Самая страшная книга 2016 (сборник) Гелприн Майкл
«От смерти, – нашлось мое второе „я“. – Не будь его, тебя уже опознали бы в морге».
Похоже, симптом, подумала я. Беседовать с самой собой мне до сих пор не приходилось.
– Ступай, – велела я невесть откуда взявшейся настырной собеседнице, Машке номер два. – Пошла вон.
Через минуту я уже пылила вдоль опостылевшего полуразвалившегося рыночного забора по направлению к метро. И там, где проклятый забор, наконец, закончился, у самой лестницы в подземный переход, едва не налетела в темноте на… На кого бы вы думали? Ну, разумеется. Это было уже слишком.
– Ты! – заорала я исступленно. – Ты, шакал позорный! Квазиморда долбаная! Прекрати за мной таскаться, гадина ты такая!
С утра Марина взялась за список. Семь женских фамилий и смутное воспоминание о том, что этот перечень она уже видела. Захватив материалы с собой, Марина отправилась к помощнику прокурора.
– Ну правильно, – сказал тот, разглядывая распечатку. – В начале ноября мы запросили экспертизу НИИ проблем правосудия об объединении дел.
– А я почему не знаю?
– Ты же в отпуске была.
– А почему потом не доложили?
Помощник прокурора усмехнулся:
– Наверное, думали, что ты знаешь.
– Бардак! – сказала Марина с чувством. – Дела, насколько я понимаю, не объединили?
– Нет, эксперт решил, что девушек убили разные преступники. Я сейчас команду дам, чтобы справочку принесли.
Марина вернулась в кабинет. Пока подбирают материалы, стоит заняться загадочным инвалидом Дмитрием Аистовым. Неплохо бы пригласить вчерашнюю ведунью, пусть поглядит, что это за фиолетовые стрелки над его головой.
Дмитрий опоздал на четверть часа. Выглядел он еще более скособоченным и несчастным, покорно принял направление на медосмотр в спецклинике. Фиолетовые лучики вяло постреливали в районе затылка.
– Подождите минутку, – Марина выглянула в коридор. К ее удивлению, бабки ведуньи там не оказалось.
– Что-то еще? – обеспокоенно спросил Аистов.
– Да нет, – замялась Марина. – Распорядиться, чтобы вас подвезли?
– Спасибо, мне лучше п-пешком. Знаете, я начал ходить в четыре года. Это было чудовищно трудно. Если бы мне сказали, что я могу не ходить, что я имею право не ходить, я до сих пор ездил бы в инвалидной коляске.
– Благодарю за откровенность, – Марина улыбнулась и протянула руку.
Но оперативника следом отправила.
После обеда принесли папку от помощника прокурора.
Помощник не ошибся. Материалы на убийства, которые предполагали объединить в одну серию, направляли на экспертизу в НИИ проблем правосудия. Согласно заключению НИИ, однако, преступников было несколько. Дела Бестужевой, Довгарь, Ивановой и Коломиец рекомендовалось объединить в одно, не относящееся к убийствам Марговской и Дегтяревой. Дело Рустамовой – вообще принять в отдельное производство.
Марина пролистала многостраничное заключение. Девственно гладкие листы, будто только что из-под принтера, явно никто не читал. Марина небрежно проглядывала текст, но внезапно наткнулась на привлекшую внимание деталь.
«Труп С. Коломиец… одежда, найденная на месте преступления… плиссированная юбка белого цвета… трусики-неделька с надписью „пятница“».
Марина ошарашенно тряхнула головой и перечитала по новой. Не было на месте происшествия трусиков С. Коломиец. Эти трусики вообще не были найдены, о них следствие узнало лишь на прошлой неделе, после допроса сестры потерпевшей.
Марина подобралась. Сестра убитой на допросе вспомнила, что трусики на покойной были, и что она смеялась над Светланой, мол, зачем та во вторник надела «пятницу».
Марина впилась глазами в справку, лихорадочно поглощая страницу за страницей и все более приходя в ужас. В документе оказалась масса подробностей, которых в материалах, отправленных на экспертное заключение, не было.
«Из результатов вскрытия тела О. Дегтяревой следует, что процесс умирания занял продолжительное время, что позволило преступнику дважды совершить половой акт».
Марина охнула. Никакая посмертная экспертиза не фиксирует количество половых актов!
На титульном листе стояла подпись эксперта: Макорин В. А., доцент, начальник отделения НИИ проблем правосудия.
Марина вскочила, бросилась к двери и… уперлась в могучую грудь ведуньи, бесцеремонно ввалившейся в кабинет. Гирлянда охранных амулетов покрывала внушительных размеров торс, словно ленточки – шаманское дерево.
– Ушел порноманал? – шепотом спросила ведунья, озираясь.
– Кто ушел? – опешила Марина.
– Ну этот. Парномарал.
– Паранормал, – догадалась Марина. – Да, ушел. Вас, между прочим, я просила подождать в коридоре.
– Слав те господи! – ведунья, проигнорировав упрек, плюхнулась на стул. – Что ж ты меня, девонька, не предупредила? Самому аспиду чуть в пасть не сунула. Охти мне!
– Какому аспиду?!
– Да этому, портоморгалу, на которого смотреть велела. Еле ноги унесла бабка Зара, так бы и сбежала на самый краешек земли, кабы тебя не боялась подвести.
– А что в нем такого страшного? – спросила Марина. – Он что, мастер сглаза? Специалист по наведению порчи?
