало совершенно обычным делом. Он нередко замечал их в Риме, там их водилось особенно много.

Однако из всех современных привидений, встреченных им на европейских улицах, эти двое были, безусловно, вне конкуренции.

Один призрак, тот, что видел ближе к древнему вампиру, выглядел мужчиной лет пятидесяти с волнистыми седеющими волосами и благородным лицом. От дружелюбных ярких глаз разбегались мелкие морщинки, губы изгибались в легкой улыбке. Рядом сидело подобие горделивого мужчины во цвете лет с короткими пепельными волосами и серыми глазами. Оба были облачены в очень даже приличные по меркам нынешней эпохи костюмы. Младший призрак оглядывался по сторонам с таким видом, точно искренне развлекается происходящим, какие бы причины ни привели их всех сюда.

Беловолосый вампир кивнул Эверару. Тот чуть с ума не сошел.

«Ну, черт побери, – послал он телепатическое сообщение. – Хотите испепелить меня, валяйте, чего тянуть-то. Мне слишком страшно, не до любезностей. Давайте, жгите, только сперва будьте добры рассказать, с какой стати-то».

Он выключил музыку. Уж если погибать, то без музыкального сопровождения. Эверар думал, что тут же и услышит Голос, захлебывающийся восторженными и гневными воплями. Но Голос молчал.

– Жалкий трус, – пробормотал Эверар. – Приказал предать меня смерти, а сам смылся, даже посмотреть не остался. И ты еще хотел, чтобы я сжег вампирское убежище в Риме на Виа Кондотти. Урод ненормальный!

Древний вампир в кафе напротив поднялся на ноги и дружески поманил Эверара к ним за столик. Он оказался не слишком высок и довольно хрупок. Позаимствовав из-за соседнего столика еще один стул, он придвинул его к своему столу и принялся терпеливо ждать ответа.

А Эверару казалось – он разучился ходить. Всю долгую жизнь в племени бессмертных он видел, как вампиры сжигают друг друга – наблюдал жуткие зрелища, как живое, дышащее существо вдруг оказывается в пламенеющем аду: потому лишь, что какой-нибудь более старый и могущественный вампир – например, презренный гад Мариус – решил, что этому существу пора умереть.

Эверар двинулся через улицу. Ноги у него так тряслись, что он боялся упасть. Узкая, сшитая на заказ кожаная куртка сделалась неимоверно тяжелой, туфли начали жать… А вдруг, совершенно неуместно забеспокоился Эверар, у него пятно на синем шелковом галстуке? А вдруг манжеты рубашки слишком далеко высовываются из-за обшлагов?

Дрожащей рукой он попытался ответить на пожатие холодной, как лед, руки древнего вампира. Однако ему это все-таки удалось! Потом удалось и сесть.

Призраки улыбались ему. Вблизи они оказались еще совершенней, чем издали. Да, они дышали, у них имелись внутренние органы – и да, они носили самую настоящую одежду. Ничего иллюзорного – темная шерстяная ткань, шелк, лен. Однако вся эта превосходно сработанная «живая ткань» могла развеяться в мгновение ока – и дорогие одежки бы упали на землю, прикрывая опустевшие ботинки.

Древний вампир положил руку на плечо Эверару. На узких длинных пальцах сверкнули золотом два кольца. Это был традиционный жест приветствия вампиров: не объятия, не поцелуи, а рука на плечо. Эверар помнил это еще по тем временам, когда сам жил среди них.

– Юноша, прошу тебя, не бойся, – по-французски, с чистейшим парижским выговором, произнес вампир в характерной для старших бессмертных напыщенной манере.

Вблизи лицо его впечатляло еще сильнее: тонкие черты, угольно-черные густые ресницы, безмятежная улыбка. Высокие скулы, твердый и решительный узкий подбородок. Кожа в лунном свете отливала восковой бледностью лепестка гардении, белые волосы чуть заметно лучились серебром. Он не был Рожден для Тьмы с такими вот волосами. Рошаманд, создатель Эверара, давным-давно объяснил тому, что иной раз, если древний вампир был очень-очень сильно обожжен, потом волосы у него навсегда оставались белыми. Вот именно такими прекрасными и белоснежными.

– Мы знаем, что ты слышал Голос, – произнес древний вампир. – Я тоже слышал его. И многие другие. Ты слышишь его прямо сейчас?

– Нет, – покачал головой Эверар.

– И он велит тебе сжигать других вампиров, верно?

– Да. Но я никогда не причинял зла другим Пьющим Кровь. И никогда не хотел. Я живу в этих краях уже почти четыреста лет. И езжу в Рим или Флоренцию не ради драк.