– Хуже! Много хуже. Спрут он! У него щупальца во-от такие, – ведунья широко развела руки. – Он может влезть в душу и пожрать сердце. И тогда ты станешь слугой спрута. Поняла, девонька?
Марина ничего не поняла, но на всякий случай кивнула. Ведунья, звеня амулетами, выкатилась прочь, и Марина внезапно осознала, что ее колотит. Что же делать? К прокурору идти рано. Провести оперативное задержание сотрудника правоохранительных органов без конкретных доказательств немыслимо. Потом позору не оберешься. Надо подождать: один день ничего не решает. Если только насильник не пойдет на новое преступление именно сегодня.
Марина решительно сняла телефонную трубку. Макорина надо было брать в оперативную разработку. Любой ценой.
Я узнал эту сволочь. Того урода, который вчера помешал свадьбе. Видел его, и не раз, в Академии правосудия. И запомнил, конечно. Память у меня профессиональная, цепкая, да и забыть такую рожу нелегко.
Не знаю, почему я его не пристукнул. Это едва ли не первый поступок в моей жизни, который не могу себе объяснить. Симптомчик, однако. Хоть иди к психиатру и жалуйся на неадекватность. Я живо представил себе диалог:
– Видите ли, доктор, совершил вчера полную нелепицу. Не порешил калеку убогого, которого соплей перешибить можно. Раз – и нет калеки. Не знаю почему, хоть убейте, доктор. Вы думаете, у меня отклонение? Полагаете, это серьезно?
– Ну что вы, голубчик, – воображаемый психиатр поправил очки. – Не переживайте, ничего страшного не случилось. Бывает, совершили оплошность, никогда не поздно исправить. Вы его еще непременно встретите. И тогда, безусловно, с ним поквитаетесь. Топорик-то есть у вас?
– Есть, – утешил я эскулапа. – Есть топор. Так вы думаете?..
– Безусловно, – заботливо сказал доктор. – Идите и ни о чем не беспокойтесь.
Я стер несуществующего психиатра из памяти и собрался было аналогично поступить с калекой, но внезапно осознал, что сделать этого не могу. Что-то мешало мне, не позволяло забыть этого урода, навязчиво возвращало мысли к нему. Внезапно я отчетливо понял, что вчерашняя оплошность может дорого мне обойтись. Я позвонил знакомому, который уже четвертый год дармоедствовал в раповской аспирантуре.
– Знаю такого, – обрадовал меня несостоявшийся пока ученый криминалист. – Его за глаза все Квазимордой зовут. И морда действительно еще та. В общем, как сказали бы классики – жалкая, ничтожная личность.
Я поблагодарил и попытался сосредоточиться. Мешал Квазиморда, он упорно не шел из головы, мерзко хихикал, кривлялся и строил рожи. Избавиться от мыслей о нем удалось лишь недюжинным усилием воли.
В Свиблово я прибыл ровно в девять. Сделал контрольный звонок и услышал длинные гудки. Что ж, прекрасно, невесты нет дома. Я занял наблюдательный пункт у входа в метро. Обзор отсюда был прекрасным, я никак не мог ее пропустить.
Внезапно я ощутил чувство голода. Огляделся – неподалеку обнаружился неказистый магазинчик, внутри еще горел свет. Туда и обратно займет всего две минуты.
Мне хватило и одной. Колбаса в упаковке, пара сырков, бутылка минералки и лаваш. Я бросил на прилавок три сотни, сказал «сдачи не надо» и поспешил на выход. И, едва выбравшись наружу, нос к носу столкнулся со своей невестой.
– Ой, это вы? Здравствуйте, – Машенька улыбнулась и сразу отвела взгляд. – А я вас помню, не знаю, правда, помните ли вы меня. Вы здесь живете?
Я сказал, что живу, поклялся, что помню, рассыпался в комплиментах и выразил бурную радость по поводу встречи.
– Я непременно вас провожу, – заверил я невесту. – По чести говоря, неприятный район, криминогенный. Вы не спешите? Я сейчас заброшу продукты в машину и сразу вернусь. Договорились?
Туристский портативный топорик лежал под запаской в багажнике. Я сунул его за пазуху, под плащ, и примостил рукоять в специально нашитую для нее кожаную перевязь. Попрыгал на месте, убедившись, что топорище плотно прилегло к телу и не мешает двигаться. Захлопнул багажник и двинулся навстречу своей желанной.
Митю колотило от злости.
Дурак, идиот, клял он себя. Сколько можно делать людям добро и огребать за это? Получил вчера по морде? Поделом, не лезь к принцесскам. Нет, сегодня опять приперся.
Вчерашний день оказался воистину кошмарным. Допрос в прокуратуре, фотографии изуродованных девушек. Идиотские мысли о собственном могуществе и не менее идиотская попытка предупредить Машку.
Когда вчера он увидел ее, замершую в круге света перед рыночком, расхристанную, растрепанную, она показалась ему такой же несчастной, такой же одинокой, как он сам. Сразу вспомнилось: говорили, что отец-генерал постоянно торчит то ли в Судане, то ли в Югославии, что генеральша пьет по-черному. Что Машка от них сбежала к бабушке, ухаживала, пока та болела и умирала у нее на руках.
Он принял Алферьеву за свою. И это было ошибкой.
И надо было ему сегодня вновь переться в Свиблово? Душа, видите ли, не на месте. Да еще этот мужик в кепке на глаза, прикидывающийся спящим.
Мужик старательно делал вид, что Митя его не интересует. Всю дорогу до «Новокузнецкой», через два перехода и вниз по эскалатору не интересует. Из вагона вышел вслед за Митей и сразу куда-то сгинул. Митя пожал плечами и поплелся к лестнице. Поднялся наверх, проковылял по подземному переходу. Одолел его и на выходе нос к носу столкнулся с Машкой. Набор бранных эпитетов, которыми она его наградила, Митю добил окончательно. Он прошаркал к ближайшему грязному, заколоченному торговому ларьку и опустился на заботливо прислоненный к стенке ящик.
Сучка. Нет, за такое поведение надо наказывать. Митя закрыл глаза. Перед внутренним взором предстало пустое нутро недостроенного магазина. Вот Машка входит в дверь. Где там двойник-доцент? На месте, умничка, погнали. Для начала принцесску легонько придушить. Потом оттащить в бытовку, уложить на знакомый матрац, одежду снять… нет, разрезать! Скальпелем на узкие полоски. Голую Машку зафиксировать скотчем, рот залепить пластырем, чтоб не орала. Конечно, это лишает процесс некоторой пикантности, но неподалеку жилые дома. Что люди подумают?
Митя зажал руки дрожащими коленками. Так – пора бы Машке прийти в себя. Вот, глаза разлепила, задергалась. Теперь мы, девочка, тебя немножко порежем. Разрез сбоку вдоль груди, на глубину кожи.
Неуловимо запахло кровью.
Проехала машина, мазнув фарами по глазам. Митя моргнул, выходя из транса, и вдруг осознал: ведь если он об этом думает, значит, Машку сейчас убивают! Митя вскочил и заметался. Ноги сами понесли вдоль торговых палаток, вглубь спящего рынка.
У павильона, где вчера горел свет, он остановился. Что-то не давало двигаться дальше, властно удерживало на месте. Митя обошел павильон по кругу. Сарай как сарай. Окно, забитое фанерным щитом. Митя с трудом оттянул конец фанеры и прислушался. Изнутри донеслись тихие невнятные звуки, то ли бормотание, то ли всхлипывание. Митя метнулся к входной двери, споткнулся, едва не упал, потянул дверь на себя. Она неожиданно поддалась, и Митя ввалился вовнутрь. В подсобное помещение вела другая дверь, полуоткрытая, звуки доносились оттуда. Митя осторожно заглянул в щель.
Доцент – живой и настоящий – стоял, склонившись над деревянной лежанкой, накрытой полосатым матрацем, и водил скальпелем по Машкиному животу. Принцесска дергалась, всхлипывала, по ее телу текли и капали на пол тонкие струйки крови.
Митя на мгновение растерялся. Потом решительно рванул дверь на себя.
Он не слишком уверенно ходил, абсолютно не умел драться и вряд ли бы удержал в руках палку от швабры. Но замечательно умел падать. Сказывался большой опыт. И еще повезло, что доцент стоял со спущенными штанами, и это сковывало его движения. Услышав звук, он повернулся к Мите, ахнул, присел и взмахнул скальпелем.
И тогда Митя сделал то единственное, что мог: упал прямо на доцента.
Резко обожгло бок, но Митя в запале не обратил на это внимания. Доцент рухнул на пол, они, сцепившись, покатились по грязным доскам. Митя извернулся и двинул коленкой туда, где все еще бесстыдно торчал длинный розовый член. Доцент взвыл от боли, выронив скальпель. Митя лихорадочно огляделся и увидел топорик с петлей на рукояти. Раз – продеть в петлю руку, два – захватить рукоять хоть как-нибудь. Три – правильно попасть, над переносицей, в основание черепа.
Митя размахнулся и что было сил саданул доценту обухом в лоб. Противно хрустнуло, доцент дернулся и обмяк. Из уха его покатилась капелька крови.
– Я тебя породил, я тебя и убью, – пообещал Митя.
Он попытался встать и охнул. Правый бок отозвался острой болью. Куртка, распоротая вдоль ребер, быстро набухала темной кровью. Голова закружилась, перед глазами поплыли разноцветные круги. Митя подвинулся к кушетке и, держась за матрац, опустился на колени.
– Дура, – проникновенно сказал он Машке, которая выкатившимися от ужаса глазами смотрела то на Митю, то на неподвижного доцента на полу.
Он поднял вторую руку, оказалось, топор еще висит на запястье. Машка увидела, замычала, забилась на матраце.
– Не крутись, – приказал Митя.
Придерживая топор левой рукой, он лезвием разрезал скотч, которым Машка была затейливо примотана к лежанке, отлепил пластырь. Девушка тяжело задышала, приподнялась на локтях и снова упала на матрац. Она попыталась что-то сказать, но не могла, только страшно, горлом, икала.
– Принцесска, тебе надо одеться, – Митя дотянулся до пыльной занавески, пропахшей табаком и цементом, накинул сверху на девушку. – Жалко, минералку не купил. Ничего, сейчас…
Договорить Митя не успел – в дверь внезапно ввалился давешний мужик в кепке. На этот раз он не выглядел сонным. Подскочив к лежанке, больно завернул руку за спину, защелкнул наручники и заорал:
– Стоять на месте, не двигаться!
Митя, впрочем, двигаться не мог при всем желании: в боку взорвался сгусток боли, и сознание улетело прочь.