– Знаю, – отозвался древний. Голос у него был очень приятный, мягкий и благозвучный – впрочем, как и у всех древних, насколько мог судить Эверар. О своем создателе, Рошаманде, он более всего вспоминал глубокий, соблазнительный голос – тот самый голос, что заманил его в лес в ту ночь, когда Эверар, против своей воли, Родился для Тьмы. Эверар тогда подумал, что владелец замка зазывает его для любовных утех и, если только Эверар сумеет угодить ему, отпустит его с парой-другой монет. А заодно – будет, что рассказать внукам о ярком огне в камине, увешанных гобеленами стенах и роскошных одежках лорда. Ха-ха-ха! Он помнил нашептывания Рошаманда, как будто это было только вчера: «Ты самый красивый парень вашей деревни!»

– Меня зовут Тесхамен, – представился древний, глядя на Эверара кроткими и благожелательными глазами. – Я родом из Древнего Египта. Служил Великой Матери.

– Сейчас все так говорят, после выхода «Вампирских хроник», – сердито выпалил Эверар, не сдержавшись. – Хоть кто-нибудь из вас оказывался беглым преступником или каким-нибудь ловким проходимцем, получившим Кровь от вампира-цыгана в оборванном караване?

Древний рассмеялся, громко, но добродушно.

– Что ж, вижу, ты тут и впрямь расковался. Долго тебя успокаивать не пришлось. – Он посерьезнел. – У тебя есть хоть какая-то идея, кто такой этот Голос?

– Это ты у меня спрашиваешь? – фыркнул Эверар. – Ты во Крови не меньше пары тысяч лет. Только посмотри на себя! – Он смерил взглядом двух призраков и снова повернулся к Тесхамену. – Разве вы вот не знаете, кто это? Это чудовище сводит меня с ума. Никак его не заткнешь!

Тесхамен кивнул.

– Прискорбно слышать, но его возможно игнорировать. Тут требуются терпение и навык, но это возможно.

– Ой, да что за чушь! – взвился Эверар. – Он мне виски словно невидимой иголкой пронзает. Небось засел где-то близко-близко.

Он снова посмотрел на призраков. Те даже не вздрогнули. Иногда с призраками такое бывает, если смотреть на них в упор: зримый облик чуть колеблется, подрагивает. Но только не у этих двоих.

Тот из них, что выглядел старше, протянул призрачную руку.

Эверар взял ее в свою – и обнаружил, что на ощупь она ни дать ни взять человеческая, мягкая и теплая.

– Рэймонд Галлант, – представился призрак по-английски. – С твоего позволения, твой друг.

– Магнус, – подхватил тот, что помладше. Лицо у него было красоты необычайнейшей, хоть для кого: призрака ли, вампира или простого смертного. Особенно рот – губы, как у Аполлона Бельведерского, высокое чело, волны светло-пепельных локонов.

Он улыбнулся, вокруг глаз снова разбежались морщинки.

Имена навевали Эверару какие-то смутные ассоциации, но он никак не мог выцепить в памяти, какие именно. Рэймонд Галлант. Магнус…

– Не думаю, что Голос и впрямь где-то поблизости, – тем временем возразил Тесхамен. – Думаю, он может находиться где угодно, где только пожелает, в любом уголке земного шара, но, тем не менее, всего в одном месте за раз – и, само собой, место это находится в разуме кого-то из вампиров.

– Что это значит? – переспросил Эверар. – Как он это делает? Кто он такой?

– Именно это нам и хотелось бы прояснить, – промолвил Раймон Галант, снова на британском английском.

Эверар тоже переключился на английский. Он любил четкость и отрывистость этого языка и отлично владел им, считая основным языком современности. Однако говорил на американской его разновидности.

– Что ты, Пьющий Кровь, забыл в компании двух призраков? – спросил он Тесхамена. – Не в обиду будь сказано, но правда, я не понимаю. Никогда не видел, чтобы вампиры водили дружбу с привидениями.

– Ну а мы вот водим, – заметил призрак постарше. – И уже давно. Но, уверяю тебя, мы не питаем никаких злых замыслов ни против тебя, ни против кого-либо другого.

– Тогда зачем вы здесь, зачем расспрашиваете меня об этом Голосе?

– Он сеет семена насилия по всему миру, – ответил Тесхамен. – Молодых вампиров убивают повсюду, в больших и маленьких городах, на всех континентах. Однажды такое уже было, но тогда мы знали, кто стоит за убийствами. А вот причин того, что происходит сейчас, не знаем. А скольких кровопийц еще убили тихо, без шума, в каких-нибудь безлюдных местах, где никто ничего не заметит – даже в частных их убежищах.

– А вам-то тогда откуда это известно? – спросил Эверар.

– Мы слышим многое, – отозвался призрак по имени Магнус глубоким, бархатным голосом.

Эверар кивнул.

– Один американский вампир постоянно вещает обо всем таком из Нью-Йорка, – заметил он с легкой усмешкой, но собственные слова вдруг показались ему невозможно вульгарными, и он немедленно устыдился, однако трое его собеседников лишь подтвердили, что да, им это уже известно.

– Бенджи Махмуд, – сказал Тесхамен.

– Такой же ненормальный, как и этот Голос, – фыркнул Эверар. – Юный болван считает, мы все – одно племя.