– Я не буду это подписывать, – Маша отпихнула от себя протокол.
– Мария Петровна, здесь ваши собственные показания, – Марина удивленно посмотрела на девушку. – Без них мы не можем перевести Аистова из тюремной больницы туда, где ему окажут надлежащую помощь.
– Я была не в себе. И вообще, он урод, понимаете, он меня преследовал, он псих!
– Судебно-психиатрическая экспертиза показала полную вменяемость Аистова, – сухо сказала Марина. – Он, Мария Петровна, за вас на нож полез.
– Да если бы его не подрезали, он бы меня там же и изнасиловал, в этой вонючей дыре! – заорала Маша. – Квази… Аистов только этого и хотел! Два кобеля из-за меня сцепились, ясно вам?
«Вот идиотка, прости господи, – в сердцах подумала Марина. – Ей что же, адвокат не объяснил?»
– Мария Петровна, если вы настаиваете на своей последней версии, то дело подлежит рассмотрению в суде присяжных как подпадающее под высшую меру наказания. Ваше присутствие с публичной дачей показаний обязательно.
Маша покраснела.
– Не хочу… Они будут пялиться на меня. Воображать, что этот гад со мной делал…
– До встречи в суде, – Марина гулко захлопнула папку.
Маша заметалась.
– Я… наверное, я что-то перепутала, забыла. Давайте, где подписать?
Она торопливо подтянула к себе протокол и, не читая, расписалась. Марина убрала документ в папку и сдернула с бумажного кубика верхний, оранжевый листок.
– Я извещу вас, когда Аистову разрешат свидания. Вот адрес спецбольницы и справочный телефон.
Девушка сморщила нос, но оранжевый листочек взяла.
– Всех благ.
Марина подошла к окну. Ветер гонял по двору прокуратуры палые осенние листья.
Вот и кончилась страшная история-перевертыш, рассеянно думала Марина. Дракон оказался не драконом, а так, червяком на поводке. Благородный рыцарь на самом деле жестокий сумасшедший спрут, да и принцесса далеко не царских кровей.
Из подъезда прокуратуры выскочила Маша. Плечистый красавец, похожий на артиста Домогарова в молодости, по-хозяйски обнял ее за плечи.
Бумажный оранжевый квадратик спланировал на асфальт и утонул в рыжих осенних листьях.
Евгений Абрамович
Одни из нас
Он вернулся. Опять. Ранним утром ее вырвал из тревожного сна звонок в дверь. Она заранее знала, кто стоит на пороге. Все еще сильно ныли синяки и ушибы, оставшиеся на ее лице и теле после его предыдущего возвращения. Огромный синяк на правой стороне лица пульсировал болью, если к нему прикоснуться, но пожелтел и стал не таким заметным, как несколько дней назад. Если понадобится выйти на люди, придется закрашивать его «тоналкой». Ей было не привыкать.
В дверь снова позвонили. Звонок, как будто стесняясь, нарушил тишину огромного дома. Ее спальня находилась на втором этаже, и она стала спускаться вниз по красивой деревянной лестнице, к входной двери. Вчера вечером она уснула прямо в домашнем халате, который носила уже вторую неделю, не выходя из дома с момента его прошлого возвращения. По пути к двери она проверила, на месте ли его охотничье ружье. Оно было на кухне. Там, где она его оставила, прислонив к холодильнику. Раньше он менял свои интересы и увлечения почти мгновенно, как по щелчку пальцев. Охотой он увлекся недели на две, два раза выехав в заповедник со своими друзьями. Оба раза они привозили его домой мертвецки пьяного.
Звонок раздался в третий раз. Она была уже возле двери, надеясь, что не слишком задержалась. Это могло его разозлить, раньше он впадал в ярость мгновенно. Судя по его последним возвращениям, мало что изменилось. Замок щелкнул, открывая дверь. Естественно, на пороге стоял он.
– Наташенька, – начал он на удивление робко, – я вернулся, любимая. Можно войти? Мы спокойно поговорим.
Он стоял, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, одетый с иголочки, как всегда. Строгий светло-синий костюм, белоснежная рубашка, красный галстук, на ногах – дорогие черные туфли, начищенные так, что в лучах утреннего августовского солнца слепило глаза. В руках он сжимал букет великолепных лилий, это были ее любимые цветы. Таким она запомнила его в день их первого свидания, это было ее лучшее воспоминание о нем.
– Я думаю, нам нужно поговорить о многом, – снова заговорил он, не дав ей ответить, – я изменился, клянусь.
Она отступила в сторону, давая ему пройти. Он улыбнулся ей своей фирменной ослепительной улыбкой, которой когда-то смог растопить ее сердце. От этой улыбки девушки просто таяли, как мороженое на солнце. Благодаря ей он смог раздвинуть сотни великолепных стройных ножек, как до знакомства с ней, так и после того, как она стала его женой. Он всегда добивался своего, пуская в ход свою улыбку, мужское обаяние и деньги своего отца. Сейчас, уже в который раз, он пытался добиться ее признания. Пока что его возвращение шло как всегда, по какому-то определенному, написанному кем-то сценарию. В глубине души она все-таки надеялась, что на этот раз все будет по-другому. Только из-за этого она снова пустила его в дом. По телевизору и в Интернете люди всегда принимали тех, кто вернулся.