– Ну а так ведь и есть, – мягко заметил древний вампир. – Я всегда считал нас единым народом. В древние времена так и было.

– Только не теперь, – возразил Эверар. – Послушайте, этот самый голос грозил мне расправой, если я не выполню его приказ. Думаете, ему хватит на это сил?

– Он, судя по всему, работает самым примитивным образом, – сказал Тесхамен. – Подстрекает старших вампиров сжигать более молодых, а молодых – сжигать убежища. Подозреваю, все зависит исключительно от того, где и когда ему удастся найти восприимчивых слуг, подвластных его воле. Иного плана, судя по всему, у него нет.

– Выходит, он может найти кого-то восприимчивого и напустить его на меня.

– Мы научим тебя, как этого избежать.

– С чего вдруг такая забота?

– Мы ведь и в самом деле – одно племя, – тихо промолвил пепельноволосый призрак. – Люди, вампиры, духи, призраки – мы все разумные существа, привязанные к этой планете. Почему бы нам всем не объединиться пред лицом общей опасности?

– И для какой цели?

– Остановить Голос, – ответил Тесхамен с еле заметной ноткой нетерпения. – Не позволить ему причинить зло кому-нибудь еще.

– Но мы заслужили это зло, – проговорил Эверар. – Разве нет?

Он сам удивился, когда этот вопрос слетел с его уст.

– Нет, не думаю, – покачал головой Тесхамен. – Пора уж покончить с этим образом мыслей. Давно пора.

– Ой, погодите, только не начинайте! – Эверара несло. Подражая типичному бодро-американскому миссионерскому тону, он пропищал: «Мы сами и есть то изменение, которого жаждем!» Нет? Скажите, что вы в это верите – и я начну кататься по мостовой от хохота.

Трое его новых знакомцев вежливо улыбнулись, однако видно было, что им не слишком-то нравится служить мишенью насмешек. Эверара охватило раскаяние. Он вдруг с убийственной остротой осознал, как доброжелательно и учтиво ведут себя эти трое, а он отвечает им язвительными глупостями, растрачивая драгоценные минуты общения неизвестно на что.

– Почему бы нам не объединиться, чтобы вместе добиться мира в королевстве, что мы делим между собой? – спросил младший призрак.

– А что это за королевство? – отозвался Эверар. – Ты, друг мой, призрак, а я состою пусть и из неприглядной, но все же крови и плоти.

– Некогда я был человеком, – промолвил младший призрак. – Потом много веков был вампиром. Теперь я призрак. Но душа моя во всех трех формах оставалась моей душой.

– Вампиром, – пробормотал Эверар, потрясенно вглядываясь в лицо призрака, рассматривая широкий улыбчивый рот и выразительные глаза. И вдруг вздрогнул. – Магнус! Уж не Магнус Алхимик ли?

– Да, я был им, – подтвердил призрак. – И я знал тебя в былые времена, Эверар. Тебя создал Рошаманд, а меня, можно сказать, создал Бенедикт.

Эверар расхохотался.

– Сдается мне, это ты создал Бенедикта! Украв у него Кровь и сделав его всеобщим посмешищем! А теперь, выходит, ты стал призраком! Призраком вампира!

– Не думаю, что я единственный в своем роде, – сказал Магнус, – но мне помогли мои присутствующие здесь друзья – помогли стать тем, кого ты сейчас видишь перед собой.

– И то сказать, сходства со старым уродливым горбуном, которого я знавал, ни малейшего, – выпалил Эверар, но тут же глубоко пожалел о своей несдержанности и потупился, а потом снова робко поднял взгляд. – Прости. Прости меня за эти слова.

Но Магнус улыбался.

– Не переживай. Я и вправду был страшилищем. Одно из величайших преимуществ жизни привидения – можешь довести свое эфирное тело до таких совершенств, что даже и не снились тебе с физическим телом, будь ты хоть вампир. Сейчас ты видишь меня именно таким, каким я всегда мечтал выглядеть.

Эверар никак не мог опомниться от потрясения. Магнус, тот самый Магнус, которого он знал, который создал Вампира Лестата, знаменитого юного кровопийцу, изменившего историю всего вампирского мира. И да – теперь сквозь весь внешний лоск и шик Эверар различал прежнего Магнуса, мудрого и блистательного алхимика, что так красноречиво умолял Рошаманда о Кровном Даре, целителя, что творил чудеса, помогая беднякам, и задолго до знаменитого Коперника изучал звезды в бронзовый телескоп.

Магнус, возлюбленный Ноткера Прюма, которого Бенедикт сделал вампиром вполне намеренно и с любовью. Ноткер и сейчас был жив, почему-то Эверар в том не сомневался. Рошаманд говорил, что музыку Ноткера будут слушать в снежных Альпах, когда тысячи более древних вампиров давно уже упокоятся в могилах.

Магнус стал призраком!

А второй? Этот Рэймонд Галлант, кто он-то такой?

– А сейчас ты слышишь Голос? – спросил призрак по имени Рэймонд Галлант.

– Нет, – покачал головой Эверар. – Он умолк как раз перед тем, как я вас увидел. Исчез. Не знаю, откуда мне это известно, но он ушел. Я вроде как чувствую, когда он направляет на меня свой магический луч – точно лазер.

Стараясь не таращиться во все глаза на призраков, он робко покосился на Тесхамена.

– Он говорил тебе, чего хочет добиться в итоге? – спросил тот. – Открывал какие-нибудь тайны?

– Да все больше грозился, – ответил Эверар. – Совсем по-детски, ужасно глупо. Пытался сыграть на моих страхах, на том, что я… я последнее время так одинок. Но я его уловки насквозь вижу. Он твердит о невыносимой боли, о слепоте, о беспомощности… невозможности даже пальцем пошевелить.

– Он так и сказал? Прямо вот этими словами? – встрепенулся Рэймонд Галлант.

– Ну да. Говорит, он сам совершенно беспомощен, поэтому нуждается в моей любящей поддержке и помощи, моей преданности и доверии к нему. Ага, стану я ему доверять! Говорит, во мне таится могущество, какое мне пока и не снилось. Болтает об итальянских кровопийцах, требует, чтобы я их всех сжег. Совершенно безжалостен.

– Но ты его не слушаешь?

– А с какой стати мне его слушать? И что я смогу сделать, если он сам из древних и хочет погубить меня? Что я могу поделать?

– Ты ведь знаешь, как укрыться от Огненного Дара, правда? – спросил Тесхамен. – Лучший способ – просто сбежать. Как можно скорее покинуть место происшествия, по возможности, прибегнув к Облачному Дару. Если можешь быстро укрыться под землю, это даже лучше, потому что огонь не в силах пронзить землю. Кто бы ни направлял Огненный Дар, он должен видеть свою жертву, видеть здание, видеть мишень. Иначе этот Дар не работает.

Эверар не очень-то разбирался во всех таких тонкостях, так что и выразить не мог, до чего был благодарен за столь подробный, четкий и ясный совет. Надо признать, Бенджи Махмуд вроде бы тоже говорил что-то в этом роде – но Эверар доверял ему не больше, чем простые смертные – телевизионным проповедникам.

Никто и никогда толком не учил его премудростям про высшие дары. Ни за что и ни под каким видом Эверар не признался бы, что всему, что знает о них, он научился из «Вампирских хроник» – и что свои умения по этой части, уж какие ни есть, он оттачивал по описаниям, вышедшим из-под пера вампиров с такой сомнительной репутацией, как у Лестата де Лионкура, Мариуса Римского и так далее. Проклятие на Детей Сатаны со всеми их законами и запретами! Вот уж кто не изучал вампирские дары!

Великий Рошаманд, создатель Эверара – другое дело. Сколько историй рассказывал он Эверару и его товарищам о полетах на крыльях ветра, о чарах, которые умеет набрасывать, о видениях, что умеет насылать. Ах, Рошаманд… пурпурные одеяния, унизанные кольцами пальцы, излюбленные его шахматы на огромной мраморной доске, а фигурки – короли, ферзи, ладьи и туры – вырезаны специально для него. Рошаманд всегда предпочитал шахматы любым другим играм, говорил: только в них ты с противником меряешься силой мысли.

– Да, – прошептал Магнус, – я так хорошо помню его! Сколько мы с ним просиживали за этими шахматами…

Будь Эверар простым смертным, он бы покраснел со стыда, что прочесть его мысли, уловить проносящиеся у него в голове образы оказалось так легко. Однако он ничуть не возражал – слишком уж завораживал его призрак Магнуса, слишком много вопросов осаждало смятенный разум.

– Ты способен есть, пить, заниматься любовью, ощущать вкус пищи?

– Нет, – ответил Магнус, – но я очень хорошо вижу, могу ощущать тепло или холод и получать от них удовольствие, и еще у меня есть чувство присутствия в этом мире, чувство, что я живу, занимаю определенное пространство, осязаем, ощущаю ход времени…

О да, это точно был Магнус с присущей ему манерой изъясняться – он мог проговорить с Рошамандом всю ночь напролет. Рошаманд любил и уважал его, взял под свое покровительство и воспретил всем прочим кровопийцам причинять ему вред. Даже после того, как Магнус похитил Кровь, Рошаманд не преследовал его, не пытался убить.

«Он не перестает меня поражать, – объяснил тогда Рошаманд. – А в том, что он стал вампиром, виноват Бенедикт, позволивший ему завладеть Кровью. Давайте же посмотрим, что он способен сделать во Крови, наш бедный горбатый умник Магнус».