Он сразу пошел на кухню, располагавшуюся на первом этаже. Все по сценарию. Он положил букет с лилиями на обеденный стол, со скрипом отодвинул стул и уселся на него. Она тихо проскользнула мимо него и села с противоположной стороны стола. Охотничье ружье стояло, прислоненное к холодильнику, незаметно для него, но так, чтобы она смогла быстро его схватить при первой необходимости.
– Наташа, – снова начал он робко и неуверенно, произнося повторенные много раз фразы, – я изменился, честно. Я не пил уже год. Мне очень помогли ребята из общества.
В доказательство своих слов он достал из внутреннего кармана пиджака маленький металлический жетон, похожий на монетку, с цифрой 1. Такие выдавали «Анонимные алкоголики» своим членам в награду за пройденные этапы. Раньше он был частым гостем общества. Он мог не пить несколько месяцев, даже полгода, но в конце концов всегда срывался. В конце их семейной жизни она уже не видела его трезвым; если он появлялся дома, то всегда шатаясь, с запахом спиртного и расширенными он таблеток зрачками. Часто в обнимку с одной из своих мимолетных шлюх. Однажды она нашла в его костюме шприц и пакетик с каким-то белым порошком. Узнав об этой находке, он избил ее до полусмерти. Три месяца она пролежала в больнице, сказав, что упала с лестницы. Он навещал ее почти каждый день в самой шикарной из возможных платных палат, приносил фрукты, нежно целовал, ослепительно улыбался молоденьким медсестрам. Она звонила матери, сквозь слезы прося ее приехать и забрать домой. Мать говорила в ответ, что у нее замечательный и богатый муж, и что она сама во всем виновата.
– Меня даже не тянет ни к спиртному, ни к наркотикам, – продолжал он, – я переродился. Теперь я совершенно другой человек. Я готов начать все сначала. Только с тобой, больше мне никто не нужен. Только ты, Наташа, понимаешь? Я многое осознал, я понял, что в моей жизни всегда была только ты. А те женщины, с которыми я… был, они ничто и никто, они просто пустышки, они мизинца твоего не стоят. Боже мой, если бы все можно было вернуть назад… я был слеп, я был глупцом.
Его голос стал тихим и задрожал. По гладковыбритому красивому мужскому лицу покатились крупные слезы. Подбородок затрясся, его лицо сморщилось, все равно оставаясь симпатичным, – так умел только он. Он умел устраивать представления и давить на жалость. Раньше он много раз просил у нее прощения, рыдал, стоял на коленях. Она всегда его прощала. Потом он перестал устраивать такие трогательные спектакли. Он начал убеждать не слезами и уговорами, а кулаками.
– Я… я был… чудовищем. Какой же я был сволочью. Я обращался с тобой ужасно. Та авария произошла только по моей вине, из-за моей глупости… Я оставил тебя надолго… прости…
Однажды, возвращаясь с очередной клубной вечеринки, он вел машину будучи пьяным, исколотым и обнюхавшимся до бесчувствия. Экспертиза впоследствии показала, что он только чудом оставался в сознании, садясь в машину. Рядом с ним была одна из клубных девок, которая ублажала его ртом прямо на ходу, когда он на полной скорости выехал прямо под колеса встречной фуры. Так их и нашли спасатели. В искореженном внедорожнике, переломанных и окровавленных мужчину со спущенными штанами и полуголую женщину с головой на его коленях. После той аварии Наташе остался этот шикарный дом, машина в гараже, солидный счет в банке и страховка. Достаточно, чтобы не работать до конца своих дней.
– Почему ты молчишь, Наташа? – спросил он. – Я тебе противен? Понимаю, я сам себя ненавижу за все, что совершил. Но я прошу, молю тебя, дай мне шанс.
Он отодвинул стул и опустился перед ней на колени, прямо на кафельный кухонный пол. Он протянул к ней руки, как ребенок к матери, как молящийся к божеству, в надежде, что она подойдет и заключит его в свои объятия. Она не спешила, она продолжала молча и настороженно наблюдать за ним. Пока что все было в порядке, но она хотела убедиться в том, что и дальше все пойдет как надо. В прошлые разы она слишком рано давала волю эмоциям и поэтому попадала в ловушку.
– Ну чего же ты сидишь, Наташенька? – улыбаясь, спросил он, на его щеках остались непросохшие мокрые дорожки. – Чего же ты сидишь, дурочка? Девочка моя любимая, птичка, рыбка, зайка моя… чего ты никак не реагируешь на меня? Что случилось, дорогая, а? Что такое? В чем дело? Что с тобой не так, сука!!!
Вот оно. Она этого ожидала. Точно так же, как и в прошлые его возвращения. Она насторожилась еще больше, не сводя с него глаз, в любую минуту готовая сорваться с места.
– Прости, – быстро, извиняясь, затараторил он, – прости. Прости-прости-прости, любимая! Я сорвался, это ничего, это бывает. Мне говорили, что такое возможно. Но сейчас я успокоюсь, мы оба успокоимся, обнимемся, поцелуемся, пойдем наверх и сделаем друг другу хорошо. Ты ведь не забыла, как я умею делать хорошо?
Он, все еще стоя на коленях, сладострастно улыбнулся. Она не забыла. Она была с мужчинами и до него, но именно с ним она испытывала свои лучшие ощущения в постели. Каждый раз с ним был великолепен, она таяла под ним от удовольствия, теряя сознание от множественных оргазмов. Он знал ее тело лучше, чем она сама. От одной только мысли об этом у нее стало тепло внизу живота. Но она не позволила ему себя отвлечь, продолжала сидеть и наблюдала, что он предпримет дальше.