– Поосторожнее, Эверар, – промолвил Магнус. Сейчас ему можно было дать с виду лет сорок пять, а быть может, ближе к пятидесяти, учитывая нынешние времена всеобщего изобилия, подтянутости и здоровья. Светящаяся кожа, пепельные волосы. Почему он не принял облик ослепительного красавца, вот хоть как Лестат с его гривой золотых кудрей и иссиня-фиолетовыми глазами? Однако, разглядывая Магнуса, Эверар внезапно понял, как глупо его удивление. Он видел перед собой великолепное создание. Оба они были великолепны, эти два призрака. И ведь они же могли изменить облик, в любой момент, пожелай только.

– Да, но мы стараемся этого не делать, – заметил Раймон. – Не для того мы так стремимся достичь совершенства, чтобы каждую минуту меняться. Мы стараемся подобрать облик, который выражает подлинную суть наших душ. Однако не забивай сейчас голову всем этим.

– Береги себя, – сказал Тесхамен. – Не теряй головы. И если этот Голос спровоцирует собрание всего нашего племени, постарайся прийти. В нынешние времена мы не можем оставаться прежними – ничто не остается прежним. Мы должны встречать трудности так же, как встречают их смертные.

Тесхамен вытащил из кармана маленькую белую карточку и протянул Эверару. Обычная визитка. Золотое тиснение: «Тесхамен», а снизу электронный адрес, простой и легко запоминаемый, и номер телефона.

– Нам пора, друг. Но если мы будем нужны тебе, свяжись с нами. Удачи тебе!

– Думаю, я переживу нынешние времена ровно тем же образом, какими пережил все мировые войны и первую волну расправы с вампирами, но все равно спасибо. И спасибо, что не держите зла на мое… не самое учтивое обращение.

– Нам в радость было повидаться с тобой, – сказал Тесхамен. – И еще один, последний совет. Продолжай слушать Бенджи. Если будет общий сбор, именно Бенджи оповестит всех.

– Хмм. – Эверар покачал головой. – Общий сбор? Как в прошлый раз? Массовая демонстрация с целью остановить порочный Голос, как некогда остановили порочную Царицу? Но как устроить открытое противоборство с голосом, который в любой момент может выскочить в голове любого из нас, услышать все, что каждый из нас говорит… а быть может, даже и что думает.

– Хороший вопрос, – одобрительно кивнул Рэймонд Галлант. – Все, разумеется, зависит от того, что же на самом деле надо Голосу.

– Неужели чего-то иного, чем настроить нас друг против друга? – удивился Эверар.

Все три его новых знакомца поднялись на ноги. Тесхамен протянул руку.

Эверар тоже поднялся, всем видом выражая почтение.

– Вы навеяли мне мысли о лучших временах, – невольно пробормотал он, и вдруг сам на себя рассердился за прилив чувств.

– И что это были за времена? – ласково спросил Тесхамен.

– Когда Рошаманд был еще… О, я и сам не знаю. Сотни лет назад, до того, как Дети Сатаны уничтожили его замок. Уничтожили все. Так всегда случается, когда Те, кто Пьет Кровь, сбиваются в стаи, объединяются, во что-то вместе верят. Мы – зло. Мы всегда были злом.

Все трое смотрели на него очень спокойно, даже не пытаясь ничего отвечать. На лицах их не читалось ни гнева, ни согласия.

– И ты совсем-совсем не представляешь, где сейчас может быть Рошаманд? – спросил Рэймонд Галлант.

– Нет, – покачал головой Эверар, а потом признался, не выдержал: – Знай я, где его искать, я бы и сам за ним отправился.

Какие странные слова – из его уст, из уст того, кто так демонстративно чурался других вампиров, презирал вампирские приюты, убежища, гостиницы и шайки. Но он знал, что говорит чистую правду: он бы всю землю обошел, лишь бы найти Рошаманда. Собственно, вообще-то он почти не путешествовал. Но ради того, чтобы отыскать своего старого господина…

– Наверняка он давно погиб, похоронен, испепелен, да мало ли что! – отрывисто заявил он. – Почти наверняка.

– Думаешь? – спросил Рэймонд Галлант.

Сердце Эверара стиснула внезапная боль. Он наверняка мертв, не то давно нашел бы меня, позвал к себе, простил бы…

Рошаманд покинул дикие лесные чащи Франции и Германии в начале четырнадцатого века. Устав биться со все набирающими силу Детьми Сатаны, которые пожирали собственных отпрысков, он просто покинул древнее поле боя.

Однако Эверар не знал никаких подробностей. Именно тогда-то Дети Сатаны и захватили его и каждую ночь тащили с собой чинить расправы над ни в чем не повинным Парижем. Они хвастались – мол, выгнали последнего богохульника. Но как все было на самом деле? Они никогда не боялись Магнуса до такой степени, как Рошаманда.

По их рассказам, замок и владения Рошаманда при свете дня сожгла разъяренная толпа монахов и монахинь по наущению Детей Сатаны, что являлись к ним по ночам, выдавая себя за ангелов. Ах уж, те времена. Дремучие времена, когда вампирам не составляло труда обращаться к восприимчивым религиозным фанатикам и втягивать их в свои адские игры.

– Вот что я могу вам сказать, – промолвил Эверар, стараясь не обращать внимания на боль. – Если он спит под землей в каких-нибудь развалинах времен Меровингов, Голос от него ничего не добьется, в каком бы состоянии он ни был. Он слишком мудр, слишком могуч. Он… он был великолепен.

Резкие, ранящие воспоминания. Вот он, Эверар, в грязных лохмотьях спешит с ордой Детей Сатаны в очередной набег на несчастную парижскую бедноту, а откуда-то совсем близко доносится зов Рошаманда: «Эверар! Вырвись на свободу! Приди ко мне!»

– До свидания, Эверар, – сказал Тесхамен. Все трое двинулись прочь.

Несколько долгих секунд Эверар смотрел, как они шагают по узкой улочке и скрываются за углом.

Ни единый смертный ни за что в жизни не догадался бы, кто они такие, настолько совершенны были их человеческие обличья.

Эверар подпер рукой голову. Рад ли он, что они ушли? Или жалеет о том?

Хотелось ли ему догнать их, просить, чтобы они не оставляли его одного? Умолять взять с собой?

И да, и нет.

Хотелось, очень хотелось – но он не мог. Не знал, как это сделать, как поговорить с ними откровенно, как просить их о помощи или дружбе. Таков уж он был от природы.

Внезапно у него в голове снова возник Голос. Эверар услышал протяжный вздох.

– Они не защитят тебя от меня. Они – дьяволы.

– Мне они совсем не показались дьяволами, – раздраженно отозвался Эверар.

– Они и их презренная Таламаска! – фыркнул Голос. – Да будь ты проклят!

– Таламаска, – изумленно прошептал Эверар. – Ну конечно же. Таламаска! Вот где я слышал имя Рэймонда Галланта. Да он же знал Мариуса. Он – человек и… и…

Умер пятьсот лет тому назад.

Ему вдруг стало смешно, очень смешно. Он давно знал про Таламаску, древний орден ученых, изучавших все сверхъестественное. Рошаманд предостерегал его, рассказывал о них и их старинном монастыре в южной Франции – однако призывал уважать и не трогать их. Он любил их той же любовью, что и Магнуса.

– Они всего лишь кроткие ученые, – говорил он этим своим глубоким, соблазняющим голосом. – Они не хотят нам вреда. Но подумай, как поразительно! Они знают о нас ничуть не меньше, чем римская церковь, но не презирают нас, не злоумышляют против нас. Они хотят узнать о нас больше, изучить нас. Только вообрази! Разве мы сами-то пробовали себя изучать? Ей-ей, они мне по душе! Ни за что не причиняй им вреда!

Выходит, в их ряды входят не только люди, но и призраки, так, что ли? И кровопийцы. Рэймонд Галлант, Тесхамен и Магнус.

Хм-мм. Все ли смертные члены общества после смерти становятся призраками? Нет, навряд ли. Тогда бы сейчас там витали тысячи привидений. Нелепо же!

Нет-нет. Нетрудно догадаться, что это большая редкость: чтобы скончавшийся член ордена остался в их рядах уже в виде призрака. Ведь это и вообще для людей большая редкость, очень мало кто из них задерживается на земле после смерти. О да, конечно, в общем и целом на планете уйма духов, но это лишь ничтожная часть всех, кто был рожден и умер со дней творения. Но как же повезло призракам, имеющим отношение к Таламаске! Ведь к их услугам столько образованнейших мудрецов, способных помочь им постичь искусство материализации! Неудивительно, что эти двое так хороши, так блестяще воспроизводят здоровый цвет лица и яркие влажные губы.

Но вампир, Тесхамен. Он-то как оказался замешан во всю эту историю?

Эверар мысленно перебрал в голове все, что знал о Таламаске из писанины Лестата и воспоминаний Мариуса. Целеустремленные ученые – благородные, посвятившие себя поискам истины без религиозных предрассудков, цензуры и оценочных суждений. Если в их число и входили вампиры, то большинство прочих членов ордена наверняка даже и не догадывалось о том.

Еще одна большая тайна: кто основал Таламаску. Если окажется, что какой-то вампир, простой кровопийца, пусть даже столь же древний, как Тесхамен – ну и разочарование будет для всех остальных!

Гм-гм. Что ж, их проблемы.

Он еще поразглядывал белую карточку и спрятал в карман.

– Жалкие, презренные личности, – заявил Голос. – Я сожгу их всех. Предам огню их библиотеки, музеи, особняки, все их…

– Да понял я, понял! – сердито оборвал его Эверар.

– Ты еще пожалеешь о той ночи, когда посмел издеваться надо мной!

– Ой, да что ты говоришь? – протянул Эверар, выговаривая слова на американский лад. – Если ты так силен, дорогой Голос, почему никак не попробуешь что-то сделать? Они существуют с Темных Веков. И, кажется, ничуть тебя не боятся.

– Гнусное чудовище! Безмозглое, непочтительное и полоумное! – разбушевался Голос. – Погоди, придет и твой срок!