– Молчишь? – злобно спросил он, от прежней теплоты в его голосе не осталось и следа. – Ну молчи-молчи. Но я заставлю тебя говорить, уж я-то тебя разговорю, сука. Открою твой милый ротик. А потом, когда ты заговоришь, я использую его по другому назначению.
В мгновение ока он вскочил на ноги и бросился к ней. Она метнулась в сторону холодильника. Восторг охватил ее, когда рука нащупала ружье. Но он был недолгим, мужской кулак с силой врезался ей в нос. В глазах потемнело, боль пронзила ее насквозь. Она отлетела назад, больно врезавшись поясницей в стоявшую позади раковину, из шкафчиков посыпалась на пол посуда. Каким-то чудом она не потеряла сознание, только еще сильнее впившись пальцами в охотничью двустволку. Оружие осталось при ней.
– Ну как? Теперь будем говорить? – Он стоял в центре кухни, потирая правый кулак.
Она молчала. Кровь из носа сочилась на подбородок, она чувствовала ее горький вкус.
– Нет? А чего так? Ну ладно, повторим процедуру…
Он снова кинулся на нее. Но теперь она была готова. Перевернула ружье и, что есть силы, ударила его в лицо тяжелым прикладом. От неожиданности он вскрикнул и отступил. Она взвела курки двустволки и прицелилась. Оба ствола смотрели ему прямо в лицо.
– Не подходи ко мне! – закричала она, из-за разбитого носа ее голос звучал гнусаво. – Я не знаю, кто ты, но ты не мой муж! Он сдох в аварии! Вместе с блядью, которая ему отсасывала! Всю жизнь он был полным дерьмом, алкашом и наркоманом, позором своего богатого отца, который всю жизнь откупался от него деньгами. Который даже не пришел на похороны своего единственного сына, только выписав мне чек и прислав открытку с соболезнованиями. Могу показать могилу, я там не была давно, но место вспомнить могу!
Он внимательно выслушал ее гневные, уже давно накипевшие слова. От ее удара его нос скривился набок, из него хлестала кровь, заливая дорогой костюм и белоснежную рубашку. Он улыбнулся ей страшным окровавленным оскалом, два передних зуба оказались сколотыми наполовину.
– Что ты такое говоришь? – с наигранным удивлением спросил он, продолжая улыбаться. – Вот он я. Твой любимый муж.
– Уходи из этого дома!
– Это мой дом!!! Купленный на деньги моего отца! А ты неплохо устроилась…
Он попытался утереть кровь с лица, только еще сильнее размазав ее.
– Сейчас, – ровно сказал он, – мы оба успокоимся. Выпьем чаю и спокойно поговорим. После этого мы пойдем наверх, и я тебя хорошенечко трахну. Если мне понравится, то, так уж и быть, бить тебя сегодня я не стану. Мы и так уже неплохо друг друга отделали, а? Нос за нос, как говорится… Будь хорошей девочкой и опусти ружье. А не то все будет совсем по-другому.
– Уходи, – повторила она.
Он пришел в ярость:
– Ну все, достала! Я пытался быть хорошим, но ты, сука, как всегда все испортила!!! Я заберу сейчас эту херню, которая, скорее всего, не заряжена, и так тебя отделаю, что мамаша родная не узнает. Я так тебя оттрахаю, что ты, сука, будешь кровью под себя ходить!!! Ух, сука, как же я тебя оттрахаю!!!
Он сделал движение в ее сторону. Она среагировала мгновенно, ружье выстрелило из двух стволов сразу. Его голова в одну секунду разлетелась водопадом красных брызг. Кровь, мозги и кусочки костей волной окатили холодильник, стол, букет лилий и даже репродукцию ван-гоговских «Подсолнухов» на противоположной стене. Тело отбросило назад, падая, оно задело спиной стол и опрокинуло несколько стульев. Она стояла, словно парализованная, с дымящимся ружьем в руках, кухню заволокло мерзким густым запахом крови и смерти. Ее привела в чувство только подступающая тошнота. Она отвернулась, ее вырвало в кухонную раковину.
Немного придя в себя, она заметила, что вся, с ног до головы, забрызгана красными каплями, как будто попала под кровавый дождь. Она выпустила из рук ружье, и то со стуком упало на окровавленный пол. Не было уже места в целой кухне, куда не растеклась бы красная лужа. Она переступила через обезглавленный труп и, скользя в крови, пошла в ванную. Она не собиралась оставаться в этом доме ни минутой больше.
Закрывшись в ванной, Наташа приняла душ и остановила кровь, капающую из носа, который, к ее удивлению, оказался не сломан. Она стала собирать вещи, обдумывая свое положение и последующие действия. В конце концов она решила уехать к матери, такой же одинокой женщине, которая жила в другом городе, почти в двухстах километрах отсюда. Наконец, скрыв косметикой свои синяки и одевшись, она покинула этот роскошный дом, купленный на деньги отца ее покойного, как она надеялась, мужа. Проходя мимо кухни, она даже не посмотрела в сторону распластавшегося там обезображенного тела.
Подойдя к гаражу, она стала открывать ворота и вновь услышала его голос:
– Наташенька, я вернулся, любимая.