Эверар вздрогнул. Рядом с его столиком стоял официант с чашкой кофе. В прохладном воздухе вилась струйка пара.

– Снова беседуете сами с собой, синьор де Ланден? – приветливо поинтересовался он.

Эверар улыбнулся, покачал головой и, вытащив пару крупных итальянских купюр, вручил юноше.

Сев обратно за столик, он обнял теплую чашку обеими руками. Совсем как Лестат в «Вампирских хрониках». До чего же приятно держать горячую чашку в ладонях, так, чтобы теплый пар поднимался прямо в лицо.

Вокруг слышались лишь обычные, повседневные звуки городской жизни. Где-то вдали взревел мотоцикл. Гул постепенно замер, удаляясь куда-то в пригороды. Из-за закрытых дверей выбивались обрывки разговоров.

Эверару захотелось пить.

Внезапно на него напала жажда, настоящая жажда. Однако энергии идти куда-то достаточно далеко от дома, чтобы всласть напиться, не было. Оставив кофе на столике, он поднялся и побрел по лабиринту улиц к воротам.

Через несколько минут он уже миновал ярко освещенные городские стены и быстро зашагал во тьме вверх по холму. Хотелось плакать, хотя он сам не знал, почему.

Возможно ли, что мы все – и вправду один народ? Возможно ли, что мы способны любить друг друга, обращаться друг с другом бережно и заботливо, как Тесхамен со своими призрачными спутниками, как Рошаманд обращался с ним много-много веков назад?

Как все сложилось бы, если б в его жизни не случилось Детей Сатаны, если б никто не морил его голодом, не терзал, не внушал, что он – дитя дьявола, что он обречен вечно терпеть страдания сам и приносить страдания другим, что он проклятая, гнусная тварь?

Если бы был только безумный Рошаманд в старом разваливающемся замке? Рошаманд, толкующий о поэзии, власти и «величии Крови»?

В нынешние дни смертные уже не покупаются на всю эту старую религиозную гниль. Не страждут более под гнетом Изначального Греха и вожделения, не молят о прощении за то, что спали с женой накануне Святого Причастия, не проклинают оковы плоти, обрекшие их на Вечное Проклятие, не считают себя вместилищем смрадных костей и плоти. Нет, ровно наоборот. В нынешнем новом веке они преисполнены надежды, некой новой невинности и непонятного оптимизма. Они верят, что могут решить любые проблемы, исцелить все недуги, накормить весь мир. По крайней мере, так чудится в этой чистенькой и мирной части Европы, хоть и она в былые времена изведала столько страданий, несчастий, повидала столько кровопролитий и бессмысленных смертей.

Что, если и для вампиров, даже самых чудовищных, как сам Эверар, настало столь же радостное и счастливое время? Ему невольно вспомнился последний брат по Крови, которого он любил – прекрасный, одухотворенный юноша, почти не сохранивший воспоминаний о своей жизни до принятия Темного Дара. Жизнь казалась ему чудом, он страстным шепотом провозглашал Кровь святыней, а по ночам беззаботно распевал под лунным и звездным небом.

Однако великая и жуткая Царица Акаша, пролетая над их частью света, испепелила его на месте. Эверар видел это собственными глазами. Видел, как беспечное юное жизнелюбие в один момент было поглощено безжалостным и безразличным пламенем, пожравшим вместе с ним и многих других вампиров Венеции. Почему же Эверару посчастливилось уцелеть?

Его пробрала дрожь. Не хотелось даже думать обо всем этом. Лучше никогда никого не любить. Мгновенно забывать ушедших, точно их никогда и не существовало на свете. Жить удовольствиями одной ночи, одной минуты.

Но что, если вампирам и впрямь настало время сойтись вместе, стать тем единым племенем, каким их считал Бенджи? Если пришло время древним и юным встретиться без ярости и без страха?

Рошаманд хохотал при одной мысли о Детях Сатаны и их лицемерных обычаях. Он часто говаривал: «Я пребывал во Крови задолго до того, как родился их бог».

Об этом Эверару тоже думать не хотелось. Пусть жизнь идет своим чередом. Не надо вспоминать сатанинские шабаши и слеты. Забыть навсегда жуткие гимны, посвященные Князю Тьмы.

Ах, но вдруг возможно всем собраться вместе и поклоняться не Князю Тьмы, но одному из нас, нашему князю, нашему принцу?

Открыв айфон, Эверар вызвал на экране приложение, напрямую подключавшее его к передаче Бенджи. Сейчас в Америке программа должна идти полным ходом.

Два часа до рассвета.

Он прикорнул в любимом кожаном кресле, наполовину погрузившись в грезы.

Из динамиков, к которым он подключил айфон, негромко вещал Бенджи, однако Эверар уже не слушал.