От испуга и неожиданности она вскрикнула и повернулась на голос. Он стоял на подъездной дорожке, ведущей от гаража к выезду на проезжую часть. Как она могла его не заметить, выходя из дома? Видимо, он бесшумно подкрался, когда она возилась с воротами гаража. Все тот же он, все тот же костюм, все та же обворожительная улыбка, все те же лилии. Как же быстро! Раньше он возвращался с периодичностью в несколько дней.
– Я думаю, нам нужно поговорить о многом, я изменился, клянусь.
Она не ответила. Быстро проскользнула в открытый гараж, нащупывая в кармане джинсов ключи от своей красной «мазды». Он пошел за ней, не переставая говорить умоляющим голосом:
– Почему ты не хочешь выслушать меня, дорогая? Я был чудовищем, я знаю. Но всю жизнь я любил только тебя. Те женщины были ошибкой.
Она быстро бросила сумку на заднее сиденье. Сама уселась за руль и заблокировала двери. Когда она уже завела мотор, он постучался в стекло.
– Я не пил уже год, – сказал он, показывая ей металлический жетон из общества «Анонимных алкоголиков», – меня даже не тянет к наркотикам. Теперь я совершенно другой человек.
Он осторожно, но уверенно подергал за ручку дверцы. Из-за поднятого стекла его голос звучал слегка приглушенно:
– Ну же, Наташенька, открой.
Она стала медленно сдавать назад, выезжая из гаража. Он пошел следом, его настроение изменилось.
– Ну почему ты всегда так? Можно же дать человеку последний шанс!
Покинув гараж, она стала разворачивать автомобиль. Он пришел в ярость.
– Если ты сейчас не остановишь свой драндулет и не выйдешь поговорить, я, клянусь, разобью на хер это окно и вытяну тебя за волосы. И мне насрать, сколько придется отдать за ремонт! И машины, и тебя!
Она включила первую передачу и поехала в сторону выезда, прочь от дома. Машина набирала скорость, он бежал рядом и бил по боковому стеклу букетом лилий, который по-прежнему сжимал в руке.
– Не думай, что все так легко, сука! Я тебя найду и уже тогда выбью из тебя все говно! Поверь мне, тварь! От меня так просто не уедешь!!!
Он наконец отстал, напоследок плюнув ей вслед. Плевок растекся по стеклу мерзкой мутной кляксой. В заднее зеркало она видела, как он стоит на обочине и, отчаянно жестикулируя, посылает ей вслед неслышные уже проклятия. Интересно, что будет, если он зайдет в дом и увидит на кухне безголовый труп своего двойника? И тела еще двоих в подвале? Погибнет ли от этого вселенная, как боялся профессор из фильма «Назад в будущее»? Или он знает о существовании возвращенцев, как остальные люди? И можно ли его считать человеком? И кто он такой, наконец?!
Это началось несколько месяцев назад, весной. От людей по всему миру, в Интернете и по телевидению, стали поступать сообщения о возвращении умерших родственников. Однако вернувшиеся не были ходячими трупами, как в фильмах ужасов. На вид они были точно такими же, как при жизни. Мало того, они выглядели так, как будто вернулись из самых приятных, светлых и прекрасных воспоминаний тех людей, к которым они возвращались. Умершие от болезней возвращались здоровыми и полными сил. Старики – молодыми и цветущими. Они возвращались, неизвестно как и откуда, улыбаясь и заключая своих близких в объятия. Прощались старые обиды, произносились слова, которые стоило сказать при жизни. Весь мир ликовал и плакал от счастья.
В Интернете стали очень популярны видеоролики о том, как возвращаются в свои семьи погибшие на войнах солдаты. К одной девяностолетней старушке вернулся ее первый муж, который в возрасте восемнадцати лет погиб под Варшавой в сорок четвертом году, через месяц после их свадьбы. Он вернулся таким, каким она запомнила его, провожая на фронт, молодым, влюбленным и улыбающимся. Настоящим хитом стал американский репортаж о старике, к которому вернулась его давно умершая жена. Старик этот страдал слабоумием и уже давно жил в доме престарелых. Но вот к нему в палату приходит его молодая жена и нежно целует его, шепча что-то на ухо. Его блуждающий безразличный взгляд останавливается на ней, и в нем читается узнавание и радость. Они оба плачут и заключают друг друга в объятия. Люди рыдают от умиления. Миллиард просмотров на «Ю-Тубе» меньше чем за месяц.
На волне всеобщего счастья люди стали добрее. В течение короткого времени прекратилось несколько крупных вооруженных конфликтов. Противоборствующие стороны неожиданно нашли общий язык и пришли к примирению. Лидеры стран прощали друг другу многомиллиардные долги, старые обиды и противоречия. Президенты враждующих государств обнимались и плакали в прямом эфире. Мировые лидеры благословляли своих подданных, называя последние события не иначе как чудом.
Все эти месяцы Наташа неотрывно следила за происходящим в мире. Все эти возвращенцы, как их называли в Сети, интересовали ее не меньше, чем остальных. Но сама она не ждала никого. Не было такого близкого человека, об уходе которого она переживала слишком сильно. Отца своего она почти не знала, он ушел от них к другой женщине, когда она была совсем маленькая. Она даже не знала, где он сейчас и жив ли вообще. В муже своем она разочаровалась почти сразу после свадьбы. На его похоронах она не проронила и слезинки. И вот однажды летним утром он вернулся. Улыбка, костюм, букет лилий. Слова о том, что он изменился и не пил уже год. Точно так же она молча стояла и смотрела на него, не веря в происходящее, парализованная страхом и неожиданностью. Это привело его в ярость. Но тогда, в самый первый раз, все было по-другому. Он начал орать на нее, называя сукой и тварью, как раньше, при их совместной жизни. Но потом потерял сознание и рухнул на пол, не подавая признаков жизни, как будто отключился. Будто его система дала какой-то сбой. Не найдя другого решения, она заперла неподвижное тело в подвале дома.
Облазав все просторы Интернета, она нашла информацию о том, что иногда возвращались и те, кого никто не ждал. Об этих случаях не снимали репортажи в вечерних ток-шоу, люди не плакали, читая о них в Сети. К тем, кто не ждал возвращения, кого презрительно стали называть «отказниками», возвращались пьяницы, садисты и лжецы. Мужья, избивавшие своих жен, жены, изменявшие своим мужьям с их друзьями, отцы, растлевавшие дочерей, матери, отказавшиеся от детей. На одном из таких форумов Наташа выложила и свою историю. В ответ на нее посыпались гневные комментарии: «Какие же вы, отказники, сволочи и эгоисты», «Надо дать им еще один шанс!», «Если тебя бил муж, не значит, что и наши возвращенцы плохие!».
На следующий раз он вернулся спустя почти неделю. Улыбка, костюм, букет лилий. Так же, как и тогда. Она думала, что все пойдет как в первый раз, но, выйдя из себя, он не отключился, а бросился на нее, нанося удары, как раньше. Он бегал за ней по всему дому, как Джек Николсон в «Сиянии». На кухне она схватила нож, угрожая ему. Это разозлило его еще больше. Он сбил ее с ног и ударом ноги наградил огромным синяком вполлица. Нож из рук она не выпустила. Когда он спустил штаны и залез на нее, собираясь изнасиловать прямо на полу, она всадила ему нож в кадык с такой силой, что кончик вышел из задней части шеи. Он захрипел, залил ее кровью и почти мгновенно обмяк, придавив своей тяжестью. Она выбралась из-под него и за ноги отволокла труп в тот же самый подвал, где лежал его предшественник. На полу остался кровавый след, который она отмывала почти весь оставшийся день, морщась от боли во всем теле. В тот же день она достала с чердака его охотничье ружье.
Дорога была почти свободной. Только изредка попадались встречные машины. До матери она доберется через несколько часов. Она включила радио, чтобы хоть немного успокоиться. По всем каналам передавали сообщения и новости о возвращенцах. Последние месяцы это была основная тема для разговоров. Даже музыкальные и юмористические каналы были временно отключены. В тесном автомобильном салоне ее окутывали волны информации.
«Однажды мы очень сильно поссорились с отцом и долго не общались. Он умер, а мы даже не простили друг друга. Это было тяжелейшим бременем для меня… А недавно он вернулся, мой папочка… И мы сказали друг другу все, что надо было сказать еще тогда…»
«Это чудо! Это новый шанс начать все сначала!»
«Новая эпоха в истории человечества».
«Второе пришествие!!! Усопшие праведники восстали из своих могил!!! Аллилуйя!!!»
«Моя жена снова со мной, теперь мы никогда не расстанемся».
«Но есть и такие, кто не хочет принимать возвращенцев. Эти отказники – это мерзкие, жалкие, трусливые эгоисты, которым нет места в нашем новом обществе».
«И все-таки я добавлю небольшую ложку дегтя, господа. Ведь мы в свете последних событий не думаем о проблемах, вставших перед нами. В первую очередь возникает проблема интеграции этих пришельцев в наше общество. Я уже не говорю о перенаселении, ведь численность жителей нашей планеты возрастает с каждым днем с огромной скоростью…»
«Можно ли считать их людьми? Я не знаю…»
«Уже были случаи насилия над пришельцами. Житель Берлина убил свою вернувшуюся сестру. Он не верил, что она настоящая. Сейчас он находится под следствием. На улицах начались демонстрации и беспорядки. Сотни возмущенных граждан покинули свои дома…»
«Вы радуетесь, плачете и обнимаетесь. Но вы не задаетесь вопросом, самым важным и главным вопросом – кто они? Зачем и откуда они появились? Чего хотят?»
«Они вернулись, чтобы исправить наши ошибки!»
«Они – чудо Господне! И позор тому, кто с этим не согласен!!!»
«Какие же вы эгоисты, отказники и неверующие! Неужели так трудно понять и принять это!»
«Ведь они – наши любимые».
«Такие же, как мы».
«Те, кто ушел не вовремя…»
«Кто вернулся, чтобы дать нам второй шанс… Одни из нас».
«Одни из нас!»
«Одни из нас!»
«Одни из нас!»
«Одни из нас!»
«Одни из нас!»
«Одни из нас!»
«Одни из нас!»
«Одни из нас!»
«Одни из нас!!!»
Наташа с растущим беспокойством переключала каналы. На каждой радиостанции и каждой частоте звучали эти три слова. Разными голосами, с разной интонацией, но все одно и то же, как какой-то девиз, как мантра, как заклинание. Она выключила приемник. Теперь тишину нарушал только шум мотора. Она посмотрела на приборную панель и поняла, что уехала с почти пустым баком. Стрелка датчика угрожающе указывала на красную отметку.