Сон: он снова в замке Рошаманда, в огромном и гулком зале, где ярко пылает огонь, а Бенедикт, красавчик Бенедикт, умоляет о разрешении сделать вампиром монаха, известного под именем Ноткер Мудрый – музыкального гения, что день и ночь одержимо пишет музыку: песни, гимны, кантаты и хоралы. Рошаманд, обдумав просьбу, кивает и, передвинув шахматную фигурку, прибавляет: «И все же я не понимаю вас, кровопийц, приведенных из-под власти христианского бога».

«О, господин, Ноткер поклоняется одному лишь божеству: музыке. Господин, о, пусть он будет играть свои мелодии вечно!»

«Сперва сбрей эту его монашескую прическу. И только потом приводи сюда. Твоя кровь, не моя. Но я не потерплю тут вампира с тонзурой».

Бенедикт засмеялся. Ни для кого не было тайной, что Рошаманд несколько месяцев держал его в заточении, чтобы у него отросли волосы, и лишь потом даровал ему Темную Кровь, которую тот принял, как святое причастие. Рошаманд требовал, чтобы все его отпрыски были хороши собой.

Ноткер Мудрый был не просто красив – прекрасен.

Неожиданно Эверара разбудил какой-то шум – мгновенно перенес обратно из знакомого старинного зала с реющими в вышине темными балками и каменными плитами пола.

Резкое чирканье спички. Яркая вспышка, видная даже сквозь сомкнутые веки. Но в его доме не водилось спичек! Он всегда разжигал огонь при помощи Огненного Дара.

Вскочив из уютного кресла, Эверар оказался лицом к лицу с двумя встрепанными, оборванными молодыми вампирами: парень и девушка, глаза безумные, одеты в типичные для отщепенцев джинсы и кожу. Они пытались поджечь шторы.

– Сгори, дьявол, сгори! – выкрикнул парень по-итальянски.

Дико взревев, Эверар вышвырнул вампиршу в окно, разбив ею стекло, и, сдернув горящую штору, набросил ее на парня и поволок его через образовавшийся проем в чернеющий сад.

Оба рычали и сыпали проклятиями. Нападавший вывернулся из-под груды дымящегося бархата и с ножом в руке бросился на Эверара.

Сгори!

Эверар что было сил сконцентрировал в середине лба Огненный Дар и метнул его в несчастного глупца. Яркий огонь вырвался из туловища и мгновенно охватил руки и голову. Рев пламени заглушил отчаянные крики жертвы. Кровь вспыхнула, точно топливо. Молодая вампирша обратилась в бегство.

Однако Эверар настиг ее, когда она перелезала стену, сдернул вниз и вонзил ей в горло клыки. Девушка закричала. Острые зубы разорвали артерию, кровь хлынула в рот Эверару, ударилась о нёбо, захлестнула язык.

И вместе с потоком крови, гонимой бешено бьющимся сердцем вампирши, его затопил поток образов. О да, Голос. Голос велел ей убивать, Голос велел убивать им обоим – паре влюбленных, которую сделал вампирами в темной и грязной подворотне Милана какой-то тщедушный бородатый кровопийца, научивший их красть и убивать. Двадцать лет жалкого существования во Крови, агония – и затем все рассыпалось осколками детских воспоминаний. Белое платьице к первому причастию, запах ладана, многолюдный собор, «Аве Мария», улыбающееся лицо матери, клетчатая юбочка, блюдо с яблоками, их вкус, неизмеримый покой. Эверар присасывался все крепче и крепче, вытягивая из жертвы кровь до последней капельки, пока в руках у него не осталась лишь пустая оболочка, а сердце вампирши не перестало биться, точно вытащенная на берег рыбка.

Взяв из сарая с садовыми инструментами лопату, он отрубил голову девушки и выпил последние капли крови, что еще сочились из перерубленных сосудов. Проблеск сознания. Брр! Он отбросил голову и вытер руки.

Аккуратным лучом Огненного Дара он сжег останки – незряче таращуюся куда-то в ночь голову с разметавшимися черными прядями, одна из которых забилась меж белоснежных зубов убитой, и обмякшее тело.

Дым развеялся.

Мягкий ветерок ранней осени ласкал Эверара, навевал мир и покой.

В безмолвном саду на мягкой траве сверкали осколки разбитого стекла. От крови в голове у Эверара прояснилось, взор обострился, по телу растеклось блаженное тепло, ночь сделалась чудесной и прекрасной. Осколки – как драгоценные камни, как звезды.

Эверар вдыхал аромат лимонных дерев. Ночь вокруг была пуста и безмолвна. Никакие погребальные песнопения не оплачут эту безымянную чету, этих созданий, что могли бы прожить вечность, не попытайся напасть на того, кого не могли и надеяться победить.

– Итак, Голос, – презрительно промолвил Эверар. – Никак не хочешь оставить меня в покое? Ты не причинишь мне вреда, презренное ты чудовище! Ты лишь послал этих двоих на смерть.

Ответа не было.

Он закопал обугленные останки, аккуратно разровнял лопатой землю, сгреб пепел и золу со ступенек и дорожки.

Его трясло. Переполняло отвращение.